Палестинское Общество.
Страницы истории
Православное Палестинское общество было создано в 1882 г. Через несколько лет в титуле появилось еще одно обозначение: Императорское, а с 1918 г. оно стало называться Российским Палестинским. В 1992 г. историческое название было восстановлено, и оно вновь значится как Императорское Православное Палестинское общество. Названия общества, их смена в известном смысле отражают присущие ему черты и связаны с переломными моментами в его истории.
Палестинское общество было задумано как учреждение, призванное выполнять три основные задачи: обслуживать русских паломников в Палестине, укреплять Православие среди местных жителей и осуществлять научное изучение страны, ее древностей и святынь. Огромную роль сыграло Палестинское общество в развитии отечественного востоковедения. В его изданиях — «Православном Палестинском сборнике», отчасти в «Сообщениях» и «Отчетах» — опубликованы важные работы, посвященные истории и культуре народов Ближнего Востока, ряд литературных памятников, принадлежащих отечественной культуре. Уже при своем появлении эти издания приобрели международную известность и признание. Членами Палестинского общества, его активными деятелями были крупнейшие ученые: достаточно назвать имена академиков Н. П. Кондакова, Н. Я. Марра, Б. А. Тураева, П. К. Коковцова, И. Ю. Крачковского.
В трудные послереволюционные годы общество смогло противостоять натиску новой эпохи и внесло собственный вклад в развитие отечественной науки. До конца 20-х гг. оно жило интенсивной научной жизнью. Но в 30-40-е гг. его деятельность заглохла, хотя формально оно не прекратило своего существования.
Новый подъем обозначился в начале 50-х гг. Возобновились научные занятия, причем не только в Ленинграде, как прежде, но и в Москве. Впоследствии отделения общества появились в Горьком, Ереване, Тбилиси.
В наши дни Общество живет полнокровной научной жизнью. Оно объединяет ученых, занимающихся изучением истории и культуры Палестины, народов Ближнего Востока. Содержание «Палестинского сборника» адекватно отражает тематику, которой занимаются члены общества.
Палестинское общество умножает и развивает гуманистические традиции отечественной науки, стремится всесторонне осветить прошлое ближневосточного региона, его культуру, языки, верования. Традиционным является интерес к христианскому Востоку, а также к проблемам Ближнего Востока.
Палестина — географическая территория, вытянувшаяся вдоль восточного берега Средиземного моря, с длительной и очень сложной историей. Человеческое общество появилось здесь в незапамятные времена. Уже в X–VIII тысячелетиях до Р. Х. в Палестине засвидетельствованы земледельческие и скотоводческие племена. В III–II тысячелетиях до Р. Х. Палестиной стремились овладеть великие державы древности — Египет, Хатти. В I тысячелетии до Р. Х. в Палестину совершали походы ассирийцы и вавилоняне, и уже в наиболее ранних письменных источниках говорится о тяжких последствиях бесконечных войн. В конце VI в. до Р. Х. страной овладели персы.
Интенсивное социальное развитие местных и пришлых племен (говоривших на различных семитских языках и диалектах) стимулировало появление небольших городов-государств. На рубеже II–I тысячелетий до Р. Х. в Палестине сложилось древнееврейское государство, уничтоженное в 586 г. до Р. Х. Но и после его гибели на протяжении нескольких столетий еврейское общество на его территории функционировало в качестве отдельной этно-конфессиональной единицы.
В I в. до Р. Х. Палестина приобрела статус римской провинции с соответствующей администрацией, в этом качестве она вошла впоследствии в состав Византийской империи. Палестина оказалась одной из первых стран, на которую распространилось арабское завоевание: арабы захватили Иерусалим в 638 г.
В XI в. в Западной Европе началось широкое военно-колонизационное движение с яркой религиозной окраской, вылившееся в крестовые походы. Провозгласив своей целью освобождение Гроба Господня от рук неверных, крестоносцы после многих кровопролитных сражений завоевали ряд стран на Ближнем Востоке, в том числе и Палестину. Однако уже в 1187 г. Палестиной овладел египетский султан Салах-ад-Дин, и последующие попытки утвердить свое господство над страной кончились для крестоносцев полной неудачей.
В дальнейшем в Палестину устремились турки-османы, и с XVI в. страна надолго вошла в состав Османской империи.
В те времена, когда начало создаваться Палестинское общество, в Палестине было смешанное население. Здесь сталкивались интересы не только религий, взятых в целом, но и их отдельных течений — как в христианстве, так и в исламе. Православная, Католическая, Армянская Церкви были представлены отдельными патриаршествами. Протестантская, Сиро-Яковитская, Коптская, Эфиопская — епископствами. Католическая Церковь на протяжении столетий настойчиво распространяла католицизм среди местного населения Ближнего Востока, в результате чего появился ряд общин, заключивших унию с папством. Они признавали верховенство папы, основные догматы католической религии, но сохраняли собственные обряды, в том числе богослужение на своем языке [1]. В XIX в. столь же интенсивную пропаганду вели и протестанты. Позиции Православной (в данном случае Греко-Православной) Церкви были терпимее.
С религией тесно переплеталась политика, важным объектом которой стали святые места, т. е. ряд христианских святынь Иерусалима и окрестных городов и деревень, мест и зданий, связанных, согласно Священному Писанию и Священному Преданию, с жизнью Иисуса Христа. Вокруг прав на охрану святых мест, точно так же как и прав на покровительство христианам различных исповеданий, проживавшим в пределах Османской империи, велась острая борьба [2]. В прошлом веке французская дипломатия исходила из того, что Франция якобы на протяжении девяти веков осуществляла в Иерусалиме и Вифинии охрану святых мест. Эту привилегию оспаривали греки и армяне, и к началу XIX в. именно они оказались обладателями важнейших святынь. Но Франция не желала мириться с потерями и в 1851 г., например, устами своего посла в Турции требовала, чтобы католикам были предоставлены: в Иерусалиме — гробницы и купола в церкви Святого Гроба; на Голгофе — владение гробницами королей-крестоносцев и совместное владение голгофским алтарем; владение Гефсиманской церковью и гробницей Пресвятой Девы; владение верхней Вифлеемской церковью и примыкающими к ней садами и кладбищами. Признав справедливость французских требований, султан тем не менее вследствие протестов России и стремясь обеспечить полноту собственного контроля, сохранил существующее положение вещей.
Свое политическое присутствие в Османской империи Франция осуществляла не только претензиями на святые места, но и правами на покровительство католикам. В 1535 г., заключив соответствующие соглашения (капитуляции), Турция, в числе прочих пунктов, признала права Франции на покровительство французским подданным в пределах Османской империи. Вскоре рядом законодательных актов Франция была признана покровительницей всех католиков в Османском государстве — как подданных султана, так и европейцев, там проживавших.
Протестанты в Турции могли рассчитывать на покровительство Англии и Пруссии; первая действовала через посредство Англиканской, вторая — Евангелической Церкви. Во всех случаях европейские государства искали для себя политических выгод, стремились утвердить свое влияние в Турции, но в отдельные моменты они действительно приходили на помощь немусульманам, положение которых в Османской империи было очень тяжелым.
Католичество и в особенности протестантство применительно к Ближнему Востоку были привнесенными религиями (правда, местные католики-марониты объявляли себя законными приверженцами римской курии, но в действительности они принадлежали к одному из толков сирийского христианства, в значительной степени усвоившему монофелитство [3]. Что касается Православия, то оно родилось и сформировалось на местной почве, его двухтысячелетняя история носит непрерывный характер. На Палестину распространялась юрисдикция православного Иерусалимского патриархата, созданного в 451 г., на Сирию и Ливан — Антиохийского, официально утвержденного в 325 г. Овеянные в глазах христиан всего мира славой, они, однако, полностью утратили политический престиж. Иерусалимский и Антиохийский патриархи (равно как и Александрийский, власть которого распространялась на Египет) были лишены права непосредственно сноситься с турецкой администрацией и вынуждены были обращаться к посредничеству Константинопольского («вселенского») патриарха. Они постоянно нуждались в финансовой поддержке, и Россия ежегодно перечисляла Иерусалимскому патриархату известную сумму. Православными Ближнего Востока были преимущественно арабы, духовенство же состояло в основном из греков. Попытки арабов подняться на высшие ступени иерархии приводили к успеху в редких случаях. Патриархи не способствовали распространению просвещения, не могли обслуживать паломников, число которых, в связи с развитием путей сообщения, непрерывно росло. Кроме того, греческое духовенство тщательно соблюдало свои интересы и стремилось исключить какое-либо вмешательство в собственные дела.
Как и другие этно-конфессиональные меньшинства Османской империи, православные искали поддержки, и главным их покровителем оказывается русский царь. Православие в России было официальной религией, все остальные вероисповедания могли рассчитывать лишь на терпимость в тех или иных пределах. После захвата турками Константинополя в 1453 г. Москва была провозглашена «третьим Римом», т. е. наследницей Константинополя, считавшегося «вторым Римом». Преемственность была подчеркнута браком великого князя московского Иоанна III с племянницей последнего византийского императора Зоей (Софьей) Палеолог. В 1547 г. преемник Иоанна III Иоанн IV (Грозный) был коронован и провозглашен царем, а этот титул равнозначен византийскому кесарю, т. е. императору. Наконец, в 1589 г. при царе Феодоре было учреждено Московское патриаршество. Перемещение центра Православия в Россию, в Москву, стало очевидным фактом.
Как известно, реформы Петра I распространились также и на Церковь. Власть патриарха была упразднена, Церковь стала подчиняться Святейшему Синоду, во главе с обер-прокурором — светским чиновником. Синод же был правительственным учреждением, на которое распространялась воля царя. Таким образом российский император выступал покровителем православных в Османской империи не только как светский властитель, но в каком-то смысле и как духовный владыка.
Названные обстоятельства создавали идеологическую почву для действий, предпринятых Россией в Османской империи. С конца XVII в. русско-турецкие отношения все более обострялись. Войны с Турцией завершались в большинстве случаев победой русского оружия. Отдельные части территории Османской империи вошли в состав России, другие же, как Греция и Болгария, при поддержке России обрели самостоятельность. Россия настаивала на том, чтобы охрана святых мест была предоставлена именно Православной Церкви и чтобы право на покровительство православным подданным Турции было закреплено за ней. В частности, в дипломатической предыстории Крымской войны 1853–1855 гг. эти моменты сыграли весьма существенную роль, хотя суть конфликта была, разумеется, глубже.
Конечно, в этих условиях любые действия, которые предпринимали русские в Османской империи, приобретали характер государственных акций, трактовались как ходы в дипломатической игре. Это создавало трудности и Палестинскому обществу (хотя оно и было частным), и тем учреждениям, которые в известной степени были его предшественниками.
В 1842 г. вице-канцлер и одновременно министр иностранных дел К. Р. Нессельроде подал императору доклад, в котором обращал внимание на притеснения православных — как со стороны мусульман, так и со стороны католиков и протестантов. Он отмечал, что поддержка Греческой Церкви, в особенности со времени назначения в Иерусалиме протестантского епископа и с учетом действий американских миссионеров, становится особенно важной и необходимой. Возникает настоятельная потребность отправки в Иерусалим русского духовного лица, которое стало бы посредником между Синодом и иерусалимским православным духовенством, следило бы за употреблением сумм, отправляемых из России, доносило о положении дел и пр. По мнению К. Р. Нессельроде, подобная миссия, по крайней мере поначалу, должна была носить неофициальный характер. В соответствии с этим проектом в 1843 г. на Восток был направлен архимандрит Порфирий (Успенский), человек больших знаний, которому впоследствии довелось обогатить науку рядом ценнейших открытий [4]. При том, что архимандрит прибыл на Восток как лицо неофициальное, подоплека его поездки ни для кого не была тайной. В Иерусалиме его приветствовали как специально направленного представителя России.
Порфирию (Успенскому) удалось объездить почти всю Палестину, он завел широкие знакомства как с православным духовенством, так и со служителями инославных церквей. Наделенный наблюдательностью, он составил ясное представление о положении дел и пришел к выводу, что в Палестину необходимо направить специальную Русскую духовную миссию. «Иерусалимский архимандрит», как стали звать отца Порфирия, побывал в Египте, на Синае, посетил Афонский монастырь в Греции и вернулся на родину через Валахию и Молдавию. Его доклад и записки послужили основанием для принятия решения об учреждении Русской духовной миссии в Иерусалиме. Первым начальником миссии был назначен сам Порфирий (Успенский). В начале 1848 г. миссия прибыла в Иерусалим и находилась там до 1854 г., когда началась Крымская война и пребывание русской миссии в пределах Османской империи стало невозможным.
Неудачный для России исход Крымской войны подорвал ее престиж в Турции. Отправка новой миссии была связана со стремлением восстановить утраченные позиции. По согласованию с Портой новый начальник миссии Кирилл (Наумов) был возведен в сан епископа. Это обстоятельство вызвало трения с местным духовенством, поскольку высокий сан посланца нарушал канонические взаимоотношения двух Церквей — Русской и Иерусалимской, как бы ограничивал прерогативы последней. Епископ Кирилл прибыл в Иерусалим в 1858 г., имея при себе 10 человек (под началом у Порфирия (Успенского) было всего трое). Последующие миссии были также немногочисленны, причем начальники, по примеру первой миссии, были в сане архимандрита. Русская духовная миссия в Иерусалиме функционировала до революции, затем в ее деятельности наступил перерыв. В настоящее время Русская Церковь по-прежнему имеет в Иерусалиме своего официального представителя [5].
Направление миссии в Палестину было дипломатическим жестом, но миссия, во главе которой находились, как правило, умные и энергичные лица, занималась и чисто практическими делами. Среди них главное место занимало обслуживание («окормление») паломников. Для них устраивались специальные приюты — миссия скупала земельные участки и готовые строения, приспосабливала их под общежития, брала на себя заботу об организации караванов для посещающих святые места. С утверждением миссии русские паломники обретали возможность присутствовать на церковной службе, которая велась на церковнославянском языке.
Одновременно миссия способствовала распространению просвещения среди местного арабского населения, хотя возможности ее были более чем ограничены. Вот как характеризует деятельность архимандрита Порфирия (Успенского) в этом направлении историк Палестинского общества, известный ученый А. А. Дмитриевский: «…в греческую, открытую патриархией богословскую школу, по его (Успенского) настоянию, были определены им 12 молодых туземцев для приготовления из них образованных сельских пастырей; в школе этой катехизис и арабская словесность преподавались на арабском языке нарочито приглашенным из Бейрута арабом отцом Спиридонием; в приходских школах Иерусалима назначены были учителя из арабов для обучения детей чтению и письму арабскому; вне Иерусалима открыты им подобные же школы в Лидде, Рамле и Яффе и школа для девочек-арабок в самом Иерусалиме; в заведенной патриархиею типографии в Никольском монастыре, по его настоянию, начали печатать книги на арабском языке (Катехизис и Апостол и т. д.)» [6].
Хотя научное изучение Палестины не входило в обязанности миссии, с деятельностью этого учреждения связано не одно открытие, что было обусловлено личными качествами начальников миссии.
Итак, миссия представляла в Палестине Русскую Церковь, в ее обязанности входило лишь духовное «окормление» паломников, прибывающих из России. Но миссия постоянно преступала предначертанные ей границы, поэтому ее отношения с официальным Петербургом и его дипломатическими представителями за рубежом, т. е. консулами на Ближнем Востоке, были, как правило, напряжены. Миссия мало считалась с практикой дипломатических отношений между Турцией и Россией, нарушала сложившуюся систему. Профессиональных дипломатов поведение начальников миссии приводило в гнев и отчаяние. В этом смысле характерно письмо русского посла в Константинополе графа Н. П. Игнатьева начальнику миссии архимандриту Антонину (Капустину): «Спасибо, что в турецких владениях существует лишь одна Русская Духовная миссия, а не несколько. Если бы было несколько „Духовных миссий“ или несколько приобретателей разных земельных углов, то, право, бежать пришлось бы из Турции — не туркам, а русскому представителю, да еще, пожалуй, православным иерархам, которым житья не будет от турецких и европейских подозрений. Шутки в сторону, а письмо Ваше, многоуважаемый и душевнолюбимый отец, меня как варом обдало…» Далее посол выговаривал архимандриту за незаконную покупку земельных участков, причем сами приобретения корреспондент считал ненужными. Следует заметить, что иностранцы, а тем более учреждения, не имели права приобретать в Турции земельную собственность, поэтому купчие совершались на подставных лиц — эта практика была широко распространена, к ней впоследствии прибегало и Палестинское общество.
Вскоре после окончания Крымской войны у Духовной миссии появился необычный конкурент. В 1856 г. в Петербурге было создано Русское общество пароходства и торговли (РОПИТ). Стремясь расширить свои капиталы, РОПИТ брал на себя доставку паломников в Палестину и их дальнейшее обустройство, возведение специальных строений и др. Для этой цели в 1858 г. был создан специальный Палестинский комитет, во главе которого был поставлен великий князь Константин Николаевич, при том что инициатором и душой предприятия стал чиновник особых поручений Морского министерства Б. П. Мансуров. Он побывал в Палестине и представил записку, в которой совершенно ясно говорилось о стремлении слить воедино заботы о паломниках с программой наращивания капитала. При этом Б. П. Мансуров рассчитывал на добровольные пожертвования и не ошибся — значительные суммы поступали как от титулованных особ, так и от простого народа, путем кружечного сбора в церквах. «Освоение» Палестины приобретало широкий размах, тем более что Палестинский комитет нашел поддержку в консульской службе. Б. П. Мансуров указывал на то, что в Иерусалиме давно ощущается потребность в русском консуле. РОПИТ готов был принять на себя часть расходов на учреждение консульства, но с тем условием, чтобы звание консула сочеталось со званием главного агента нового общества. В деловой сфере Палестинский комитет оттеснил Духовную миссию на второй план, покупку земельных участков и строительство комитет вел с большим размахом. Средства, на которые могла рассчитывать миссия, поступали теперь Палестинскому комитету.
Палестинский комитет (вероятно, даже в большей мере, чем миссия) не поддавался контролю со стороны лиц, ответственных за внешнюю политику на Ближнем Востоке. Так или иначе, комитет просуществовал всего 6 лет, в 1864 г. он был упразднен, а на смену появилась Палестинская комиссия, состоявшая непосредственно при Министерстве иностранных дел. В состав комиссии вошли директор Азиатского департамента МИД, далее обер-прокурор Синода (или его «товарищ», т. е. заместитель) и персонально Б. П. Мансуров. Палестинская комиссия просуществовала до 1888 г., в течение всего этого времени ее фактической главой, как отмечает А. А. Дмитриевский, был Б. П. Мансуров [7].
Палестинская комиссия приняла на себя заботы по улучшению быта паломников, однако, судя по данным, приведенным в книге А. А. Дмитриевского, она справлялась с этим совершенно неудовлетворительно. Симпатии автора на стороне Духовной миссии, он считает, что при своих скромных средствах миссия делала очень много: «Палестинская комиссия в течение 20 лет, наперекор вопиющей необходимости, „в положении богоугодных заведений в Палестине“ упорно сохраняет status quo 1864 г. и из мнительной осторожности, с целью образовать „запасный капитал“ про черный день, спокойно обрекла наших паломников на печальную необходимость валяться в коридорах и под нарами наших приютов или еще хуже, искать себе приюта в забракованных некогда сырых и холодных греческих монастырях, турецких духанах или даже грязных подвалах <…>. Вполне выяснившиеся „важные потребности“ наших заведений: надстройки вторых этажей над приютами, подземная канализация, расширение водоемов и госпиталя, постройки русских постоянных приютов в Назарете и улучшение быта русских паломников, потребности, вызывающие даже „ропот“ последних, остаются, за немногими исключениями pia desideria (благочестивыми пожеланиями) Палестинской комиссии, бумажными благими намерениями и не переходят в жизнь» [8].
Идея Палестинского общества зародилась в атмосфере разочарования результатами «русского дела» в Палестине.
Структура Общества ступенчатая. Прежде всего — это члены-учредители, 44 человека; состав дворянско-аристократический, двое наделены высококняжеским достоинством, четверо княжеским, восемь графским. Во главе Православного Палестинского общества стоял великий князь Сергей Александрович. В 1905 г. он был убит эсерами, место председателя заняла его вдова Елизавета Феодоровна. Среди учредителей всего четверо ученых в собственном смысле слова: это византинист академик В. Г. Васильевский, профессор богословия и гебраист И. Г. Троицкий, археолог и источниковед М. А. Веневитинов, историк и археолог А. Л. Олесницкий.
На ежегодном собрании избираются почетные члены. В 1882 г. почетными были провозглашены некоторые члены-учредители, в эту группу вошло несколько представителей фамилии Романовых, крупнейшие сановники, а также бывшие начальники Духовной миссии Порфирий (Успенский) и Антонин (Капустин). По уставу почетные члены избирались за особые заслуги в изучении Палестины, за ученые труды по палестиноведению. Категорию действительных членов составляли лица, уплачивавшие 25 рублей ежегодно, а взнос членов-сотрудников составлял 10 рублей. Общество получало правительственную субсидию в размере 130 000 рублей, бывали также отдельные пожертвования целевого назначения, но главным источником поступления служили кружечные сборы в церквах и при кладбищах. Сооружались даже специальные часовни, где и выставлялись кружки. Появились и епархиальные отделы Палестинского общества, в 1887 г. число их достигло 28, что в свою очередь увеличивало поступления.
В трудные послереволюционные годы общество смогло противостоять натиску новой эпохи и внесло собственный вклад в развитие отечественной науки. До конца 20-х гг. оно жило интенсивной научной жизнью. Но в 30-40-е гг. его деятельность заглохла, хотя формально оно не прекратило своего существования.
Новый подъем обозначился в начале 50-х гг. Возобновились научные занятия, причем не только в Ленинграде, как прежде, но и в Москве. Впоследствии отделения общества появились в Горьком, Ереване, Тбилиси.
В наши дни Общество живет полнокровной научной жизнью. Оно объединяет ученых, занимающихся изучением истории и культуры Палестины, народов Ближнего Востока. Содержание «Палестинского сборника» адекватно отражает тематику, которой занимаются члены общества.
Палестинское общество умножает и развивает гуманистические традиции отечественной науки, стремится всесторонне осветить прошлое ближневосточного региона, его культуру, языки, верования. Традиционным является интерес к христианскому Востоку, а также к проблемам Ближнего Востока.
1
Палестина — географическая территория, вытянувшаяся вдоль восточного берега Средиземного моря, с длительной и очень сложной историей. Человеческое общество появилось здесь в незапамятные времена. Уже в X–VIII тысячелетиях до Р. Х. в Палестине засвидетельствованы земледельческие и скотоводческие племена. В III–II тысячелетиях до Р. Х. Палестиной стремились овладеть великие державы древности — Египет, Хатти. В I тысячелетии до Р. Х. в Палестину совершали походы ассирийцы и вавилоняне, и уже в наиболее ранних письменных источниках говорится о тяжких последствиях бесконечных войн. В конце VI в. до Р. Х. страной овладели персы.
Интенсивное социальное развитие местных и пришлых племен (говоривших на различных семитских языках и диалектах) стимулировало появление небольших городов-государств. На рубеже II–I тысячелетий до Р. Х. в Палестине сложилось древнееврейское государство, уничтоженное в 586 г. до Р. Х. Но и после его гибели на протяжении нескольких столетий еврейское общество на его территории функционировало в качестве отдельной этно-конфессиональной единицы.
В I в. до Р. Х. Палестина приобрела статус римской провинции с соответствующей администрацией, в этом качестве она вошла впоследствии в состав Византийской империи. Палестина оказалась одной из первых стран, на которую распространилось арабское завоевание: арабы захватили Иерусалим в 638 г.
В XI в. в Западной Европе началось широкое военно-колонизационное движение с яркой религиозной окраской, вылившееся в крестовые походы. Провозгласив своей целью освобождение Гроба Господня от рук неверных, крестоносцы после многих кровопролитных сражений завоевали ряд стран на Ближнем Востоке, в том числе и Палестину. Однако уже в 1187 г. Палестиной овладел египетский султан Салах-ад-Дин, и последующие попытки утвердить свое господство над страной кончились для крестоносцев полной неудачей.
В дальнейшем в Палестину устремились турки-османы, и с XVI в. страна надолго вошла в состав Османской империи.
В те времена, когда начало создаваться Палестинское общество, в Палестине было смешанное население. Здесь сталкивались интересы не только религий, взятых в целом, но и их отдельных течений — как в христианстве, так и в исламе. Православная, Католическая, Армянская Церкви были представлены отдельными патриаршествами. Протестантская, Сиро-Яковитская, Коптская, Эфиопская — епископствами. Католическая Церковь на протяжении столетий настойчиво распространяла католицизм среди местного населения Ближнего Востока, в результате чего появился ряд общин, заключивших унию с папством. Они признавали верховенство папы, основные догматы католической религии, но сохраняли собственные обряды, в том числе богослужение на своем языке [1]. В XIX в. столь же интенсивную пропаганду вели и протестанты. Позиции Православной (в данном случае Греко-Православной) Церкви были терпимее.
С религией тесно переплеталась политика, важным объектом которой стали святые места, т. е. ряд христианских святынь Иерусалима и окрестных городов и деревень, мест и зданий, связанных, согласно Священному Писанию и Священному Преданию, с жизнью Иисуса Христа. Вокруг прав на охрану святых мест, точно так же как и прав на покровительство христианам различных исповеданий, проживавшим в пределах Османской империи, велась острая борьба [2]. В прошлом веке французская дипломатия исходила из того, что Франция якобы на протяжении девяти веков осуществляла в Иерусалиме и Вифинии охрану святых мест. Эту привилегию оспаривали греки и армяне, и к началу XIX в. именно они оказались обладателями важнейших святынь. Но Франция не желала мириться с потерями и в 1851 г., например, устами своего посла в Турции требовала, чтобы католикам были предоставлены: в Иерусалиме — гробницы и купола в церкви Святого Гроба; на Голгофе — владение гробницами королей-крестоносцев и совместное владение голгофским алтарем; владение Гефсиманской церковью и гробницей Пресвятой Девы; владение верхней Вифлеемской церковью и примыкающими к ней садами и кладбищами. Признав справедливость французских требований, султан тем не менее вследствие протестов России и стремясь обеспечить полноту собственного контроля, сохранил существующее положение вещей.
Свое политическое присутствие в Османской империи Франция осуществляла не только претензиями на святые места, но и правами на покровительство католикам. В 1535 г., заключив соответствующие соглашения (капитуляции), Турция, в числе прочих пунктов, признала права Франции на покровительство французским подданным в пределах Османской империи. Вскоре рядом законодательных актов Франция была признана покровительницей всех католиков в Османском государстве — как подданных султана, так и европейцев, там проживавших.
Протестанты в Турции могли рассчитывать на покровительство Англии и Пруссии; первая действовала через посредство Англиканской, вторая — Евангелической Церкви. Во всех случаях европейские государства искали для себя политических выгод, стремились утвердить свое влияние в Турции, но в отдельные моменты они действительно приходили на помощь немусульманам, положение которых в Османской империи было очень тяжелым.
Католичество и в особенности протестантство применительно к Ближнему Востоку были привнесенными религиями (правда, местные католики-марониты объявляли себя законными приверженцами римской курии, но в действительности они принадлежали к одному из толков сирийского христианства, в значительной степени усвоившему монофелитство [3]. Что касается Православия, то оно родилось и сформировалось на местной почве, его двухтысячелетняя история носит непрерывный характер. На Палестину распространялась юрисдикция православного Иерусалимского патриархата, созданного в 451 г., на Сирию и Ливан — Антиохийского, официально утвержденного в 325 г. Овеянные в глазах христиан всего мира славой, они, однако, полностью утратили политический престиж. Иерусалимский и Антиохийский патриархи (равно как и Александрийский, власть которого распространялась на Египет) были лишены права непосредственно сноситься с турецкой администрацией и вынуждены были обращаться к посредничеству Константинопольского («вселенского») патриарха. Они постоянно нуждались в финансовой поддержке, и Россия ежегодно перечисляла Иерусалимскому патриархату известную сумму. Православными Ближнего Востока были преимущественно арабы, духовенство же состояло в основном из греков. Попытки арабов подняться на высшие ступени иерархии приводили к успеху в редких случаях. Патриархи не способствовали распространению просвещения, не могли обслуживать паломников, число которых, в связи с развитием путей сообщения, непрерывно росло. Кроме того, греческое духовенство тщательно соблюдало свои интересы и стремилось исключить какое-либо вмешательство в собственные дела.
Как и другие этно-конфессиональные меньшинства Османской империи, православные искали поддержки, и главным их покровителем оказывается русский царь. Православие в России было официальной религией, все остальные вероисповедания могли рассчитывать лишь на терпимость в тех или иных пределах. После захвата турками Константинополя в 1453 г. Москва была провозглашена «третьим Римом», т. е. наследницей Константинополя, считавшегося «вторым Римом». Преемственность была подчеркнута браком великого князя московского Иоанна III с племянницей последнего византийского императора Зоей (Софьей) Палеолог. В 1547 г. преемник Иоанна III Иоанн IV (Грозный) был коронован и провозглашен царем, а этот титул равнозначен византийскому кесарю, т. е. императору. Наконец, в 1589 г. при царе Феодоре было учреждено Московское патриаршество. Перемещение центра Православия в Россию, в Москву, стало очевидным фактом.
Как известно, реформы Петра I распространились также и на Церковь. Власть патриарха была упразднена, Церковь стала подчиняться Святейшему Синоду, во главе с обер-прокурором — светским чиновником. Синод же был правительственным учреждением, на которое распространялась воля царя. Таким образом российский император выступал покровителем православных в Османской империи не только как светский властитель, но в каком-то смысле и как духовный владыка.
Названные обстоятельства создавали идеологическую почву для действий, предпринятых Россией в Османской империи. С конца XVII в. русско-турецкие отношения все более обострялись. Войны с Турцией завершались в большинстве случаев победой русского оружия. Отдельные части территории Османской империи вошли в состав России, другие же, как Греция и Болгария, при поддержке России обрели самостоятельность. Россия настаивала на том, чтобы охрана святых мест была предоставлена именно Православной Церкви и чтобы право на покровительство православным подданным Турции было закреплено за ней. В частности, в дипломатической предыстории Крымской войны 1853–1855 гг. эти моменты сыграли весьма существенную роль, хотя суть конфликта была, разумеется, глубже.
Конечно, в этих условиях любые действия, которые предпринимали русские в Османской империи, приобретали характер государственных акций, трактовались как ходы в дипломатической игре. Это создавало трудности и Палестинскому обществу (хотя оно и было частным), и тем учреждениям, которые в известной степени были его предшественниками.
В 1842 г. вице-канцлер и одновременно министр иностранных дел К. Р. Нессельроде подал императору доклад, в котором обращал внимание на притеснения православных — как со стороны мусульман, так и со стороны католиков и протестантов. Он отмечал, что поддержка Греческой Церкви, в особенности со времени назначения в Иерусалиме протестантского епископа и с учетом действий американских миссионеров, становится особенно важной и необходимой. Возникает настоятельная потребность отправки в Иерусалим русского духовного лица, которое стало бы посредником между Синодом и иерусалимским православным духовенством, следило бы за употреблением сумм, отправляемых из России, доносило о положении дел и пр. По мнению К. Р. Нессельроде, подобная миссия, по крайней мере поначалу, должна была носить неофициальный характер. В соответствии с этим проектом в 1843 г. на Восток был направлен архимандрит Порфирий (Успенский), человек больших знаний, которому впоследствии довелось обогатить науку рядом ценнейших открытий [4]. При том, что архимандрит прибыл на Восток как лицо неофициальное, подоплека его поездки ни для кого не была тайной. В Иерусалиме его приветствовали как специально направленного представителя России.
Порфирию (Успенскому) удалось объездить почти всю Палестину, он завел широкие знакомства как с православным духовенством, так и со служителями инославных церквей. Наделенный наблюдательностью, он составил ясное представление о положении дел и пришел к выводу, что в Палестину необходимо направить специальную Русскую духовную миссию. «Иерусалимский архимандрит», как стали звать отца Порфирия, побывал в Египте, на Синае, посетил Афонский монастырь в Греции и вернулся на родину через Валахию и Молдавию. Его доклад и записки послужили основанием для принятия решения об учреждении Русской духовной миссии в Иерусалиме. Первым начальником миссии был назначен сам Порфирий (Успенский). В начале 1848 г. миссия прибыла в Иерусалим и находилась там до 1854 г., когда началась Крымская война и пребывание русской миссии в пределах Османской империи стало невозможным.
Неудачный для России исход Крымской войны подорвал ее престиж в Турции. Отправка новой миссии была связана со стремлением восстановить утраченные позиции. По согласованию с Портой новый начальник миссии Кирилл (Наумов) был возведен в сан епископа. Это обстоятельство вызвало трения с местным духовенством, поскольку высокий сан посланца нарушал канонические взаимоотношения двух Церквей — Русской и Иерусалимской, как бы ограничивал прерогативы последней. Епископ Кирилл прибыл в Иерусалим в 1858 г., имея при себе 10 человек (под началом у Порфирия (Успенского) было всего трое). Последующие миссии были также немногочисленны, причем начальники, по примеру первой миссии, были в сане архимандрита. Русская духовная миссия в Иерусалиме функционировала до революции, затем в ее деятельности наступил перерыв. В настоящее время Русская Церковь по-прежнему имеет в Иерусалиме своего официального представителя [5].
Направление миссии в Палестину было дипломатическим жестом, но миссия, во главе которой находились, как правило, умные и энергичные лица, занималась и чисто практическими делами. Среди них главное место занимало обслуживание («окормление») паломников. Для них устраивались специальные приюты — миссия скупала земельные участки и готовые строения, приспосабливала их под общежития, брала на себя заботу об организации караванов для посещающих святые места. С утверждением миссии русские паломники обретали возможность присутствовать на церковной службе, которая велась на церковнославянском языке.
Одновременно миссия способствовала распространению просвещения среди местного арабского населения, хотя возможности ее были более чем ограничены. Вот как характеризует деятельность архимандрита Порфирия (Успенского) в этом направлении историк Палестинского общества, известный ученый А. А. Дмитриевский: «…в греческую, открытую патриархией богословскую школу, по его (Успенского) настоянию, были определены им 12 молодых туземцев для приготовления из них образованных сельских пастырей; в школе этой катехизис и арабская словесность преподавались на арабском языке нарочито приглашенным из Бейрута арабом отцом Спиридонием; в приходских школах Иерусалима назначены были учителя из арабов для обучения детей чтению и письму арабскому; вне Иерусалима открыты им подобные же школы в Лидде, Рамле и Яффе и школа для девочек-арабок в самом Иерусалиме; в заведенной патриархиею типографии в Никольском монастыре, по его настоянию, начали печатать книги на арабском языке (Катехизис и Апостол и т. д.)» [6].
Хотя научное изучение Палестины не входило в обязанности миссии, с деятельностью этого учреждения связано не одно открытие, что было обусловлено личными качествами начальников миссии.
Итак, миссия представляла в Палестине Русскую Церковь, в ее обязанности входило лишь духовное «окормление» паломников, прибывающих из России. Но миссия постоянно преступала предначертанные ей границы, поэтому ее отношения с официальным Петербургом и его дипломатическими представителями за рубежом, т. е. консулами на Ближнем Востоке, были, как правило, напряжены. Миссия мало считалась с практикой дипломатических отношений между Турцией и Россией, нарушала сложившуюся систему. Профессиональных дипломатов поведение начальников миссии приводило в гнев и отчаяние. В этом смысле характерно письмо русского посла в Константинополе графа Н. П. Игнатьева начальнику миссии архимандриту Антонину (Капустину): «Спасибо, что в турецких владениях существует лишь одна Русская Духовная миссия, а не несколько. Если бы было несколько „Духовных миссий“ или несколько приобретателей разных земельных углов, то, право, бежать пришлось бы из Турции — не туркам, а русскому представителю, да еще, пожалуй, православным иерархам, которым житья не будет от турецких и европейских подозрений. Шутки в сторону, а письмо Ваше, многоуважаемый и душевнолюбимый отец, меня как варом обдало…» Далее посол выговаривал архимандриту за незаконную покупку земельных участков, причем сами приобретения корреспондент считал ненужными. Следует заметить, что иностранцы, а тем более учреждения, не имели права приобретать в Турции земельную собственность, поэтому купчие совершались на подставных лиц — эта практика была широко распространена, к ней впоследствии прибегало и Палестинское общество.
Вскоре после окончания Крымской войны у Духовной миссии появился необычный конкурент. В 1856 г. в Петербурге было создано Русское общество пароходства и торговли (РОПИТ). Стремясь расширить свои капиталы, РОПИТ брал на себя доставку паломников в Палестину и их дальнейшее обустройство, возведение специальных строений и др. Для этой цели в 1858 г. был создан специальный Палестинский комитет, во главе которого был поставлен великий князь Константин Николаевич, при том что инициатором и душой предприятия стал чиновник особых поручений Морского министерства Б. П. Мансуров. Он побывал в Палестине и представил записку, в которой совершенно ясно говорилось о стремлении слить воедино заботы о паломниках с программой наращивания капитала. При этом Б. П. Мансуров рассчитывал на добровольные пожертвования и не ошибся — значительные суммы поступали как от титулованных особ, так и от простого народа, путем кружечного сбора в церквах. «Освоение» Палестины приобретало широкий размах, тем более что Палестинский комитет нашел поддержку в консульской службе. Б. П. Мансуров указывал на то, что в Иерусалиме давно ощущается потребность в русском консуле. РОПИТ готов был принять на себя часть расходов на учреждение консульства, но с тем условием, чтобы звание консула сочеталось со званием главного агента нового общества. В деловой сфере Палестинский комитет оттеснил Духовную миссию на второй план, покупку земельных участков и строительство комитет вел с большим размахом. Средства, на которые могла рассчитывать миссия, поступали теперь Палестинскому комитету.
Палестинский комитет (вероятно, даже в большей мере, чем миссия) не поддавался контролю со стороны лиц, ответственных за внешнюю политику на Ближнем Востоке. Так или иначе, комитет просуществовал всего 6 лет, в 1864 г. он был упразднен, а на смену появилась Палестинская комиссия, состоявшая непосредственно при Министерстве иностранных дел. В состав комиссии вошли директор Азиатского департамента МИД, далее обер-прокурор Синода (или его «товарищ», т. е. заместитель) и персонально Б. П. Мансуров. Палестинская комиссия просуществовала до 1888 г., в течение всего этого времени ее фактической главой, как отмечает А. А. Дмитриевский, был Б. П. Мансуров [7].
