Русский крест над Палестиной.
По материалам дневника архимандрита Антонина (Капустина)

Имя архимандрита Антонина (Капустина Андрея Ивановича; 1817–1894), выдающегося ученого, византиниста и востоковеда, археолога, археографа и нумизмата, входит в золотой фонд истории Русской Церкви, науки и культуры. Настоятель русских посольских церквей в Афинах (1850–1860) и Константинополе (1860–1865), начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1865–1894) — более сорока лет отдал он служению интересам Православия на Востоке. 

Образование, язык, интерес к литературе и древностям были для него средством проникновения и восхождения от национально-религиозной обособленности к общему православному наследию. С годами Антонин становится редким, если не единственным в Русской Церкви, носителем и поборником подлинно вселенского православного сознания. Удивительный синтез «родного и вселенского» сделался его отличительной чертой. «Восток есть колыбель человечества, — писал о. Антонин. — Человеку, любящему припоминать дни древние и помышлять о летах вечных, нет пригоднее места для этого, тоже в своем роде умного делания, как Византия, от которой и без того на русскую душу веет чем-то своим, близким, но таким давним, что теряются все различительные черты дорогого образа и остается в душе одно общее представление чего-то неодолимо влекущего, как память о матери у человека, осиротевшего в детстве»[1]. Потому неудивительно, насколько «своим» и «органичным» оказался архимандрит в многоязычном и полиэтничном Иерусалиме, да и сам Антонин воспринял город как цель и завершение своего пути. 

В XIX — нач. XX в. руководство русскими учреждениями в Иерусалиме[2] осуществлялось параллельно и не всегда согласованно двумя различными ведомствами — Министерством иностранных дел и Святейшим Синодом. Отметим, что Русская Духовная Миссия в Иерусалиме была создана МИДом — резолюцией императора Николая I на всеподданнейшем докладе канцлера К.В. Нессельроде от 11 февраля 1847 г., и это с самого начала создавало известную напряженность в межведомственных отношениях. Неопределенность статуса РДМ приводила к тому, что Миссия, в обязанности которой, по мнению дипломатов, входило лишь духовное «окормление» паломников, постоянно преступала — и вынуждена была преступать — предначертанные ей границы. Приезду архим. Антонина в Иерусалим в сентябре 1865 г. предшествовала целая серия склок, скандалов, нестроений — с удалением по требованию консульства подряд двух вполне достойных начальников РДМ. В Священном Синоде всерьез задумались, как быть дальше с Миссией, и решили послать туда — в качестве последней меры — архимандрита Антонина. 

Уже через полгода после приезда Антонин начинает приобретать земельные участки[3], оказавшись со временем в удобном положении: когда на него давил Синод, он жаловался в МИД, и наоборот. И каждый раз главным аргументом становилась Русская Палестина — реальный фактор, с которым чиновники в Петербурге не могли не считаться[4]. 

Палестинское «владельчество» и строительство было неразрывно связано для о. Антонина с задачами церковной археологии. Во второй половине XIX в. интерес мировых держав к Палестине, обусловленный, разумеется, не только религиозными или научными интересами, способствовал расцвету археологических исследований. «Страна делается не только страной религиозного энтузиазма, страной мистического общения с Богом в местах его рождения и страдания, страной-реликвией, страной-музеем, но и страной искания реликвий, страной раскопок, страной археологии и археологов»[5]. Русские археологи — и архимандрит Антонин более других — также внесли заметный вклад в изучение Святой Земли. В дневниках и письмах Антонина находят отражение не только исследования самого архимандрита (на Елеоне, в Айн-Кареме, Гефсимании, Иерихоне), но и раскопки всех известных археологов-палестиноведов того времени. 

Без этого интереса к древностям, склонности к поэтическому творчеству, художественной одаренности и глубокой интуиции на грани озарения — не состоялся бы тот тип «литурга», которым стал Антонин, не состоялась бы Русская Палестина, которая отнюдь не была конгломератом отдельных, по случаю и по сходной цене приобретенных недвижимостей. Не была она и результатом целенаправленного археологически обоснованного поиска. Мы никогда не получили бы этого уникального феномена в истории религии и культуры, если бы с самого начала для архимандрита Антонина в идею собственности, археологического исследования, строительства странноприимного дома, а затем и храма не привходила богословская идея, если бы за каждым его обретением не стояло глубокой и точной религиозной интуиции. Русская Палестина вызревала и созидалась как некое сакральное пространство русского вхождения в святыни Святой Земли. 

Не будем входить в обсуждение различных терминов, понятий, моделей, активно разрабатываемых в последнее время теологами, историками, искусствоведами для описания феномена духовной выделенности тех или иных частей физического мира (сакральная география, сакральная топография, иконография архитектуры, иеротопия). Термин сакральное пространство, вошедший в активное словоупотребление, отражает, с одной стороны, назревшую необходимость назвать эту область исследований, а с другой, говорит о «короткой памяти» и даже застарелой потребности некоторых представителей науки откреститься от понятий и концепций богословского, церковного уровня. Между тем, еще во времена архимандрита Антонина профессор И.Д. Мансветов (вслед за немецкими учеными) ввел забытое ныне понятие монументальное богословие, под которым понималась совокупность богословских идей и представлений, воплощенных в камне, в церковном зодчестве, системе храмовых росписей, иконах, церковном убранстве. 

Если же говорить о сакральных пространствах в непосредственной связи со святыми местами — храмы, обители, даже развалины древних святилищ обладают благодатной силой воздействия на человека, ибо являются материальным свидетельством Божия присутствия в мире[6]. Они образуют в совокупности особую реальность, единственным способом вхождения в которую являются паломничество и поклонение. Но помимо стороны объективной, связанной с вхождением в мир святыни, освоения евангельских и церковно-исторических реалий, есть и другая, субъективная сторона, связанная с литургическим творчеством, которое может иногда выражаться в том, что западные и атеистические критики Церкви назвали бы «подделкой» и «обманом», а мы готовы, вслед за Н.Н. Лисовым, назвать созиданием святынь. В этом смысле святые места и их совокупности в тех или иных странах, религиях, традициях могут рассматриваться как архитектурно-литургическая реальность или историко-литургическая реконструкция[7].

