Константин Петкович - один из неизвестных?

 
Константин Дмитриевич Петкович

Внимание исследователей болгарского Возрождения по‑прежнему чаще всего приковано к его выдающимся деятелям. Многие же другие, заслуживающие того, чтобы занять подобающее им место, остаются в тени. О тех, кто учился и подолгу жил в России, мы обнаруживаем всё новые сведения в российских архивах и библиотеках — а значит, сможем узнать о них ещё немало.

Одним из таких возрожденцев был Константин Димитров Петкович (1824–1897). Я пытаюсь внести вклад в изучение его биографии, опираясь на: неопубликованные письма Захария Княжеского к его влиятельным петербургским знакомым; около 80 писем Петковича к протоиерею Михаилу Фёдоровичу Раевскому, сохранившиеся в Российском историческом музее (Государственный исторический музей) в Москве; две работы Петковича, вышедшие в Санкт‑Петербурге: «Исторический очерк Сербской православной общины в Рагузе» (1859) и «Черногория и черногорцы» (1877). Я уверена, что в российских архивах есть и другие, пока неизвестные письма и документы, связанные с Петковичем. У нас нет и всех его публикаций в российской печати. В наших библиотеках невозможно найти то, что было написано о нём с XIX века до наших дней в македонской, хорватской, словенской, черногорской печати. Так что впереди, несомненно, ещё немало работы.

Константин Димитров (в России — Дмитриевич) Петкович родился в 1824 году в селе Башино, Велешского края. Как он попал в Россию, неизвестно, но в Одессе он окончил Ришельевский лицей с отличием. Можно уверенно сказать, что в Санкт‑Петербургский университет он поступил благодаря настойчивым усилиям Захария Княжеского.

Княжеский жил в Петербурге с 20 января 1846 года (с небольшими перерывами) до марта 1848 года. В письме к Михаилу Петровичу Погодину от 4 июня 1847 года он перечисляет в 18 пунктах то, что успел сделать для родины. На первое место он ставит выхлопотанные стипендии для болгарских юношей. Для Санкт‑Петербургского университета была обещана одна государственная стипендия (Письма к Погодину…, 1880: 709–712). Весной 1848 года, по пути в Одессу, Княжеский провёл несколько недель в Москве. Вероятно, ещё во время учёбы в духовной семинарии он познакомился с Константином Петковичем. Теперь он решил, что только что окончивший лицей юноша — весьма подходящий кандидат на обещанное место в Петербургском университете. Он не сомневался в выборе, когда приглашал Константина приехать в Москву и когда отправлял его в столицу. Княжеский переговорил в Петербурге с попечителем Петербургского учебного округа Мусиным‑Пушкиным (речь идёт не об известном открывателе «Слова о полку Игореве», а о другом члене рода, известном злоупотреблениями, из‑за которых он был уволен и сослан). Мусин‑Пушкин заверил его, что Петкович будет принят как стипендиат. Однако в Москве Княжеский узнал, что попечитель отказался от своих слов. Ему пришлось обратиться к влиятельным людям с просьбой поддержать Петковича.

29 июля Княеский пишет из Москвы Петру Александровичу Плетнёву, горячо рекомендуя ему Петковича, который доставит это письмо. Из Одессы Княжескому сообщили, что Петкович отлично сдал экзамены, а Ришельевский лицей отправил в столицу его диплом и все необходимые документы. Княжеский просит Плетнёва помочь Петковичу получить стипендию и место в университетском общежитии: «Знаете, что Болгария очень бедна, — продолжает Княжеский, — я почти полностью истощил свои средства и не имею возможности платить за его жильё, пока он не получит стипендию» (Унджиева, 1962: 165).

В следующем письме к Плетнёву, уже из Одессы, Княжеский объясняет, что после разговора с Мусиным‑Пушкиным считал вопрос о Петковиче решённым. Поэтому он решился отправить юношу так далеко и оплатить его дорогу. Но даже если возникло недоразумение, «…разве между двумя студентами‑стипендиатами, — предполагает Княжеский, — не может быть принят один бедный болгарин — на благо забытой и оставленной Болгарии?» Плетнёв, без сомнения, может помочь, ведь его имя «священно повсюду и для всех» (Унджиева, 1962: 165–166).

