Русские поэты о Распятии Христа на Голгофе и предательстве Иуды
Голгофа
Распятый на кресте нечистыми руками,
Меж двух разбойников Сын Божий умирал.
Кругом мучители нестройными толпами,
У ног рыдала мать; девятый час настал:
Он предал дух Отцу.
И тьма объяла землю.
И гром гремел, и, гласу гнева внемля,
Евреи в страхе пали ниц.
И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц,
И мертвые, восстав, явилися живыми.
А между тем в далеком Риме
Надменный временщик безумно пировал,
Стяжанием неправедным богатый,
И у ворот его палаты
Голодный нищий умирал.
А между тем софист, на догматы ученья
Все доводы ума напрасно истощив,
Под бременем неправд, под игом заблужденья
Являлся в сонмищах уныл и молчалив.
Народ блуждал во тьме порока,
Неслись стенания с земли.
Все ждало истины.
И скоро от Востока
Пришельцы новое ученье принесли.
И, старцы разумом и юные душою,
С молитвой пламенной, с крестом на раменах,
Они пришли — и пали в прах
Слепые мудрецы пред речию святою.
И нищий жизнь благословил,
И в запустении богатого обитель,
И в прахе идолы, а в храмах Бога сил
Сияет на кресте голгофский Искупитель!
Алексей Николаевич Апухтин (1840-1893)
17 апреля 1855
Возглашение Иисуса на кресте
Приближьтесь грешники, нежнее воздохните.
Но что! и взора вы не мните вознести -
Неблагодарные! коль от креста бежите,
Коль Мной ругаетесь, кто ж может вас спасти?
Живаго Бога грудь, где восприял рожденье,
Я променил в сей день на грудь креста — в крови!
Вся потряслась земля, все небо в огорченье;
Единой человек упорен, без любви!
Я лик ношу греха, страдание явленно:
Не узнаю Себя; в Отце лишен утех.
Душа без помощи, а тело изъязвленно;
Но лишь скорблю о том, что существует грех.
О милы грешники! убежищем Мне будьте:
Откройте Мне сердца, когда с креста сойду;
Я предаюся вам, хотя сто крат забудьте,
Но днесь любовию да в вас любовь найду.
Любовь сильней гвоздей к кресту Меня прижала;
Любовь, не злоба Мне судила быть на нем;
Она к страданию терпенье Мне стяжала,
Она могущество во телеси Моем.
И та любовь есть к вам, хоть вы от ней бежите;
Крест тело взял Мое, а сердце взяли вы:
Но Я дарю его, а вы исторгнуть мните,
А вы на агнеца, как раздраженны львы.
Прости, о Отче! им; кровь, кровь Моя взывает:
Я так же Бог, как Ты, но унижаюсь Я;
Я так же человек, и Он о них вздыхает:
Соедини Ты нас, и в жизнь им смерть Моя!
Николев Николай Петрович (1758-1815) -
поэт и драматург, член российской академии,
родственник и воспитанник княгини Е. Р. Дашковой
Голгофа
Я до утра читал божественную повесть
О муках Господа и таинствах любви,
И негодующая совесть
Терзала помыслы мои…
Чего мы ждём ещё, какого откровенья?
Не подан ли с креста спасительный пример?
Зачем же прячешь ты под маскою сомненья
Клеймо порока, лицемер?
«Вождя! — взываешь ты,— учителя, пророка!
Я жажду истины, о, скоро ли рассвет?..»
Но, ежели звезда затеплится с востока,
Пойдёшь ли ты за мной вослед?
Пойдёшь ли ты вослед со смирною и златом,
Затеплишь ли Царю кадильные огни?
И, если станет Он на суд перед Пилатом,
Не закричишь ли ты: «Распни Его, распни!»
О, жалкий фарисей! В источник утешенья,
В родник целительной божественной любви,
Ты мечешь яростно каменья
И стрелы жгучие свои!
И в каждый миг Христа ты предаёшь, как прежде,
Бичуешь под покровом тьмы
И в окровавленной одежде
Поёшь кощунственно псалмы…
Разбей же, Господи, негодные сосуды,
Как пыль с одежд, стряхни предательскую сеть,
И на лобзание Иуды
Лобзаньем пламенным ответь!
Константин Льдов
(Витольд-Константин Николаевич Розенблюм)
(1862 — 1937)
***
«Распни Его! Варавве дай свободу!» –
Вопила яростно толпа, и ей в угоду
Позорно пролита была святая кровь
Того, Кто возвестил прощенье и любовь.
С тех пор прошли века. Свершилось искупленье –
И озарило мир великое ученье:
Приявшему от нас и муки, и хулы
Возносим мы теперь молитвы и хвалы.
Но втайне, внутренне, мы те же фарисеи!
Во мгле житейских дрязг заря живой идеи
Порою чуть блеснет – уж в трепетных сердцах
Испытываем мы смятение и страх.
А если прозвучит нежданно и сурово
Отважного ума бичующее слово –
О, в те мгновения, ретивы и дружны,
Безумно-яростной враждой ослеплены, –
Мы полчищу Варавв предать себя готовы,
Чтоб наложить на мысль безмолвия оковы:
Вараввы нас тогда не устрашают – нет,
Мы перед истиной дрожим: нам страшен свет.
Лихачев Владимир Сергеевич (1849 — 1910),
поэт, драматург и переводчик,
постоянный сотрудник журнала «Зритель».
***
Мы были там. Его распяли,
А мы стояли в стороне
И осторожно все молчали,
Свои великие печали
Храня в душе своей — на дне.
Его враги у нас спросили:
«И в вас, должно быть, тот же дух?!
Ведь вы его друзьями были!»
Мы отреклись… Нас отпустили…
А вдалеке пропел петух…
Нам было слышно: умирая,
Он всё простил своим врагам;
Он умер, их благословляя,
Открыв убийце двери рая…
Но… он простил ли и друзьям?!
14 марта 1877, ночью
Александр Львович Боровиковский (1844-1905),
поэт-демократ,
видный ученый и практик в юриспруденции
Иуда
I
Христос молился… Пот кровавый
С чела поникшего бежал…
За род людской, за род лукавый
Христос моленья воссылал;
Огонь святого вдохновенья
Сверкал в чертах его лица,
И он с улыбкой сожаленья
Сносил последние мученья
И боль тернового венца.
