Русские поклонники в Иерусалиме

Отрывок из путешествия по Греции и Палестине в 1820 году

Кто не бывал на море, тот не легко поверит, чтобы прекрасный летний день мог иногда казаться несноснее зимней непогоды. Но мы узнали сие на опыте во время скучного переезда от Родоса до Яффы.

Безветрие застигло нас в виду крепости Кастель-россо, на берегу Караманском, и мы целые лишь дней не могли двинуться с места. Все в природе утомляло взор единообразием: с утра до вечера море светилось как зеркало, а небо было безоблачно, нестерпимый жар и духота в каюте, палящий зной на палубе (где растопленная смола текла по доскам и канатам), печальный стук парусов о мачты, вселяли в нас уныние и заставляли жалеть о бурях, с коими боролись мы в самых сих местах, на пути из Египта в Морею. Не так ли иногда, после бури страстей, в дремоте нравственной и с отвращением ко всему, что прежде нас пленяло, жалеем о сильных горестях, потрясающих бытие, но возвышающих душу!.. Наконец легкий ветерок помог нам войти в пристань Кастель-россо, где мы с трудом запаслись гнилою водою. Крепость построена на маленьком утесистом острове, как бы оторванном от твердой земли, и жители должны издалека доставать нужное для пищи.

Мы еще простояли более суток против южного мыса Книрского (cap Gatte), в ожидании попутного ветра. Сильное морское течение влекло корабль на запад и отдаляло нас от желанной цели. — Берег Сирийский открылся не прежде 20 Августа: сперва показалась влеве вершина Кармила; потом, прямо перед нами, беловатое поморие Кесарийское, и вправе цепь высоких гор близ Иерусалима. С умилением и жадным любопытством смотрели мы на сию землю, столь важную в истории рода человеческого, обильную чудесами и событиями великими, колыбель Христианской веры; на землю, где живут предания Ветхого и Нового Завета, где каждый холм, каждая дебрь, каждая развалина, говорит о делах Пророков и знаменитых витязей.

Весь оный край, от Сура (древнего Тира) до Газы, очень опасен дли судов в бурное время года; а Греческие кормчие, исключая смелых островитян с Идры, Псары и Сиецции, тогда были вообще искусные мореходцы вне Архипелага. К счастию наш каравокир (хозяин судна), родом из Скиано, ужо несколько раз привозил поклонников в Яффу, и твердо зная сии места, клялся провести корабль на рейду, даже ночью. Он сдержал слово, и на рассвете бросил якорь верстах в двух от города. Мы съехали с ним на берег в небольшой лодке, пробираясь между огромными камнями, о кои разбивались волны с ревом, и пошли отдыхать в Греческий метох (подворье), где были гостеприимно встречены Проигуменом. Через него отправили в Иерусалим к Епитронам (Наместникам) грамоту блаженнейшего Патриарха Поликарпа {Патриарха Константинопольского зовут по Гречески Всесвятейшим (ῶαναγιώτατος), а прочих Блаженнейшими.— Вот, для любопытных, полное титло Первосвятителя Иерусалимского: "Блаженнейший и святой Отец Патриарх, святого града Иерусалима и всей Палестины, Сирии, Аравии за Иорданом, Каны Галилейской и святого Сиона."}, извещавшую их о нашем посещении.

Яффа (древняя Иоппия) была некогда средоточием торговли между Палестиною, Египтом и ближними островами. Ныне, в беспечное и хилое правление Турков, пристань занесена песками и оживляется только во время проезда поклонников. Город построен уступами, почти весь из тесаного камня с глубоким рвом и стеною, примыкающею с обеих сторон к морю; улицы тесны, а домы некрасивы и как бы подавлены плоскими кровлями. Но окрестности, по дороге к Иерусалиму, прекрасны: от самых ворот идут большие сады и виноградники, славимые всеми путешественниками.

Мы нашли жителей в смятении и страхе. Новый паша Акрский (от коего зависит Яффа), Айдулла, забыв важные услуги, оказанные ему Евреем Хаимом, велел умертвить сего несчастного и бросить труп в море: все иноверные, Греки и Мусульмане, сожалели о незаслуженной казни человека, им благодетельствовавшего {Хаим пользовался доверенностью прежних Пашей, Джеззара и Солеймана; но, прогневав некогда первого, лишился ушей и носа. Один из Европейских Консулов советовал ему, в дружеском разговоре, удалиться в какое-либо Христианское государство, где приобретенные им богатства (добыча его убийцы!) доставили бы ему средства кончить дни свои в изобилии и покое. "Богатства? прервал Хаим: ах, уже ли думаете, что можно здесь оставаться тому, у кого есть кусок хлеба!" — Говоря таким образом, он обманывал себя или других. Не скупость удерживала его в земле, где собственность и жизнь каждого в непрестанной опасности; но сила привычки, слепая вера в предопределение и какое-то врожденное равнодушие, составляющие отличительную черту в характере восточных народов.}. В тоже время отряд войска внезапно окружил город Сафет, обитаемый Евреями, и насильственно собрал с них дань, равную десятилетней подати. Турки и чужестранные купцы не укрылись от притеснений; Европейские Консулы, люди малозначущие и робкие, не смели противиться, и все начальства трепетали пред новым правителем, коего беззаконное самовластие и свирепство грозили Палестине вторым Джеззаром. Но для нас обстоятельства сии были благоприятны. Мусселим (Губернатор) Яффский, боясь подать повод к жалобам, принял немедленно меры к охранению нас от всякого беспокойства до самого Иерусалима, и строго запретил Арабским Шейхам требовать обычный кафаро т. е. подорожные сборы, от коих Российские подданные освобождены VIII статьею Кайнарджийского мирного договора.

Достав, за умеренную цену, нужных нам лошадей и верблюдов, мы отправились из Яффы 22 Августа, перед вечером, в сопровождении Мусселамского чиновника и монастырских Драгоманов, и ехали прекрасною Саронскою долиною до Ремли (древн. Арамафии): там пробыли несколько часов, ожидая восхождения месяца. От сего города равнина возвышается неприметно до подошвы гор иудейских, бесплодных и населенных малолюдными племенами хищных Аравлян. Вступив в ущелия, мы увидели другую природу: места дикие, где почти нет следов человеческой деятельности, где поросшие кустарником развалины показываются изредка на холмах, как гробы времен минувших. Дорога, каменистая и трудная, то извивается по круизнам, то спускается в глубокие овраги, на дно пересохших потоков. Вид сей пустыни, весьма живо и верно описанной Шатобрианом (Itinér Paris à Jérusalem, part. III.), вливает в душу уныние: там свист ветра и пронзительный лай чакалов заглушают крик проводников и топот конский.

