Русское присутствие в Святой Земле:
учреждения, люди, наследие

Русская Палестина — так по праву называют уникальный феномен, который материально состоит из сложной инфраструктуры русских храмов, монастырей, земельных участков и подворий, собранных и созданных во второй половине ХIХ-начале XX в. на русские деньги, трудом и энергией деятелей Российского государства, Русской церкви и культуры. Наш долг сегодня — сохранить и укрепить этот важнейший островок отечественной духовности и культуры, способный служить лучшей «визитной карточкой» новой России в мировом сообществе.

Между тем история русского духовного и политического присутствия на Ближнем Востоке еще не написана. Тому были свои причины. В пределах Иерусалимского и Антиохийского православных патриархатов русское влияние и способы проникновения носили преимущественно церковный и церковно-политический характер. Такая институциональная двойственность до самого недавнего времени мешала как светским, так

С. 19

и церковным авторам объективно осмыслить и представить события. Светским историкам, особенно советского времени (хотя в известной степени это утверждение справедливо и для авторов дореволюционных), тема представлялась сугубо конфессиональной, «излишне» церковной. Историкам церковным, напротив, во многом препятствовал именно «конфессиональный» момент, заставлявший опускать или приглушать противоречия как канонического свойства (между Русской, Иерусалимской и другими автокефальными Православными церквами), так и внутриполитического (между государственными и синодальными структурами, между духовными идеалами и экономическими и геостратегическими реальностями). Противоречия того и другого характера в полной мере проявились в середине Х1Х-начале XX в. в русской политике на Востоке. Только этим можно, пожалуй, объяснить тот факт, что за долгие послеоктябрьские десятилетия истории Православного Палестинского общества, Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и других подобных учреждений посвящены были в лучшем случае краткие юбилейные заметки в соответствующих выпусках «Палестинского сборника»[1]. Ситуация изменилась лишь в самые последние годы. В Петербурге, в историко-архивных византологических изданиях появилось несколько статей, связанных с данной темой[2]. В «Историческом вестнике» опубликована большая работа К. Н. Юзбашяна по истории Императорского Православного Палестинского общества (в советское время — Российское Палестинское общество при АН СССР; с 1992 г. восстановлено историческое название. Далее ИППО)[3]. Ученый секретарь его Петербургского отделения Е. Н. Мещерская с соавторами представила обзор русских археологических раскопок в Святой Земле[4].

В Москве автором настоящих строк было подготовлено и издано при поддержке Историко-документального департамента МИДа два тома документов, исследований и материалов «Россия в Святой Земле»[5], впервые в отечественной историографии позволяющих достоверно воссоздать сложную и многогранную историю российского дипломатического, духовного и культурно-гуманитарного проникновения на Ближний Восток. Раздел о Русской Палестине содержится также в альбоме-монографии «Приди и виждь»[6]. Материалы организованной Палестинским обществом совместно с Отделом внешних церковных связей Московской патриархии конференции, посвященной 150-летию Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1997), составили два выпуска «Богословских трудов»[7]. Переизданы работы архимандрита Киприана (Керна) об архимандрите Антонине (Капустине) (1934) и архимандрита (впоследствии митрополита) Никодима (Ротова) «История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме» (1959)[8]. В «Дипломатическом ежегоднике» опубликованы в 1992 г. В. Ф. Трутневым небольшая подборка документов[9] и в 2001 г. моя статья «Русское дело в Святой Земле»[10].

И все же публикаций и монографий, обобщающих духовный и политический потенциал России в Святой Земле и на Ближнем Востоке, до сих пор нет, и это обедняет как общую историческую картину внешней политики империи, с ее преемственностью и традициями, так и возможности учета исторических духовных реалий в прогнозировании и планировании современной российской политики в регионе.

Источниковой базой настоящей статьи являются в первую очередь фонды Архива внешней политики Российской империи (АВП РИ). Самый важный для исследователя — фонд РИППО (ф. 337/1, оп. 765 и ф. 337/2, оп. 873/1-13), содержащий материалы по истории практически всех этапов и разнообразных аспектов деятельности русских учреждений в Сирии и Палестине. Существенные массивы русско-палестинских документов содержатся в фондах Греческого стола (АВП РИ, ф. 142, оп. 497), Турецкого стола (ф. 149, оп. 502), Азиатского департамента (ф. 154, оп. 710 и др.), С.-Петербургского Главархива (ф. 161, 173 описи), Посольства в Константинополе (оп. 517/2) и Генконсульства в Бейруте (ф. 208, оп. 819). Константинопольские и отчасти бейрутские материалы представляют особый интерес, поскольку по непонятным причинам в архивах МИДа не отложились отдельным фондом документы Иерусалимского Генконсульства. Чрезвычайную ценность имеют актуальные и сегодня документы о русской собственности в Палестине[11].

С. 20.

На протяжении веков тяга к Святой Земле находила на Руси свое выражение не только в стихийно-народном паломническом движении, но и — прежде всего и по преимуществу — в государственной, державной инициативе. По преданию, сохраненному Никоновской летописью, первое посольство на Ближний Восток было отправлено вел. кн. Владимиром в 1001 г.: «Посла Володимер гостей своих, аки в послех, в Рим, а других во Иерусалим, и в Египет, и в Вавилон, съглядати земель их, и обычаев их»[12]. «Гостей своих аки в послех» означает в данном контексте примерно: «купцов в качестве послов». Ровно 100 лет спустя, в первый год после освобождения Иерусалима крестоносцами, в Святом Граде окончила свои дни русская княгиня Гита Гаральдовна, жена Владимира Мономаха[13]. В 1167 г. прибыла с паломничеством в Иерусалим, чтобы умереть и быть похороненной там, другая представительница дома Рюриковичей — княжна Евфросиния Полоцкая, просветительница Белоруссии[14]. Знаменитое «хождение» игумена Даниила (1106-1108) также было не только паломнической, но и дипломатической миссией: король крестоносцев Балдуин принимал его как посланца русских князей, и лампаду на Гробе Господнем Даниил затеплил от имени всех князей русских[15].

Необходимо подчеркнуть, что с самого начала отношения со Святой Землей строились таким образом, что Русь не только в полной мере воспринимала и осваивала богословский, литургический и аскетический опыт обителей и храмов Палестины, но и щедрой рукой помогала им и поддерживала их. Со времени «великих Иванов» — Третьего и Грозного — в Москву, что ни год, являются за «милостыней» посольства из Иерусалима, Антиохии, Александрии, с Синая и Афона. Учреждение патриаршества в России в 1589 г. поддерживалось древними патриархатами Востока также и с практической целью — обрести мощного союзника и поддержку православию на Востоке в лице развивающегося Московского государства. В 1619 г. приезжает в Москву патриарх Иерусалимский Феофан, чтобы участвовать в поставлении патриарха Московского и всея Руси Филарета, а на обратном пути, в Киеве, он способствует восстановлению церковной иерархии для православного населения Украины, оставшегося без духовного руководства после Брестской унии. Решающая роль принадлежит иерархам Иерусалимской церкви в книжно-литургической реформе патриарха Никона, как и в последующей истории русской церковной книжности[16].

XVIII век, с его рационалистическим характером, привносит момент упорядочения в древние церковно-политические связи. По преданию, Петр Великий одно время хотел вообще «перенести» Гроб Господень в Россию[17]. В 1735 г. в смете Святейшего Синода появляются «отдельной строкой» «палестинские штаты». Серия русско-турецких войн заставляет Порту признать за Россией право быть гарантом православного населения Османской империи.

В статье 7-й Кючук-Кайнарджийского мирного договора от 10 июля 1774 г. сказано: «Блистательная Порта обещает твердую защиту христианскому закону и церквам оного». Восстанавливаются и полузабытые паломнические маршруты. «Как духовным, так и светским Российской империи подданным да позволяется свободно посещать святой град Иерусалим и другие места, посещения достойные» (там же, ст. 8)[18].

Ближний Восток занимал особое место во внешнеполитических планах Екатерины П. В конце 1770-начале 1780-х гг. императрица формулирует свой так называемый Греческий проект уже и на собственно дипломатическом уровне. Основные документы проекта («Мемориал по делам политическим» А. А. Безбородко, будущего канцлера, сентябрь 1780 г.; письмо Екатерины II австрийскому императору Иосифу II от 10 сентября 1782 г.) говорят о «совершенном истреблении Турции и восстановлении древней Греческой империи в пользу младшего великого князя»[19]. Проект с самого начала выходил за рамки узко понимаемой «балканской политики», представляя собой, если можно так сказать (по аналогии с европейскими войнами «за испанское», «баварское» и всякое иное наследство), неосуществленную «войну за византийское наследство», со всеми вытекающими из этого последствиями. Если присмотреться к контексту употребления термина греческий в бумагах Екатерины, станет ясно, что Project Grecque можно также сопоставлять с ее самообозначением Chef de l'Eglise Grecque

С. 21

(Глава Церкви Греческой). Понятно, что Екатерина считала себя главой не Греческой (т. е. Элладской) церкви. Для нее слово греческая было синонимом слова православная. Именно в этом смысле императрица пишет Вольтеру 3 марта 1771 г.: «Как добрый католик, скажите своим единоверцам, что Греческая Церковь при Екатерине II не желает зла ни Церкви Латинской, ни какой-либо другой. Греческая Церковь только обороняется»[20].