Сакральное пространство всегда есть результат историко-литургической реконструкции. И в осуществлении этой реконструкции одним из важнейших участников действа является сам литург — в нашем случае архимандрит Антонин. 

Но литургия предполагает трех участников — Бога, литурга и алтарь, за которым богослужение совершается. Сакральное пространство Русской Палестины не состоялось бы без наличия самой Святой Земли — Пятого Евангелия, как ее нередко называют. В Иерусалиме о. Антонин встретился с редким, может быть единственным на земле напластованием сакральных пространств — ветхозаветного «Города Царей», римской языческой Элии Капитолины, византийского города Константина и Елены, храмового комплекса Гроба Господня крестоносцев, Via Dolorosa францисканцев. 

Антонину посчастливилось не только удачно включиться в этот фатальный процесс «сакрального проектирования», но и поставить — для своего времени — своеобразные авторские «точки»: открыв (почти назначив) Порог Судных Врат на Крестном пути, «увидев», а затем построив и освятив Русскую Свечу на Елеоне, сделав русской собственностью Дуб Мамврийский в Хевроне, устроив «приют Закхея» в Иерихоне, дом праведной Тавифы — в Яффе, православный «Горний Град Иудов» — в Айн-Кареме.

Антонин не всегда сразу, при первом знакомстве «видел» (прозревал) священное значение и место того или иного памятника в Предании и литургии. Скорее, даже наоборот. Первоначальными факторами, определявшими его ход мыслей о святых местах, которым предстояло стать со временем русской собственностью, были неустроенность паломников, неустроенность святыни, неустроенность или отсутствие православного богослужения. Как правило, впервые к тому или иному из святых мест начальник Миссии приходит вместе с караваном русских паломников, реже он отправлялся в путь как ученый-путешественник, вооруженный путеводителями и картами. Но главное, его не оставляла забота о православных богомольцах. Вот первая запись в дневнике о Дубе Мамврийском: «23 февраля 1868. Свету Божьего не видно. Зима по всем правилам. <…> Целый сонм поклонниц наших, возвращавшихся ночью или утром сегодня «от Дуба», дотащились до Вифлеема по-лузамерзшими, одну же принесли мертвую... Сколько отставших и тоже, м[ожет] б[ыть], замерзших, никто не знает»[8].Была и другая сторона проблемы — сохранность самой святыни. Отправившись как-то в тот же Хеврон, Антонин записывает в дневнике: «8 марта 1868. Через полчаса с небольшим прибыли к Мамврийскому Дубу. До нас еще туда примчались искатели поживы, терзающие маститое дерево ножами, пилами, топорами в угоду поклонникам за малейший бахшиш»[9]. И еще одна цитата, относящаяся уже к будущему Горненскому монастырю: «Припоминаю минуты, проведенные нами в Горней, куда мы тоже со тщанием ехали за неделю пред сим. Дорогое по священным событиям место это совсем олатинено. У православных нет там ни церкви, ни дома, ни клочка земли» [10]. 

* * *

Намеченная нами выше трехчастная схема мотивации с небольшими вариациями воспроизводится в истории всех известных нам антониновских приобретений в Святой Земле. Ценнейшим церковно-историческим источником является дневник Антонина, который до сих пор остается неопубликованным, а потому и источниковедческий ресурс его мало использован. Так, дневник позволяет проследить последовательные этапы превращения Горней из загородной дачи-имения начальника РДМ в выдающуюся по значению святыню Русской Палестины, с возникновением собственного праздника, храма и формированием монастыря. В октябре 1869 г., обозревая окрестности Иерусалима с паломником из Петербурга, членом Государственного Совета, бывшим министром путей сообщения П.П. Мельниковым, Антонин указал своему спутнику место в Айн-Кареме. Оказалось, что владелец одного из участков с двухэтажным домом и садом, на склоне холма, араб Ханна-Карло Джель-Яд, бывший драгоман французского консульства, готов продать свою землю Русской Духовной Миссии за четыре тысячи наполеондоров (ок. 20 тыс. руб. серебром) плюс «орден от русского царя». Мельников по возвращении в Петербург основал комитет для сбора средств[11]. 

В Айн-Кареме Антонин надеялся создать со временем женский скит — разновидность монашеской общины, не связанной жестко общежительным уставом, но более приспособленной к молитвенной и книжно-созерцательной жизни образованных отшельниц, каждой в своем отдельном уединенном домике-келлии. Желающие скоро нашлись. Это были м. Смарагда и киевские сестры Жияновы. Формирующейся общине был нужен храм. Во избежание трений с Иерусалимской Патриархией решено было для начала основать «русско-арабскую» приходскую церковь, которая первоначально располагалась в Большом доме, купленном еще у Ханны-Карло. Но необходимо было строить и отдельное здание. 16 июня 1880 г. Антонин выбрал место для строительства — на нижней террасе круто поднимающейся вверх по склону территории будущего монастыря. «18 октября 1880. Идет во сне постройка церкви в Горней». В течение двух строительных сезонов (1880–1881) «каменных дел мастер» И. Джирьес с артелью возвел за 300 наполеондоров (1,5 тыс. руб. серебром) небольшое здание храма. 

Дневниковые записи доказывают авторство архимандрита Антонина как в архитектурном проектировании всех построенных им храмов и колоколен, так и в их внутреннем убранстве. О том же писал в одном из донесений управляющий русским иерусалимским консульством В.А. Максимов: «Что касается красоты воздвигаемых зданий, можно только хвалить строителя, придумывающего и приготовляющего планы без помощи архитектора»[12].

Отдельно, чуть выше по склону, была построена высокая колокольня — тоже проект Антонина. М. Леонидой в России был заказан иконостас («15 мая 1883. Два письма, доставленные турецкою почтою, от м<атушки> Леониды[13], заказавшей иконостас для Горней церкви, весь за 700 р.») и приобретены плащаница, сосуды, иконы и другая утварь. Большой колокол в 41,5 пудов был пожертвован Ф.Н. Самойловым, он же «отсыпал на дела мои 2 тысячи», а затем прислал ризу на икону Божией Матери «ценой в 2400 золотых» (дневник от 16 и 22 июня того же года)[14]. 

