Образ «небесной земли» в поэмах С. Есенина

 

По тучам иду, как по ниве я,

Свесясь головою вниз.

Слышу плеск голубого ливня

И светил тонкоклювых свист.

 

В синих отражаюсь затонах

Далеких моих озер.

Вижу тебя, Инония,

С золотыми шапками гор.

 

Для Есенина этого периода дом — аналог космической упорядоченности, рукотворная модель космоса, и он связывает программу переустройства чуждого лирическому герою мира с идеей космоса-дома. «Туга по небесной стране посылает мя в страны чужие, — отвечает спрашивающим Козьма Индикоплов на спрос, зачем он покидает Россию», — замечает поэт в статье «Отчее слово». Эта же «туга» движет и лирическим героем в поэмах 1917-1918 гг.

 

Как же будет устроен новый дом-мир? Прежде всего, он будет свободен от смерти. Поиски земного рая не должны быть сопряжены с мыслью о необходимости земных страданий для достижения «Царствия небесного». Поэтому Есенин отказывается от искупления первородного греха жертвенностью Иисуса Христа. Вера для него не требует посредника между человеком и Богом. В поэме «Пришествие» Иисус бессилен и беспомощен:

 

…Из прозревшей Руссии

Он несет свой крест.

Но пред тайной острова

Безначальных слов

Нет за ним апостолов,

Нет учеников.

 

Отказ от крестных мук, от пути Христа — условие для того, чтобы вырваться из круговорота жизни, обусловленной смертностью человека, конечностью его бытия.

 

Муки повторяются снова и снова, а выхода нет и для Христа:

 

Опять его вои

Стегают плетьми

И бьют головою

О выступы тьмы.

 

Намеченный Христом путь отделил человека от Бога, поэтому «лестница к саду твоему без приступок», царство Божие недосягаемо:

 

Как взойду, как поднимусь по ней

С кровью на отцах и братьях?

Тянет меня земля,

Оцепили пески,

На реках твоих Сохну.

 

Есенин остро переживает двойственность человека: для него животное начало также актуально, как и духовное. И если христианская традиция основывается на идее вознесения сына Божия (по вертикали вверх), то у Есенина направление движения меняется и здесь — по вертикали вниз.

 

В поэмах 1917-1918 гг. формулируется призыв-молитва «сойди, спустись на землю, Боже»:

 

Холмы поют о чуде,

Про рай звенит песок.

О, верю, верю, — будет

Телится твой восток.

 

Н. Федоров считал, что к началу ХХ века человечество выбрало для себя зооморфные идеалы, поставило себе образцом зверскость, видимо, они оказали некоторое влияние и на Есенина. Поэтому «теления» и ожидает лирический герой в произведениях поэта этого периода. Конечно, нельзя утверждать, что он полностью отказывается от духовного начала, но хочет, чтобы одухотворенность перестала быть прерогативой неба, а была одухотворена и земля здесь и сейчас.

 

В своей концепции мироздания-дома поэт пытается совместить языческий космоцентризм с христианским антропоцентризмом, поставив человека в центр космогонических процессов. Есенин не принимает только Христа с его жертвенностью и добровольно принятым страданием, влекущим за собой смерть:

 

Время мое приспело,

Не страшен мне лязг кнута.

Тело, Христово тело,

Выплевываю изо рта.

Не хочу воспринять спасения

Через муки его и крест:

Я иное постиг учение

Прободающих вечность звезд.

 

Стремление восстановить связь между человеком и Богом пронизывает поэмы 1917-1918 гг. Пророчество явления нового мира также отсылает к мифологической традиции:

 

Не хочу, чтоб умело хмуриться

На озерах зари лицо.

Я сегодня снесся как курица,

Золотым словесным яйцом.

 

Лирический герой чувствует себя творцом, сопричастным процессу обновления мироздания, но процесс этот также течет в направлении, противоположном ходу мировой истории — это некая попытка вернуться к началу творения и воссоздать мир, где боги и люди равны. Золотое яйцо является символом тайны сотворения мира у многих народов. Оно придает форму хаосу, предшествует возникновению жизни в первоначальной пустоте. В индийской мифологии один из сюжетов повествует о том, что Брахма производит на свет золотое яйцо, из которого и прорастает мировое дерево. Повторив путь творца, лирический герой становится сопричастным процессу миротворчества.

 

Особое место в мироздании занимает у Есенина образ Богоматери: это и Дева Мария, и Русь, и Великая Мать, и земная старушка-мать. В образе Девы Марии поэта привлекает «попрание» ею смерти. В отличие от Христа, ее «введение во храм» — не только духовное Воскресение: вслед за «успением», разлучением души Марии с телом, следует их чудесное воссоединение и уход воскресшего тела в Небо. Мать занимает центральное место во вновь сотворенном мире — Инонии, земном рае. Но именно в земном.

 

Поэма строится на разделении двух миров — мужского и женского. Для мужчин — небо, им присущи солярные символы. Даже явление нового пророка изображается как прорыв через земное к небесному. Лирический герой может спускаться на землю, свободно перемещаться вверх и вниз по вертикали, но все же его удел — небо.

 

Для женщины-матери — земля, чудесная Инония, отразившая небо, что подтверждается и цветовой символикой. Здесь синий цвет и его оттенки преобладают. Для обозначения «земного рая» поэт использует лунные символы, недаром время матери — вечер, ночь, когда зажигаются звезды. Звезда — многозначный символ, это и постоянство и защита, и знак девства Марии, и символ Мессии. Поэтому они и появляются в поэмах о пришествии нового Спаса и «видении» земного рая. Звезды — это зерна и пчелы, чем они также связаны с символикой Девы Марии, и не только плодородие, но и возрождение, реинкарнация, божественный дар жизни, продолжающейся и после видимой смерти, важен в символике зерна и пчелы для поэта. Эти символы вводят в поэмы мотив вечного возрождения и личного бессмертия. Нисхождение в землю — это только ступень к новым воплощениям, а земля-мать готова к постоянному деторождению. Зарождение новой жизни во тьме материнского чрева приобретает пластические формы, делая человеческое бессмертие реально достижимым, когда земля готовится к новому рождению — «по иному над нашей выгибью Вспух незримый коровий бог». Удел матери — земное плодородие дение сына, которому уготовано небо. Поэтому ее мир — место отдохновения, гармонии и покоя. Тот самый «рукотворный космос» — дом, желанный и недостижимый для лирического героя, по которому можно тосковать, но в который трудно возвратиться

 

Жилина Марина Юрьевна, кандидат филологических наук (2006)