Аналогично и в терминах ее Греческого проекта речь шла в широком смысле о новой концепции русской внешней политики на православном Востоке. Г. Р. Державин в оде «На взятие Измаила» (1790) был, быть может, ближе к правильному пониманию восточных замыслов императрицы, когда призывал ее «Отмстить крестовые походы, / Очистить Иордански воды, / Священный Гроб освободить».

Император Александр I продолжил в известном смысле «мистику» восточной политики своей бабки. 14 сентября 1815 г. в Париже был заключен, как известно, Священный союз между монархами России, Австрии и Пруссии — специально в день Воздвижения Креста Господня. Император как бы хотел сказать, что интересы христианских монархий «скрещиваются» в центре мира — у Креста Господня, в Иерусалиме. Александр щедро финансирует иерусалимскую патриархию в связи с огромными расходами на ремонт храма Гроба Господня после пожара 1808 г.[21] Николай I учреждает 11 февраля 1847 г. Русскую Духовную Миссию в Иерусалиме. И вновь это государственная внешнеполитическая акция, и начальник Миссии находится с самого начала в двойном подчинении: не только Святейшего Синода, но и прежде всего Министерства иностранных дел[22].

Помимо государственных и геополитических интересов значительную роль играли личные религиозные убеждения. Когда Александр II сказал, назначая первого председателя Палестинского комитета в 1859 г., «C'est une question de coeur pour Moi» (это для меня вопрос сердца), он выразил общее отношение российских самодержцев к Святой Земле[23]. И российский МИД, в свою очередь, даже когда его возглавляли люди не русские и не православные (К. В. Нессельроде, Н. К. Гире), вполне добросовестно и эффективно осуществлял защиту наших национальных и духовно-конфессиональных интересов на Ближнем Востоке, как и в других регионах[24]. Срабатывал фактор многовековой традиции: Россия строила свою политику на Востоке — и только так могла ее строить — как единственная Православная империя, преемница Византии в поствизантийском пространстве[25].

Поскольку первым русским учреждением в Палестине была Русская Духовная Миссия в Иерусалиме, с нее мы и начнем наш анализ.

Русская Духовная Миссия  в Иерусалиме

Сороковые годы XIX столетия стали решающими для формирования современной системы русско-палестинских церковных связей. В этот период все настойчивее обращают свои взоры к Иерусалиму и Ближнему Востоку великие державы Запада, маскируя нередко политические намерения религиозными интересами. В 1841 г. в Иерусалим назначается англиканский епископ из Лондона, в 1846 г.— «латинский патриарх» из Рима. В аналогичном положении находилась Сирия, где Антиохийская Православная церковь также подверглась в рассматриваемый период натиску католических и протестантских проповедников.

Восточные патриархи для успешного противостояния инославной пропаганде и прямой униатской опасности остро нуждались в поддержке православной России. При этом проблема русского присутствия на Востоке была из разряда сугубо деликатных. Нужно было не только противостоять в дипломатическом и культурном соперничестве европейским державам, не только постоянно подтверждать словом и делом перед турецкими властями отсутствие с русской стороны каких-либо имперских поползновений, но и строго блюсти церковно-каноническую норму отношений с древними патриархатами. Любой неосторожный, хотя бы и вполне доброжелательный по намерениям жест мог быть истолкован как вмешательство в дела иной автокефальной церкви. Соответственно, предыстория и первый период существования Миссии носят черты чрезвычайной, может быть, даже чрезмерной осторожности, характерной в целом для внешнеполитических акций К. В. Нессельроде.

С. 22

При этом, подчеркнем еще раз, Россия никогда не рассматривала Палестину или Сирию как плацдарм для колониальной агрессии, предмет каких-либо военно-политических амбиций. Никакая ухищренная аргументация послов Римского престола, Германской империи, других держав, а мы знаем (со времен вел. кн. Ивана III) немало таких дипломатических попыток, ни разу не смогла завлечь Московское княжество, как затем и Московское царство, и Российскую империю, на путь крестоносных или иных геополитических авантюр.

Последняя подобная попытка (предложение прусского короля об установлении «протектората пяти держав» — Англии, Франции, Пруссии, Австрии и России — над Святой Землей, с размещением в Иерусалиме соответствующих «сил быстрого реагирования»), была решительно отвергнута в 1841 г. русским правительством (ноты МИДа от 20 и 25 февраля и 12 марта 1841 г.).

Впервые мысль о создании в Иерусалиме русского монастыря или подворья высказал в 1816 г. в прошении на имя Александра I архимандрит Арсений, присланный в Россию для сбора «милостыни» на нужды храма Гроба Господня. «Неизреченное было бы твое, великий, милосердие,— писал Арсений,— ежели бы святые места сии осчастливлены были особым твоим вниманием, каким и от других христианских государей оне того удостоены. И во-первых, чтобы имя твое, государь, и имена всего царского дома твоего всегда поминались у Гроба Господня; во-вторых, чтобы было там в храме особенное твое царское место, яко же и прочие цари христианские имеют; и в-третьих, чтоб приходящие на поклонение ко Гробу Господню из России христиане и монашествующие удостоены пожалованием какого-либо определенного для них ежедневного содержания от щедрот твоих и имели бы там обитель для своего пребывания, как и других наций христиане имеют»[26]. Время подачи прошения было выбрано точно: Петербург в эти годы проявляет устойчивый интерес к положению на Ближнем Востоке. 27 августа 1814 г. высочайшим указом основан в Таганроге на средства богатого грека Варваки Троицкий Александровский монастырь, призванный стать подворьем Иерусалимского патриархата[27]; в марте 1816 г. император разрешает Синоду выделить 25 тыс. руб. патриарху Поликарпу на оплату долгов, связанных с ремонтом храма Гроба Господня[28]; в 1818 г. возникает Иерусалимское подворье при церкви апостола Филиппа в Москве[29]. В конце 1819 г. по инициативе русского посланника в Константинополе барона Строганова был командирован на Ближний Восток Д. В. Дашков, в то время второй советник посольства, с поручением обследовать российские консульства и, посетив под видом простого путешественника Иерусалим, собрать там «обстоятельнейшие сведения, в коих посланник имеет надобность, дабы вместе с французским послом в Константинополе приступить к окончательному распоряжению по делу о Святом Гробе Господнем»[30]. Но на организацию собственных церковных учреждений в Палестине правительство Александра I тогда не решилось.

В 1840-е гг. ситуация изменилась. Отказавшись от продления Ункияр-Искелесского договора 1833 г. (а тем самым, как считали наиболее проницательные из дипломатов, и от всей системы единоличного покровительства православию в пределах Турции со стороны России[31]), Николай I подписал Лондонскую конвенцию 15 июля 1840 г., открывшую эпоху широкого участия европейского «концерта» в делах Ближнего Востока. «С этого года так называемый восточный вопрос приобретает свой острый характер и политические цели европейских держав нередко прикрываются религиозным знаменем»[32]. Теперь в том же Иерусалиме приходилось уже «не отставать» от западных религиозных и культурных инициатив.

Правда, и в новых обстоятельствах делалось все архиосторожно, медленно и завуалированно. 1 марта 1841 г. Обер-прокурор Святейшего Синода граф Н. А. Протасов в докладе Николаю I писал: «Преосвященный Воронежский (архиепископ Антоний (Смирницкий).— НЛ.) уведомляет, что приходящие по возвращении из Иерусалима поклонники Гроба Господня все вообще, с чувством соболезнования, повествуют о бедственном положении, в каком находится сия святыня, и вместе о затруднениях, с какими сопряжено пребывание в Иерусалиме соотечественников наших, не имеющих там

С. 23

никакого постоянного пристанища»[33]. Преосвященный предлагал учредить в Иерусалиме для русских паломников странноприимный дом, используя для этого «ныне почти стоящий впусте Крестный монастырь[34], где пребывал бы православный архимандрит из россиян с двумя или тремя монашествующими» для отправления славянского богослужения для паломников.

К появлению доклада был причастен неслучайно упомянутый в нем известный синодальний деятель и духовный писатель А. Н. Муравьев, совершивший первое свое паломничество в Палестину в 1830 г. Его книга «Путешествие ко святым местам», прочитанная А. С. Пушкиным «с умилением и невольной завистью»[35], выдержала 5 изданий за 15 лет и оказала большое влияние на формирование в русском обществе живого заинтересованного отношения к судьбам Святой Земли[36].

13 июня 1842 г., т. е. почти через полтора года после записки Протасова, вице-канцлер граф К. В. Нессельроде представляет императору программу крайне осторожных церковно-дипломатических мероприятий. В Иерусалим по предложению главы российского внешнеполитического ведомства должен быть направлен архимандрит (для сравнения: англиканская церковь, как мы видели, посылает туда епископа, а католическая «патриарха»), который, по инструкции, даже не является официальным представителем, а едет как частное лицо и к тому же инкогнито.

К счастью, для русского дела в Палестине был избран архимандрит, впоследствии епископ Порфирий (Успенский; 1804-1885) — не только «по довольному им знанию греческого языка и по опытности в обращении с заграничными единоверцами нашими», как представлял Синод, но и как человек чрезвычайных дарований и духовной широты, выдающийся византинист и востоковед, историк и археолог, книголюб и бессребреник[37].

