Арест Христа в русской поэзии

У Пилата

Близ ворот собирались законники
И решили, чтоб все без различья
Добивались прощенья разбойника,
Ибо это — в обычае.
…
В час полудня в садах безглагольных
Совершалось великое судьбище,
И Пилат был покорно безволен
Пред одетым в кровавое рубище.

Замечтался безбрежными мыслями
Прокуратор — ходивший в Британию,
В тишине под гранатными листьями
Завершались предания.

Глеб Иосафович Анфилов (1886–193?),
забытый поэт Серебряного века.
В 1935 году был арестован.
Место и время гибели Анфилова
точно не установлено


«Что есть истина?»
    (Иоан. 18:38)

«Что истина?» — Пилат Ему сказал
И руку поднял высоко над головою,
И, говоря о том, слепец не знал,
Что Истина пред ним с поникшей головою.

В томлении изменчивых путей,
Блуждая в темноте усталыми ногами,
Об истине тоскуем мы сильней,
Не зная, что Она всегда, везде пред нами

Павел Петрович Булыгин (1896-1936),
поэт, эссеист

Полночь

1
Петух запел… Воспоминанье
Родит мгновенно образ тот:
Христос отвергнутый, страданье
От мира павшего несёт.
А он – апостол, им избранный
Глядит на муки, и – молчит! …
И на вопрос от стражи бранной –
— «Его не знаю» – говорит! …
И в этот миг Христос от пытки
На них печально посмотрел.
И, Пётр, смутясь, пошёл к калитке.
Костёр угас. Петух запел.

2.
И в этот час не спал он боле…
Крик петушиный он внимал,
И, как преступники о воле, -
Он, о Христе своём рыдал!
Глаза не знали облегченья,
Уста не находили слов…
— Зачем речами был готов
Твои усилить я мученья?
Зачем любви святой в уплату –
Тебя я ложно отвергал?
Зачем я этому солдату
Открыто правды не сказал?
— Я не знаю – Ты за нас мученье,
Как подвиг на себя вознёс…
Прости, Спаситель, отреченье!
Прости страдающий Христос! …

3.
Петух запел…. Ах, слышишь пенье
Ты петуха? Так упади
И говори: — Господь прощенье
Грехам моим! О пощади!
Я, как Иуда, предавал,
Как Пётр от Бога отрекался,
Но, как Иуда, не терзался,
Как Пётр, ногами не рыдал!

4.
Петух запел …. Как звук сраженья,
Быть может миру он поёт:
— Вставайте, грешные творенья –
жених в полуночи грядёт!
Блажен имеющий лампаду
И в ней наполненный елей
Он внидет в райскую ограду
Не встретит запертых дверей.

1907 г.

Николай Васильевич Реморов (1875–1919),
священник с 1904 г.
Печатался в «Тамбовских епархиальных ведомостях»


Отречение Петра

И вспомнил Петр слово,
сказанное ему Иисусом: прежде,
нежели петух пропоет дважды, трижды
отречешься от Меня, — начал плакать.
Марк, глава XIV, 72.

Первосвященника двор тесный
Шумит народом. Блеск зари
Померк на высоте небесной…
Навстречу звездам фонари
Зажгли, свет факелов багровых
Неясно освещает двор.
Свежеет; из ветвей терновых
Сложили пламенный костер.
В саду дрожат, шатаясь, тени, —
И в их изменчивой игре
Белеют судьбища ступени,
Мелькает стража во дворе.
Сверкают шлемы, блещут копья,
Вокруг огня сидит народ,
И ветер двигает отрепья,
И говор сдержанный плывет…

И у костра, присев на камень,
Взирает сумрачно на пламень
Один из тех, кто вслед Христа
Бродил, внимал Его ученью,
Чьи вдохновенные уста
Взывали к правде и терпенью.
То рыбарь Петр — Христа сподвижник;
Он полн раздумьем роковым.
И вот к нему подходит книжник
И говорит: и ты был с Ним!
И в тайном ужасе, бледнея,
Промолвил робкий ученик:
«Нет, я не знаю Назорея —
Ты ошибаешься, старик».
И вот одна из жен, случайно
Заметив мрачного Петра,
К нему идет и шепчет тайно:
«Тебя я видела вчера,
Ты шел с Ним вместе…» Петр, робея,
Не подымал смущенных глаз
И рек: «Не знаю Назорея;
Его я вижу в первый раз…»
И снова грустью молчаливой
Он омрачился. И опять
Его допросом испытать
Идет судья велеречивый.
И Петр, подняв главу свою,
Воскликнул, страхом пламенея:
«Нет, я не знаю Назорея,
Пророка в нем не признаю…»
Тогда костер, дымясь, потух;
Белела утром тень ночная,
И на дворе запел петух,
Зарю веселую встречая.
И вспомнил Петр слова Христа —
И зарыдал, смущен тоскою,
И нерешительной стопою
Он поспешил за ворота.