По мере строительства храма и келлий продолжается работа по осмыслению богословского и литургического значения святого места. В Горнем должен возникнуть не просто скит («скиталище», как шутил Антонин), но обитель, возглавляемая Самой Богородицей. И храм монастыря должен быть посвящен празднику, специально учреждаемому в память евангельского события — Целования Божией Матери и праведной Елизаветы в Горнем Граде Иудове. Создается новая историко-литургическая реальность. Как писал 16 сентября 1880 г. Антонин в одной из своих корреспонденций «из Иерусалима», «с будущей недели, как слышно, начнется и постройка (тоже на нашем месте) церкви во имя Божией Матери в честь и память посещения Ею своей южики, праведной Елисаветы, место дома которой окружено нашими владениями, хотя и не принадлежит нам, составляя собственность и как бы скит латинского Предтечева монастыря. Здесь надеются, что известие обо всем этом будет с радостью принято многочисленными чтителями святого (и прибавим: прекрасного, как рай Божий) места нашего в Горней, распространенными по всему лицу земли русской. В Миссии нашей не сомневаются, что в этом «жребии Божией Матери» в близкой будущности устроится обширный приют именитых русских отшельниц, желающих в полной и невозмутимой тишине духа окончить дни своей более или менее тревожной жизни, которому образцом послужит устав древнего скитского жительства, без игумений, без казначей, без благочинных и тому подобных формальностей, и в основу которого положены будут тайноводственные слова вдохновенной песни Богородицы. Да будет!»[15]. 

Концепция вызревала постепенно. «4 декабря 1881. У г-жи Богдановой чай, и затем опять сидение у будущей Горнички. Идеи возможного устройства Богородичного скита с Игуменией не от мира сего. 11 декабря. Встал с колоколом вместе. Обедня. Визит москвичкам и чай там же. Целые короба навезли священных облачений. Дома еще стакан чаю. Оные госпожи с двумя узлами приношений, стаканом варенья и бутылкой грибков. Наречение Святейшей ИГУМЕНИИ Горней. Отыскивание в секретной <комнате> кивота для Нее. 12 декабря. Сама г-жа Соболева с воздухами и чаем. Она же потом с деньгами от товарки и благословением строить на ее счет кафедру ИГУМЕНСКУЮ в Горней церкви». 

Когда настало время освящать церковь, Антонину пришлось спешно (с 3 до 13 февраля 1883 г.) дописать для иконостаса лик Спасителя в терновом венце («произведение собственной усердной, но недостаточно искусной в художестве кисти»). Дневник описывает последовательно события малого и затем полного освящений. 

«13 февраля 1883. Приготовление Терноносного Лика для тамошнего храма. В 3 часа торжественный выезд чуть не во всей целиком Миссии по Яффской дороге. <…> К 5 часам достигаем своих владений, водворяемся все в Большом доме. После краткого отдыха и совещаний о порядке предстоящей службы идем в церковь и часа два готовим в ней все, что нужно, даже перестраиваем жертвенник. Звон на всю окрестность при полной темноте и тишине. Всенощная со всем праздничным апломбом. Поклонников набралась почти полная церковь. Помазание елеем длилось до конца канона. Кончили свою молитву уже в 11-м часу. 

14 февраля. Перенос из временной церкви в «новосозданную» икон и др. вещей. Молитвы там же. К 8 часам по возможности все приготовили, чтобы начать дело. Облачились 4 иерея и два диакона, с большим торжеством перенесли антиминс, совершили водосвятие, одели Св. трапезу и жертвенник, обошли с антиминсом по уставу церковь, переговорились с певцами при входе в нее и положили на св. престоле антиминс. Вышло, так<им> обр<азом>, почти полное о с в я щ е н и е храма. Первая литургия в нем, конечно, преисполнила сердце мое умилением. 

<…>

29 марта. Приготовления всякого рода к предстоящему н е б ы в а л о м у (вновь учрежденному горненскому. — Р. Б.) празднику. Присуждение Парфению сидеть на своем месте, а всем прочим братьям ехать на службу Божию в Горнюю. 

30 марта. Целование Мариино (название праздника. — Р. Б.). Встали до солнца. Молитвы. В 6 ч. звон и шествие ко „храму“. Часы. Облачение 5 иереев, 4-х диаконов и владыки. Вложение в престольную доску мощей св. великомуч. Георгия, и миропомазание престола, а вместе с ним и полное освящение церкви. Вечерня и Божественная литургия Златоуста. Все шло в отличном порядке и глубоком умилении. Слава, слава, слава Богу! Закончили богослужение параклисом Божией Матери. 

<…>

7 ноября. К 7 часам был готов на службу Божию. Поднимался к церкви на ослике и все-таки с болью в руках достиг до места. Минут 10 приделывали ризу к иконе. Звон затем во вся тяжкая и глубоко пустынная служба. Новые горненки поют складно и приятно. После обедни молебен Божией Матери. Общий чай в Большом доме. Обзор келий, вновь строящихся. Любо-мило смотреть на размножающуюся селитву русскую. Все это будут тихие загнетки горячей молитвы в будущем горне Горнем о бедном, и слова доброго не стоящем к т и т о р е  его.

<…>

30 марта 1885 — NAWIEDZENIE N.M.P., т.е. Свидание Божией Матери. Бродил на террасе дома, любуясь русским поселком и сладко воспоминая минувшее. Служили втроем. После обедни молебен Богоматери пасхальный».