В первую поездку он провел в Иерусалиме около восьми месяцев — достаточно, чтобы разобраться в местных делах, войти в доверие к Святогробскому братству, в ведении которого находятся не только храм Гроба Господня, но и все епархии и монастыри Палестины. Подробный отчет был представлен архимандритом 6 января 1845 г. по субординации посланнику в Константинополе В. П. Титову — Порфирий был в двойном подчинении: МИДа и Синода.

Главным в его отчете был вывод о насущности создания в Иерусалиме Духовной миссии как постоянного представительства Русской церкви при патриархатах Востока. После еще двух лет дипломатических формальностей и министерских проволочек доклад об учреждении Миссии, представленный императору по-прежнему не Синодом, а МИДом, все тем же Нессельроде, был утвержден резолюцией Николая I от 11(23) февраля 1847 г. Эту дату Церковь и отмечала в 1997 г. как день рождения Миссии[38].

В феврале 1848 г. первый состав Миссии (архимандрит Порфирий в качестве начальника и иеромонах Феофан (Говоров), будущий Святитель Феофан Затворник, великий богослов и подвижник Русской церкви, в качестве его помощника, с несколькими послушниками) прибыл в Иерусалим.

Православие в Палестине, особенно арабская православная паства, составлявшая дискриминируемое греками большинство в Патриархате, нуждалось в серьезной материальной и моральной поддержке. При содействии Порфирия патриарх Кирилл открывает греческо-арабское училище при Крестном монастыре и назначает начальника Русской Миссии эфором (попечителем) всех патриарших учебных заведений[39]. Была создана также типография для издания книг для православных арабов.

Важнейшим документом этого начального этапа русского духовного присутствия в Палестине является отчет (донесение) Порфирия, представленный по возвращении первого состава Миссии в Петербург в связи с началом Крымской войны[40]. Отчет оставляет двойственное впечатление, что типично для полуофициальных и даже официальных бумаг архимандрита Порфирия, который не мог не придавать даже официальным текстам характерной «личностной» окраски, до сарказма и элементов юродства включительно. В целом, в оценке деятельности Миссии в первый период (1848–1853 гг.) приходится согласиться с мнением такого авторитетного (и тоже очень «личного»)

С. 24

критика, как В. Н. Хитрово, считавшего ее малоуспешной, чтобы не сказать бесплодной[41]. У Миссии не было ни собственного помещения, ни храма для богослужения, ни средств для какого-либо влияния на церковно-политическую ситуацию в регионе.

Положение серьезно изменилось при возобновлении деятельности Миссии после Крымской войны. Прежде всего был повышен ее иерархический статус, во главе ее был поставлен епископ — Преосвященный Кирилл (Наумов)[42]. Во-вторых, были приняты меры к приобретению собственных участков земли в Иерусалиме, на которых должны были разместиться не только сама Миссия, расширенная в численном составе, но и вновь созданное Российское консульство, и подворья для пребывания русских православных паломников (см. ниже).

Другой особенностью периода является расширение задач и функций Миссии. Подробный обзор ее деятельности содержится в книге архимандрита (впоследствии митрополита) Никодима (Ротова) «История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме»[43]. В частности, трудами епископа Кирилла на средства, предоставленные императрицей Марией Александровной, была построена в Иерусалиме Русская больница[44].

К сожалению, указанный период характеризовался и резким проявлением статусной конкуренции и даже «подковерной» борьбой между представителями Консульства и начальниками Миссии, что привело к неоправданному удалению из Палестины епископа Кирилла и сменившего его архимандрита Леонида (Кавелина)[45]. В судьбе РДМ отражалась общерусская ситуация: если вся Церковь со времен Петра I находилась в фактическом подчинении у чиновничьего аппарата православной империи, то и Миссия была в глазах чиновников российского МИДа вполне бесправным и едва ли нужным придатком светских дипломатических структур.

Конфликтность ситуации была усилена еще и тем, что заведование строительством русских храмов и странноприимных домов в Иерусалиме было возложено в 1859 г. в обход и Миссии, и Синода на вполне светский по характеру Палестинский комитет. В результате, на фоне постоянной, большей частью молчаливой, но от того не менее упорной борьбы со светским засилием в церковных делах, РДМ должна была также противостоять нараставшей в российском обществе тенденции коммерциализации. А деятели Палестинского комитета прямо говорили, что «интересы нашего правительства на Востоке совпадают с выгодами РОПИТ», и уверяли, что «весь вопрос упростится, если придать ему спекулятивный коммерческий характер»[46]. Руководителям Миссии подобный подход представлялся, естественно, несовместимым с духовными принципами и целями русского православного присутствия в Святой Земле.

И Иерусалим стал местом, где представители духовенства неожиданно для светского начальства смогли «дать бой» синодальным порядкам. 11 сентября 1865 г. сюда прибыл четвертый, и самый знаменитый из начальником РДМ, архимандрит Антонин (Андрей Иванович Капустин; 1817-1894).

Типичный русский самородок, сын сельского священника из уральской глубинки, Антонин по праву считается одним из выдающихся церковных ученых XIX столетия[47]. Любопытно, что свои научные изыскания этот византинист и востоковед, археолог и нумизмат, исследователь древних рукописей осуществлял между делом: основное его служение было связано с настоятельством в русской посольской церкви в Афинах (с 1850 г.), затем — в Константинополе (с 1860 г.), наконец, в Иерусалиме, где он в течение почти 30 лет возглавлял Духовную Миссию и сумел «пережить» пятерых консулов.

Метод его был прост и максимально полезен для усиления русского присутствия. С первых дней нахождения в Святой Земле Антонин убедился, что сложность унаследованного им положения (невыясненность статуса Миссии в «треугольнике» между Синодом, Консульством и Палестинской комиссией), не оставляет какой-либо свободы в деятельности начальника РДМ и, более того, при недоброжелательном отношении петербургских «сфер» он в любой момент может разделить участь своих предшественников. Наиболее эффективным способом приложения сил, а равно и укрепления статусного положения Миссии, он посчитал борьбу с Палестинской комиссией ее же методом — приобретением собственной недвижимости, причем на свое имя (или на имя своих спо-

С. 25

движников), что делало его с течением времени почти неуязвимым для петербургских светских и церковных чиновников. Когда в 1870-х гг. Синод неоднократно ставил вопрос о перемещении Антонина (в том числе, с возведением в сан епископа и назначением куда-нибудь подальше, в Америку) и/или о запрещении ему приобретать земельные участки и ликвидации имевшихся недвижимостей, МИД высказался против, не считая возможным утрату приобретенного уже российского имущества и позиций за рубежом.

История самих приобретений читается как детектив. По турецким законам иностранным подданным нельзя было владеть земельной собственностью. Поэтому помощник Антонина, драгоман РДМ Якуб (Яков Егорович) Халеби, приобретал землю на свое имя, а уже затем переводил ее на своего начальника — под видом фиктивного долга, в возмещение которого он был якобы вынужден отдать ему свой участок. Таким способом, начиная с 1866 г., были приобретены последовательно участки в Яффе (там находится теперь русский храм апостола Петра и праведной Тавифы), в Айн-Кареме (нынешний Горненский монастырь), на Елеоне (Русский Вознесенский монастырь), в Иерихоне (здание, ныне возвращенное Российскому правительству), в Хевроне (храм и монастырь у Дуба Мамврийского).

Оставался еще один, не менее «детективный» момент. Архимандрит к концу своей жизни был уже человеком преклонного возраста. Кому будет принадлежать Русская Палестина после его смерти? Об этом размышляли российские консулы в Иерусалиме, об этом думали в МИДе и в Синоде в Петербурге. Дипломаты требовали, чтобы начальник РДМ перевел свою недвижимость на имя государства. Но сделать это, по турецкой судебной практике, было очень сложно. Да Антонин и не торопился, так как понимал, что это в любой момент может обернуться его переводом из Иерусалима в Россию или к любому другому месту служения. В 1889 г. он нашел выход. Шесть наиболее крупных своих приобретений он оформил с помощью шариатского законодательства как вакуф - передача собственности в вечное пользование храму, монастырю или религиозной общине[48]. Вакуф Антонина (его оценивали к моменту смерти владельца в 1 млн. руб.) стал собственностью Русской Духовной Миссии и Иерусалиме, а через нее — собственностью Русской православной церкви.

Некоторые из недальновидных дипломатов недоумевали и даже возмущались: опять Антонин обманул их. Но Обер-прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев поддержал его. Именно благодаря учрежденному Антонином вакуфу храмы, монастыри и земельные владения Русской Духовной Миссии доныне принадлежат России (в отличие, например, от объектов недвижимости, принадлежавших государству и проданных в 1964 г. Н. С. Хрущовым за 4.5 млн. долларов государству Израиль — так называемая «апельсиновая сделка»).