При въезде в бедную Арабскую деревню, верстах в 15 от Иерусалима, нас остановили именем Шейха Абу-Гоша, грозы поклонников, с усильною просьбою зайти к нему для отдохновения. Мы нашли его на маленьком дворике, сидящего в тени, на рогожах, и окруженного старейшинами его племени. Все приняли нас очень ласково. Абу-Гош хвалился знакомством с Английскою Королевою, супругою Георга IV, и славным Сиднеем Смитом {Кроме подарков, Сидней Смит оставил Шейху оттиск большой печати, на коей было вырезано несколько Арабских слов, из Корана, в похвалу Христианам, их усердию к молитве, и проч.} показывал полученные от них подарки — с явным намерением возбудить и нашу щедрость – и, угостив дружелюбно, пустился провожать караван за деревню. Он сидел на прекрасной лошади и управлял ею с отменным проворством; при спуске в Теревинфскую долину, бросился на всем скаку с крутизны, не пошатнувшись в седле и беспрестанно понуждая коня широкими и острыми стременами. Прощаясь, обещал посетить нас в Кудс-шерифе {Кудс-шериф, т. е. знаменитая святыня или очищение; так Мусульмане называют Иерусалим, разумея сей город местом очищения от грехов, и ставя почти на ряду с Меккою и Мединою. Еще зовут его Нейт-уле-мукаддес — дом святый}, клялся не обижать никогда Русских путешественников и просил замолвить за него доброе слово страшному Паше Акрскому.

Нельзя вообразить ничего печальнее окрестностей Иерусалима: горы, стремнины, овраги, без зелени, почти без деревьев, засыпанные везде на четверть круглыми камнями; казалось, что каменный дождь ниспал с неба на сию преступную землю. Около полудня, утомленные зноем, мы поднялись на высоту, и увидали пред собою ряд зубчатых стен и башен, не окруженных ни предместьями, ни разбросанными хижинами, и как бы воздвигнутых среди пустыни. При первом взгляде на сии древние стены,— город Давида, Ирода и Годфреда — тысячи воспоминаний, одно другого живее, одно другого священнее, теснятся в душу. Пусть холодные умы смеются над восторгами поклонников! Здесь, у подошвы Сиона, всяк Христианин, всяк верующий, кто только сохранил жар в сердце и любовь к великому!

Предваренные из Яффы Греческие монахи встретили нас у западных ворот (Баб-уль-Хилиль), приветствуя от имени второго Епитрона, Прокопия (старший, Архиепископ Петры Аравийской, был тогда в своей Епархии, и провели в назначенный нам монастырский дом, близ Патриархии и храма Воскресения. В сем гостеприимном убежище доставили нам возможные удобства, и мы в полной свободе занялись поклонением святыне и обозрением всего достойного примечаний в городе и вне оного.

Не стану описывать того, что было много раз описано учеными и внимательными путешественниками — о чем так много спорили и продолжают спорить, изъясняя различно сказания древних. Каждый шаг в новом Иерусалиме измерен; но обширность старого еще подвержена сомнению, и положения некоторых мест, упоминаемых в Ветхом Завете и Евангелии, не определены удовлетворительно. Мы знаем, что новый город занимает только часть прежнего, разрушенного Титом в 71 году по Р. X. Иосиф Флавий (de Bell. Jud. VI. 6) уверяет, что окружность стен составляла 33 стадии; ныне содержит она, по свидетельству Маундрели, только 4630 обыкновенных шагов, или с небольшим три версты. Иные критики, старались согласить местные наблюдения с текстом Иудейского историка, убавляют меру его стадий; другие просто обвиняют его в неверности и увеличивании — хотя опытом доказано, что нельзя так легко осуждать древних писателей, и что новейшие, точные изыскания часто подтверждали их известия, казавшиеся нам баснями. Любопытные могут иметь понятие о доводах, на коих основаны разные мнения ученых о положении горы Сионской, Голгофы и проч. прочитав рассуждение Данвиля (Sur l'étendur de l'anc. Jerus. et de son temple) истатьюРиттера (Allgem. vergleich. Geographie, III Abth. § 31). Шатобриан следует во всем первому {Вообще известия Шатобриановы о нынешнем Иерусалиме столь же точны, сколько его записки о Греции неверны и поверхностны. Мы сами видели тому не один пример в Морее. Доктор Аврамиотти, с коим он познакомился в Аргосе, написал целую книгу в опровержение его Путешествия и, по большей части, укоряет справедливо. Но удел Аврамиотти — забвение; а многие отрывки Шатобриановы, пребывание в Палестине, история Карфагена и особливо смерть св. Лудовика, останутся навсегда в памяти у каждого, кто умеет ценить изящное.}.— Избегая напрасных повторений, я предложу Русским читателям несколько собственных замечаний о нынешнем состоянии главных мест поклонения, и о жизни наших соотечественников в Иерусалиме.

Важнейшая для Христиан святыня, Гроб Господень, заключена в стенах большого храма Воскресения, сооруженного св. Еленою около 326 года. Напрасно сомневались в подлинности сего памятника: множество сильных доказательств удостоверяет, что Христиане, в продолжение первых трех веков, сохраняли верное сведение о месте страдания и погребения Спасителя. Они, по словам Гиббона, "означили феатр каждаго достопамятного действия, следуя несомнительному преданию" (IV, 101. См. выше пом. Dissert, sur l'ane. Jérus. иШатобр. Mém. sur l'authenticité des tradit. Chrét).— Сей храм был до половины разрушен пожаром в Октябре 1807 года. Гроб остался невредим; но кедровый купол церкви, объятый огнем, упал на отваленный по воскресении камень и раздробил его; Греческий Кафоликон (Собор) и окружные приделы сгорели. Западная Европа, некогда проливавшая реками кровь за обладание сим святилищем, равнодушно смотрела на его развалины. Одни Греки, в рабстве и угнетении, собрали до семи миллионов левов (более, 4 ¹/₂ милл. рублей), купили ценою золота у Порты позволение и возобновили все здание на прежних основаниях, под надзором простого Калфи — самоучки-зодчего. Старики, дети, женщины работали из усердия, и многие доныне утешаются воспоминанием, что носили землю при строении храма. Так пожертвования, при других благоприятных обстоятельствах, доставили нашим единоверцам право совершать литургию на св. Гробе: право, утвержденное хати-шерифом (именным указом) Султана Махмуда, но еще оспориваемое Католиками.

