Диаспора Леванта в славянском социокультурном континууме

В дореволюционное время немало лиц родом из Сирии, Палестины, Ливана, Египта временно или постоянно жили не только в крупных центрах — Петербурге, Москве, Казани, Киеве. Они обосновывались и в южных приморских городах (например, Одессе), и в городах поменьше, таких как Полтава или Глухов. Диаспора была неоднородной по составу: кто-то представлял торговые фирмы Сирии, Ливана и Египта; кто-то порой, вместе с наполовину ассимилированными поколениями, оседал постоянно, кто-то, как и позже, в советское время, получал среднее и высшее образо­вание.

Особую категорию этой диаспоры составили выходцы из среды, возникшей и сформировавшейся благодаря деятельности Российских духовных миссий и Императорского православного палестинского общества.

Их основание неотделимо от официальной политики России в Палестине и прилегающих к ней районах Ливана, Сирии, Заиорданья и Египта. Этот регион традиционно занимал важное место в стратегии и политике великих держав. Не только выгодное торгово-экономическое и военно-географическое расположение, но и духовно-мистическая связь, некая “центральность” Святой земли привлекали сюда многочисленных путешественников, паломников, монахов, разведчиков, писателей, купцов, военных и дипломатов. Тенденция борьбы великих держав за влияние в Святых местах стала в XIX веке настолько устойчивой, что обнаружила конкретные формы государственного проникновения в этот район мира. Военная экспедиция сочеталась с такими формами внешнеполитической деятельности, как научная поездка, командировка правительственного (военного, дипломатического, торгового) чиновника, духовная миссия, дипломатическая и консульская работа. Неизменным фактором причастности ведущих государств мира к событиям в Палестине оставалось паломничество — искреннее желание и поездка христиан различных конфессий, мусульман и иудеев к Святым местам с целью духовного очищения посредством молитв.

«Для покровительства и защиты наших богомольцев» в 1847 г., по повелению императора Николая I, в Иерусалим была направлена Русская духовная миссия.

Возглавивший ее епископ Порфирий Успенский (1804–1885) много внимания уделил также организации школьного дела, помощи местному населению в преодолении неграмотности и отсталости. Он задумался над проектом бедуинской школы: «Я бы … начал учить грамоте и ремеслам детей рабов монастырских, учредив для них небольшую школу в виде кочевья, т. е. под палатками…». С проблемой народного просвещения был тесно связан и вопрос об открытии при иерусалимской патриархии типографии для печатания книг на греческом и арабском языках.

Просветительскую политику среди арабов-христиан активно продолжил сменивший в 1865 г. П. Успенского на должности настоятеля Русской духовной миссии архимандрит Антонин, в миру Андрей Иванович Капустин (1817–1894).

В 1881 г. Палестинские святыни посетили представители царской династии, в том числе великий князь Сергей Александрович. Император Александр III и назначил его Председателем открывшегося 21 мая 1882 года Палестинского общества. С 1889 г. оно стало называться Императорским.

Устав гласил, что Общество «учреждается с исключительно учеными и благотворительными целями», одной и которой являлось «учреждать школы, больницы и странноприимные дома, а также оказывать материальное пособие местным жителям, церквям, монастырям и духовенству».

Палестинское общество создало для православного населения Сирии и Палестины одно- и двухклассные начальные школы, а для малолетних детей при каждой школе учреждалось особое отделение. По данным 1895 г., в Палестине было 17 учебных заведений с 1010 учащимися, в том числе образцовая мужская школа в Назарете; в Сирии — 6 школ с 2302 учащимися.

В школах преподавались русский, арабский и турецкий языки, чистописание, закон Божий, история, география, арифметика, геометрия, садоводство и огородничество, рукоделия, ремесла.