Вокруг креста толпа стояла,
И грубый смех звучал порой…
Слепая чернь не понимала,
Кого насмешливо пятнала
Своей бессильною враждой.
Что сделал он? За что на муку
Он осужден, как раб, как тать,
И кто дерзнул безумно руку
На Бога своего поднять?
Он в мир вошел с святой любовью,
Учил, молился и страдал -
И мир его невинной кровью
Себя навеки запятнал!..
Свершилось!..
II
Полночь голубая
Горела кротко над землей;
В лазури ласково сияя,
Поднялся месяц золотой.
Он то задумчивым мерцаньем
За дымкой облака сверкал,
То снова трепетным сияньем
Голгофу ярко озарял.
Внизу, окутанный туманом,
Виднелся город с высоты.
Над ним, подобно великанам,
Чернели грозные кресты.
На двух из них еще висели
Казненные; лучи луны
В их лица бледные глядели
С своей безбрежной вышины.
Но третий крест был пуст. Друзьями
Христос был снят и погребен,
И их прощальными слезами
Гранит надгробный орошен.
III
Чье затаенное рыданье
Звучит у среднего креста?
Кто этот человек? Страданье
Горит в чертах его лица.
Быть может, с жаждой исцеленья
Он из далеких стран спешил,
Чтоб Иисус его мученья
Всесильным словом облегчил?
Уж он готовился с мольбою
Упасть к ногам Христа — и вот
Вдруг отовсюду узнает,
Что тот, кого народ толпою
Недавно как царя встречал,
Что тот, кто свет зажег над миром,
Кто не кадил земным кумирам
И зло открыто обличал, -
Погиб, забросанный презреньем,
Измятый пыткой и мученьем!..
Быть может, тайный ученик,
Склонясь усталой головою,
К кресту Учителя приник
С тоской и страстною мольбою?
Быть может, грешник непрощенный
Сюда, измученный, спешил,
И здесь, коленопреклоненный,
Свое раскаянье излил?-
Нет, то Иуда!.. Не с мольбой
Пришел он — он не смел молиться
Своей порочною душой;
Не с телом Господа проститься
Хотел он — он и сам не знал,
Зачем и как сюда попал.
IV
Когда на муку обреченный,
Толпой народа окруженный
На место казни шел Христос
И крест, изнемогая, нес,
Иуда, притаившись, видел
Его страданья и сознал,
Кого безумно ненавидел,
Чью жизнь на деньги променял.
Он понял, что ему прощенья
Нет в беспристрастных небесах, -
И страх, бессильный рабский страх,
Угрюмый спутник преступленья,
Вселился в грудь его. Всю ночь
В его больном воображеньи
Вставал Христос. Напрасно прочь
Он гнал докучное виденье;
Напрасно думал он уснуть,
Чтоб всё забыть и отдохнуть
Под кровом молчаливой ночи:
Пред ним, едва сомкнет он очи,
Всё тот же призрак роковой
Встает во мраке, как живой!
V
Вот Он, истерзанный мученьем,
Апостол истины святой,
Измятый пыткой и презреньем,
Распятый буйною толпой;
Бог, осужденный приговором
Слепых, подкупленных судей!
Вот он!.. Горит немым укором
Небесный взор его очей.
Венец любви, венец терновый
Чело Спасителя язвит,
И, мнится, приговор суровый
В устах разгневанных звучит…
«Прочь, непорочное виденье,
Уйди, не мучь больную грудь!..
Дай хоть на час, хоть на мгновенье
Не жить… не помнить… отдохнуть…
Смотри: предатель твой рыдает
У ног твоих… О, пощади!
Твой взор мне душу разрывает…
Уйди… исчезни… не гляди!..
Ты видишь: я готов слезами
Мой поцелуй коварный смыть…
О, дай минувшее забыть,
Дай душу облегчить мольбами…
Ты Бог… Ты можешь всё простить!
.................
А я? я знал ли сожаленье?
Мне нет пощады, нет прощенья!»
VI
Куда уйти от черных дум?
Куда бежать от наказанья?
Устала грудь, истерзан ум,
В душе — мятежные страданья.
Безмолвно в тишине ночной,
Как изваянье, без движенья,
Всё тот же призрак роковой
Стоит залогом осужденья…
И здесь, вокруг, горя луной,
Дыша весенним обаяньем,
Ночь разметалась над землей
Своим задумчивым сияньем.
И спит серебряный Кедрон,
В туман прозрачный погружен…
VII
Беги, предатель, от людей
И знай: нигде душе твоей
Ты не найдешь успокоенья:
Где б ни был ты, везде с тобой
Пойдет твой призрак роковой
Залогом мук и осужденья.
Беги от этого креста,
Не оскверняй его лобзаньем:
Он свят, он освящен страданьем
На нем распятого Христа!
...............
И он бежал!..
...............
VIII
Полнебосклона
Заря пожаром обняла
И горы дальнего Кедрона
Волнами блеска залила.
Проснулось солнце за холмами
В венце сверкающих лучей.
Всё ожило… шумит ветвями
Лес, гордый великан полей,
И в глубине его струями
Гремит серебряный ручей…
В лесу, где вечно мгла царит,
Куда заря не проникает,
Качаясь, мрачный труп висит;
Над ним безмолвно расстилает
Осина свой покров живой
И изумрудною листвой
Его, как друга, обнимает.
Погиб Иуда… Он не снес
Огня глухих своих страданий,
Погиб без примиренных слез,
Без сожалений и желаний.
Но до последнего мгновенья
Все тот же призрак роковой
Живым упреком преступленья
Пред ним вставал во тьме ночной.
Всё тот же приговор суровый,
Казалось, с уст Его звучал,
И на челе венец терновый,
Венец страдания лежал!
Семен Яковлевич Надсон (1862-1887)
1879
Крестная смерть
Настала ночь. Мы ждали чуда.
Чернел пред нами чёрный крест.
Каменьев сумрачная груда
Блистала под мерцаньем звёзд.
Печальных женщин воздыханья,
Мужчин угрюмые слова, -
Нарушить не могли молчанье,
Стихали, прозвучав едва.
И вдруг Он вздрогнул. Мы метнулись,
И показалось нам на миг,
Что глуби неба распахнулись,
Что сонм архангелов возник.
Распятый в небо взгляд направил
И, словно вдруг лишённый сил,
«Отец! почто Меня оставил!»
Ужасным гласом возопил.