Вступив в церковь, поклонник с негодованием видит Турецкую стражу, жадно считающую входящих, для сбора положенной дани. Часто начальник оной, в знак уважения, идет перед тем, даже в олтари, показывает чубуком места святые, или разгоняет толпящийся народ плетью!.. Шагах в 40 от дверей, среди величественной ротонды, воздвигнута над Гробом Христовым часовня (кувуклий) из желтоватого мрамора, обращенная на восток: в ней сперва придел Ангела, а потом тесная пещера, где, по древнему обычаю, было положено тело на большом камне, в самой горе высеченном, и покрытом ныне мраморною доскою, Тридцать шесть лампад горит над ним день и ночь, в открытом сверху куполе. На сем нетленном жертвеннике совершается проскомидия; а при начале литургии сосуды переносятся в придел, где часть отваленного Ангелом камня служит престолом. Стены кувуклия, снаружи и внутри, украшаются тканями: повод ко многим ссорам между разными вероисповеданиями!

На каждом шагу, в сем храме, находит верующий следы великого дела искупления. Здесь Христос был обременен оковами и привязан к столбу {Отломок сего столба хранится в приделе у Францисканских монахов, за железною решеткою, так, что поклонники не могут целовать оного, а только дотрагиваются до него концом трости. Католики, в оправдание столь ненавистной предосторожности, говорят, будто бы Греки неоднократно старались похитить сию святыню. Греческие духовные, с своей стороны, обвиняют их в подобных покушениях и сами берегут за решеткою, под престолом, часть стола, на коем Спаситель был посажен воинами для поругания... Iliacos intra muros peccatur et extra.}; здесь Он явился, по воскресении, Марии Магдалине и (если верить преданию) скорбящей Матери; здесь узнан крест Его. Там, камень помазания, на коем тело Его было умащено ароматами и обвито плащаницею; приделы поругания (impropere), разделения риз, благого разбойника, Лонгина Сотника; гробы Иосифа и Никодима.— Вверху, на Голгофе, два маленькие престола означают, где пригвождали Спасителя к древу, и где оно водружено было. Внизу, сход в подземелье, в коем Царица Елена нашла Крест, раскопав заваленную подошву холма... Тщетно Кесарь Адриан, во времена гонений, старался присвоить сии места идолослужению, воздвигнув истукан Венеры на Голгофе и Юпитера над Гробом Господним. Сии кумиры не привели святыни в забвение, но еще более сохранили память о ней до пришествия в Иерусалим благочестивой Царицы, утвердившей знамение веры Христовой на развалинах язычества.

Наружные стены церкви закрыты частными домами и принадлежат Греческому монастырю строением. Прежде было два входа; но один, с северной стороны, закладен: остались только Южные врата, называемые святыми. Ключи в руках у Турков, кои отпирают двери не иначе, как в присутствии Мутевелли (Надзирателя), назначаемого Акрским Пашею, и Драгоманов Греческого, Католического и Армянского. Тогда городские жители и поклонники всех исповеданий обходят свободно разные приделы, но не могут служить молебнов в чужих отделениях. Некоторые, испросив позволение духовных Властей, остаются на время во внутренности храма с чередными монахами и священниками, и вместе с ними получают пищу сквозь небольшие окна в дверях и в своде над главным олтарем Греческим.

И мы провели в сем священном уединении несколько дней, для меня незабвенных. Все окружавшее возбуждало в моей душе неизъяснимые чувства. Часто в глубокую полночь, когда привыкшие к оному зрелищу монахи покойно спали в кельях, я стоял, облокотясь на подножие столба, среди большой церкви. Куполы, переходы и весь Греческий Кафоликоен, до самого олтаря, скрывались во мраке, но святые памятники были как бы опоясаны рядами неугасающих лампад и казались святыми Оазисами в темной дебри. Давно-минувшее воскресало в моем воображении: страдания Праведного; источник жизни, отсюда излившийся, когда скрижали Моисеевы уступили место новому Закону; торжество Крестоносцев, преклонявших колена пред великим Гробом, их мечами освобожденным; и венчание Героя-вождя диадимой из терния, Я смотрел на могилу Годфреда {Напрасно ставит в вину Грекам повреждение гробниц, воздвигнутых во время Латинского владычества над могилами Годфреда и брата его Балдуина. Сии памятники истреблены пожаром; но места их означены кирпичными возвышениями, и от самих Католиков всегда зависело возобновить древние гробы и надписи.}, и вдохновенная Тассова песнь гремела в моем слухе!.. К утру сии мечтания прерываемы были благовестом в деревянный колокол; священники и диаконы мелькали как тени, с курящимися в руках кадилами: гласы поющих ликов мешались со звуком органов, и хвала Божеству возносилась на разных языках, с разными обрядами, но в едином храме...

Все места поклонения разделены между Греками, Католиками и Армянами. Копты имеют только один олтарь, пристроенный к кувуклию; а Сириане (Несториане, Грузины, Хабети или Абиссинцы, и Марониты, о коих упоминается в прежних описаниях, удалены из храма сплошь либо уяснили добровольно свои права другим народам. Каждый украшает свою собственность, как хочешь; но там, где владеют вместе дна исповедания, число икон и лампад уставлено единожды навсегда с согласия Турков. Порядок служения и обряды также определены подробно особым положением — и с того времени не стало одной, ближайшей причины к раздору между Иерусалимскими Христианами. Еще таятся в сердцах взаимные досады, и приносимое на украшение церкви золото еще расточается в Акре, Дамаске, Цареграде, дабы вредить соперникам. По крайней мере Главы духовенства, не преставая обвинять друг друга в ежедневных обидах, стараются не допускать монахов до явных и соблазнительных ссор, бывавших некогда у св. Гроба, к прискорбию единоверцев.