Палестинская комиссия приняла на себя заботы по улучшению быта паломников, однако, судя по данным, приведенным в книге А. А. Дмитриевского, она справлялась с этим совершенно неудовлетворительно. Симпатии автора на стороне Духовной миссии, он считает, что при своих скромных средствах миссия делала очень много: «Палестинская комиссия в течение 20 лет, наперекор вопиющей необходимости, „в положении богоугодных заведений в Палестине“ упорно сохраняет status quo 1864 г. и из мнительной осторожности, с целью образовать „запасный капитал“ про черный день, спокойно обрекла наших паломников на печальную необходимость валяться в коридорах и под нарами наших приютов или еще хуже, искать себе приюта в забракованных некогда сырых и холодных греческих монастырях, турецких духанах или даже грязных подвалах <…>. Вполне выяснившиеся „важные потребности“ наших заведений: надстройки вторых этажей над приютами, подземная канализация, расширение водоемов и госпиталя, постройки русских постоянных приютов в Назарете и улучшение быта русских паломников, потребности, вызывающие даже „ропот“ последних, остаются, за немногими исключениями pia desideria (благочестивыми пожеланиями) Палестинской комиссии, бумажными благими намерениями и не переходят в жизнь» [8].
Идея Палестинского общества зародилась в атмосфере разочарования результатами «русского дела» в Палестине.
Общество явилось творением по существу одного человека — Василия Николаевича Хитрово. «Православное Палестинское общество,— сказано будет в его некрологе,— возникло по мысли Василия Николаевича, возросло, укрепилось и достигло цветущего состояния благодаря почти исключительно его трудам» [9]. Дворянин, служивший по кредитной части в Министерстве финансов, В. Н. Хитрово был человеком исключительной энергии, энтузиастом дела, за которое брался. Одно время он был увлечен идеей создания народного кредита, который, по его замыслу, должен был помочь бедным крестьянам вырваться из нужды. Мысль о создании общества возникла у В. Н. Хитрово в 1876 г., когда он в качестве паломника впервые посетил Палестину. Побудительных причин было, по-видимому, несколько: религиозное чувство и по-своему понятые государственные интересы России на Ближнем Востоке, широкие культурные задачи и естественное человеческое сострадание к ближнему. Проект В. Н. Хитрово об учреждении частного общества (Духовная миссия. Палестинский комитет, Палестинская комиссия были учреждениями официальными) казался окружавшим лишенным реальности. В. Н. Хитрово широко делился своими мыслями с людьми, знавшими Палестину и вникавшими в суть дела, например с начальником Духовной миссии Антонином (Капустиным) или настоятелем Ново-Иерусалимского монастыря архимандритом Леонидом (Кавелиным) [10]. И тот, и другой отнеслись к замыслам В. Н. Хитрово скептически. Архимандрит Антонин писал ему: «Русское Палестинское общество — что лучше, если бы ему довелось составиться? Но полагаете ли Вы, высокопочтеннейший Василий Николаевич, что оно составится, а если составится, то сумеет просуществовать сряду много лет и сможет сделать много дел не хуже, чем Das heilige Land или Der Palastina-Verein? Я не то, что не сочувствую мысли образовать подобное общество, а боюсь, что, образовавши его, мы осрамимся <…>. Живого интереса к мертвому предмету мы не сумеем поддержать надолго. Это мне кажется не подлежащим сомнению» [11]. Однако В. Н. Хитрово настойчиво добивается своего, в Петербургском отделе общества любителей духовного просвещения читает доклад «Православие в Святой Земле», пишет письма к влиятельным при дворе особам, завязывает с ними знакомства, издает на собственные средства первый выпуск «Православного Палестинского сборника» (1881) с текстом своего доклада, положив тем самым начало огромной серии, подает, наконец, на имя обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева и директора Азиатского департамента МИД П. П. Мельникова проект устава Палестинского общества. Неутомимая деятельность В. Н. Хитрово завершилась успехом, он получил разрешение на организацию и открытие общества. Торжественная церемония открытия состоялась 21 мая 1882 г.
§ 1 устава гласил:
«Православное Палестинское общество учреждается с исключительно ученою и благотворительною целями, для достижения которых ему предоставляется:
а) собирать, разрабатывать и распространять в России сведения о святых местах Востока;
б) оказывать пособие православным паломникам этих мест;
в) учреждать школы, больницы и странноприимные дома, а также оказывать материальное пособие местным жителям, церквам, монастырям и духовенству» [12]
«Православное Палестинское общество учреждается с исключительно ученою и благотворительною целями, для достижения которых ему предоставляется:
а) собирать, разрабатывать и распространять в России сведения о святых местах Востока;
б) оказывать пособие православным паломникам этих мест;
в) учреждать школы, больницы и странноприимные дома, а также оказывать материальное пособие местным жителям, церквам, монастырям и духовенству» [12]
Структура Общества ступенчатая. Прежде всего — это члены-учредители, 44 человека; состав дворянско-аристократический, двое наделены высококняжеским достоинством, четверо княжеским, восемь графским. Во главе Православного Палестинского общества стоял великий князь Сергей Александрович. В 1905 г. он был убит эсерами, место председателя заняла его вдова Елизавета Феодоровна. Среди учредителей всего четверо ученых в собственном смысле слова: это византинист академик В. Г. Васильевский, профессор богословия и гебраист И. Г. Троицкий, археолог и источниковед М. А. Веневитинов, историк и археолог А. Л. Олесницкий.
На ежегодном собрании избираются почетные члены. В 1882 г. почетными были провозглашены некоторые члены-учредители, в эту группу вошло несколько представителей фамилии Романовых, крупнейшие сановники, а также бывшие начальники Духовной миссии Порфирий (Успенский) и Антонин (Капустин). По уставу почетные члены избирались за особые заслуги в изучении Палестины, за ученые труды по палестиноведению. Категорию действительных членов составляли лица, уплачивавшие 25 рублей ежегодно, а взнос членов-сотрудников составлял 10 рублей. Общество получало правительственную субсидию в размере 130 000 рублей, бывали также отдельные пожертвования целевого назначения, но главным источником поступления служили кружечные сборы в церквах и при кладбищах. Сооружались даже специальные часовни, где и выставлялись кружки. Появились и епархиальные отделы Палестинского общества, в 1887 г. число их достигло 28, что в свою очередь увеличивало поступления.
Кружки для сбора средств в пользу Палестинского общества выставлены были постоянно. Одновременно было получено разрешение раз в год, в праздник Входа Господня в Иерусалим, т. е. в Вербное воскресенье, производить тарелочный сбор, часть которого поступала в кассу общества. Начиная с 1886 г., отмечает А. А. Дмитриевский, «вербный сбор» сделался почти главным ресурсом деятельности Общества по всем отделениям [13].
Как уже было сказано, председателем общества был великий князь, имелся также вице-председатель, его помощник и т. д., но в действительности общество направлялось советом из пяти человек, а более всего самим инициатором В. Н. Хитрово. Еще до создания общества он дважды побывал в Палестине (в 1876 и 1880 гг.), ездил туда и позднее, в 1884–1885, 1888, 1889, 1893, 1897 гг. До самой своей смерти в 1903 г. он был секретарем общества и вел свое детище по им же самим разработанной программе. В. Н. Хитрово опубликовал множество статей и заметок по палестиноведению и по вопросам, связанным с деятельностью общества. По-видимому, немалую роль в правильном функционировании общества сыграло то обстоятельство, что секретарь его был отменным финансистом.
Как уже было сказано, председателем общества был великий князь, имелся также вице-председатель, его помощник и т. д., но в действительности общество направлялось советом из пяти человек, а более всего самим инициатором В. Н. Хитрово. Еще до создания общества он дважды побывал в Палестине (в 1876 и 1880 гг.), ездил туда и позднее, в 1884–1885, 1888, 1889, 1893, 1897 гг. До самой своей смерти в 1903 г. он был секретарем общества и вел свое детище по им же самим разработанной программе. В. Н. Хитрово опубликовал множество статей и заметок по палестиноведению и по вопросам, связанным с деятельностью общества. По-видимому, немалую роль в правильном функционировании общества сыграло то обстоятельство, что секретарь его был отменным финансистом.
Благодаря хорошо поставленной отчетности, мы можем составить полное представление о практической деятельности общества. Будучи наследником Духовной миссии, Палестинского комитета и Палестинской комиссии, общество взяло на себя одну из основных их функций — заботу о паломниках, прибывавших из разных губерний России, организацию паломнических путешествий. Оно вошло в соглашение с железнодорожными обществами, с РОПИТ о снижении платы за проездные билеты для тех, кто намеревался посетить Святую Землю. Были введены особые паломнические книжки, которые давали право на проезд туда и обратно по льготному тарифу. С 1883 по 1895 г., сообщает Энциклопедический словарь, было продано 18 664 книжки, при этом их владельцы смогли сэкономить до 327 000 рублей [14].
Любопытные сведения о передвижении паломников в Палестину дает писатель И. С. Соколов-Микитов, служивший матросом на пароходе «Королева Ольга» накануне первой мировой войны:
А вот какими виделись русские паломники известному ливанскому писателю Михаилу Нуайме, в те годы слушателю Назаретской семинарии, основанной для арабов Палестинским обществом:
Независимо от побудительных причин, паломнические путешествия значительно расширяли кругозор людей, выбиравшихся иногда из самых медвежьих углов России.
Для того чтобы «всесторонне ознакомиться с потребностями и жизнью святогробских паломников», в 1883 г. общество командировало в Палестину доктора А. В. Елисеева, путешественника и ученого. Ему было дано задание «совершить путь в обществе поклонников и прожить на месте их жизнью простого богомольца». Отчетом о поездке стал подробный доклад А. В. Елисеева, прочитанный на заседании общества 18 октября 1883 г. и вызвавший большой интерес. Под впечатлением от этого доклада решено было приступить к расширению странноприимных заведений в Палестине.
Палестинское общество, как и предшествовавшие ему учреждения, не могло совершать купчие крепости официальным путем, поэтому покупки оформлялись на подставных лиц. В конце XIX в. русское подворье в Иерусалиме могло дать приют 2 000 человек [17], оно имело много служб — прачечную, кладовую для вещей, цистерны для дождевой воды, употребляемой для питья.
В дальнейшем подворье было расширено, появилась хлебопекарня, водогрейная, народная столовая и баня. В подворье было три разряда. Низший предназначался для людей малообеспеченных, плата была скромная. Полное содержание стоило 13 копеек в день, сюда входила оплата помещения, обед из двух блюд и горячая вода для чая. I и II разряды стоили соответственно 4 и 2 рубля, здесь останавливалась, конечно, совершенно иная публика. Подворья появились также в Назарете и Хайфе. Для того чтобы оценить деятельность Палестинского общества в этом направлении, следует помнить, что подворья основывались в местах с чрезвычайно низким уровнем коммунального хозяйства — нечистоты приходилось вывозить на ослах, остро стояла проблема воды (основной источник составляла дождевая вода, которую собирали в цистерны), все это отражалось на здоровье. При подворьях имелись проводники, которые сопровождали, а при необходимости и охраняли паломников. На подворьях устраивались ежедневно религиозно-нравственные чтения, была организована продажа недорогих книжечек (исключительно религиозного содержания) и икон. Издание этого рода литературы осуществляло само общество.
Деятельность общества в этом направлении получила благоприятные отзывы. В протоколах заседаний совета Палестинского общества сохранилась копия письма командира крейсера «Богатырь», адресованного вице-председателю общества 14 января 1914 г.: «За время 4-х дневной стоянки в январе с. г. на рейде г. Яффы весь личный состав вверенного мне крейсера имел возможность побывать в Иерусалиме для поклонения святыням города и его окрестностей. Учреждения Императорского Православного Палестинского общества пришли в этом отношении крейсеру на помощь и своим ласковым, широким гостеприимством заслужили горячую благодарность всех членов крейсера […] Учреждения общества, виденные нами в Святой Земле, вызывают чувства гордости за Россию, представители которой так образцово-хорошо и крепко поставили доброе дело, выполняемое обществом» (расходы на прием были за счет общества).
И прибывшие из России богомольцы, и местные жители широко пользовались лечебными заведениями общества. В Иерусалиме, Назарете, Вифлееме, Бейт-Джале появились амбулатории с бесплатной выдачей лекарств. Число прошедших здесь амбулаторное лечение доходило до 60 000 человек в год. В Иерусалиме функционировал русский госпиталь (основанный в 1862–1863 гг.) на 40 коек с бесплатным лечением и содержанием. По заданию Палестинского общества доктор Д. Ф. Решетилло, собрав на месте богатый материал, написал научное исследование «Болотные лихорадки в Палестине. Исследование причин и определение микроорганизма болотных лихорадок». Этот труд был опубликован в 25-м выпуске ППС (1891 г.).
Мероприятия Палестинского общества на Ближнем Востоке следует трактовать в непосредственной связи с церковной благотворительностью, распространявшейся преимущественно, если не исключительно, на единоверцев. Палестинское общество было «православным», и это обстоятельство определяло магистральные линии его деятельности [18].
Любопытные сведения о передвижении паломников в Палестину дает писатель И. С. Соколов-Микитов, служивший матросом на пароходе «Королева Ольга» накануне первой мировой войны:
«Пароход „Королева Ольга» был похож, на старинные корабли с высокими, наклоненными назад мачтами и длинным бугшпритом <…>. Мы возили грузы, почту, пассажиров, проходили четыре моря — Черное, Мраморное, Эгейское и Средиземное. По пути заходили в порты Турции, Греции, на острова Эгейского моря, в порты Сирии, Ливана, Палестины, Египта. Кроме обычных пассажиров на пароходе мы возили паломников-богомольцев, отправлявшихся в Иерусалим на поклон Гробу Господню. Этих паломников в те времена направляло существовавшее некогда Палестинское общество, обладавшее достаточными средствами. Среди паломников большинство были женщины среднего и пожилого возраста, были и мужчины, крестьяне и городские люди" [15].
А вот какими виделись русские паломники известному ливанскому писателю Михаилу Нуайме, в те годы слушателю Назаретской семинарии, основанной для арабов Палестинским обществом:
«Мы видели, как толпы их шли пешком в Назарет — сотни и тысячи, юноши и старики, бородатые и безбородые, мужчины и женщины; в основном это были крестьяне. Нам было интересно разглядывать их странные костюмы и ветхую одежду. У каждого на плече или за спиной висел жестяной чайник, в руках длинные палки, на которые они опирались при ходьбе. Интересно было слушать, как они рассказывали о своих впечатлениях <…>. Мне нравились в этих паломниках крайняя наивность, отражавшаяся на их лицах, и богобоязненность, сквозившая во всех их движениях. Они были большими детьми. Тому, кто смотрит на них, трудно поверить, что страна, которая породила их, породила гениев, имена которых повторяют во всем мире. Но, может быть, она не породила бы этих гениев, если бы не породила этого народа.
Не знаю почему, мое сердце сжималось всякий раз, когда я воображал себе этих паломников в их далекой стране, как они работают, терпят лишения, отказывая себе в еде, питье, одежде, чтобы годами копить деньги для посещения Святой Земли. Какое волшебство поднимало миллионы людей в различных городах — особенно бедняков, заставляло их покидать свою родину и подвергать себя различным тяготам путешествия, и все это не ради земной наживы, а для приобретения богатства небесного?» [16].
Не знаю почему, мое сердце сжималось всякий раз, когда я воображал себе этих паломников в их далекой стране, как они работают, терпят лишения, отказывая себе в еде, питье, одежде, чтобы годами копить деньги для посещения Святой Земли. Какое волшебство поднимало миллионы людей в различных городах — особенно бедняков, заставляло их покидать свою родину и подвергать себя различным тяготам путешествия, и все это не ради земной наживы, а для приобретения богатства небесного?» [16].
Независимо от побудительных причин, паломнические путешествия значительно расширяли кругозор людей, выбиравшихся иногда из самых медвежьих углов России.
Для того чтобы «всесторонне ознакомиться с потребностями и жизнью святогробских паломников», в 1883 г. общество командировало в Палестину доктора А. В. Елисеева, путешественника и ученого. Ему было дано задание «совершить путь в обществе поклонников и прожить на месте их жизнью простого богомольца». Отчетом о поездке стал подробный доклад А. В. Елисеева, прочитанный на заседании общества 18 октября 1883 г. и вызвавший большой интерес. Под впечатлением от этого доклада решено было приступить к расширению странноприимных заведений в Палестине.
Палестинское общество, как и предшествовавшие ему учреждения, не могло совершать купчие крепости официальным путем, поэтому покупки оформлялись на подставных лиц. В конце XIX в. русское подворье в Иерусалиме могло дать приют 2 000 человек [17], оно имело много служб — прачечную, кладовую для вещей, цистерны для дождевой воды, употребляемой для питья.
В дальнейшем подворье было расширено, появилась хлебопекарня, водогрейная, народная столовая и баня. В подворье было три разряда. Низший предназначался для людей малообеспеченных, плата была скромная. Полное содержание стоило 13 копеек в день, сюда входила оплата помещения, обед из двух блюд и горячая вода для чая. I и II разряды стоили соответственно 4 и 2 рубля, здесь останавливалась, конечно, совершенно иная публика. Подворья появились также в Назарете и Хайфе. Для того чтобы оценить деятельность Палестинского общества в этом направлении, следует помнить, что подворья основывались в местах с чрезвычайно низким уровнем коммунального хозяйства — нечистоты приходилось вывозить на ослах, остро стояла проблема воды (основной источник составляла дождевая вода, которую собирали в цистерны), все это отражалось на здоровье. При подворьях имелись проводники, которые сопровождали, а при необходимости и охраняли паломников. На подворьях устраивались ежедневно религиозно-нравственные чтения, была организована продажа недорогих книжечек (исключительно религиозного содержания) и икон. Издание этого рода литературы осуществляло само общество.
Деятельность общества в этом направлении получила благоприятные отзывы. В протоколах заседаний совета Палестинского общества сохранилась копия письма командира крейсера «Богатырь», адресованного вице-председателю общества 14 января 1914 г.: «За время 4-х дневной стоянки в январе с. г. на рейде г. Яффы весь личный состав вверенного мне крейсера имел возможность побывать в Иерусалиме для поклонения святыням города и его окрестностей. Учреждения Императорского Православного Палестинского общества пришли в этом отношении крейсеру на помощь и своим ласковым, широким гостеприимством заслужили горячую благодарность всех членов крейсера […] Учреждения общества, виденные нами в Святой Земле, вызывают чувства гордости за Россию, представители которой так образцово-хорошо и крепко поставили доброе дело, выполняемое обществом» (расходы на прием были за счет общества).
И прибывшие из России богомольцы, и местные жители широко пользовались лечебными заведениями общества. В Иерусалиме, Назарете, Вифлееме, Бейт-Джале появились амбулатории с бесплатной выдачей лекарств. Число прошедших здесь амбулаторное лечение доходило до 60 000 человек в год. В Иерусалиме функционировал русский госпиталь (основанный в 1862–1863 гг.) на 40 коек с бесплатным лечением и содержанием. По заданию Палестинского общества доктор Д. Ф. Решетилло, собрав на месте богатый материал, написал научное исследование «Болотные лихорадки в Палестине. Исследование причин и определение микроорганизма болотных лихорадок». Этот труд был опубликован в 25-м выпуске ППС (1891 г.).
Мероприятия Палестинского общества на Ближнем Востоке следует трактовать в непосредственной связи с церковной благотворительностью, распространявшейся преимущественно, если не исключительно, на единоверцев. Палестинское общество было «православным», и это обстоятельство определяло магистральные линии его деятельности [18].
В новое время религиозная пропаганда немыслима без распространения знаний (в определенном, конечно, наборе), без просветительства. На Ближнем Востоке, где сталкивались интересы многих Церквей, просветительство протекало по многим направлениям и на разных уровнях. Здесь было множество католических и протестантских школ и училищ. В Бейруте под надзором иезуитов был создан университет святого Иосифа, протестанты курировали Американский университет. Палестинское общество и не мыслило конкурировать с ним. Оно было озабочено, прежде всего, тем, чтобы распространять начатки знаний, простой грамотности среди местных арабов-христиан, бедных, забитых, невежественных. Начальным школам общество уделяло особое внимание. В первый же год своего существования общество открыло школу в селении Муджедил, на следующий год школы в Кафр-Ясифе, Рамэ и Шеджаре. Эти школы посещало 120 мальчиков. В 1897 г. действовало уже 50 школ с общим количеством учащихся 4000 человек. В 1907 г. в Палестине, Сирии, Ливане имелась 101 школа, число учащихся 11 246, в 1908/09 учебном году — 102 школы, число учащихся — 11 536. Накануне первой мировой войны школы Палестинского общества посещало 10 594 ученика — 5526 мальчиков и 5068 девочек.
В ведение Палестинского общества перешли также школы, основанные (под эгидой России) до его учреждения.
Русских преподавателей не хватало. Оказавшись в сложных, непривычных условиях, не умея приспособиться к местной пище и не мирясь с отсутствием гигиены, молодые учительницы иной раз не выдерживали и возвращались на родину, о чем сообщал в своих письмах А. Е. Крымский [19]. Палестинское общество видело выход в подготовке учителей из местных жителей, для чего в 1886 г. в Назарете был открыт пансион. В 1898 г. он был преобразован в мужскую учительскую семинарию. В Бейт-Джале в октябре 1890 г. был открыт женский пансион, который в дальнейшем также был обращен в семинарию.
Палестинское общество вынуждено было считаться с традициями арабского Востока и во многих случаях сохраняло местную систему обучения, восходящую к седой древности. Учителя, также местные, заставляли школьников зазубривать книгу наизусть и мерили знания количеством выученных таким способом страниц. При такой системе только способные или особо усердные школьники могли продвигаться вперед, остальные по несколько лет сидели в одной группе.
Что же представляли собой эти школы? Вот впечатления В. Н. Хитрово, в течение 1884 г. долгое время бывшего в Палестине, о школе, основанной на местной традиции:
В то же время получала распространение и русская система обучения. Она предполагала определенную учебную программу, составленную на весь учебный год. По ее усвоении, после сдачи зачета ученик переводился в следующий класс [23]. Вот впечатления, вынесенные учеником школы второго типа с русской системой обучения. В эту школу он попал, проучившись какое-то время в обычной арабской школе.
Автор этих строк — ливанский писатель Михаил Нуайме (родился в 1889 г.).
«Редко кто из окончивших школу Палестинского общества мог безупречно правильно читать по-русски. Наши знания русского языка были ограничены, но мы учили наизусть стихотворения», — вспоминает окончившая подобную же школу арабка из Ливана, впоследствии известный ученый-арабист К. В. Оде-Васильева [25]. Ее впечатления созвучны тем, которые вынес Михаил Нуайме. Таким образом, начальные учебные заведения Палестинского общества были в полном смысле национальными школами, и они в свою очередь сыграли определенную роль в укреплении арабского национального самосознания.
Физическое воспитание предусматривало игры для самых младших и гимнастику для старших. Как отмечали обследователи, любимой игрой мальчишек была чехарда.
Школьники приобретали также трудовые навыки: знакомились с садоводством и огородничеством, приобщались к столярному делу и переплетному ремеслу. Девочки занимались шитьем, рукоделием [26]. «Кружева, вязанию которых учились в школах девочки, очень дорого ценились. Они вязались простой иголкой и были очень изящны. Это давало тогда заработок женщинам, как дает его и сейчас» [27].
Младший класс начальной школы был своеобразным детским садом, куда поступали малыши от 3 до 6 лет. Согласно отчету о школах Галилеи, учительнице младших классов надо было вымыть, причесать, накормить, посадить на рогожку и занять какой-нибудь игрой каждого ребенка. Среди малышей то и дело возникали ссоры и слышался плач. Учительнице частенько приходилось выходить с тем или иным ребенком из класса и при этом не ослабить наблюдения за другими группами школьников [28]. «Прием в сад не был ограничен, а в нем работала всего одна учительница. Лишь впоследствии я поняла, какой у нее был адский труд. Детей трех-пяти лет было больше 40, надо было за всеми последить, всех занять. Половина этих детей обычно засыпала на циновках» [29],— вспоминает К. В. Оде-Васильева.
Добавим, что в школах Палестинского общества физические наказания не применялись. О местной же практике этого вида педагогического воздействия можно составить представление по воспоминаниям Михаила Нуайме, вынесенным из обычной арабской школы:
Средних школ при Палестинском обществе не было, но, как было уже сказано, действовали две учительские семинарии. Мы располагаем прекрасным описанием Назаретской женской семинарии, вышедшим из-под пера выпускницы, поступившей учиться в 1900 г. — уже упомянутой К. В. Оде-Васильевой (перед этим она окончила двухлетнюю школу Палестинского общества). Семинария находилась в Бейт-Джале, горном селении с христианским населением, выращивавшим инжир и виноград.
В 1908–1910 гг. большое путешествие по Палестине, Сирии, Ливану совершил Игнатий Юлианович Крачковский — оставленный при Петербургском университете для подготовки к профессорскому званию арабист, впоследствии ставший одним из светил отечественного востоковедения. В дневнике он не раз отмечал свои встречи с преподавателями школ Палестинского общества [32]. Тогда же он познакомился с Культум Оде — К. В. Оде-Васильевой [33]. Эти встречи твердо запечатлелись в памяти ученого, и спустя многие годы он писал в своей книге «Над арабскими рукописями»: «Попадая в какую-нибудь деревушку на Ливане, я, прежде всего, осведомлялся, нет ли по соседству „Медресе Москобите“ — русской школы и поскорее стремился побывать там. Я хорошо знал, что не встречу русских учителей — они жили обыкновенно только в больших городах — Бейруте, Триполи, Назарете. Очень редко можно было видеть и учителей-арабов, бывавших в России, но я знал, что детишки, если я случайно зайду в класс, вставая, нараспев произнесут „здра-авствуйте“ <…>. Я знал, что, услыхав про мое происхождение, меня окружат, немного дичась на первых порах, черноглазые учителя или учительницы и расспросам не будет конца. Более храбрые иногда переходили на русский язык, звучавший с каким-то трогательным акцентом в устах, привыкших с детства к другой фонетике. Часто встречал я, однако, педагогов, настолько свободно владевших языком, что приходится удивляться, как они могли в такой степени его усвоить, никогда не покидая родины. Если не все они с легкостью говорили, то все хорошо знали и выписывали журнал „Нива“, у каждого можно было увидеть в комнате томики Тургенева или Чехова, даже только что начавшиеся появляться томики „Знания“, а иногда такую литературу, которая в самой России считалась запрещенной» [34].
Школьное дело было в центре внимания Палестинского общества. Направлявшиеся из России инспекторы досконально знакомились с его постановкой, отчеты систематически публиковались. В школах находили применение многие новые методы педагогики. По мнению И. Ю. Крачковского, школы в Палестине и Сирии, которые курировало Палестинское общество, часто оказывались по своим педагогическим установкам выше богато оборудованных учреждений разных западноевропейских или американских миссий [35]. Разумеется, и в этой области, как и везде, происходила борьба передового с отжившим, неудовлетворительным. Сам И. Ю. Крачковский, будучи хорошо осведомлен о постановке школьного дела не только в Палестинском обществе, но и в учебных заведениях других ведомств, подал специальную записку. Несмотря на сопротивление части специальной Палестинской комиссии, прибывшей для инспектирования школ, записка И. Ю. Крачковского прошла почти целиком. Как отмечал в дневнике И. Ю. Крачковский: «Крайне приятно, что удалось пробить хоть первую брешь в Палестинском обществе» (19 марта 1910 г.) [36].
Культурное возрождение, которое переживают арабы в новое и новейшее время, в известной степени является результатом соприкосновения двух культур, местной и европейской. Определенный вклад внесли в этот процесс и преподаватели, прибывшие из России на Ближний Восток по приглашению Палестинского общества.
Некоторые преподаватели стали впоследствии известны своими учеными трудами. Учитель Назаретской семинарии, преподававший здесь два года, Д. В. Семенов — автор «Хрестоматии по сирийскому диалекту» (арабского языка). Учительница М. М. Измайлова стала одним из первооткрывателей арабского диалекта в Средней Азии [37].
Заслуживает внимания отзыв выпускницы Палестинской школы К. В. Оде-Васильевой об одной из преподавательниц школы Е. И. Голубевой:
Отметим, что, не будучи учителями, в разработке программ и инструкций для школ участвовали такие крупные ученые, как А. А. Дмитриевский, Н. А. Медников и И. Ю. Крачковский.
История школ Палестинского общества может стать предметом самостоятельного исследования, что позволит заполнить некоторый пробел в изучении отечественной педагогики.
В школах и семинариях Палестинского общества выросла большая часть арабской, местной интеллигенции, одним из представителей которой является прозаик и критик Михаил Нуайме. Недавно в русском переводе вышла его книга воспоминаний «Мои семьдесят лет», в которой описываются годы учебы в Назаретской семинарии и в Полтавской духовной семинарии. М. Нуайме состоял в переписке с И. Ю. Крачковским, который был высокого мнения о литературном даровании своего корреспондента. В июне 1966 г. М. Нуайме участвовал в работе Всесоюзной конференции по семитским языкам в Тбилиси [39]. В 1967 г. профессор Восточного факультета Ленинградского государственного университета А. А. Долинина встретилась с М. Нуайме в Бейруте. Он вел беседу на отменном русском языке.
Товарищами М. Нуайме по Назарету были известные писатели Масих Хаддад и Насиб Арида. Воспитанником Назаретской семинарии был сирийский писатель Халиль Бейдас, переводчик Пушкина, Гоголя, Чехова. М. Нуайме вспоминает своих учителей Г. Фотие и Антуана Баллана. Первый был знатоком арабского языка, известно его сочинение по метрике арабской поэзии. Второй вошел в литературу как переводчик Толстого, Чехова, Лескова, Горького [40].
Надо сказать, наконец, что воспитанники школ Палестинского общества пополнили ряды и нашей научной интеллигенции. Среди них несколько весьма известных имен. К. В. Оде-Васильева вела большую научную и преподавательскую работу в вузах Москвы и Ленинграда, в последние годы жизни была профессором в Московском институте международных отношений. Воспитанник Назаретской семинарии Тауфик Кезма окончил Киевскую духовную академию и вошел в науку как автор ряда востоковедческих работ, среди них пособия по арабскому языку. П. К. Жузе по окончании Назаретской семинарии был направлен в Казанскую духовную академию. В России он создал учебник русского языка для арабов, составил русско-арабский словарь, в последние годы жизни работал в Баку, переводил на русский памятники арабской классической литературы. А. Ф. Хащаб после этой же семинарии получил высшее светское образование (окончил факультет восточных языков Петербургского университета в период его расцвета) и до 1919 г. читал там курс арабского языка.
По существу, дружеские культурные связи между русскими и арабами приобрели характер общественного явления, начиная с деятельности Палестинского общества.
Мировая война существенным образом изменила деятельность Палестинского общества. Прекратились паломнические путешествия, жизнь в школах Общества замерла. Его сотрудники в Сирии и Палестине оказались в бедственном положении. Но сборы в пользу Палестинского общества продолжались, исправно выходили его «Сообщения», подготавливались к изданию выпуски «Палестинского сборника». Палестинское общество готово было расширить свою деятельность, но исторические события 1917 г. внесли в его жизнь самые радикальные перемены.
18 марта 1917 г. совет Общества принял следующее решение: «Ввиду последовавших изменений в государственном строе России признать впредь именование Общества „Православным Палестинским обществом“». Обращаясь в епархиальные отделы, к уполномоченным и служащим, совет просил их руководствоваться уставом 1882 г. До этих событий действовал устав 1889 г., который отличался от предыдущего по сути только тем, что в нем Палестинское общество именовалось Императорским. После низложения династии этот эпитет терял свой смысл. 26 марта подала в отставку великая княгиня Елизавета Федоровна. Она возглавляла Общество после смерти мужа, великого князя Сергия Александровича, т. е. с 1905 г. 6 апреля отставка была принята с выражением признательности и благодарности. Тогда же в Совет вошел академик Б. А. Тураев.
9 апреля на общем собрании председателем Палестинского общества был избран князь А. А. Ширинский-Шихматов, который и возглавлял его до своей эмиграции. В последний раз он вел совет 27 декабря 1917 г., а 5(18) октября 1918 г. «ввиду продолжающегося доселе отсутствия из Петрограда председателя Общества А. А. Ширинского-Шихматова и невозможности в настоящее время установить с ним более или менее правильные сношения» Совет просил вступить во временное исполнение обязанностей председателя — «старейшего члена совета» академика В. В. Латышева. До своей кончины 2 мая 1921 г. В. В. Латышев возглавлял Палестинское общество, хотя, по-видимому, и не был избран общим собранием, как того требовал устав[78].
В связи с революционными событиями за Палестинским обществом осталась одна лишь функция — научная, роль же науки (даже в годы гражданской войны, интервенции, разрухи, голода) оставалась все еще вне сомнений. Сразу после революции самим ходом событий Палестинское общество превратилось в сугубо научное предприятие, и для научной общественности важность и перспективность его будущей деятельности была очевидной. Сами ученые энергично добивались его утверждения. Именно это обстоятельство и позволило такому необычному в условиях новой России учреждению, как Палестинское общество, выжить и укрепиться. Но далось это тем не менее нелегко.
Общество могло быть признано, прежде всего, утверждением его устава. В соответствии с известным декретом Совета Народных Комиссаров от 23 января 1918 г. «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» и в соответствии с относящимися к этому декрету разъяснительными документами был разработан новый устав Русского Палестинского общества (именно так решено было называть организацию). Цели Общества были сформулированы в § 1:
Для достижения своих целей, говорилось далее в уставе, Общество, в зависимости от имеющихся в его распоряжении денежных средств, принимает следующие меры:
Средства должны были поступать от ежегодных и единовременных взносов, доброхотных пожертвований от сочувствующих целям Общества лиц и учреждений, сюда вливались доходы от принадлежащих Обществу предприятий и недвижимости в России и за ее пределами, также суммы от продажи изданий Общества.
Далее следовали пункты, касающиеся организационной структуры — права и обязанности членов Общества, порядок собраний, деятельность совета Общества, должностные лица и пр.
25 сентября 1918 г. все необходимые документы были направлены в Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Рождественского района Петрограда. Но Совет, по-видимому, мог высказаться лишь по поводу дозволенности или недозволенности текущей деятельности Общества. Между тем Палестинское общество всячески стремилось найти свое место в системе научных учреждений, органически вписаться в нее.
Направив устав в Рождественский Совет, Палестинское общество (в октябре 1918 г.) поручило В. В. Латышеву представить этот документ также конференции, т. е. общему собранию Академии наук. К уставу была приложена записка академика Б. А. Тураева, где он характеризовал путь, пройденный Обществом, отмечал, что его научная деятельность не прекращалась и во время войны. «Но, уделяя внимание научной деятельности по вопросам палестиноведения в пределах России, Общество в то же время зорко следит за развивающимися на Ближнем Востоке мировыми событиями и с нетерпением ожидает окончания жестокой кровавой борьбы и того счастливого момента, когда, наконец, наступит братское общение среди всех народов мира, и Палестина вновь сделается ареною для мирной деятельности и научной работы. Палестинское общество сознает, что ему предстоит огромный труд по восстановлению прерванной на время войны деятельности: прежде всего придется позаботиться о дальнейшей судьбе находящихся на местах — в Сирии и Палестине — многочисленных служащих Общества как русских, так и туземцев, а затем домогаться, при содействии Советской Федеративной Республики, признания за Обществом прав на принадлежащие ему в Палестине земельные имущества и ценные здания». Проект устава, который представлен на рассмотрение и утверждение в Народный Комиссариат просвещения Союза Коммун Северной области, «с полной определенностью и ясностью очерчивает круг деятельности Общества и выясняет его цели и задачи, которые будут проводиться им в жизнь по наступлении мирного времени»[79].
Тем временем группа академиков, «в течение свыше 25 лет находящаяся в тесном контакте с Палестинским обществом по вопросам научного палестиноведения», обратилась с заявлением о положении Общества. Заместитель председателя Совета Коммун Северной области «предписанием по НКП (Народный Комиссариат Просвещения.— К. Ю.) от 24 октября 1918 г. предложил Российской Академии наук принять срочные меры к ограждению научного имущества Палестинского общества от каких-либо случайностей революционного времени»[80]. Этот документ (№ 1463) упомянут в протоколе заседания совета Общества от 12 июля 1919 г. Из протокольной записи явствует, что Совет Коммун предложил Академии наук принять Палестинское общество в свое ведение[81]. Об этом ходатайствовало само Общество. Обращаясь к конференции с просьбой направить в совет в качестве его члена одного представителя от Академии, Общество в то же время заявляло о своем желании числиться при Российской Академии наук. Соответствующее письмо было направлено 14 марта 1919 г.[82]. К этому времени наименование Общества несколько изменилось, уже в протоколе заседания совета от 16 декабря 1918 г. оно обозначается как «Российское» (а не «Русское») Палестинское общество. Заголовок устава был изменен: «Устав состоящего при Российской Академии наук Российского Палестинского общества»[83].
Итак, Палестинское общество направило свой устав в Петроградский Совет и в Академию наук, туда же адресовало документы с поправками, касавшимися наименования Общества, и ожидало утверждения в качестве организации.
19 октября 1919 г. правитель дел В. Д. Юшманов доложил совету Общества, что из Петроградского Совета поступило удостоверение: согласно определению Подотдела Гражданских дел Отдела Управления Петроградского Совета от 29 августа общество под названием «Российское Палестинское общество» внесено в «Реестр Обществ и Союзов» под № 17 [84].
Следующим по времени актом признания было отношение Правления Объединенного Совета научных учреждений и высших учебных заведений от 8 мая 1920 г. о том, что оно «признало Палестинское общество научным учреждением и включило в число членов Совета». По решению совета Палестинского общества его представителем в Объединенном Совете был назначен правитель дел В. Д. Юшманов[85].