Русское строительство вызвало неоднозначную реакцию. Ханна-Карло («Иван Карлович») Джель-Яд умер через несколько дней после оформления купчей. Все были уверены, что отставного драгомана отравили католики: узкий клин францисканского монастыря оказался со всех сторон окружен владениями русского архимандрита[16]. Благожелательно отнесшийся к действиям Антонина в Айн-Кареме Кустод Святой Земли был немедленно смещен[17]. Иерусалимский губернатор потребовал, чтобы на антониновские постройки был получен султанский фирман, а до его получения строительство было прекращено: «17 апреля 1881. Реуф запрещает мне строить церкви на Элеоне и в Горней и требует, чтобы на это был дан ф и р м а н  султанский, и пока сей заручится, чтобы я прекратил всякие работы. О, россияне! До чего мы дожили!» [18]. Не отставал от турецких властей и Патриарх Иерусалимский Иерофей, писавший в послании Св. Синоду, что Антонин «поступает невыносимо и окончательно истощил наше терпение». Таким же «фурибундным» оказался и сменивший Иерофея Патриарх Никодим, заявлявший, «что он не знает никакой Миссии русской, что он единственный хозяин и в Горней, и на Елеоне», и надеявшийся, что «им (грекам. — Р. Б.) достанется и Горняя, и Елеон, и Иерихон» (15 апреля 1885 г.). 

Пришлось воспользоваться межпатриаршеством. 7 февраля 1883 г. местоблюститель Патриаршего престола митрополит Петры Аравийской Никифор после троекратной попытки консула В.Ф. Кожевникова добиться от него письменного решения вопроса дал Антонину только устное благословение «учинить перенос антиминса из дома в церковь». После освящения церкви архимандрит записывает в дневнике: «16 февраля. Хорошо, что мы успели сделать свое дело в благословенной Горней! Утром сияло солнце и небо было чисто. У «баляванов» составилось предположение, что я просил Нелидова (посла в Константинополе. — Р. Б.) разрешить мне освящение церкви в Горней или наперед Исидора (митрополита Петербургского. — Р. Б.), который отнесся к Нелидову, а сей к Вселенскому Патриарху, и уже от сего вышло мне желанное разрешение. Олé тупоумия вашего, глаголемые дипломаты! А то генерал-то (консул Кожевников. — Р. Б.) „отвозил бы палкою“ <митрополита>». И даже после полного освящения храма, совершенного 30 марта, консул выбранил митрополита «за тайную, ночную поездку его со мною в Горнюю и за его служение там 30 числа. Ochélloppaÿ! Каких шелепов ты стоишь!» (3 апреля 1883).

К 1886 г. сложилось ядро «русского поселка» вокруг храма. «28 января 1886. Обход келлий Татьяниной, Настасьиной, Митрофаньиной. Кельи Нимфодорина, Антонинина, Эмильина, обе Аннины и, в конце концов, Леонидина с недужной хозяйкой и с мешком пороха в передней, даже незавязанным! Все это д о л ж н а  хранить Царица Небесная. О, наше простоволосие!». 

Архитектурным завершением горненского ансамбля призвана была стать сторожевая башня на вершине айн-каремского холма — на том месте, откуда было видно Средиземное море. «13 марта 1886. Заключен контракт на постройку башни-стражницы на нашем месте в Горней за 80 наполеондоров. Для кого и для чего сия гибель денежная? Для потомства. Другого ответа нет. 31 марта. Дождавшись конца утрени, я оставил дом молитвы и потащился на гору, к месту, где будет возвышаться башня: Belvedere или Marvedere. Раз 10 отдохнул, пока добрался до цистерны. Бусолем определили направление стен «Стражницы», прочитали, что нужно, благословили и поздравили друг друга с начатием дела». 

Начало церковно-административному оформлению общины было положено с введением некоего первичного устава, которого надеялся, но не смог избежать о. Антонин. «19 февраля. После молитвы занялся составлением „Уложения“ для своей колонии Горненской. В 3 часа кончил почту и отправил Османа в Горнюю с конституцией, поручая шпикеру своей палаты, г. Носову, ввести ее в дело. 22 февр[аля]. Реляция о введении в Горнем мире правил дольнего жительства, окончившемся всеблагополучно, к общему небожительниц тамошних удовольствию»[19]. Более того, Антонин на долгие годы обеспечил для скитниц материальную независимость. В записи от 19 февраля 1886 г. читаем: «Кавас консульский с письмами, в числе которых, паче всякого чаяния, оказалось одно с  а л т ы н о м,  какого ни в сказке сказать, ни пером написать. Спасибо брату, да и еще кое-кому. Можно действительно думать о фонде нашего бесприданного скита Горненского». После смерти о. Антонина в сейфе его квартиры был найден пакет с надписью «Собственность церкви Богоматери в Горнем». В нем оказались: «a) одна 5% облигация Московского городского кредитного общества в 1000 рублей, b) две 5% облигации того же общества в 500 рублей каждая, c) две 5% облигации того же общества в 100 рублей каждая, d) одна 5,5% облигация Одесского городского кредитного общества в 500 рублей, e) четыре 5% облигаций того же общества в 100 рублей каждая, f) 1 облигация II Восточного займа на 100 рублей»[20].

Обрели для себя надежное прибежище в Горнем и русские богомольцы. Антонин так описывает престольный праздник храма в 1886 г.: «29 марта. Благополучно достигаем своего Эдема. Христолюбцы пешими прибыли в святое место. Отдохнув мало, от-правились в храм Божий, полный народа. Всенощная длилась больше трех часов». И на другой день: «30 марта. В 8 часов все направились к церкви, справляющей свои именины. Погода вышла — прелесть. В храме пустынном оказалось тесно. После службы Божией молебен Богоматери и роспуст. У с т а р ш е й  старицы (м. Леониды. — Р. Б.) официальный прием и чай. Затем визит всей компанией в Антонинины палаты, а оттуда и во все 7 келлий отшельниц наших. Кончили обозрением народного приюта». 

В акте об учреждении Антонином вакуфа от 12 сентября 1889 г. отмечено 14 домиков-келлий, в документах 1894 г. названы, кроме домов для ризницы и для трапезной, 2 дома для приема паломников, а также 6 казенных (т. е. уже перешедших в собственность общины) и 30 частных домиков (по несколько комнат в каждом), в которых проживало более 80 человек[21]. 

В 1890 г. планировалось посещение Святой Земли наследником-цесаревичем Николаем Александровичем. Паломничество не состоялось. Но о. Антонин, воспользовавшись случаем, пишет письмо наследнику и дарит 2 альбома фотографий святых мест Палестины и икону «Целование Марии» в надежде решить вопрос с русской женской колонии в Горней — первом оседлом поселении в Святой Земле, фиксируя тем самым реальное существование Русской Палестины. 