Начало злу с закоренелой ненависти каждого исповедания к другому, и с желании овладеть исключительно местами, где кровь Спасителя пролита за всех. От самого разделения Римской церкви с Константинопольского, дух смирении и любви редко управлял их сношениями. В глазах Крестоносцев, Греки едва ли не были хуже поклонников Могаммеда; в глазах Греков, Католики не имели права на имя Христиан {Когда нынешние Греки говорят о Христианах, то всегда разумеют себя или Русских; Католиков называют Латинами, Франсами или просто Западными (οἱ Λυτικοί). В том же смысле и Царь Иоанн Васильевич отвечал Иезуиту Поссевину: "Вера наша, Вера Христианская, из давных лет была себе, а Римская Церковь была себе" и проч. См. Статейн. спис. и Истор. Госуд. Росс, IX. 359.}. Наследственная между ими злоба не уменьшилась и ныне, особливо в некоторых приморских городах и на островах, подвластных Порте, где часть жителей приняла догматы Римские. Католик, обращенный в православие, подвергается Греками вторичному крещению. Зато Католик, женившийся на православной, должен быть разведен с нею: так учили в 1817 году, в Смирне, Европейские проповедники, рожденные в земле просвещения и терпимости! Tantaene animis coelestibus irae?

Относительно к с Гробу, обе стороны основывают свои требования на грамотах разных Халифов и Султанов, от Омара до Махмуда II. Греки хотят равенства, а Католики — господства, утверждая, что сии святыня есть их собственность, и что им одним принадлежит ее хранение. До самого обновления великой церкви (ἡ μεγάλη ἐκκλησία, так называют храм Воскресения), они не позволяли православным служить в кувуклии, и, даже после изданного в 1815 году хати-шерифа, старались возвратить себе утраченные преимущества, пользуясь влиянием своих Посланников при Порте. Недостаток в деньгах и начавшийся с Армянами спор за Вифлеемский храм принудили их оставить в покое Греков и соблюдать сделанное положение, В силу оного, Греки и Католики поочередно моют и метут кувуклий и камень помазания; имеют равное число икон, лампад и подсвечников, и равное право украшать стены покровами. Армяне лишены большей части сих выгод; у них одна икона над дверями и несколько лампад; во всех духовных обрядах они занимают третие место.  

Каменные четвероугольные столбы, окружающие кувуклий, и переходы, верхние и нижние, также разделены по частям между всеми исповеданиями. На Голгофе, Католикам принадлежит южная сторона; а Грекам досталась от Грузин северная, где стоял Крест. Что касается до места обретения оного, то сей свод, тесный и полный сырости, еще в споре между ими. Первые не допускают туда ставить чужих лампад, а последние жалуются на умышленное повреждение мраморных досок, положенных православными {Мы пропускаем многие подробности, необходимые для того, кто желал бы иметь точное сведение о нынешнем положении храма; здесь они были бы утомительны и неясны. Надеемся, что любопытство читателей будет скоро удовлетворено изданием в свет прекрасного и полного плана великой церкви, снятого на месте Г. Академиком Воробьевым. Никто из новейших путешественников не имел для сего столько способов, и никто не мог бы лучше ими воспользоваться. К его рисункам приложится описание главнейших обрядов, исчисление икон и лампад каждого исповедания, и проч.}.

Но, порицая справедливо сии распри, скажем, что образ восточного судопроизводства много содействует к продолжению оных. Приговоры Кадиев основаны почти всегда на показаниях свидетелей, особливо Мусульман; и потому каждый тяжущийся старается склонить на свою сторону стражей храма и почетных жителей Иерусалимских. Дабы уверить их в несомненности права, нужны обычай и давность, кои в глазах Турков важнее мертвых грамот. Кто, например, метет и украшает кувуклий, тот (по их понятиям) владеет оным: зная сие, всяк боится уступить сопернику и противится упорно малейшей новизне. Сверх того, Паши, Мусселимы, Кадии, непрестанно питают между Христианами вражду, для собственных выгод. Покровительствуя ныне одних, завтра обещают другим сильное заступление, и радуются умножению жалоб и доносов. В 1819 году Паша Дамасский, главный правитель Иерусалима, позволил Армянам, за 60 тысяч левов, прорубить дверь близ олтаря их в Вифлеемской церкви, к великой досаде Католиков: а сим вызвался отменить, за меньшую цену, данное позволение. Ему не заплатили требуемого — и дверь осталась отворенною, на следующий год, став опять лагерем перед стенами города с идущим в Мекку караваном, он взял еще с Армян 30 тысяч левов, и вторично предложил Католикам те же условия. Если правда, что законы и правительства образуют везде народную нравственность, то беспристрастный наблюдатель должен в духе Турецкого владычества искать вину осуждаемых им пороков.

Трудно исчислить, чего стоит Иерусалимским Христианам мнимая терпимость Порты и снисходительность местных начальников. По собранным нами сведениям Греки издержали на подарки в продолжении одного только месяца Августа 1820 до ста кошельков, т. е. 50 тысяч левов. Прибавим к сему необходимые расходы на церковное строение, на Патриархию, и проч.— и мы уверимся, что слухи о тайных монастырских сокровищах, будто бы ежегодно умножаемых обильными подаяниями, столь же баснословны, как и повесть о неистощимой кладовой Абулказема, в Арабских сказках {В одном новейшем сочинении (Introduction aux Mémoires sur la Grèce de M. R.), в коем многие любопытные известия перемешаны с неправдами и напрасными ругательствами, повторена — хотя и не утвердительно — сказка о каком-то древнем сокровище, в Греческом монастыре св. Гроба. По словам Автора, Султаны тщетно хотели узнать, где оно хранится, и овладеть им; сам Первосвятитель, бывая в Иерусалиме, не смеет требовать отчета у Казначея, избираемого из надежнейших монахов и передающего сию тайну своему преемнику... Можем уверить читателей, что все Игумены, Ризничие, Казначеи в полной зависимости от Патриарха; что подаяния поклонников и другие церковные доходы собираются его Наместниками; и что в монастыре нет иной кладовой, кроме Патриаршей. В тамошней ризнице мы видели несколько серебряных паникадил, Распятий, Евангелий, и шитых золотом плащаниц, по большей части русской работы, но она уступает в богатстве многим Афонским.}.— напротив того, монахи всех исповеданий были в наше время доведены до крайности. Католики, редко видая у себя Латинских богомольцев, и получая из Рима весьма бедные пособия, лишились неожидаемо в Испании больших имений, захваченных Кортесами, Греки едва могли уплачивать свои долги и содержать себя доходами с принадлежащих св. Гробу земель и метохов, вне Палестины, и приношениями православных поклонников. Сами Армяне, богатейшие из всех восточных Христиан, почти разорились после несчастия, постигшего в 1819 году единоверных им Константинопольских Сарафов (Банкиров), из коих иные были казнены, а другие сосланы в заточение, по указу Султанскому.  