В тот же день, 29 июля, Княжеский пишет и Измаилу Ивановичу Срезневскому, заведующему кафедрой славистики в Петербургском университете: «Отправляю к вам в университет подателя сего письма, молодого и весьма усердного болгарина Константина Дмитриева. Нижайше прошу вас наставлять его своими советами. Я бы хотел, чтобы он обучался на камеральном факультете, который, как представляется, сейчас необходим Болгарии» (Архив на Руската… — А). 

Практичный Княжеский хотел, чтобы Петкович стал специалистом по финансам и торговле, но, видимо, не возражал, когда тот выбрал филологию.

Снова 29 июля Княжеский обращается к академику Аристиду Аристидовичу Кунику с ещё более смелой просьбой: «…прошу вас позаботиться об этом моём болгарине и разместить его у себя, — пишет он, — а когда его примут в университет, поручите ему в свободное время заходить к вам и обучите его некоторым умениям, дабы он стал хорошим наставником для Болгарии» (Архив на Руската… — Б).

Для большей уверенности Княжеский пишет также Петру Спиридоновичу Билярскому, прося его принять Петковича «в свой дом на несколько дней, пока его не устроят в университете». Поскольку он не уверен, что Куник находится в Петербурге (а тот действительно в это время был в Германии), он обращается к Билярскому с настоятельной просьбой помогать юноше, чем сможет (Истрин, 1906: 162–163).

21 ноября 1847 года Княжеский пишет Плетнёву снова, уже спокойно. Он благодарит его за заботу, называя Петковича «моим племянником». Он просит, если юношу не поселят в университетском общежитии, найти ему уроки, чтобы он мог платить за жильё (Унджиева, 1962: 165–166).

Княжеский хорошо знал, кто есть кто в русской столице и к кому следует обращаться со своими просьбами. Вероятно, Плетнёв их исполнил. Известный как литературный критик, он высоко ценился и как педагог, которому во дворце было доверено обучение княгини. Современники писали о нём как о отзывчивом и бесконечно добром человеке. С 1839 по 1861 год Плетнёв был бессменным ректором Санкт‑Петербургского университета, и, вероятно, ему не составило труда принять болгарина в качестве стипендиата.

Константин Петкович стал одним из лучших студентов Измаила Срезневского. Это было известно и профессору славистики Казанского университета Виктору Ивановичу Григоровичу. С 1849 года Григорович некоторое время преподавал в Московском университете вместо впавшего в немилость Осипа Максимовича Бодянского. Возможно, там Григорович познакомился с чиновником таможни в Рени, болгарином Добри Ганчевым. Он попросил его прислать болгарские названия бытовых предметов. Ганчев сделал это через посредничество Петковича, которого, предположительно, знал по Одессе. Юноша переслал Григоровичу записанное Ганчевым. В письме из Петербурга от 13 марта 1850 года студент уверяет казанского профессора, что раздал указанным лицам экземпляры григоровичского «Очерка путешествия по Европейской Турции» (Ръкописен отдел… — А).

В архиве Григоровича сохранилась черновая версия его ответа Петковичу. По мнению профессора, сведения, предоставленные Ганчевым, недостоверны: «Как жаль, что я не могу лично пообщаться с вами хотя бы две недели, — пишет Григорович. — Тогда не в письме, а в живом общении я бы спросил вас о многом и прояснил то, что мне непонятно. Старая Болгария, ваша прародина, словно по ту сторону Леты, и она не только забыла, но и заставляет забыть новую Болгарию» (Ръкописен отдел… — Б). Эти слова характерны для русского слависта, занимавшегося преимущественно памятниками староболгарской письменности, но остро нуждавшегося в книгах для изучения современного болгарского языка. Высказанное сожаление о невозможности поработать с Петковичем — прекрасное свидетельство того, что уже в студенческие годы он имел репутацию хорошего филолога.