* * *

Аналогичная схема освоения прослеживается в истории Русского Иерихона[22]. Когда архимандрит Антонин впервые приехал сюда, это было захолустное арабское селение Ариха (Эр-Риха), о котором лишь немногие русские и европейские исследователи догадывались, что это и есть библейский Иерихон. Да и для самого Антонина первое знакомство с легендарным городом (12 ноября 1866 г.) — не более чем упоминание в конспекте экскурсии на Иордан[23]. Лишь семь лет спустя, когда уже приобретены участки в Яффе, в Горней, на Елеоне, Мамврийский дуб, у Антонина возникает мысль закрепиться в Иерихоне. Мысль смелая, потому что еще ни один европеец не решился осесть здесь или просто купить землю. Антонин был первым, и предложений поступило несколько: «Место первое — к югу от башни. Веселое и большое. Понравилось. Второе — с 1000-плодным лимоном и гранитным камнем. Третие — с виноградною лозою, покрывающею пространство в 10 саженей и дающей 40 пудов винограду. Четвертое — с рядами столбов, открытых в земле и множеством мусора уже за селением. Остановились мыслию на первом»[24]. 2 сентября 1873 г. первый задаток в 20 полуимпериалов был заплачен и получено письменное свидетельство о продаже. 19 декабря 1873 г. Антонин получает ходжет на иерихонский участок[25]. 

Следующие семь лет уходят на строительство дома и обустройство сада, и постоянной заботой становится изыскание средств. Главный источник — доброхотные пожертвования паломников. Уже 20 ноября 1873 г. член Русской Духовной Миссии иеромонах Вениамин (Лукьянов) приносит о. Антонину 40 наполеондоров на иерихонское строительство, 17 декабря еще 50 рублей. «Отличный старец», — записывает в дневнике Антонин. 

В целом, конечно, русский проект в Палестине исчислялся не в рублях, а в тысячах. «Оказывается, что все места, купленные мною на Елеоне, в Силоаме, в Горней, у Дуба, в Яффе и Иерихоне обошлись в 5300 с чем-то наполеондоров, или, средним курсом, в 615 т. пиастров. Затем, постройки у Дуба стоили 185 т., в Иерихоне — 125 т., на Элеоне — вероятно, 90 т., в Яффе — 60 т., что все вместе составит 460 т. Соединяя же цифру покупок с цифрою построек, получаем 1 075 000 пиастров! Вот как наши-то руками-то машут! А постройка стен, поправка цистерн, обработка земли и пр. и пр. — чего все это стоило?»[26]

Русский участок со странноприимным домом — первым европейским зданием будущего Иерихона — и на современных планах города составляют его ядро и центр. Вслед за Антонином здесь появляются и другие русские — А.Д. Богданова, Е.И. Резниченкова, иеромонах Иоасаф (Плеханов). «С нашей легкой руки уже там и сям начинают возникать в местности именитого Иерихона домики из камыша и глины с примесью хранимого в недрах земли от времен древних строевого камня. Большею частью это русские мызы, купленные и застраиваемые нашими северными любителями и любительницами вечного и беспрерывного тепла, да еще такого, о котором самая наша жаркая пора не дает надлежащего понятия. Помоги Бог русской колонизации в земле обетований!»[27]

Но главное — русские паломники начинают чувствовать себя в Иерихоне как дома. Их с каждым годом все больше: «Изумлению многих из нас не было конца, когда мы увидели перед собою огромное каменное здание шагов в 40 длины и соразмерной ширины, разделенное, как и хевронский дворец-приют, на две половины — мужскую и женскую, с широкими сенями посередине. Чисто, светло, уютно, просторно — сказал бы я, если бы не скопилась нас, странников, целая тысяча»[28]. 

Постепенно Русский Иерихон начинает кормить себя сам, Миссия использует дом для налаживания добрососедских и даже международных отношений. На ночлег в русском доме останавливаются иностранные туристы, Антонин постоянно получает запросы от консулов «о дозволении пожить у нас в Иерихонском приюте». Важнейшим свидетельством признания Русского Иерихона станет меняющееся отношение Греческого Иерусалимского Патриарха и турецкого паши: как тот, так и другой неоднократно гостили в доме. Кульминацией иерихонской эпопеи стало паломничество в 1881 г. великих князей Сергия и Павла Александровичей с их кузеном, великим князем Константином Константиновичем, от которых архимандрит получил на нужды Миссии «10 свитков с наполеонидами» (10 тыс. фр.) и «умолил Их Высочества дозволить употребить их наполеоны на вывод второго этажа на Иерихонском приюте»[29]. 

Теперь, когда Русский Иерихон состоялся, когда дом Антонина способен принимать не только сотни простых богомольцев, но и петербургских и зарубежных VIP-персон, приходит время укоренения созданной реальности в литургическом, сакральном пространстве. В дневниковых записях вместо предыдущих рассказов о строительстве, добывании денег, нехватке воды появляется тема святынь и археологических находок. Подобно другим объектам антониновской Палестины (Елеона с древними мозаиками, восходящими едва ли не ко времени Константина и Елены, Горней с памятью о посещении  Божией Матерью праведной Елизаветы, Яффы с гробницей Тавифы, Хеврона с дубом Авраама), Иерихон включается в ткань Библейского Предания. Начинается работа по непосредственной историко-литургической реконструкции.Оказалось, что «русское место в Иерихоне наполнено развалинами»[30]. Профессор Киевской духовной академии А.А. Олесницкий писал: «Небольшая раскопка, сделанная на моих глазах о. Антонином, открыла замечательный памятник: гранитный камень в виде круга, около 10 футов в диаметре и 5 футов высоты. Вся периферия или весь обод этого громадного (к сожалению, разбитого на две части) круга испещрена яминами в палец глубины, расположенными без видимого порядка и полустертыми от времени. Когда один из моих спутников, шутя, спросил меня, какое имя я намерен дать этому камню, у меня случайно сорвалось с языка: Галгала. По ближайшем рассмотрении характера памятника и его местности я больше и больше убеждался, что я был прав в своем определении и что это место должно быть названо Галгалою или, так как оно поступило в русскую собственность, Русскою Галгалою»[31]1.