Возвратимся к нашему описанию. На юго-восток от великой церкви несколько развалин означают путь страдания (via dolorosa), коим Спаситель шел от Претора до Голгофы: там, ссылаясь на свидетельства святых отцев и других писателей, показывают домы Пилата и благочестивой жены Вероники; жилище злого богача; место, где Богоматерь встретила Сына, несущего крест; врата суда, которыми изводили на казнь преступников за городские стены. Но в сем отношения древние предания недостаточны: они дополняются баснями мирхаджиес (вожатых) и собственным воображением поклонников. Тоже скажем о домах Архиереев Анны и Каиафы, св. Иоакима и Анны, о темнице Петра Апостола, и проч. Время, многократные пленения Иерусалима и тяжкое Мусульманское иго изгладили почти все следы оных второстепенным памятников Христианства.

На том месте, где, по общему мнению, был предан смерти Апостол Иаков, сооружена великолепная обитель, принадлежавшая попеременно Грузинам, Грекам и Армянам. Последние (как уверяют) овладели ею насильственно при Первосвятителе Паисии. Ныне состоит он под управлением особого Армянского Патриарха, независящего ни от Эчмидзинского, ни от Константинопольского.— Сим только пожертвованием Греки могли удержать за собою главный свой монастырь, для них гораздо важнейший по смежности с храмом Воскресения. В нем живут Епитроны и угощаются богомольцы в первые дни после приезда; малые церкви и келлии разбросаны там без порядка, среди открытых сеней и переходов; а под ними устроены житницы для прокормления множества иноков и православных Аравлян {Кроме Патриархии, у Греков есть в Городе еще несколько монастырей, мужских и женских, из коих примечания достойны: Иоанна Предтечи, по красоте церкви и всего строения; св. Николая, где заведено училище для Аравлян; св. Георгия, с больницею и домом призрения для стариков, и проч.}

Обитель Франгов, т. е. Католическая, в руках у монахов ордена Францисканского. Начальствующий оною именуется Хранителем св. Гроба и обыкновенно сменяется каждое трехлетие.

Из древних зданий, внутри стен, особенно привлекают любопытство путешественников украшенный замок, называемый домом Давидовым, и славная мечеть Омарова. Первый, по мнению Данвиля, стоит на том месте, где была твердыня Царя-псалмопевца, а в последствии башня Исефина, с коей, при восхождении солнца, взор достигал до пределов Аравии, до моря и до отдаленнейшего края земли Иудовой (Иос. Флав. VI, 6). Вид из нынешнего замка обнимает все окрестности: в промежутках и за вершинами ближних каменистых холмов возвышается другой ряд гор, столь же бесплодных: на иных приметны остатки старинных башен м обрушающиеся минареты.

Мечеть воздвигнута на горе Мории, отделенной от Сиона глубокою лощиною — на самых основаниях Соломонова храма, возобновленного Зоровавелем и в конец разрушенного Титом. Развалины покрывали сие место во времена гонений на Церковь Апостольскую, и во время торжества ее. Когда же Омар овладел Иерусалимом и искал, где бы начать строение своей мечети, то Греческий Патриарх Софроний, боясь лишиться Гроба Господня, указал победителю на Морию, Халиф Ель-Уалид довершил сие здание, образец Арабского художества, подобное (говорит Шатобриан) шатру, раскинутому среди пустыни. Христианам строго запрещено входить в него: всякое покушение подвергло 6ы Европейца большой опасности, а Турецкого подданного неминуемой казни — если только он не переменит веры. За год до нашего приезда один бедный Грек был туда введен, переодетый, знатным чиновником паши Дамасского; но после заплатил за то жизнию, ибо не хотел спасти себя отступничеством {Историк Крестовых походов, Архиепископ Тирский, и монах Рогер описывали оба сию мечеть: кажется, что последний имел случай осмотреть внутренность оной. Его известия были нам подтверждены рассказами нашего янычара, нарочно посыланного туда в часы молитвы. Он видел камень (для Мусульман священный), с которого Могаммед садился на Ела-Борака, готовясь лететь на небо, и два малые столба, кои будто бы давят проходящих меду ними грешников.}.

Полуденная часть горы Сионской, заключавшаяся прежде внутри стен, ныне оставлена за городом. Там совершалась главная вечеря; там гробницы Давида и Соломона, в мечети, куда Турки не пускают иноверных. На сем же холме кладбище Иерусалимских Христиан всех исповеданий. Странников погребают в селе Скудельничем), — а у подошвы бьет из камня ключ Силоамский, о коем воспоминает певец Потерянного Рая, призывая небесную Музу:

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . if Sion hill

   Delight thee more, and Siloa'a brook that flow'd

   Fast by the oracle of God . . . . . . . . . .

Гора Елеонская, с растущими на ней по местам масличными деревьями, отделена от Сиона и Мории долиною Иосафатовою, усеянною развалинами. Посреди ее, в дождливое время года, струится мутный поток, называемый Кедрским; но летом и осенью оный совсем пересыхает. Мастерское перо Шатобрианово живо изобразило сию дебрь, где, по словам Пророка Иоиля, будут некогда собраны на суд все племена человеческие. "Камни на кладбище Евреев навалены подобно груде обломков, у подошвы деревни Силоамской; трудно различить самыя хижины между окружающими их могилами. На сем поле разрушении возвышаются три древние памятника, гробницы Захарии, Иосафата и Авессалома. Видя пред собою печальный Иерусалим, над коим не приметно ни малейшаго дыма, откуда никакой шум не исходит; видя запустение гор, на которым чем существа живаго, и все оные гробы в безпорядке, изломанные, разбитые, полуотверстые, можно подумать, что уже раздался глас трубы, зовущей на суд, и что мертвые готовы встать из долины."

Место вознесения Господня полагают на средней вершине Елеонской. Остатки пышного храма, сооруженного во времена Константиновы, обращены в мечеть. Заметим, что Мусульмане издавна присвоили себе все высоты кругом города. Они думают, что в последние дни мира дикие народы Гог и Магог придут осаждать Пророка Иссу (Иисуса Христа) в Иерусалиме и займут ближние горы: с них будут метать стрелы, кои упадут, обагренные кровию, на собственные главы дерзновенных

Возвращаясь оттуда к воротам Гефсиманским, и спустясь в долину к самому потоку Кедрскому, поклонники с усердием посещают Гроб Богоматери, в пещере. На оном совершается литургия Православными и Армянами; Католики не имеют сего права. Когда прекратится вражда между Христианами на востоке, то первым залогом взаимной терпимости и мира будет равное их участие в служении сей святыне, почитаемой всеми исповеданиями...