В 1880-е гг. Антонин обрел надежную поддержку в лице новосозданного Православного Палестинского общества (ППО), с самого начала поставившего вопрос об усилении (и расширении штата) РДМ и готового частично взять на себя связанные с этим расходы. Этому во многом способствовало личное общение архимандрита с братьями императора вел. кн. Сергием и Павлом Александровичами, совершившими дважды паломничество в Святую Землю — в мае 1881 г. и в сентябре-октябре 1888 г. Отношения одно время были настолько теплыми и доверительными, что вел. кн. Сергий Александрович, председатель ППО, полностью доверил Антонину как раскопки на Русском Месте (в составе будущего Александровского подворья), так и руководство строительством церкви Марии Магдалины в Гефсимании (подробнее см. ниже). В мае 1890 г., по ходатайству Сергия Александровича, Святейший Синод принял постановление о расширении штата Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Содержание Миссии было при этом доведено до 30 тыс. золотых руб. в год[49].

Архимандрит не оставался в долгу перед своими августейшими покровителями. В ноябре 1885 г. в Петербург был отправлен найденный им на Гефсиманском участке клад в 1000 серебряных монет времен крестоносцев[50], в апреле 1891 г. (по случаю принятия православия великой княгиней Елизаветой Федоровной) — 11 византийских золотых монет, 2 золотых браслета и перстень с деисусом[51]. Лишь последние годы жизни

С. 26

Антонина были омрачены ухудшением отношений с Палестинским обществом и его председателем.

Последующие начальники Миссии: архимандрит Рафаил (Трухин), назначенный 12 октября 1894 г., и сменивший его архимандрит (впоследствии епископ) Александр (Головин), занимавший этот пост в 1899–1903 гг., почти никак не проявили себя в плане расширения и укрепления Русской Палестины. Лишь с назначением в Иерусалим в 1903 г. последнего из дореволюционных начальников РДМ, архимандрита Леонида (Сенцова), дело Антонина нашло достойного продолжателя.

Уже в августе 1904 г. Леонид обращается в Святейший Синод с ходатайством о разрешении построить храм у Дуба Мамврийского, на участке, приобретенном архимандритом Антонином[52]. В 1913 г. он добивается освящения русского храма во имя Илии Пророка на горе Кармил в Хайфе[53]. Продолжая традиционную, восходящую еще ко временам епископа Кирилла, линию на независимость Русской Духовной Миссии, Леонид при посредничестве ИППО ходатайствует перед МИДом о последовательном разграничении функций РДМ, Генконсульства и Палестинского общества[54].

Наиболее полным и информативным за весь период является отчет по ревизии состояния Миссии, проводившейся в Иерусалиме в самый канун Первой мировой войны помощником Управляющего контролем при Святейшем Синоде М. А. Дьяконовым[55]. Отчет содержит обобщающие данные о штатах, ресурсах, храмах и недвижимости Миссии за все время ее существования 1847–1914 гг. Наиболее важны сведения за период управления ею архимандритом Леонидом (1903-1914). В приложении приводятся списки объектов недвижимости, принадлежащих Миссии, по четырем категориям: 1. Участки, вошедшие в 1889 г. в вакуф архимандрита Антонина (6 объектов); 2. Участки, купленные Антонином, но не вошедшие в его вакуф (8 объектов); 3. Участки, приобретенные архимандритом Леонидом (16 объектов), и 4. Вакуфы монахини Ев-праксии (М. В. Миловидовой) и И. Г. Силаевой. В целом, на август 1914 г. в ведении Русской Духовной Миссии находилось 32 участка, 6 храмов, 2 монастыря (Горненский и Елеонский), 11 подворий и несколько молитвенных домов.

Генеральное консульство в Иерусалиме

История русского дипломатического представительства на Ближнем Востоке восходит к эпохе Екатерины П. В 1785 г. в числе консульств и вице-консульств, учрежденных русским правительством в различных портовых городах Греции и других областей Османской империи, было и вице-консульство в Бейруте (указ Екатерины II от 16 мая 1785 г.). Этот факт следует рассматривать в одном ряду с другими внешнеполитическими акциями российского правительства, связанными в той или иной степени с так называемым Греческим проектом.

При отправке к месту службы первый русский вице-консул в Бейруте (Баруте, как тогда писали) капитан Реджис Коронелл получил высочайше утвержденную подробную инструкцию[56]. К сожалению, в результате начавшейся в 1787 г. русско-турецкой войны Коронелл так и не прибыл к месту назначения. Лишь при Александре I, в 1820 г., появилось российское вице-консульство на Ближнем Востоке — на этот раз в Яффе. 30 декабря 1839 г. Николай I утвердил всеподданнейший доклад вице-канцлера К. В. Нессельроде о переводе его из Яффы в Бейрут[57]. Первым консулом в Бейруте стал Константин Михайлович Базили, приведенный к консульской присяге в Иерусалиме на Пасху 20 апреля 1841 г.[58]. Этим подчеркивалась неразрывная связь Бейрутского консульства с защитой русских интересов в Святой Земле. Неделей позже Базили опубликовал первые в иерусалимской практике официальные правила, регламентировавшие права и обязанности русских паломников[59]. К периоду пребывания К. М. Базили на посту консула (с 1843 г. генконсула) относятся первая поездка на Восток архимандрита Порфирия (Успенского) в 1843–1844 гг. (Базили сопровождал его в Иерусалим), учреждение Русской Духовной Миссии в Иерусалиме в 1847 г., паломничество в Святую Землю Н. В. Гоголя (друга и однокашника Константина Михайловича по Нежинской гимназии) в 1848 г.

С. 27

В Яффе при этом был сохранен пост вице-консула, который на протяжении нескольких десятилетий занимал Николай Степанович Марабути,— грек, принятый в российское подданство 12 октября 1844 г.[60]

Военные и политические результаты Крымской войны, заставившие правительство Александра II приступить к осуществлению обширной и серьезнейшей программы реформ в социально-экономической и духовной жизни России, не могли не коснуться и положения дел в Палестине. Теперь в Петербурге стали глубже осознавать значение Святой Земли в общем контексте Восточного вопроса. В 1856 г. создается Российское общество пароходства и торговли (РОПИТ), организовавшее регулярные паломнические рейсы из Одессы в Яффу, что позволило резко увеличить поток русских паломников. В 1857 г. возобновляется деятельность Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, прерванная Крымской войной, в 1858 г. создается Русское консульство в Иерусалиме, в 1859 г.— специальный Палестинский комитет в Петербурге.

Первым консулом стал агент РОПИТ Владимир Ипполитович Доргобужинов (см. Инструкцию, полученную им от посланника в Константинополе А. П. Бутенева 9 августа 1858 г., хотя официально доклад министра иностранных дел кн. A. M. Горчакова об учреждении Консульства был утвержден Александром II 14 декабря 1858 г.). Следующим, 1859 г. датируется донесение Б. П. Мансурова председателю Палестинского комитета, вел. кн. Константину Николаевичу с предложением переподчинить яффское вице-консульство Консульству в Иерусалиме (оно было в подчинении бейрутского генконсула) и учредить новое вице-консульство в Хайфе, растущее значение которой в экономической жизни Палестины уже тогда проницательно оценили деятели Палестинского комитета[61].

Консулами (с 1891 г. генконсулами) в Иерусалиме были после В. И. Доргобужинова (1858-1860) К. А. Соколов (1860-1861), А. Н. Карцов (1863-1867), В. Ф. Кожевников (1867-1876), Н. А. Илларионов (1876-1878), вновь В. Ф. Кожевников (1879-1884), А. А. Гире (1885), Д. Н. Бухаров (1886-1888), А. П. Беляев (управляющий Консульством; 1888-1889), СВ. Максимов (1889-1891), СВ. Арсеньев (1891-1896), А. Г. Яковлев (управляющий Генконсульством 1894–1895; генконсул 1897-1907), А. Ф. Круглов (1908-1914). Следует признать, не всегда они оказывались на высоте положения, так как служение консула в Иерусалиме имело свои особенности. Прежде всего, это должно было быть именно служение — на страже русских и общеправославных интересов у Гроба Господня. Как писал В. Н. Хитрово, «Иерусалим — это город или духовный, или исторический, в нем живешь или религией, или наукой. Поэтому консул, не понимающий духовной или ученой жизни, не сочувствующий ей, вводящий привычки европейских столиц, становится аномалией, и рознь между нашими духовными и светскими представителями является неизбежным последствием»[62]. Его удивило, например, когда консул Кожевников, уже несколько лет проведший в Иерусалиме (В. Н. Хитрово посетил первый раз Палестину в июне 1871 г.), в ответ на вопрос, был ли он на Иордане, пожал плечами: «А что мне там делать?»[63] Тот же вопрос и с тем же результатом можно было задать и консулу А. Н. Карцову. Блистательный дипломат, высоко ценившийся известным специалистом в восточных делах константинопольским посланником Н. П. Игнатьевым, Карцов, при несомненных успехах (именно ему мы обязаны совместным с Францией проектом реконструкции купола Гроба Господня,— знаменитое Affair de la Coupole, «дело о Куполе», 1862–1865 гг.), вынужден был из-за конфликта с РДМ оставить Иерусалим. Это один из нередких случаев, когда, как по неточности разделения функций, так и в силу личной претенциозности, позиция консула вступала в неоправданное противоречие с позицией Русской церкви. Так было при А. Н. Карцове — в истории с отзывом двух подряд начальников Миссии (епископа Кирилла и архимандрита Леонида), так было при консуле Н. А. Илларионове, резко обострившем отношения с ее начальником архимандритом Антонином (Капустиным) и ставившем в 1879 г. вопрос об ее упразднении. Сложные отношения, сложившиеся с Палестинским обществом у консула Д. Н. Бухарова, заставили в 1888 г. председателя Общества вел. кн. Сергия Александровича поставить вопрос об удалении его из Иерусалима.