К. М. Фофанов (1862-1911)


Бичевание Христа

Зачем озлобленной толпой,
Беснуясь в ярости слепой,
Народ по улицам теснится?
Или во имя Бога сил
Среди поруганных могил
Проснулся бедный Израиль
И жаждой мщения томится?

Куда, волнуясь и шумя,
Идёт, оружием гремя?
Не на молитву в дом Иеговы
В урочный час выходит он,
А в дом суда, где гегемон,
Казнить и миловать готовый,
Творит расправу и закон.

Сходя с высокого порога,
Невольным ужасом томим,
Пилат на страждущего Бога,
Смутясь, указывает им.

Но крики грозные несутся:
«Мы не хотим Его! Распни!»,
И вопли гнева раздаются,
И смерти требуют они.

Пилат смутился пред толпою –
И вот с высоких ступеней
К врагам страдальческой стопою
Идёт великий Назорей.

Сошёл, на миг остановился,
И, да исполнится судьба! –
С улыбкой кроткой преклонился
Он у позорного столба.

Они же злобно в багряницу
Его с насмешкой облекли,
Вложили трость Ему в десницу,
Венец из терния сплели.

С угрозой руки поднимали,
Потом, с насмешкой преклонясь,
Они в глаза Ему плевали,
Бездушной злобой веселясь.

Толпою шумной окружили,
С крыльца высокого свели
И крест тяжёлый возложили,
И к месту казни повели.

Губер Эдуард Иванович (1814-1847),
поэт, переводчик, друг А. С. Пушкина


Симон Киринейский

Пилат умыл в молчаньи руки,
Неумолим синедрион,
И тихий стон великой муки
Безумным ревом заглушён.

Как разъяренные пантеры,
Толпятся, злобою горя,
Рабы, купцы, вожди, гетеры,
Жрецы святого алтаря.
Устами жадного удава
Иуда славит черный грех,
Ликует бешено Варрава,
И Каиафы слышен смех…

А Он, усталый, одинокий,
Лежит под тяжестью креста,
И скорбью темной и глубокой
Дрожат прекрасные уста.

Исполнен мукою кончины,
В лазурь небес восходит стон,
С чела струятся на хитон
И капли крови, как рубины.

Стоят смущенною толпою
Ученики Его окрест, —
Но одному даны судьбою
Ужасный Путь и тяжкий Крест.
…
Но если все, не веря чуду,
В молчанье робко отошли, —
Тебе один я верен буду,
Господь и Бог моей земли!

С Тобой влачусь я по дороге
Тяжелой пыльною стезей,
Твои израненные ноги
Кроплю горючею слезой.

И разделю Твои мученья
И у позорного креста
Приму удары и глумленье
И боль — за Господа Христа.

Александр Сергеевич Черемнов (1881-1919)


Христос поруганный

Христос поруганный, осмеянный толпой,
Христос страдающий, Христос за мир распятый,
Христос, проливший свет над грешною землей,
Неверием объятой.
Христос, принесший нам весть мира и любви,
Христос, спасающий евангельским ученьем
Мир погибающий и тонущий в крови,
И мучимый сомненьем.
Христос, источник благ, любви и мира свет,
Надежды яркий луч и жизни воскресенье!
Приди к нам в грешный мир и повтори завет
Великого ученья!
Приди в наш век больной ничтожества и тьмы,
Где ненависть и зло раскидывают сети;
Где, позабыв Тебя, без веры гибнем мы -
Мы, слабые, как дети!
Рассей гнетущий мрак неверия и лжи!
Рассей сомнения речами откровенья!
И погибающим, как солнце, укажи
Пути для вечного спасенья!

Леонид Николаевич Афанасьев (1864-1920)
Из сборника стихотворений 1918 г.