Подробное описание достопамятностей Иерусалимских можно найти в каждом путешественники, начиная с IV века (см. Itinerarium à Burdigalâ Ilieriusalem usque) до наших времен {См. также Греческий Проскинаторий, напеч. в Вене 1787.— Из сочинений русских богомольцев достойны внимания записки Василия Барского, ходившего на поклонение св. Гробу в 1726 и 1729 году; Иеромонаха Мелетия, 1793—1794; и крестьянина Гр. Шереметева, Кира Бронникова, 1820—1821, любопытное по его званию и по опасностям, коим он подвергался на возвратном пути в отечество, при начале войны Греческой.}. Все известия сходны одно с другим, и последние странствователи невольно должны были повторить сказанное прежде. Ссылаясь на них, я прибавлю несколько слов о месте рождения Спасителя, уважаемом самими Мусульманами.

Дорога к Вифлеему лежит на юг мимо горы Сионской и обители Греческой во имя Пророка Илии. В долинах встречаются засеянные поля и виноградники; следы древнего трудолюбия видны на каменистых холмах, обсеченных уступами для насаждения лоз и смоковниц.

Большая Вифлеемская церковь, построенная крестообразно, была некогда весьма великолепна в притворе еще целы четыре ряда мраморных столбов редкой красоты. Она принадлежит Грекам и Армянам. Латинские монахи напрасно требуют себе в ней части, ибо нельзя считать обыкновенный храм за общее место поклонения, как Гроб Господень или Голгофу. По сторонам главного олтаря две лестницы ведут в святой Вертеп: там, у восточной стены, означено серебряною звездою, где родился Предвечный Младенец, и устроен престол, на котором служат Православные и Армяне. Ясли стояли немного поодаль, в большой впадине, где ныне олтарь Католический. Вся пещера обложена драгоценным мрамором и освещается лампадами, из коих каждое исповедание имеет свое число, однажды навсегда уставленное.

Вифлеемские Аравляне частию обращены в Христианскую веру; но их суровые нравы тем не смягчились. Они достают много денег, делая из кости и перламутра четки и кресты, раскупаемые благочестивыми пришельцами.  

Вообще время прибытия поклонников в Иерусалим есть время жатвы для тамошних жителей. Сим единственно оживляется страна, давно уже не кипящая млеком и медом_} где земледелие в упадке и нет промышленности, где народ предан в жертву грабительству и насилиям всякого рода, где, наконец, по выражению Шатобриана "в каждой деревне погибает ежегодно по хижине и по семье, и скоро одно кладбище показывает место прежняго селения."

Всего более посещают святые места Грски и Армяне. Усердие первых достойно особенного удивления; вера, сохранившая народное их существование, была для них главным утешением в рабстве. Они стекались отовсюду, без различия пола и возраста: отцы семейства приносили в Палестину плод многолетних трудов, оставляя детей в бедности; старцы, подкрепляемые желанием (как дряхлый поклонник в прекрасном сонете Петрарки: Movesi 'l vecehiarel canuto e blanco), брели на костылях ко гробу Того, чьим лицезрением чаяли насладиться в небе. Многие, исполнив обет свой, посвящали остаток жизни на служение во храме. Число православных богомольцев, прежде 1812 года, простиралось тогда до трех тысяч — между ими бывало около двух сот Русских.

Посольство наше старалось всеми силами доставить своим соотечественникам в областях Оттоманских возможную помощь и заступление. Они обыкновенно отправлялись из Одессы в конце Августа, и по приезде в Константинополь жили на особом дворе, не подвергаясь ни моровой язве, ни оскорблениям от Турецкой черни; бедные получали денежные пособия. Посланник сносился с Патриархом св. Града о помещении их, без платы, на отправляемый ежегодно в начале Сентября корабль с поклонниками и выдавал им сверх паспортов ферманы (Султанские указы), освобождавшие Российских подданных от всякой дани на пути и во Храме, где с прочих Христиан требуют за вход по 24 лева.— В Яффе они были принимаемы в Греческом метохе и довольствуемы всем, по обычаю, на счет монастырский: за что оставляли Проигумену небольшое подаяние.

От сего города многие ходили пешком, а богатые и больные могли иметь верховых лошадей за дешевую цену {От Яффы до Иерусалима считается 60 верст (13 часов). От Иерусалима до Иерихона немного более 20; а оттуда до Иордана 15 верст.}. Достигнув Иерусалима, они жили сперва несколько дней в Патриархии, и давали в церковную казну вклад, какой хотели; но желавшие вписать имена своих родственников в общий Синодик дли вечного поминовения, платили за каждое 50 левов и более, смотря по достатку. Потом выбирали себе в разных обителях келлии на всю зиму. Наем и пища, самая умеренная, стоили от 150 до 200 левов.

В ожидании великого поста богомольцы бывали в ближайших местах поклонения, в Вифлееме, Вифании, Назарете и проч. Некоторые даже ездили на Синайскую гору, чрез Газу и Суец.

Стечение народа в Иерусалиме возрастает по мере приближения Пасхи. Армяне и Азиатские Греки собираются толпами из Карамании, Сирии, Египта; с ними бывают и Грузины. Весь город приходит в движение, особливо в великую субботу, день явления святого света {См. выше пом. Проскинитарий и сказания наших летописцев и странствователей. О происхождении св. света мнения в самом Иерусалиме различны. В присутствии Мусселима и Армянского духовенства гасят все свечи и лампады во храме — кроме отделения Католического. Архиерей Греческий входит один в кувуклий и собирает хлопчатою бумагою свет, являющийся на мраморной доске св. Гроба, подобно каплям пота. Другие говорят, что оный показывается в виде яркого, неопаляющего пламени, и что его можно безвредно класть руками в сосуд, Иеромонах Мелетий пишет, что свет блистает на гробовой крышке как мелкий рассыпанный бисер, разных цветов, который совокупляясь краснеет. Католики совсем не хотят верить сему явлению. Как бы то ни было, Архиерей выносит из пещеры в придел Ангела горящие свечи и подает их в два малые окна, с одной стороны Армянам, а с другой православным, от которых уже огонь разливается по церкви подобно реке (слова Меления), при громких восклицаниях: "нет веры, кроме веры Христовой!"}.— После праздника Мусселим, с отрядом войска, провожает поклонников в Иерихон и к Иордану; и вскоре за тем каждый возвращается прежнею дорогою в отчизну. Плавание от Яффы до Константинополя, на хорошем корабле и с нужными запасами, становится во 100 левов.