Олесницкий, к сожалению, не уточняет дату раскопок — 1873 или 1874 г. Очевидно, Антонин в последующем неоднократно возобновлял попытки укоренения святынь Русского Иерихона в Ветхозаветном Предании. Но более важной представлялась ему связь с евангельскими событиями. Приют для паломников был им назван именем евангельского св. Закхея мытаря. К 28 января 1883 г. относится «копание в саду ямы под сикомор  З а к х е е в». 

Укоренение в Иерихоне проходило параллельно и не без конкуренции с греческим церковным освоением города. Великим постом 1886 г. Патриарх Никодим освятил греческую иерихонскую церковь во имя пророка Елисея[32], построенную на средства русских благотворительниц А.Д. Богдановой и М.М. Киселевой, — с греческим «древом Закхея» на церковной аллее. Иными словами, русская археология в Иерихоне, как и в других эпизодах из жизни Антонина, по большей части была обусловлена потребностями сакральной реконструкции. 

Завершением сакрального пространства и здесь должна была стать церковь. Тем более что одним из интереснейших археологических объектов на его участке был фундамент византийской базилики VI в. Она не была полностью раскопана, хотя о значении таких раскопок писали Кондаков (1904 г.) и Ростовцев (1912 г.)[33]. Как утверждает последний, «несомненным представляется мне, что русское подворье и церковь основаны на месте монастыря и церкви VI в.»[34]. Антонин по своему обыкновению даже начал готовить «чертежи церкви иерихонской», которая должна была заключить в себе византийскую мозаику с надгробной надписью ктитора, игумена Кириака († 11.12.566). В настоящее время мозаика находится в крипте домовой церкви на Иерихонском подворье РДМ[35]. 

* * *

Другой пример — приобретение легендарного Мамврийского Дуба. Впервые запись о покупке появляется в дневнике 19 июля 1868 г., четыре месяца спустя мы читаем победную реляцию: «9 ноября. Прибытие хевронцев с хиджé в руках… М а м в р и й с к и й  Д у б принадлежит России!»[36]

В течение следующих нескольких лет «все улучшается наше Мамвре» — строится большой двухэтажный дом для паломников, раскопаны древнееврейские могилы (20 октября 1880 г.), обустроена дорога от Дуба к дому, на холме построена сторожевая башня (13 августа 1885 — 2 октября 1886 г.). Предметом особой заботы стал сам «Авраамов однолеток», лечением которого неустанно занят архимандрит в течение 1884–1886 гг. «9 августа 1885. Одно из двух: или поправится наш маститый старец или совсем засохнет; 10 августа 1885. Мазанье и заштопывание Дуба до 4-х часов». 

Все это требовало денег. Великая заслуга о. Антонина, его умение и особый талант состояли в том, что, работая с благотворителями, он умел привлечь к своим замыслам самых разных людей. Для Горнего это был П.П. Мельников, для Иерихона В.И. Сушкин, брат знаменитого афонского архимандрита Макария (Сушкина), для Хеврона Ф.Н. Самойлов, Цуриков, епископ Нижегородский Модест (Стрельбицкий). В существенные суммы складывались и скромные доброхотные приношения русских богомольцев («1 апреля 1873. Собрано уже 11 000 пиастров. Спасибо за сие главным образом о. Вениамину»; «2 апреля 1886. Дубная Марина сколотила 400 рублей»). 

Как и в других ситуациях, в Хевроне пришлось преодолевать сопротивление местных шейхов, турецкого губернатора и греческого духовенства… Да и «коллеги» из русского константинопольского посольства рады были «стать на дыбы фразерства и придумывать затруднения, усложнения, запросы, интересы, правила, традиции, условия и всякие другие пустословия» (25 июня 1881 г.). Приходилось прибегать к обычному «пиару»: возить к Дубу знатных гостей, печатать воззвания и статьи в журналах[37]. Почитание места мусульманами и интерес к нему европейцев способствовали созданию вокруг священного Древа удивительного хоровода то прусских принцев и монахинь, то английских мисс, то арабских эфенди, празднующих в «хевронском уединении» Курбат-Байрам, то, наконец, русских великих князей, как сказано в стихотворной записи 1881 г.: 

Нас посетят в сей май
Князей Великих трое.
Вновь «т р о и ц у» встречай
Дуб — древо вековое!

Постепенно складывается особое мамврийское богослужение — с естественной локализацией вокруг Троицына дня. В первый же приезд Антонин служит молебен у Дуба. Как только участок стал русским, Хеврон превращается в постоянное место Троицких служб для русских паломников. «17 июля 1870. Канон Пресвятой Троице. <…> 29 мая 1873. Встал на рассвете, разбудил пономаря и Якуба, и принялись приготовлять общими силами алтарь. Престол устроен был еще ночью. Устроились на сей раз с своею церковию с южной стороны Дуба за ветром. 30 мая. Чтение канона Св. Троице под Дубом. 31 мая. Старица прочла под Дубом Акафист Св.Троице, за что и попала, в награду, под стекло машины <фотоаппарата>. <…> 25 сентября 1873. Встал с солнышком. Молитва под Дубом по чину св. Тавифы. <…> 7 ноября 1873. Под Дубом я прочел канон с Акафистом Пресвятей Троице. Все поклонники собрались на молитву и помогали пением. К дереву приставляли свечки. Курение фимиама разносилось далеко. Походило действительно на праздник. <…> 16 июля 1884. С о. Парфением целый час приготовляли у Св. Древа престол и все прочее. Впереди всего прочтен был акафист самим архиереем Пресв. Троице. <…> 9 июля 1886 г. Изготовление временной церкви под Дубом или уже под одним его скелетом. Бож<ественная> литургия. Все вышло благообразно и по чину. В числе молившихся был и старый прислужник мечети Авраамовой! <…> 4 октября 1886. Як<уб> с предложением нарезать винограда пока на церковное вино и завялить его на террасе дома. <…> Решено было устроить завтра у Дуба богослужение. 5 октября 1886. С рассветом начались приготовления к служению. В 7 часов отправился к Дубу, где все уже нашел готовым. Сестры разделили чтение часов и Апостола. Регентовал о. Виссарион». 