С. 28

Но в целом иерусалимские консулы вполне соответствовали тому идеалу консульского служения на Востоке, который сформулировал известный русский дипломат, писатель и мыслитель К. Н. Леонтьев: «Консул на Востоке это в меньшем виде посол, и посол в Константинополе это в большем размере консул. Послы при европейских дворах имеют дело только с государем и министром. Послы при дворах восточных (особенно в Турции) имеют дело и со двором, и с населением, и к своим подданным отношение их гораздо проще в принципе и многосложнее в частности»[64]. Характер деятельности русского консула в православных областях Османской империи Леонтьев сочно и образно описывает и в своих художественных произведениях, имея в виду, как правило, конкретных деятелей и изменяя лишь фамилию. «Что за диво! — думаю я.— Бунин там… Бунин здесь… Бунин наполняет шумом весь город. Сегодня он с беями друг и пирует с ними; завтра он видит, что бей слишком обидел поселянина; он берет самого бея, связывает его, сажает на телегу и со своим кавасом шлет в Порту связанного… и турки молчат! Сегодня Бунин православные школы учреждает; завтра едет сам встречать нового греческого консула, которого назначили нарочно для борьбы против него, и сам приготовляет ему квартиру. Сегодня Бунин с пашой друг, он охотится с ним вместе, ест и пьет вместе… «Паша мой!» Завтра он мчится в уездный город сам верхом с двумя кавасами; входит внезапно в заседание меджлиса. Раз, два! две пощечины мудиру, и Бунин на коня и домой. И с генерал-губернатором опять: «Паша мой! паша мой!» Понимаете? «Мы с пашой все-таки друзья! Зачем мне на него сердиться? Он бессилен для порядка, для строгого исполнения трактатов, обеспечивающих жизнь, собственность, честь и подсудность иностранных подданных, так я сам буду своих защищать!»»[65].

Особенно подчеркивает писатель достоинство и свободу российских консулов в отстаивании своего мнения перед Министерством иностранных дел. «В то время, когда я служил (1860-1870-е гг.— НЛ.), «идеи», изложенные на бумаге, ценились у нас; и раз оградив себя обычными фразами бюрократического смирения вроде «мое посильное мнение» «я осмелюсь почтительнейше заметить», или «если я не ошибаюсь», или, наконец, «почтительнейше прошу извинить смелость, с которою я позволяю себе», русский консул мог, конечно, предлагать все, что ему угодно». При этом правительство и начальство требовало от консулов двух вещей: «1) знать хорошо, что делается и даже думается в стране, и вовремя доносить об этом и 2) держать себя в стране так, чтобы помнили, что есть на свете Россия, единоверная христианам. Общая же наша политика после парижского мира была такова: поддерживать и защищать гражданские права христиан и умерять, насколько возможно, естественный пыл их политических стремлений»[66].

Все сказанное полностью применимо и к ситуации в Святой Земле. Дополнительным нюансом было здесь отчетливо выраженное стремление русских дипломатических и церковно-дипломатических лиц и учреждений к поддержке прежде всего беднейшего арабского населения, испытывавшего двойной гнет: политический и экономический со стороны турок и духовный со стороны чуждой по языку и культуре греческой иерархии Иерусалимского патриархата, не допускавшей местных православных арабов ни к получению образования, ни к каким-либо церковным иерархическим должностям[67].

Наиболее яркие страницы в историю Иерусалимского генконсульства вписал, несомненно, Александр Гаврилович Яковлев (1854-1909). Окончивший учебное отделение восточных языков при Азиатском департаменте МИДа, глубоко осведомленный в русско-палестинских делах с начала 1880-х гг. по месту службы сначала секретарем Иерусалимского консульства, потом драгоманом Константинополського посольства, он оказался незаменимым тружеником по закреплению за Россией недвижимости в Святой Земле. Забота о русском землевладении — главной материальной основе русского влияния в Палестине — всегда оставалась в повестке дня иерусалимских консулов и генконсулов. Но только А. Г. Яковлев сумел поставить дело так последовательно и юридически строго, что составленные им аналитические обзоры и описи российских недвижимостей доныне являются надежнейшим историческим и юридическим источ-

С. 29

ником. Донесение послу в Константинополе А. И. Нелидову от 29 апреля 1895 г. открывает серию аналитических обзоров владельческой документации по русским земельным участкам и постройкам[68]. Опись, составленная тогда же в излюбленной Яковлевым табличной форме, суммировала результаты русского присутствия в Палестине к концу XIX в. В ней фигурировало 44 земельных участка (позже, до 1903 г., генконсул постоянно делал дополнения к этой таблице, новейший каталог учитывает 73 объекта русской собственности)[69].

Яковлева заботили не только вопросы русского землевладения, но и попытки других государств и конфессий ущемить интересы России и православия. В справке об участке на Сионской горе, который султанское правительство намеревалось подарить в 1898 г. кайзеру Вильгельму II при его посещении Иерусалима, А. Г. Яковлев разделяет опасения Иерусалимской православной патриархии относительно католического засилия в этом районе города[70]. С другой стороны, генконсула не могли не беспокоить проявлявшиеся время от времени недружественные настроения по отношению к России со стороны самой патриархии.

Отдельную папку архивного фонда, именуемого «Греческий стол» (АВП РИ, оп. 497, д. 418), составляет «Айн-Фарское дело», связанное с вопросом о приобретении русскими монахами развалин древней Фаранской Лавры преподобного Харитона Исповедника. По иронии судьбы, небольшой участок каменистой земли на дне глубокого ущелья и сверху, над его обрывом, в местности Айн-Фара, что означает в переводе «Мышиный источник», вызвало целую бурю в большой политике, вовлекшую в себя и Иерусалимскую патриархию, и Константинополь, и Петербург, и Берлин.

В конце 1903 г. русские иноки из Афонской Крестовоздвиженской келлии (на Афоне так называют небольшие монастыри) во главе с настоятелем иеромонахом Пантелеймоном приобрели у местных арабов землю с развалинами пещерной Лавры Харитона Исповедника. Сделка была оформлена на имя послушника Досифея, который выступал как частное лицо под своим мирским именем Дмитрий Афанасьевич Попов, российский подданный. А. Г. Яковлев принял самое активное участие в оформлении недвижимости, считая возрождение древней обители непосредственно относящимся к защите русских духовных интересов в Святой Земле.

Первое время покупка не вызвала никакого противодействия. Как пишет А. Г. Яковлев в доверительном донесении послу в Константинополе от 25 октября 1904 г., «в декабре патриарх очень дружественно относился к покупке, и ильмухаберы (временные владенные акты.— НЛ.) были получены 30 декабря». Но уже в феврале 1904 г. патриарх Дамиан дважды обращается в Русское консульство и к иерусалимскому губернатору с протестом против русского приобретения и с декларацией своих прав «на все развалины в Палестине» (послания патриарха Дамиана А. Г. Яковлеву от 7 и 26 февраля 1904 г.). Дело в том, что иерусалимские православные археологи (если предполагать существование таковых при Патриархии) даже не подозревали, что в Айн-Фарском ущелье находятся развалины знаменитой Харитониевой лавры. Когда они спохватились, было уже поздно.

Во втором из указанных посланий Дамиана содержится ходатайство не только о прекращении восстановительных работ на приобретенном участке и удалении русских монахов, но и «об уничтожении неправильно совершенной покупки развалин священной обители, по праву и привилегиям принадлежащих Патриархии». В ответном отношении на имя Патриарха Александр Гаврилович не без сарказма замечает, что «о столь широких и важных привилегиях ничего не было известно не только мне, но даже, как Вы мне сказали, и Вашему Блаженству, и некоторым членам Синода»[71]. В ответ на предъявленный Яковлевым запрос относительно каких-либо документов, которые подтверждали бы априорное право Патриархии на развалины древних обителей, Дамиан отвечал подробным посланием от 24 мая 1904 г. «Разве нужно всегда представлять документы для убеждения Российского генконсульства в праве собственности православной Патриархии на те или другие святые места в Палестине? Наше правительство (патриарх имеет в виду турецкое правительство.— НЛ.) в таких обстоятель-

С. 30

ствах всегда довольствовалось историческими преданиями и устными свидетельствами живущих в соседстве для признания наших привилегий, зная хорошо, что письменные документы необходимы для пришельцев и иностранцев, а не для тех, кто искони находится в своем доме. Если Попов уйдет, то Вы увидите, что нам не нужно будет никакого документа для того, чтобы окончательно завладеть этими развалинами»[72].

Иерусалимской патриархией были подключены к тяжбе все возможные каналы влияния, начиная со Вселенского (Константинопольского) патриарха. Не довольствуясь письменными протестами, греки перешли к откровенным демонстрациям. 10 июня 1904 г. в Айн-Фару прибыли два драгомана Патриархии в сопровождении трех монахов и десяти феллахов-мусульман. Все прибывшие имели при себе ружья и револьверы. На указание генконсула, что подобные действия являются «явно враждебными», патриарх лицемерно отвечал, что не видит ничего дурного в том, «что трое наших простодушных, добродетельных и мирных монахов прибыли в Айн-Фара с тем, чтобы продолжать свое подвижничество в одной из пещер — не на стороне оспариваемого участка»[73].