Поступило, наконец, извещение непременного секретаря Академии наук (им был в те годы акад. С. Ф. Ольденбург) от 17 апреля и от 11 мая 1920 г. «о состоявшемся постановлении Отделения исторических наук и филологии иметь в составе совета Российского Палестинского общества своего представителя и об избрании таковым академика Бориса Александровича Тураева». Что же касается желания РПО числиться при Академии наук, то в журнале заседаний совета сказано: ответа на письмо не последовало86; но «из частного сообщения непременного секретаря Академии С. Ф. Ольденбурга стало известно, что конференция Академии наук не признала возможным исключительно по принципиальным соображениям (т. е., очевидно, вне какой-либо связи с личностями.— К. Ю.) принять Палестинское общество в свое ведение»[87]. И в то же самое время в архиве имеется выписка из протокола заседания Правления Российской Академии наук от 31 декабря 1921 г., которая гласит: «п. 1. Слушали: выписку из протокола ОС (общего собрания.— К. Ю.) от 10/XII (отнош. 28/XII № 1781) с постановлением одобрить предложение вице-президента — приравнять председателя Палестинского общества к академикам, заведующим учреждениями, а ученого секретаря Общества — к ученым секретарям научных учреждений Академии. Постановили: исполнить»[88].
Итак, Палестинское общество было признано в качестве легального учреждения, типографским способом (в старой орфографии) был издан устав Общества. По сравнению с вариантом, представленным в 1918 г., особых изменений он не претерпел.
По характеру своей деятельности послереволюционное Палестинское общество было учреждением академического типа, хотя связь с Академией наук не получила достаточного формального выражения. Оставаясь внешне за пределами какой-либо научно-организационной структуры, полностью узаконенной в условиях советской власти, Общество оказалось под угрозой закрытия. Так, в конце июня 1921 г., когда председателем Общества был избранный незадолго до этого академик Ф. И. Успенский, ЧК опечатала помещения Общества по Мытнинской ул., 10. Ф. И. Успенский составил специальную записку, в которой обрисовал научную деятельность Общества и его права как владельца имуществ за рубежом. Из изложенного ясно,— заключал автор записки,— что «постигшее Палестинское общество несчастье в конце июня сего года, выразившееся в наложении печатей на помещение Общества, в арестовании заведующего домом и делами Общества В. Д. Юшманова и в изъятии части книг и связок архивного материала и текущих дел, послужило главным мотивом к распространению в начальственных петроградских кругах по народному просвещению того взгляда, что Палестинское общество есть мертвое учреждение, лишенное работы и жизнеспособности. Оно насильственно лишено права на деятельность и настоящей запиской пытается снять с себя незаслуженный упрек и вместе с тем объяснить, что не нам с нашей убогой культурой посягать на закрытие таких научных учреждений, которые показали свою жизнедеятельность, принеся народу и науке существенную пользу, и это — на заграничном театре, в честном и успешном единоборстве с иностранцами <…>. Будем надеяться, что Советское правительство не наложит руку на полезное в государственном отношении русское народное дело в Палестине и разрешит Палестинскому обществу продолжать его деятельность согласно с новым уставом»[89].
К хлопотам подключилась и Академия наук, уполномочила троих своих членов, академиков Ф. И. Успенского, П. К. Коковцова и В. И. Вернадского, обсудить меры к возобновлению деятельности Общества[90]. Но только 3 апреля 1922 г. секретарь РПО А. Н. Акимов смог доложить «о сделанных им шагах перед ЧК о снятии печатей с помещения Палестинского общества, увенчавшихся, наконец, успехом»[91].
В ведение Палестинского общества перешли также школы, основанные (под эгидой России) до его учреждения.
Русских преподавателей не хватало. Оказавшись в сложных, непривычных условиях, не умея приспособиться к местной пище и не мирясь с отсутствием гигиены, молодые учительницы иной раз не выдерживали и возвращались на родину, о чем сообщал в своих письмах А. Е. Крымский [19]. Палестинское общество видело выход в подготовке учителей из местных жителей, для чего в 1886 г. в Назарете был открыт пансион. В 1898 г. он был преобразован в мужскую учительскую семинарию. В Бейт-Джале в октябре 1890 г. был открыт женский пансион, который в дальнейшем также был обращен в семинарию.
Палестинское общество вынуждено было считаться с традициями арабского Востока и во многих случаях сохраняло местную систему обучения, восходящую к седой древности. Учителя, также местные, заставляли школьников зазубривать книгу наизусть и мерили знания количеством выученных таким способом страниц. При такой системе только способные или особо усердные школьники могли продвигаться вперед, остальные по несколько лет сидели в одной группе.
Что же представляли собой эти школы? Вот впечатления В. Н. Хитрово, в течение 1884 г. долгое время бывшего в Палестине, о школе, основанной на местной традиции:
«Я посетил три наши школы: в Кефр-Ясифе, в Рамэ и Мжделе, не только посетил, но и проэкзаменовал всю сотню мальчиков, в ней учащихся. Лучшею оказалась Кефр-Ясифская, затем идет Мждельская, а потом в Рамэ. Лучшею по успехам и, значит, по способностям учителей, но по числу учеников первою стоит школа в Рамэ, где их больше 60, в остальных двух, в Кефр-Ясифе и Мжделе, около 20 в каждой. Школу в Шаджаре я не смог посетить, приходилось ехать совсем в сторону и потерять два дня. В сущности, она не должна отличаться от остальных. В действительности они существуют и во всех учится до 120 мальчиков — это факт. Мало того, наши школы не только не хуже патриарших, но комиссия, осматривавшая школы от имени патриарха в августе или сентябре этого года (1884 г.— К. Ю.) нашла нашу Мждельскую школу лучшею из всех ею осмотренных, и таким образом мы могли бы быть довольны. Но если взять эти школы, без всякого сравнения, а каждую отдельно, то мы должны сознаться, что они стоят на очень низкой ступени. Чтобы дать понятие, как идет учение, скажу, что в последовательном порядке даются детям для чтения букварь, Псалтирь, Октоих, Фаред и сборник рассказов [20]. Казалось бы, что прошедший букварь и Псалтирь может читать все до Библии включительно. Ничуть не бывало, и только дошедший до Евангелия может читать бегло арабскую духовную книжную печать. Мне случалось видеть мальчиков, бегло читавших Октоих и не могущих читать Псалтирь или ту часть ее, которую они не проходили. Это объясняется <тем>, что самое чтение учится в зубрежку. Те страницы Псалтири, которые они прошли, они читают бегло, рядом страница, но которую они не зазубрили, они еле разбирают. Литературный язык начинается тем же порядком с Фареда и продолжается сборником рассказов; только читающий сей последний может читать всего Фареда, но читающий 10 страниц Фареда не может читать 11-ю и 12-ю страницы того же Фареда, а тем более сборник рассказов. Относительно письма успехи лучше и самая система целесообразнее: начинают на аспидной доске, потом на оловянной разведенною известью и, наконец, на бумаге (конечно, эта постепенность — дело экономии на бумаге). Затем идет арифметика, и первые четыре правила знают почти твердо и сознательно. Что касается до Закона Божия или, вернее, катехизиса, географии и грамматики, то все это преподается даже раньше Фареда, и все это знается великолепно, если вы спросите по вопросам в книжке, но только вы сделаете вопрос не по книжке или в разбивку, и весь класс становится втупик. Явное и полнейшее долбление без всякого на то развития, но и старания к сему последнему. Об истории никакого понятия не имеется даже и Священной. Что же вам сказать о пресловутом французском языке, преподаваемом в Рамэ? Не могу сказать, чтобы это был миф, потому что есть три-четыре воспитанника, которые не только читают, но и пишут. Результат тот, что они привыкают и узнают латинский алфавит и заучивают несколько слов. Подводя общий итог, следует сознаться, что в этих школах при этой системе выучиваются действительно читать, писать, первым 4 правилам арифметики и молитвам, все это по-арабски. Французский же язык есть чисто пуф и больше ничего [21]. Но и при этом я бы находил, что школы эти достигают, как первоначальные сельские, своей цели, если прибавить знание Священной истории и если бы у них были книги для чтения, за отсутствием которых им приходится забывать самое чтение в очень скором времени или переходить на чтение католических и протестантских книжек…» [22].
В то же время получала распространение и русская система обучения. Она предполагала определенную учебную программу, составленную на весь учебный год. По ее усвоении, после сдачи зачета ученик переводился в следующий класс [23]. Вот впечатления, вынесенные учеником школы второго типа с русской системой обучения. В эту школу он попал, проучившись какое-то время в обычной арабской школе.
«Жители Ливана в те времена, когда страна была османской провинцией, привыкли к тому, что Россия была традиционной покровительницей православных, Франция — маронитов, Англия — протестантов и друзов, а Турция — мусульман. Но Россия превзошла своих соперниц, потому что открывала бесплатные школы для православных Палестины, Сирии и Ливана, и эти школы по своим программам и организации соответствовали новейшему образцу. В каком городе будет открыта русская православная школа, обусловливалось лишь суммой пожертвований на постройку здания, подходящего для школы. Учителя, книги, тетради, чернила и карандаши, мебель и содержание администрации школы — все это было бесплатно.
Православные крестьяне Бискинты (деревни в Ливане.— К. Ю.) пожертвовали щедро. Тот, кто не жертвовал деньгами, вносил свою лепту работой мускулов. Прошел всего год с небольшим, и здание было готово. Огромное, крытое черепицей, оно стояло на берегу ручья, бушевавшего зимой и молчавшего летом. Перед зданием устроили площадку для игр и поделили здание так, что первый этаж отвели маленьким — детскому саду, а во втором этаже в центре был большой зал, по сторонам которого было шесть комнат для занятий, пронумерованных от 1 до 6.
Это было в 1899 г. Первый раз за свою историю узнала Бискинта, что такое образцовая школа, в первый раз в ее истории девочки стали учиться с мальчиками. В школе было пять учителей и три учительницы, во главе стоял директор, окончивший русскую учительскую семинарию в Назарете и Палестине и изучавший педагогику и руководство школой. В первый раз мы почувствовали, что мы в школе, где есть программа и порядок. Программа по арабскому чтению была основана на книге покойного Джурджиса Хаммам под названием „Ступени чтения“. Это книга в четырех частях, начинающаяся с алфавита и кончающаяся отрывками художественной прозы и поэзии, древней и новой, и все это с иллюстрациями. К сожалению, теперь эта книга совершенно забыта и заменена в школах множеством других, в большинстве своем гораздо ниже ее по качествам. Программа по чтению была согласована с программой постепенного изучения грамматики, так, чтобы окончивший ее овладел морфологией и синтаксисом арабского языка. Арабский язык пользовался особым вниманием. Также и арифметика. Язык и арифметика изучались в первую очередь.
География, история и естествознание — во вторую. Основы русского языка — в третью. Мало кто, окончив школу, мог бегло читать по-русски или понимал больше, чем несколько слов. Остальные иностранные школы в Ливане, напротив, заботились и заботятся об обучении европейским языкам много больше, чем об обучении арабскому языку. Программа предусматривала также занятия физкультурой и пением, и прогулки, которые совершали ученики и ученицы со своими учителями и учительницами хотя бы раз в неделю.
Занятия продолжались с 8 утра до полудня и с двух до четырех после полудня, исключая среду и субботу, когда занятия были только до полудня. Урок длился 50 минут, 10 минут отводилось на отдых и игры. Об этих перерывах нас оповещал директор маленьким колокольчиком, и мы их очень любили…» [24].
Православные крестьяне Бискинты (деревни в Ливане.— К. Ю.) пожертвовали щедро. Тот, кто не жертвовал деньгами, вносил свою лепту работой мускулов. Прошел всего год с небольшим, и здание было готово. Огромное, крытое черепицей, оно стояло на берегу ручья, бушевавшего зимой и молчавшего летом. Перед зданием устроили площадку для игр и поделили здание так, что первый этаж отвели маленьким — детскому саду, а во втором этаже в центре был большой зал, по сторонам которого было шесть комнат для занятий, пронумерованных от 1 до 6.
Это было в 1899 г. Первый раз за свою историю узнала Бискинта, что такое образцовая школа, в первый раз в ее истории девочки стали учиться с мальчиками. В школе было пять учителей и три учительницы, во главе стоял директор, окончивший русскую учительскую семинарию в Назарете и Палестине и изучавший педагогику и руководство школой. В первый раз мы почувствовали, что мы в школе, где есть программа и порядок. Программа по арабскому чтению была основана на книге покойного Джурджиса Хаммам под названием „Ступени чтения“. Это книга в четырех частях, начинающаяся с алфавита и кончающаяся отрывками художественной прозы и поэзии, древней и новой, и все это с иллюстрациями. К сожалению, теперь эта книга совершенно забыта и заменена в школах множеством других, в большинстве своем гораздо ниже ее по качествам. Программа по чтению была согласована с программой постепенного изучения грамматики, так, чтобы окончивший ее овладел морфологией и синтаксисом арабского языка. Арабский язык пользовался особым вниманием. Также и арифметика. Язык и арифметика изучались в первую очередь.
География, история и естествознание — во вторую. Основы русского языка — в третью. Мало кто, окончив школу, мог бегло читать по-русски или понимал больше, чем несколько слов. Остальные иностранные школы в Ливане, напротив, заботились и заботятся об обучении европейским языкам много больше, чем об обучении арабскому языку. Программа предусматривала также занятия физкультурой и пением, и прогулки, которые совершали ученики и ученицы со своими учителями и учительницами хотя бы раз в неделю.
Занятия продолжались с 8 утра до полудня и с двух до четырех после полудня, исключая среду и субботу, когда занятия были только до полудня. Урок длился 50 минут, 10 минут отводилось на отдых и игры. Об этих перерывах нас оповещал директор маленьким колокольчиком, и мы их очень любили…» [24].
Автор этих строк — ливанский писатель Михаил Нуайме (родился в 1889 г.).
«Редко кто из окончивших школу Палестинского общества мог безупречно правильно читать по-русски. Наши знания русского языка были ограничены, но мы учили наизусть стихотворения», — вспоминает окончившая подобную же школу арабка из Ливана, впоследствии известный ученый-арабист К. В. Оде-Васильева [25]. Ее впечатления созвучны тем, которые вынес Михаил Нуайме. Таким образом, начальные учебные заведения Палестинского общества были в полном смысле национальными школами, и они в свою очередь сыграли определенную роль в укреплении арабского национального самосознания.
Физическое воспитание предусматривало игры для самых младших и гимнастику для старших. Как отмечали обследователи, любимой игрой мальчишек была чехарда.
Школьники приобретали также трудовые навыки: знакомились с садоводством и огородничеством, приобщались к столярному делу и переплетному ремеслу. Девочки занимались шитьем, рукоделием [26]. «Кружева, вязанию которых учились в школах девочки, очень дорого ценились. Они вязались простой иголкой и были очень изящны. Это давало тогда заработок женщинам, как дает его и сейчас» [27].
Младший класс начальной школы был своеобразным детским садом, куда поступали малыши от 3 до 6 лет. Согласно отчету о школах Галилеи, учительнице младших классов надо было вымыть, причесать, накормить, посадить на рогожку и занять какой-нибудь игрой каждого ребенка. Среди малышей то и дело возникали ссоры и слышался плач. Учительнице частенько приходилось выходить с тем или иным ребенком из класса и при этом не ослабить наблюдения за другими группами школьников [28]. «Прием в сад не был ограничен, а в нем работала всего одна учительница. Лишь впоследствии я поняла, какой у нее был адский труд. Детей трех-пяти лет было больше 40, надо было за всеми последить, всех занять. Половина этих детей обычно засыпала на циновках» [29],— вспоминает К. В. Оде-Васильева.
Добавим, что в школах Палестинского общества физические наказания не применялись. О местной же практике этого вида педагогического воздействия можно составить представление по воспоминаниям Михаила Нуайме, вынесенным из обычной арабской школы:
«Я слышал о школе многое. Там розги. Там „фалак“. А что это такое — лучше всего объясняется в большом словаре: „Это палка, к обоим концам которой привязана веревка. Ноги провинившегося продеваются в эту петлю, затягиваются, и по ним бьют“. Один раз я чуть не попробовал „фалак“ <…>. Учитель приказал мне лечь на землю на спину и затянул „фалак“ на моих ногах, но раздумал и пожалел меня. Мое хорошее поведение и прилежание сыграли свою роль, и он ограничился тем, что поругал меня, словно могущество Божье упрекало одного из рабов своих» [30].
Средних школ при Палестинском обществе не было, но, как было уже сказано, действовали две учительские семинарии. Мы располагаем прекрасным описанием Назаретской женской семинарии, вышедшим из-под пера выпускницы, поступившей учиться в 1900 г. — уже упомянутой К. В. Оде-Васильевой (перед этим она окончила двухлетнюю школу Палестинского общества). Семинария находилась в Бейт-Джале, горном селении с христианским населением, выращивавшим инжир и виноград.
«Наша семинария была расположена на вершине горы и окружена высокой стеной, точь-в-точь как древние монастыри. Ворота были всегда на замке. Семинария имела два двухэтажных корпуса, соединенных висячим коридором. В одном корпусе на верхнем этаже жили педагоги, а в нижнем размещались классы начальной школы, другой корпус занимали семинаристки. Спальни были в верхнем этаже, а в нижнем — столовая, классы, библиотека и приемная начальницы. Недалеко от этих корпусов находились всякие хозяйственные помещения, кухня, пекарня, прачечная и даже коровник. Семинария имела свое хозяйство. Небольшая чудесная масличная роща служила для девочек местом ежедневных прогулок; но на маленький фруктовый сад мы всегда смотрели с тоской, так как не имели права туда входить. Зато цветник был нашей гордостью. Каких только цветов не было в нем, и каких только ароматов недоставало! От скромной фиалки до чудесной лилии и пышных роз, цветущих гроздьями и отдельными головками, всех оттенков и дивных ароматов! Ромашка, посаженная по бокам парадного въезда, была выше человеческого роста.
Училось обыкновенно в семинарии всего человек 40. Вначале срок обучения в ней был 6 лет, впоследствии стал 8. Два последних года были специально посвящены изучению педагогических наук, методике преподавания и практике преподавания в школах.
Бытовые условия были лучше тех, в которых мы жили дома. Каждая девочка имела кровать, шкафчик и определенный комплект белья и одежды. При спальных комнатах были обширные умывальные комнаты. Классные комнаты были большие, светлые, их окна смотрели в сад. Из мужчин мы имели трех неизменных лиц: священника — преподавателя Закона Божия, преподавателя арабского языка — шестидесятилетнего старика, и сторожа. Начальница и учительницы, за исключением двух-трех, были все русские. Преподавание велось на русском языке с третьего курса. Наши педагоги были большей частью молодые, кого из них привлекла экзотика, кого — Святая Земля, а кого любовь к делу, а таких было большинство. Мы, ученицы, жили очень дружно со своими педагогами, кроме знаний, они многому научили нас, что обогащало нашу жизнь, делало ее содержательной, интересной. Мы всегда были им благодарны. За время своего пребывания в семинарии сменилась начальница. Первая была пожилая, она скорее была воспитательницей, чем педагогом. Учебным процессом мало интересовалась, зато учила нас хозяйничать. Мы ходили на кухню, в пекарню, в прачечную и даже в коровник. При ней я училась два первых года. Вторая начальница была с высшим образованием, и сразу взялась за пересмотр учебных программ, в которые были включены геометрия, физика, химия и история халифата. Последний предмет был главной заслугой начальницы. Спустя много лет я поняла значение этого человека и на всю жизнь осталась ей благодарной и признательной, хотя мы друг друга недолюбливали…» [31].
Училось обыкновенно в семинарии всего человек 40. Вначале срок обучения в ней был 6 лет, впоследствии стал 8. Два последних года были специально посвящены изучению педагогических наук, методике преподавания и практике преподавания в школах.
Бытовые условия были лучше тех, в которых мы жили дома. Каждая девочка имела кровать, шкафчик и определенный комплект белья и одежды. При спальных комнатах были обширные умывальные комнаты. Классные комнаты были большие, светлые, их окна смотрели в сад. Из мужчин мы имели трех неизменных лиц: священника — преподавателя Закона Божия, преподавателя арабского языка — шестидесятилетнего старика, и сторожа. Начальница и учительницы, за исключением двух-трех, были все русские. Преподавание велось на русском языке с третьего курса. Наши педагоги были большей частью молодые, кого из них привлекла экзотика, кого — Святая Земля, а кого любовь к делу, а таких было большинство. Мы, ученицы, жили очень дружно со своими педагогами, кроме знаний, они многому научили нас, что обогащало нашу жизнь, делало ее содержательной, интересной. Мы всегда были им благодарны. За время своего пребывания в семинарии сменилась начальница. Первая была пожилая, она скорее была воспитательницей, чем педагогом. Учебным процессом мало интересовалась, зато учила нас хозяйничать. Мы ходили на кухню, в пекарню, в прачечную и даже в коровник. При ней я училась два первых года. Вторая начальница была с высшим образованием, и сразу взялась за пересмотр учебных программ, в которые были включены геометрия, физика, химия и история халифата. Последний предмет был главной заслугой начальницы. Спустя много лет я поняла значение этого человека и на всю жизнь осталась ей благодарной и признательной, хотя мы друг друга недолюбливали…» [31].
В 1908–1910 гг. большое путешествие по Палестине, Сирии, Ливану совершил Игнатий Юлианович Крачковский — оставленный при Петербургском университете для подготовки к профессорскому званию арабист, впоследствии ставший одним из светил отечественного востоковедения. В дневнике он не раз отмечал свои встречи с преподавателями школ Палестинского общества [32]. Тогда же он познакомился с Культум Оде — К. В. Оде-Васильевой [33]. Эти встречи твердо запечатлелись в памяти ученого, и спустя многие годы он писал в своей книге «Над арабскими рукописями»: «Попадая в какую-нибудь деревушку на Ливане, я, прежде всего, осведомлялся, нет ли по соседству „Медресе Москобите“ — русской школы и поскорее стремился побывать там. Я хорошо знал, что не встречу русских учителей — они жили обыкновенно только в больших городах — Бейруте, Триполи, Назарете. Очень редко можно было видеть и учителей-арабов, бывавших в России, но я знал, что детишки, если я случайно зайду в класс, вставая, нараспев произнесут „здра-авствуйте“ <…>. Я знал, что, услыхав про мое происхождение, меня окружат, немного дичась на первых порах, черноглазые учителя или учительницы и расспросам не будет конца. Более храбрые иногда переходили на русский язык, звучавший с каким-то трогательным акцентом в устах, привыкших с детства к другой фонетике. Часто встречал я, однако, педагогов, настолько свободно владевших языком, что приходится удивляться, как они могли в такой степени его усвоить, никогда не покидая родины. Если не все они с легкостью говорили, то все хорошо знали и выписывали журнал „Нива“, у каждого можно было увидеть в комнате томики Тургенева или Чехова, даже только что начавшиеся появляться томики „Знания“, а иногда такую литературу, которая в самой России считалась запрещенной» [34].
Школьное дело было в центре внимания Палестинского общества. Направлявшиеся из России инспекторы досконально знакомились с его постановкой, отчеты систематически публиковались. В школах находили применение многие новые методы педагогики. По мнению И. Ю. Крачковского, школы в Палестине и Сирии, которые курировало Палестинское общество, часто оказывались по своим педагогическим установкам выше богато оборудованных учреждений разных западноевропейских или американских миссий [35]. Разумеется, и в этой области, как и везде, происходила борьба передового с отжившим, неудовлетворительным. Сам И. Ю. Крачковский, будучи хорошо осведомлен о постановке школьного дела не только в Палестинском обществе, но и в учебных заведениях других ведомств, подал специальную записку. Несмотря на сопротивление части специальной Палестинской комиссии, прибывшей для инспектирования школ, записка И. Ю. Крачковского прошла почти целиком. Как отмечал в дневнике И. Ю. Крачковский: «Крайне приятно, что удалось пробить хоть первую брешь в Палестинском обществе» (19 марта 1910 г.) [36].
Культурное возрождение, которое переживают арабы в новое и новейшее время, в известной степени является результатом соприкосновения двух культур, местной и европейской. Определенный вклад внесли в этот процесс и преподаватели, прибывшие из России на Ближний Восток по приглашению Палестинского общества.
Некоторые преподаватели стали впоследствии известны своими учеными трудами. Учитель Назаретской семинарии, преподававший здесь два года, Д. В. Семенов — автор «Хрестоматии по сирийскому диалекту» (арабского языка). Учительница М. М. Измайлова стала одним из первооткрывателей арабского диалекта в Средней Азии [37].
Заслуживает внимания отзыв выпускницы Палестинской школы К. В. Оде-Васильевой об одной из преподавательниц школы Е. И. Голубевой:
"Я хочу воздать должное человеку, который познакомил нас, арабских девочек, с историей арабов,— Елизавете Ивановне Голубевой, дочери рязанского священника. Она, как и все наши учителя и воспитатели, стремилась привить нам любовь к нашему языку, литературе, к народу. Она нашла возможным изучить историю халифата и прочесть нам двухгодичный курс по этому предмету" [38].
Отметим, что, не будучи учителями, в разработке программ и инструкций для школ участвовали такие крупные ученые, как А. А. Дмитриевский, Н. А. Медников и И. Ю. Крачковский.
История школ Палестинского общества может стать предметом самостоятельного исследования, что позволит заполнить некоторый пробел в изучении отечественной педагогики.
В школах и семинариях Палестинского общества выросла большая часть арабской, местной интеллигенции, одним из представителей которой является прозаик и критик Михаил Нуайме. Недавно в русском переводе вышла его книга воспоминаний «Мои семьдесят лет», в которой описываются годы учебы в Назаретской семинарии и в Полтавской духовной семинарии. М. Нуайме состоял в переписке с И. Ю. Крачковским, который был высокого мнения о литературном даровании своего корреспондента. В июне 1966 г. М. Нуайме участвовал в работе Всесоюзной конференции по семитским языкам в Тбилиси [39]. В 1967 г. профессор Восточного факультета Ленинградского государственного университета А. А. Долинина встретилась с М. Нуайме в Бейруте. Он вел беседу на отменном русском языке.
Товарищами М. Нуайме по Назарету были известные писатели Масих Хаддад и Насиб Арида. Воспитанником Назаретской семинарии был сирийский писатель Халиль Бейдас, переводчик Пушкина, Гоголя, Чехова. М. Нуайме вспоминает своих учителей Г. Фотие и Антуана Баллана. Первый был знатоком арабского языка, известно его сочинение по метрике арабской поэзии. Второй вошел в литературу как переводчик Толстого, Чехова, Лескова, Горького [40].
Надо сказать, наконец, что воспитанники школ Палестинского общества пополнили ряды и нашей научной интеллигенции. Среди них несколько весьма известных имен. К. В. Оде-Васильева вела большую научную и преподавательскую работу в вузах Москвы и Ленинграда, в последние годы жизни была профессором в Московском институте международных отношений. Воспитанник Назаретской семинарии Тауфик Кезма окончил Киевскую духовную академию и вошел в науку как автор ряда востоковедческих работ, среди них пособия по арабскому языку. П. К. Жузе по окончании Назаретской семинарии был направлен в Казанскую духовную академию. В России он создал учебник русского языка для арабов, составил русско-арабский словарь, в последние годы жизни работал в Баку, переводил на русский памятники арабской классической литературы. А. Ф. Хащаб после этой же семинарии получил высшее светское образование (окончил факультет восточных языков Петербургского университета в период его расцвета) и до 1919 г. читал там курс арабского языка.
По существу, дружеские культурные связи между русскими и арабами приобрели характер общественного явления, начиная с деятельности Палестинского общества.
2
Деятельность Палестинского общества по обозначенным выше направлениям протекала в исторически определенных условиях дореволюционной России и носила неповторимый характер. Эта деятельность принадлежит истории — истории отечественной и истории тех народов, среди которых она разворачивалась. Актуальность ее во многом утрачена. Но с Палестинским обществом связана славная страница отечественной науки, и ее достижения унаследованы наукой сегодняшней. Во всяком случае, наша наука стремится всячески сохранить преемственность по отношению к тем достижениям научного исследования, которое проводилось под сенью Общества.
Для того, чтобы правильно оценить эти достижения, необходимо вспомнить, что во второй половине XIX в. в России сложилась собственная школа, вернее сказать,— школы научного востоковедения. Развитие знаний в этой области диктовалось различными обстоятельствами. Россия граничит на огромном протяжении с рядом восточных государств, что само по себе стимулирует собирание и осмысление знаний о них. В состав Российской империи входило множество восточных народов — со своим языком, своей культурой, своей религией. Но востоковедение развивалось и как ответ на общекультурные задачи, которые стояли перед русским обществом в XIX в.
В России появилось несколько центров востоковедения, главными из которых были Петербург и Москва. В Петербурге — факультет восточных языков университета и Азиатский музей, в Москве — Лазаревский институт. Ближневосточная проблематика занимает в их деятельности большое место, исследования в этой области находят всеобщее признание.
Наряду с востоковедением к концу XIX в. огромных успехов достигло византиноведение. Актуальность его определялась тем, что Православие в Россию пришло из Византии, византийские источники содержат множество данных (часто уникальных) о древней истории Руси. Древняя русская культура развивалась в ее широких, многообразных связях с византийской. Но, как и в случае с востоковедением, не меньшую роль играли здесь и общекультурные задачи. Основанный в 1894 г. «Византийский временник» (издание которого продолжается и поныне) сразу по выходе приобрел значение международного журнала. Русская византистика к концу столетия обрела мировую славу. Одной из характерных черт отечественного византиноведения был глубокий интерес к проблемам славистики и востоковедения. Подчас даже трудно проследить границу между названными дисциплинами, ныне эта черта особенно бросается в глаза.
Высокий уровень этих дисциплин в целом определил и критерии для оценки отдельных достижений. Применительно к ним следует трактовать и успехи тех исследовательских направлений, которые определились в рамках Палестинского общества. Ведь научная деятельность Палестинского общества осуществлялась в первую очередь в русле отечественного востоковедения и отечественного византиноведения.
Как протекала научная жизнь в Палестинском обществе? Наиболее непосредственным образом она реализовалась в тех докладах, которые оглашались на заседаниях и привлекали широкую аудиторию. Но в собственно ученой среде полного удовлетворения не было. 11 апреля 1900 г. состоялось Собеседование по научным вопросам, касающимся Палестины, Сирии и сопредельных с ними стран. Присутствовали В. В. Латышев (классик и византиновед, исследователь Северного Причерноморья в античную эпоху), П. К. Коковцов (гебраист и семитолог), Н. А. Медников (арабист, по поручению Палестинского общества изучал документы об арабском завоевании Палестины), В. Р. Розен (крупнейший русский арабист, председатель Восточного отделения Русского Археологического общества, декан Факультета восточных языков), М. И. Ростовцев (археолог и историк), Я. И. Смирнов (археолог и историк искусства), Б. А. Тураев (египтолог), В. Н. Хитрово (секретарь Палестинского общества, интересовавшийся широким кругом проблем, касающихся палестиноведения).
П. К. Коковцов [41] поставил вопрос о целенаправленном изучении Палестины, об археологической работе на месте. Он настаивал на регулярных занятиях ученого отдела Общества, на допуске к нему на льготных условиях ученых (напомним, что членами Общества становились люди, уплачивавшие определенный взнос, который был не всем по карману. Научное исследование, полагал оратор, должно быть в большей мере введено в жизнь общества, чем это имеет место в настоящее время. «Я позволю себе думать,— заключил свое выступление П. К. Коковцов,— что, если бы путем тех или иных изменений в жизни ученого отделения Императорского Православного Палестинского общества занятия этого отделения могли, кроме чисто издательской деятельности, выражаться в систематических и живых совещаниях представителей отдельных дисциплин, входящих в состав палестиноведения, причем обсуждались бы совместно и выдающиеся археологические и научно-литературные новости, касающиеся Палестины и прилегающих к ней стран, равно как и читались бы самостоятельные рефераты по разным вопросам научного палестиноведения, то этим мог бы быть дан сильнейший толчок и к русскому самостоятельному археологическому изучению Палестины. Последнее могло бы таким путем постепенно получить и у нас, в России, желательное развитие, так что русской археологии не пришлось бы краснеть за полное пренебрежение к стране, которая меньше всех стран на свете этого заслуживает и, вместе с тем, особенно дорога русскому народу. Широкая научная программа, которую поставило себе Императорское Православное Палестинское общество вместе с громадным историческим интересом стран <…> обеспечивает самое живое участие в будущей деятельности ученого отделения всех русских ученых, захватывающих в своих занятиях в той или другой степени Палестину и смежные с ней страны. И если бы только совместная деятельность эта получила прочное основание, то, можно сказать с уверенностью, самый полный успех в дальнейшем не заставил бы себя ждать на славу русской науки и русского научного палестиноведения» [42].
Научные совещания проводились не всегда регулярно, тем не менее они прочно вошли в практику Палестинского общества. Ученые делились результатами исследовательской работы, оглашая доклады в чрезвычайно требовательной аудитории. Возглавлял такие совещания нередко сам академик Коковцов. Таким образом, научные заседания Палестинского общества в наши дни (а ими определяется текущая жизнь общества) продолжают традицию, заложенную в самом начале нынешнего столетия.
Если отвлечься от чисто организационных моментов, П. К. Коковцов выдвигал идею комплексного (как сказали бы сегодня) изучения Палестины. Эта идея полностью сохранила свою актуальность, свой вклад в ее разработку вносили и советские ученые-палестиноведы.
По насыщенности памятниками древности, по их разнообразию, по протяженности времени, которому эти памятники принадлежат, ни один уголок нашей планеты не может, по всей видимости, соперничать с Восточным Средиземноморьем. К VIII тысячелетию до Р. Х. относится город Иерихон, расположенный недалеко от впадения реки Иордан в Мертвое море. Это древнейший из известных городов мира. [43] В XIX и особенно в XX в. Передняя Азия, в том числе и Палестина, становятся гигантскими археологическими объектами.
Вклад русских ученых в эту область не очень велик по объему, но, по крайней мере, для своего времени важен. Архимандрит Антонин (Капустин), возглавлявший Русскую духовную миссию в 1865–1894 гг., вел раскопки близ храма Гроба Господня. Результаты этих раскопок, предпринятых по инициативе и на средства Палестинского общества, обогатили наши знания о жизни Иисуса Христа.
Результаты раскопок были опубликованы в очередном томе ППС [44].
Раскопки на Русском месте, которые вел архимандрит Антонин, носили несколько любительский характер. Вероятно, и это обстоятельство имел в виду такой компетентный специалист, как М. И. Ростовцев в своей статье, посвященной перспективам русской науки в археологическом изучении Палестины. Он писал: «Вопрос о научном наблюдении за раскопками и научном обследовании их не может быть поставлен в зависимость от случайных наездов мало знакомых с Палестиною археологов. Так как открытия на русских участках делаются постоянно, то должно быть и постоянное лицо для научного за ними наблюдения. Таким лицом, конечно, может быть только один из секретарей Константинопольского археологического института, специалист по палестиноведению и библейской археологии. Он должен иметь определенные полномочия от Святейшего Синода и Палестинского общества и быть совершенно независимым от местных представителей того и другого учреждений» [45].
В начале 90-х гг. XIX в. в Сирию и Палестину была направлена специальная экспедиция, в состав которой вошли ученые с соответствующей профессиональной подготовкой. В «археологическом путешествии по Сирии и Палестине» приняли участие: старший хранитель Эрмитажа Н. П. Кондаков (впоследствии академик), крупнейший русский историк византийского и вообще восточно-христианского искусства [46], А. А. Олесницкий, профессор Киевской духовной академии, специально занимающийся археологией Палестины [47], Я. И. Смирнов, хранитель Эрмитажа, отличавшийся огромными познаниями в истории восточного искусства (в 1918 г., незадолго до своей кончины, был избран академиком) [48]. Экспедиция была осуществлена в 1891–1892 гг.
Н. П. Кондаков проделал путь «из Бейрута, через Дамаск и Гауран, по Заиорданью и до Иерусалима», повсюду со всей тщательностью осматривая памятники, фиксируя их состояние. Ученый широкого профиля, Н. П. Кондаков стремился выявить принадлежность изученных им памятников определенным художественным традициям. «Нигде так настоятельно не заявляет о себе эта необходимость связи местной археологии с общею историею искусства как в археологии Палестины»,— писал он в предисловии к опубликованному спустя годы труду. В настоящее время этот труд, основанный на путевых записях, является одним из важнейших вкладов русской науки в изучение памятников Ближнего Востока [49].
Особое внимание ученых, ездивших на Ближний Восток, привлекали собрания средневековых рукописей. В XIX в. в России наряду со славянскими имелись богатые собрания греческих и восточных рукописей. Русские ученые систематически ездили в музеи и библиотеки Западной Европы, возвращаясь, как правило, с новыми открытиями. Но оставались еще собрания, о которых наука имела смутное представление. Таковы были библиотеки монастырей на горе Афон в Греции (среди монастырей — Русский и Иверский, т. е. грузинский), таковы были монастырские собрания в Палестине. Особенно таинственными казались рукописи монастыря святой Екатерины на Синайском полуострове.
В конце XIX в. иерусалимский патриарх Никодим распорядился собрать в патриархии рукописи, раскиданные по Святой Земле. Их описанием и публикацией занялся русский ученый, грек по национальности, Афанасий Иванович Пападополо-Керамевс (1855 или 1856-1912). Прекрасный знаток рукописей, А. И. Пападополо-Керамевс составил каталог патриаршей библиотеки и состоящий из пяти выпусков сборник материалов, показавшихся ему наиболее интересными. Оба издания были осуществлены Палестинским обществом [50].
А. И. Пападополо-Керамевс не имел университетского образования, и его публикации и исследования не всегда были на уровне современной ему науки. Тем не менее вклад его как собирателя материалов оценивается высоко [51].
Палестинское общество направляло работу по поиску рукописей, освещавших прошлое Палестины. В 1886 г. византинист Павел Владимирович Безобразов (ум. в 1918 г.) обследовал с этой целью рукописные собрания Константинополя и окрестностей — библиотеку Иерусалимского подворья, Силлога (Константинопольское ученое общество), богословской школы на острове Халки, коммерческой школы на этом же острове [52]. Но в XIX–XX вв. для ученых, занимавшихся рукописями, особой притягательной силой обладал Синайский монастырь святой Екатерины.
Монастырь был основан императором Юстинианом (527-565). В течение веков здесь оседали богатейшие собрания рукописей на греческом и на многих восточных языках — арабском, сирийском, грузинском, армянском, также и на старославянском. Уже после второй мировой войны совместная американо-египетская экспедиция, субсидированная фондом для изучения человека, обнаружила здесь около 3300 рукописей на 20 языках, из них две трети на греческом [53]. Но вплоть до конца XIX в. отсутствовало полное представление о сокровищах Синайского монастыря, поскольку доступ к ним был крайне осложнен. Подход к монастырю — через пустыню, вокруг кочуют бедуинские племена, так что путешествие по Синаю было не только затруднительно, но и опасно. Монахи пребывали в постоянной тревоге, хотя эти племена и подчинялись обители, снабжали ее продуктами, обрабатывали ее земли и обязаны были доставлять к ее стенам паломников.