Современный болгарский язык интересовал и Срезневского. Об его усилиях составить болгарско‑русский словарь и о помощи, которую ему оказывал Петкович, мы знаем из исследования Григория Куприяновича Венедиктова «И. И. Срезневский и начало болгарской лексикографии» (Венедиков: 46–74). Русский славист осознавал, насколько большим препятствием является отсутствие какого‑либо словаря современного болгарского языка. Причём такой словарь мог бы существенно помочь в решении тогда ещё спорного вопроса о национальной принадлежности староболгарского языка. Материал для словаря Срезневский начал собирать уже во время своего первого путешествия по славянским землям.

Княжеский, зная о замысле профессора, в своих письмах часто спрашивал его, когда словарь будет готов. 21 октября 1848 года Срезневский писал Григоровичу: «Время от времени я занимаюсь и болгарским наречием. Ко мне домой часто заходит прибывший сюда архимандрит из Рильского монастыря. Он и студент Дмитриев дали мне возможность значительно пополнить мой словарный запас — он вырос почти вдвое. Если бы у меня было больше времени, он увеличился бы ещё сильнее» (Переписка, 1937: 43). Архимандрит — это Стефан Ковачевич.

24 декабря 1849 года Срезневский представил Второму отделению Академии наук «Записку о болгарском языке и о болгарском переводе Краледворской рукописи, выполненном студентом Дмитриевым». В ней он сообщал, что надеется вскоре представить свой «Опыт болгарского словаря с грамматическим введением»1. Срезневский не завершил работу над словарём, но побудил Петковича составить небольшой словарь, который хранится в архиве профессора. Словарь записан в тетради, на титульном листе которой читаем: «Словарь болгаро‑русский. Составленный болгарином Константином Д. Петковичем. Санкт‑Петербург, 12 октября» (Спасов, 1977: 143–160). Позднее Петкович подготовил ещё два словаря — чешско‑болгарский и болгаро‑русский — к переведённым им «Краледворской рукописи» и «Суду Любуши», изданным Вацлавом Ханкой. В письме Срезневского к Ханке читаем: «Один из моих студентов, Дмитриев, болгарин по происхождению, по моей просьбе перевёл на болгарский язык „Краледворскую рукопись“ и „Суд Любуши“, добавив предисловие и словарь. Сейчас он составляет к этому изданию словарь неясных для русского читателя болгарских слов. Я намерен издать эту книгу и отправить её вам». Срезневский добавляет, что готов отредактировать книгу, тем более что «этот труд Дмитриева как моего студента в университете начат и завершён под моим руководством» (Францев, 1905: 1054). Срезневский не издал рукопись и лишь в 1852 году опубликовал перевод «Суда Любуши», но без словаря.

Княжеский рекомендовал своих петербургских знакомых Петковичу как молодому болгарину. Будучи студентом Срезневского, Петкович помогал профессору в составлении русско‑болгарского словаря. Для Срезневского юноша был, разумеется, носителем именно этого славянского языка.

Ещё во время учёбы Петкович написал обширное исследование «Свадебные обычаи македонских болгар» (Свадебные обычаи…). Срезневский был известным фольклористом, и вполне естественно, что он побудил своего болгарского студента написать курсовую работу о свадебных обычаях его края. Работа Петковича отличается строгим следованием фактам и безупречным чутьём при подборе песен. Она лишена патриотически‑романтического духа, характерного для многих фольклорных исследований того времени. Исследование Петковича не утратило своей ценности как источник интересных вариантов песен и как свидетельство ранней истории болгарской фольклористики (Минкова, 1980: 52–68).