И римский воин уксус жгучий
На губке протянул шестом.
Отведав, взор Он кинул с кручи,
«Свершилось!» — произнёс потом.
Всё было тихо. Небо чёрно..
В молчаньи холм. В молчаньи дол.
Он голову склонил покорно,
Поник челом и отошёл.
Валерий Брюсов
1911
STABAT МАТЕR
Горько плача и рыдая,
Предстояла в сокрушеньи
Матерь Сыну на кресте;
Душу, полную любови,
Сожаленья, состраданья,
Растерзал Ей острый меч.
Как печально, как прискорбно
Ты смотрела, Пресвятая
Богоматерь, на Христа!
Как молилась, как рыдала,
Как терзалась, видя муки
Сына — Бога Твоего!
Кто из нас не возрыдает,
Зря святую Матерь Бога
В сокрушении таком?
Кто души в слезах не выльет,
Видя, как над Богом-Сыном
Безотрадно плачет Мать;
Видя, как за нас Спаситель
Отдает Себя на муку,
На позор, на казнь, на смерть;
Видя, как в тоске последней,
Он, хладея, умирая,
Дух Свой Богу предает?
О святая! Мать любови!
Влей мне в душу силу скорби,
Чтоб с Тобой я плакать мог!
Дай, чтоб я горел любовью —
Весь проникнут верой сладкой —
К Искупившему меня;
Дай, чтоб в сердце смерть Христову,
И позор Его, и муки
Неизменно я носил;
Чтоб, во дни земной печали,
Под крестом моим утешен
Был любовью ко Христу;
Чтоб кончину мирно встретил,
Чтоб душе моей Спаситель
Славу рая отворил!
Жуковский Василий Андреевич (1783-1852)
1838
Страстной пяток
Плачует Дева,
Распента зря…
Крвава заря
Чует:
Земнотряси гробы зияют зимны.
Лепечут лепетно гимны
В сияньи могильных лысин.
Возвысил
Глас, рая отвыкший, адов Адам:
— Адонаи! Адонаи! -
Гуляют,
Трясясь могильно, старцы,
Отцы и деды;
Вселяют
Ужас и радость ходильцы прохожим.
Зрите, пророки:
Оки
Девы без бури -
Синее кобольта и берлинской лазури!
Сине сползло на щеки,
Синеет пречистый рот!..
Народ
Любимый,
Разве в разбега зигзаг
Не чтется могиле могила?
Хлестко
Рванулась завесь святая…
Молила,
Распента зря, жестко
Жестоковыйных железных…
Адонаи!
В безднах
Остановился вир синий.
Павлиний
Луч рассекают кометы,
С петель сорвные!
Деве сердце вонзло пронзило
Копье, и меч, и трость.
Моли, да подаст Тебе силы
Тлени тенной Гость.
О, как бьется
Голубь сердный,
Страж усердный
Божьей Мати!
Вот склонилась,
Вот скорбнилась,
К бледну палу
Вот упала.
А над Девьей млстивной главой,
Как плаканный у мытаря золотой,
Звезда восстала!
Михаил Кузмин
1917
***
Под сению Креста рыдающая мать.
Как ночь пустынная, мрачна ее кручина.
Оставил Мать Свою,— осталось ей обнять
Лишь ноги бледные измученного сына.
Хулит Христа злодей, распятый вместе с ним:
— Когда ты Божий Сын, так как же ты повешен?
Сойди, спаси и нас могуществом твоим,
Чтоб знали мы. что ты всесилен и безгрешен.—
Любимый ученик сомнением объят,
И нет здесь никого, в печали или злобе,
Кто верил бы, что Бог бессильными распят
И встанет в третий день в своем холодном гробе.
И даже сам Христос, смутившись наконец,
Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая,
Бессильным естеством медлительно страдая,
Воззвал: — Зачем меня оставил Ты, Отец! —
В Христа уверовал и Бога исповедал
Лишь из разбойников повешенных один.
Насилья грубого и алчной мести сын.
Он сыну Божьему греховный дух свой предал.
И много раз потом вставала злоба вновь,
И вновь обречено на казнь бывало Слово,
И неожиданно пред ним горела снова
Одних отверженцев кровавая любовь.
Федор Сологуб
(Тетерников Федор Кузьмич) (1863-1927)
1921
У Креста
Шумит народ, тупой и дикий,
Бунтует чернь. Как в оны дни,
Несутся яростные крики:
«Распни Его, Пилат, распни!
Распни за то, что Он смиренный,
За то, что кроток лик Его.
За то, что в благости презренной
Он не обидел никого.
Взгляни — Ему ли править нами,
Ему ли, жалкому, карать!
Ему ли кроткими устами
Своим рабам повелевать!
Бессилен Он пред общей ложью,
Пред злобой, близкой нам всегда,
И ни за что к Его подножью
Мы не склонимся никогда!»
И зло свершилось! Им в угоду
Пилат оправдан и омыт,
И на посмешище народу
Царь оклеветан… и… убит!
..................
Нависла мгла. Клубятся тени.
Молчат державные уста.
Склонись, Россия на колени
К подножью Царского Креста!
Сергей Бехтеев
1921 г.
Распятие
Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи
I
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: “Почто Меня оставил!”
А Матери: “О, не рыдай Мене…”
II
Магдалина билась и рыдала.
Ученик любимый каменел.
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Анна Ахматова (1889-1966)
***
Он шел безропотно
тернистою дорогой,
Он встретил радостно
и гибель, и позор;
Уста, вещавшие ученье
правды строгой,
Не изрекли толпе
глумящейся укор.
Он шел безропотно и,
на кресте распятый,
Народам завещал
и братство, и любовь;
За этот грешный мир,
порока тьмой объятый,
За ближнего лилась
Его Святая Кровь.
О дети слабые
скептического века!
Иль вам не говорит
могучий образ тот
О назначении великом
человека
И волю спящую
на подвиг не зовет?
О, нет! не верю я!
Не вовсе заглушили
В нас голос истины
корысть и суета:
Еще настанет день…
Вдохнет и жизнь, и силу
В наш обветшалый мир
учение Христа.
А. Плещеев
Легенда
Был у Христа-Младенца сад,
И много роз взрастил Он в нем.
Он трижды в день их поливал,
Чтоб сплесть венок Себе потом.
Когда же розы расцвели,
Детей еврейских созвал Он;
Они сорвали по цветку, -
И сад весь был опустошен.