Вот как описывает прибытие свое к монастырю в 1881 г. А. В. Елисеев: «Не успел я поразмять своих конечностей, как в окне стены на высоте десяти аршин показался черный монах, приветствовал меня по-гречески и спросил рекомендательных писем. Без писем и бумаг же до сих пор еще никто не впускается в монастырь. Это правило создали особенные условия, в каких издавна находилась Синайская обитель. Толпы диких бедуинов, пока не были усмирены железною рукой египетских хедивов, частенько осаждали монастырь и разграбляли его богатый сад. Монахи поэтому постоянно жили в страхе нападения. Во избежание вторжения в самую обитель, они заложили ворота в стене, и сообщение с монастырем производилось только при помощи корзины, подымавшейся и опускавшейся на канате. Порядок впуска прежде был следующий. Всякий пришедший сперва должен был в опущенную с трехсаженной высоты корзину положить рекомендательные письма или от консулов, или от Александрийской и Иерусалимской патриархии, или от настоятеля Джувании [54] в Каире. Поднятые письма разбирались, а затем снова опускалась корзина для приема путешественника. Выпуск из монастыря производился также посредством корзины. Без рекомендательных писем не впускался ни один путник, хотя бы умолял Христовым именем. Наш известный паломник Василий Барский описывает свои слезные моления у подножья стен Синайской обители» [55].
При всех сложностях ученые все же проникали в Синайский монастырь.
В середине XIX в. здесь дважды побывал архимандрит Порфирий (Успенский). Именно он первым оценил греческую рукопись IV в. на тонком пергаменте, содержащую часть Ветхого и весь Новый Завет; также и два раннехристианских сочинения, не вошедшие в канон,— послание апостола Варнавы и «Пастырь» Гермы [56]. После Порфирия (Успенского) здесь длительное время работал немецкий ученый К. Тишендорф. Со многими приключениями ему удалось вывезти из монастыря эту рукопись, которая в науке получила название «Синайский кодекс». К. Тишендорф внушил монахам мысль поднести рукопись императору Александру II, он же опубликовал ее в Петербурге в 1852 г. [57]).
В 1881 г. Синайский монастырь посетил Н. П. Кондаков, а через два года, в 1883 г., здесь начал свои исследования грузинских рукописей Александр Антонович Цагарели. Профессор факультета восточных языков Петербургского университета А. А. Цагарели был командирован на Восток Палестинским обществом для изучения грузинских древностей. Он посетил Синай и Палестину, затем с той же целью направился на Афон и в Константинополь. Путешествие продолжалось 8 месяцев, с января по сентябрь 1883 г. В 10-м выпуске ППС (1888 г.) был опубликован большой труд А. А. Цагарели.
Через 19 лет после А. А. Цагарели на Синае побывали еще два грузиноведа — Н. Я. Марр и И. А. Джавахишвили. Н. Я. Марр весьма критически отнесся к работе своего предшественника [58]. Так или иначе, новый каталог грузинских рукописей Синайского монастыря увидел свет частями лишь через 52 и 59 лет.
В 1902 г. Палестинское общество совместно с Восточным отделением Русского Археологического общества организовало экспедицию на Синай и в Иерусалим в составе Н. Я. Марра, И. А. Джавахишвили, А. Л. Васильева.
Спутником Н. Я. Марра был его ученик Иван Александрович Джавахов (Джавахишвили, 1876-1940), впоследствии крупнейший грузинский историк [59]. Третий участник экспедиции — Александр Александрович Васильев (ум. в 1952 г.), арабист и специалист в области византийской истории.
Культурные связи Грузии с Палестиной восходят к отдаленным временам. Уже в V в. здесь имелись грузинские церкви, монастыри, о чем свидетельствует наличие грузинских рукописей в Палестине. В Крестовоздвиженском монастыре близ Иерусалима Н. Я. Марр обнаружил житие Григория Хандзтийского, грузинского подвижника, написанное в 951 г. Георгием Мерчулом. В житии, наделенном большими художественными достоинствами, повествуется о монастырской жизни, о паломниках, о деятелях грузинской церкви, сообщается множество подробностей о культурной жизни грузин в VIII–IX вв. Подготавливая житие к изданию, Н. Я. Марр в 1904 г. предпринял путешествие по тем местам, которые упоминаются в памятнике, и признавался, что пользовался им как лучшим путеводителем. С помощью жития ученый определял местонахождение монастырей в Хандзте, Шатберде, Миджнадзоре и в других местах [60].
В Иерусалиме Н. Я. Марру посчастливилось найти и другую замечательную рукопись, в которой рассказывается о пленении Иерусалима персами в 614 г. Сочинение принадлежит перу монаха обители святого Саввы — грека Антиоха по прозвищу Стратиг. Антиох писал по-гречески, но оригинал его сочинения (за исключением некоторых отрывков) не сохранился. Рукопись содержала полный грузинский перевод сочинения, в котором очевидец повествовал о взятии Иерусалима персами в 614 г.— последней персидской кампании против Византийской империи, в состав которой входила Палестина. Н. Я. Марр опубликовал сочинение вместе с краткими арабскими выборками [61].
Н. Я. Марр был великолепным знатоком многих языков, арабский литературный изучил в совершенстве. На Синае он обнаружил арабскую версию жития Григория Просветителя, при котором Армения приняла христианство в качестве государственной религии. Жизнеописание Григория на армянском языке является одним из наиболее значительных памятников армянской литературы, в котором содержится (помимо истории обращения армян) множество важных сведений об армянской истории, древних дохристианских верованиях и др. Памятник появился в V В., известны его версии на других языках: греческом, арабском, сирийском, эфиопском, грузинском, латинском, оно было переложено также и на церковнославянский язык [62]. Образцовое издание арабской версии этого сочинения, осуществленное Н. Я. Марром, явилось большим вкладом в изучение восточно-христианских литератур.
Он подготовил описание грузинских рукописей библиотеки греческого патриархата в Иерусалиме, опубликованное много позднее [63]. Н. Я. Марр принадлежит к числу наиболее выдающихся ученых, проявивших свой талант и в рамках деятельности Палестинского общества. Он был тесно связан с обществом до конца своей жизни, с 1929 г. был его председателем [64].
А. А. Васильев изучал на Синае рукописи арабского христианского историка Х в. Агапия Менбиджского [65]. Вскоре по возвращении в XV томе СППО (ч. 3, 1904) он опубликовал свои путевые записки «Поездка на Синай в 1902 г.». Эти записки (с посвящением спутникам, Н. Я. Марру и И. А. Джавахову) и сейчас читаются с большим интересом.
Для того, чтобы правильно оценить эти достижения, необходимо вспомнить, что во второй половине XIX в. в России сложилась собственная школа, вернее сказать,— школы научного востоковедения. Развитие знаний в этой области диктовалось различными обстоятельствами. Россия граничит на огромном протяжении с рядом восточных государств, что само по себе стимулирует собирание и осмысление знаний о них. В состав Российской империи входило множество восточных народов — со своим языком, своей культурой, своей религией. Но востоковедение развивалось и как ответ на общекультурные задачи, которые стояли перед русским обществом в XIX в.
В России появилось несколько центров востоковедения, главными из которых были Петербург и Москва. В Петербурге — факультет восточных языков университета и Азиатский музей, в Москве — Лазаревский институт. Ближневосточная проблематика занимает в их деятельности большое место, исследования в этой области находят всеобщее признание.
Наряду с востоковедением к концу XIX в. огромных успехов достигло византиноведение. Актуальность его определялась тем, что Православие в Россию пришло из Византии, византийские источники содержат множество данных (часто уникальных) о древней истории Руси. Древняя русская культура развивалась в ее широких, многообразных связях с византийской. Но, как и в случае с востоковедением, не меньшую роль играли здесь и общекультурные задачи. Основанный в 1894 г. «Византийский временник» (издание которого продолжается и поныне) сразу по выходе приобрел значение международного журнала. Русская византистика к концу столетия обрела мировую славу. Одной из характерных черт отечественного византиноведения был глубокий интерес к проблемам славистики и востоковедения. Подчас даже трудно проследить границу между названными дисциплинами, ныне эта черта особенно бросается в глаза.
Высокий уровень этих дисциплин в целом определил и критерии для оценки отдельных достижений. Применительно к ним следует трактовать и успехи тех исследовательских направлений, которые определились в рамках Палестинского общества. Ведь научная деятельность Палестинского общества осуществлялась в первую очередь в русле отечественного востоковедения и отечественного византиноведения.
Как протекала научная жизнь в Палестинском обществе? Наиболее непосредственным образом она реализовалась в тех докладах, которые оглашались на заседаниях и привлекали широкую аудиторию. Но в собственно ученой среде полного удовлетворения не было. 11 апреля 1900 г. состоялось Собеседование по научным вопросам, касающимся Палестины, Сирии и сопредельных с ними стран. Присутствовали В. В. Латышев (классик и византиновед, исследователь Северного Причерноморья в античную эпоху), П. К. Коковцов (гебраист и семитолог), Н. А. Медников (арабист, по поручению Палестинского общества изучал документы об арабском завоевании Палестины), В. Р. Розен (крупнейший русский арабист, председатель Восточного отделения Русского Археологического общества, декан Факультета восточных языков), М. И. Ростовцев (археолог и историк), Я. И. Смирнов (археолог и историк искусства), Б. А. Тураев (египтолог), В. Н. Хитрово (секретарь Палестинского общества, интересовавшийся широким кругом проблем, касающихся палестиноведения).
П. К. Коковцов [41] поставил вопрос о целенаправленном изучении Палестины, об археологической работе на месте. Он настаивал на регулярных занятиях ученого отдела Общества, на допуске к нему на льготных условиях ученых (напомним, что членами Общества становились люди, уплачивавшие определенный взнос, который был не всем по карману. Научное исследование, полагал оратор, должно быть в большей мере введено в жизнь общества, чем это имеет место в настоящее время. «Я позволю себе думать,— заключил свое выступление П. К. Коковцов,— что, если бы путем тех или иных изменений в жизни ученого отделения Императорского Православного Палестинского общества занятия этого отделения могли, кроме чисто издательской деятельности, выражаться в систематических и живых совещаниях представителей отдельных дисциплин, входящих в состав палестиноведения, причем обсуждались бы совместно и выдающиеся археологические и научно-литературные новости, касающиеся Палестины и прилегающих к ней стран, равно как и читались бы самостоятельные рефераты по разным вопросам научного палестиноведения, то этим мог бы быть дан сильнейший толчок и к русскому самостоятельному археологическому изучению Палестины. Последнее могло бы таким путем постепенно получить и у нас, в России, желательное развитие, так что русской археологии не пришлось бы краснеть за полное пренебрежение к стране, которая меньше всех стран на свете этого заслуживает и, вместе с тем, особенно дорога русскому народу. Широкая научная программа, которую поставило себе Императорское Православное Палестинское общество вместе с громадным историческим интересом стран <…> обеспечивает самое живое участие в будущей деятельности ученого отделения всех русских ученых, захватывающих в своих занятиях в той или другой степени Палестину и смежные с ней страны. И если бы только совместная деятельность эта получила прочное основание, то, можно сказать с уверенностью, самый полный успех в дальнейшем не заставил бы себя ждать на славу русской науки и русского научного палестиноведения» [42].
Научные совещания проводились не всегда регулярно, тем не менее они прочно вошли в практику Палестинского общества. Ученые делились результатами исследовательской работы, оглашая доклады в чрезвычайно требовательной аудитории. Возглавлял такие совещания нередко сам академик Коковцов. Таким образом, научные заседания Палестинского общества в наши дни (а ими определяется текущая жизнь общества) продолжают традицию, заложенную в самом начале нынешнего столетия.
Если отвлечься от чисто организационных моментов, П. К. Коковцов выдвигал идею комплексного (как сказали бы сегодня) изучения Палестины. Эта идея полностью сохранила свою актуальность, свой вклад в ее разработку вносили и советские ученые-палестиноведы.
По насыщенности памятниками древности, по их разнообразию, по протяженности времени, которому эти памятники принадлежат, ни один уголок нашей планеты не может, по всей видимости, соперничать с Восточным Средиземноморьем. К VIII тысячелетию до Р. Х. относится город Иерихон, расположенный недалеко от впадения реки Иордан в Мертвое море. Это древнейший из известных городов мира. [43] В XIX и особенно в XX в. Передняя Азия, в том числе и Палестина, становятся гигантскими археологическими объектами.
В Палестине, в частности, появляются специальные исследовательские учреждения: English Exploration Fund (Английский фонд исследования Палестины, основан в 1865 г.), Deutsche Palastinaverein (Немецкое Палестинское общество, основано в 1877 г.). Располагая средствами, эти исследовательские центры вели археологические исследования в широком диапазоне. Результаты печатались в научных изданиях, распространявшихся повсюду. В глазах ученых, в особенности в те времена, наиболее важной казалась библейская археология, они стремились обнаружить прежде всего памятники, нашедшие отражение в Священном Писании. Библия (Ветхий и Новый Завет) — богатейший письменный источник, зафиксировавший непрерывную историю Палестины на протяжении более 1000 лет. Возможность сопоставить данные письменных источников с памятниками материальной культуры представляет огромный интерес.
Вклад русских ученых в эту область не очень велик по объему, но, по крайней мере, для своего времени важен. Архимандрит Антонин (Капустин), возглавлявший Русскую духовную миссию в 1865–1894 гг., вел раскопки близ храма Гроба Господня. Результаты этих раскопок, предпринятых по инициативе и на средства Палестинского общества, обогатили наши знания о жизни Иисуса Христа.
Результаты раскопок были опубликованы в очередном томе ППС [44].
Раскопки на Русском месте, которые вел архимандрит Антонин, носили несколько любительский характер. Вероятно, и это обстоятельство имел в виду такой компетентный специалист, как М. И. Ростовцев в своей статье, посвященной перспективам русской науки в археологическом изучении Палестины. Он писал: «Вопрос о научном наблюдении за раскопками и научном обследовании их не может быть поставлен в зависимость от случайных наездов мало знакомых с Палестиною археологов. Так как открытия на русских участках делаются постоянно, то должно быть и постоянное лицо для научного за ними наблюдения. Таким лицом, конечно, может быть только один из секретарей Константинопольского археологического института, специалист по палестиноведению и библейской археологии. Он должен иметь определенные полномочия от Святейшего Синода и Палестинского общества и быть совершенно независимым от местных представителей того и другого учреждений» [45].
В начале 90-х гг. XIX в. в Сирию и Палестину была направлена специальная экспедиция, в состав которой вошли ученые с соответствующей профессиональной подготовкой. В «археологическом путешествии по Сирии и Палестине» приняли участие: старший хранитель Эрмитажа Н. П. Кондаков (впоследствии академик), крупнейший русский историк византийского и вообще восточно-христианского искусства [46], А. А. Олесницкий, профессор Киевской духовной академии, специально занимающийся археологией Палестины [47], Я. И. Смирнов, хранитель Эрмитажа, отличавшийся огромными познаниями в истории восточного искусства (в 1918 г., незадолго до своей кончины, был избран академиком) [48]. Экспедиция была осуществлена в 1891–1892 гг.
Н. П. Кондаков проделал путь «из Бейрута, через Дамаск и Гауран, по Заиорданью и до Иерусалима», повсюду со всей тщательностью осматривая памятники, фиксируя их состояние. Ученый широкого профиля, Н. П. Кондаков стремился выявить принадлежность изученных им памятников определенным художественным традициям. «Нигде так настоятельно не заявляет о себе эта необходимость связи местной археологии с общею историею искусства как в археологии Палестины»,— писал он в предисловии к опубликованному спустя годы труду. В настоящее время этот труд, основанный на путевых записях, является одним из важнейших вкладов русской науки в изучение памятников Ближнего Востока [49].
Особое внимание ученых, ездивших на Ближний Восток, привлекали собрания средневековых рукописей. В XIX в. в России наряду со славянскими имелись богатые собрания греческих и восточных рукописей. Русские ученые систематически ездили в музеи и библиотеки Западной Европы, возвращаясь, как правило, с новыми открытиями. Но оставались еще собрания, о которых наука имела смутное представление. Таковы были библиотеки монастырей на горе Афон в Греции (среди монастырей — Русский и Иверский, т. е. грузинский), таковы были монастырские собрания в Палестине. Особенно таинственными казались рукописи монастыря святой Екатерины на Синайском полуострове.
В конце XIX в. иерусалимский патриарх Никодим распорядился собрать в патриархии рукописи, раскиданные по Святой Земле. Их описанием и публикацией занялся русский ученый, грек по национальности, Афанасий Иванович Пападополо-Керамевс (1855 или 1856-1912). Прекрасный знаток рукописей, А. И. Пападополо-Керамевс составил каталог патриаршей библиотеки и состоящий из пяти выпусков сборник материалов, показавшихся ему наиболее интересными. Оба издания были осуществлены Палестинским обществом [50].
А. И. Пападополо-Керамевс не имел университетского образования, и его публикации и исследования не всегда были на уровне современной ему науки. Тем не менее вклад его как собирателя материалов оценивается высоко [51].
Палестинское общество направляло работу по поиску рукописей, освещавших прошлое Палестины. В 1886 г. византинист Павел Владимирович Безобразов (ум. в 1918 г.) обследовал с этой целью рукописные собрания Константинополя и окрестностей — библиотеку Иерусалимского подворья, Силлога (Константинопольское ученое общество), богословской школы на острове Халки, коммерческой школы на этом же острове [52]. Но в XIX–XX вв. для ученых, занимавшихся рукописями, особой притягательной силой обладал Синайский монастырь святой Екатерины.
Монастырь был основан императором Юстинианом (527-565). В течение веков здесь оседали богатейшие собрания рукописей на греческом и на многих восточных языках — арабском, сирийском, грузинском, армянском, также и на старославянском. Уже после второй мировой войны совместная американо-египетская экспедиция, субсидированная фондом для изучения человека, обнаружила здесь около 3300 рукописей на 20 языках, из них две трети на греческом [53]. Но вплоть до конца XIX в. отсутствовало полное представление о сокровищах Синайского монастыря, поскольку доступ к ним был крайне осложнен. Подход к монастырю — через пустыню, вокруг кочуют бедуинские племена, так что путешествие по Синаю было не только затруднительно, но и опасно. Монахи пребывали в постоянной тревоге, хотя эти племена и подчинялись обители, снабжали ее продуктами, обрабатывали ее земли и обязаны были доставлять к ее стенам паломников.
Вот как описывает прибытие свое к монастырю в 1881 г. А. В. Елисеев: «Не успел я поразмять своих конечностей, как в окне стены на высоте десяти аршин показался черный монах, приветствовал меня по-гречески и спросил рекомендательных писем. Без писем и бумаг же до сих пор еще никто не впускается в монастырь. Это правило создали особенные условия, в каких издавна находилась Синайская обитель. Толпы диких бедуинов, пока не были усмирены железною рукой египетских хедивов, частенько осаждали монастырь и разграбляли его богатый сад. Монахи поэтому постоянно жили в страхе нападения. Во избежание вторжения в самую обитель, они заложили ворота в стене, и сообщение с монастырем производилось только при помощи корзины, подымавшейся и опускавшейся на канате. Порядок впуска прежде был следующий. Всякий пришедший сперва должен был в опущенную с трехсаженной высоты корзину положить рекомендательные письма или от консулов, или от Александрийской и Иерусалимской патриархии, или от настоятеля Джувании [54] в Каире. Поднятые письма разбирались, а затем снова опускалась корзина для приема путешественника. Выпуск из монастыря производился также посредством корзины. Без рекомендательных писем не впускался ни один путник, хотя бы умолял Христовым именем. Наш известный паломник Василий Барский описывает свои слезные моления у подножья стен Синайской обители» [55].
При всех сложностях ученые все же проникали в Синайский монастырь.
В середине XIX в. здесь дважды побывал архимандрит Порфирий (Успенский). Именно он первым оценил греческую рукопись IV в. на тонком пергаменте, содержащую часть Ветхого и весь Новый Завет; также и два раннехристианских сочинения, не вошедшие в канон,— послание апостола Варнавы и «Пастырь» Гермы [56]. После Порфирия (Успенского) здесь длительное время работал немецкий ученый К. Тишендорф. Со многими приключениями ему удалось вывезти из монастыря эту рукопись, которая в науке получила название «Синайский кодекс». К. Тишендорф внушил монахам мысль поднести рукопись императору Александру II, он же опубликовал ее в Петербурге в 1852 г. [57]).
В 1881 г. Синайский монастырь посетил Н. П. Кондаков, а через два года, в 1883 г., здесь начал свои исследования грузинских рукописей Александр Антонович Цагарели. Профессор факультета восточных языков Петербургского университета А. А. Цагарели был командирован на Восток Палестинским обществом для изучения грузинских древностей. Он посетил Синай и Палестину, затем с той же целью направился на Афон и в Константинополь. Путешествие продолжалось 8 месяцев, с января по сентябрь 1883 г. В 10-м выпуске ППС (1888 г.) был опубликован большой труд А. А. Цагарели.
Через 19 лет после А. А. Цагарели на Синае побывали еще два грузиноведа — Н. Я. Марр и И. А. Джавахишвили. Н. Я. Марр весьма критически отнесся к работе своего предшественника [58]. Так или иначе, новый каталог грузинских рукописей Синайского монастыря увидел свет частями лишь через 52 и 59 лет.
В 1902 г. Палестинское общество совместно с Восточным отделением Русского Археологического общества организовало экспедицию на Синай и в Иерусалим в составе Н. Я. Марра, И. А. Джавахишвили, А. Л. Васильева.
Спутником Н. Я. Марра был его ученик Иван Александрович Джавахов (Джавахишвили, 1876-1940), впоследствии крупнейший грузинский историк [59]. Третий участник экспедиции — Александр Александрович Васильев (ум. в 1952 г.), арабист и специалист в области византийской истории.
Культурные связи Грузии с Палестиной восходят к отдаленным временам. Уже в V в. здесь имелись грузинские церкви, монастыри, о чем свидетельствует наличие грузинских рукописей в Палестине. В Крестовоздвиженском монастыре близ Иерусалима Н. Я. Марр обнаружил житие Григория Хандзтийского, грузинского подвижника, написанное в 951 г. Георгием Мерчулом. В житии, наделенном большими художественными достоинствами, повествуется о монастырской жизни, о паломниках, о деятелях грузинской церкви, сообщается множество подробностей о культурной жизни грузин в VIII–IX вв. Подготавливая житие к изданию, Н. Я. Марр в 1904 г. предпринял путешествие по тем местам, которые упоминаются в памятнике, и признавался, что пользовался им как лучшим путеводителем. С помощью жития ученый определял местонахождение монастырей в Хандзте, Шатберде, Миджнадзоре и в других местах [60].
В Иерусалиме Н. Я. Марру посчастливилось найти и другую замечательную рукопись, в которой рассказывается о пленении Иерусалима персами в 614 г. Сочинение принадлежит перу монаха обители святого Саввы — грека Антиоха по прозвищу Стратиг. Антиох писал по-гречески, но оригинал его сочинения (за исключением некоторых отрывков) не сохранился. Рукопись содержала полный грузинский перевод сочинения, в котором очевидец повествовал о взятии Иерусалима персами в 614 г.— последней персидской кампании против Византийской империи, в состав которой входила Палестина. Н. Я. Марр опубликовал сочинение вместе с краткими арабскими выборками [61].
Н. Я. Марр был великолепным знатоком многих языков, арабский литературный изучил в совершенстве. На Синае он обнаружил арабскую версию жития Григория Просветителя, при котором Армения приняла христианство в качестве государственной религии. Жизнеописание Григория на армянском языке является одним из наиболее значительных памятников армянской литературы, в котором содержится (помимо истории обращения армян) множество важных сведений об армянской истории, древних дохристианских верованиях и др. Памятник появился в V В., известны его версии на других языках: греческом, арабском, сирийском, эфиопском, грузинском, латинском, оно было переложено также и на церковнославянский язык [62]. Образцовое издание арабской версии этого сочинения, осуществленное Н. Я. Марром, явилось большим вкладом в изучение восточно-христианских литератур.
Он подготовил описание грузинских рукописей библиотеки греческого патриархата в Иерусалиме, опубликованное много позднее [63]. Н. Я. Марр принадлежит к числу наиболее выдающихся ученых, проявивших свой талант и в рамках деятельности Палестинского общества. Он был тесно связан с обществом до конца своей жизни, с 1929 г. был его председателем [64].
А. А. Васильев изучал на Синае рукописи арабского христианского историка Х в. Агапия Менбиджского [65]. Вскоре по возвращении в XV томе СППО (ч. 3, 1904) он опубликовал свои путевые записки «Поездка на Синай в 1902 г.». Эти записки (с посвящением спутникам, Н. Я. Марру и И. А. Джавахову) и сейчас читаются с большим интересом.
Научное наследие Палестинского общества наиболее концентрированно воплотилось в 63 выпусках «Православного Палестинского сборника» (ППС), вышедших в 1881–1917 гг. [66]. Основное содержание этой библиотеки составляют материалы, в которых описана Палестина на греческом, славянском, грузинском, латинском языках, Палестина христианских святынь. В изданиях принимали участие крупнейшие специалисты, публикации готовились в соответствии с самыми строгими требованиями науки, в большинстве случаев они содержали новую информацию и пополняли сведения о христианской Палестине. Изданные в ППС материалы ценны не только как источники о Палестине, но и как образцы средневековой литературы, эстетическое значение которой, впрочем, стало ясно лишь позднее. Таким образом, эти сочинения важны и по предмету, которому они посвящены, и по их принадлежности отдельным литературным жанрам.
Значительную часть материалов представляют описания Святой Земли, составленные паломниками, среди них 12 сочинений, принадлежащих перу странников из Руси допетровского времени. Хождения русских паломников в Святую Землю восходят к первым векам Руси христианской. Летопись сохранила имя Варлаама, игумена Дмитровского, который ходил на поклонение палестинским святыням около 1062 г. В 1022 г. Феодосий Печерский, будучи еще 13-летним мальчиком, встречает в Курске странников, идущих из Иерусалима. Былина о хождении в Иерусалим сорока калик переносит читателя во времена князя Владимира.
Наряду с купцами именно паломники обогащали умы своих соотечественников знанием чужих стран, международная информация притекала по странническим путям. А в Палестине русские «калики перехожие» [67] вливались в толпы пилигримов, наводнявших Святую Землю как с Востока, так и с Запада. Многие из тех, кто не был чужд грамоте и обладал известной начитанностью, доверяли свои мысли и переживания (равно как и сведения практического характера) пергамену, позднее — бумаге. На протяжении веков на Западе и на Востоке культивировался жанр «хождений», «паломников», «проскинитариев», «итинерариев», посвященных Палестине и ведущим к ней путям. Древнейший дошедший до нас путеводитель по Святой Земле известен под названием «Бордоский путник». Имя составителя этого сочинения на латинском языке нам неизвестно, знаем лишь, что он происходил из города Бордо (на юго-западе современной Франции) и посетил Константинополь и Иерусалим в 333 г. Этот небольшой труд был издан также в ППС (1882, вып. 2).
Древнейшим памятником подобного рода на русском языке является «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли», сохранившееся во множестве (до 150) списков. Еще Н. М. Карамзин высказал мнение, что автор — епископ Даниил из южнорусского города Юрьева, умерший в 1122 г. Его путешествие в Константинополь и Палестину приходится, как полагают ныне, на 1104–1108 гг. По словам академика Д. С. Лихачева, записки Даниила «обращены ко всем русским, кто хотел бы вслед за ним совершить паломничество в те же места. Это своего рода путеводитель: подробный и наставительный. Он свидетельствует о чувстве неразрывной связи всей Русской земли с тогдашним религиозным центром мира, и не случайно, что в Иерусалиме игумен Даниил возжигает кадило у Гроба Господня „от всей Русской земли“, а не только от своего монастыря или княжества» [68]. «Хождение» Даниила было опубликовано под редакцией М. А. Веневитинова в ППС (1885 вып. 3).
С течением лет в ППС появились издания и других памятников этого рода, в той или иной мере следующих традиции.
В ППС опубликован ряд «хождений» и на других языках — греческом, латинском, сербском, так что старая серия «Палестинского сборника» содержит целую библиотеку средневековых описаний Палестины. Все они снабжены переводом на русский язык (применительно к древним памятникам перевод в известной мере является и толкованием) и, как правило, снабжены хорошим научным аппаратом.
В ППС увидели свет сочинения и других жанров, в частности жития. Типичным памятником такого рода является житие Петра Ивера, грузинского царевича, который в V в. стал епископом палестинского города Майумы и прославился как подвижник [69]. Его житие на грузинском языке (с переводом) опубликовал Н. Я. Марр (ППС, 1896, вып. 47).
Среди многоязычных памятников, изданных в ППС, имеются и армянские. Речь идет о переписке, которую во второй половине IX в. вел с армянами византийский патриарх Фотий. Отметим, что в эту эпоху такие понятия, как «армяне», «сирийцы», выражали в первую очередь вероисповедание и уж затем этническую принадлежность. Это имели в виду авторы русских «хождений», когда снабжали армян или эфиопов весьма отрицательными эпитетами.
Православная Церковь Византии на протяжении столетий пыталась вернуть армян в свое лоно, одну из таких попыток предпринял патриарх Фотий. Его послание, ответные послания армян и относящиеся к этим событиям некоторые документы опубликованы в ППС (1892, вып. 31), их подготовили к печати А. И. Пападополо-Керамевс и Н. Я. Марр. Они ввели в научный оборот важнейшие документы, характеризующие армяно-византийские отношения в IX в.
В ППС публиковались и чисто исследовательские труды. Библейской археологии посвящена монография А. А. Олесницкого «Ветхозаветный храм в Иерусалиме». Здесь же увидело свет исследование Ф. Олтаржевского «Палестинское монашество с IV до VI века» (1896, вып. 44). Сохраняет свою ценность очерк русского посла в Сирии К. Д. Петковича «Ансарии» (1889, вып. 19), посвященный описанию секты, существовавшей на Северо-Западе Сирии с начала IX в. и представлявшей по своему учению смесь мусульманства, христианства, идолопоклонства и т. д. [70].
Среди исследовательских работ, выполненных в рамках Палестинского общества по его собственной программе и опубликованных в ППС, наиболее значительной следует признать труд Н. А. Медникова «Палестина от завоевания ее арабами до крестовых походов по арабским источникам». Это четыре объемистых тома, составивших 50-й выпуск ППС, вышедших в 1897–1903 гг. Здесь собраны воедино сведения арабских авторов о Палестине VII–XI вв., даны подробные характеристики каждого писателя в отдельности, переводы соответствующих частей их сочинений на русский язык с подробным комментарием.
Николай Александрович Медников (1855-1918) был одним из наиболее активных ученых Палестинского общества. Избранный в марте 1893 г. действительным пожизненным членом, он принимает живое участие в самых различных предприятиях общества. Вместе с И. В. Помяловским он редактирует русскую обработку карты Палестины, издаваемой обществом, лучшей из всех существующих до настоящего времени; в 1892 г. участвует в комиссии по пересмотру программ и инструкций для учебных заведений общества в Палестине и Сирии, в 1902 г.— в заседании педагогического съезда, главным образом, при разработке программ арабского языка и литературы в Назаретской учительской семинарии и школах общества. Его работа «Палестина от завоевания ее арабами до крестовых походов» составляет предмет справедливой гордости как для Палестинского общества, так и вообще для русской науки — Западная Европа в этой области не может указать ничего равноценного" [71]. За отдельные разделы работы он в 1900 и 1902 гг. получил звание сначала магистра, а затем доктора арабской словесности.
Завершая изложение истории Палестинского общества в дореволюционный период [72], остановимся на событии, которое имело к обществу самое непосредственное отношение.
26 ноября 1914 г., в разгар мировой войны, деятельность общества в Палестине фактически прекратилась, в Петербурге было созвано совещание по вопросу о русских научных интересах в Палестине. Председательствовал Н. П. Кондаков, его «товарищем» (т. е. заместителем) был Н. Я. Марр, секретарями И. Ю. Крачковский и Я. И. Смирнов. Был приглашен ряд ученых, так или иначе связанных с деятельностью Палестинского общества: В. В. Бартольд, Н. Н. Глубоковский, А. А. Дмитриевский, П. К. Коковцов, В. В. Латышев, П. В. Никитин, Н. В. Покровский, М. И. Ростовцев, И. И. Соколов, Б. А. Тураев, Ф. И. Успенский, П. С. Уварова, П. А. Уваров, Б. В. Фармаковский, Г. С. Фонвизин, также юрисконсульт Синода М. Я. Дьяконов. Докладчиком выступил член Государственной думы Е. П. Ковалевский. Он привел известную записку П. К. Коковцова, представленную Палестинскому обществу в 1900 г., в которой ученый намечал широкую программу археологического изучения Палестины и рассмотрел с правовой точки зрения условия, в которых проводилась эта работа разными государствами. Пафос выступления сводился к тому, чтобы после окончания войны в Палестине, Сирии, «Финикии» (т. е. Ливане) и на Синае были бы полностью обеспечены условия для научных изысканий и для охраны памятников. Как выяснилось, «кружок лиц, интересующихся делами Ближнего Востока, в сотрудничестве со специалистами по палестиноведению», образовали «Совещание», которое подготовило соответствующие тезисы. По мысли докладчика, эти тезисы должны лечь в основу требований к организации научного изучения Палестины в будущем. Тезисы предусматривали правовые условия деятельности русских учреждений в Палестине и Сирии, ведение раскопок, охрану памятников, а в IV разделе ставился вопрос об организации русского научного учреждения по палестиноведению. Это учреждение должно состоять из двух отделов, в Петрограде организуется Комитет палестиноведения при Академии наук или при Палестинском обществе, а «для работы на месте надлежит устроить в городе Иерусалиме Институт для изучения Палестины и прилежащих стран».
По мнению докладчика, Палестинское общество «энергично работает на месте в Палестине и успело издать в Петрограде целый ряд ценных изданий, но оно, имея разнообразные задачи, проявляло интенсивную деятельность преимущественно в области руководства паломниками и просвещения местного населения». Несмотря на «блестящую полосу в жизни Общества, отмеченную научной палестиноведной деятельностью», чисто научные цели представляют для общества второстепенный интерес, полагал Е. П. Ковалевский. В подтверждение этого он ссылался на статью М. И. Ростовцева «Русская археология в Палестине» (см. прим. 7). В специальном приложении была подробно разработана структура будущего Русского Археологического института в Иерусалиме, задачи которого формулировались следующим образом:
Штаты, порядок деятельности, организация будущего института были разработаны весьма подробно. Свой доклад и тезисы совещания Е. П. Ковалевский издал отдельной брошюрой [73].
Палестинское общество незамедлительно отреагировало на брошюру, 9 марта 1915 г. состоялось два заседания, посвященных этому вопросу. Отклик был в общем доброжелательный. К идее об усилении археологических изысканий в Палестине отнеслись сочувственно, но все сошлись на том, что Археологический институт в Иерусалиме, если таковой будет создан после войны, должен быть в ведении общества. Академик В. В. Латышев, который возглавлял отделение «Ученых изданий и исследований», заявил, что «разработку и осуществление научных интересов России в Святой Земле Палестинское общество берет на себя», а руководимое им отделение охотно привлечет «тех русских археологов и палестиноведов, которые пожелали бы работать на этом поприще». В том же духе высказался, заключая заседание, тогдашний вице-председатель общества князь А. А. Ширинский-Шихматов, оговорившись, однако, что свободными средствами для основания института общество не обладает, но является собственником нескольких удобных для строительства земельных участков…
В. В. Латышев разработал проект Палестинского комитета (полностью в рамках общества, в согласии с его уставом) и проект Археологического института в Иерусалиме. В последнем нашли полное отражение идеи, высказанные «кружком» при разработке собственного проекта, но В. В. Латышев подчеркивал, что Археологический институт должен целиком подчиняться Палестинскому комитету [74].
Обсуждение этих проектов растянулось на два года. Академия наук избрала специальную Комиссию по вопросу об организации русского научного учреждения для научного исследования Палестины и прилежащих стран, в состав которой вошли В. И. Вернадский, Н. И. Андрусов, Н. П. Кондаков, Ф. И. Успенский, П. К. Коковцов и Н. Я. Марр.
Комиссия разработала «Проект положения о Палестинском комитете при Императорской Академии наук» (а не при Палестинском обществе, как это предполагали члены совета общества) и 6 февраля 1917 г. обсудила его с участниками созванного еще в 1914 г. Е. П. Ковалевским совещания. Проект, в частности, предусматривал:
Протокол этого совместного заседания подписали Ф. И. Успенский, Н. И. Андрусов, В. В. Бартольд, В. И. Вернадский, А. А. Дмитриевский, Е. П. Ковалевский, И. И. Крачковский, Н. Я. Марр, С. Ф. Ольденбург, И. И. Соколов, М. И. Ростовцев.
4 марта 1917 г. Ф. И. Успенский доложил проект общему собранию Академии наук и он был утвержден [75].
Известно, что эта идея так и не была реализована, но сам по себе проект Русского Археологического института в Иерусалиме чрезвычайно интересен. Конечно, прежде всего бросается в глаза политическая окраска этого предприятия. Будущий институт должен был стать весомым свидетельством русского присутствия в Палестине, т. е. турецкой провинции. В победе же над Турцией никто не сомневался, тем более что в отличие от западного театра военных действий на Ближнем Востоке успех явно был на стороне русского оружия. И тем не менее не приходится сомневаться, что в основе проекта лежали чисто научные соображения, свидетельством этого является хотя бы состав заинтересованных лиц. Инициаторы идеи отталкивались от опыта деятельности Русского Археологического института в Константинополе, основанного в 1894 г. Создатели будущего Иерусалимского института вполне могли на него ориентироваться [76].
Далее, в 1904 г. возобновились раскопки древнеармянской столицы Ани (в те годы городище находилось в пределах Российской империи — в результате русско-турецкой войны 1877–1878 гг.). Руководитель раскопок Н. Я. Марр, по всей видимости также входивший в «кружок», создал в Ани подлинный археологический институт со своим музеем, библиотекой, собственной серией научных изданий. Анийский институт так и не дождался формального утверждения, но до последней археологической кампании в 1917 г. действовал регулярно. В проекте Иерусалимского института свою роль сыграл, безусловно, и опыт деятельности Анийского института.