Прибавя к сему исчислению еще 180 или 200 левов на подаяния разным монастырям и церквам во все время пребывания в Палестине, наем лошадей и другие мелочи, мы увидим, что необходимые издержки наших богомольцев не превышали пяти сот рублей. Но многие из них приезжали совсем без денег и должны были прислуживать монахам, или просить милостыни у ворот Патриархии, где им никогда не отказывают в пище. Для подания сим бедным странникам помощи, равно и для надзора над ними, послан был в Яффу особый чиновник, в звании Вице-Консула... Происшествия 1821 года помешали успеху сего дела и затруднили Русским путь к св. Гробу.—

Евреи не менее Христиан усердны к посещению страны своих предков, хотя знают наперед, какое утеснение их в ней ожидает. Они дорого платят за позволение войти в Иерусалим, и еще дороже за клочок земли в долине Иосафатовой для будущей могилы. Их страдания и бедность не возбуждают ни в ком сожаления; они презираемы равно Греками, Аравлянами, Турками. Среди развалин своей столицы, среди воспоминаний о древней независимости и славе, сей несчастный народ с удивительною покорностию сносит даже от детей непрестанные обиды. Знакомец наш, Шейх Абу-Гош, не понимал, как могут быть Евреи подданными Московского Падишаха, и говорил "что рад приветствовать в своей земле целые тысячи русских поклонников, но что сердце его разрывается с досады, когда один Чифут (Жид) проходит беспошлинно..." В таком уничижении они утешаются видом Сиона и непоколебимою надеждою на Царя-избавителя!

Постоянным жителей в Иерусалиме считается около 13 тысячи {Нельзя ручаться за сие исчисление, ибо во всей Турции нет ни метрик, ни подушной переписи.}, из коих большая часть Аравляне, исповедующие Мусульманскую веру, есть однако же между ими несколько Христиан. Сии вообще очень бедны и питаются милостынею от монастырей Греческих и Католического.

Все городское управление в руках у Турков. Мы сказали выше, что Иерусалим зависит от Паши Дамасского; но подать с богомольцев, за доступ к св. Гробу, принадлежит Паше Акрскому и собирается его Мутевеллием {Нам сказывали, что Акрский Паша получает сии доходы в звании Попечителя главной мечети в городе Ремле, состоящем под непосредственным его управлением, а что земля под храмом Воскресения есть собственность оной.}. Сие странное распоряжение весьма невыгодно для Европейских монахов, ибо подвергает их двояким притеснениям и вредит ходатайству Консулов, пребывающих в Акре и Яффе. Мусселим присылается из Дамаска, а Молла (верховный судья) прямо из Константинополя: последний пользуется большим уважением. 

Прежде отъезда из сей достопамятной страны, мы хотели видеть Иордан и Мертвое море. Мы знали что в летнее время хищные Аравляне удаляются с своими силами от реки на вершины гор, и что дорога менее опасна, нежели весною. В том уверил нас и почтенный Архиепископ Петрский, недавно возвратившийся из Епархии, советуя однако же потребовать провожатых от Турецкого начальства. Все были сделано по нашему желанию.

7 Сентября явилось к нам несколько человек из Мусселимовой стражи с его Чаушем (приставом), все на прекрасных лошадях, монастырский Драгоман и два Шейха из Арабских племен, кочующих за Иорданом, переждав полдневный зной, мы пустились в путь мимо Гефсимании, по правой стороне горы Елеонской; ввечеру остановились отдыхать у колодца, во дворе обвалившегося караван-серая. Здесь, за три или четыре месяца до нас, быль ограблен молодой Англичанин, не имевший при себе никого, кроме слуги и янычара. Защищаясь упорно, он ранил саблею одного из разбойников и в наказание получил от них сам точно такую же рану: пример правосудия, достойный сих диких сынов природы! Оттуда ехали мы по косогорам и ущелиям до большой равнины, окружающей Иерихон, и в полночь добрались до жалких остатков сего города, некогда славного.

Тамошний Ага повел нас дружелюбно в собственное свое жилище - в башню, где укрываются поселяне с их стадами от хищнических набегов. Ужин и ночлег были на площадке вверху, под открытым небом. На заре все вокруг нас ожило: провожатые спешили седлать лошадей, а мы любовались приятными видами с высокой нашей спальни. В долине зеленелись деревья и кусты, откуда кабаны выбегали на обработанные поля к самым хижинам. По ту сторону Иордана чернелся большой лес; а прямо перед нами, между двумя рядами гор, Мертвое море ярко отражало лучи восходящего солнца. Предания священной древности оттеняли картину сельской жизни. Величавый Аравитянин, потомок Исмаила, полунагой, с длинным ружьем за плечами, гнал на паству коз и овец к потоку, ознаменованному чудом Пророка Елиссея; другие копали гряды, может быть там, где стоял дом Раавы, и где Левиты носили кивот завета на гибель Иерихону.... при выезде из деревни, мы встретили женщин, идущих с глиняными на голове кувшинами за водою, в синих широких платьях и, закинув назад покрывала: наше приближение их не встревожило. Одно слово хаджи (поклонник) удовлетворяло любопытство каждого и прекратило все вопросы.

Обширная степь, отделяющая от Иордана Оазис Иерихонский, походит на дно морское, оставленное волнами; кое-где, около песчаных бугров, показываются тамаринды, обыкновенно растущие вдоль потоков, и колючий терновник. Во дни Христианского владычества было в сей пустыне множество монастырей и скитов (cremitoria graciosa); ныне едва приметны следы их. Место крещения Спасителя, как полагают Греки, в 5 или 6 верстах от развалин обители во имя Аввы Герасима: достигнув оного, мы спустились с крутого берега, обросшего внизу камышом и мелким кустарником, и переехали вброд на противную сторону, более отлогую.