А когда был построен дом, «бараку», где прежде ночевали паломники, «обратили в молельню» (11 ноября 1873 г.), «помолились в ней, пропели тропарь и кондак Троицы, и нарекли ее отселе Ч А С О В Н Е Й» (16 ноября). Не удовлетворяясь молитвами под Дубом и в импровизированной часовне, Антонин думает о храме. «Огромная и великолепная церковь с высоким куполом, едва различаемым сквозь какой-то решетчатый временный потолок, пленила меня в сновидении» (9 ноября 1870 г.). «Во сне занимался восстановлением великолепного храма, разделенного на две части по подобию пермского собора» (20 сентября 1873 г.). «Покупаемое вновь место. Источник Аврамов. Будущая церковь с будущим бором перед нею» (2 сентября 1880 г.). «Разбор Хевронской кружки, давший нехудые результаты, одних рублей бумажно-мелочных — 75! Всего же на теперешний курс 1236 пиастров. Да послужит сие фондом для будущей церкви Св.Троицы при Св.Дубе! Аминь» (13 апреля 1881 г.). 

Антонину не довелось увидеть наяву осуществление своей мечты. Храм Свв. Праотцев с приделом Св. Троицы будет воздвигнут при Дубе его преемником, архимандритом Леонидом (Сенцовым) в 1914 г., а освящен лишь в 1925 г.

Невозможно говорить о сакральном пространстве Русской Палестины без его исторической и литургической сердцевины — Порога Судных Врат[38]. 

Русское место — Русские раскопки — Русский дом — Александровское подворье… Так на протяжении десятилетий менялось название здания в Старом Иерусалиме на маленькой улочке, ведущей к главной святыне всего христианского мира — храму Гроба Господня. Здесь 10 июня 1883 г. произошло событие, навсегда вписавшее имя архимандрита Антонина в анналы русской библейской археологии.

Участок был приобретен в несколько приемов в 1859–1862 гг. Первоначально здесь планировалось строить русское консульство. Но строительство было отложено, а потом и вовсе отменено по причине ценнейших археологических древностей. Результаты первых же разведок позволяли судить о чрезвычайной глубине и богатстве культурного слоя и о необходимости систематических раскопок, на которые у России не было тогда достаточных средств. Лишь после создания Палестинского Общества его председатель, великий князь Сергий Александрович, выделил из своих сумм 1000 рублей золотом и попросил архимандрита Антонина принять на себя руководство раскопками[39]. 

Результаты раскопок превзошли ожидания. Они «дали ответ на конкретные вопросы истории Иерусалима, доказав, что Голгофа и базилика IV в. лежат снаружи от древней (V в. до н. э.) стены, а внутрь города попали только после сооружения стены императора Адриана, и положили, наконец, начало археологическому изучению Мартириона. Их можно считать также исходной точкой сложения русской традиции изучения храма Гроба Господня»[40]. Но что еще важнее с точки зрения созидания сакрального пространства — был открыт уникальный памятник евангельского времени — Порог Судных Врат, через которые Иисуса вели на Голгофу. В дневнике Антонина, в записи от 10 июня 1883 г., об этом читаем: «Пробыл на раскопках до 11 часов. Открыли порог древней двери, ведшей за город, может быть, той, которой Господь Иисус веден был на смертную казнь»[41]. 

Размеры статьи не позволяют нам останавливаться столь же подробно на не менее интересной истории создания антониновских храмов и подворий в Яффе (Дом праведной Тавифы), на Елеоне (рус-ский Вознесенский монастырь)[42], в Тивериаде (Дом над сводами). Архимандрит Антонин был крайне ограничен в средствах, только поэтому ему не удалось закрепиться ни в евангельском Эммаусе, ни в Назарете, ни в Кане Галилейской. Поразительно другое: как за сумасшедшим ритмом «трудов и дней» начальника Миссии он ни на день не забывал и не упускал ни одной возможности что-то найти, купить, исследовать, освятить храмом или часовней. 

* * *

На самой макушке Елеона высится 64-метровая четырехъярусная колокольня — «Русская свеча». С площадки верхнего, четвертого, яруса ясно видна на востоке блестящая синь Мертвого моря. По преданию, одной сажени не хватило Антонину, чтобы на западе можно было увидеть Средиземное. 12 июля 1886 г. архимандрит записывает в дневнике: «Долго сидел там на своей высокой колокольне (только-только начинал возводиться второй ярус. — Р. Б.) и раздумывал о временах далеко-будущих. Роды родов будут подниматься на высоту, где я сижу, а о чем будут думать они?.. Верно, не о том, кто доставил им случай полюбоваться на целокупный образ вечно-вещей Палестины»[43].

Опорные столпы созданного Антонином сакрального пространства Русской Палестины четко определились по сторонам света. Кана Галилейская и Тивериада на севере, Хеврон с Дубом Мамврийским на юге, Яффа с храмом апостола Петра и гробницей праведной Тавифы на западе, Иерихон с Галгалским камнем и приютом Закхея на востоке, — вот КРЕСТ, которым осенил о. Антонин Святую Землю. В средокрестии — Иерусалим с Порогом Судных Врат, с Горней по левую и Елеоном по правую руку.

____________
Примечания

[1] Антонин (Капустин), архимандрит. Поездка в Румелию (летом 1865 г.). Т. 1. В Румелию. СПб., 1879. С. 7. 

[2] Русская Духовная Миссия (1847 г.), консульство (1858 г., генконсульство с 1891 г.), Палестинский комитет (1859 г.), преобразованный в Палестинскую комиссию при Азиатском департаменте МИД (1864 г.), Императорское Православное Палестинское Общество (1882 г.). 

[3] Лисовой Н.Н., Платонова З.И., Савушкин В.А. Сводный каталог русских недвижимостей в Святой Земле // Россия в Святой Земле. Т. I. С. 691–719.