В августе 1904 г. в Иерусалим прибыл новый губернатор Решид-бей, и интриги возобновились с новой силой. Патриархия имела своих прямых «агентов влияния» в коррумпированных инстанциях в Константинополе — в Министерстве юстиции, МИДе и МВД. Вокруг «Айн-Фарского дела» поднимают шум[74]. В сентябре из Константинополя посыпались строгие запросы, понудившие губернатора к резким действиям. Вопрос, как писал А. Г. Яковлев, «свелся к тому: кто победит — русский консул при помощи посольства или Патриархия при поддержке турецкого губернатора».

Пришлось подключать к делу петербургское начальство. МИД предписывает послу в Константинополе И. А. Зиновьеву «дать понять Патриархии, к каким печальным и даже пагубным последствиям может привести тот путь, на который она вступила в своих отношениях с российским представителем, а равно и с нашею Духовною Миссией в Святой Земле»[75]. Судебное разбирательство было в результате вскоре прекращено. «Справедливость турецкого правительства», которую так хвалил патриарх Дамиан, распространялась, как оказалось, и на русских собственников. Участок остался за русскими монахами[76].

Это лишь эпизод (один из многих) в постоянной борьбе за русские национальные интересы. Дело А. Г. Яковлева в этом отношении достойно продолжил последний российский генконсул в Иерусалиме А. Ф. Круглов (1908-1914). Каждый раз в отстаивании российской собственности решающее значение имела последовательно патриотическая и юридически безукоризненная позиция генеральных консулов.

Августейшие паломничества

Существеннейшей по нормам восточных менталитета и традиций, может быть, даже более важной формой представительства в Иерусалиме и на Ближнем Востоке было паломничество к святым местам членов царствующих домов: в 1862 г. Иерусалим посетил наследник английского престола, будущий король Эдуард VII, в 1869 г.— прусский наследный принц, впоследствии германский император Фридрих III, в 1898 г.— сам император Вильгельм II, в 1910 г.— его сын, кронпринц.

Россия не представляет в этом смысле исключения. Первым августейшим паломником в Святой Земле должен был стать, по некоторым сведениям, император Николай I. Во всяком случае, начальник РДМ архимандрит Порфирий (Успенский) по прибытии в Иерусалим в феврале 1848 г. конфиденциально сообщил об этом патриарху Кириллу II[77]. Возможно, это был лишь нарочитый дипломатический «слух». Но в целом подобная перспектива вполне вписывается в контекст средиземноморской политики Николая Павловича — с посещением Римского папы и собора Святого Петра в Риме в 1845 г., с идеей возвращения (если добиться согласия папы) мощей святителя Николая Чудотворца из Бари в Миры Ликийские, наконец, с ультиматумом 1853 г. и последовавшей Крымской войной в защиту попранных прав Православной церкви в Палестине. Любопытно, что в конце 1840-х-начале 1850-х гг. многие верили в наступление почти апокалиптических перемен на Востоке, связывая неумеренные надежды с именем императо-

С. 31

pa Николая. «И своды древние Софии / В возобновленной Византии / Вновь осенят Христов алтарь»,— предсказывал Ф. И. Тютчев. Порфирий сообщал в одном из писем из Иерусалима: «Образ мира сего преходит. Господь Саваоф сотрясает землю и живущих на ней. На Синае, Сионе и Афоне чают весьма близкого торжества православия в Святой Софии»[78].

Несмотря на то, что Крымская война, являвшаяся также и войной за права православных в Святой Земле[79], кончилась для России поражением, русские дипломаты сумели добиться того, чтобы тяжкие для Черноморского флота условия мира не отразились на перспективах русского проникновения на Ближний Восток. Даже напротив. Было открыто Российское консульство в Иерусалиме, повышен иерархический статус РДМ и, наконец, состоялось первое августейшее паломничество в Святую Землю. В мае 1859 г. Иерусалим посетил брат Александра II вел. кн. Константин Николаевич -генерал-адмирал, т. е. глава Военно-Морского ведомства, с супругой Александрой Иосифовной и сыном Николаем[80]. Это сразу позволило решить ряд насущных проблем, связанных с приобретением недвижимости в Иерусалиме и укреплением российского политического влияния. Великий князь осмотрел и одобрил первые российские приобретения в Иерусалиме — близ храма Гроба Господня, где Палестинским обществом будет впоследствии построено Александровское подворье, и вне городских стен, на Мейдамской площади, где воздвигнуты были «Русские постройки» с Троицким собором. Для строительства последних был учрежден в том же 1859 г. Палестинский комитет, который возглавил по возвращении в Россию Константин Николаевич. Как свидетельствуют его дневники, уже в апреле следующего года он обсуждает с архитектором М. И. Эппингером проекты будущих подворий[81]. Внимание великокняжеской четы к проблемам Святой Земли сохранялось и в последующее время. Константин Николаевич и Александра Иосифовна пожертвовали крупные суммы на украшение греческого храма Преображения на Фаворе, на царские врата русского Троицкого собора[82]. Они высказывали также желание и готовы были предоставить средства для возведения церкви на Поле пастырей в Бет-Сахуре близ Вифлеема (постройка не состоялась из-за противодействия французской дипломатии)[83]. Память о Константине Николаевиче сохраняется в Иерусалиме и сегодня: дом на русском Гефсиманском участке близ Камня Богородицы, освященный архимандритом Антонином 12 сентября 1892 г., называется Домом Великого Князя[84].

В октябре 1872 г. Святую Землю посетил в ходе длительной ознакомительной поездки по Турции и Ближнему Востоку другой брат царя — вел. кн. Николай Николаевич-старший, будущий герой освободительной русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Экзотической особенностью его паломничества было то, что он совершил его верхом, в сопровождении кавалерийской свиты, проскакав сотни километров от Бейрута до Дамаска и из Дамаска через Галилею, Назарет, Фавор, долину Иордана до Иерихона и затем до Иерусалима и Яффы[85]. В Иерусалиме великий князь присутствовал при освящении 28 октября 1872 г. русского Троицкого собора[86].

Но наибольшее значение в развитии русско-иерусалимских духовных связей имели паломничества в Святую Землю брата Александра III вел. кн. Сергия Александровича. Первое свое паломничество он совершил 21–31 мая 1881 г. с братом вел. кн. Павлом Александровичем и племянником вел. кн. Константином Константиновичем (впоследствии известным поэтом К.Р., президентом Академии наук). Непосредственным поводом к поездке стали трагические утраты в царской семье: кончина императрицы Марии Александровны (в 1880 г.) и убийство Александра II (1 марта 1881 г.). Как писал секретарь палестинского общества, выдающийся историк русского дела на Востоке А. А. Дмитриевский, «христианскую ревность и горячую любовь к Святой Земле царственные родители передали в наследие своим августейшим детям»[87]. Императрица Мария Александровна хотя и не смогла по состоянию здоровья осуществить свою мечту о паломничестве в Иерусалим, но на ее деньги была построена Русская больница в Иерусалиме и содержалась школа для арабских девочек в Бет-Джале, ставшая впоследствии основой для женской учительской семинарии[88].

С. 32

Паломничество великих князей в Святую Землю имело огромное значение для последующего развития Русской Палестины. Был установлен плодотворный контакт с начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином. Кстати, лучшим документом, с репортажной точностью воспроизводящим подробности пребывания великих князей в Иерусалиме, является дневник архимандрита Антонина (Капустина), большой фрагмент из которого был даже использован сотрудниками российского МИДа в качестве официального отчета о поездке[89]. Заинтересованное отношение Сергия Александровича к русско-палестинским проблемам позволило в следующем году организовать в Петербурге Православное Палестинское общество (под его председательством и покровительством).

Семь лет спустя состоялось второе паломничество Сергия Александровича в Святую Землю[90]. Не все августейшие хождения были одинаково благотворны для Русской Палестины. Иерусалим посетил, например, в 1889 г. вел. кн. Александр Михайлович. Но (характерный штрих!) в своих «Воспоминаниях» (Париж, 1933; репринт: М., 1991), подробно рассказывая о приключениях с гейшами в Японии, о карнавалах Бразилии, автор не счел нужным хоть словом обмолвиться о своем посещении Иерусалима. В октябре 1890 г. в Святую Землю должен был прибыть наследник-цесаревич Николай Александрович — будущий император Николай II,— в ходе задуманного почти кругосветного плавания на Дальний Восток. Но по рекомендации МИДа посещение Иерусалима было отменено в связи с обострением церковно-политической ситуации в Османской империи (многие духовные лица считали впоследствии несостоявшееся паломничество наследника дурным знаком наступающего царствования).

Разумеется, помимо дипломатии, светской и церковной, русское присутствие в Святой Земле осуществлялось и непосредственно в экономической, материальной сферах. Обслуживать нарастающий поток русских православных паломников (к началу первой мировой войны их проходило через русские учреждения в Палестине более 10 тыс. человек в год) призваны были странноприимные дома и подворья, строившиеся как Церковью, так и светскими, специально созданными государственными и общественными комиссиями и учреждениями.

