Крик краски.
Николай Ге «Что есть истина?»

Все картины «Страстного цикла» Н. Н. Ге, который создан в поздний период творчества – 1880-90-е годы, имели трудную судьбу. Они снимались с выставок, запрещались Церковью. Так и картина «Что есть истина?» (1890) по распоряжению Святейшего синода была с передвижной выставки снята за несколько недель до ее окончания. Дальше она не пошла по маршруту передвижных выставок и в Москве уже не показывалась. Прежде всего шокировал образ Христа: он абсолютно расходился и с церковной, и с многовековой художественной традицией интерпретации Христа как человека совершенного, прекрасного внешне и внутренне. Истерзанный, тщедушный Христос, небольшого роста, в каких-то лохмотьях, стоящий в тени, – все это казалось надругательством над образом Сына Божьего. Картина выстроена как двуполярная система, на контрасте двух образов – мощного Пилата, упоенного своей властью, богатством, и измученного, скрывающегося в глубокой тени Христа; тем не менее он спокойно принимает вызов – вопрос Пилата: что есть истина?

Христос – худой, измученный, одеяние на нем буквально висит. Насколько Пилат монументален и объемен, настолько у Христа как будто нет телесности, он растворяется в полумраке. Интересно, что в этой картине перевернуто традиционное понимание света и тени. Обычно свет отождествляется с добром, божественным светом, а тень, наоборот, – с мраком, с дьявольскими силами. Здесь все наоборот: беспощадный солнечный свет заливает фигуру Пилата, символ однозначности. Христос же находится в глухой тени.

Этой картиной Ге встраивается в ряд новаторов. Уже у Крамского («Христос в пустыне») Христос изображался человеком без всяких внешних атрибутов, без нимба над головой. Крамской нарушил иконографические каноны изображения Христа в пустыне – там нет дьявола, который бы искушал его. Однако Христос Крамского значителен, его образ осовременен (недаром его воспринимали как русского Гамлета), но сам по себе это центр картины. И здесь Ге пошел дальше: Христос Крамского не вызывал такого резкого неприятия церкви, как Христос Николая Ге. Его совершенно не понимали не только Александр III (император написал на полях письма Победоносцева: «Картина отвратительна» – и повелел снять ее с выставки), но и художники. На той же, что и холст Ге, выставке экспонировалась картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею» и в своей книге воспоминаний «Давние дни» Нестеров рассказывает о том, как Ге подошел к нему как старший художник к молодому и стал его поощрять. Постепенно они двигались по экспозиции и дошли до картины «Что есть истина?». Ге спросил Нестерова: а что вы скажете о моей картине? И тут Нестеров понял, что ничего не может сказать. Тягостное молчание длилось около 10 минут: солгать Нестеров не посчитал возможным, но и найти в себе какое-то движение навстречу этой картине, сопереживание образам Ге он тоже не смог В итоге Ге повернулся и ушел, и с того момента они практически не общались. …Многими в художественной среде позднее творчество Ге не воспринималось.

Ге во многом опередил современников, выработав язык экспрессионизма, своего рода протоэкспрессионизм. Ге начал это движение в русском искусстве одновременно с классиком экспрессионизма норвежским художником Мунком, написавшим знаменитую картину «Крик» тоже в начале 1890-х годов. Неслучайно в экспозиции Третьяковки зал Ге завершает движение от XVIII века через XIX век к искусству XX века. Творчество Ге подводит нас к Врубелю, который как раз работал в мастерской Ге, и для Врубеля не было ничего непонятного в творчестве Ге.

Картина не сразу попала к Павлу Третьякову. Он ее не принимал и не хотел приобретать. Потребовалось вмешательство Льва Толстого, чтобы эта картина была куплена в Третьяковскую галерею. Толстой написал Третьякову довольно резкое письмо. «…Выйдет поразительная вещь: вы посвятили жизнь на собирание предметов искусства, живописи и собрали подряд все для того, чтобы не пропустить в тысяче ничтожных полотен то, во имя которого стоило собирать все остальные. Вы собрали кучу навоза для того, чтобы не упустить жемчужину. И когда прямо среди навоза лежит очевидная жемчужина, вы забираете все, только не ее. Для меня это просто непостижимо, простите меня, если оскорбил вас, и постарайтесь поправить свою ошибку, если вы видите ее, чтобы не погубить все свое многолетнее дело».