В 1852 году Константин Петкович отправился в длительное путешествие по славянским странам. Вполне вероятно, что он хотел последовать примеру первых русских славистов — Прейса, Бодянского, Срезневского и Григоровича — и подготовиться к научной деятельности. Это подтверждается публикацией двух его писем к хорватскому писателю Мирко Боговичу. Они были размещены в № 37 за 1852 год загребского журнала «Невен». К первому письму Богович добавил следующую заметку: «Недавно мы имели удовольствие познакомиться и подружиться с этим славянолюбом, который уже несколько месяцев путешествует по разным славянским странам, чтобы познакомиться со своими братьями с севера и юга. По завершении путешествия он намерен посвятить себя славянской науке и литературе» (Спасов, 1971: 22). Приведём содержание двух писем к Боговичу. Первое датировано 29 августа и написано в Граце. Петкович делится прекрасными впечатлениями от пребывания в Загребе. Вечером 25 августа он гулял со Кукулевичем‑Сакцинским по старому городу, а затем присутствовал на увеселении в «Народной дворне». Во втором письме Петкович описывает второй день своего пребывания в Граце. Его посетил литератор Радослав Разлаг — известный приверженец иллиризма и славянофильства. Вместе они побывали в музее Йоханеум, Грацком университете и в «Славянской дружбе». В Любляне все видели в Петковиче эрудированного и достойного внимания молодого болгарина.

Вернёмся к первым дням путешествия Петковича. Поначалу его спутником был Натанаил Зографский (впоследствии митрополит Ловчанский и Пловдивский). Через Карловцы, Белград и Пешт они прибыли в Вену.

Всю свою жизнь Петкович стремился способствовать взаимному познанию славянских народов. Так, после пребывания в сербской столице он написал «Очерки Белграда», которые были опубликованы в 1853 году в авторитетном «Журнале Министерства народного просвещения». Чешский славист Зденек Урбан проанализировал работу Петковича в статье «К вопросу о значении труда К. Д. Петковича» (Спасов, 1971: 26). Урбан подчёркивает, что автор стремился прежде всего предоставить сведения о городе — старом и новом, о его жителях, их занятиях, одежде и нравах, об учебных заведениях в сербской столице. Петкович обратил внимание на пёстрый этнический состав города и общался со многими своими соотечественниками‑гурбетчиями, чаще всего садовниками — трудолюбивыми и уважаемыми людьми.

В 1852 году в Вене Натанаил и Петкович встретились с Францем Миклошичем и Вуком Караджичем. Как всегда, Петкович проявлял интерес ко всему, связанному с Болгарией. Теперь он взялся за перевод на русский язык труда Миклошича «Фонетика болгарского языка» («Lautlehre der Bulgarischen Sprache»; Urban, 1987: 7–15).

В письме из Землина Петкович рассказывает, как они с Натанаилом посетили все монастыри на Фрушка‑Горе. Там они расстались: Натанаил отправился в Влашко, а Петкович — в Загреб. Из Граца Петкович поехал в Любляну, где беседовал с Янезом Бляйвайсом, редактором журнала «Новици» («Novici»), и со словенским писателем Михой Костеличем. Затем он отправился в Турноград, чтобы навестить писательницу Йосипину Урбанчич‑Турнограйскую и поблагодарить её за повесть о царе Борисе I. В переводе Петковича она была издана в Константинополе в 1853 году под названием «Борис, первый христианский царь болгар. Болгарская историческая сказка, написанная на словенском языке Йосифиной Турноградской». Петкович не случайно добавил в заголовок слова «болгар». 

Через Загреб Петкович добрался до Афин и Афона. Там он провёл около двух месяцев, до 26 ноября, и, как пишет Йордан Иванов, «был первым болгарским филологом, который в 1852 году начал научные исследования славянских рукописей на Афоне и опубликовал свою работу в изданиях Российской академии наук» (Петкович 1852: 29-48). Из-за войны между Турцией и Черногорией Петкович не смог поехать в Болгарию и дольше оставался в Константинополе. Он остался доволен своим пребыванием там, поскольку ему удалось опубликовать несколько своих работ в «Царьградском вестнике»: в номере 119 от 2 мая 1853 года — «Святая гора», а в номере 122 той же газеты «Зограф, болгарский монастырь на горе Афон», в номере 136 от 29 августа 1853 года он включил свой обзор журнала Радослава Разлага «Югословская Зора». Немного раньше, в номере 129 от 1 августа 1853 года, было опубликовано стихотворение Петковича «Клятва девы». Под названием «Болгарская дева и её клятва» оно уже появлялось в «Югославской Зоре» Разлага от 28-30 августа 1852 года. Между двумя версиями есть некоторые различия.