Передъ судомъ Пилата

I.

...И Онъ предсталъ, предсталъ передъ Пилатомъ.
Пилатъ вздрогнулъ. Предъ нимъ стоялъ Христосъ.
Не яркая пурпуровая тога,
Не пышная блестящая парча
Спускалась внизъ съ покатаго плеча.
Одеждой рваной бѣдно и убого
Стоялъ одѣтый Богочеловѣкъ.
Виднѣлась скорбь на поблѣднѣвшемъ ликѣ.
Изъ-за рѣсницъ полузакрытыхъ вѣкъ
Лучился взоръ... Народа смолкли крики.
Народъ притихъ, какъ море предъ грозой.
Христосъ стоялъ недвижно предъ толпой,
Стѣснившейся въ тревожномъ ожиданьи.
Христосъ молчалъ. Не робость и не страхъ,
А только грусть виднѣлася въ очахъ,
И признаки живые поруганья
Легли печатью тяжкаго страданья.
Пилатъ глядѣлъ въ безмолвье погруженъ,
На ликъ Христа задумчиво склоненный,
И вновь вздрогнулъ, и на синедріонъ
Свой бѣглый взоръ, мгновенно омраченный,
Метнулъ стрѣлой, какъ гнѣвомъ пораженъ.
Народъ молчалъ, жестокостью суровой
И злобою притихнувшей объятъ.
И грозно молвилъ сумрачный Пилатъ,
Судить и миловать готовый.

II.

"Чѣмъ ненависть и кару заслужилъ
Сей человѣкъ, на судъ мнѣ приведенный"?
Еще молчалъ синедріонъ смущенный,
Онъ самъ не зналъ, за что Его судилъ,
И, завистью и злобой ослѣпленный,
Не находилъ, чѣмъ больше и сильнѣй
Его вину передъ судьей умножить,
Чѣмъ гнѣвъ навлечь. Коль не былъ Онъ злодѣй,
Къ чему-жъ тебя мы стали-бы тревожить?
Раздался крикъ, раздался и замолкъ.
Такъ въ душный зной, когда несносно паритъ
Вдругъ надъ землей внезапно громъ ударитъ,
И снова тишь. Но вотъ неясный толкъ
Неясный шумъ, какъ вѣтра дуновенье,
Проносится надъ стихнувшей толпой...
Пилатъ молчитъ, исполненъ раздраженья,
Отъ дерзости неслыханной такой.
Такъ говорить возможно лишь съ рабами!
А онъ не рабъ! Онъ Рима знатный сынъ!
И онъ взглянувъ, какъ гордый властелинъ,
Отвѣтилъ имъ: Судите-жъ Его сами,
Какъ вамъ велитъ предписанный законъ!
И снова крикъ и шумъ со всѣхъ сторонъ
Проносятся раскатами глухими...
Такъ сонный лѣсъ, разбуженный грозой,
Подчасъ шумитъ осеннею порой,
Бичуемый струями дождевыми,
И ропщетъ въ тьмѣ вершинами сѣдыми.

III.

Вдругъ новый взрывъ неистоваго крика.
Толпа шумитъ, толпа реветъ кругомъ,
Реветъ, какъ звѣрь многоголосый дико:
"Онъ называлъ при всѣхъ себя царемъ"!
Пилатъ взглянулъ: народъ, враждой объятый,
Тѣснясь, толпой, кишилъ вокругъ дворца
Средь ней — любви и истины глашатай —
Стоялъ Христосъ, и съ блѣднаго лица
Струилося лучистое сіянье...
Пилатъ взглянулъ и встрѣтилъ грустный взоръ,
И въ немъ прочелъ безмолвное страданье,
И скорбь души, и ласку, и укоръ.
Тотъ чудный взоръ привлекъ его вниманье,
И онъ, къ толпѣ, охваченной враждой,
Тая злой пылъ и гнѣвъ негодованья,
Сказалъ Христу: "Иди во слѣдъ за мной!"

IV.