Верховья Иордана у подошвы лесистых гор Ермона и Антиливана: стремясь оттуда на юг прямою чертою, он проходит сквозь Тивериадское (Гениссаретское) озеро и, подобно цепи, соединяет его с Мертвым морем. Сия знаменитая река летом не шире 10 саженей и глубины посредственной, но бежит по каменистому дну с отменною быстротою; когда же начнут таять снега Ливанские, то разливается вдвое. Мы в ней купались и потом, следуя обычаю, налили свои чотры (плоские дорожные сосуды) немного мутною, но приятною ея водою {Мы не нашли в сей воде солоноватого вкуса, как говорит Шатобриан, хотя были на Иордане почти в одно с ним время года. Постояв немного, она становится потом прозрачною, и дно сосуда покрывается темноватым илом.}. Поклонники сим не довольствуются, и мочат здесь простыни, кои должны при погребении служишь им саваном.

Впадавшие в Иордан потоки по большей части в жары пересыхают; окружные пески совсем безводны. Его устье означается на поверхности Мертвого моря длинною полосою - как будто бы струи, издревле священные, мерзят смешением с волнами проклятыми озера, поглотившего Содом и Гоморр, прежде думали, что она продолжает свое течение под землею и соединяется в Египте с Нилом, или в Сирии с Фарром (см. Риттера Geogr. § 25). Но, кроме других доказательств, опровергающих сие мнение, мы знаем из свидетельства очевидцев, что Мертвое море возвышается и упадает, смотря по прибыли и убыли Иордана.

Неподалеку от устья, река склоняется влево, и только верхи кустов показывают ее направление: мы пустились прямо, без дороги, по сыпучему песку, белому как снег от покрывающей его соли. Жар был несносный. На густом, раскаленном небе солнце рдело будто на закате. С одной стороны цепь Аравийских гор утесистая стена без отдельных вершин, без зубцов и изгибов - идет вдоль озера как неизмеримая рама. С другой меловые холмы, чудною игрой естества, представляют шатры, малые крепости и башни, украшенные карнизами. — Все отлично здесь от других мест на земном шаре. В самых степях Сары близость воды переменяет вид природы: влага проникает сквозь сухой хрящ и одевает его зеленою травою; тлетворный воздух очищается; существа живущие находят приют в пальмовых рощах; и бесплодная пустыня превращается в цветущий Оазис — подобие рая. Напротив того окрестности Мертваго моря унылы и лишены всяких признаков жизни: нет свежести; нет зверей, птиц, растений; иссохшие деревья, лежащие корнями вверх по берегу, принесены волною с восточного конца, или, может быть, Иорданом во время разлива. Вода светла, но пресыщена горькими солями. Трудно поверить слышанному Пококом и Шатобрианом от какого-то монаха и от Вифлеемских Аравлян, что в ней водится рыба: нам сказывали провожатые, что даже заходящая случайно из реки тотчас умирает.

 В длину Мертвое море (Арабск. Бахр-уль-Лут, т. е. Лотово) простирается на 75, а в ширину на 20 верст; окружность его Зеецеп полагает в 5 дней пути. Сей новейший странствователь, и еще прежде Игумен св. Саввы, Даниил, собрали довольно подробные сведения об южном его крае, отчасти подтвержденные нам Иерусалимскими жителями, ездившими в Петру. Оно действительно оканчивается узким заливом, чрез который летом переходят вброд по колено.— Странный образ соляных глыб, выбрасываемых озером, подал конечно повод к сказке, часто повторяемой, о виденном поклонниками столбе Лотове, что же касается до славного плода Содомского, то не всякой согласится с мнением Шатобриана, черноватые, горькие семена отысканных им малых лимонов не похожи на пепел, и вообще его описание не соответствует нашим понятиям о сем обманчивом яблоке, снаружи прекрасном, внутри гнилом — как радости мира, замечает один путешественник.

Мы ночевали опять в Иерихоне и на другой день возвратились в Иерусалим новою дорогою, чрез монастырь св. Саввы. От самого потока Кедрского до Мертваго моря идет глубокий овраг, называемый юдолию плача: по его пересохшему дну мы приближились к обители, построенной уступами на ужасной крутизне, и поднялись вверх, содрогаясь невольно при каждом повороте. Все здание обнесено высокими стенами, и больше имеет вид укрепленного замка, нежели убежища для мирных иноков. Следуя за Игуменом по высеченным в камне ступеням, мы поклонились костям святых отцев, избиенных неверными, и гробу св. Саввы; видели пещеру сего благочестивого труженика и финиковое дерево, им самим насажденное. На самой вышине две четвероугольныя башни служат монахам подзорными каланчами. Окружные горы изрыты множеством вертепов, где некогда обитало до 10 тысяч отшельников.

Нам еще показывали окно, из коего раздают ежедневно хлеб кочующим неподалеку Аравлянам. Их племя было издревле (как уверяют) приписано Греческими Императорами к монастырю для услужения, и за то получало от него пищу: ныне же требует оной с угрозами, как принадлежащей себе дани; матери приносят новорожденных младенцев к окну и берут за них лишние участки. В случае ссоры с иноками, сии полудикие Мусульмане держат их в осаде и пресекают сообщение с Иерусалимом.  

Посещая обители Палестинские, мы не забывали осматривать их книгохранилища - хотя неудача наших исканий на горе Афонской оставляла и здесь мало надежды. В Патриархии есть несколько рукописей; но все требники, патерики и творения церковных учителей. Грамоты, относящиеся к правам Греков, с давнего времени отосланы в Константинополь; прочие бумаги, нами виденные, любопытны потому только, что дополняют печальную картину претерпеваемых Иерусалимскими Христианами утеснений.

14 Сентября, в день Воздвижения Креста, мы лобызали в последний раз Гроб Господень и все святыни в великой церкви. Архиепископ Гефсиманский служил литургию на Голгофе: потом начался торжественный ход из Греческого Кафоликона в подземелье св. Елены. Архиерей держал на голове серебряное Распятие с частию Животворящаго Древа; за ним несли хоругви, кресты, иконы; народ устилал ступени лестниц зелеными ветвями и цветами. Во время молебна, знамение спасения было троекратно воздвизаемо на самом месте его обретения.

В тот же день мы простились с гостеприимными Енитропами и, взяв у Мусселима провожатых до Акры, выехали из св. Града...

Д.В. Дашков. «Русские поклонники в Иерусалиме. Отрывок из путешествия по Греции и Палестине в 1820 г.» Северные цветы 1826 г. стр. 214—283.

СЕВЕРНЫЕ цветы на 1826 год, СОБРАННЫЕ Бароном Дельвигом. ИЗДАНЫ Иваном Слёниным. В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ, у книгопродавца Ивана Слёнина.