«Как Ты сплетешь теперь венок?
В Твоем саду нет больше роз!»
— Вы позабыли, что шипы
Остались Мне,— сказал Христос.
И из шипов они сплели
Венок колючий для Него,
И капли крови вместо роз
Чело украсили Его.
Алексей Плещеев
1877
перевод из неизвестного английского поэта
На Страстной неделе
Жених в полуночи грядет!
Но где же раб Его блаженный,
Кого Он бдящего найдет
И кто с лампадою возжженной
На брачный пир войдет за Ним?
В ком света тьма не поглотила?
О, да исправится, как дым
Благоуханного кадила,
Моя молитва пред Тобою!
Я с безутешною тоскою
В слезах взираю издалека
И своего не смею ока
Вознесть к чертогу Твоему.
Где одеяние возьму?
О, Боже, просвети одежду
Души истерзанной моей,
Дай на спасенье мне надежду
Во дни святых Твоих Страстей!
Услышь, Господь, мои моленья
И тайной вечери Твоей,
И всечестного омовенья
Прими причастника меня!
Врагам не выдам тайны я,
Воспомянуть не дам Иуду
Тебе в лобзании моем,
Но за разбойником я буду
Перед Святым Твоим крестом
Взывать коленопреклоненный:
О, помяни, Творец вселенной,
Меня во царствии Твоем!
К.Р.
Константин Романов, великий князь
Мраморный дворец,
Страстная неделя 1887 г.
«Лукаво выданный…»
«Они говорят, что знают Бога,
а делами отрекаются» (Тит.1:16)
Лукаво выданный Своим учеником,
Он был жестокому подвергнут поруганью:
Увенчан тернием и предан бичеванью,
И осуждён на смерть неправедным судом.
И был Он на кресте позорно пригвождён,
Обагрена земля Божественною кровью;
Но с высоты креста изрёк прощенье Он,
Учивший воздавать за зло любовью.
С тех пор столетия над миром протекли…
Во храме гимны мы Распятому возносим, -
И гоним истину, её сынов поносим,
И распинаем тех, кто свет и соль земли!
[version: Во храмах гимны люд Распятому возносит, -
И гонит истину, сынов её поносит,
И распинает тех, кто свет и соль земли.
О братья! видя отступление кругом,
К себе давайте относиться строго,
Чтобы, устами воспевая Бога,
Делами не отречься от Него.]
А. В. Круглов
1912
***
Ужаснися, бояйся небо,
и да подвижатся основания земли.
Объята ужасом вселенна!
Земля колеблется, покрыто небо тьмой!
Кто все животворил Собой,
Того зрим мертваго, Того мы зрим презренна,
И кроет гроб Его!
Воспойте, отроки, Страдальца вы Сего!
Священники превозносите!
И в Нем все смертные с восторгом Бога чтите!
Пушкин Василий Львович (1766-1830)
Из цикла Ирмосы
***
В каждом древе распятый Господь,
В каждом колосе тело Христово.
И молитвы пречистое слово
Исцеляет болящую плоть.
Кого когда-то называли люди
Царем в насмешку, Богом в самом деле,
Кто был убит — и Чье орудье пытки
Согрето теплотой моей груди…
Вкусили смерть свидетели Христовы,
И сплетницы-старухи, и солдаты,
И прокуратор Рима — все прошли.
Там, где когда-то возвышалась арка,
Где море билось, где чернел утес, -
Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой
И с запахом бессмертных роз.
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор — к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней — царственное слово.
Анна Ахматова
1945
Распятие
Ты помнишь? Розовый закат
Ласкал дрожащие листы,
Кидая луч на темный скат
И темные кресты.
Лилось заката торжество,
Смывая боль и тайный грех,
На тельце нежное Того,
Кто распят был за всех.
Закат погас; в последний раз
Блеснуло золото кудрей,
И так светло взглянул на нас
Малютка Назарей.
Мой друг, незнанием томим,
Ты вдаль шагов не устреми:
Там правды нет! Будь вечно с Ним
И с нежными детьми.
И, если сны тебе велят
Идти к «безвестной красоте»,
Ты вспомни безответный взгляд
Ребенка на кресте.
Марина Цветаева
Дурные дни
Когда на последней неделе
Входил Он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за Ним.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец,
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всею
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед ним, как лиса.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
И полз шопоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет и детство
Уже вспоминались, как сон.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как по суху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал…
Б. Л. Пастернак
1949
На Страстной
Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица -
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь -
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.
Б. Л. Пастернак
1946 г.
Магдалина
1
Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата,
Когда, раба мужских причуд,
Была я дурой бесноватой
И улицей был мой приют.
Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но раньше, чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Как алавастровый сосуд,
Перед тобою разбиваю.
О где бы я теперь была,
Учитель мой и мой Спаситель,
Когда б ночами у стола
Меня бы вечность не ждала,
Как новый, в сети ремесла
Мной завлеченный посетитель.
Но объясни, что значит грех
И смерть и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С Тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Когда Твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью.
2
У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые Твои.
Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос.
Ноги я Твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус.
Будущее вижу так подробно,
Словно Ты его остановил.
Я сейчас предсказывать способна
Вещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест.
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до Воскресенья дорасту.
Б. Л. Пастернак
1949
Образ Страстной Богоматери
Не сводит глаз с орудий пыток -
Судьбы своей Младенец Твой
И, словно требуя защиты,
За Мать хватается рукой.
Но Ты, смиряясь благодатно,
И веря в Божью правоту,
Несешь Младенца невозвратно
Навстречу пыткам и Кресту.
Александр Солодовников
1960-е гг.
У Плащаницы
Люблю часы, когда ложится
На землю ночь в Страстной Пяток.
В церквах мерцает Плащаница,
Апрельский воздух чист и строг.
И мнится: вкруг свечей струится
Неисчислимых душ поток,
Там их незримая светлица,
Им уготованный чертог.
Уснули ль маленькие дети,
Ушли ли скорбно старики -
Все царствуют в Христовом свете.
А здесь, у нас свистки, гудки,
Очередной набат в газете,
И только в сердце песнь тоски.
Александр Солодовников
В Неделю Жен-мироносиц
Мужчины больше философствуют
И сомневаются с Фомою,
А Мироносицы безмолвствуют,
Стопы Христа кропя слезою.