[4] Когда возник вопрос о дальнейшей судьбе земельных участков, приобретенных о. Антонином, и Священный Синод весной 1872 г. потребовал от начальника РДМ «подробных объяснений, чем он руководствовался в действиях своих при покупке земельных участков», если «действия его оказываются несообразными с данной ему инструкцией», а «разрешения на приобретения в Палестине от Синода не давалось» (Россия в Святой Земле: Документы и материалы / Сост., вступит. статья, коммент. и общая ред. Н.Н. Лисового. М., 2000. Т. II. С. 187–188), архимандрит в ответ пригрозил «продать эти участки в собственность иноверцев» (там же. С. 188). И тут уже МИД потребовал, «чтобы он ни в каком случае не приступал к отчуждению приобретенных им на русские деньги участков в Палестине, так как вопрос об этих приобретениях перенесен на политическую почву» (там же).

[5] Ростовцев М.И. Палестина в наше время // Гермес. 1913. № 1–2. С. 26.

[6] Лисовой Н.Н. Приди и виждь. Свидетельства Бога на Земле. М., 2000.

[7] Лисовой Н.Н. Вхождение в мир святыни и литургическая реконструкция. См. работу в настоящем сборнике.

[8] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1868 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/10. С. 35–36.

[9] Там же. С. 44.

[10] Антонин (Капустин), архимандрит. Из записок Синайского богомольца. Киев, 1871. С. 11.

[11] «Некогда паломник, один из самых видных и усердных споспешников нашего дела в Палестине, хлопотами и отчасти великодушным пожертвованием которого мы сделались владельцами весьма обширного и ценного по своему значению участка земли, с поклонническим приютом и большим садом в упомянутой выше Горней, куда как бы нарочно какая-то благодеющая судьба занесла отличного человека лет 10 назад тому. Его усилиями собрано было более 20 000 рублей в течение двух-трех месяцев, чем мы и стали счастливыми собственниками дорогого и завидного евангельского места» (Антонин (Капустин), архимандрит. Из Иерусалима. Статьи, очерки, кор-респонденции. 1866–1891. / Сост., комм., вступ. статья. Р.Б. Бутовой. М., 2010. С. 285. 

[12] Россия в Святой Земле. Т. II. С. 198.

[13] Матушка Леонида (1810–1887) — уроженка г. Липецка, монахиня Лебединского Николаевского монастыря (Киевской губернии). Одна из первопоселенок и организатор монастырского устроения в Горней.

[14] Поскольку риза оказалась меньше иконы, ее пришлось переделывать. Новая риза была получена два года спустя. См. запись в дневнике: «6 ноября 1883. Оказалась вещица весьма изящная, украшенная по местам ценными камнями и даже двумя алмазиками». 

[15] Антонин (Капустин), архимандрит. Из Иерусалима. С. 283–284. 

[16] (Khitrovo B.) En Terre Sainte. Souvenirs de Voyage. SPb., 1884. P. 50.

[17] Дмитриевский А.А. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. М.; СПб., 2009. С. 639.

[18] Фирман с разрешением на строительство пришел от султана лишь в июне 1882 г.

[19] Подробнее об истории монастыря: Лисовой Н.Н. Горненский монастырь // Православная энциклопедия. М., 2006. Т. XII. С. 122–125.

[20] Протокол с описью имущества архимандрита Антонина. Иерусалим. 30 апреля 1894 г. // АРДМ. П. 8. Д. 153. 11 л.

[21] Русская женская община в Горнем. Описание зданий и список насельниц // Россия в Святой Земле. Т. II. С. 240–242./p>

[22] Подробнее см.: Бутова Р.Б., Лисовой Н.Н. К истории русских археологических исследований в Иерихоне // Российская археология. 2009. № 3. С. 153–161.

[23] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1866 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/8. С. 138–139. 

[24] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1873 г. РГИА. Ф. 834. Оп. 4. Ед. хр. 1126. Л. 51.

[25] См. купчую: Россия в Святой Земле. Т. II. С. 190–191.

[26] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1880 г. Музей истории религии, Санкт-Петербург. Шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/22. С. 18.

[27] Антонин (Капустин), архимандрит. Из Иерусалима. С. 327. 

[28] Антонин (Капустин), архимандрит. Из Иерусалима. С. 272.

[29] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1881 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/23. С. 98.

[30] Олесницкий А.А. Святая Земля. Отчет по командировке в Палестину и прилегающие к ней страны. 1873–1874. Киев, 1878. Т. 2. С. 22.

[31] Там же. С. 23. См. также: Ростовцев М.И. Русская археология в Палестине // Христианский Восток. 1912. Т. 1. Вып. III. С. 264.

[32] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1886 г. Музей истории религии, Санкт-Петербург, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/28. С. 40.

[33] Кондаков Н.П. Археологическое путешествие по Сирии и Палестине. СПб., 1904. С. 136; Ростовцев М.И. Русская археология в Палестине. С. 263.

[34] Там же. С. 264.

[35] «Построена часовня в Иерихонском приюте» (Россия в Святой Земле. Т. II. С. 144).

[36] «Жаль мне до смерти всего прошедшего» (Страницы из Дневника архимандрита Антонина (Капустина). Подготовка текста Р.Б. Бутовой. Предисл. и комм. Р.Б. Бутовой и Н.Н. Лисового // Россия в Святой Земле. Документы и материалы. М., 2000. Т. II. С. 544–588.

[37] Антонин (Капустин), архимандрит. Из Иерусалима. С. 117–119.

[38] Лисовой Н.Н., Бутова Р.Б. Порог Судных Врат: к 125-летию открытия // Православный паломник. 2008. № 3. С. 66–71.

[39] Россия в Святой Земле. Т. I. С. 540–541.

[40] Беляев Л.А. Христианские древности. Введение в сравнительное изучение. М., 1998. С. 203.

[41] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1883 г. Музей истории религии, Санкт-Петербург. Шифр: Б. IV. № 853/25. С. 88.

[42] Лисовой Н.Н. Елеонский Вознесенский Русский монастырь // Православная энциклопедия. М., 2008. Т. XVIII. С. 122–125.

[43] Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1886 г. С. 116