Петкович также является автором поэмы «Болгарский воин», написанной в Бухаресте 12 марта 1854 года и опубликованной Безсоновым в «Болгарских песнях…», выпуск II, стр. 118-123. О «Болгарском воине» Борис Йоцов пишет: «Эта поэма, одна из самых длинных до Крымской войны, в 24 четверостишиях полностью выражает дух своего времени. Она имеет политическое направление — использовать разворачивающиеся события в жизни болгарского народа для достижения мечты об освобождении. Её дух столь же патриотичен, сколь и революционен — автор призывает своих соотечественников к вооруженному восстанию во благо Родины» (Иванов 1970:83, 489).

Приближается Крымская война, и Петковича направляют в военно-дипломатическое управление в Кишиневе.

После войны Константин Петкович становится российским консулом в Рагузе (Дубровнике). Оттуда он регулярно писал протоиереям Михаилу Фёдоровичу Раевскому. Несколько слов о Раевском.

М. Ф. Раевский (1811–1884) с 1842 года до конца своих дней был настоятелем церкви при русском посольстве в Вене. Он знал немецкий и французский языки с детства. В столице Австро-Венгрии он очень хорошо выучил языки славянских народов империи и поддерживал обширную переписку с деятелями их возрождения. Раевский был консерватором по убеждениям, но во время и после революции 1848 года он проявил понимание к реформаторским лидерам. Раевский постоянно поддерживал связь с Комитетом трёх видных русских дам: княгини Т. В. Васильчиковой, графини Н. Д. Протасовой и графини А. Д. Блудовой, которые собирали и отправляли помощь православным церквям и монастырям во многих славянских странах. Часто, благодаря посредничеству Раевского, с ними также поддерживал связь К. Петкович. Больше всего — с Антониной Блудовой, в доме которой в Санкт-Петербурге его всегда тепло принимали. Из Вены Раевский также обращался к славянским благотворительным комитетам (Москва, Санкт-Петербург и Киев), которые поддерживали не только церкви и монастыри, но и школы, газеты, театры, представителей славянских национальных движений. Перечислим в алфавитном порядке лишь некоторых деятелей, писавших Раевскому: В. Богишич, Я. Ватслик, Д. Даничич, В. Караджич, П. Негош, И. Кукулевич-Сакчинский, Д. Медакович, Ф. Миклович, А. Патера, Ф. Рачки, В. Ханка, П. Шафарик, Л. Штур, В. Ягич. Впечатляющий том «Зарубежные славяне и Россия. Документы архива М. Ф. Раевского 40-80 лет XIX века», Москва, 1975, содержит письма десятков корреспондентов Раевского, точнее, тех, которые, по мнению издателей — В. Матулы и И. Чуркиной, являются наиболее ценными. Представленные здесь материалы взяты из обширного архива Раевского в Отделе письменных источников Русского исторического музея (далее — ОПИ ГИМ), фонд 347.

В сборник включены пять писем (из 78) Константина Петковича, два — Савы Филаретова (из пяти). В различных российских архивах я нашел письма к Раевскому, а также от Спиридона Палаузова и Тодора Минкова.
Первые письма Петковича к Раевскому датируются 1852 годом и относятся к его путешествиям по славянским странам. Их содержание уже было описано выше.