А. Е. Крымский (1871-1942)

Огромное внимание деятельности учебных заведений Общества уделяли ученые арабисты. А. Е. Крымский (1871–1942), живо интересовавшийся духовной атмосферой в регионе, с одной стороны, был обеспокоен антихристианскими настроениями в Ливане, с другой — считал серьезным недостатком школьного дела в Палестине стремление «сохранить у детей только чувство принадлежности к православию» в ущерб арабской культуре [2: 42]. В 1910 г. в инспекционной поездке по школам Общества принял участие И. Ю. Крачковский (1883–1951).

Между носителями славянской науки культуры и местным населением устанавливались долголетние личные связи, передавшиеся как эстафета из поколения к поколению. Арабы-проводники паломников, как правило, хорошо говорили по-русски, а население относилось к славянам дружелюбно и выражало это при каждом удобном случае. В 1883 г. А. В. Елисеев в своих записках «Путь к Синаю» писал, что везде он встречал со стороны арабов самое дружелюбное отношение, а во время бомбардировки англичанами Александрии, «когда бедуины и египетская чернь избивала европейцев, одно слово «я — москови» спасало русских от общей участи» [7].

Стоит также напомнить, что и А. Е. Крымский, прибыв в ноябре 1896 г. в научную командировку в Бейрут, поселился в многодетной семье родителей М. О. Аттаи. Именно ей он обязан своими первыми наблюдениями над живой арабской речью.

В свою очередь, лучшие из учеников заведений Палестинского общества имели возможность получать специально учрежденные им стипендии для обучения в учительских и духовных семинариях России, а особо отличившиеся — и в духовных академиях.

По окончании образования большинство из них возвращались на родину, где явля­лись проводниками славянской культуры, преимущественно в области педагогики или медицины; они же пополняли кадры перевод­чиков русских и украинских литературных произведений непосредственно с оригинала.

Но наиболее заметный след в славянской культуре оказала целая плеяда представителей дореволюционной арабской диаспоры — преподавателей арабского языка в высшей школе. Трудно переоценить роль некоторых из них, как, например, профессоров египтянина шейха Мухаммада Айяда Тантави (1810–1861) или дамаскинца Георгия Муркоса (1846–1911).

В Одессе начинал преподавание арабского языка уроженец Халеба (Алеппо) армянин-католик Абдаллах (Федор Иванович) Кельзи (1819–1912), впоследствии долгие годы отдавший преподаванию в Петербурге и оставивший «Русско-арабские общественные разговоры». Его преемником с 1882 г. стал дамаскинец Фадлаллах Сарруф (1826–1903), долголетний секретарь и сотрудник Порфирия Успенского. Для нужд преподавания им было подготовлено несколько пособий, оставшихся неизданными. В 1904 г. его сменил выходец из Триполи А. Ф. Хащаб (род. 1874), преподававший до 1919 г. и составивший полезнейшее для изучения делопроизводства и почерков пособие «Образцы арабской письменности» (1908), а также грамматику арабского литературного языка (1910), служившую пособием для нескольких поколений студентов.

В Москве арабская диаспора организовала даже своеобразный центр в виде Антиохийского подворья, основанного в 1848 г. и просуществовав­шего почти 70 лет. Инициатором его создания был сирийский араб митрополит Неофит (ум. 1853 г.), учитель Н. В. Берга и консультант П. Савельева по вопросам арабской совре­менности. С именем одного из деятелей подворья в 50–60-х годах — Спиридона ‘Аббуда — связано появление в Москве рукописей известного описания путешествия середины XVII ст. антиохийского патриарха Макария через Молдавию, Украину к Москве и назад к Дамаску, сделанного его сыном Павлом Алеппским. Эти источники впоследствии легли в основу перевода Г. Муркоса, работавшего в Москве с 1846 по 1911 гг. С 1873 г. в преподавании арабского языка ему помогал М. О. Аттая (1852–1924).