Мужи напуганы солдатами,
Скрываются от ярой злобы,
А Жены смело с ароматами
Чуть свет торопятся ко Гробу.
Александр Солодовников
Ни лобзания Ти дам…
Ночью в сад за преданным Христом
С поцелуем подошел Иуда.
Господи, мы тоже предаем
Поцелуями Тебя повсюду.
Причащаться к чаше подходя,
Сбросив с сердца ледяную груду,
Тайный голос слышу я всегда:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Ставлю ли я к образу свечу,
Деньги ли передаю на блюдо,
Постоянно с робостью шепчу:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Если я живу, как фарисей,
И по мне судить о вере будут,
Не услышу ль в совести своей:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Ближнего ль придирчиво сужу,
За собой не замечая худа,
Каждый раз испуганно твержу:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Все, чем Ты не славишься во мне,
Осуждает горько мой рассудок,
И звучит в сердечной глубине:
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда».
Не могу исправить сам себя,
Жду спасенья своего, как чуда.
Да смиренно веря и любя
«Ни лобзания Ти дам, яко Иуда»
Александр Солодовников
(1893-1974)
У всеношной на Страстной неделе
На улице шумной -
вечерняя служба во храме.
Вхожу в этот тихий,
манящий к раздумью приют,
Лампады и свечи
мерцают в седом фимиаме,
И певчие в сумраке
грустным напевом поют:
«Чертог Твой я вижу
в лучах красоты и сиянья,
Одежды же нет у меня,
чтобы в оный войти…
Убогое, темное
грешной души одеянье,
О Ты, Светодатель,
молюсь я Тебе: просвети!»
А. Жемчужников
(1821-1908)
Вынос плащаницы
Выносится в толпу
святая плащаница.
Все расступаются,
склоняясь перед ней.
Я слышу тихий плач.
Заплаканные лица
Мне видны сквозь огонь
бесчисленных свечей.
Свершилось! Кончены
предсмертные страданья.
Умерший на кресте положен
в гроб Христос.
И в пенье клироса
мне слышится рыданье,
И я роняю сам
скупые капли слез…
А. Жемчужников
(1821-1908)
Накануне Светлого праздника
1
Я ехал к Ростову
Высоким холмом,
Лесок малорослый
Тянулся на нем;
Береза, осина,
Да ель, да сосна;
А слева — долина,
Как скатерть ровна.
Пестрел деревнями,
Дорогами дол,
Он всё понижался
И к озеру шел,
Ни озера, дети
Забыть не могу,
Ни церкви на самом
Его берегу:
Тут чудо картину
Я видел тогда!
Ее вспоминаю
Охотно всегда…
2
Начну по порядку:
Я ехал весной,
В Страстную субботу,
Пред самой Святой.
Домой поспешая
С тяжелых работ,
С утра мне встречался
Рабочий народ;
Скучая смертельно,
Решал я вопрос:
Кто плотник, кто слесарь,
Маляр, водовоз!
Нетрудное дело!
Идут кузнецы -
Кто их не узнает?
Они молодцы
И петь, и ругаться,
Да — день не такой!
Идет кривоногий
Гуляка-портной:
В одном сертучишке,
Фуражка как блин, -
Гармония, трубка,
Утюг и аршин!
Смотрите — красильщик!
Узнаешь сейчас:
Нос выпачкан охрой
И суриком глаз;
Он кисти и краски
Несет за плечом,
И словно ландкарта
Передник на нем.
Вот пильщики: сайку
Угрюмо жуют
И словно солдаты
Все в ногу идут,
А пилы стальные
У добрых ребят,
Как рыбы живые,
На плечах дрожат!
Я доброго всем им
Желаю пути;
В родные деревни
Скорее прийти,
Омыть с себя копоть
И пот трудовой
И встретить Святую
С веселой душой…
3
Стемнело. Болтая
С моим ямщиком,
Я ехал всё тем же
Высоким холмом,
Взглянул на долину,
Что к озеру шла,
И вижу — долина
Моя ожила:
На каждой тропинке,
Ведущей к селу,
Толпы появились;
Вечернюю мглу
Огни озарили
Куда-то идет
С пучками горящей
Соломы народ.
Куда? Я подумать
О том не успел,
Как колокол громко
Ответ прогудел!
У озера ярко
Горели костры, -
Туда направлялись,
Нарядны, пестры,
При свете горящей
соломы,— толпы…
У Божьего храма
Сходились тропы, -
Народная масса
Сдвигалась, росла.
Чудесная, дети,
Картина была!..
Некрасов Н. А.
1873
У плащаницы
Послѣдній день страстной седьмицы,
Но время тягостно ползетъ
И у Пречистой Плащаницы
Простертъ молящійся народъ.
Вотъ Онъ, Христосъ, принявшій муки
Во имя правды и любви;
Въ тернѣ чело, пробиты руки,
И ноги въ ранахъ и въ крови.
Вотъ Онъ, Страдалецъ терпѣливый,
Съ печатью смерти на устахъ
Передъ толпою суетливой,
Упавшей съ трепетомъ во прахъ.
На всѣхъ пришельцевъ ликъ безкровный
Глядитъ безгрѣшнаго Христа,
Но взоръ закрытъ Его любовный
И смертью сомкнуты уста.
Леонид Афанасьев (1864-1920)
Из сборника стихотворений 1900 г.
Іуда
I.
Ложилася, какъ сѣрый пепелъ, мгла,
Ночь двигалась въ молчаніи суровомъ,
И надъ землей — туманна и кругла —
Луна щитомъ вздымалася багровымъ.
И, устремивъ ликъ грустный къ небесамъ,
Чѣмъ выше шла — блѣднѣе становилась.
Такъ узникъ, жизнь считая по часамъ,
Когда, какъ лучъ, надежда въ немъ затмилась,
Остановивъ безумный взглядъ очей,
Исполненныхъ томительной боязни,
Чѣмъ ближе мигъ ему грозящей казни,
Отъ ужаса становится блѣднѣй.
II.
И вотъ взошла сіяющей и чистой
И разлила свѣтъ бѣлый, освѣтивъ
Нѣмую глушь долины каменистой
И въ ней русла безводнаго извивъ;
И контуры неясныхъ очертаній
Сквозь полумракъ, разлившійся какъ дымъ,
Стѣнъ городскихъ и стѣнъ высокихъ зданій,.