В те годы была предпринята попытка создать также Русский Археологический институт в Афинах, но эта попытка успеха не имела. Высказывая опасения по поводу научного будущего Иерусалимского института, В. В. Латышев напоминал о негативном опыте Афинского института [77].
Самое важное, что бросается в глаза при ретроспективном взгляде на события, связанные с подготовкой института,— это то, что и записка П. К. Коковцова от 1900 г., и идея археологического института в Иерусалиме, вынашиваемая в 1914–1917 гг., знаменовали качественно новый этап в подходе к изучению Ближнего Востока.
Среди всех научных предприятий Палестинского общества археологическое изучение страны занимало, в общем, скромное место. Исследование Палестины проводилось все же в рамках той или иной научной дисциплины, подчас весьма узкой. Сама идея комплексного изучения, которая совершенно явственно звучала в записке П. К. Коковцова, оказалась обществу не под силу. Для проектируемого же института она должна была стать руководящей. По существу эта идея знаменовала собой конфликт между старой и новой наукой. Когда Палестинское общество, после краткого перерыва в 1917–1918 гг., возобновило свою деятельность как сугубо научное предприятие, оно руководствовалось уже новыми идеями.
Значительную часть материалов представляют описания Святой Земли, составленные паломниками, среди них 12 сочинений, принадлежащих перу странников из Руси допетровского времени. Хождения русских паломников в Святую Землю восходят к первым векам Руси христианской. Летопись сохранила имя Варлаама, игумена Дмитровского, который ходил на поклонение палестинским святыням около 1062 г. В 1022 г. Феодосий Печерский, будучи еще 13-летним мальчиком, встречает в Курске странников, идущих из Иерусалима. Былина о хождении в Иерусалим сорока калик переносит читателя во времена князя Владимира.
Наряду с купцами именно паломники обогащали умы своих соотечественников знанием чужих стран, международная информация притекала по странническим путям. А в Палестине русские «калики перехожие» [67] вливались в толпы пилигримов, наводнявших Святую Землю как с Востока, так и с Запада. Многие из тех, кто не был чужд грамоте и обладал известной начитанностью, доверяли свои мысли и переживания (равно как и сведения практического характера) пергамену, позднее — бумаге. На протяжении веков на Западе и на Востоке культивировался жанр «хождений», «паломников», «проскинитариев», «итинерариев», посвященных Палестине и ведущим к ней путям. Древнейший дошедший до нас путеводитель по Святой Земле известен под названием «Бордоский путник». Имя составителя этого сочинения на латинском языке нам неизвестно, знаем лишь, что он происходил из города Бордо (на юго-западе современной Франции) и посетил Константинополь и Иерусалим в 333 г. Этот небольшой труд был издан также в ППС (1882, вып. 2).
Древнейшим памятником подобного рода на русском языке является «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли», сохранившееся во множестве (до 150) списков. Еще Н. М. Карамзин высказал мнение, что автор — епископ Даниил из южнорусского города Юрьева, умерший в 1122 г. Его путешествие в Константинополь и Палестину приходится, как полагают ныне, на 1104–1108 гг. По словам академика Д. С. Лихачева, записки Даниила «обращены ко всем русским, кто хотел бы вслед за ним совершить паломничество в те же места. Это своего рода путеводитель: подробный и наставительный. Он свидетельствует о чувстве неразрывной связи всей Русской земли с тогдашним религиозным центром мира, и не случайно, что в Иерусалиме игумен Даниил возжигает кадило у Гроба Господня „от всей Русской земли“, а не только от своего монастыря или княжества» [68]. «Хождение» Даниила было опубликовано под редакцией М. А. Веневитинова в ППС (1885 вып. 3).
С течением лет в ППС появились издания и других памятников этого рода, в той или иной мере следующих традиции.
В ППС опубликован ряд «хождений» и на других языках — греческом, латинском, сербском, так что старая серия «Палестинского сборника» содержит целую библиотеку средневековых описаний Палестины. Все они снабжены переводом на русский язык (применительно к древним памятникам перевод в известной мере является и толкованием) и, как правило, снабжены хорошим научным аппаратом.
В ППС увидели свет сочинения и других жанров, в частности жития. Типичным памятником такого рода является житие Петра Ивера, грузинского царевича, который в V в. стал епископом палестинского города Майумы и прославился как подвижник [69]. Его житие на грузинском языке (с переводом) опубликовал Н. Я. Марр (ППС, 1896, вып. 47).
Среди многоязычных памятников, изданных в ППС, имеются и армянские. Речь идет о переписке, которую во второй половине IX в. вел с армянами византийский патриарх Фотий. Отметим, что в эту эпоху такие понятия, как «армяне», «сирийцы», выражали в первую очередь вероисповедание и уж затем этническую принадлежность. Это имели в виду авторы русских «хождений», когда снабжали армян или эфиопов весьма отрицательными эпитетами.
Православная Церковь Византии на протяжении столетий пыталась вернуть армян в свое лоно, одну из таких попыток предпринял патриарх Фотий. Его послание, ответные послания армян и относящиеся к этим событиям некоторые документы опубликованы в ППС (1892, вып. 31), их подготовили к печати А. И. Пападополо-Керамевс и Н. Я. Марр. Они ввели в научный оборот важнейшие документы, характеризующие армяно-византийские отношения в IX в.
В ППС публиковались и чисто исследовательские труды. Библейской археологии посвящена монография А. А. Олесницкого «Ветхозаветный храм в Иерусалиме». Здесь же увидело свет исследование Ф. Олтаржевского «Палестинское монашество с IV до VI века» (1896, вып. 44). Сохраняет свою ценность очерк русского посла в Сирии К. Д. Петковича «Ансарии» (1889, вып. 19), посвященный описанию секты, существовавшей на Северо-Западе Сирии с начала IX в. и представлявшей по своему учению смесь мусульманства, христианства, идолопоклонства и т. д. [70].
Среди исследовательских работ, выполненных в рамках Палестинского общества по его собственной программе и опубликованных в ППС, наиболее значительной следует признать труд Н. А. Медникова «Палестина от завоевания ее арабами до крестовых походов по арабским источникам». Это четыре объемистых тома, составивших 50-й выпуск ППС, вышедших в 1897–1903 гг. Здесь собраны воедино сведения арабских авторов о Палестине VII–XI вв., даны подробные характеристики каждого писателя в отдельности, переводы соответствующих частей их сочинений на русский язык с подробным комментарием.
Николай Александрович Медников (1855-1918) был одним из наиболее активных ученых Палестинского общества. Избранный в марте 1893 г. действительным пожизненным членом, он принимает живое участие в самых различных предприятиях общества. Вместе с И. В. Помяловским он редактирует русскую обработку карты Палестины, издаваемой обществом, лучшей из всех существующих до настоящего времени; в 1892 г. участвует в комиссии по пересмотру программ и инструкций для учебных заведений общества в Палестине и Сирии, в 1902 г.— в заседании педагогического съезда, главным образом, при разработке программ арабского языка и литературы в Назаретской учительской семинарии и школах общества. Его работа «Палестина от завоевания ее арабами до крестовых походов» составляет предмет справедливой гордости как для Палестинского общества, так и вообще для русской науки — Западная Европа в этой области не может указать ничего равноценного" [71]. За отдельные разделы работы он в 1900 и 1902 гг. получил звание сначала магистра, а затем доктора арабской словесности.
Завершая изложение истории Палестинского общества в дореволюционный период [72], остановимся на событии, которое имело к обществу самое непосредственное отношение.
26 ноября 1914 г., в разгар мировой войны, деятельность общества в Палестине фактически прекратилась, в Петербурге было созвано совещание по вопросу о русских научных интересах в Палестине. Председательствовал Н. П. Кондаков, его «товарищем» (т. е. заместителем) был Н. Я. Марр, секретарями И. Ю. Крачковский и Я. И. Смирнов. Был приглашен ряд ученых, так или иначе связанных с деятельностью Палестинского общества: В. В. Бартольд, Н. Н. Глубоковский, А. А. Дмитриевский, П. К. Коковцов, В. В. Латышев, П. В. Никитин, Н. В. Покровский, М. И. Ростовцев, И. И. Соколов, Б. А. Тураев, Ф. И. Успенский, П. С. Уварова, П. А. Уваров, Б. В. Фармаковский, Г. С. Фонвизин, также юрисконсульт Синода М. Я. Дьяконов. Докладчиком выступил член Государственной думы Е. П. Ковалевский. Он привел известную записку П. К. Коковцова, представленную Палестинскому обществу в 1900 г., в которой ученый намечал широкую программу археологического изучения Палестины и рассмотрел с правовой точки зрения условия, в которых проводилась эта работа разными государствами. Пафос выступления сводился к тому, чтобы после окончания войны в Палестине, Сирии, «Финикии» (т. е. Ливане) и на Синае были бы полностью обеспечены условия для научных изысканий и для охраны памятников. Как выяснилось, «кружок лиц, интересующихся делами Ближнего Востока, в сотрудничестве со специалистами по палестиноведению», образовали «Совещание», которое подготовило соответствующие тезисы. По мысли докладчика, эти тезисы должны лечь в основу требований к организации научного изучения Палестины в будущем. Тезисы предусматривали правовые условия деятельности русских учреждений в Палестине и Сирии, ведение раскопок, охрану памятников, а в IV разделе ставился вопрос об организации русского научного учреждения по палестиноведению. Это учреждение должно состоять из двух отделов, в Петрограде организуется Комитет палестиноведения при Академии наук или при Палестинском обществе, а «для работы на месте надлежит устроить в городе Иерусалиме Институт для изучения Палестины и прилежащих стран».
По мнению докладчика, Палестинское общество «энергично работает на месте в Палестине и успело издать в Петрограде целый ряд ценных изданий, но оно, имея разнообразные задачи, проявляло интенсивную деятельность преимущественно в области руководства паломниками и просвещения местного населения». Несмотря на «блестящую полосу в жизни Общества, отмеченную научной палестиноведной деятельностью», чисто научные цели представляют для общества второстепенный интерес, полагал Е. П. Ковалевский. В подтверждение этого он ссылался на статью М. И. Ростовцева «Русская археология в Палестине» (см. прим. 7). В специальном приложении была подробно разработана структура будущего Русского Археологического института в Иерусалиме, задачи которого формулировались следующим образом:
«а) Изучение исторических и художественных памятников Палестины и прилегающих областей, вообще всех культурно-исторических материалов вещественных, письменных и языковых греко-римских, хананейских, арамейских, еврейских, христианских (как восточных — коптских, семитических, армянских, грузинских, так и византийских и латинских) и мусульманских по подлежащим специальностям, как то: доисторической археологии, библейской археологии, христианской археологии, истории искусства, эпиграфике, агиографии и т. п.;
б) производство раскопок;
в) охрана памятников, принадлежащих институту;
г) составление музея и библиотеки;
д) собирание сведений, могущих облегчить изучение Палестины и е) всяческое содействие членам ученых экспедиций, снаряженных различными русскими учреждениями и обществами со специальными научными целями по палестиноведению или смежным научным областям, а также отдельным лицам, имеющим командировки».
б) производство раскопок;
в) охрана памятников, принадлежащих институту;
г) составление музея и библиотеки;
д) собирание сведений, могущих облегчить изучение Палестины и е) всяческое содействие членам ученых экспедиций, снаряженных различными русскими учреждениями и обществами со специальными научными целями по палестиноведению или смежным научным областям, а также отдельным лицам, имеющим командировки».
Штаты, порядок деятельности, организация будущего института были разработаны весьма подробно. Свой доклад и тезисы совещания Е. П. Ковалевский издал отдельной брошюрой [73].
Палестинское общество незамедлительно отреагировало на брошюру, 9 марта 1915 г. состоялось два заседания, посвященных этому вопросу. Отклик был в общем доброжелательный. К идее об усилении археологических изысканий в Палестине отнеслись сочувственно, но все сошлись на том, что Археологический институт в Иерусалиме, если таковой будет создан после войны, должен быть в ведении общества. Академик В. В. Латышев, который возглавлял отделение «Ученых изданий и исследований», заявил, что «разработку и осуществление научных интересов России в Святой Земле Палестинское общество берет на себя», а руководимое им отделение охотно привлечет «тех русских археологов и палестиноведов, которые пожелали бы работать на этом поприще». В том же духе высказался, заключая заседание, тогдашний вице-председатель общества князь А. А. Ширинский-Шихматов, оговорившись, однако, что свободными средствами для основания института общество не обладает, но является собственником нескольких удобных для строительства земельных участков…
В. В. Латышев разработал проект Палестинского комитета (полностью в рамках общества, в согласии с его уставом) и проект Археологического института в Иерусалиме. В последнем нашли полное отражение идеи, высказанные «кружком» при разработке собственного проекта, но В. В. Латышев подчеркивал, что Археологический институт должен целиком подчиняться Палестинскому комитету [74].
Обсуждение этих проектов растянулось на два года. Академия наук избрала специальную Комиссию по вопросу об организации русского научного учреждения для научного исследования Палестины и прилежащих стран, в состав которой вошли В. И. Вернадский, Н. И. Андрусов, Н. П. Кондаков, Ф. И. Успенский, П. К. Коковцов и Н. Я. Марр.
Комиссия разработала «Проект положения о Палестинском комитете при Императорской Академии наук» (а не при Палестинском обществе, как это предполагали члены совета общества) и 6 февраля 1917 г. обсудила его с участниками созванного еще в 1914 г. Е. П. Ковалевским совещания. Проект, в частности, предусматривал:
«1. При Академии наук учреждается Палестинский комитет для изучения Палестины и сопредельных с нею стран.
4. Комитет имеет своими задачами:
1) оживление в России интереса к палестиноведению;
2) поддержку русских ученых в их научных занятиях в области изучения Палестины и сопредельных с нею стран;
3) создание Историко-археологического института в Палестине;
4) изыскание средств для организации и расширения русских научных предприятий в Палестине и связанных с ними работ вне ее.»
4. Комитет имеет своими задачами:
1) оживление в России интереса к палестиноведению;
2) поддержку русских ученых в их научных занятиях в области изучения Палестины и сопредельных с нею стран;
3) создание Историко-археологического института в Палестине;
4) изыскание средств для организации и расширения русских научных предприятий в Палестине и связанных с ними работ вне ее.»
Протокол этого совместного заседания подписали Ф. И. Успенский, Н. И. Андрусов, В. В. Бартольд, В. И. Вернадский, А. А. Дмитриевский, Е. П. Ковалевский, И. И. Крачковский, Н. Я. Марр, С. Ф. Ольденбург, И. И. Соколов, М. И. Ростовцев.
4 марта 1917 г. Ф. И. Успенский доложил проект общему собранию Академии наук и он был утвержден [75].
Известно, что эта идея так и не была реализована, но сам по себе проект Русского Археологического института в Иерусалиме чрезвычайно интересен. Конечно, прежде всего бросается в глаза политическая окраска этого предприятия. Будущий институт должен был стать весомым свидетельством русского присутствия в Палестине, т. е. турецкой провинции. В победе же над Турцией никто не сомневался, тем более что в отличие от западного театра военных действий на Ближнем Востоке успех явно был на стороне русского оружия. И тем не менее не приходится сомневаться, что в основе проекта лежали чисто научные соображения, свидетельством этого является хотя бы состав заинтересованных лиц. Инициаторы идеи отталкивались от опыта деятельности Русского Археологического института в Константинополе, основанного в 1894 г. Создатели будущего Иерусалимского института вполне могли на него ориентироваться [76].
Далее, в 1904 г. возобновились раскопки древнеармянской столицы Ани (в те годы городище находилось в пределах Российской империи — в результате русско-турецкой войны 1877–1878 гг.). Руководитель раскопок Н. Я. Марр, по всей видимости также входивший в «кружок», создал в Ани подлинный археологический институт со своим музеем, библиотекой, собственной серией научных изданий. Анийский институт так и не дождался формального утверждения, но до последней археологической кампании в 1917 г. действовал регулярно. В проекте Иерусалимского института свою роль сыграл, безусловно, и опыт деятельности Анийского института.
В те годы была предпринята попытка создать также Русский Археологический институт в Афинах, но эта попытка успеха не имела. Высказывая опасения по поводу научного будущего Иерусалимского института, В. В. Латышев напоминал о негативном опыте Афинского института [77].
Самое важное, что бросается в глаза при ретроспективном взгляде на события, связанные с подготовкой института,— это то, что и записка П. К. Коковцова от 1900 г., и идея археологического института в Иерусалиме, вынашиваемая в 1914–1917 гг., знаменовали качественно новый этап в подходе к изучению Ближнего Востока.
Среди всех научных предприятий Палестинского общества археологическое изучение страны занимало, в общем, скромное место. Исследование Палестины проводилось все же в рамках той или иной научной дисциплины, подчас весьма узкой. Сама идея комплексного изучения, которая совершенно явственно звучала в записке П. К. Коковцова, оказалась обществу не под силу. Для проектируемого же института она должна была стать руководящей. По существу эта идея знаменовала собой конфликт между старой и новой наукой. Когда Палестинское общество, после краткого перерыва в 1917–1918 гг., возобновило свою деятельность как сугубо научное предприятие, оно руководствовалось уже новыми идеями.
3
Мировая война существенным образом изменила деятельность Палестинского общества. Прекратились паломнические путешествия, жизнь в школах Общества замерла. Его сотрудники в Сирии и Палестине оказались в бедственном положении. Но сборы в пользу Палестинского общества продолжались, исправно выходили его «Сообщения», подготавливались к изданию выпуски «Палестинского сборника». Палестинское общество готово было расширить свою деятельность, но исторические события 1917 г. внесли в его жизнь самые радикальные перемены.
18 марта 1917 г. совет Общества принял следующее решение: «Ввиду последовавших изменений в государственном строе России признать впредь именование Общества „Православным Палестинским обществом“». Обращаясь в епархиальные отделы, к уполномоченным и служащим, совет просил их руководствоваться уставом 1882 г. До этих событий действовал устав 1889 г., который отличался от предыдущего по сути только тем, что в нем Палестинское общество именовалось Императорским. После низложения династии этот эпитет терял свой смысл. 26 марта подала в отставку великая княгиня Елизавета Федоровна. Она возглавляла Общество после смерти мужа, великого князя Сергия Александровича, т. е. с 1905 г. 6 апреля отставка была принята с выражением признательности и благодарности. Тогда же в Совет вошел академик Б. А. Тураев.
9 апреля на общем собрании председателем Палестинского общества был избран князь А. А. Ширинский-Шихматов, который и возглавлял его до своей эмиграции. В последний раз он вел совет 27 декабря 1917 г., а 5(18) октября 1918 г. «ввиду продолжающегося доселе отсутствия из Петрограда председателя Общества А. А. Ширинского-Шихматова и невозможности в настоящее время установить с ним более или менее правильные сношения» Совет просил вступить во временное исполнение обязанностей председателя — «старейшего члена совета» академика В. В. Латышева. До своей кончины 2 мая 1921 г. В. В. Латышев возглавлял Палестинское общество, хотя, по-видимому, и не был избран общим собранием, как того требовал устав[78].
В связи с революционными событиями за Палестинским обществом осталась одна лишь функция — научная, роль же науки (даже в годы гражданской войны, интервенции, разрухи, голода) оставалась все еще вне сомнений. Сразу после революции самим ходом событий Палестинское общество превратилось в сугубо научное предприятие, и для научной общественности важность и перспективность его будущей деятельности была очевидной. Сами ученые энергично добивались его утверждения. Именно это обстоятельство и позволило такому необычному в условиях новой России учреждению, как Палестинское общество, выжить и укрепиться. Но далось это тем не менее нелегко.
Общество могло быть признано, прежде всего, утверждением его устава. В соответствии с известным декретом Совета Народных Комиссаров от 23 января 1918 г. «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» и в соответствии с относящимися к этому декрету разъяснительными документами был разработан новый устав Русского Палестинского общества (именно так решено было называть организацию). Цели Общества были сформулированы в § 1:
а) историческое, археологическое и современное культурно-бытовое изучение Палестины, Сирии, Афона, Египта и сопредельных с ними стран библейского Востока;
б) организация международных предприятий в Палестине по изучению и охранению памятников искусства и старины или участие в них;
в) содействие как научным экспедициям и образовательным экскурсиям отдельных граждан Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, так и живому общению масс русского народа с достопримечательностями тех же стран.
б) организация международных предприятий в Палестине по изучению и охранению памятников искусства и старины или участие в них;
в) содействие как научным экспедициям и образовательным экскурсиям отдельных граждан Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, так и живому общению масс русского народа с достопримечательностями тех же стран.
Для достижения своих целей, говорилось далее в уставе, Общество, в зависимости от имеющихся в его распоряжении денежных средств, принимает следующие меры:
а) заботится о приведении в известность и обнародовании таких сведений по вопросам палестиноведения, которые имеются в частных руках и в архивах разных мест;
б) стремится к приобретению редких книг, древних рукописей, географических карт и прочих научных пособий по вопросам палестиноведения, допуская к пользованию ими как самих членов, так и всех желающих извлечь из них пользу для своих занятий;
в) выдает денежные и другие награды за разработку предлагаемых им вопросов в области изучения библейского Востока;
г) снаряжает экспедиции, дает поручения своим членам или посторонним лицам, желающим участвовать в трудах Общества, содействуя им своими указаниями и денежными пособиями;
д) собирает и распространяет сведения по вопросам палестиноведения посредством лекций, докладов и сообщений в собраниях членов Общества и посторонних лиц, а также посредством печатания научных исследований и издания периодического органа;
е) оказывает содействие русским путешественникам и экскурсантам при посещении ими Палестины, Сирии, Египта, Афона и прочих мест Ближнего Востока, а по возможности и Италии, посредством издания путеводителей, устройства и содержания на местах экскурсий, гостиниц, найма опытных проводников и пр.
б) стремится к приобретению редких книг, древних рукописей, географических карт и прочих научных пособий по вопросам палестиноведения, допуская к пользованию ими как самих членов, так и всех желающих извлечь из них пользу для своих занятий;
в) выдает денежные и другие награды за разработку предлагаемых им вопросов в области изучения библейского Востока;
г) снаряжает экспедиции, дает поручения своим членам или посторонним лицам, желающим участвовать в трудах Общества, содействуя им своими указаниями и денежными пособиями;
д) собирает и распространяет сведения по вопросам палестиноведения посредством лекций, докладов и сообщений в собраниях членов Общества и посторонних лиц, а также посредством печатания научных исследований и издания периодического органа;
е) оказывает содействие русским путешественникам и экскурсантам при посещении ими Палестины, Сирии, Египта, Афона и прочих мест Ближнего Востока, а по возможности и Италии, посредством издания путеводителей, устройства и содержания на местах экскурсий, гостиниц, найма опытных проводников и пр.
Средства должны были поступать от ежегодных и единовременных взносов, доброхотных пожертвований от сочувствующих целям Общества лиц и учреждений, сюда вливались доходы от принадлежащих Обществу предприятий и недвижимости в России и за ее пределами, также суммы от продажи изданий Общества.
Далее следовали пункты, касающиеся организационной структуры — права и обязанности членов Общества, порядок собраний, деятельность совета Общества, должностные лица и пр.
25 сентября 1918 г. все необходимые документы были направлены в Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Рождественского района Петрограда. Но Совет, по-видимому, мог высказаться лишь по поводу дозволенности или недозволенности текущей деятельности Общества. Между тем Палестинское общество всячески стремилось найти свое место в системе научных учреждений, органически вписаться в нее.
Направив устав в Рождественский Совет, Палестинское общество (в октябре 1918 г.) поручило В. В. Латышеву представить этот документ также конференции, т. е. общему собранию Академии наук. К уставу была приложена записка академика Б. А. Тураева, где он характеризовал путь, пройденный Обществом, отмечал, что его научная деятельность не прекращалась и во время войны. «Но, уделяя внимание научной деятельности по вопросам палестиноведения в пределах России, Общество в то же время зорко следит за развивающимися на Ближнем Востоке мировыми событиями и с нетерпением ожидает окончания жестокой кровавой борьбы и того счастливого момента, когда, наконец, наступит братское общение среди всех народов мира, и Палестина вновь сделается ареною для мирной деятельности и научной работы. Палестинское общество сознает, что ему предстоит огромный труд по восстановлению прерванной на время войны деятельности: прежде всего придется позаботиться о дальнейшей судьбе находящихся на местах — в Сирии и Палестине — многочисленных служащих Общества как русских, так и туземцев, а затем домогаться, при содействии Советской Федеративной Республики, признания за Обществом прав на принадлежащие ему в Палестине земельные имущества и ценные здания». Проект устава, который представлен на рассмотрение и утверждение в Народный Комиссариат просвещения Союза Коммун Северной области, «с полной определенностью и ясностью очерчивает круг деятельности Общества и выясняет его цели и задачи, которые будут проводиться им в жизнь по наступлении мирного времени»[79].
Тем временем группа академиков, «в течение свыше 25 лет находящаяся в тесном контакте с Палестинским обществом по вопросам научного палестиноведения», обратилась с заявлением о положении Общества. Заместитель председателя Совета Коммун Северной области «предписанием по НКП (Народный Комиссариат Просвещения.— К. Ю.) от 24 октября 1918 г. предложил Российской Академии наук принять срочные меры к ограждению научного имущества Палестинского общества от каких-либо случайностей революционного времени»[80]. Этот документ (№ 1463) упомянут в протоколе заседания совета Общества от 12 июля 1919 г. Из протокольной записи явствует, что Совет Коммун предложил Академии наук принять Палестинское общество в свое ведение[81]. Об этом ходатайствовало само Общество. Обращаясь к конференции с просьбой направить в совет в качестве его члена одного представителя от Академии, Общество в то же время заявляло о своем желании числиться при Российской Академии наук. Соответствующее письмо было направлено 14 марта 1919 г.[82]. К этому времени наименование Общества несколько изменилось, уже в протоколе заседания совета от 16 декабря 1918 г. оно обозначается как «Российское» (а не «Русское») Палестинское общество. Заголовок устава был изменен: «Устав состоящего при Российской Академии наук Российского Палестинского общества»[83].
Итак, Палестинское общество направило свой устав в Петроградский Совет и в Академию наук, туда же адресовало документы с поправками, касавшимися наименования Общества, и ожидало утверждения в качестве организации.
19 октября 1919 г. правитель дел В. Д. Юшманов доложил совету Общества, что из Петроградского Совета поступило удостоверение: согласно определению Подотдела Гражданских дел Отдела Управления Петроградского Совета от 29 августа общество под названием «Российское Палестинское общество» внесено в «Реестр Обществ и Союзов» под № 17 [84].
Следующим по времени актом признания было отношение Правления Объединенного Совета научных учреждений и высших учебных заведений от 8 мая 1920 г. о том, что оно «признало Палестинское общество научным учреждением и включило в число членов Совета». По решению совета Палестинского общества его представителем в Объединенном Совете был назначен правитель дел В. Д. Юшманов[85].
Поступило, наконец, извещение непременного секретаря Академии наук (им был в те годы акад. С. Ф. Ольденбург) от 17 апреля и от 11 мая 1920 г. «о состоявшемся постановлении Отделения исторических наук и филологии иметь в составе совета Российского Палестинского общества своего представителя и об избрании таковым академика Бориса Александровича Тураева». Что же касается желания РПО числиться при Академии наук, то в журнале заседаний совета сказано: ответа на письмо не последовало86; но «из частного сообщения непременного секретаря Академии С. Ф. Ольденбурга стало известно, что конференция Академии наук не признала возможным исключительно по принципиальным соображениям (т. е., очевидно, вне какой-либо связи с личностями.— К. Ю.) принять Палестинское общество в свое ведение»[87]. И в то же самое время в архиве имеется выписка из протокола заседания Правления Российской Академии наук от 31 декабря 1921 г., которая гласит: «п. 1. Слушали: выписку из протокола ОС (общего собрания.— К. Ю.) от 10/XII (отнош. 28/XII № 1781) с постановлением одобрить предложение вице-президента — приравнять председателя Палестинского общества к академикам, заведующим учреждениями, а ученого секретаря Общества — к ученым секретарям научных учреждений Академии. Постановили: исполнить»[88].
Итак, Палестинское общество было признано в качестве легального учреждения, типографским способом (в старой орфографии) был издан устав Общества. По сравнению с вариантом, представленным в 1918 г., особых изменений он не претерпел.
По характеру своей деятельности послереволюционное Палестинское общество было учреждением академического типа, хотя связь с Академией наук не получила достаточного формального выражения. Оставаясь внешне за пределами какой-либо научно-организационной структуры, полностью узаконенной в условиях советской власти, Общество оказалось под угрозой закрытия. Так, в конце июня 1921 г., когда председателем Общества был избранный незадолго до этого академик Ф. И. Успенский, ЧК опечатала помещения Общества по Мытнинской ул., 10. Ф. И. Успенский составил специальную записку, в которой обрисовал научную деятельность Общества и его права как владельца имуществ за рубежом. Из изложенного ясно,— заключал автор записки,— что «постигшее Палестинское общество несчастье в конце июня сего года, выразившееся в наложении печатей на помещение Общества, в арестовании заведующего домом и делами Общества В. Д. Юшманова и в изъятии части книг и связок архивного материала и текущих дел, послужило главным мотивом к распространению в начальственных петроградских кругах по народному просвещению того взгляда, что Палестинское общество есть мертвое учреждение, лишенное работы и жизнеспособности. Оно насильственно лишено права на деятельность и настоящей запиской пытается снять с себя незаслуженный упрек и вместе с тем объяснить, что не нам с нашей убогой культурой посягать на закрытие таких научных учреждений, которые показали свою жизнедеятельность, принеся народу и науке существенную пользу, и это — на заграничном театре, в честном и успешном единоборстве с иностранцами <…>. Будем надеяться, что Советское правительство не наложит руку на полезное в государственном отношении русское народное дело в Палестине и разрешит Палестинскому обществу продолжать его деятельность согласно с новым уставом»[89].
К хлопотам подключилась и Академия наук, уполномочила троих своих членов, академиков Ф. И. Успенского, П. К. Коковцова и В. И. Вернадского, обсудить меры к возобновлению деятельности Общества[90]. Но только 3 апреля 1922 г. секретарь РПО А. Н. Акимов смог доложить «о сделанных им шагах перед ЧК о снятии печатей с помещения Палестинского общества, увенчавшихся, наконец, успехом»[91].
Гораздо сложнее была ситуация, в которой оказалось Общество летом 1923 г. Еще до революции в находившемся на юге Италии городе Бари Палестинское общество предприняло строительство церкви Святителя Николая Мирликийского, а при ней подворья для русских паломников. Святой очень почитался в России, а город, где находились его мощи, входил в маршрут паломнических путешествий[92]. Работы велись специально учрежденным Барградским комитетом, председателем которого был А. А. Ширинский-Шихматов. Бывший председатель Палестинского общества в связи с революционными событиями покинул Россию, порвал все связи с Обществом, обосновался в Берлине и в начале 20-х гг. через своего доверенного князя Н. Д. Жевахова (также причастного к деятельности Барградского комитета) объявил себя распорядителем имущества Общества. В Бари начался судебный процесс, растянувшийся на годы. Все эти годы РПО поддерживало тесный контакт с советским посольством в Италии, снабжало дипломатических работников необходимой документацией и, следуя их советам, выделяло лиц, призванных защищать на суде интересы РПО. Поэтому не только для РПО, но и для посольства была полной неожиданностью нота, направленная правительствам Великобритании, Франции и Италии и утверждавшая, между прочим, что Палестинское общество было ликвидировано еще в 1918 г.!
Нота была подана 18 мая 1923 г., а 22 июня — опубликована в «Известиях ВЦИК» и в «Петроградской правде». В «Известиях» можно было прочесть следующее: «По сведениям, полученным Российским правительством, организация, которая находится в Берлине и которая присвоила себе наименование „Совета Русского Палестинского общества“, находясь в финансовых затруднениях, предлагает приступить к частичной распродаже недвижимого имущества, которое принадлежало до революции указанному обществу в Палестине и Сирии. Российское правительство считает своим долгом констатировать по этому поводу, что в силу декрета Совета Народных Комиссаров от 23 января 1918 г. Русское Палестинское общество было ликвидировано и все его имущество, как движимое, так и недвижимое, было объявлено собственностью Российского государства». Далее в ноте шли подробности о характере имущества и о его местонахождении в «Иерусалиме, Назарете, Кайфе, Бейруте и других местах Палестины и Сирии», упоминались национализированные имущества Русской духовной миссии в Иерусалиме, Иерихоне, Яффе и Тибериаде, говорилось также о национализированных владениях министерства иностранных дел царского времени. Отмечая, что значительная часть имущества Палестинского общества находится в Италии, нота возлагала ответственность за сохранение имущества Российского государства на правительства Великобритании, Франции и Италии «вплоть до момента, когда Российское правительство получит возможность располагать этим имуществом». Все заключенные сделки без согласия и утверждения правительством объявлялись ничтожными (т. е. не имеющими силы.— К. Ю.).
20 июня, возможно, в связи с подачей ноты НКВД не утвердил при перерегистрации устав РПО и принял постановление о ликвидации Общества[93]. Тогда Общество направило в Петроградское управление научных учреждений отношение, где ставился вопрос об имуществах в связи с процессом в Бари. Управление в свою очередь обратилось в Акцентр. Нота от 18 мая, говорилось в этом письме, осложнила положение. «Вследствие означенной ноты для Палестинского общества, продолжающего легально существовать до настоящего времени,— так как упомянутый декрет от 23 января 1918 г. фактически не коснулся данного Общества, в основе своей научного и не являющегося церковным или религиозным,— создалось чрезвычайно затруднительное положение. Равным образом аннулирована для Общества и возможность отстаивания в итальянском суде своих прав на имущество в г. Бари, о чем подробно сообщает в своем донесении от 6 сего месяца сотрудник Общества Вл. Каменский»[94].
24 июня председатель РПО Ф. И. Успенский и ученый секретарь В. Н. Бенешевич направили письмо в Петроградское управление высших учебных заведений и ученых учреждений. Из письма явствует, что Совет РПО обратился в Акцентр «с просьбой выяснить действительное положение Общества и дать указания о дальнейшем направлении его деятельности». Авторы письма отмечали, что декрет, на который ссылалась нота, «не возымел силы в отношении Общества, в основе своей научного и только для собирания средств пользовавшегося, между прочим, и содействием церковных органов». Устав Общества,— продолжали авторы письма,— был представлен также и Наркомпросу; на библиотеку и занимаемые Обществом помещения имеется охранная грамота. «Никаких предписаний о национализации имущества или о ликвидации Общества ниоткуда не приходило, и никаких действий в этом направлении надлежащими органами власти совершено не было. Все имущество Общества сохранено и находится в помещениях, занимаемых его библиотекой и музеем, за исключением тех вещей и документов, которые были отобраны чинами чрезвычайной комиссии при обыске, произведенном в 1922 г. (1921? — К. Ю.) и до сих пор не возвращенных полностью, хотя, согласно письменному официальному удостоверению Ревтрибунала, никаких вин и правонарушений со стороны Общества обнаружено не было. Это положение Общества грозит измениться к худшему ввиду торжественного заявления ноты о ликвидации Общества». Далее авторы письма указывали на ряд возможных мер с целью сохранить Общество, в частности, на необходимость «точно выяснить юридическое положение Общества и получить от Наркомвнудела удостоверение о его регистрации»[95].
Но события разворачивались не в пользу Общества. 4 июня 1923 г. заведующая столом регистрации обществ и других объединений Володарского района Петрограда составила акт о закрытии Русского (!) Палестинского общества и опечатала две комнаты РПО [96]. В то же время были предприняты энергичные усилия, чтобы уберечь Палестинское общество, спасти его для науки. На следующий день после наложения печатей и закрытия Общества председатель Российской Академии истории материальной культуры академик Н. Я. Марр направил письмо в Административный отдел губисполкома, где отмечал, что в трех комнатах Общества находятся книжное собрание, архив и музей Ближнего Востока, состоящие по постановлению совета РАИМК в ведении Академии. Академия просит в срочном порядке снять печати с названных помещений [97]. По тому же адресу 6 июля было направлено письмо из Петроградского управления научных и научно-художественных учреждений. Поскольку на имущество, находящееся в помещениях РПО, имеется охранная грамота, управление просит о снятии печатей[98].
Тем не менее хлопоты о восстановлении Общества увенчались успехом только в конце 1925 г. В течение двух с небольшим лет деятельность РПО как научной организации была прекращена. Лишь 25 октября 1925 г. устав РПО был утвержден НКВД, и Общество возобновило свою деятельность[99]. В связи с этим Ф. И. Успенский направил народному комиссару внутренних дел письмо следующего содержания:
«Российское Палестинское общество, приступив к продолжению своей деятельности, согласно уставу, утвержденному Комиссариатом внутренних дел РСФСР, считает долгом выразить Вам свою благодарность и вместе с тем довести до Вашего сведения, что оно считает все имущества, находящиеся как за границей, так и в СССР, значащиеся за Палестинским обществом, национальной собственностью, и со своей стороны приложит все усилия к тому, чтобы всеми законными средствами отстоять его права»[100].
Нетрудно понять, что в новых условиях советской действительности имущества Палестинского общества (независимо от их статуса до революции и в полном соответствии с тем характером, который приобрело Общество после революции) становились общенародным достоянием. Высшее право распоряжения ими переходило, естественно, государству, эта идея и составляла, так сказать, пафос ноты. Все это прекрасно понимали и ученые, возглавлявшие в те годы РПО,— об этом можно судить по цитированному выше письму Ф. И. Успенского. Но нота утверждала, что Русское Палестинское общество было ликвидировано в связи с декретом о национализации церковного имущества, а это никак не соответствовало действительности. Из приведенных нами документов со всей очевидностью явствует, что РПО предпринимало усилия для собственной легализации и добилось полного признания. Действительно, печальный инцидент 1921 г. был ликвидирован. 9 декабря 1922 г. устав 1919 г. с некоторыми изменениями был утвержден заместителем заведующего Главнаукой Акцентра Наркомпроса[101]. Все это свидетельствует о том, что сведения о РПО, которые были использованы при составлении ноты, исходили от некомпетентных лиц. Как бы то ни было, тесное сотрудничество РПО с НКИД продолжалось, а суд в Бари завершился, наконец, в пользу Палестинского общества. А. А. Ширинский-Шихматов и его представитель Н. Д. Жевахов процесс проиграли. В начале же 30-х гг. распоряжение имуществом РПО в Бари было полностью передоверено советскому послу в Италии[102].