Петкович прибыл в Рагузу (Дубровник) 19 мая 1857 года. Письма к Раевскому позволяют проследить деятельность Петковича в качестве консула от начала до конца. С самого начала обозначены два направления его будущей работы. Первое — противодействие австрийской политике навязывания католицизма. Поскольку католики считают православных раскольниками и считают своим долгом включить их в свою религию. Православный священник отец Николай не осмеливается приветствовать Петковича на улице, консул знает, что за ним постоянно следят. Тем не менее, он на протяжении многих лет помогал Православной Церкви и духовенству в Рагузе. Во многих его письмах упоминается помощь, полученная из России для церквей и монастырей в ряде деревень и городов Далмации, Черногории и Албании: для Йошице, Зары, Катаро, Дечани, Пераста, Верлики, Будвы, Шибеника, Цетины, Скутари и др. Распределялись деньги, иконы, кресты, Евангелия и другие литургические книги, утварь и облачения. Петкович регулярно присылал квитанции о полученных деньгах и предметах.

Некоторые письма добавляют важные моменты к биографии К. Петковича.

10/22 июля 1860 года он написал Раевскому: «Я буду просить разрешить мне отпуск для поездки в Петербург, чтобы увидеться с братом, а тогда, надеюсь, буду иметь удовольствие пожить с вами дольше в Вене е» (Письмо к Раевскому...).

19/31 января 1865 года он пишет ему: «Что касается моей невесты, я прошу вас серьезно позаботиться о ней  и позвонить мне, чтобы узнать, как идут дела, чтобы я мог выполнить ваши указания. Думаю, я достаточно долго ждал, пока вы выполните свое обещание, и справедливость требует, чтобы вы что-то предприняли. Если представится серьезная возможность для осуществления моей надежды, я мог бы, с Божьей помощью, приехать в Вену и явиться новому начальнику» (Письмо из Рагузы...-А). По-видимому, брак Петковича был устроен с помощью Раевского.

В декабре 1866 года Петкович передал Раевскому приветствие от своей жены. К сожалению, имя его жены нам неизвестно.

19/31 января 1867 года, после пребывания в Санкт-Петербурге, Петкович написал Раевскому: «Бог благословил мой брак, подарив мне сына (18 июля прошлого года), и я виноват перед вами, что не разделил нашей семейной радости тогда же, но я был уверен, что вы могли бы узнать об этом из посольства» (Письмо из Рагузы-Б).

С весны 1859 года Петкович участвовал в работе международной комиссии, которая проводила границу между Черногорией и соседними турецкими регионами.

С 1862 года консул начал жаловаться на здоровье, подорванное частыми поездками по Черногории. 1/13 апреля он объяснил: «Я сижу здесь уже пять лет, и любой, кто хотя бы раз побывал в Черногории, поймет, как много стоило моему здоровью многочисленных поездок в этот горный регион без дорог, в любое время года, под отвратительным дождем и по колено в снегу» (Письмо из Рагузы-В). Прошло еще пять лет, прежде чем у консула из Дубровника появилась возможность переехать. 19/31 января 1867 года он был уже почти в отчаянии: «Сидеть неподвижно само по себе плохо, так что вы можете себе представить, каково мне здесь, где я работаю уже десять лет, да еще и в такие бурные и тревожные времена. Как вы знаете, служба в нашем консульстве не похожа на службу в других наших консульствах: другие консулы служат, спокойно сидя дома и не покидая своих жилищ, а мне приходится часто ездить в Черногорию, даже в жару, а зимой и в снег, что немало способствовало ухудшению моего здоровья. Не хочу хвастаться, но могу честно сказать, что я выполнял эту тяжелую службу в течение 10 лет с усердием и самоотверженностью и мне посчастливилось получить благодарность не только от начальства, но и лично от самого императора, которому я был представлен в 1863 году» (Письмо из Рагузы-Г: 357-358).

Консул действительно работал безупречно и эффективно. За время его пребывания в Рагузе отношения между республикой и Россией значительно улучшились, и французское влияние было преодолено.