Окутанныхъ туманомъ голубымъ;
И въ блесткахъ звѣздъ полупрозрачной дали
Голгоѳы холмъ — безлюдія мѣста,
Гдѣ призраками страшными возстали
Три силуэта — грозныхъ три креста.
III.
Дарила ночь, и все въ природѣ было
Охвачено безмолвіемъ и сномъ,
Лишь ползъ туманъ и время шло уныло
Съ безстрастія холоднымъ торжествомъ.
Всѣмъ на землѣ хотя-бы на мгновенье,
На краткій мигъ въ полночной тишинѣ,
Но есть покой, есть сладкое забвенье
Въ разлитомъ мглой бездѣйствующемъ снѣ*
Лишь совѣсти души богоотступной,
Терзающейся призраками бѣдъ,
Ни мира нѣтъ за зло и грѣхъ преступный,
Ни отдыха подъ кровомъ неба нѣтъ.
IV.
Въ ту ночь во тьмѣ, скользя какъ при видѣнье,
Въ глуши полей по кочкамъ и холмамъ
Бѣжалъ Іуда въ страхѣ и смятеньѣ,
Куда — увы — не вѣдая и самъ,
Въ поту, въ пыли и съ жуткой дрожью въ тѣлѣ,
Едва прикрытъ изодраннымъ плащемъ,
Бѣжалъ, гонимъ, какъ вѣтромъ листъ безъ цѣли,
Больной души проснувшимся стыдомъ.
Безумца взоръ блуждалъ въ нѣмой тревогѣ,
Всклокочились и слиплись волоса,
И ноги, въ кровь израненныя ноги,
Увлажила холодная роса.
V.
Въ скитаніяхъ и поискахъ безплодныхъ
Убѣжища, тревожно день протекъ
И хмурой ночью въ сумеркахъ холодныхъ
Застигнутъ онъ безъ крова, одинокъ.
Ужель затѣмъ, спѣша отъ двери къ двери,
Онъ, проклятый, съ отчаяньемъ въ груди,
Взывалъ ко всѣмъ: къ роднымъ, къ друзьямъ, къ гэтерѣ,
Чтобъ услыхать одинъ отвѣтъ "уйди"?
Молилъ затѣмъ, истерзанный мученьемъ
И ужасомъ позора и стыда,
Чтобъ всѣми быть отвергнутымъ съ презрѣньемъ
И ненависть ихъ чувствовать всегда?
VI.
Одинъ въ глуши, какъ въ мертвенной пустынѣ,
Измученный безцѣльностью пути.
О, могъ-ли онъ хоть гдѣ нибудь отнынѣ
Убѣжище и кровъ себѣ найти?
О, могъ-ли ждать покоя и забвенья,
Весь ужасъ зла принявъ за тяжкій бредъ?
И уповать на милость и прощенье,
Когда ему прощенья въ небѣ нѣтъ?
Грѣхъ такъ великъ, такою мрачной тучей
Надъ нимъ нависъ, пугая и грозя,
Что понялъ онъ, охваченъ скорбью жгучей,
Что искупить ничѣмъ его нельзя!
VII.
Ничѣмъ, ничѣмъ!.. И горькое сознанье
Безсилія предъ тяжестью вины
Давило мозгъ, и вздохи, и стенанья
Рвались съ мольбой изъ сердца глубины.
Теперь бѣжать онъ былъ уже не въ силахъ
И, прислонясь къ обрушенной стѣнѣ,
Едва стоялъ и чувствовалъ, какъ въ жилахъ
Стучала кровь, пылавшая въ огнѣ.
А передъ нимъ, какъ страшное видѣнье,
Высокій крестъ Голгоѳа вознесла,
Гдѣ, претерпѣвъ позорныя мученья,
Погибъ Христосъ невинной жертвой зла.
VIII.
Луна плыла и блѣдными струями
Бросала свѣтъ, то мѣсто озаря,
Съ котораго съ разсвѣтными лучами
Должна блеснуть спасенія заря.
Іуда — весь терзаніе и мука —
Не смѣя глазъ на небо устремить,
Ждалъ голоса чьего нибудь иль звука,
Чтобъ совѣсти укоры заглушить.
Ждалъ встрѣчи онъ въ тоскѣ непоборимой,
Чтобъ заслонить хоть кѣмъ нибудь на мигъ,
Какъ призракъ въ тьмѣ ничѣмъ неотгонимый
Передъ собой Христа печальный ликъ.
ІХ.
Но было тихо, тихо, какъ въ могилѣ,
Царила ночь, и бѣлой пеленой
Со дна лощинъ, клубясь, туманы плыли,
Озарены серебряной луной.
На нихъ смотря, Іуда ждалъ порою,
Чтобъ поднялись толпой они съ земли
И, словно дымъ, таинственною мглою
Голгоѳы холмъ и крестъ заволокли...
И вдругъ предъ нимъ, свиваясь изъ тумана,
Поднялся ликъ измученный Христа.
И самъ, онъ самъ, Іуда, для обмана
Къ его устамъ приблизившій уста...
X.
Все кончено. Въ одно, въ одно мгновенье
Измѣрилъ онъ проснувшимся умомъ
Всю бездну зла и весь позоръ паденья,
И ужасъ весь въ предательствѣ своемъ.
И стало вдругъ теперь ему понятно,
На что, слѣпецъ, онъ дерзко посягнулъ,
На что поднялъ онъ руку святотатно,
Чего достигъ!— и въ ужасѣ вздрогнулъ
Хотѣлъ бѣжать, хотѣлъ искать спасенья,
Уйти отъ думъ, забыть о тяжкомъ злѣ,
Но за спиной отъ рѣзкаго движенья
Звонъ серебра раздался въ кошелѣ.
XI.
И не было отчаянью предѣла
Въ его душѣ, измученной борьбой...
А мракъ рѣдѣлъ и неба даль яснѣла,
И брезжилъ свѣтъ надъ дремлющей землей.
Рождался день, день мира и прощенья,
Поправшій смерть и гибельное зло,
И все вокругъ, въ предвидѣньи спасенья,
И жизни смыслъ, и радость обрѣло.
Лишь одному предателю Іудѣ
Великій день спасенья не принесъ,
И онъ погибъ, не вѣдая о чудѣ,
Въ терзаньяхъ мукъ невыплаканныхъ слезъ!