М. О. Аттая
Фото из журнала «Искра» № 7 1911 г.
статья «Медицинский персонал по борьбе с чумой в Манчжурии»
Источник: Один факт

М. Аттая был не только лектором арабского языка специальных классов Лазаревского института восточных языков, но и заведовал библиотекой, читал курсы арабской метрики, мусульманского права и народного арабского языка сирийского наречия, одновременно являясь преподавателем арабского языка в Императорском лицее Цесаревича Николая в Москве. Это был трудолюбивый, целеустремленный преподаватель-практик, который, говоря словами Е. А. Беляева, «политическим эмигрантом покинул Сирию, где ему грозила смертная казнь» [1: 119] и нашел для себя вторую родину. Он явился первым преподавателем арабского языка у А. Е. Крымского. Впоследствии А. Крымский так высказался о его главном труде «Арабско-русском словаре»: «Достаточно сличить словарь М. О. Аттая с известным арабско-французским словарем бейрутского восточного факультета, — и легко убедиться, что по обилию материала словарь М. О. Аттая не уступает и бейрутскому. Сверх того, М. О. Аттая привлек к делу арабские слова более нового периода, простонародные и новолитературные, почему с помощью его словаря можно читать не исключительно старинные классические арабские произведения (как обстоит дело с другими словарями), но можно читать и произведения более новые, в том числе и арабские газеты, и памятники народной словесности…» [1: 118]. Для своего времени этот словарь сыграл большую и полезную роль.

Много лет спустя видное место в советской арабистике заняла выпускница Бет-Джальской школы, уроженка Назарета К. В. Оде-Васильева (1892–1965), чьи потомки живут в России и поныне. В 1965 г. она писала в мемуарах: «Я всю жизнь благодарна русскому народу, на чьи трудовые копейки я училась в те далекие годы» [6: 176].

Порой как в Россию, так и на Украину попадали, как правило, ненадолго, и арабские писатели, в частности покидавшие Турцию по политическим мотивам. Крупной фигурой среди них был Ризкаллах Хассун (1825–1880), земляк Кельзи, проживший несколько лет в Петербурге. Значительное отражение в его поэтическом творчестве нашла Россия. В конце первого десятилетия XX в. в Петербурге действовал египетский издатель Мухаммад Тала‘ат, выпустивший небольшую книжку с описанием своих впечатлений о России[4].

В 1905–1911 гг. в Пол­таве учился крупнейший арабский писатель и мыслитель — знаменитый ливанец Михаил Ну‘айме (1889–1988), на всю жизнь оставивший об Украине самые теплые воспоминания.

Т. Г. Кезма (1882-1958)

Второй родиной стала Украина и для Тауфика Джабраила Кезмы.

Родился он 7 июля 1882 г. в Дамаске, в православной христианской семье. Рано умершего отца Тауфику заменил старший брат Искандер, получивший образование, подобно многим соотечественникам, в Петербургской духовной семинарии и Московской духовной академии. В 1887 г. семья переезжает в Назарет, где Искандер возглавил учительскую семинарию Палестинского общества. В ней в 1892–1896 гг. Тауфик и получил начальное образование.

Вся дальнейшая жизнь Кезмы связана с Украиной: совет семинарии направил способного подростка стипендиатом Палестинского общества в Киевскую духовную семинарию, где он проучился до 1902 г., а затем продолжил образование в Киевской Духовной Академии.

Закончив Академию в 1906 г. со степенью доктора богословия, Кезма мог сделать блестящую церковную карьеру как у себя на родине, так и в России, однако он избрал иной путь — посвятил себя многолетней научно-педагогической и переводческой деятельности на Украине [3].

В 1907 г. Т. Кезма получил русское подданство и должность помощника проректора в Императорском университете Св. Владимира, а с 1913 г. по совместительству — также преподавателя арабского и турецкого языков в Коммерческом институте.

К тому времени Т. Кезма в совершенстве овладел русским и церковнославянским языками, а со временем — и украинским. Он также владел фарси, греческим, латинским и древнееврейским языками. О его знании турецкого языка А. Крымский писал: “говорит по-турецки свободно, но с типичным арабским произношением”.