Вотъ Онъ любви и истины глашатай
Еврейскій царь, отверженный толпой,
Слѣпой толпой, безуміемъ объятой,
Передъ судьей съ опущенной главой!
Вотъ Онъ толпой завистливой и гнусной
Осмѣянный учитель и пророкъ,
Въ простомъ плащѣ, измученный, и грустный,
Поправшій грѣхъ и радужный порокъ!
Вотъ Онъ, съ тоской и мукою во взглядѣ,
Толпой рабовъ поруганный Христосъ,
Съ Его чела разсыпалися пряди,
На блѣдный лобъ сбѣгающихъ волосъ!
Вотъ Онъ стоитъ, склонясь передъ Пилатомъ,
Средь роскоши невиданной дворца,
Гдѣ вѣетъ розъ и лилій ароматомъ
Изъ пышныхъ вазъ на мраморѣ крыльца!
Вотъ Онъ въ пыли, въ сандаліяхъ убогихъ;
Измученный томительнымъ путемъ!
Съ Него Пилатъ очей не сводитъ строгихъ,
Сверкающихъ пытующймъ огнемъ.
"Тебя винитъ, что Ты народъ смущаешь,
Что ты при всѣхъ царемъ себя зовешь,
Селишь раздоръ и дерзко развращаешь
Ученьемъ Злымъ!— То правда, или ложь?"
Христосъ молчитъ, склонивъ чело покорно,
И молвитъ вновь разгнѣванный Пилатъ:
"Они твердятъ — твое ученье вздорно
И мнѣ судить за ложь тебя велятъ!
Что-жъ ты молчишь? не ищешь оправданья?
Зачѣмъ челомъ склонился и поникъ,
Коль избѣжать возможно наказанья?
— Знай! въ милости, какъ въ гнѣвѣ, я великъ!"

V.

Христосъ молчалъ, молчалъ на всѣ вопросы,
Тогда Пилатъ, окончивши допросъ,
Сошелъ съ крыльца и вмѣстѣ съ нимъ Христосъ.
Толпа гудитъ, толпа жужжитъ, какъ осы,
Стѣснившися въ шумливую семью.
И вотъ передъ ней съ гордыней полновластной
Предсталъ судья и молвилъ громогласно:
"Я въ Немъ вины ни въ чемъ не признаю!"
И новый взрывъ неистоваго крика.
Народъ реветъ все громче, все сильнѣй.
Глаза горятъ, глаза сверкаютъ дико,
Какъ у гіенъ, иль звѣрскихъ палачей,
Всѣ руки въ злобѣ яростной подъяты,
Невинной жертвы ищетъ хищный взглядъ*
Дрожатъ уста, безумнымъ гнѣвомъ сжаты,
И злыя лица местію горятъ*
Пилатъ глядитъ, сурово сдвинувъ брови,
На скопище бушующихъ людей
И жаждущихъ, какъ звѣри, алчно крови,
Пьянящей гнѣвъ и торжество страстей
И говоритъ съ порывистымъ дыханьемъ
И злобою пылающей горя,
Коль недовольны всѣ вы оправданьемъ,
Ищите судъ у вашего царя!
И, кинувъ взглядъ, исполненный презрѣнья,
Въ толпу людей, исчезъ въ дверяхъ дворца.
И сонмище народа безъ конца
Тянулось прочь въ безумномъ озлобленьи,
Съ проклятьями и криками угрозъ,
Отъ стѣнъ дворца надменнаго Пилата,
А вечеръ гасъ, и теплый сумракъ несъ
Покой и миръ, и волны аромата
Отъ распускающихся розъ.

VI.