Петкович долго надеялся на перевод на Корфу. Но с горечью узнал, что туда отправили Карцева. Его, безусловно, поддерживали влиятельные бабушка и дедушка – в этом убежден Петкович. Он справедливо считал себя более подходящим кандидатом, поскольку, как и многие болгары того времени, знал греческий язык и понимал, центром чего должен стать Корфу. Карцев же был из Иерусалима и не знал ни греков, ни славян, с которыми ему предстояло работать.

О том, насколько хорошо Петкович знал прошлое и настоящее Рагузы, мы узнаем из его «Исторического очерка о сербской православной общине в Рагузе». Он был опубликован в 111-м номере журнала «Русский разговор» в 1859 году (Петкович 1859: 1-20). Автор прослеживает историю республики с VII века до наших дней. Благодаря выгодному расположению, развитой торговле и мореплаванию, город становился все богаче, присоединяя все больше деревень и островов. Первоначально население было православным, здесь было много церквей и монастырей. Монастырь с храмом Пресвятой Богородицы был известен на острове Млет. Но через некоторое время он был захвачен католическим францисканским орденом. При поддержке Австрии католицизм распространялся все больше и больше. Даже сербы, бежавшие от турок, были вынуждены отказаться от православия. Но во второй половине XVIII века ситуация изменилась. Уже во время первой войны Екатерины II с Турцией, после победы при Чесме, русский флот появился под Рагузой, и граф Орлов вынудил республику подписать конвенцию, которая дала свободу православию и признала присутствие русского консула. Первым консулом был граф Джика, вторым Фонтон. Предшественником Петковича был П. Н. Стремухов. К концу консульства Петковича у православных уже было два священника — приходской священник и капеллан. Во второй школе детей обучали чтению и письму, арифметике, закону Божьему, церковному пению, основам истории и географии. В школе обучалось 42 ребенка, 9 из которых были девочками. Несмотря на все усилия, в самом городе еще не была построена новая православная церковь. Очерк Петковича, наряду с его письмами к Раевскому, подтверждает направления, в которых осуществлялись его многолетние усилия по поддержке православного населения Рагузы.

Константин Петкович получил назначение в Бейрут. В качестве подведения итогов своей многолетней работы он опубликовал очерк «Черногория и черногорцы» (Петкович, 1877). Эта работа Петковича является исключительным явлением среди сочинений о Рагузе, созданных за несколько десятилетий. Русский консул объездил всю страну, где знал каждый уголок. В разделах «Поверхность», «Горы», «Реки и озера» он подробно описал каждый черногорский район (округ, регион) и проживающие в нем семьи. Далее он перечислил, что производили черногорские крестьяне и что им приходилось покупать в ближних и дальних странах. Он подчеркнул, что они не были искусны в торговле, и что австрийцы продавали им дорого и покупали у них дешево. Очерк проникнут сочувствием и уважением к этому малочисленному, но такому храброму народу, который веками с самопожертвованием защищал свою свободу. В «Этнографическом очерке о населении» Петкович объясняет, что люди в этой горной стране живут скромно, но больше всего ценят храбрость и оружие, которым они её защищают. Они презирают трусов и делают жизнь среди них невозможной. Глава XII посвящена «Образованию и образовательным учреждениям». Петкович рад, что за последние десять лет при князе Данииле и его преемнике князе Николае уже были предприняты серьёзные шаги по распространению просвещения. Всесторонний очерк не упускает ни одного аспекта жизни черногорцев, ни в прошлом, ни в настоящем. За свою работу автор заслуживает благодарности как черногорцев, так и русских, то есть всех тех людей в каждой славянской стране, кто хочет узнать больше о других славянских народах. Эта работа Петковича была неизвестна и остается неизвестным болгарскому читателю. Хотя прошло много лет, было бы хорошо, если бы его перевели и опубликовали. Потому что это важный факт в истории болгарско-черногорских политических и культурных отношений. Другие статьи и эссе Петковича, опубликованные в России, остались нам неизвестны. Настало время приложить больше усилий и собрать из российских архивов, российских журналов и газет все, что он написал и сказал о нем. Когда это будет сделано, можно будет написать книгу об этом разностороннем и высокообразованном болгарине, которым мы сможем гордиться.
____________
Примечания 

1. Венедиктов приводит цитату из протокола заседания Второго отделения Академии наук, хранящегося в ЦГАЛИ (Центральный государственный архив литературы и искусств – Москва), фонд 436, оп. 1, архивное подразделение 773.