С 1918 г. Т. Кезма работал В Институте Ближнего Востока, преобразованном позже в Институт внешних сношений. С 1920 по 1930 г. он занимался также научной работой во Всеукраинской академии наук при Кабинете арабо-иранской филологии, который возглавлял А. Крымский. Одновременно, с 1926 г. по 1930 г., он состоял штатным научным сотрудником Тюркологической комиссии.

В Академии наук Т. Кезма занимался переводами арабских рукописей, народных сказаний, пословиц и поговорок, собранных А. Крымским в Сирии и Ливане в конце ХІХ в. Со временем, став заместителем председателя Киевского филиала Всеукраинской научной Ассоциации востоковедения (ВУНАС), он составляет для ее членов учебник под названием “Элементарные основы грамматики арабского языка в популярном изложении. Из лекций, читанных членам Киевского отделения ВУНАС”, он был издан в 1928 г. литографским способом, поскольку нигде не было арабских шрифтов.

Т. Г. Кезма считал, что учебник будет оказывать содействие “в ознакомлении с абсолютно неведомым доселе языком, дабы иметь возможность впоследствии и по мере своих познаний и сил узнать получше Восток…”. «Мы сознаем, — писал Кезма, — что, находясь на Украине и, читая лекции ее сынам, было бы лучше издать “Основы” на языке украинском — тем более что Украину мы считаем для себя второй родиной после Сирии».

Труд Т. Кезмы положительно оценил А. Крымский, писавший: “Особое внимание из литературно-филологических работ Т. Кезмы заслуживает его большая арабская грамматика, …которая представляет собой очень ценную работу капитального значения”.

Тепло откликнулся на появление учебника И. Ю. Крачковский, подаривший позже Кезме свою книгу “Над арабскими рукописями”, которую подписал по-арабски.

Одобрительную оценку учебник Т. Кезмы получил и в официальных кругах. Заместитель народного комиссара образования Я. Ряппо отмечал: “Мне, как востоковеду прекрасно известно, сколько любовно-кропотливого труда нужно положить, чтобы сделать языки Востока доступными нашей молодежи и тем пробить путь к народам Востока” [3].

Т. Г. Кезма неизменно оставался верным новой родине, где он стал полноправным представителем украинской интеллигенции. Поэтому и его не обошла стороной злая судьба, постигшая многих в условиях формирования тоталитарной системы. В августе 1930 г. комиссия, проводившая “чистку” кадров Историко-филологического отдела, освободила его от занимаемой должности. В протоколе комиссии, в частности, фигурировало то, что «отец Кезмы был чиновником в бывшей Турции».

Тауфика Гавриловича активно отстаивал А. Крымский, подчеркивавший в обращении к комиссии, что Кезма с первых лет систематически работал для академической кафедры арабо-иранской филологии “…и при том выполнял работу, которую кроме меня на всей Украине исключительно он один может выполнить как единый знаток арабского языка… и арабской письменности и культуры”.

Тем не менее, в атмосфере репрессий отстоять Т. Кезму не удалось и в его трудовой книжке с 1934 г. появляются записи — «препаратор», в 1936 г. — «старший препаратор», в 1937г. — «лаборант».

Лишь в 1939 г. Т. Кезма возобновляет преподавание арабского языка в Киевском государственном университете, в кружке студентов исторического и филологического факультетов, а вскоре и на факультете международных отношений. Он постоянно делал акцент на огромном значении арабистики для гуманитарной науки и украинской культуры. В одной из докладных записок он писал:

«Значение арабистики… трудно переоценить. Известно, что сочинения историков и географов, писавших на арабском языке, являются одним из ценнейших источников для изучения Киевской Руси, о международных связях этого могущественного славянского государства, о жизни и быте древних славян, в возникновении письменности на Руси…

Целый ряд сочинений больших ученых Средневековья: таджика Ибн-Сины и узбека Ал-Бируни написаны на арабском языке, бывшим в Средние века одним из наиболее распространенных языков культурного общения.

Изучение арабского Востока имеет огромное значение».

Арабский язык в Киевском университете преподавался лишь факультативно, поэтому Кезма неоднократно просил ректорат помочь в создании специализированной кафедры восточных языков, открытии аспирантуры.