Российское Палестинское общество перенесло все трудности военного и послевоенного времени. Членские взносы составляли основной финансовый источник существования Общества, но деньги были обесценены. 26 мая 1922 г. было признано «принципиально желательным установление членских взносов хотя бы в размере 1 000 000 рублей»[103]. К этим общим трудностям добавлялись специфические, о чем мы рассказали выше. И тем не менее в конце 10-х и на протяжении 20-х гг. Российское Палестинское общество, хотя и с перерывами, продолжало исправно функционировать.
Знакомство с деятельностью РПО в этот период поражает обилием в его составе «громких» имен. Как уже говорилось, после революции Общество возглавил академик В. В. Латышев[104], его преемником стал академик Ф. И. Успенский, крупнейший византинист. К ученым, связанным с Палестинским обществом, относится академик В. Г. Васильевский, один из крупнейших отечественных византологов. Рядом с ним возвышается фигура академика Н. П. Кондакова — его роль в деятельности Палестинского общества столь же значительна. В 20-е гг. успехи РПО, в известном смысле даже сам факт его существования, связаны, прежде всего, с Ф. И. Успенским. Три крупнейших представителя отечественного византиноведения посвятили свою деятельность Палестинскому обществу.
Ф. И. Успенский был ученым чрезвычайно широкого диапазона. Его перу принадлежит монументальная «История Византийской империи» в трех томах и сотни работ, часть которых выходит зa пределы собственно византинистики (хотя эти пределы сами по себе не очень точно фиксированы). В историю византиноведения Ф. И. Успенский вошел не только как крупнейший исследователь, но также и как организатор — он был основателем и бессменным руководителем Русского археологического института в Константинополе. Археологический институт прервал свою деятельность с началом мировой войны. В середине 20-x гг. проснулись надежды на возобновление деятельности института, но им не суждено было осуществиться. Глубоко травмированный гибелью своего детища, директор РАИК сосредоточил свои усилия на том, чтобы обеспечить деятельность Палестинского общества, с которым он был связан издавна.
После Ф. И. Успенского Палестинским обществом руководил Н. Я. Марр, в отдельные периоды функции председателя брал на себя академик И. Ю. Крачковский.
В середине 20-х гг. в число членов РПО входили Д. В. Айналов (историк искусства), академики В. В. Бартольд, В. Н. Бенешевич (византолог, кавказовед, долгое время был ученым секретарем Общества), А. А. Дмитриевский (крупнейший знаток литургических рукописей, историк Общества, также был его ученым секретарем), академики С. А. Жебелев, П. К. Коковцов, Н. П. Лихачев (собиратель древностей, исследователь широкого диапазона), И. И. Мещанинов (языковед, впоследствии академик), С. Ф. Ольденбург, проф. М. Д. Приселков, академик А. И. Соболевский, проф. И. И. Соколов (историк, долгое время был ответственным редактором СППО), В. В. Струве (тогда еще профессор, впоследствии академик), Б. В. Фармаковский, М. В. Фармаковский (археологи), Н. Д. Флиттнер, проф. И. Г. Франк-Каменецкий, проф. В. К. Шилейко (историки древнего мира). Интересно отметить, что членами Общества стали такие выдающиеся деятели в области естествознания, как академики В. И. Вернадский, А. Е. Ферсман, Н. И. Вавилов. Обращаясь к Н. И. Вавилову с приглашением стать членом совета РПО, Н. Я. Марр просил помочь Обществу «в выполнении лежащей на нем задачи изучения Палестины, Сирии, Египта и сопредельных стран, между прочим, в естественно-историческом отношении»[105].
Нота была подана 18 мая 1923 г., а 22 июня — опубликована в «Известиях ВЦИК» и в «Петроградской правде». В «Известиях» можно было прочесть следующее: «По сведениям, полученным Российским правительством, организация, которая находится в Берлине и которая присвоила себе наименование „Совета Русского Палестинского общества“, находясь в финансовых затруднениях, предлагает приступить к частичной распродаже недвижимого имущества, которое принадлежало до революции указанному обществу в Палестине и Сирии. Российское правительство считает своим долгом констатировать по этому поводу, что в силу декрета Совета Народных Комиссаров от 23 января 1918 г. Русское Палестинское общество было ликвидировано и все его имущество, как движимое, так и недвижимое, было объявлено собственностью Российского государства». Далее в ноте шли подробности о характере имущества и о его местонахождении в «Иерусалиме, Назарете, Кайфе, Бейруте и других местах Палестины и Сирии», упоминались национализированные имущества Русской духовной миссии в Иерусалиме, Иерихоне, Яффе и Тибериаде, говорилось также о национализированных владениях министерства иностранных дел царского времени. Отмечая, что значительная часть имущества Палестинского общества находится в Италии, нота возлагала ответственность за сохранение имущества Российского государства на правительства Великобритании, Франции и Италии «вплоть до момента, когда Российское правительство получит возможность располагать этим имуществом». Все заключенные сделки без согласия и утверждения правительством объявлялись ничтожными (т. е. не имеющими силы.— К. Ю.).
20 июня, возможно, в связи с подачей ноты НКВД не утвердил при перерегистрации устав РПО и принял постановление о ликвидации Общества[93]. Тогда Общество направило в Петроградское управление научных учреждений отношение, где ставился вопрос об имуществах в связи с процессом в Бари. Управление в свою очередь обратилось в Акцентр. Нота от 18 мая, говорилось в этом письме, осложнила положение. «Вследствие означенной ноты для Палестинского общества, продолжающего легально существовать до настоящего времени,— так как упомянутый декрет от 23 января 1918 г. фактически не коснулся данного Общества, в основе своей научного и не являющегося церковным или религиозным,— создалось чрезвычайно затруднительное положение. Равным образом аннулирована для Общества и возможность отстаивания в итальянском суде своих прав на имущество в г. Бари, о чем подробно сообщает в своем донесении от 6 сего месяца сотрудник Общества Вл. Каменский»[94].
24 июня председатель РПО Ф. И. Успенский и ученый секретарь В. Н. Бенешевич направили письмо в Петроградское управление высших учебных заведений и ученых учреждений. Из письма явствует, что Совет РПО обратился в Акцентр «с просьбой выяснить действительное положение Общества и дать указания о дальнейшем направлении его деятельности». Авторы письма отмечали, что декрет, на который ссылалась нота, «не возымел силы в отношении Общества, в основе своей научного и только для собирания средств пользовавшегося, между прочим, и содействием церковных органов». Устав Общества,— продолжали авторы письма,— был представлен также и Наркомпросу; на библиотеку и занимаемые Обществом помещения имеется охранная грамота. «Никаких предписаний о национализации имущества или о ликвидации Общества ниоткуда не приходило, и никаких действий в этом направлении надлежащими органами власти совершено не было. Все имущество Общества сохранено и находится в помещениях, занимаемых его библиотекой и музеем, за исключением тех вещей и документов, которые были отобраны чинами чрезвычайной комиссии при обыске, произведенном в 1922 г. (1921? — К. Ю.) и до сих пор не возвращенных полностью, хотя, согласно письменному официальному удостоверению Ревтрибунала, никаких вин и правонарушений со стороны Общества обнаружено не было. Это положение Общества грозит измениться к худшему ввиду торжественного заявления ноты о ликвидации Общества». Далее авторы письма указывали на ряд возможных мер с целью сохранить Общество, в частности, на необходимость «точно выяснить юридическое положение Общества и получить от Наркомвнудела удостоверение о его регистрации»[95].
Но события разворачивались не в пользу Общества. 4 июня 1923 г. заведующая столом регистрации обществ и других объединений Володарского района Петрограда составила акт о закрытии Русского (!) Палестинского общества и опечатала две комнаты РПО [96]. В то же время были предприняты энергичные усилия, чтобы уберечь Палестинское общество, спасти его для науки. На следующий день после наложения печатей и закрытия Общества председатель Российской Академии истории материальной культуры академик Н. Я. Марр направил письмо в Административный отдел губисполкома, где отмечал, что в трех комнатах Общества находятся книжное собрание, архив и музей Ближнего Востока, состоящие по постановлению совета РАИМК в ведении Академии. Академия просит в срочном порядке снять печати с названных помещений [97]. По тому же адресу 6 июля было направлено письмо из Петроградского управления научных и научно-художественных учреждений. Поскольку на имущество, находящееся в помещениях РПО, имеется охранная грамота, управление просит о снятии печатей[98].
Тем не менее хлопоты о восстановлении Общества увенчались успехом только в конце 1925 г. В течение двух с небольшим лет деятельность РПО как научной организации была прекращена. Лишь 25 октября 1925 г. устав РПО был утвержден НКВД, и Общество возобновило свою деятельность[99]. В связи с этим Ф. И. Успенский направил народному комиссару внутренних дел письмо следующего содержания:
«Российское Палестинское общество, приступив к продолжению своей деятельности, согласно уставу, утвержденному Комиссариатом внутренних дел РСФСР, считает долгом выразить Вам свою благодарность и вместе с тем довести до Вашего сведения, что оно считает все имущества, находящиеся как за границей, так и в СССР, значащиеся за Палестинским обществом, национальной собственностью, и со своей стороны приложит все усилия к тому, чтобы всеми законными средствами отстоять его права»[100].
Нетрудно понять, что в новых условиях советской действительности имущества Палестинского общества (независимо от их статуса до революции и в полном соответствии с тем характером, который приобрело Общество после революции) становились общенародным достоянием. Высшее право распоряжения ими переходило, естественно, государству, эта идея и составляла, так сказать, пафос ноты. Все это прекрасно понимали и ученые, возглавлявшие в те годы РПО,— об этом можно судить по цитированному выше письму Ф. И. Успенского. Но нота утверждала, что Русское Палестинское общество было ликвидировано в связи с декретом о национализации церковного имущества, а это никак не соответствовало действительности. Из приведенных нами документов со всей очевидностью явствует, что РПО предпринимало усилия для собственной легализации и добилось полного признания. Действительно, печальный инцидент 1921 г. был ликвидирован. 9 декабря 1922 г. устав 1919 г. с некоторыми изменениями был утвержден заместителем заведующего Главнаукой Акцентра Наркомпроса[101]. Все это свидетельствует о том, что сведения о РПО, которые были использованы при составлении ноты, исходили от некомпетентных лиц. Как бы то ни было, тесное сотрудничество РПО с НКИД продолжалось, а суд в Бари завершился, наконец, в пользу Палестинского общества. А. А. Ширинский-Шихматов и его представитель Н. Д. Жевахов процесс проиграли. В начале же 30-х гг. распоряжение имуществом РПО в Бари было полностью передоверено советскому послу в Италии[102].
Российское Палестинское общество перенесло все трудности военного и послевоенного времени. Членские взносы составляли основной финансовый источник существования Общества, но деньги были обесценены. 26 мая 1922 г. было признано «принципиально желательным установление членских взносов хотя бы в размере 1 000 000 рублей»[103]. К этим общим трудностям добавлялись специфические, о чем мы рассказали выше. И тем не менее в конце 10-х и на протяжении 20-х гг. Российское Палестинское общество, хотя и с перерывами, продолжало исправно функционировать.
Знакомство с деятельностью РПО в этот период поражает обилием в его составе «громких» имен. Как уже говорилось, после революции Общество возглавил академик В. В. Латышев[104], его преемником стал академик Ф. И. Успенский, крупнейший византинист. К ученым, связанным с Палестинским обществом, относится академик В. Г. Васильевский, один из крупнейших отечественных византологов. Рядом с ним возвышается фигура академика Н. П. Кондакова — его роль в деятельности Палестинского общества столь же значительна. В 20-е гг. успехи РПО, в известном смысле даже сам факт его существования, связаны, прежде всего, с Ф. И. Успенским. Три крупнейших представителя отечественного византиноведения посвятили свою деятельность Палестинскому обществу.
Ф. И. Успенский был ученым чрезвычайно широкого диапазона. Его перу принадлежит монументальная «История Византийской империи» в трех томах и сотни работ, часть которых выходит зa пределы собственно византинистики (хотя эти пределы сами по себе не очень точно фиксированы). В историю византиноведения Ф. И. Успенский вошел не только как крупнейший исследователь, но также и как организатор — он был основателем и бессменным руководителем Русского археологического института в Константинополе. Археологический институт прервал свою деятельность с началом мировой войны. В середине 20-x гг. проснулись надежды на возобновление деятельности института, но им не суждено было осуществиться. Глубоко травмированный гибелью своего детища, директор РАИК сосредоточил свои усилия на том, чтобы обеспечить деятельность Палестинского общества, с которым он был связан издавна.
После Ф. И. Успенского Палестинским обществом руководил Н. Я. Марр, в отдельные периоды функции председателя брал на себя академик И. Ю. Крачковский.
В середине 20-х гг. в число членов РПО входили Д. В. Айналов (историк искусства), академики В. В. Бартольд, В. Н. Бенешевич (византолог, кавказовед, долгое время был ученым секретарем Общества), А. А. Дмитриевский (крупнейший знаток литургических рукописей, историк Общества, также был его ученым секретарем), академики С. А. Жебелев, П. К. Коковцов, Н. П. Лихачев (собиратель древностей, исследователь широкого диапазона), И. И. Мещанинов (языковед, впоследствии академик), С. Ф. Ольденбург, проф. М. Д. Приселков, академик А. И. Соболевский, проф. И. И. Соколов (историк, долгое время был ответственным редактором СППО), В. В. Струве (тогда еще профессор, впоследствии академик), Б. В. Фармаковский, М. В. Фармаковский (археологи), Н. Д. Флиттнер, проф. И. Г. Франк-Каменецкий, проф. В. К. Шилейко (историки древнего мира). Интересно отметить, что членами Общества стали такие выдающиеся деятели в области естествознания, как академики В. И. Вернадский, А. Е. Ферсман, Н. И. Вавилов. Обращаясь к Н. И. Вавилову с приглашением стать членом совета РПО, Н. Я. Марр просил помочь Обществу «в выполнении лежащей на нем задачи изучения Палестины, Сирии, Египта и сопредельных стран, между прочим, в естественно-историческом отношении»[105].
Число членов РПО в 20-е гг. (после восстановления Общества в 1925 г.) насчитывало 55 человек.
Организационные перемены в Палестинском обществе последовали сразу после Февральской революции, радикальные изменения в организационную структуру внесла, как это было показано выше, Октябрьская революция. Собственно же научная жизнь Общества в новых условиях возобновилась в начале 1919 г. Сохранилось приглашение на первое заседание, приводим его полностью как документ эпохи:
«Председательствующий отделения научных изданий и исследований Российского Палестинского общества В. В. Латышев покорнейше просит Вас пожаловать на первое совещание по вопросам научного изучения Палестины, Сирии, Египта, Константинополя и Афона, имеющее состояться в воскресенье 13 (26) января сего года, в 2 часа дня, в помещении совета Палестинского общества (Пески, Мытнинская ул., д. 10, вход со двора).
Вместе с тем председательствующий отделения обращается к Вам с усерднейшею просьбою не отказать наметить и темы, которые Вы изволите признать необходимым поставить в первую очередь для научной разработки.
Наиболее удобные рейсы трамваев: 4, 13, 25 и 26».
Сам В. В. Латышев не смог принять участие в заседании, председательствовал Н. Я. Марр. На это заседание пришли В. В. Бартольд, А. И. Бриллиантов, А. А. Васильев, Н. Н. Глубоковский, А. А. Дмитриевский, А. В. Никитский, И. С. Пальмов, И. Г. Троицкий, Б. А. Тураев и правитель дел Совета РПО В. Д. Юшманов[106].
Обсуждались издательские дела, выяснилось, в частности, что печатание 63-го выпуска «Палестинского сборника» почти окончено, а «Сообщения» (т. XXVIII за 1917 г.) отпечатаны в объеме 8 авторских листов. (Этими номерами завершались старые серии ППС и СППО.) В портфеле имелся ряд важных работ, среди которых «Россия на Ближнем Востоке в XIX столетии» А. А. Дмитриевского. О планах будущей работы говорили В. В. Бартольд (собирался продолжить труд Н. А. Мельникова), А. А. Васильев, А. А. Дмитриевский, Н. Я. Марр («Кавказ в жизни христианской Палестины и Палестина в памятниках искусства и письменности и народной литературы Кавказа»), И. С. Пальмов, И. Г. Троицкий. Письменную заявку прислал П. К. Коковцов (предлагал, в частности, тему «Археологические раскопки и расследования в Палестине и Сирии в XIX и XX вв. и их значение для библеистики»).
Обсуждался также вопрос о статусе Общества: так или иначе оно должно быть связано с Академией наук, например, в качестве института для исследований Палестины. Была прочитана записка совета Общества, представленная на конференцию Академии наук 30 октября 1918 г. и в Народный Комиссариат просвещения, с ходатайством об утверждении нового устава и тот отдел этого устава, где говорилось о целях Общества[107].
Сохранившиеся протоколы заседаний показывают, что в послереволюционные годы научная жизнь РПО отличалась чрезвычайной широтой интересов. В поле зрения РПО — археология Палестины. Б. В. Фармаковский делает доклад «Последние археологические исследования в Иерихоне», Б. Л. Богаевский выступает на тему «Древнейшие культуры на почве Палестины по новейшим раскопкам». Обсуждается отзыв И. Г. Троицкого о книге А. А. Олесницкого «Библейская археология»[108]. Проблемы истории древних евреев ставятся в докладах В. В. Струве «Ефрем и Манасия и падение Израиля» и С. Я. Лурье «Пребывание Израиля в Египте по еврейским источникам». Широкое внимание привлекает доклад В. К. Шилейко «El — имя солнечного бога». Византийские штудии органично вписываются в научную жизнь РПО. В. В. Латышев оглашает доклад «Об агиографических трудах Никиты Давида Пафлагонского», С. П. Розанов — «Проскинитарий в „Синопсисе“ Дорофея Монемвасийского». Судя по названию, интересным и необычным был доклад В. Е. Вальденберга «Конституция Византии по ее литературным памятникам». Планируется работа на будущее. Ф. И. Успенский знакомит слушателей с проектом совместного русско-французского издания рукописей Афона. Рукописи — постоянная тема для таких обществ, как Палестинское. Ученик Н. Я. Марра англичанин Роберт Блейк докладывает о трех американских экспедициях в Палестину и Сирию в 1923, 1927 и 1930 гг. с целью изучения и описания рукописей, в частности грузинских. Не обойдены вниманием памятники искусства. Н. П. Кондаков и В. Н. Бенешевич выступают с докладом «Вновь найденные иконы Синайского монастыря», в отдельном докладе В. Н. Бенешевич стремится определить время происхождения синайской мозаики Преображения. Арабистику представляет И. Ю. Крачковский (доклад «Воспоминания сирийского эмира из эпохи первого крестового похода»).
Широкой постановкой вопроса отличается доклад Ф. И. Успенского «Восточные и западноевропейские политические и торговые интересы на средиземноморском побережье в средние века». Общество интересуется и более современными сюжетами: доклады И. И. Соколова «Вопрос о святых местах Палестины при свете русской дипломатической переписки последней четверти XIX века», Ф. И. Успенского «Современное положение Иерусалимского патриархата» (1922), К. В. Оде-Васильевой «События 1929 г. в Палестине» (1931).
Необходимо отметить, что в послереволюционные годы издательские возможности академических учреждений были весьма невелики. Исследовательская мысль находила выход в устных докладах, лекциях и часто этим и ограничивалась. Доклады на заседаниях РПО обеспечивали развитие науки, результаты которой выносились на суд весьма требовательной и вполне компетентной аудитории.
Издательские возможности были ограничены, но все же они существовали. В 1926 г. удалось, наконец, выпустить XXIX том «Сообщений Палестинского общества»[109]. Но попытки издать следующий, XXX том, не имели успеха.
Подводя некоторые итоги деятельности РПО при В. В. Латышеве и в особенности при Ф. И. Успенском, приходим к убеждению, что Общество в эти годы было активно действующим научным учреждением, союзом ученых с широкой и разнообразной программой. Можно не сомневаться, что успехи РПО были в значительной степени обеспечены энергией и прекрасными организаторскими качествами Ф. И. Успенского. Но даже этих качеств оказалось недостаточно, чтобы преодолеть специфические трудности времени. Палестинское общество обладало прекрасной библиотекой. Здесь были собраны многочисленные труды по палестиноведению и смежным вопросам на русском и иностранных языках. Библиотека собирала сведения из текущей прессы о Палестине — известную часть библиотеки составляли вырезки из газет и журналов. Был издан каталог книг[110]. После временного прекращения деятельности РПО в 1923 г. книжное собрание поступило в Российскую Академию истории материальной культуры, а впоследствии распалось. Поскольку книги были убережены от превратностей времени, собрание как таковое перестало существовать. В настоящее время библиотека Палестинского общества частично находится в Санкт-Петербурге (в специальных библиотеках академических институтов и в Государственном музее истории религии), частично в Москве.
Общество лишилось также своего архива (с 1952 г.— в архиве МИД СССР).
В 1929 г., после смерти Ф. И. Успенского, председателем РПО стал Н. Я. Марр, который в эти годы нес десятки научных и общественных обязанностей и не мог обеспечить нормальную деятельность Общества. Сыграли роль, конечно, и объективные обстоятельства: проблематика Палестинского общества в начале 30-х гг., в период кризиса исторической науки в СССР, казалась чуждой. В этих условиях Палестинское общество прекратило свою деятельность [111].
В первом издании «Большой Советской Энциклопедии» об Обществе не упоминается. В начале 30-х гг. велась интенсивная переписка об издании труда Н. Я. Марра «Описание грузинских рукописей Синайского монастыря». Книга увидела свет в 1940 г., причем под грифом не РПО, как планировалось, а Академии наук СССР. Палестинское общество, как могло показаться, прекратило свое существование навсегда.
Организационные перемены в Палестинском обществе последовали сразу после Февральской революции, радикальные изменения в организационную структуру внесла, как это было показано выше, Октябрьская революция. Собственно же научная жизнь Общества в новых условиях возобновилась в начале 1919 г. Сохранилось приглашение на первое заседание, приводим его полностью как документ эпохи:
«Председательствующий отделения научных изданий и исследований Российского Палестинского общества В. В. Латышев покорнейше просит Вас пожаловать на первое совещание по вопросам научного изучения Палестины, Сирии, Египта, Константинополя и Афона, имеющее состояться в воскресенье 13 (26) января сего года, в 2 часа дня, в помещении совета Палестинского общества (Пески, Мытнинская ул., д. 10, вход со двора).
Вместе с тем председательствующий отделения обращается к Вам с усерднейшею просьбою не отказать наметить и темы, которые Вы изволите признать необходимым поставить в первую очередь для научной разработки.
Наиболее удобные рейсы трамваев: 4, 13, 25 и 26».
Сам В. В. Латышев не смог принять участие в заседании, председательствовал Н. Я. Марр. На это заседание пришли В. В. Бартольд, А. И. Бриллиантов, А. А. Васильев, Н. Н. Глубоковский, А. А. Дмитриевский, А. В. Никитский, И. С. Пальмов, И. Г. Троицкий, Б. А. Тураев и правитель дел Совета РПО В. Д. Юшманов[106].
Обсуждались издательские дела, выяснилось, в частности, что печатание 63-го выпуска «Палестинского сборника» почти окончено, а «Сообщения» (т. XXVIII за 1917 г.) отпечатаны в объеме 8 авторских листов. (Этими номерами завершались старые серии ППС и СППО.) В портфеле имелся ряд важных работ, среди которых «Россия на Ближнем Востоке в XIX столетии» А. А. Дмитриевского. О планах будущей работы говорили В. В. Бартольд (собирался продолжить труд Н. А. Мельникова), А. А. Васильев, А. А. Дмитриевский, Н. Я. Марр («Кавказ в жизни христианской Палестины и Палестина в памятниках искусства и письменности и народной литературы Кавказа»), И. С. Пальмов, И. Г. Троицкий. Письменную заявку прислал П. К. Коковцов (предлагал, в частности, тему «Археологические раскопки и расследования в Палестине и Сирии в XIX и XX вв. и их значение для библеистики»).
Обсуждался также вопрос о статусе Общества: так или иначе оно должно быть связано с Академией наук, например, в качестве института для исследований Палестины. Была прочитана записка совета Общества, представленная на конференцию Академии наук 30 октября 1918 г. и в Народный Комиссариат просвещения, с ходатайством об утверждении нового устава и тот отдел этого устава, где говорилось о целях Общества[107].
Сохранившиеся протоколы заседаний показывают, что в послереволюционные годы научная жизнь РПО отличалась чрезвычайной широтой интересов. В поле зрения РПО — археология Палестины. Б. В. Фармаковский делает доклад «Последние археологические исследования в Иерихоне», Б. Л. Богаевский выступает на тему «Древнейшие культуры на почве Палестины по новейшим раскопкам». Обсуждается отзыв И. Г. Троицкого о книге А. А. Олесницкого «Библейская археология»[108]. Проблемы истории древних евреев ставятся в докладах В. В. Струве «Ефрем и Манасия и падение Израиля» и С. Я. Лурье «Пребывание Израиля в Египте по еврейским источникам». Широкое внимание привлекает доклад В. К. Шилейко «El — имя солнечного бога». Византийские штудии органично вписываются в научную жизнь РПО. В. В. Латышев оглашает доклад «Об агиографических трудах Никиты Давида Пафлагонского», С. П. Розанов — «Проскинитарий в „Синопсисе“ Дорофея Монемвасийского». Судя по названию, интересным и необычным был доклад В. Е. Вальденберга «Конституция Византии по ее литературным памятникам». Планируется работа на будущее. Ф. И. Успенский знакомит слушателей с проектом совместного русско-французского издания рукописей Афона. Рукописи — постоянная тема для таких обществ, как Палестинское. Ученик Н. Я. Марра англичанин Роберт Блейк докладывает о трех американских экспедициях в Палестину и Сирию в 1923, 1927 и 1930 гг. с целью изучения и описания рукописей, в частности грузинских. Не обойдены вниманием памятники искусства. Н. П. Кондаков и В. Н. Бенешевич выступают с докладом «Вновь найденные иконы Синайского монастыря», в отдельном докладе В. Н. Бенешевич стремится определить время происхождения синайской мозаики Преображения. Арабистику представляет И. Ю. Крачковский (доклад «Воспоминания сирийского эмира из эпохи первого крестового похода»).
Широкой постановкой вопроса отличается доклад Ф. И. Успенского «Восточные и западноевропейские политические и торговые интересы на средиземноморском побережье в средние века». Общество интересуется и более современными сюжетами: доклады И. И. Соколова «Вопрос о святых местах Палестины при свете русской дипломатической переписки последней четверти XIX века», Ф. И. Успенского «Современное положение Иерусалимского патриархата» (1922), К. В. Оде-Васильевой «События 1929 г. в Палестине» (1931).
Необходимо отметить, что в послереволюционные годы издательские возможности академических учреждений были весьма невелики. Исследовательская мысль находила выход в устных докладах, лекциях и часто этим и ограничивалась. Доклады на заседаниях РПО обеспечивали развитие науки, результаты которой выносились на суд весьма требовательной и вполне компетентной аудитории.
Издательские возможности были ограничены, но все же они существовали. В 1926 г. удалось, наконец, выпустить XXIX том «Сообщений Палестинского общества»[109]. Но попытки издать следующий, XXX том, не имели успеха.
Подводя некоторые итоги деятельности РПО при В. В. Латышеве и в особенности при Ф. И. Успенском, приходим к убеждению, что Общество в эти годы было активно действующим научным учреждением, союзом ученых с широкой и разнообразной программой. Можно не сомневаться, что успехи РПО были в значительной степени обеспечены энергией и прекрасными организаторскими качествами Ф. И. Успенского. Но даже этих качеств оказалось недостаточно, чтобы преодолеть специфические трудности времени. Палестинское общество обладало прекрасной библиотекой. Здесь были собраны многочисленные труды по палестиноведению и смежным вопросам на русском и иностранных языках. Библиотека собирала сведения из текущей прессы о Палестине — известную часть библиотеки составляли вырезки из газет и журналов. Был издан каталог книг[110]. После временного прекращения деятельности РПО в 1923 г. книжное собрание поступило в Российскую Академию истории материальной культуры, а впоследствии распалось. Поскольку книги были убережены от превратностей времени, собрание как таковое перестало существовать. В настоящее время библиотека Палестинского общества частично находится в Санкт-Петербурге (в специальных библиотеках академических институтов и в Государственном музее истории религии), частично в Москве.
Общество лишилось также своего архива (с 1952 г.— в архиве МИД СССР).
В 1929 г., после смерти Ф. И. Успенского, председателем РПО стал Н. Я. Марр, который в эти годы нес десятки научных и общественных обязанностей и не мог обеспечить нормальную деятельность Общества. Сыграли роль, конечно, и объективные обстоятельства: проблематика Палестинского общества в начале 30-х гг., в период кризиса исторической науки в СССР, казалась чуждой. В этих условиях Палестинское общество прекратило свою деятельность [111].
В первом издании «Большой Советской Энциклопедии» об Обществе не упоминается. В начале 30-х гг. велась интенсивная переписка об издании труда Н. Я. Марра «Описание грузинских рукописей Синайского монастыря». Книга увидела свет в 1940 г., причем под грифом не РПО, как планировалось, а Академии наук СССР. Палестинское общество, как могло показаться, прекратило свое существование навсегда.
4
И все же Общество возродилось. 16 января 1951 г. состоялось общее собрание РПО. Председательствовал главный ученый секретарь Академии наук академик А. В. Топчиев, на собрании присутствовали видные ученые Москвы и Ленинграда. Во вступительном слове А. В. Топчиев сказал: «В силу целого ряда обстоятельств деятельность Российского Палестинского общества фактически прервалась в начале 30-х гг. Учитывая усилившийся в последнее время интерес советских ученых, и прежде всего востоковедов, к странам Ближнего Востока, а также возросшие возможности советской науки, Президиум Академии наук СССР признал необходимым активизировать деятельность Общества как организации, помогающей советским ученым заниматься изучением этих стран. С этой целью Президиум Академии наук провел ряд мероприятий по пополнению состава Общества и подготовке настоящего собрания».
Предполагалось, что председателем РПО будет И. Ю. Крачковский — пожизненный член Общества с 1915 г., член его совета с 1921 г., а затем и товарищ председателя, которому после смерти Ф. И. Успенского и до октября 1929 г. пришлось исполнять обязанности председателя. Но И. Ю. Крачковский был болен (ему оставалось жить несколько дней, 24 января 1951 г. он скончался). Председателем Общества был избран исследователь Средней Азии С. П. Толстов, в совет вошли академики В. В. Струве, А. В. Топчиев, член-корреспондент АН СССР Н. В. Пигулевская, Р. П. Дадыкин (ученый секретарь). Не входя в состав совета, И. Ю. Крачковский оставался в своей старой должности заместителя председателя РПО. Тогда же был утвержден представитель РПО в Израиле М. П. Калугин.
На собрании был оглашен доклад И. Ю. Крачковского, в котором говорилось о прошлой деятельности Общества и намечалась его программа на будущее. О ближайших задачах говорили все выступавшие. Н. В. Пигулевская, в частности, настаивала на необходимости возобновления научной и издательской деятельности по традиционным направлениям, имея в виду, конечно, издание «Палестинского сборника». Присутствовавший на собрании митрополит Коломенский и Крутицкий Николай (Ярушевич) напомнил о давних связях Палестинского общества с Русской духовной миссией, обратил внимание на имущества РПО за рубежом, призывал к заботе, в которой эти имущества нуждаются.
Собрание приняло устав Общества. По существу, это был прежний устав 1919 г., в который были внесены, однако, существенные редакционные изменения, отразившие новую действительность и терминологию.
§ 1 устава гласил: «Российское Палестинское общество при Академии наук СССР имеет целью:
С восстановлением Общества вошли в практику научные доклады. Так, в 1954 г. в Москве выступили В. В. Струве — «Вклад Египта, Сирии и Палестины в историю развития драмы», Н. В. Пигулевская — «Из Пекина в Иерусалим (хождение сирийцев Map Яблахи и Бар Саумы)». 25 мая 1955 г. был оглашен доклад А. П. Окладникова «Памятники каменного века Палестины и значение их для истории древнейшего человечества». В. П. Якимов выступил с докладом «Значение палеоантропологических находок в Палестине для изучения проблемы происхождения современного человека». 26 мая были представлены два доклада: Б. Н. Заходер — «Хорасанский свод географических известий о Восточной Европе» и С. И. Брук — «Карта народов Передней Азии».
Заседания Палестинского общества проходили также в Ленинграде. Здесь деятельность Общества в значительной мере была обязана кипучей энергии Нины Викторовны Пигулевской (1894-1970). Ученица П. К. Коковцова, Н. В. Пигулевская вошла в историю науки прежде всего как сириолог — знаток сирийских рукописей, сирийской литературы, в то же время как историк-востоковед и византинист широкого профиля. Ее перу принадлежит ряд книг: «Месопотамия на рубеже V–VI вв.» (1940), «Византия и Иран на рубеже VI и VII вв.» (1946), «Города Ирана в раннем средневековье» (1956), «Византия на путях в Индию» (1957), «Арабы у границ Византии и Ирана в IV–VI вв.» (1964). В те годы, когда появлялись эти книги [112] (равно как и многочисленные статьи, количество опубликованных работ Н. В. Пигулевской превышает 170), автор их принадлежал к числу очень немногих исследователей, которые обладали соответствующей подготовкой, чтобы приступить к этой проблематике.
В 1946 г. Н. В. Пигулевская была избрана членом-корреспондентом Академии наук. Возобновление деятельности Палестинского общества, то направление, которое приняла эта деятельность,— в значительной степени дело рук Н. В. Пигулевской. Она устраивала научные заседания не только в Ленинграде, но и в Москве, куда выезжала с учениками и коллегами.
Организаторские способности Н. В. Пигулевской проявлялись не только в ее деятельности в качестве заместителя председателя РПО. Она возглавляла Кабинет Ближнего Востока Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, была председателем Межинститутской византийской группы в Ленинграде. Научная жизнь в РПО, в Кабинете Ближнего Востока и в византийской группе протекала по близким направлениям, ныне даже докладчики не всегда могут вспомнить — по какой линии оглашался тот или иной доклад. Но самостоятельная роль Палестинского общества в развитии нашего востоковедения, в частности петербургского, несомненна, так же как несомненен и личный вклад Н. В. Пигулевской. Вот как описывает заседания в Ленинграде доктор исторических наук А. Г. Лундин, известный историк древней Южной Аравии: «Научные заседания, проходившие с периодичностью в два-три месяца, были немноголюдны. На них выступали как видные ученые-востоковеды, члены Палестинского общества, так и (даже преимущественно) молодые ученые, востоковеды и византинисты. Обсуждавшиеся доклады составляли основу для статей в „Палестинском сборнике“. Участие в заседаниях и сами доклады послужили научной школой для многих ученых послевоенного поколения.
»Мне особенно запомнилось мое выступление на Палестинском обществе в 1955 г.— первый научный доклад в моей жизни,— пишет А. Г. Лундин.— Заседание проходило, как обычно, в здании Академии наук, в помещении, называющемся «Кабинет президента». Там стоял большой письменный стол с настольной лампой с зеленым стеклянным абажуром — знаменитой «зеленой лампой», вошедшей в востоковедный фольклор 30-х гг. и упомянутой в книге И. Ю. Крачковского «Над арабскими рукописями». В кабинете находился также угловой кожаный диван.
На свой первый доклад я пришел заранее и в ожидании начала сел на диван в уголок. Постепенно собрались участники заседания. В числе первых была Н. В. Пигулевская, пришли В. А. Крачковская, И. Г. Лившиц, И. П. Петрушевский и другие [113]. Нина Викторовна вспомнила, что в этом же кабинете она читала свой первый доклад на заседании Коллегии востоковедов [114]. Выяснилось, что и Вера Александровна Крачковская выступила со своим первым докладом здесь же. Вспомнили имена, уже ставшие легендарными,— академика С. Ф. Ольденбурга, занимавшего председательское место за письменным столом, Н. Я. Марра, И. Ю. Крачковского… Затем Вера Александровна, глядя на меня, сказала: «А вот на этом месте, в углу, всегда сидел В. В. Бартольд», и я, пока разговор шел о Бартольде, тихо пересел на другое место. Но вот разговор переменился, и Нина Викторовна, взглянув на меня, сказала: «на этом месте сидел обычно Ф. И. Щербатской [115]. После этого я встал и до начала заседания сесть не решался.
В обсуждении докладов царила атмосфера доброжелательности и ответственности. Выступление всегда вызывало отклики, выступали почти все присутствующие. Никто из ведущих ученых, членов Палестинского общества, не отмалчивался, невнимательность же при чтении доклада была просто невозможна. Но не было и снисходительности к докладчику, скидок на молодость и неопытность, хотя критические замечания, даже самые суровые, сочетались с указаниями на лучшие места работы, ее достоинства. Заседания Палестинского общества той поры остались для меня лучшим примером „академического“ стиля, „академической“ манеры работы» [116].
В такой же атмосфере проходили доклады и других ученых, ленинградцев и москвичей, маститых и молодых,— И. Н. Винникова, Н. А. Мещерского, Е. Э. Гранстрем, Л. П. Жуковской, А. В. Банк, Р. Р. Орбели, К. Б. Старковой, В. С. Шандровской, А. В. Пайковой, Б. Л. Фонкича, М. М. Елизаровой и других.
Под умелым руководством Н. В. Пигулевской Ленинградское отделение РПО сыграло свою роль в сплочении ученых, разрабатывающих сложные проблемы истории и культуры народов Ближнего Востока в древности и в средние века [117].
Российское Палестинское общество возобновило свою деятельность в период, когда отечественное востоковедение вновь заняло подобающее ему место в мировой науке. В этот период былые трудности с публикацией научных работ были в значительной мере преодолены. В 1954 г. увидел свет первый выпуск новой серии «Палестинского сборника». Ответственным редактором этого и последующих выпусков была Н. В. Пигулевская [118]. Она возглавила издание лично, без редколлегии, взяв на себя всю полноту ответственности. Разумеется, предварительная апробация материалов, их рецензирование происходило с участием многих специалистов, но состав выпусков, само направление издания определялись Н. В. Пигулевской. Не будучи по статусу периодическим изданием, «Палестинский сборник» выходил с поразительной регулярностью: с 1954 по 1971 г. вышло 23 выпуска!