Пилатъ одинъ. Больной, тяжелый сонъ
Смыкаетъ взоръ. Дремотный слухъ рисуетъ
То шумъ толпы, то чей-то вопль и стонъ,
Тяжелый бредъ тревожитъ и волнуетъ.
Предъ нимъ народъ, онъ слышитъ дикій крикъ?
Предъ нимъ людей озлобленныя лица.
А вотъ и Онъ, Его усталый ликъ.
Христосъ глядитъ... и снова вереница
Людей предъ нимъ. И снова, и опять
Предъ нимъ Христосъ. Онъ силится поднятъ
Усталыхъ вѣкъ сомкнутыя рѣсницы,
Но нѣту силъ дремоты отогнать,
Смыкаетъ взоръ тяжелая дремота.
Но вотъ сквозь сонъ онъ чувствуетъ, что кто-то
Стоитъ предъ нимъ, и будитъ и зоветъ,
И робко ждетъ минуты пробужденья.
Пилатъ очнулся въ гнѣвномъ озлобленьѣ.
Встревоженъ сонъ. Онъ медленно встаетъ,
Идетъ къ окну, глядитъ, чело нахмуря,
А ужь во дворъ озлобленный народъ
Густой Толпой надвинулся, какъ буря.
И снова крикъ и шумъ со всѣхъ сторонъ,
Пилатъ глядитъ со смутною тревогой.
Глядитъ въ толпу, глядитъ и изумленъ.
Въ толпѣ Христосъ, одѣтый бѣлой тогой,
Его ведутъ опять къ нему на судъ.
О, какъ хорошъ Онъ въ бѣломъ облаченьѣ!
Въ Его глазахъ любовь и всепрощенье!
Но, какъ Онъ слабъ! какъ блѣденъ Онъ, какъ худъ!
Пилатъ глядитъ. Какое озлобленье
Въ толпѣ людей! Какой несносный крикъ!
Христосъ Стоитъ, склонивши блѣдный ликъ,
Въ немъ нѣтъ вины! Проносятся мгновенья,
Пилатъ молчитъ; глухое раздраженье
Къ толпѣ людей все ширится, растетъ...
Но вотъ онъ видитъ, полный удивленья,
Къ нему поспѣшно рабъ его идетъ
И робко молвитъ голосомъ испуга:
"Мнѣ передать велитъ твоя супруга,
Что, какъ кристаллъ, чиста душа того
Кто приведёнъ на судъ въ одеждѣ бѣлой,
Не обвиняй и зла ему не дѣлай!
Она всю ночь страдала за Него.
Онъ праведникъ! ей сонъ приснился вѣщій...."
Пилатъ глядитъ тревожно изученъ.
Сонъ! вѣщій сонъ!.. А шумъ толпы зловѣщій
Вокругъ ростетъ, какъ рокотъ громовой...
И, отогнавъ нахлынувшія думы,
Пилатъ поднялся мрачный и угрюмый,
Властительно представъ передъ толпой.

VII.

Шумъ разомъ смолкъ. Пилатъ глядитъ сурово.
Народъ? притихъ. Измученный Христосъ
Едва стоитъ, И громко произнесъ
Судья въ толпѣ: "я кончилъ свой допросъ!
Въ Немъ нѣтъ вины!"... И шумъ и крики снова...
И вновь речетъ взволнованный судья
Слѣпой толпѣ: желаете ли, я
Вамъ отпущу Исуса Назорея..."
Толпа кричитъ: Распни Его, злодѣя!
Варраву намъ, Варраву отпусти!
Пилатъ стоялъ* какъ громомъ пораженный,
И, мнилось, голосъ чей-то отдаленный
Ему твердилъ: "Прости Его* пройти!..
"Распни Его!" гремѣло перекатомъ.
Толпа шумитъ предъ сумрачнымъ Пилатомъ,
Толпа гудитъ, какъ пчелъ звенящій рой,
И слышенъ снова голосъ громовой.
"Царя-ль вамъ іудейскаго расину я?"
Толпа кричитъ, безумно негодуя,
Еще сильнѣй: "распни Его! распни"!..
Тогда Пилатъ, укрывшійся въ тѣни
Крыльца, сошелъ по мрамору ступеней
Къ толпѣ людей* исполненной волненій.
Бѣжитъ вода серебряной струей,
Звенятъ струи лепечущіе звуки,
И вотъ Пилатъ предъ стихнувшей толпой,
Склонясь стоитъ, и умываетъ руки.
"Въ отвѣтѣ вы! Я снялъ съ себя вину!"
Гремятъ слова, нарушивъ тишину.
Христосъ стоитъ опутанный какъ въ сѣтяхъ
Въ толпѣ людей... И въ ярости слѣпа,
Опять кричитъ безумняя толпа:
"Пусть кровь Его на насъ и нашихъ дѣтяхъ!.."
Тогда Пилатъ, войдя на мраморъ плитъ,
Подъ шумъ толпы, угрозы и проклятья,
Сказалъ Христу, принявъ надменный видъ:
"Ты осужденъ и преданъ на распятье!
Иди на казнь"! И буря голосовъ,
Какъ дикій вой мятущихся вѣтровъ,
Какъ гнѣвный шумъ громоваго раската,
Покрылъ слова умолкшаго Пилата!

Леонидъ Афанасьевъ
Из сборника стихотворений 1900 г.