Ведь интерес к арабской культуре, истории на Украине в период возрождения 20-х гг. был огромный не только у студентов, но и среди профессуры. Язык у Т. Г. Кезмы изучали академик Д. Граве, поэт М. Бажан, историк В. Бейлис, дипломат Ю. Кочубей. Д. Граве отмечал, что научные произведения арабских астрономов он изучал исключительно под руководством своего учителя Т. Кезмы. Для Граве Кезма составил даже индивидуальный конспект лекций.

Для общения и консультаций к Т. Кезме приезжали даже востоковеды из Ленинграда. Не отказывал он никому. «Крайнее благодарен Вам за доброжелательное Ваше согласие оказать мне Вашу авторитетную помощь в моих занятиях арабским языком, — писал Т. Кезме академик К. Державин. — Вы правы, конечно, что у нас в Ленинграде сосредоточены выдаюшиеся силы русской арабистики, но мне хотелось воспользоваться именно Вашими советами и указаниями…».

С Кезмой общался выдающийся ученый-офтальмолог В. Филатов, который слушал его лекции и даже посвятил ему стихотворение.

Человек широкой души, Т. Кезма был готов помогать и выдающимся востоковедам, и студентам. Искусствовед М. Вязьмитина в работе “Исламские сборники Харьковского художественно-исторического музея” (1929), описывая один из экспонатов, отмечает: “надпись прочитал Т. Г. Кезма; ему же принадлежат комментарии к дате”. А. Маслов в этюде “Арабское Евангелие, изданное на средства Мазепы в Алеппо в 1708 г.” также отмечал помощь Кезмы в «транскрипции и переводе» арабского стиха в честь украинского гетьмана-мецената» [3].

Профессор А. П. Ковалевский подчеркивал, что Кезма не просто занимался систематизированием и описанием арабских рукописей, но и переводил на украинский язык одну из редакций описания путешествия патриарха Макария. Ранее, в 1896 г., это сочинение было переведено на русский язык другим видным представителем левантийской диаспоры, — упоминавшимся выше московским профессором Г. А. Муркосом.

Чрезвычайно важным явился также перевод Т. Кезмы на украинский язык «Рассказа арабского историка Абу-Шоджи Рудраверского XI ст. о крещении Руси». В 1937 г. Кезма закончил также полный перевод биографии выдающегося Ибн-Сины, написанной его учеником Абу Убайдом Джузджани.

Кезма постоянно следил за современной арабской литературой, осуществляя переводы лучших художественных произведений, среди которых — повесть иракца Махмуда Ахмада ас-Саида (1901–1937) “Джелал Халид”, рассказ египетского писателя и драматурга Мухаммада Теймура (1892–1926 гг.) из сборника «Ма тараху -л-‘уйун» (“Что видят глаза”), новеллы выдающегося ливанца Михаила Ну‘айме (сборник «ал-Акабир» — «Знатные»). Несколько рассказов в русском переводе Кезмы было издано в книге М. Ну‘айме “Ливанские новеллы”.

Война помешала публикации еще одной книги, подготовленной им к печати, — сборника переводов лучших образцов новой арабской литературы.

Художественные переводы были для Кезмы высшим призванием. Говоря о Дж.Зейдане, он писал: “Познакомить читателей на Украине с этим выдающимся писателем целой эпохи и с отдельными страницами из его в высшей мере интересных романов есть моя моральная обязанность, обязательство перед основной моей родиной — Сирией — и второй моей родиной Украиной”.

Т. Кезма считал почетным долгом приблизить культуру Украины, своей второй родины, к арабским странам. На протяжении многих лет он присылал в периодические арабские издания свои статьи, в которых выступал и как историк науки: несколько его заметок посвящены жизни и деятельности выдающихся востоковедов — И. Крачковского, В. Бартольда, С. Ольденбурга А. Крымского. Последнего он ценил особенно высоко как непревзойденного арабиста. “Всей душой признателен Вам, — пишет он, — за Ваши труды и любовь к моей родине и соотечественникам и доброе сердечное отношение Ваше ко мне, — как одному из жителей любимой Вами Сирии”.