Предполагалось, что председателем РПО будет И. Ю. Крачковский — пожизненный член Общества с 1915 г., член его совета с 1921 г., а затем и товарищ председателя, которому после смерти Ф. И. Успенского и до октября 1929 г. пришлось исполнять обязанности председателя. Но И. Ю. Крачковский был болен (ему оставалось жить несколько дней, 24 января 1951 г. он скончался). Председателем Общества был избран исследователь Средней Азии С. П. Толстов, в совет вошли академики В. В. Струве, А. В. Топчиев, член-корреспондент АН СССР Н. В. Пигулевская, Р. П. Дадыкин (ученый секретарь). Не входя в состав совета, И. Ю. Крачковский оставался в своей старой должности заместителя председателя РПО. Тогда же был утвержден представитель РПО в Израиле М. П. Калугин.
На собрании был оглашен доклад И. Ю. Крачковского, в котором говорилось о прошлой деятельности Общества и намечалась его программа на будущее. О ближайших задачах говорили все выступавшие. Н. В. Пигулевская, в частности, настаивала на необходимости возобновления научной и издательской деятельности по традиционным направлениям, имея в виду, конечно, издание «Палестинского сборника». Присутствовавший на собрании митрополит Коломенский и Крутицкий Николай (Ярушевич) напомнил о давних связях Палестинского общества с Русской духовной миссией, обратил внимание на имущества РПО за рубежом, призывал к заботе, в которой эти имущества нуждаются.
Собрание приняло устав Общества. По существу, это был прежний устав 1919 г., в который были внесены, однако, существенные редакционные изменения, отразившие новую действительность и терминологию.
§ 1 устава гласил: «Российское Палестинское общество при Академии наук СССР имеет целью:
а) изучение Палестины, Сирии, Ливана, Египта, Ирака и сопредельных с ними стран Ближнего Востока в историческом, археологическом, филологическом и культурно-бытовом отношениях;
б) участие в международных мероприятиях по изучению и охранению в этих странах памятников искусства и старины;
в) организацию научных экспедиций и образовательных экскурсий граждан СССР для знакомства с достопримечательностями и историческими памятниками этих стран».
б) участие в международных мероприятиях по изучению и охранению в этих странах памятников искусства и старины;
в) организацию научных экспедиций и образовательных экскурсий граждан СССР для знакомства с достопримечательностями и историческими памятниками этих стран».
С восстановлением Общества вошли в практику научные доклады. Так, в 1954 г. в Москве выступили В. В. Струве — «Вклад Египта, Сирии и Палестины в историю развития драмы», Н. В. Пигулевская — «Из Пекина в Иерусалим (хождение сирийцев Map Яблахи и Бар Саумы)». 25 мая 1955 г. был оглашен доклад А. П. Окладникова «Памятники каменного века Палестины и значение их для истории древнейшего человечества». В. П. Якимов выступил с докладом «Значение палеоантропологических находок в Палестине для изучения проблемы происхождения современного человека». 26 мая были представлены два доклада: Б. Н. Заходер — «Хорасанский свод географических известий о Восточной Европе» и С. И. Брук — «Карта народов Передней Азии».
Заседания Палестинского общества проходили также в Ленинграде. Здесь деятельность Общества в значительной мере была обязана кипучей энергии Нины Викторовны Пигулевской (1894-1970). Ученица П. К. Коковцова, Н. В. Пигулевская вошла в историю науки прежде всего как сириолог — знаток сирийских рукописей, сирийской литературы, в то же время как историк-востоковед и византинист широкого профиля. Ее перу принадлежит ряд книг: «Месопотамия на рубеже V–VI вв.» (1940), «Византия и Иран на рубеже VI и VII вв.» (1946), «Города Ирана в раннем средневековье» (1956), «Византия на путях в Индию» (1957), «Арабы у границ Византии и Ирана в IV–VI вв.» (1964). В те годы, когда появлялись эти книги [112] (равно как и многочисленные статьи, количество опубликованных работ Н. В. Пигулевской превышает 170), автор их принадлежал к числу очень немногих исследователей, которые обладали соответствующей подготовкой, чтобы приступить к этой проблематике.
В 1946 г. Н. В. Пигулевская была избрана членом-корреспондентом Академии наук. Возобновление деятельности Палестинского общества, то направление, которое приняла эта деятельность,— в значительной степени дело рук Н. В. Пигулевской. Она устраивала научные заседания не только в Ленинграде, но и в Москве, куда выезжала с учениками и коллегами.
Организаторские способности Н. В. Пигулевской проявлялись не только в ее деятельности в качестве заместителя председателя РПО. Она возглавляла Кабинет Ближнего Востока Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, была председателем Межинститутской византийской группы в Ленинграде. Научная жизнь в РПО, в Кабинете Ближнего Востока и в византийской группе протекала по близким направлениям, ныне даже докладчики не всегда могут вспомнить — по какой линии оглашался тот или иной доклад. Но самостоятельная роль Палестинского общества в развитии нашего востоковедения, в частности петербургского, несомненна, так же как несомненен и личный вклад Н. В. Пигулевской. Вот как описывает заседания в Ленинграде доктор исторических наук А. Г. Лундин, известный историк древней Южной Аравии: «Научные заседания, проходившие с периодичностью в два-три месяца, были немноголюдны. На них выступали как видные ученые-востоковеды, члены Палестинского общества, так и (даже преимущественно) молодые ученые, востоковеды и византинисты. Обсуждавшиеся доклады составляли основу для статей в „Палестинском сборнике“. Участие в заседаниях и сами доклады послужили научной школой для многих ученых послевоенного поколения.
»Мне особенно запомнилось мое выступление на Палестинском обществе в 1955 г.— первый научный доклад в моей жизни,— пишет А. Г. Лундин.— Заседание проходило, как обычно, в здании Академии наук, в помещении, называющемся «Кабинет президента». Там стоял большой письменный стол с настольной лампой с зеленым стеклянным абажуром — знаменитой «зеленой лампой», вошедшей в востоковедный фольклор 30-х гг. и упомянутой в книге И. Ю. Крачковского «Над арабскими рукописями». В кабинете находился также угловой кожаный диван.
На свой первый доклад я пришел заранее и в ожидании начала сел на диван в уголок. Постепенно собрались участники заседания. В числе первых была Н. В. Пигулевская, пришли В. А. Крачковская, И. Г. Лившиц, И. П. Петрушевский и другие [113]. Нина Викторовна вспомнила, что в этом же кабинете она читала свой первый доклад на заседании Коллегии востоковедов [114]. Выяснилось, что и Вера Александровна Крачковская выступила со своим первым докладом здесь же. Вспомнили имена, уже ставшие легендарными,— академика С. Ф. Ольденбурга, занимавшего председательское место за письменным столом, Н. Я. Марра, И. Ю. Крачковского… Затем Вера Александровна, глядя на меня, сказала: «А вот на этом месте, в углу, всегда сидел В. В. Бартольд», и я, пока разговор шел о Бартольде, тихо пересел на другое место. Но вот разговор переменился, и Нина Викторовна, взглянув на меня, сказала: «на этом месте сидел обычно Ф. И. Щербатской [115]. После этого я встал и до начала заседания сесть не решался.
В обсуждении докладов царила атмосфера доброжелательности и ответственности. Выступление всегда вызывало отклики, выступали почти все присутствующие. Никто из ведущих ученых, членов Палестинского общества, не отмалчивался, невнимательность же при чтении доклада была просто невозможна. Но не было и снисходительности к докладчику, скидок на молодость и неопытность, хотя критические замечания, даже самые суровые, сочетались с указаниями на лучшие места работы, ее достоинства. Заседания Палестинского общества той поры остались для меня лучшим примером „академического“ стиля, „академической“ манеры работы» [116].
В такой же атмосфере проходили доклады и других ученых, ленинградцев и москвичей, маститых и молодых,— И. Н. Винникова, Н. А. Мещерского, Е. Э. Гранстрем, Л. П. Жуковской, А. В. Банк, Р. Р. Орбели, К. Б. Старковой, В. С. Шандровской, А. В. Пайковой, Б. Л. Фонкича, М. М. Елизаровой и других.
Под умелым руководством Н. В. Пигулевской Ленинградское отделение РПО сыграло свою роль в сплочении ученых, разрабатывающих сложные проблемы истории и культуры народов Ближнего Востока в древности и в средние века [117].
Российское Палестинское общество возобновило свою деятельность в период, когда отечественное востоковедение вновь заняло подобающее ему место в мировой науке. В этот период былые трудности с публикацией научных работ были в значительной мере преодолены. В 1954 г. увидел свет первый выпуск новой серии «Палестинского сборника». Ответственным редактором этого и последующих выпусков была Н. В. Пигулевская [118]. Она возглавила издание лично, без редколлегии, взяв на себя всю полноту ответственности. Разумеется, предварительная апробация материалов, их рецензирование происходило с участием многих специалистов, но состав выпусков, само направление издания определялись Н. В. Пигулевской. Не будучи по статусу периодическим изданием, «Палестинский сборник» выходил с поразительной регулярностью: с 1954 по 1971 г. вышло 23 выпуска!
Преемником Н. В. Пигулевской на посту ответственного редактора
«Палестинского сборника» стал академик Б. Б. Пиотровский, который
решительно поддержал традиционное, полностью себя оправдавшее
направление этого издания. В лице ответственных секретарей М. М.
Елизаровой и Е. Н. Мещерской Б. Б. Пиотровский обрел достойных помощниц.
Характер и направленность научной деятельности, протекающей в рамках Российского Палестинского общества, наиболее четко отражается в «Палестинском сборнике», по выпускам этого органа можно составить адекватное представление об Обществе.
К настоящему времени вышло в свет 98 выпусков «Палестинского сборника». Это исследования, касающиеся истории, культуры, языков народов Ближнего Востока (включая Египет), стран Средиземноморья (до Испании включительно), Среднего и в некоторой степени даже Дальнего Востока [119]. О хронологических же пределах этих исследований можно сказать кратко — с древнейших времен до наших дней.
Вот приблизительный список дисциплин, нашедших отражение в ПС — как в серии монографий, так и в статьях и рецензиях: египтология (история, языкознание, археология); папирология византийского, равно как и греко-римского Египта; библеистика; гебраистика и семитология в многочисленных ответвлениях; кумрановедение; история и культура Угарита и Финикии (включая колонии); арабистика (история как доисламских арабов, так и арабов-мусульман, эпиграфика с выделением специфической области изучения южноарабских надписей, арабская филология, нумизматика); византинистика в широком спектре (история Византии, литература, искусство, Византия и Восток как особая тема); греко-римское антиковедение, история эллинизма; иранистика (история Ирана в древности и в средние века, языки, иранская филология); сириология; русистика и славистика; арменистика; грузиноведение; коптология; эфиопистика; тюркология; курдоведение.
Дисциплины перечислены в произвольном порядке, деление носит несколько условный характер и не показывает всех тематических рубрик, которые выявляются при более дробной предметной систематизации. Отмечая широкий диапазон издания, следует подчеркнуть еще одну, в данном случае важную, особенность. «Палестинский сборник» печатается в Академической типографии № 1, основанной еще Петром Первым в 1709 г. Эта типография издавна славится своим богатством разнообразных шрифтов, в том числе и восточных. Полиграфический уровень «Палестинского сборника» свидетельствует о том, что Академическая типография сохранила свои традиции и в состоянии обеспечивать самые сложные издания. Тексты в сборнике воспроизводятся в их подлинном написании.
Многообразие дисциплин, нашедших отражение в «Палестинском сборнике», очевидно. При этом главной темой сборника остается совокупность исследований, посвященных истории и культуре христианского Востока.
Для периода становления восточно-христианской культуры можно говорить о единой в известном смысле словесности, реализующейся в различных языковых вариантах. Та же тенденция и в живописи, но здесь наличие местных традиций сказывается обычно сильнее, а еще более различия заметны в зодчестве, не только светском, но и культовом. Тем не менее и здесь можно говорить в какой-то мере о едином культурном феномене, о единой идеологической и эстетической основе.
Выраженные черты общности наличествуют в культуре сирийцев, армян, грузин, коптов, эфиопов, албан [120], арабов-христиан — народов, в своей совокупности составлявших христианский Восток.
Импульс этой культуре давала грекоязычная Византия, движение носило радикальный характер, хотя были и обратные потоки. Саму Византию, правда, нельзя безоговорочно относить к христианскому Востоку, направленность культуры на «восток» соседствовала здесь со столь же ярко выраженной направленностью на «запад» (хотя бы в традиции). Но именно Византия служила одновременно и источником культуры, и ее мерилом.
Из понятия «христианский Восток» исключается обычно восточное православное славянство, но исключается по отрицательной ассоциации (не «восток») и по иным традициям изучения. Между тем типологически восточнославянская культура весьма близка культуре тех обществ, принадлежность которых христианскому Востоку признается безоговорочно. Закономерности здесь одни и те же.
Основы утвердившейся у нас традиции изучения христианского Востока были заложены в конце XIX — начале XX в. трудами таких выдающихся исследователей, как В. Р. Розен и Б. А. Тураев, Н. Я. Марр и И. Ю. Крачковский, Н. П. Кондаков и П. К. Коковцов, Ф. И. Успенский и И. А. Орбели. Как и для всего отечественного востоковедения, очагами изучения христианского Востока стали Петербургская Академия наук и факультет восточных языков Петербургского университета, Азиатский музей и Восточное отделение Русского Археологического общества, в Москве — Лазаревский институт восточных языков — и, конечно, Палестинское общество. Правда, то обстоятельство, что Общество было «Православным», наложило отпечаток на направленность его научной деятельности. Прошлое как Палестины, так и христианского Востока в целом рассматривалось сквозь призму Православия и главным образом в пределах Православия. В этом смысле спектр интересов Восточного отделения Русского Археологического общества был шире — в его «Записках» христианский Восток представлен во всей полноте. Эта черта была воспринята и журналом «Христианский Восток», который начал выходить с 1912 г., и 6 вышедших томов которого вобрали в себя лучшие традиции [121], сложившиеся к тому времени в отечественном востоковедении.
Эти традиции были унаследованы и «Палестинским сборником» новой серии, что сыграло огромную роль в понимании самого историко-культурного феномена. Будучи прежде всего сириологом, Н. В. Пигулевская в то же время хорошо ощущала принадлежность сирийской культуры (равно как и культуры армян, грузин, коптов и др.) более значительному целому. Свое понимание христианского Востока она реализовала в собственных работах, передавала это качество ученикам и сотрудникам. Этот подход совершенно отчетливо выявляется в многочисленных работах, включенных в «Палестинский сборник». Таким путем была обеспечена преемственность науки еще на одном, очень важном, участке.
И в наши дни история и культура народов христианского Востока или, выражаясь более современным термином, народов, принадлежавших византийскому культурному кругу, наряду с Палестиной как таковой, является главным предметом занятий в рамках Общества [122].
К настоящему времени вышло в свет 98 выпусков «Палестинского сборника». Это исследования, касающиеся истории, культуры, языков народов Ближнего Востока (включая Египет), стран Средиземноморья (до Испании включительно), Среднего и в некоторой степени даже Дальнего Востока [119]. О хронологических же пределах этих исследований можно сказать кратко — с древнейших времен до наших дней.
Вот приблизительный список дисциплин, нашедших отражение в ПС — как в серии монографий, так и в статьях и рецензиях: египтология (история, языкознание, археология); папирология византийского, равно как и греко-римского Египта; библеистика; гебраистика и семитология в многочисленных ответвлениях; кумрановедение; история и культура Угарита и Финикии (включая колонии); арабистика (история как доисламских арабов, так и арабов-мусульман, эпиграфика с выделением специфической области изучения южноарабских надписей, арабская филология, нумизматика); византинистика в широком спектре (история Византии, литература, искусство, Византия и Восток как особая тема); греко-римское антиковедение, история эллинизма; иранистика (история Ирана в древности и в средние века, языки, иранская филология); сириология; русистика и славистика; арменистика; грузиноведение; коптология; эфиопистика; тюркология; курдоведение.
Дисциплины перечислены в произвольном порядке, деление носит несколько условный характер и не показывает всех тематических рубрик, которые выявляются при более дробной предметной систематизации. Отмечая широкий диапазон издания, следует подчеркнуть еще одну, в данном случае важную, особенность. «Палестинский сборник» печатается в Академической типографии № 1, основанной еще Петром Первым в 1709 г. Эта типография издавна славится своим богатством разнообразных шрифтов, в том числе и восточных. Полиграфический уровень «Палестинского сборника» свидетельствует о том, что Академическая типография сохранила свои традиции и в состоянии обеспечивать самые сложные издания. Тексты в сборнике воспроизводятся в их подлинном написании.
Многообразие дисциплин, нашедших отражение в «Палестинском сборнике», очевидно. При этом главной темой сборника остается совокупность исследований, посвященных истории и культуре христианского Востока.
Для периода становления восточно-христианской культуры можно говорить о единой в известном смысле словесности, реализующейся в различных языковых вариантах. Та же тенденция и в живописи, но здесь наличие местных традиций сказывается обычно сильнее, а еще более различия заметны в зодчестве, не только светском, но и культовом. Тем не менее и здесь можно говорить в какой-то мере о едином культурном феномене, о единой идеологической и эстетической основе.
Выраженные черты общности наличествуют в культуре сирийцев, армян, грузин, коптов, эфиопов, албан [120], арабов-христиан — народов, в своей совокупности составлявших христианский Восток.
Импульс этой культуре давала грекоязычная Византия, движение носило радикальный характер, хотя были и обратные потоки. Саму Византию, правда, нельзя безоговорочно относить к христианскому Востоку, направленность культуры на «восток» соседствовала здесь со столь же ярко выраженной направленностью на «запад» (хотя бы в традиции). Но именно Византия служила одновременно и источником культуры, и ее мерилом.
Из понятия «христианский Восток» исключается обычно восточное православное славянство, но исключается по отрицательной ассоциации (не «восток») и по иным традициям изучения. Между тем типологически восточнославянская культура весьма близка культуре тех обществ, принадлежность которых христианскому Востоку признается безоговорочно. Закономерности здесь одни и те же.
Основы утвердившейся у нас традиции изучения христианского Востока были заложены в конце XIX — начале XX в. трудами таких выдающихся исследователей, как В. Р. Розен и Б. А. Тураев, Н. Я. Марр и И. Ю. Крачковский, Н. П. Кондаков и П. К. Коковцов, Ф. И. Успенский и И. А. Орбели. Как и для всего отечественного востоковедения, очагами изучения христианского Востока стали Петербургская Академия наук и факультет восточных языков Петербургского университета, Азиатский музей и Восточное отделение Русского Археологического общества, в Москве — Лазаревский институт восточных языков — и, конечно, Палестинское общество. Правда, то обстоятельство, что Общество было «Православным», наложило отпечаток на направленность его научной деятельности. Прошлое как Палестины, так и христианского Востока в целом рассматривалось сквозь призму Православия и главным образом в пределах Православия. В этом смысле спектр интересов Восточного отделения Русского Археологического общества был шире — в его «Записках» христианский Восток представлен во всей полноте. Эта черта была воспринята и журналом «Христианский Восток», который начал выходить с 1912 г., и 6 вышедших томов которого вобрали в себя лучшие традиции [121], сложившиеся к тому времени в отечественном востоковедении.
Эти традиции были унаследованы и «Палестинским сборником» новой серии, что сыграло огромную роль в понимании самого историко-культурного феномена. Будучи прежде всего сириологом, Н. В. Пигулевская в то же время хорошо ощущала принадлежность сирийской культуры (равно как и культуры армян, грузин, коптов и др.) более значительному целому. Свое понимание христианского Востока она реализовала в собственных работах, передавала это качество ученикам и сотрудникам. Этот подход совершенно отчетливо выявляется в многочисленных работах, включенных в «Палестинский сборник». Таким путем была обеспечена преемственность науки еще на одном, очень важном, участке.
И в наши дни история и культура народов христианского Востока или, выражаясь более современным термином, народов, принадлежавших византийскому культурному кругу, наряду с Палестиной как таковой, является главным предметом занятий в рамках Общества [122].
На заре своего существования Палестинское общество имело совершенно четко поставленные цели — распространение Православия, забота о русских паломниках и научное изучение христианских святынь и древностей Палестины. Уникальное по своему характеру, это Общество было одним из проявлений русской политики на Ближнем Востоке, его сверхзадача (если в данном случае можно так выразиться) выявляется со всей очевидностью. И при этом уже в первые годы деятельности Общества обнаружились существенные отклонения от первоначально сформулированных задач.
Собственная роль Общества в политике была сведена к нулю. Никаких политических задач на практике оно не выполняло и не могло выполнять. Палестинское общество занималось распространением и укреплением Православия среди местных арабов, но все большую и большую роль играли не цель, а средства ее достижения. Просветительская деятельность возобладала. Палестинское общество приобрело славу среди местного населения именно как рассадник знаний, а не как носитель и пропагандист Православия. Разумеется, распространение Православия — прямое или косвенное — велось весьма энергично, но получилось так, что оно было направлено в первую очередь на собственных сограждан, на те тысячи паломников, которые устремлялись из России к Святым местам. Наконец, и в научной области, которая была очерчена четко и ясно, на рубеже двух столетий обозначается определенный перелом. Изучение палестинских святынь уступало место широкому, многостороннему изучению региона в целом, изучению Ближнего Востока в его широких границах.
При своем зарождении Палестинское общество отвечало, прежде всего, вкусам и целям аристократии, царской фамилии. Состав Общества говорит сам за себя, причем вначале оно могло функционировать лишь благодаря взносам и вкладам своих именитых членов и венценосных покровителей. Но Общество не осталось сословно-ограниченным предприятием, тем более не стало сугубо монархическим учреждением. В своей просветительской деятельности оно отвечало скорее прогрессивным идеям своего времени. При этом, конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что в его состав входили такие лица, как великий князь Сергей Александрович или обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев.
После революции Палестинское общество сумело без принципиальной ломки вписаться в нарождавшуюся советскую науку.
В начале 50-х гг. XX столетия оно возобновило свою деятельность, причем в той форме, которая в основном держится и поныне. Задачи Общества весьма широки и, как мы уже указывали, судить об этом лучше всего по «Палестинскому сборнику»[123]. Палестинское общество объединяет ученых, занятых разработкой обширного круга научных проблем. Но оно не является научно-исследовательским институтом, характерным для нашей страны, и не в состоянии взять на себя его функции. Задача Палестинского общества иная — объединение на добровольной основе ученых вокруг специальной проблематики, объединение вне их ведомственной принадлежности. Будучи по своему характеру творческим объединением, Палестинское общество способно играть роль координирующего учреждения. Основная форма его деятельности — свободная научная дискуссия со стремлением к возможно более широкому охвату специалистов. Неформальные связи между учеными играют благотворную роль в развитии науки, позволяют гибко реагировать на проблемы, встающие в особенности на стыке дисциплин. В своей деятельности Палестинское общество стремится обеспечить живую, творческую атмосферу.
Именно в таком качестве Палестинское общество вписывается в структуру академической науки, внося в ее развитие и свой посильный вклад.
Сегодня Общество выступает в новом качестве. В восстановлении старого названия хочется видеть лишь дань традиции, а то, что научное общество стало «Православным», не сделает неизбежным конфессиональный подход к предмету исследования. Вместе с тем множество прежних запретов сегодня снято, и это позволяет расширить научную проблематику. При всех технических трудностях окрепли научные контакты. Многим членам Общества довелось побывать на Ближнем Востоке, вступить на землю Палестины. Хочется верить, что, оставаясь верным своим традициям, Палестинское общество будет и впредь с достоинством нести добровольно взятое на себя научное бремя.
P.S. автора. Настоящий очерк истории Палестинского общества выходит в свет в том виде, в каком он был завершен к 1984 г., без сколько-нибудь существенных редакторских изменений. Некоторые обороты заставят, возможно, поморщиться читателя, который забыл о жестких издательских требованиях ушедшей — будем надеяться, безвозвратно — эпохи, либо вообще с ними не знаком. Это замечание касается, в особенности истории Общества в послевоенный период. Заранее мирясь с критикой, автор, тем не менее, оставил текст без изменения, так как частичная правка нарушила бы единство стиля. Что же касается сути, то мои взгляды на прошлое Палестинского общества не изменились.
Собственная роль Общества в политике была сведена к нулю. Никаких политических задач на практике оно не выполняло и не могло выполнять. Палестинское общество занималось распространением и укреплением Православия среди местных арабов, но все большую и большую роль играли не цель, а средства ее достижения. Просветительская деятельность возобладала. Палестинское общество приобрело славу среди местного населения именно как рассадник знаний, а не как носитель и пропагандист Православия. Разумеется, распространение Православия — прямое или косвенное — велось весьма энергично, но получилось так, что оно было направлено в первую очередь на собственных сограждан, на те тысячи паломников, которые устремлялись из России к Святым местам. Наконец, и в научной области, которая была очерчена четко и ясно, на рубеже двух столетий обозначается определенный перелом. Изучение палестинских святынь уступало место широкому, многостороннему изучению региона в целом, изучению Ближнего Востока в его широких границах.
При своем зарождении Палестинское общество отвечало, прежде всего, вкусам и целям аристократии, царской фамилии. Состав Общества говорит сам за себя, причем вначале оно могло функционировать лишь благодаря взносам и вкладам своих именитых членов и венценосных покровителей. Но Общество не осталось сословно-ограниченным предприятием, тем более не стало сугубо монархическим учреждением. В своей просветительской деятельности оно отвечало скорее прогрессивным идеям своего времени. При этом, конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что в его состав входили такие лица, как великий князь Сергей Александрович или обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев.
После революции Палестинское общество сумело без принципиальной ломки вписаться в нарождавшуюся советскую науку.
В начале 50-х гг. XX столетия оно возобновило свою деятельность, причем в той форме, которая в основном держится и поныне. Задачи Общества весьма широки и, как мы уже указывали, судить об этом лучше всего по «Палестинскому сборнику»[123]. Палестинское общество объединяет ученых, занятых разработкой обширного круга научных проблем. Но оно не является научно-исследовательским институтом, характерным для нашей страны, и не в состоянии взять на себя его функции. Задача Палестинского общества иная — объединение на добровольной основе ученых вокруг специальной проблематики, объединение вне их ведомственной принадлежности. Будучи по своему характеру творческим объединением, Палестинское общество способно играть роль координирующего учреждения. Основная форма его деятельности — свободная научная дискуссия со стремлением к возможно более широкому охвату специалистов. Неформальные связи между учеными играют благотворную роль в развитии науки, позволяют гибко реагировать на проблемы, встающие в особенности на стыке дисциплин. В своей деятельности Палестинское общество стремится обеспечить живую, творческую атмосферу.
Именно в таком качестве Палестинское общество вписывается в структуру академической науки, внося в ее развитие и свой посильный вклад.
Сегодня Общество выступает в новом качестве. В восстановлении старого названия хочется видеть лишь дань традиции, а то, что научное общество стало «Православным», не сделает неизбежным конфессиональный подход к предмету исследования. Вместе с тем множество прежних запретов сегодня снято, и это позволяет расширить научную проблематику. При всех технических трудностях окрепли научные контакты. Многим членам Общества довелось побывать на Ближнем Востоке, вступить на землю Палестины. Хочется верить, что, оставаясь верным своим традициям, Палестинское общество будет и впредь с достоинством нести добровольно взятое на себя научное бремя.
P.S. автора. Настоящий очерк истории Палестинского общества выходит в свет в том виде, в каком он был завершен к 1984 г., без сколько-нибудь существенных редакторских изменений. Некоторые обороты заставят, возможно, поморщиться читателя, который забыл о жестких издательских требованиях ушедшей — будем надеяться, безвозвратно — эпохи, либо вообще с ними не знаком. Это замечание касается, в особенности истории Общества в послевоенный период. Заранее мирясь с критикой, автор, тем не менее, оставил текст без изменения, так как частичная правка нарушила бы единство стиля. Что же касается сути, то мои взгляды на прошлое Палестинского общества не изменились.
___________
Примечания
[1]. Общий обзор состояния христианских общин см. в частности: Rondot P. Les Chretiens d"Orient. Paris, 1956; Assfalg J., Kruger P. Petit dictionnaire de l"Orient chrutien. Brepols, 1991.
[2]. Противоречия могли находить самый низменный выход. Нередко во время общих праздников между представителями отдельных вероисповеданий — простыми прихожанами и их иерархами — возникала свара, кончавшаяся рукоприкладством. См., например: Крымский А. Е. Письма из Ливана 1896–1898. М., 1975. С. 283–284.
[3]. Монофелиты — сторонники учения о двух естествах, но одной воле у Иисуса Христа. Это учение было выдвинуто византийским императором Ираклием (610-640) в попытке примирить Восточные Церкви с имперской. См.: Родионов М. А. Марониты. Из этно-конфессиональной истории восточного Средиземноморья. М., 1982. С. 10–11.
[4]. См.: Порфирий Успенский. Книга бытия моего. I–VIII, СПб., 1894–1902.
[5]. См.: Никодим. История русской духовной миссии в Иерусалиме // Богословские труды. 1979. Сб. 20.
[6]. XXV. Императорское Православное Палестинское общество и его деятельность (1882-1907). Историческая записка, составленная по поручению совета общества проф. А. А. Дмитриевским (далее — Палестинское общество). СПб., 1907. С. 5.
[7]. См.: Палестинское общество… С. 59.
[8]. Там же. С. 101–102.
[9]. СППО, 1892–1904. Вып. II–XIV. Ч. I. С. 156–166.
[10]. Архимандрит в прошлом был гвардейским капитаном, впоследствии же заменил Антонина (Капустина) в качестве его преемника в руководстве миссией. По мысли основателя, патриарха Никона, Новый Иерусалим должен был заменить в качестве места поклонения Иерусалим в Палестине; Воскресенский собор (сооружен в 1656–1685 гг.) являл копию храма Воскресения в Иерусалиме.
[11]. Палестинское общество… С. 131–132.
[12]. Устав опубликован в Дополнениях к I, II, XIV вып. СППО.
[13]. См.: Палестинское общество… С. 208.
[14]. См.: Энциклопедический словарь. Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон. СПб., 1890–1907. Т. 44. С. 626.
[15]. Соколов-Микитов И. С. Давние встречи. Л., 1975. С. 149–150.
[16]. Нуайме М. Мои семьдесят лет / Пер. с арабского С. М. Бациевой. М., 1980. С. 117–118.
[17]. Но к Пасхе, отмечает очевидец, стекалось до 10 000 человек, большая часть располагалась биваком на дворе. См.: Крымский А. Е. История новой арабской литературы. М., 1971. С. 309. Примечание 214.
[18]. И вместе с тем нельзя не обратить внимание на следующий факт. Как отмечает А. А. Дмитриевский (Палестинское общество… С. 206), в общество «записались даже лица иудейского вероисповедания».
[19]. См.: Крымский А. Е. Письма из Ливана. 1896–1898. М., 1975. С. 283–284.
[20]. Октоих — «осьмигласник», так называется церковно-богослужебная книга, которая содержит песнопения на каждый день недели, распределенные. Библиографически определить учебное пособие «Фаред», к сожалению, не удалось.
[21]. В. Н. Хитрово был вообще против французского, полагая, что знание этого языка способствует успехам католической пропаганды. А. Е. Крымский рассказывает о беседе, которая происходила по-французски в гостиной русского генерального консула в Бейруте А. А. Гагарина: «Но ведь вот же мы трое ведем между собою беседу не по-русски, а по-французски,— пытался возразить А. Е. Крымский,— и не превращаемся в католиков». «Мы — другое дело»,— исчерпывающе ответил В. Н. Хитрово и переменил тему разговора. (Крымский А. Е. История новой арабской литературы. С. 311. Примечание 219.)
[22]. Палестинское общество… С. 259–261. Выдержка взята из письма В. Н. Хитрово от 23 декабря 1884 г., адресованного М. П. Степанову, тогдашнему помощнику председателя Палестинского общества.
[23]. См.: Старокадомский М. А. О культурно-просветительной деятельности Русского палестинского общества на Ближнем Востоке // ПС. 1965. Вып. 13(76). С. 178.
[24]. Нуайме М. Указ. соч. С. 60–61.
[25]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое // ПС. 1965. Вып. 13(76). С. 172.
[26]. См.: Старокадомский М. А. Указ. соч. С. 180.
[27]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 172.
[28]. См.: Старокадомский М. А. Указ. соч. С. 178.
[29]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 173.
[30]. Нуайме М. Указ. соч. С. 46.
[31]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 174–175.
[32]. См.: Крачковская В. А. И. Ю. Крачковский на Ливане и в Палестине (1908–1910 гг.) // ПС. 1954. Вып. 1(63); Она же. Путешествие И. Ю. Крачковского на Ближний Восток (1908–1910 гг.) // ПС. 1974. Вып. 25(88).
[33]. См.: Оде-Васильева К. В. Мои воспоминания об академике И. Ю. Крачковском // ПС. 1956. Вып. 2(64-65). С. 127–128.
[34]. Крачковский И. Ю. Над арабскими рукописями // Избр. соч. М.; Л., 1955. Т. 1. С. 54–55.
[35]. См.: Там же. С. 55.
[36]. Крачковская В. А. И. Ю. Крачковский на Ливане и в Палестине. С. 116–117.
[37]. См.: Шарафутдинова Р. Ш. Русско-арабские культурные связи на Ближнем Востоке (страничка из истории русско-арабских связей) // ПС. Вып. 26(89), 1978. С. 116–117.
[38]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 175–176.
[39]. См.: ПС. 1974. Вып. 25(88). С. 6.
[40]. См. подробнее: Tilley P. The Imperial Russian Orthodox Palestine Society and the Arab Literary Renaissance. 1882–1914 // Australian Slavonic and East European Studies. 1988. Vol. 2. Number 2. Р. 52–83.
[41]. Об академике Павле Константиновиче Коковцове см.: Пигулевская Н. В. Академик Павел Константинович Коковцов и его школа // Вестник Ленинградского государственного университета. 1947. Вып. 5. С. 106–118; Орбели Р. Р. Академик П. К. Коковцов и его рукописное наследие // Очерки по истории русского востоковедения. 1956. Вып. 2. С. 341–359. См. также: ПС. 1964. Вып. 11(74). С. 170–174 (на с. 175-181 — библиография трудов П. К. Коковцова, составленная О. Э. Ливотовой).
[42]. СППО. 1902. Вып. XII. С. 371.
[43]. См.: Мифы народов мира. M., 1980. Т. 1. С. 490–504; История Древнего мира. III. Упадок древних обществ / Под ред. И. M. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой. M., 1982. С. 129–133.
[44]. ППС. 1884. Вып. 7. См. также: Никодим. Русская Духовная миссия. С. 48. Современная наука более сдержанна в своих выводах, путь следования Иисуса Христа к Голгофе точно не определяется, ср.: Kenyon Kathleen M. Jerusalem. Excavating 3000 Years of History. New York, 1967. С. 144–154.
[45]. Ростовцев M. И. Русская археология в Палестине // ХВ. 1912. Т. 1. С. 265–266.
[46]. См. в частности: Лазарев В. Н. Никодим Павлович Кондаков (1844-1925). M., 1925. (На с. 43-47 — список трудов Н. П. Кондакова).
[47]. В ППС опубликованы два больших труда: «Ветхозаветный храм в Иерусалиме» (1889. Вып. 13) и «Мегалитические памятники Святой Земли» (1895. Вып. 41).
[48]. О Я. И. Смирнове см. в некрологе, написанном С. А. Жебелевым: Seminarium Kondakovianum. Прага, 1928. Вып. 2. (на с. 16-18 — список трудов Я. И. Смирнова), а также воспоминания И. А. Орбели в кн.: Юзбашян К. Н. Академик Иосиф Абгарович Орбели. M., 1964. С. 145, 147–151.
[49]. Кондаков Н. П. Археологическое путешествие по Сирии и Палестине. СПб., 1904. По возвращении из экспедиции, 13 мая 1892 г., Н. П. Кондаков прочел доклад «О результатах первой русской научной экспедиции в Святую Землю», опубликованный в СППО (1892. Вып. III. С. 144-160). См. также: Данциг Б. М. Ближний Восток в русской науке и литературе. М., 1973. С. 317–318.
[50]. Papadopulos-Kerameus A. I. Ierosolymitike Bibliotheke etoi Katalogos ton en te Bibliotheke tou agiotatou… patriarchikou thronou ton ierosolymon kai pases Palaistines apokeimenon ellenikon kodikon. Petropolis, 1891–1910. I–V; Analekta ierosolymitikes stachyologias. 1891–1898. I–V.
[51]. См.: Дмитриевский А. А. А. И. Пападополо-Керамевс и его сотрудничество в научных изданиях Императорского Православного Палестинского общества (по личным воспоминаниям и по документальным данным) // СППО. 1913. С. 374–388, 492–523 и отд. изд. СПб., 1914; некролог со списком трудов, написанный Х. М. Лопаревым // ВВ. 1915. ХIХ. С. 188–212. Публикации А. И. Пападополо-Керамевса содержатся во многих выпусках ППС.
[52]. См. Извлечения из письма П. В. Безобразова от 3 января 1887 г. // СППО. 1891. Вып. I. С. 168–173.
[53]. См.: Дойель Л. Завещанное временем. М., 1980. С. 334 с ссылкой: Atiya A. S. The Arabic Manuscripts of Mount Sinai. Baltimore, 1955 (American Foundation for the Study of Man). С. 11.
[54]. Джувания — подворье Синайского монастыря в Каире.
[55]. Елисеев А. В. Путь к Синаю. 1881 г. ППС. 1883. Вып. 4. С. 187–188; Странствования Василия Григоровича-Барского по святым местам Востока с 1723 по 1747 гг. Изданы Православным Палестинским обществом по подлинной рукописи / Под ред. Николая Барсукова. СПб., 1885–1887. Ч. I–IV.
[56]. См.: Коростовцев М. А., Ходжаш С. И. Востоковедная деятельность Порфирия (Успенского) // Ближний и Средний Восток. М.; Л., 1962. С. 130.
[57]. О полной приключений деятельности К. Тишендорфа на Ближнем Востоке см.: Л. Дойель. Указ. соч. С. 310–359, ср. предисловие Я. В. Василькова. С. 8–11. До 1933 г. «Синайский кодекс» составлял собственность Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, а затем в период, когда государство остро нуждалось в валюте, продан лондонскому Британскому музею. «Синайский кодекс» — один из древнейших, содержащих Ветхий и Новый Заветы вместе.
[58]. См.: Миханкова В. А. Николай Яковлевич Марр. М.; Л., 1948. С. 103. Примечание 2.
[59]. См.: Ломтатидзе Г. А. Иван Александрович Джавахишвили. Тбилиси, 1976.