Литература

Архив Российской... - А: Архив Российской академии наук, фонд 216, оп. 5, № 298.

Архив Российской... - Б: Архив Российской академии наук, фонд 95, оп. 2, № 418, л. 1-2.

Венедиктов: Венедиктов, Г. К., И. И. Срезневский и начало болгарской лексикографии. // Тартуский государственный университет, № 537. Из «Истории славистики в России». Труды по русской и славянской филологии.

Иванов 1970: Иванов, Й. Болгарские древности в Македонии. София, XIII.

Истрын 1906: Истрын, В. М. Письма академику Новороссийскому университету. Одесса.

Минкова 1980: Минкова, Л. Константин Петкович и его исследования свадебных обычаев македонских болгар. // Болгарский фольклор, 3.

Переписка... 1937: Переписка Срезневского с Григоровичем. // Журнал Болгарской академии наук, № 54.

Петкович 1852: Петкович, К. Фонетика болгарских наречий, статья Миклошича. // Журнал министерств национального просвещения, часть LXXVI, окт.-дек. Санкт-Петербург

Петкович 1859: Петкович, К. Исторический очерк сербской православной общины в Рагузе. // Русская Беседа, № 111.

Петкович 1877: Петкович, К. Черногория и черногорцы. Очерки. // Восточный сборник, № 6.

Письмо Раевскому...: Письмо Раевскому из Рагузы от 10/22 июля 1860 г. Отдел письменных источников Государственного исторического музея. Москва, фонд 347, архив. Раздел 58.

Письмо из Рагузы - А: Письмо из Рагузы от 19/31 января 1865 г.

Письмо из Рагузы - Б: Письмо из Рагузы от 19/31 января 1867 г.

Письмо из Рагузы - В: Письмо из Рагузы от 1/13 апреля 1862 г.

Письмо из Рагузы - Г: Письмо из Рагузы от 4/16 марта 1869 г. Опубликовано в «Зарубежные славяне и Россия. Документы архива М.Ф. Раевского». Москва, 1975, письмо № 333.

Письма к Погодину 1880: Письма к Погодину из славянских земель (1835-1861), том III. Москва.

Отдел рукописей... - А: Отдел рукописей Российской государственной библиотеки - Москва, Фонд 86, Папка 1, № 54.

Отдел рукописей... - Б: Отдел рукописей Российской государственной библиотеки - Москва, Фонд 86, Папка 1, № 16.

Свадебные обычаи...: Свадебные обычаи македонских болгар. Отдел рукописей Архива Российской академии наук, Фонд 216, Оп. 3, № 508.

Спасов 1971: Спасов, А.Л. Проживание Константина Петковича в Хорватии и Словении в 1852 году. - Спасов, А.Л. Наше признание. Скопье.

Спасов 1977: Спасов, А. Словарь Константина Петковича 1848 года. // Ежегодные труды филологического факультета Университета Кирилла и Мефодия в Скопье, т. 3.

Унджиева 1962: Унджиева, Цв. Документы о болгарском возрождении в советских архивах. // Вестник Института литературы, вып. XII.

Францев 1905: Францев В. А. Письма Вячеславу Ганке из славянских земель, Варшава.

Урбан 1987: Урбан, З. Котазце узнал дила К. Д. Петковице. // Acta Universitatis Carolinae - Philologica 2-3.

© Лиляна Тодорова Минкова, доктор наук, Институт литературы БАН. 
«Константин Петкович —един  непознат?»

© Български език и литература (електронна версия), 2009, № 3
http://liternet.bg/publish3/lminkova/konstantin-petkovich.htm