Леонид Афанасьев (1864-1920)
Из сборника стихотворений. 1900 г.
ІУДА ПРЕДАТЕЛЬ
Окончился неправый судъ!..
Христа уже на смерть ведутъ,
Ликуетъ сонмъ Его враговъ
И казни съ нетерпѣньемъ ждетъ;
И пострадать Господь готовъ,
Смиренно Онъ свой крестъ несетъ,
А позади, во слѣдъ за Нимъ
Спѣшилъ весь Іерусалимъ...
Но кто тамъ въ улицѣ пустой
Прижавшись у стѣны стоитъ,
й съ мрачной, злобною тоской,
Толпѣ идущей вслѣдъ глядитъ?
Кровинки нѣтъ въ лицѣ худомъ,
Оно тоской искажено,
И къ мѣсту, гдѣ идетъ съ крестомъ
Христосъ, приковано оно.
Поднялись дыбомъ волоса
Его всклокоченныхъ кудрей.
Изъ подъ нахмуренныхъ бровей
Сверкали страшные глаза.
Кто этотъ мрачный іудей?
Чего стоитъ и ждетъ онъ тамъ?
Іуда это!— И злодѣй,
Раскаявшись, казнится самъ.
Увы! Какъ поздно онъ понялъ,
Что сдѣлалъ онъ,
Кого предалъ!?
Хотѣлъ бы онъ сейчасъ бѣжать
Къ Тому, Кого ведутъ съ толпой,
Хотѣлъ бы ноги лобызать,
И въ прахѣ биться головой
Предъ Нимъ... Но поздно ужь теперь!
Учитель осужденъ, умретъ!
Толпа какъ разъяренный звѣрь
Вокругъ Его шумитъ, реветъ...
Процессія все дальше шла;
Онъ мрачно ей во слѣдъ глядѣлъ.
Пока видна ему была,
Сойти онъ съ мѣста не хотѣлъ.
Но вотъ сокрылись всѣ вдали
И гулъ толпы лишь долеталъ...
Не слыша подъ собой земли
Тогда Іуда побѣжалъ.
Бѣжитъ— не знаетъ самъ куда,
Бѣжитъ— не видитъ ничего;
Сгараетъ муками стыда,
Отчаянья душа его.
Давно ужь Іерусалимъ
Остался позади за нимъ;
Не замѣчалъ онъ ничего,
Онъ занятъ былъ собой однимъ—
Воскресло прошлое его
' И живо стало передъ нимъ
...............
...Давно-ль Господь его принялъ
Въ число учениковъ Своихъ?
Одиннадцать всѣхъ было ихъ,
Двѣнадцатымъ Іуда сталъ.
Онъ за учителемъ ходилъ
По всѣмъ селеньямъ, городамъ,
И сколькихъ дѣлъ чудесныхъ тамъ
Тогда онъ очевидцемъ былъ.
Къ учителю толпой бѣжалъ
Народъ, чтобы узрѣть его;
И всѣхъ Учитель принималъ,
Не различая никого.
Учитель ихъ Самъ бѣден, былъ,
Земныхъ сокровищъ не желалъ,
И всѣмъ безмездно помогалъ,
И дѣлать это ихъ училъ.
Но онъ, Іуда, сожалѣлъ,
Что ихъ Учитель простъ такъ былъ
Ахъ, онъ не такъ бы поступилъ,
Когда бъ чудесный даръ имѣлъ.
Была къ сокровищамъ жадна
Душа Іуды издавна.
И вотъ для нищихъ собирать
Тогда онъ позволенья взялъ
И по немногу наживать
Себѣ сокровища онъ сталъ.
И онъ бы скоро былъ богатъ,
Когда бъ Учитель не мѣшалъ,
Не допускалъ напрасныхъ тратъ
И бѣднымъ бы не раздавалъ.
Онъ помнитъ, какъ одна жена
Учителя почтить пришла,
И съ мѵромъ дорогимъ она
Сосудъ съ собою- принесла;
Разбила дорогой сосудъ,
Чтобъ ноги умастить Ему,
И онъ сказалъ съ досадой тутъ::
„Такая трата ни къ чему!
„Не лучше-ль было все продать,
А деньги нищимъ бы раздать?
Но не о нищихъ онъ скорбѣлъ,
А свой расчетъ въ умѣ имѣлъ.
Онъ становился все жаднѣй,
Утаивать все больше сталъ;
Недугъ наживы все сильнѣй
Его душой овладѣвалъ.
Я вотъ тогда въ умѣ его
Явилась вдругъ мысль одна;.
Была дерзка, страшна она,
Онъ не боялся ничего;
Но сребролюбьемъ ослѣпленъ
На все пойти рѣшился онъ—
И онъ Учителя продалъ
По низкой, какъ раба, цѣнѣ...
...........
„О, горе мнѣ! О, горе мнѣ!
(Іуда тяжко воздыхалъ)
„Учителя на казнь ведутъ!
„И лютой мукѣ предадутъ!!
„Возможно-ли?!? Вѣдь Онъ же Богъ!
„Я вѣрю въ это! Какъ же могъ
„Онъ въ руки имъ Себя отдать? „
Онъ, все могущій созидать!
„Онъ, Тотъ, что мертвыхъ воскрешалъ,
„Чудесно тысячи кормилъ,
„Недужныхъ, бѣсныхъ исцѣлялъ,
„Чудесно по водамъ ходилъ!!!
И вспомнилъ онъ, какъ много разъ
Христа пытались погубить,
За Нимъ слѣдили всякій часъ
И даже камнями побить
Ужъ покушались... Но Онъ
Все въ руки не давался имъ,
Одинъ, врагами окружонъ,
Онъ оставался невредимъ,
И вотъ онъ имъ Его предалъ —
Но развѣ этого онъ ждалъ!?
.................
„Увы! нѣтъ оправданья мнѣ!
„Я этого былъ долженъ ждать!
„Давно-ль Онъ намъ наединѣ
„Всѣмъ говорилъ, что пострадать
„Онъ скоро долженъ? Не хотѣлъ
„Тогда я этого понять!
„Я въ жизни цѣль одну имѣлъ —
„Сокровища пріобрѣтать!...
„Ахъ, сколько разъ Онъ намекалъ:
„Одинъ изъ васъ предастъ Меня!
„А я понять не пожелалъ,
„Что это... это буду я!
„Свершилось то, что должно быть!