[60]. См.: Марр Н. Георгий Мерчул. Житие св. Григория Хандзтийского. Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии. СПб., 1911. Кн. VII.
[61]. Антиох Стратиг. Пленение Иерусалима персами в 614 г. Грузинский текст исследовал, издал, перевел и арабское извлечение приложил Н. Я. Марр // Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии. СПб., 1909. Кн. IX.
[62]. Русская Православная Церковь отмечает память Григория Армянина наряду с другими церквами. Один из притворов храма Василия Блаженного в Москве посвящен Григорию Армянину.
[63]. См.: Марр Н. Я. Краткое описание грузинских рукописей библиотеки греческого патриархата в Иерусалиме / Подготовила к печати Е. П. Метревели. Тбилиси, 1955.
[64]. Востоковедная деятельность Н. Я. Марра хорошо освещена в цитированной выше книге В. А. Миханковой. Как бы ни относиться к работам Н. Я. Марра, посвященным общим вопросам языкознания, вклад его в изучение культуры христианского Востока, в изучение памятников письменности, в первую очередь армянской и грузинской,— бесспорен.
[65]. Краткое изложение доклада о поездке см.: ЗВОИРАО. 1906. XVI. С. 11.
[66]. В «Советской Исторической Энциклопедии» (т. 12, стб. 209) ошибочно сообщается, что всего было издано 62 выпуска ППС (1881–1916 гг.). Ошибочна нумерация и новой серии «Сборника»: выпуск первый, вышедший в 1954 г., помечен как 1 (63), хотя фактически это был 1 (64). Ошибка исправлена в следующем выпуске, вышедшем под номером 2 (64-65). Вып. 63 ППС помечен 1917 г., хотя в действительности увидел свет позднее: Латышев В. В. Сборник Палестинской и Сирийской агиографии. Вып. III. ППС. Вып. 63, 1917.
[67]. «Калики перехожие» — так в старинных песнях и сказках называются странники. В словарях это слово производят от лат. caliga (сапог). Паломник — богомолец, странствующий по святым местам. Слово производят от «пальмы» — с пальмовой ветвью паломники обычно возвращались из Иерусалима.
[68]. Памятники литературы Древней Руси. XII в. М., 1980. С. 8.
[69]. На рубеже VI–VII вв. грузины приняли Православие. Православной была и часть сирийцев. Вообще же этнические границы редко полностью совпадают с конфессиональными.
[70]. См. о нусайритах: Аш-Шахрастани. Книга о религиях и сектах / Перевод, введение и комментарий С. М. Прозорова. М., 1984. С. 164–165.
[71]. См. некролог, написанный И. Ю. Крачковским // ЗВОИРАО. 1921. XXV. С. 425, 427 (на с. 439–440 список трудов Н. А. Медникова).
[72]. Отдельные стороны деятельности Палестинского общества до революции широко освещались в русской печати, но единственная обобщающая работа — многократно цитированная выше книга А. А. Дмитриевского, изложение в которой обрывается, к сожалению, на 1889 г. (см. прим. 5). Отметим также труд на арабском языке, появившийся в 1912 г. как запоздалый отклик на 25-летний юбилей общества: Сведан Ш. Х. История Императорского Православного палестинского общества за четверть века (издана, по-видимому, в США). См. рецензию И. Ю. Крачковского в СППО (1913. XXIV. С. 553-555). Из современных зарубежных работ, касающихся истории Палестинского общества до революции, см.: Hopwood Derek. The Russian Presence in Syria and Palestine, 1843–1914. Church and Politics in the Near East. Oxford, 1969. История Палестинского общества рассматривается лишь в контексте внешней политики России, научная деятельность обойдена полностью. Дореволюционному периоду в деятельности Палестинского общества посвящена также диссертация Т. Дж. Ставру, защищенная 22 мая 1961 г. в Индианском университете, США: The Russian Imperial Orthodox Palestine Society, 1882–1914, by Theofanis George Stavrou Submitted in partial fulfillment of the requirements for the Ph. D. degree in history at Indiana University, Bloomington, Indiana. May 8, 1961. Автор хорошо знаком с относящейся к предмету русской и греческой литературой, как и Д. Хопвуд, он интересуется Обществом как отражением политики России на Ближнем Востоке, тем не менее предлагает читателю достаточно целостную характеристику предмета исследования. С диссертацией Т. Дж. Ставру в ксерокопии автору удалось ознакомиться уже после написания собственного труда.
[73]. См.: Ковалевский Е. П. Русские научные интересы в Палестине и прилежащих областях. Петроград, 1915. В сокращенном виде доклад под тем же заглавием опубликован в журнале «Гермес» (1915. № 9–10. С. 226-230).
[74]. См.: АПО. Оп. 3 (доп.), № 1, лл. 126–142, 153–155. В. В. Латышев впрочем мало верил в реальность этого предприятия. Он говорил, что «наиболее целесообразным путем подготовки открытия в Палестине археологического института было бы создание там кадра научных русских сил. Для этого надлежало бы командировать туда от Общества в качестве археолога-корреспондента лицо не безызвестное в научном мире, дабы затем посылать к нему под руководство подходящих молодых людей» (см. там же, л. 154). Но приняв это предложение, Общество не смогло остановиться на подходящей кандидатуре.
[75]. См.: ИАН. 1917. С. 601–605. Особое мнение П. К. Коковцова там же. С. 758–760, 763.
[76]. См.: Ершов С. А., Пятницкий Ю. А., Юзбашян К. Н. Научные заслуги Русского Археологического института в Константинополе. К 90-летию со дня основания // ПС. 1987. Вып. 29(92).
[77]. См.: АПО. Оп. 3 (доп.), № 1, лл. 153. Специалисты связывали с Афинским институтом немало надежд. Вот что писал в 1912 г. сотрудник Археологического института в Константинополе, археолог-искусствовед Ф. И. Шмит: «В последнее время снова заговорили об основании в Афинах русского археологического института. Такой институт, надо надеяться, будет, преследуя, конечно, классические цели, все же уделять некоторое внимание и средневековым памятникам — ведь и французская, и английская, и германская „школы“, при всех своих классических традициях, симпатиях и программах, все больше и больше занимаются Византиею. Вот задача для византологического отделения русского института: привести в исправность и издать мозаики святого Луки. Это было бы блестящее начало». (Шмит Ф. Памятники византийского искусства в Греции // Журнал Министерства Народного просвещения. Новая серия. 1912. Июль. Ч. X. С. 59). О русской инициативе в Афинах мало что известно, ссылкой на статью Ф. И. Шмита автор обязан С. Р. Тохтасьеву.
[78]. Сведения взяты из исправно ведущегося журнала заседаний совета. См.: АПО, оп. 3 (доп.), № 1, л. 278–321.
[79]. АПО, oп. 3 (доп.), л. 326–332.
[80]. Там же, оп. 1, № 50 (отпуск письма председателя В. В. Латышева и правителя дел В. Д. Юшманова, направленного в Подотдел гражданских дел Отдела управления Петроградского Совета 14 июля 1919 г.).
[81]. См.: Там же, оп. 3 (доп.), № 1, л. 343.
[82]. См.: Там же, oп. 1, № 49 (письмо совета Общества непременному секретарю Академии наук, направленное «в дополнение к отношению своему от 9-го сего марта за № 8»).
[83]. Там же, оп. 3 (доп.), № 1, л. 329.
[84]. См.: Там же, л. 347.
[85]. См.: Там же, oп. 1, № 14, также oп. 3 (доп.), № 1, л. 363.
[86]. Речь идет об упомянутом выше письме от 14 марта 1919 г.
[87]. АПО, oп. 3 (доп.), № 1, л. 344, 363.
[88]. Там же, oп. 1, № 15.
[89]. Там же, № 6, л. 8–9, также, 7.
[90]. См.: Там же, № 42, л. 3.
[91]. Там же, № 45 (№ 9, 12).
[92]. Храм и подворье были заложены 9/V 1913 г. Проект принадлежал академику архитектуры А. В. Щусеву, составлен по мотивам новгородско-псковской архитектуры XVII в. См.: Юшманов В. Д. Закладка русского храма во имя св. Николая Чудотворца // СИППО. XXIV. 1913. С. 250.
[93]. См.: АПО, № 6, л. 25.
[94]. Там же, л. 27. Записку, на которую ссылается отношение, найти не удалось, но сохранилась другая записка В. В. Каменского, касающаяся той же темы и датированная 11 июля 1923 г. См.: АПО, оп. 1, № 6, л. 24.
[95]. Там же, № 5, л. 32–33 (копия отпуска цитированного письма).
[96]. См.: Там же, л. 39–40.
[97]. См.: Там же, л. 10.
[98]. См.: Там же, № 6, л. 11.
[99]. 30 марта 1930 г. председатель РПО Н. Я. Марр на совете сделал сообщение о долгом пути легализации, проделанном Обществом с 1917 г. См.: АПО, оп. 1, № 42 (№ 5), л. 81–82.
[100]. АПО, oп. 1, № 10, л. 2.
[101]. См.: Там же, л. 26.
[102]. См.: Там же, л. 96–99.
[103]. Там же, № 45 (№ 14).
[104]. См.: Винберг Н. А. Материалы по биографии В. В. Латышева; Список трудов академика В. В. Латышева // Советская археология. XXVIII. 1958. С. 36–51, 52–53.
[105]. АПО, oп. 1, № 7, л. 12 (письмо от 14 апреля 1930 г.). Еще в 1917 г., участвуя в проекте о Палестинском комитете при Академии наук, В. И. Вернадский говорил о необходимости «не ограничивать действия Комитета исключительно вопросами археологическими и историческими, но иметь в виду и вопросы изучения Палестины, ее геологические, географические и этнографические особенности».
[106]. В. Д. Юшманов (отец известного арабиста Н. В. Юшманова) был сотрудником Общества с 1886 г.
[107]. См.: АПО, оп. 1, № 45 (№ 12).
[108]. См.: Олесницкий А. А. Библейская археология / Под ред. и с дополнениями В. П. Рыбинского. Ч. 1. Религиозные древности. Петроград, 1920.
[109]. Небольшой томик содержит всего 7 статей: Ф. Успенский. Конкуренция народов на Ближнем Востоке. Россия и Франция; И. Крачковский. Две арабские сказки из Назарета; И. Соколов. Труд Хрисанфа Нотары о покорении Китая монголами; А. Захаров. Филистимляне (глава из истории згейского мира); Ф. Успенский. Восточная политика Мануила Комнина. Турки-сельджуки и христианские государства Сирии и Палестины; Н. Брунов. Модель Иерусалимского храма, привезенная в XVII в. в Россию; Д. Лебедев. Календари Палестины и соседних с нею провинций.
[110]. Систематический каталог библиотеки Императорского Православного Палестинского общества. I–II. СПб., 1907; Дополнение к I и II томам (за 1908–1912 гг.). Отделы А-Н. СПб., 1913.
[111]. В этот период Палестинское общество привлекло внимание С. М. Кирова. Он вызвал к себе Н. Я. Марра (с ним в Смольный отправился и его аспирант И. В. Мегрелидзе), выяснил, что никакого декрета о закрытии РПО не было и предложил активизировать его деятельность с учетом, в частности, прав на таможенные сборы в гавани Бари. Сведения почерпнуты из личного письма И. В. Мегрелидзе от 20 февраля 1985 г.
[112]. Уже посмертно появились: Пигулевская Н. В. Ближний Восток. Византия. Славяне. Л., 1976; Культура сирийцев в средние века. М., 1979.
[113]. В. А. Крачковская, жена И. Ю. Крачковского,— арабист, И.Г Лившиц — египтолог, И. П. Петрушевский — иранист.
[114]. Коллегия востоковедов — координирующий востоковедный орган при Азиатском музее в Ленинграде.
[115]. Академик Ф. И. Щербатской — индолог.
[116]. Из письма А. Г. Лундина автору.
[117]. О некоторых подробностях деятельности Палестинского общества в первые годы после восстановления рассказала автору К. Б. Старкова.
[118]. Выпуск 11(74) был посвящен Н. В. Пигулевской и вышел в свет под редакцией К. Б. Старковой. Редактуру выпусков 21(84) и 23(86), начатую при Н. В. Пигулевской, осуществил М. Н. Боголюбов.
[119]. Сотрудниками Библиотеки Российской Академии наук подготовлена полная библиография научных изданий Палестинского общества.
[120]. Имеются в виду насельники Кавказской Албании, страны, расположенной по левобережью Куры, в дальнейшем включавшей в себя и ряд областей исторической Армении. Единый албанский этнос не сложился, термин имеет собирательный, после принятия христианства — выраженный конфессиональный характер.
[121]. В 1999 г. издание возобновлено, увидел свет VII том «Христианского Востока».
[122]. В концентрированном виде эта тематика была представлена на научных сессиях:
I. 6–8 июня 1983 г. Становление и развитие историографии на Ближнем Востоке (византийский культурный круг). Отчеты: Народы Азии и Африки. 1984. № 3. С. 148–149 (А. Л. Хосроев); Историко-филологический журнал АН Армянской ССР. 1983. № 4. С. 237–238 (А. А. Акопян); Известия АН Грузинской ССР. Серия истории и др. 1984. № 1. С. 190–192 (М. Чхартишвили).
II. 22 февраля 1985 г. Традиционное образование на Ближнем Востоке (византийский культурный круг). Отчет: ПС. Вып. 29(92). 1987. С. 195 (Е. Н. Мещерская).
V. 13–14 июня 1990 г. Византия и христианский Восток (политические, идейные и культурные связи).
[123]. С 1998 г. выходит как «Православно-Палестинский сборник» в традиционной обложке.
Примечания
[1]. Общий обзор состояния христианских общин см. в частности: Rondot P. Les Chretiens d"Orient. Paris, 1956; Assfalg J., Kruger P. Petit dictionnaire de l"Orient chrutien. Brepols, 1991.
[2]. Противоречия могли находить самый низменный выход. Нередко во время общих праздников между представителями отдельных вероисповеданий — простыми прихожанами и их иерархами — возникала свара, кончавшаяся рукоприкладством. См., например: Крымский А. Е. Письма из Ливана 1896–1898. М., 1975. С. 283–284.
[3]. Монофелиты — сторонники учения о двух естествах, но одной воле у Иисуса Христа. Это учение было выдвинуто византийским императором Ираклием (610-640) в попытке примирить Восточные Церкви с имперской. См.: Родионов М. А. Марониты. Из этно-конфессиональной истории восточного Средиземноморья. М., 1982. С. 10–11.
[4]. См.: Порфирий Успенский. Книга бытия моего. I–VIII, СПб., 1894–1902.
[5]. См.: Никодим. История русской духовной миссии в Иерусалиме // Богословские труды. 1979. Сб. 20.
[6]. XXV. Императорское Православное Палестинское общество и его деятельность (1882-1907). Историческая записка, составленная по поручению совета общества проф. А. А. Дмитриевским (далее — Палестинское общество). СПб., 1907. С. 5.
[7]. См.: Палестинское общество… С. 59.
[8]. Там же. С. 101–102.
[9]. СППО, 1892–1904. Вып. II–XIV. Ч. I. С. 156–166.
[10]. Архимандрит в прошлом был гвардейским капитаном, впоследствии же заменил Антонина (Капустина) в качестве его преемника в руководстве миссией. По мысли основателя, патриарха Никона, Новый Иерусалим должен был заменить в качестве места поклонения Иерусалим в Палестине; Воскресенский собор (сооружен в 1656–1685 гг.) являл копию храма Воскресения в Иерусалиме.
[11]. Палестинское общество… С. 131–132.
[12]. Устав опубликован в Дополнениях к I, II, XIV вып. СППО.
[13]. См.: Палестинское общество… С. 208.
[14]. См.: Энциклопедический словарь. Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон. СПб., 1890–1907. Т. 44. С. 626.
[15]. Соколов-Микитов И. С. Давние встречи. Л., 1975. С. 149–150.
[16]. Нуайме М. Мои семьдесят лет / Пер. с арабского С. М. Бациевой. М., 1980. С. 117–118.
[17]. Но к Пасхе, отмечает очевидец, стекалось до 10 000 человек, большая часть располагалась биваком на дворе. См.: Крымский А. Е. История новой арабской литературы. М., 1971. С. 309. Примечание 214.
[18]. И вместе с тем нельзя не обратить внимание на следующий факт. Как отмечает А. А. Дмитриевский (Палестинское общество… С. 206), в общество «записались даже лица иудейского вероисповедания».
[19]. См.: Крымский А. Е. Письма из Ливана. 1896–1898. М., 1975. С. 283–284.
[20]. Октоих — «осьмигласник», так называется церковно-богослужебная книга, которая содержит песнопения на каждый день недели, распределенные. Библиографически определить учебное пособие «Фаред», к сожалению, не удалось.
[21]. В. Н. Хитрово был вообще против французского, полагая, что знание этого языка способствует успехам католической пропаганды. А. Е. Крымский рассказывает о беседе, которая происходила по-французски в гостиной русского генерального консула в Бейруте А. А. Гагарина: «Но ведь вот же мы трое ведем между собою беседу не по-русски, а по-французски,— пытался возразить А. Е. Крымский,— и не превращаемся в католиков». «Мы — другое дело»,— исчерпывающе ответил В. Н. Хитрово и переменил тему разговора. (Крымский А. Е. История новой арабской литературы. С. 311. Примечание 219.)
[22]. Палестинское общество… С. 259–261. Выдержка взята из письма В. Н. Хитрово от 23 декабря 1884 г., адресованного М. П. Степанову, тогдашнему помощнику председателя Палестинского общества.
[23]. См.: Старокадомский М. А. О культурно-просветительной деятельности Русского палестинского общества на Ближнем Востоке // ПС. 1965. Вып. 13(76). С. 178.
[24]. Нуайме М. Указ. соч. С. 60–61.
[25]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое // ПС. 1965. Вып. 13(76). С. 172.
[26]. См.: Старокадомский М. А. Указ. соч. С. 180.
[27]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 172.
[28]. См.: Старокадомский М. А. Указ. соч. С. 178.
[29]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 173.
[30]. Нуайме М. Указ. соч. С. 46.
[31]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 174–175.
[32]. См.: Крачковская В. А. И. Ю. Крачковский на Ливане и в Палестине (1908–1910 гг.) // ПС. 1954. Вып. 1(63); Она же. Путешествие И. Ю. Крачковского на Ближний Восток (1908–1910 гг.) // ПС. 1974. Вып. 25(88).
[33]. См.: Оде-Васильева К. В. Мои воспоминания об академике И. Ю. Крачковском // ПС. 1956. Вып. 2(64-65). С. 127–128.
[34]. Крачковский И. Ю. Над арабскими рукописями // Избр. соч. М.; Л., 1955. Т. 1. С. 54–55.
[35]. См.: Там же. С. 55.
[36]. Крачковская В. А. И. Ю. Крачковский на Ливане и в Палестине. С. 116–117.
[37]. См.: Шарафутдинова Р. Ш. Русско-арабские культурные связи на Ближнем Востоке (страничка из истории русско-арабских связей) // ПС. Вып. 26(89), 1978. С. 116–117.
[38]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое. С. 175–176.
[39]. См.: ПС. 1974. Вып. 25(88). С. 6.
[40]. См. подробнее: Tilley P. The Imperial Russian Orthodox Palestine Society and the Arab Literary Renaissance. 1882–1914 // Australian Slavonic and East European Studies. 1988. Vol. 2. Number 2. Р. 52–83.
[41]. Об академике Павле Константиновиче Коковцове см.: Пигулевская Н. В. Академик Павел Константинович Коковцов и его школа // Вестник Ленинградского государственного университета. 1947. Вып. 5. С. 106–118; Орбели Р. Р. Академик П. К. Коковцов и его рукописное наследие // Очерки по истории русского востоковедения. 1956. Вып. 2. С. 341–359. См. также: ПС. 1964. Вып. 11(74). С. 170–174 (на с. 175-181 — библиография трудов П. К. Коковцова, составленная О. Э. Ливотовой).
[42]. СППО. 1902. Вып. XII. С. 371.
[43]. См.: Мифы народов мира. M., 1980. Т. 1. С. 490–504; История Древнего мира. III. Упадок древних обществ / Под ред. И. M. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой. M., 1982. С. 129–133.
[44]. ППС. 1884. Вып. 7. См. также: Никодим. Русская Духовная миссия. С. 48. Современная наука более сдержанна в своих выводах, путь следования Иисуса Христа к Голгофе точно не определяется, ср.: Kenyon Kathleen M. Jerusalem. Excavating 3000 Years of History. New York, 1967. С. 144–154.
[45]. Ростовцев M. И. Русская археология в Палестине // ХВ. 1912. Т. 1. С. 265–266.
[46]. См. в частности: Лазарев В. Н. Никодим Павлович Кондаков (1844-1925). M., 1925. (На с. 43-47 — список трудов Н. П. Кондакова).
[47]. В ППС опубликованы два больших труда: «Ветхозаветный храм в Иерусалиме» (1889. Вып. 13) и «Мегалитические памятники Святой Земли» (1895. Вып. 41).
[48]. О Я. И. Смирнове см. в некрологе, написанном С. А. Жебелевым: Seminarium Kondakovianum. Прага, 1928. Вып. 2. (на с. 16-18 — список трудов Я. И. Смирнова), а также воспоминания И. А. Орбели в кн.: Юзбашян К. Н. Академик Иосиф Абгарович Орбели. M., 1964. С. 145, 147–151.
[49]. Кондаков Н. П. Археологическое путешествие по Сирии и Палестине. СПб., 1904. По возвращении из экспедиции, 13 мая 1892 г., Н. П. Кондаков прочел доклад «О результатах первой русской научной экспедиции в Святую Землю», опубликованный в СППО (1892. Вып. III. С. 144-160). См. также: Данциг Б. М. Ближний Восток в русской науке и литературе. М., 1973. С. 317–318.
[50]. Papadopulos-Kerameus A. I. Ierosolymitike Bibliotheke etoi Katalogos ton en te Bibliotheke tou agiotatou… patriarchikou thronou ton ierosolymon kai pases Palaistines apokeimenon ellenikon kodikon. Petropolis, 1891–1910. I–V; Analekta ierosolymitikes stachyologias. 1891–1898. I–V.
[51]. См.: Дмитриевский А. А. А. И. Пападополо-Керамевс и его сотрудничество в научных изданиях Императорского Православного Палестинского общества (по личным воспоминаниям и по документальным данным) // СППО. 1913. С. 374–388, 492–523 и отд. изд. СПб., 1914; некролог со списком трудов, написанный Х. М. Лопаревым // ВВ. 1915. ХIХ. С. 188–212. Публикации А. И. Пападополо-Керамевса содержатся во многих выпусках ППС.
[52]. См. Извлечения из письма П. В. Безобразова от 3 января 1887 г. // СППО. 1891. Вып. I. С. 168–173.
[53]. См.: Дойель Л. Завещанное временем. М., 1980. С. 334 с ссылкой: Atiya A. S. The Arabic Manuscripts of Mount Sinai. Baltimore, 1955 (American Foundation for the Study of Man). С. 11.
[54]. Джувания — подворье Синайского монастыря в Каире.
[55]. Елисеев А. В. Путь к Синаю. 1881 г. ППС. 1883. Вып. 4. С. 187–188; Странствования Василия Григоровича-Барского по святым местам Востока с 1723 по 1747 гг. Изданы Православным Палестинским обществом по подлинной рукописи / Под ред. Николая Барсукова. СПб., 1885–1887. Ч. I–IV.
[56]. См.: Коростовцев М. А., Ходжаш С. И. Востоковедная деятельность Порфирия (Успенского) // Ближний и Средний Восток. М.; Л., 1962. С. 130.
[57]. О полной приключений деятельности К. Тишендорфа на Ближнем Востоке см.: Л. Дойель. Указ. соч. С. 310–359, ср. предисловие Я. В. Василькова. С. 8–11. До 1933 г. «Синайский кодекс» составлял собственность Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, а затем в период, когда государство остро нуждалось в валюте, продан лондонскому Британскому музею. «Синайский кодекс» — один из древнейших, содержащих Ветхий и Новый Заветы вместе.
[58]. См.: Миханкова В. А. Николай Яковлевич Марр. М.; Л., 1948. С. 103. Примечание 2.
[59]. См.: Ломтатидзе Г. А. Иван Александрович Джавахишвили. Тбилиси, 1976.
[60]. См.: Марр Н. Георгий Мерчул. Житие св. Григория Хандзтийского. Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии. СПб., 1911. Кн. VII.
[61]. Антиох Стратиг. Пленение Иерусалима персами в 614 г. Грузинский текст исследовал, издал, перевел и арабское извлечение приложил Н. Я. Марр // Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии. СПб., 1909. Кн. IX.
[62]. Русская Православная Церковь отмечает память Григория Армянина наряду с другими церквами. Один из притворов храма Василия Блаженного в Москве посвящен Григорию Армянину.
[63]. См.: Марр Н. Я. Краткое описание грузинских рукописей библиотеки греческого патриархата в Иерусалиме / Подготовила к печати Е. П. Метревели. Тбилиси, 1955.
[64]. Востоковедная деятельность Н. Я. Марра хорошо освещена в цитированной выше книге В. А. Миханковой. Как бы ни относиться к работам Н. Я. Марра, посвященным общим вопросам языкознания, вклад его в изучение культуры христианского Востока, в изучение памятников письменности, в первую очередь армянской и грузинской,— бесспорен.
[65]. Краткое изложение доклада о поездке см.: ЗВОИРАО. 1906. XVI. С. 11.
[66]. В «Советской Исторической Энциклопедии» (т. 12, стб. 209) ошибочно сообщается, что всего было издано 62 выпуска ППС (1881–1916 гг.). Ошибочна нумерация и новой серии «Сборника»: выпуск первый, вышедший в 1954 г., помечен как 1 (63), хотя фактически это был 1 (64). Ошибка исправлена в следующем выпуске, вышедшем под номером 2 (64-65). Вып. 63 ППС помечен 1917 г., хотя в действительности увидел свет позднее: Латышев В. В. Сборник Палестинской и Сирийской агиографии. Вып. III. ППС. Вып. 63, 1917.
[67]. «Калики перехожие» — так в старинных песнях и сказках называются странники. В словарях это слово производят от лат. caliga (сапог). Паломник — богомолец, странствующий по святым местам. Слово производят от «пальмы» — с пальмовой ветвью паломники обычно возвращались из Иерусалима.
[68]. Памятники литературы Древней Руси. XII в. М., 1980. С. 8.
[69]. На рубеже VI–VII вв. грузины приняли Православие. Православной была и часть сирийцев. Вообще же этнические границы редко полностью совпадают с конфессиональными.
[70]. См. о нусайритах: Аш-Шахрастани. Книга о религиях и сектах / Перевод, введение и комментарий С. М. Прозорова. М., 1984. С. 164–165.
[71]. См. некролог, написанный И. Ю. Крачковским // ЗВОИРАО. 1921. XXV. С. 425, 427 (на с. 439–440 список трудов Н. А. Медникова).
[72]. Отдельные стороны деятельности Палестинского общества до революции широко освещались в русской печати, но единственная обобщающая работа — многократно цитированная выше книга А. А. Дмитриевского, изложение в которой обрывается, к сожалению, на 1889 г. (см. прим. 5). Отметим также труд на арабском языке, появившийся в 1912 г. как запоздалый отклик на 25-летний юбилей общества: Сведан Ш. Х. История Императорского Православного палестинского общества за четверть века (издана, по-видимому, в США). См. рецензию И. Ю. Крачковского в СППО (1913. XXIV. С. 553-555). Из современных зарубежных работ, касающихся истории Палестинского общества до революции, см.: Hopwood Derek. The Russian Presence in Syria and Palestine, 1843–1914. Church and Politics in the Near East. Oxford, 1969. История Палестинского общества рассматривается лишь в контексте внешней политики России, научная деятельность обойдена полностью. Дореволюционному периоду в деятельности Палестинского общества посвящена также диссертация Т. Дж. Ставру, защищенная 22 мая 1961 г. в Индианском университете, США: The Russian Imperial Orthodox Palestine Society, 1882–1914, by Theofanis George Stavrou Submitted in partial fulfillment of the requirements for the Ph. D. degree in history at Indiana University, Bloomington, Indiana. May 8, 1961. Автор хорошо знаком с относящейся к предмету русской и греческой литературой, как и Д. Хопвуд, он интересуется Обществом как отражением политики России на Ближнем Востоке, тем не менее предлагает читателю достаточно целостную характеристику предмета исследования. С диссертацией Т. Дж. Ставру в ксерокопии автору удалось ознакомиться уже после написания собственного труда.
[73]. См.: Ковалевский Е. П. Русские научные интересы в Палестине и прилежащих областях. Петроград, 1915. В сокращенном виде доклад под тем же заглавием опубликован в журнале «Гермес» (1915. № 9–10. С. 226-230).
[74]. См.: АПО. Оп. 3 (доп.), № 1, лл. 126–142, 153–155. В. В. Латышев впрочем мало верил в реальность этого предприятия. Он говорил, что «наиболее целесообразным путем подготовки открытия в Палестине археологического института было бы создание там кадра научных русских сил. Для этого надлежало бы командировать туда от Общества в качестве археолога-корреспондента лицо не безызвестное в научном мире, дабы затем посылать к нему под руководство подходящих молодых людей» (см. там же, л. 154). Но приняв это предложение, Общество не смогло остановиться на подходящей кандидатуре.
[75]. См.: ИАН. 1917. С. 601–605. Особое мнение П. К. Коковцова там же. С. 758–760, 763.
[76]. См.: Ершов С. А., Пятницкий Ю. А., Юзбашян К. Н. Научные заслуги Русского Археологического института в Константинополе. К 90-летию со дня основания // ПС. 1987. Вып. 29(92).
[77]. См.: АПО. Оп. 3 (доп.), № 1, лл. 153. Специалисты связывали с Афинским институтом немало надежд. Вот что писал в 1912 г. сотрудник Археологического института в Константинополе, археолог-искусствовед Ф. И. Шмит: «В последнее время снова заговорили об основании в Афинах русского археологического института. Такой институт, надо надеяться, будет, преследуя, конечно, классические цели, все же уделять некоторое внимание и средневековым памятникам — ведь и французская, и английская, и германская „школы“, при всех своих классических традициях, симпатиях и программах, все больше и больше занимаются Византиею. Вот задача для византологического отделения русского института: привести в исправность и издать мозаики святого Луки. Это было бы блестящее начало». (Шмит Ф. Памятники византийского искусства в Греции // Журнал Министерства Народного просвещения. Новая серия. 1912. Июль. Ч. X. С. 59). О русской инициативе в Афинах мало что известно, ссылкой на статью Ф. И. Шмита автор обязан С. Р. Тохтасьеву.
[78]. Сведения взяты из исправно ведущегося журнала заседаний совета. См.: АПО, оп. 3 (доп.), № 1, л. 278–321.
[79]. АПО, oп. 3 (доп.), л. 326–332.
[80]. Там же, оп. 1, № 50 (отпуск письма председателя В. В. Латышева и правителя дел В. Д. Юшманова, направленного в Подотдел гражданских дел Отдела управления Петроградского Совета 14 июля 1919 г.).
[81]. См.: Там же, оп. 3 (доп.), № 1, л. 343.
[82]. См.: Там же, oп. 1, № 49 (письмо совета Общества непременному секретарю Академии наук, направленное «в дополнение к отношению своему от 9-го сего марта за № 8»).
[83]. Там же, оп. 3 (доп.), № 1, л. 329.
[84]. См.: Там же, л. 347.
[85]. См.: Там же, oп. 1, № 14, также oп. 3 (доп.), № 1, л. 363.
[86]. Речь идет об упомянутом выше письме от 14 марта 1919 г.
[87]. АПО, oп. 3 (доп.), № 1, л. 344, 363.
[88]. Там же, oп. 1, № 15.
[89]. Там же, № 6, л. 8–9, также, 7.
[90]. См.: Там же, № 42, л. 3.
[91]. Там же, № 45 (№ 9, 12).
[92]. Храм и подворье были заложены 9/V 1913 г. Проект принадлежал академику архитектуры А. В. Щусеву, составлен по мотивам новгородско-псковской архитектуры XVII в. См.: Юшманов В. Д. Закладка русского храма во имя св. Николая Чудотворца // СИППО. XXIV. 1913. С. 250.
[93]. См.: АПО, № 6, л. 25.
[94]. Там же, л. 27. Записку, на которую ссылается отношение, найти не удалось, но сохранилась другая записка В. В. Каменского, касающаяся той же темы и датированная 11 июля 1923 г. См.: АПО, оп. 1, № 6, л. 24.
[95]. Там же, № 5, л. 32–33 (копия отпуска цитированного письма).
[96]. См.: Там же, л. 39–40.
[97]. См.: Там же, л. 10.
[98]. См.: Там же, № 6, л. 11.
[99]. 30 марта 1930 г. председатель РПО Н. Я. Марр на совете сделал сообщение о долгом пути легализации, проделанном Обществом с 1917 г. См.: АПО, оп. 1, № 42 (№ 5), л. 81–82.
[100]. АПО, oп. 1, № 10, л. 2.
[101]. См.: Там же, л. 26.
[102]. См.: Там же, л. 96–99.
[103]. Там же, № 45 (№ 14).
[104]. См.: Винберг Н. А. Материалы по биографии В. В. Латышева; Список трудов академика В. В. Латышева // Советская археология. XXVIII. 1958. С. 36–51, 52–53.
[105]. АПО, oп. 1, № 7, л. 12 (письмо от 14 апреля 1930 г.). Еще в 1917 г., участвуя в проекте о Палестинском комитете при Академии наук, В. И. Вернадский говорил о необходимости «не ограничивать действия Комитета исключительно вопросами археологическими и историческими, но иметь в виду и вопросы изучения Палестины, ее геологические, географические и этнографические особенности».
[106]. В. Д. Юшманов (отец известного арабиста Н. В. Юшманова) был сотрудником Общества с 1886 г.
[107]. См.: АПО, оп. 1, № 45 (№ 12).
[108]. См.: Олесницкий А. А. Библейская археология / Под ред. и с дополнениями В. П. Рыбинского. Ч. 1. Религиозные древности. Петроград, 1920.
[109]. Небольшой томик содержит всего 7 статей: Ф. Успенский. Конкуренция народов на Ближнем Востоке. Россия и Франция; И. Крачковский. Две арабские сказки из Назарета; И. Соколов. Труд Хрисанфа Нотары о покорении Китая монголами; А. Захаров. Филистимляне (глава из истории згейского мира); Ф. Успенский. Восточная политика Мануила Комнина. Турки-сельджуки и христианские государства Сирии и Палестины; Н. Брунов. Модель Иерусалимского храма, привезенная в XVII в. в Россию; Д. Лебедев. Календари Палестины и соседних с нею провинций.
[110]. Систематический каталог библиотеки Императорского Православного Палестинского общества. I–II. СПб., 1907; Дополнение к I и II томам (за 1908–1912 гг.). Отделы А-Н. СПб., 1913.
[111]. В этот период Палестинское общество привлекло внимание С. М. Кирова. Он вызвал к себе Н. Я. Марра (с ним в Смольный отправился и его аспирант И. В. Мегрелидзе), выяснил, что никакого декрета о закрытии РПО не было и предложил активизировать его деятельность с учетом, в частности, прав на таможенные сборы в гавани Бари. Сведения почерпнуты из личного письма И. В. Мегрелидзе от 20 февраля 1985 г.
[112]. Уже посмертно появились: Пигулевская Н. В. Ближний Восток. Византия. Славяне. Л., 1976; Культура сирийцев в средние века. М., 1979.
[113]. В. А. Крачковская, жена И. Ю. Крачковского,— арабист, И.Г Лившиц — египтолог, И. П. Петрушевский — иранист.
[114]. Коллегия востоковедов — координирующий востоковедный орган при Азиатском музее в Ленинграде.
[115]. Академик Ф. И. Щербатской — индолог.
[116]. Из письма А. Г. Лундина автору.
[117]. О некоторых подробностях деятельности Палестинского общества в первые годы после восстановления рассказала автору К. Б. Старкова.
[118]. Выпуск 11(74) был посвящен Н. В. Пигулевской и вышел в свет под редакцией К. Б. Старковой. Редактуру выпусков 21(84) и 23(86), начатую при Н. В. Пигулевской, осуществил М. Н. Боголюбов.
[119]. Сотрудниками Библиотеки Российской Академии наук подготовлена полная библиография научных изданий Палестинского общества.
[120]. Имеются в виду насельники Кавказской Албании, страны, расположенной по левобережью Куры, в дальнейшем включавшей в себя и ряд областей исторической Армении. Единый албанский этнос не сложился, термин имеет собирательный, после принятия христианства — выраженный конфессиональный характер.
[121]. В 1999 г. издание возобновлено, увидел свет VII том «Христианского Востока».
[122]. В концентрированном виде эта тематика была представлена на научных сессиях:
I. 6–8 июня 1983 г. Становление и развитие историографии на Ближнем Востоке (византийский культурный круг). Отчеты: Народы Азии и Африки. 1984. № 3. С. 148–149 (А. Л. Хосроев); Историко-филологический журнал АН Армянской ССР. 1983. № 4. С. 237–238 (А. А. Акопян); Известия АН Грузинской ССР. Серия истории и др. 1984. № 1. С. 190–192 (М. Чхартишвили).
II. 22 февраля 1985 г. Традиционное образование на Ближнем Востоке (византийский культурный круг). Отчет: ПС. Вып. 29(92). 1987. С. 195 (Е. Н. Мещерская).
III.
4–6 июня 1986 г. Этническое и конфессиональное самосознание на Ближнем
Востоке (византийский культурный круг). Отчет: ПС. Вып. 29(92). 1987. С.
196–198 (Е. Н. Мещерская).
IV. 23–26 мая 1988 г. Религиозное обращение: легенда и действительность. Отчет: ПС. Вып. 30(93). С. 140–141 (Е. Н. Мещерская).V. 13–14 июня 1990 г. Византия и христианский Восток (политические, идейные и культурные связи).
[123]. С 1998 г. выходит как «Православно-Палестинский сборник» в традиционной обложке.
АПО — Санкт-Петербургский филиал Института востоковедения РАН. Архив востоковедов, ф. 120 (Архив Палестинского общества)
ВВ — Византийский временник
ЗВОИРАО — Записки Восточного отделения Императорского Русского Археологического общества
ИAH — Известия Академии наук
ППС — Православный Палестинский сборник
ПС — Палестинский сборник
СППО — Сообщения Православного Палестинского общества
ХВ — Христианский Восток