Обоих объединяла личная дружба и совместное служение высоким культурным идеалам. Учитывая огромный вклад Кезмы в развитие востоковедения и украинской культуры, А. Крымский ходатайствовал перед Киевским университетом о присвоении ему звания профессора без защиты диссертации.

В годы войны Т. Кезма заведовал библиотекой Киевского народного издательства, не оставляя одновременно научную работу — готовил арабскую хрестоматию со словарем как вторую часть ранее опубликованной им грамматики.

В дневнике этого периода, озаглавленном “Дни моего затвора и молчания, когда происходила борьба за Киев”, Кезма в отчаянии писал, что никогда уже не увидит своей родины и родных, одновременно искренне радуясь освобождению Киева от немецких войск.

Последние годы жизни Т. Кезма продолжал неустанно работать, несмотря на тяжелую болезнь. Тем не менее, в интервью “Литературной газете” он говорил: “Мне семьдесят пять лет, я чувствую себя очень хорошо. Хочется много сделать для ознакомления читателей Украины, которая стала моей второй родиной, с культурой народов арабских стран”.

Для подобного оптимизма нужно было быть истинным патриотом Украины, поскольку именно в эти годы, оторванный навсегда от своей родины и, получая мизерную пенсию, он испытывал серьезные материальные и моральные трудности.

Могила Т. Г. Кезмы на Байковом кладбище в Киеве

Скончался Т. Г. Кезма 9 апреля 1958 г. “В его лице отечественная арабистика и востоковедение, — писала “Литературная Украина”, — утратили доброго друга и неутомимого ученого. Вплоть до последнего дня своей прекрасной жизни, преисполненной труда и энергии, Тауфик Гаврилович работал, не опуская рук, ради дела сближения двух своих родин — Сирии и Украины”.

“Таких неустанных тружеников, как он, — писал Михаил Ну‘айме, — всецело преданных своей работе, на свете очень мало. Таких благородных душ, как его душа, без большого труда не найдешь”. Александр Попов, учившийся вместе с Т. Кезмой в Духовной академии, отмечал: «Скромный он был, а большое дело сотворил. Страдал за свою первую родину и много сделал для сближения ее со второй родиной…».

Именно такой стала для него эта славянская земля. “Наша Украина, где все обилием дышит, — писал Т. Кезма. — Хорошо у нас в Киеве во все времена года, но в весенние — в особенности. Киев в эти дни буквально утопает в зелени…”. О его чувстве любви к этому городу свидетельствует и то, что он неизменно отвергал привлекательные предложения переехать на работу в другое место — будь-то тогдашняя столица — Харьков, или же Баку, Ташкент, Тбилиси. Он предпочел, пусть и бедно и скромно, жить в городе своей юности.

Творческое наследие зажигательного приверженца украинского возрождения Т. Кезмы и других упомянутых здесь представителей диаспоры Леванта и Арабского Машрика составило неотъемлемую часть общеславянской культуры. Без него ее многоцветная палитра никогда не может быть полной.

Литература

[1]. Базиянц А. П. Лазаревский институт в истории отечественного востоковедения. М., 1973.
[2]. Гурницкий К. И. Агафангел Ефимович Крымский. М., 1980. С.42–43.
[3]. Кочубей Ю., Матвєєва Л. Т. Г. Кезма // Близькосхідний кур’єр, № 2, 1998. С.37–40.
[4]. Крачковский И. Ю. Очерки по истории русской арабистики // Избранные сочинения. Т.V, М.; Л., 1958, С.138–139.
[5]. Крымский А. Е. История новой арабской литературы. М., 1971.
[6]. Оде-Васильева К. В. Взгляд в прошлое // Палестинский сборник. Вып. 1376. 1965. С. 176.
[7]. Сипенкова Т. М. Россия и Арабский Восток // Россия и Восток. СПб., 2000.