„Предать задумалъ я давно
„Его, и деньги получать
„За смерть Его мнѣ суждено?
„О, горе мнѣ! Вина моя
„Ужасна! Мнѣ прощенья нѣтъ!
„Предатель я! Убійца я!
„Зачѣмъ родился я на свѣтъ!?!
..........
И вспомнилъ онъ вчерашній день...
Былъ вечеръ, и ночная тѣнь
Уже спустилась надъ землей,
Когда Господь съ Своей семьей
Въ тотъ домъ входилъ,
Гдѣ вечерю имъ предложилъ.
Была заботливой рукой
Тамъ горница ужъ убрана
Для нихъ, и тканью дорогой
Была украшена она.
Предъ ложами, кругомъ стола
Трапеза подана была.
Свѣтильникъ ярко освѣщалъ
Просторный, убранный покой;
Въ углу большой сосудъ съ водой
Для омовенія стоялъ.
Вотъ всѣ на ложахъ возлегли...
И кто же имъ слугою былъ?!
Учитель Самъ! Онъ всѣмъ умылъ
Имъ ноги, видѣть чтобъ могли,
Какъ Онъ ихъ нѣжно возлюбилъ,.
И онъ, Іуда, не дрожалъ,
Не подалъ вида никому,
Когда Учитель умывалъ
Стопы преступныя ему!
И вотъ бесѣда началась...
Одинъ Учитель говорилъ.
Съ любовью рѣчь Его лились,
И духомъ возмущенъ Онъ былъ.
И вдругъ со скорбью Онъ сказалъ;
„Одинъ изъ васъ предастъ Меня“.
О, какъ всѣхъ этимъ взволновалъ!
Молчатъ, тоску въ душѣ храня...
Никто предателя не зналъ.
А онъ, Іуда, здѣсь сидѣлъ,
И будто бы не разумѣлъ,
О комъ Учитель говорилъ,
А злое самъ въ умѣ таилъ...
Учитель ласково подалъ
Ему кусокъ... „Иди!“ сказалъ
„И дѣлай все свое скорѣй!"
И не смутился, онъ злодѣй,—
Но тотчасъ всталъ и побѣжалъ
Скорѣй предать Его врагамъ.
Была ужь ночь. По небесамъ
Катилась блѣдная луна *),
Весь городъ, сномъ объятый, спалъ,
Царила всюду тишина;
А онъ съ поспѣшностью бѣжалъ
По улицамъ въ знакомый домъ—
Его давно ужь ждали въ немъ.
Онъ жадно тамъ сребро беретъ,
Въ садъ Геѳсиманскій ихъ ведетъ...
О, какъ онъ подло поступилъ
Предъ Тѣмъ, Кто принялъ и любилъ
Его съ другими наравнѣ!
„О, горе мнѣ! О, горе мнѣ!!.,
.......
Бѣжитъ Іуда все впередъ,
Не видя ничего... И вотъ
Предъ нимъ ужь Геѳсиманскій садъ.
Безмолвно маслины стоятъ
Главой вздымаясь къ небесамъ.
Безлюдно, тихо было тамъ,
Смотрѣло грустно все кругомъ.
Темнѣло небо. Горъ хребты
Тонули въ мракѣ. Ветеркомъ
Не шевелилиея листы.
Бѣжитъ Іуда межъ деревъ,
Бушуетъ въ немъ и скорбь и гнѣвъ.
Но вдругъ какъ вкопанный онъ сталъ
Предъ стройной пальмой одной;
Взглянулъ вокругъ, затрепеталъ.
Поникъ отчаянно главой...
Ахъ, здѣсь случилось это... здѣсь!
Вчера одинъ молился Онъ,
Луною блѣдной освященъ
Печали, грусти полонъ весь,
На этомъ мѣстѣ... Онъ страдалъ
Покинутъ всѣми, одинокъ!
Онъ приготовился, Онъ зналъ
Что часъ Его ужъ не далекъ.
Учитель здѣсь скорбѣлъ, тужилъ,
Струился потъ съ Его чела.
А онъ, Іуда, сторожилъ
Его, и стража съ нимъ была.
И онъ, злодѣй, поцѣловалъ
Его спокойно здѣсь въ уста,
И знакомъ дружбы указалъ
Врагамъ Учителя-Христа.
Онъ слышалъ ласковый упрекъ,
Онъ видѣлъ кроткій, грустный взглядъ
И онъ не дрогнулъ! былъ жестокъ...
.........
„Зачѣмъ не провалился въ адъ
„Я въ этотъ мигъ! Зачѣмъ, земля
„Меня не поглотила ты!?!
„Зачѣмъ вы, камни, на меня
„Всѣ не упали съ высоты!
„Зачѣмъ не обратился въ прахъ
„Я отъ подземнаго огня!?
„ Что сдѣлалъ я!? Я небу врагъ!
„Кто ужъ? Кто теперь спасетъ меня?
„Онъ Божій Сынъ!.. На небѣ Богъ
„Одинъ простить меня бы могъ!
„Но Богъ... Вѣдь Богъ Его Отецъ!!
„Отверженъ я! И мнѣ конецъ!..
„ Что вижу!?! Солнца яркій блескъ
„ Померкнулъ въ тверди голубой!
„Какъ грозно небо! Все окрестъ
„Покрылось мрачной, густой тьмой!
„О, страшно мнѣ! Бѣжать назадъ!?
„О нѣтъ! Скорѣе лучше въ адъ!..
......
Впередъ Іуда вновь бѣжитъ
Тоской отчаянной томимъ;
Рѣшеньемъ мрачнымъ взоръ горитъ,
Онъ страшенъ самъ. Вотъ передъ нимъ
Склонилось дерево одно;
Уже состарилось оно,
И вѣтви низко надъ землей
Спускались... Іуда сталъ
И здѣсь порывисто рукой
Съ себя онъ поясъ развязалъ.
Вокругъ съ отчаяньемъ взглянулъ
И вѣтвь тяжелую пригнулъ...
.......
Тьма становилась все сильнѣй;
Весь міръ, казалось, умиралъ.
Вертѣлся трупъ между вѣтвей
И адъ пока торжествовалъ.
_________
*) Еврейская пасха праздновалась во время полнолунія.
Священ. Сергій Лебедевъ
Калужские епархиальные ведомости №7. 15 апреля 1894 г.
Часть неоффициальная. С.209-217