Византийское монашество – совесть мира
Очередная беседа цикла (История Византии. Беседа 3-я) посвящена монашеству – явлению, важному и значимому не только в духовной, но и в общественной и государственной жизни Византии. Почему возникло монашество? Как складывались отношения монастырей и мира? Какую роль играли городские монастыри? И почему один из сановников наставлял сына: «Почаще беседуй с монахами»? Рассказывает историк Павел Кузенков. См. ВИДЕО
Новая норма жизни
Как вы знаете, первая Неделя Великого поста посвящена Торжеству Православия. Этот праздник знаменует собой окончание целой эпохи в истории Церкви, связанной с богословскими спорами, и решающую роль в победе Православия, в торжестве православной веры в империи сыграло как раз монашество. Именно с его помощью удалось преодолеть последнюю и, наверное, самую тяжелую для империи ересь – ересь иконоборчества. И в этой связи было бы уместно посвятить одну из наших бесед феномену монашества, которое в Византийской империи играло очень важную роль.
Торжество христианства в империи, а это эпоха Константина Великого, совпадает с зарождением монашества как явления. Скорее всего, какие-то подвижники – аскеты, пустынники – были и в предыдущие языческие годы, но именно с IV века возникает монашество в том виде, в каком мы его знаем, и уже в самые первые десятилетия христианской империи появляется образцовое житие – житие, написанное святителем Афанасием Александрийским, посвященное Антонию Египетскому.
Начинается бурное распространение монашества – прежде всего по восточным провинциям, а потом и по западным. И уже с V века монашеская культура, монашеская традиция становится неотъемлемой частью христианского общества Римской империи, и вплоть до самого конца Византии – до ХV столетия – монашество играло центральную роль не только в церковной, но и в политической и общественной жизни византийского государства.
Это феномен, который мы хорошо знаем и по нашей, русской истории, потому что и в России, на Руси монахи считались всегда важнейшим элементом общественного строения. Это византийская традиция: именно с монахами советовались и князья, и все другие влиятельные люди при принятии каких-то ответственных важнейших решений, и именно монахи были той совестью нации, совестью народа, которая концентрировала в себе самые важные, сокровенные ценности, характерные для православной цивилизации. Монашество сыграло огромную роль в возрождении Русского государства после монголо-татарского ига.
Вопросы: как появляется византийское монашество? что это за явление? какую роль оно играло в истории византийского общества? – очень важные и интересные. Ответы на них далеко не всегда ясны, продолжается достаточно оживленная научная дискуссия, например, об истоках монашества и причинах его распространения, многие проблемы остаются спорными, но ясно одно: именно монашество создало облик христианского социума. Это немного парадоксально, потому что собственно в Священном Писании мы находим отнюдь не много оправданий монашества. Конечно, есть фигура Иоанна Предтечи – прообраза древних аскетов – и подвиг Господа в пустыне. Но сама идея организованной, сплоченной жизни подвижников вдали от суеты городов, в уединенных монастырях, в горах, лесах достаточно необычна. Для античного мира она вообще инновационна, но и для иудейской традиции она маргинальна, хотя мы знаем, что существовали разного рода общины, похожие на монашеские, но они всегда признавались каким-то исключением из общей практики. А вот в христианстве они, наоборот, стали нормой. Нормой, из которой вырастала и богословская, и литургическая, и иная православная традиция. В частности, именно монашеская традиция сейчас лежит в основе литургического Типикона.
Бегство от мира
Страсти воюют на монаха
Ранневизантийское монашество – это, прежде всего, бегство от мира. Собственно, слово «монахос», или, по-славянски, «инок» – от корня «ин», «единый», «один», именует человека, который уединяется. Это устранение, удаление от суеты, от городской жизни. Удаление в пустыню, или в «пустынь», как говорит наша славянская традиция, в горы, может быть, даже на столп: характерный вид подвига – столпничество. В нашей русской традиции это были леса, какие-то окраинные пустынные земли. И главным было именно уединение человека, движимого – и такой взгляд на причины возникновения монашества сейчас считается наиболее распространенной гипотезой – стремлением испытать свою любовь к Богу. Испытать то, что считается самым важным для христианина, – умение отдать всего себя без остатка служению Господу.