Уважая мнение Льва Николаевича Толстого, во второй половине 1890 года Павел Михайлович приобрел картину. Третьяков написал в ответ Толстому: окончательно решить может только время, но ваше мнение так значительно, что я должен поправить ошибку, теперь же приобрести картину и держать ее до времени, когда можно будет выставить. Тем не менее он решился ее выставить, правда, писал Толстому, что она никому не нравится, но живет в экспозиции. Дело в том, что Третьяков, как он изначально декларировал, не собирал коллекцию только для себя лично, на свой вкус. Были случаи, когда ему что-то не нравилось – к примеру, «Неутешное горе» Крамского. У него были претензии к полотну Репина «Крестный ход в Курской губернии». Он даже давал Репину советы – не лучше ли красивую девушку в центре изобразить. А в случае Ге он действительно был резко против. К тому же он говорил, что не хочет навлекать на свой музей надзор полиции, чтобы галерею вдруг закрыли или картины снимали, это бы мешало его делу.

Можно добавить, что после покупки Павлом Михайловичем картина «Что есть истина?» не сразу попала в галерею. Полученные за нее деньги Ге отдал толстовцу Ильину, а тот увез картину в Европу и даже в Америку. В течение 1890–1891 годов она путешествовала – Гамбург, Берлин, Ганновер, затем Балтимор и Бостон, – но успеха там не имела.Если в России картина вызывала возмущение, споры, то за рубежом была встречена равнодушно. Ильин, видимо, ожидал, что эта акция будет иметь мощный резонанс, и в этом путешествии в его сознании произошел кризис. По приезде в Россию Ильин написал книгу «Дневник толстовца» где обличал и Толстого, и Ге. Надо сказать, что оба демонстративно не ответили.

Картина «Что есть истина?» обладает плакатной выразительностью: это некое воззвание, она требует самоопределения для каждого – с кем ты, с Христом или с Пилатом, с этой сытой успокоенностью или ищешь истину. В авторской подписи на картине есть указание на Евангелие от Иоанна, глава 18: собственно, Истина и есть Христос, чего Пилат не способен понять.

Рядом со Страстным циклом, полным страдания, почти без надежды, существует мир его портретных образов – замечательны женские портреты, скажем, «Неизвестная в голубой блузе» Но образы Ге, во всяком случае, в Страстном цикле, не настолько портреты, как у Крамского или Репина. Вообще принцип психологического реализма второй половины XIX века действовал не только в живописи, но и литературе, когда роман строится вокруг портрета главного действующего лица (Обломов или Анна Каренина), из характера возникает коллизия. Но к Страстному циклу Ге это не относится. Еще работая над картиной «Иуда» Ге сначала хотел обратить Иуду лицом к зрителю, а потом осознал, что лицо Иуды не важно – важно его положение по отношению к Христу. И он оборачивает Иуду к нам спиной, тот предстает на холсте в коконе плаща, как будто обратившись в соляной столб. В картине «Христос и Пилат» важнее драматургия цвета, света и тени, жест выброшенной руки Пилата. Выразительна его спина: Пилат к нам обращен спиной, затылком – художник акцентирует эту массу как нечто непробиваемое, косное, материальное, что противопоставлено образу Христа.

Творческий путь Ге не совпадал с этапами развития русского искусства. Когда в 1860-е годы в России все бурлит, Крамской со товарищи протестует («бунт четырнадцати»), Ге среди них нет, он в Италии. Там он провел около 12 лет, там же написал картину «Тайная вечеря», Он возвращается в Россию в 1870 году, сразу с идеей товарищества передвижных художественных выставок, и активно участвует в его создании. Но вскоре Петербург 1870-х годов и рационализм искусства оказываются ему чужды. К тому же на него все время сыпался град насмешек. Когда он выставил раннюю работу «Вестники воскресения» то Марию Магдалину, которая стремится возвестить миру о том, что Христос воскрес, критика издевательски называла то ли сорокой, то ли ласточкой.