Первым из них стал Палестинский комитет, созданный в Петербурге в 1859 г. и преобразованный пять лет спустя в Палестинскую комиссию при Азиатском департаменте МИДа. С этого времени и начинается в буквальном смысле слова присутствие России в Иерусалиме и Святой Земле. С 1882 г. важнейшим орудием русской политики в регионе становится Императорское Православное Палестинское общество, унаследовавшее в 1889 г. обязанности и имущества Палестинской комиссии. В 1907 г. Николай II в рескрипте на имя председателя Общества великой княгини Елизаветы Федоровны подвел впечатляющий итог первых 25 лет работы ИППО. «Ныне, обладая в Палестине владениями ценностью почти в 2 миллиона рублей, Общество имеет 8 подворий, где находят приют до 10 тысяч паломников, больницу, 6 лечебниц для приходящих больных и 101 учебное заведение с 10400 учащихся; за 25 лет им выпущено в свет 347 изданий по палестиноведению»[91].

В заключение хотелось бы подчеркнуть особо, что среди движущих факторов создания и укрепления Русской Палестины следует выделить ведущую роль государственных структур, вдохновляемых, безусловно, духовными интересами и опирающихся, в том числе в финансовом отношении, на религиозные чувства народа. Как писал академик Ф. И. Успенский, «при подведении итогов этой деятельности нужно иметь в виду, что Палестинское общество (это относится ко всем российским — дипломатическим, церковным и гуманитарным учреждениям.— НЛ.) работало на чужбине в условиях, далеко не благоприятных, в постоянной борьбе с враждебным к нему отношением как со стороны местного духовного и светского правительства, так и иностранных учреждений и заведующих ими лиц, с завистью и недоброжелательностью относившихся к русскому делу. Нужно при этом помнить, что на Востоке это было единственное русское насаждение, пытавшееся дать твердую постановку государственно-народным русским интересам». И далее: «Палестинское Общество и Русский археологический институт в

С. 33

Константинополе — это два учреждения, при посредстве которых мы вели конкуренцию с западными державами, и при том на весьма боевых в разных отношениях местах: в Иерусалиме и в Константинополе. Эта конкуренция велась больше четверти века и прошла — смело можно сказать — с честью для России»[92].

[1] См., напр.: Тихвинский С. Л. 90-летие Российского Палестинского Общества // Палестинский сборник. Вып. 25 (88). Л., 1974. С. 3–9; Мещерская Е. Н., Юзбашян К. Н. Столетие Российского Палестинского Общества // Палестинский сборник. Вып. 28 (91). Л., 1986. С. 3–9.

[2] Герд Л. А. Епископ Порфирий Успенский: из эпистолярного наследия // Архивы русских византинистов в С.-Петербурге. Под ред. И. П. Медведева. СПб., 1995. С. 8–21; Грушевой А. Г. Императорское Палестинское Общество (по петербургским архивам) //Там же. С. 134–156; Герд Л. А. Архимандрит Антонин Капустин и его научная деятельность (по материалам петербургских архивов) // Рукописное наследие русских византинистов в архивах С.-Петербурга. Под ред. И. П. Медведева. СПб., 1999. С. 8–35.

[3] Юзбашян К. Н. Палестинское Общество. Страницы истории // Исторический вестник. 2000. № 2 (6). С. 102–140; № 3–4 (7-8). С. 132–154.

[4] Мещерская Е. Н., диакон Александр Мусин, Пиотровский М. Б. Русская археология в Святой Земле (некоторые итоги и перспективы) // История древней Церкви в научных традициях XX века. СПб., 2000. С. 1 4 — 2 7. См. также: Беляев Л. А. Христианские древности. Введение в сравнительное изучение. М., 1998. С.199–208.

[5] Россия в Святой Земле: документы и материалы / Сост., подготовка текста, вступ. статья и комм. Н. Н. Лисового. М., 2000. Т. 1. 742 с. Т. 2. 661 с.

[6] Лисовой Н. Н. Приди и виждь: свидетельства Бога на земле. М., 2000. С. 212–248.

[7] Труды богословской конференции, посвященной 150-летию Русской Духовной Миссии в Иерусалиме // Богословские труды. Сб. 35. М., 1999; Новые материалы к истории Русской Духовной Миссии в Иерусалиме // Богословские труды. Сб. 36. М., 2001.

[8] Архимандрит Киприан (Керн). Отец Антонин Капустин, архимандрит и начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Белград, 1934. Репринт: М., 1997; Митрополит Никодим (Ротов). История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Серпухов, 1997. (Кандидатское сочинение, выполненное в Ленинградской Духовной Академии в 1959 г., по возвращении архимандрита Никодима из Иерусалима, где он занимал в 1957–1959 гг. пост начальника Миссии. Сокращенный вариант: Богословские труды. Сб. 20. М., 1979. С. 15–82.)

[9] Трутнев В. Ф. Русская дипломатия и Императорское Православное Палестинское Общество // Дипломатический ежегодник. 1992. М., 1992.

[10] Лисовой Н. Н. Русское дело в Святой Земле. (По материалам Архива внешней политики Российской Империи) //Дипломатический ежегодник. 2001. М., 2001. С. 327–358.

[11] См.: Лисовой Н. Н., Платонова З. И., Савушкин В. А. Сводный каталог русских недвижимостей в Святой Земле // Россия в Святой Земле. Т. 1. Приложение 1. С. 691–719.

[12] Никоновская летопись // ПСРЛ, Т. 9. М., 1965. С. 68. (Репринт: М., 2000.)

[13] Назаренко А. В. Русь и Святая Земля в эпоху крестовых походов // Богословские труды. Сб. 35.       С. 184–185; его же. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С. 631–634.

[14] Преподобная Евфросиния Полоцкая. Минск, 1997. С. 56–57; Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 632–634.

[15] Житье и хоженье Данила Русьскыя земли игумена // Книга хожений. Записки русских путешественников X1-XV вв./Сост., пер., вступ. статья и комм. Н. И. Прокофьева. М., 1984. С. 74; то же: Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4. XII в. СПб., 1997. С. 108–109. (Подготовка текста и пер. Г. М. Прохорова).

[16] Каптерев Н. Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. М., 1885. Изд. 2. М., 1914; Иерусалимский патриарх Досифей в его сношениях с русским правительством. М., 1891; Сношения иерусалимских патриархов с русским правительством с половины 16 до конца 18 столетия. СПб., 1895.

[17] Пономарев С. И. Иерусалим и Палестина в русской литературе, науке, живописи и переводах.  Материалы для библиографии. СПб., 1877. С. XVI. (Сборник Отделения русского языка и словесности.     Т. 17).

[18] Под стягом России. Сборник архивных документов. М., 1992. С. 82–83.

[19] Виноградов В. Н. Самое знаменитое в истории личное письмо // Век Екатерины II. Дела балканские. М., 2000. С. 213–214.

[20]. Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве МИД. Т. 3 // Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 13. СПб., 1874. С. 69. Ср.: С. 132.

[22] Лисовой Н. Н. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме: история и духовное наследие // Богословские труды. Сб. 35. С. 39.

[23] Дмитриевский А. А. Императорское Православное Палестинское Общество и его деятельность за истекшую четверть века. 1882–1907. Вып.1. Русские учреждения в Святой Земле до 1889 г. СПб., 1907. С.V.

[24] Как писал К. Н. Леонтьев, «некоторые наши дипломаты, с иностранной фамилией и даже протестантского исповедания… были, право, гораздо православнее русских публицистов на деле» (Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство. М., 1996. С. 448). Нельзя не согласиться и с современным исследователем, справедливо отмечающим: «Проводниками православной политики на Востоке были паломники, в большинстве своем «серые мужички и бабы», очень немногие публицисты-идеологи (их можно пересчитать по пальцам), члены царской семьи и … в общем и целом русская дипломатия» (Лурье СВ. Идеология и геополитическое действие. Вектор русской культурной экспансии: Балканы — Константинополь — Палестина — Эфиопия // Научный альманах «Цивилизации и культуры». Вып. 3. Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения. М., 1996. С. 170.

[25] Подробнее: Лисовой Н. Н. Три Рима: таинство Империи // Три Рима / Сост. Н. Н. Лисовой, Т. А. Соколова. М., 2001. С. 7–16.

[26] Архимандрит Арсений. Прошение на имя императора Александра I // Материалы к истории Иерусалимской Патриархии. Сборник документов в копиях. Архив ИППО. № Б. III. 512. С. 42.

[27] См.: Рапорт Св. Синода императору Александру I от 28 сентября 1814 г. // Там же. С. 3–4.

[28] Предложение Обер-прокурора А. Н. Голицына Св. Синоду // Там же. С. 37. Кроме этой официально выделенной суммы иеромонахом Арсением в последующие 2 года было собрано с благословения Синода по Москве и России и отправлено патриарху более 75 тыс. руб. «И именно: в декабре 1815г. 600 рублей, в августе 1816г. 10480 руб. и 4 червонца, в августе 1817 г. 40000 руб. и в августе же сего 1818 г. 25000 руб.» (Там же. С. 75).