Громко заявив о себе на Первой передвижной выставке, постепенно Ге начинает испытывать творческий кризис. Он принимает решение отказаться от живописи, уехать из Петербурга, покупает хутор Плиски в Черниговской губернии. Ему было чуждо продавать свои картины и жить искусством. Он практически не писал заказных портретов, а занимался на хуторе сельским хозяйством.

В это время он не пишет – лишь изредка портреты черниговских помещиков. Своих двух сыновей он учит столярному и токарному делу. Когда же в 1882 году Ге прочитал статью Толстого о переписи населения, это совершенно его перевернуло. Он приезжает в Москву, знакомится с Толстым, становится верным его последователем. И это возвращает его к живописи.

Ге интересен как личность: он имел классическое образование – окончив киевскую гимназию, учился на философском факультете Киевского университета. Продолжил образование уже в Петербурге – тоже философский факультет, математическое отделение, поэтому, кстати, он был казначеем товарищества передвижников. Этот человек мог бы заниматься не только живописью. Ему важно было находиться в диалоге с миром, в нем был силен проповеднический пафос. Уже став толстовцем, он очень много путешествовал, буквально проповедовал, отказался от имущества, стал вегетарианцем. И если Толстой вспахивал делянки крестьян, помогал им строить дома, то Ге тоже выбрал себе специальность – стал печником, и очень хорошим. Как и в случае Толстого, все это вызвало конфликт в семье Ге. И жена, и младший сын от него отвернулись, а другой сын, Николай Николаевич-младший, стал его последователем и секретарем Толстого.

В год 150-летия Третьяковки в рамках проекта «Музеи мира поздравляют Третьяковскую галерею» в Москву привезено «Распятие» кисти Ге из парижского Музея Орсе. Сейчас эта картина 1892 года выставлена в зале Ге в Лаврушинском переулке, в центре главной стены. Это производит необычайно мощное впечатление.

«Распятие» – последние три картины Ге, из которых одну он уничтожил. «Совесть (Иуда)» «Что есть истина?» «Распятие» из Музея Орсе сейчас висят на одной стене, рядом «Голгофа» Таким образом, объединен почти полностью Страстной цикл Ге. То, чего он не увидел при жизни: картины «Голгофа» «Суд Синедриона» «Распятие» «Совесть (Иуда)» которые были в 1897 году переданы сыном Ге Николаем Николаевичем младшим в Третьяковскую галерею, не показывались, а находились в закрытом помещении. Это вынудило H. H. Ге-младшего, эмигрируя в Женеву, взять два «Распятия» и рисунки Ге: ему казалось, что здесь их никто не увидит. Пытаясь пропагандировать творчество и идеи отца, он устраивал выставки и в Женеве, в Париже (тоже без успеха).

А в 1974 году произошла удивительная история: женевский коллекционер Кристоф Больман, архитектор по образованию, купил на блошином рынке Женевы около 50 больших рисунков углем, в том числе эскиз к картине «Что есть истина?» Эти рисунки валялись прямо на полу у торговца, по ним ходили. Совершенно не зная, чьи это рисунки, Больман приобрел их, чувствуя, что они интересны, и для того, чтобы просто спасти их, чтобы их не продали в розницу. Прошло 14 лет, прежде чем он получил ответ на вопрос, чьи же это рисунки, услышал имя Ге. И как он говорит в статье, посвященной этим рисункам, в журнале «Русское искусство» это открыло его сердце навстречу русской культуре. Теперь эти листы он передал на хранение в музей истории искусства в Женеве, их уже показывали в Пушкинском музее на выставке «Художник читает Библию» где было и «Распятие» из Орсе. Но «Распятие» Ге 1894 года, где Христос был изображен на кресте, касаясь ногами земли (горизонтальная композиция в отличие от вертикальной из Музея Орсе), пропало. Никто не знает, где оно находится. Еще одна тайна. Мы все ждем, чтобы кто-то направил нас на след этой картины.