[29] А. Н. Иерусалимское патриаршее в Москве подворье, что у Арбатских ворот. М., 1881.

[30] Безобразов П. В. О сношениях России с Палестиной в XIX в. С. 41.

[31] Лорд Пальмерстон расценивал Лондонский трактат как достигнутое им «добровольное отречение России от исторического преобладания в Турции» (Полиевктов М. А. Николай I. Биография и обзор царствования. М., 1918. С. 176). (Русский Биографический словарь. Николай I-Новиков. М., 1998. С. 71.)

[32] Хитрово В. Н. Православие в Святой Земле. СПб., 1881. С.7. (Православный Палестинский сборник. Т.1. Вып.1.)

[33] Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского / Под ред. П. В. Безобразова. Т. 1. Официальные документы. СПб., 1910. С. 3.

[34] Имеется в виду монастырь Святого Животворящего Креста под Иерусалимом (ныне в черте города), расположенный на месте, где было, по преданию, срублено кипарисовое древо, из которого был сделан Голгофский Крест Спасителя.

[35] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. М., 1958. С. 262.

[36] Муравьев А. Н. Путешествие ко Святым местам в 1830 г. Часть 1 — 2. СПб., 1832; изд. 2 — 1833; изд. 3 — 1835; изд. 4 — 1840; изд. 5 — 1848. См. также его: Письма с Востока. СПб., 1851. С. 88–296.

[37] Дмитриевский А. А. Епископ Порфирий Успенский как инициатор и организатор первой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и его заслуги на пользу православия и в деле изучения христианского Востока. СПб., 1906; Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Т. 1–2. СПб., 1910.

[38] Лисовой Н. Н. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме: история и духовное наследие // Богословские труды. Сб. 35. С. 36–51.

[39] Архимандрит Порфирий (Успенский). Донесение Управляющему Министерством иностранных дел Л. Г. Сенявину. С.-Петербург, 29 января 1855 г. // Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 42.

[40] Там же. С. 27–52.

[41] Хитрово В. Н. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме / Подготовка текста, пред. и комм. Н. Н. Лисового // Богословские труды. Сб. 36. С. 41. (Примечательно, что Хитрово не был знаком с итоговым отчетом Порфирия.)

[42] Священник Феодор Титов. Преосвященный Кирилл Наумов, епископ Мелитопольский, бывший настоятель Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Очерк из истории сношений России с православным Востоком. Киев, 1902.

[43] Митрополит Никодим (Ротов). История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Серпухов, 1997.

[44] Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 57.

[45] Дмитриевский А. А. Очерк жизни и деятельности архимандрита Леонида (Кавелина), третьего начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, и его труды по изучению православного Востока / С пред. Н. Н. Лисового // Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 379–543.

[46] Его же. Памяти Б. П. Мансурова // Сообщения ИППО. 1910. Т. XXI. вып. 3. С. 448–450.

[47] Библиография ученого насчитывает более 100 названий: Пономарев С И. Памяти отца архимандрита Антонина (Хронологический список сочинений и переводов его) / Подг. к печати и пред. Р. Б. Бутовой // Богословские труды. Сб. 36. С. 239–251.

[48] Акт об учреждении вакуфа архимандритом Антонином. Иерусалим, 12 сентября 1889 г. // АВП РИ,  ф. РИППО, оп. 873/11, д. 4, л. 4–13. Опубликован: Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 210–221.

[49] Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 69–73.

[50] Письмо архимандрита Антонина секретарю ППО М. П. Степанову // Там же. Т. 1. С. 416.

[51] Письмо архимандрита Антонина великому князю Сергию Александровичу //Там же. Т. 2. С. 73–74.

[52] Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 108.

[53] Там же. С. 114–117.

[54] Там же. С. 109–110. Ср. «Положение об Иерусалимской Миссии», обсуждавшееся на Поместном Со
боре по докладу архимандрита Леонида в августе 1918 г. //Там же. С. 169–170.

[55] Дьяконов М. А. Отчет по ревизии денежного и материального хозяйства и по обозрению недвижимых имуществ, счетоводства и отчетности РДМ в Иерусалиме. 4 ноября 1914 г. // Богословские труды. Сб. 36. С. 267–303.

[56] Россия в Святой Земле. Т. 1. С. 47–49.

[57] Там же. С. 51–54.

[58] Там же. С. 55.

[59] Постановление о русских православного исповедания поклонниках, прибывающих в Иерусалим. 26 апреля 1841 г. //Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Т. 1. С. 717–732.

[60] Россия в Святой Земле. Т. 1. С. 56.

[61] Там же. С. 65–68.

[62] Хитрово В. Н. Неделя в Палестине. Из путевых воспоминаний. Изд. 2. СПб., 1879. С. 53, 56.

[63] Там же. С. 54.

[64] Леонтьев К. Н. Из воспоминаний консула / / Леонтьев К. Н. Моя литературная судьба. М., 2002. С. 324.

[65] Из романа «Одиссей Полихрониадес». Автоцитата К. Н. Леонтьева.— Там же. С. 331–332.

[66] Там же. С. 348, 349. Курсив оригинала.

[67] См. переписку начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме в 1858–1864 гг. епископа Кирилла (Наумова) с МИДом: Священник Феодор Титов. Преосвященный Кирилл Наумов, епископ Мелитопольский, бывший настоятель Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Очерк из истории сношений России с Православным Востоком. Киев, 1902.

[68] Россия в Святой Земле. Т. 1. С. 72–94.

[69] Там же. Т. 1–2. Passim; см. также: Лисовой Н. Н., Платонова З. И., Савушкин В. А. Указ. соч.

[70] Там же. Т. 1.С. 110–111.

[71] АВП РИ, ф. Греческий стол, оп. 497, д. 418, л. 161.

[72] Там же, л. 168.

[73] Там же, л. 173об.

[74] Секретное донесение А. Г. Яковлева послу в Константинополе от 22 марта 1906 г. // АВП РИ, Греческий стол, оп.497, д. 418, л. 189–191 об.

[75] Проект предписания И. А. Зиновьеву от 25 сентября 1904 г. // АВП РИ, Греческий стол, оп. 497,      д. 418, л. 184–185.

[76] В настоящее время пустынь находится в ведении Русской Духовной Миссии (юрисдикции Русской православной церкви за рубежом), в ней никто не живет, духовенство посещает ее лишь раз в году, в храмовый праздник преподобного Харитона Исповедника.

[77] Епископ Порфирий (Успенский). Книга бытия моего. Т. III. СПб., 1896. С. 214–215.

[78] Материалы для биографии епископа Порфирия (Успенского) / Под ред. П. В. Безобразова. Т. П. Переписка. СПб., 1910. С. 281.

[79] Якушев М. И. Иерусалимский и Антиохийский Патриархаты в фокусе внешней политики Российской Империи второй четверти Х1Х-начале XX в. // Вестник Московского Университета. Сер. 13. Востоковедение. 2001. № 4.

[80] Переписка императора Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича. М., 1994. С. 96–97, 100–101, 110–112, 164–167.

[81] Там же. С. 220.

[83] См. переписку о несостоявшейся постройке Вифсахурского храма: АВП РИ, ф. Посольство в Константинополе, оп. 517/2, д. 7663, л. 1–8 об.

[84] Первоначально планировалось посвятить дом памяти великой княгини Александры Георгиевны, рано умершей жены вел. кн. Павла Александровича (ум. в октябре 1891 г.). После смерти, 13 января 1892 г., вел. кн. Константина Николаевича, первого царственного паломника в Иерусалиме, дом решено было посвятить и его памяти, тем более что Александра Георгиевна приходилась ему внучкой (она была дочь «Королевы Эллинов» Ольги Константиновны).

[85] Скалой Д. А. Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году. Изд. 2. СПб., 1892.

[86] Освящение Троицкого собора. Из дневника архимандрита Антонина // Сообщения ИППО. 1901.     Т. XII. Вып. 1.С. 73–75.

[87] Дмитриевский А. А. Державные защитники и покровители Святой Земли и августейшие паломники у Живоносного Гроба // Сообщения ИППО. 1907. Т. XVIII. Вып. 3–4. С. 426.

[88] Его же. Бет-Джальская женская учительская семинария и посещение ее Блаженнейшим Патриархом Иерусалимским Дамианом // Сообщения ИППО. 1911. Т. XXII. Вып. 1. С. 65–73.

[89] Россия в Святой Земле. Т. 1. С. 147–160.

[90] Воспоминания о пребывании Сергия Александровича с женой и братом в Бейруте оставила Мария Александровна Черкасова, знаменитая основательница бейрутских школ ИППО (там же, документ № 39). См. также: Лисовой Н. Н. «Президенты Палестины» (Памяти первых Председателей Императорского Православного Палестинского Общества Великого Князя Сергия Александровича и Великой Княгини Елизаветы Федоровны) // Православный Палестинский Сборник. Вып. 100, юбилейный. М., 2002 (в печати).

[91] Юбилейные торжества Императорского Православного Палестинского Общества в Петергофе и Петербурге // Сообщения ИППО. 1907. Т. XVIII. Вып. 3–4. С. 432–433.

[92] Цит. по: Грушевой А. Г. Императорское [Православное] Палестинское Общество (по петербургским архивам) // Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге. СПб., 1995. С. 156.