В языческое время, когда христиане подвергались гонениям, были другие способы испытать крепость своей веры, своей любви: исповедничество, мученичество ждало тебя на каждом шагу, и, чтобы явить свою любовь Богу, совершенно не требовалось совершать какие-то особые подвиги в пустыне. Ситуация радикально изменилась, когда империя стала христианской. Христианство стало не просто разрешенной религией, оно стало религией императора и тем самым приобрело статус престижной веры – престижной системы ценностей, престижного мировоззрения. Оно открывало путь к карьере, поскольку, начиная с V века, язычники перестали приниматься на государственную службу, то есть христианство стало нормой, и нормой комфортной, удобной. В этих условиях у людей, горевших любовью ко Господу, возникало странное ощущение: получалось так, что в какой-то момент они могли засомневаться: а что действительно движет ими? действительно ли это любовь к Богу, или тут есть какой-то небольшой, но все-таки важный элемент любви к миру, человеческим почестям? И рождалось желание полностью устраниться от всего преходящего и остаться наедине с Господом в пустыне и именно там двигаться Ему навстречу, совершенствуя свою душу. Так возникает христианская аскетика, что на древнегреческом означает «упражнение». «Аскезис», вообще говоря, термин из спортивного лексикона: в античности аскетами называли спортсменов. Вот откуда, кстати, излюбленная византийскими аскетическими писателями тема соревнования, или «забега», как они обычно пишут. Монах – человек, который подвизается на поприще, а «поприще», как мы помним, это перевод на славянский слова «стадион».
И такое ревнование монаха и соревнование монахов, которые жили сначала малыми общинами, потом большими монастырями, было мощнейшим двигателем духовного совершенствования, потому что там рождалась определенная культура – культура ангельского жительства, культура достижения тех высочайших планок, которые ставит перед христианином Господь в Своих заповедях. По сути, монахи – это обычные христиане. Изначально у них даже не было священного сана, они не проходили рукоположение, но это были миряне, которые жили в действительно подлинном христианском жительстве, которые собирались прежде всего самим себе доказать, что можно жить по тем заповедям, которые им дает Господь.
Монашеский… «бум»
Уже к концу IV века монашество становится необычайно популярным в империи, потому что монахи приобретают в глазах простых людей статус безусловных духовных авторитетов. Это авторитеты, которые могут подсказать что-то в жизни, помочь найти выход из каких-то житейских ситуаций, но которые обладают еще и великими дарами, незнакомыми обычным людям: дарами прозрения, врачевания духовных и телесных ран. Возникает, если можно так выразиться, даже некая «мода на монашество», мода именно у мирян: составляются и распространяются сочинения о монашестве, жития монахов-пустынников. Одно из произведений этого периода – знаменитый «Лавсаик», составленный Лавсом, знатным вельможей того времени.
Интерес к монашеству испытывают самые разные слои населения – как простые крестьяне, так и вельможи и императоры. В монашество люди уходят из самых разных социальных страт, и многие из монахов, как мы знаем по житиям, это представители самых именитых родов империи. К концу IV – началу V веков мы видим уже не просто отдельные очаги монашеской жизни, но большие монастыри. Монашество становится даже определенной проблемой, потому что тысячи, десятки тысяч людей оказываются вовлеченными в это движение и далеко не все из них действительно достигают высот аскетического совершенства. Много среди монахов и случайных людей, которые пытаются попробовать себя на этом поприще, не будучи готовыми к нему. Поэтому Церковь берет в свои руки организацию монашества, и один из знаменитейших уставов монашеского жития написан архиепископом Василием Кесарийским – Василием Великим. Монашеские уставы создаются и в Египте. Уставы – это своего рода «монашеские конституции», сборники правил поведения монахов. Но главное – возникает система связи между монашеством и Церковью: монастыри ставятся под контроль епископата, и такое положение сохраняется в дальнейшем.
Важно, что монахи становятся активными участниками богословских споров: они приходят в столицу или другие города для борьбы с еретиками. Часто бывает так, что они принимают за еретиков вовсе не тех, на чьей стороне нет соборной Церкви, так что сами монахи оказываются на стороне еретиков – и в силу своей богословской неотесанности, и по другим причинам. И это тоже вызывает определенные трудности. Монахи часто увлекаются какими-то спорными богословскими идеями, как это было, например, с учением Оригена, и это вынуждает Церковь предпринимать экстраординарные меры, такие, как анафема уже умершим. Ориген был осужден по прошествии многих веков после своей смерти потому, что в монашеской среде его учение было необычайно популярным. Конечно, не обходилось и без эксцессов: печально известный «Разбойничий собор» 449 года как раз был ознаменован таким массовым насилием, когда пришедшие из Сирии монахи дубинами пытались склонить на сторону председательствовавшего на соборе Диоскора Александрийского несогласных с ним епископов. Всякое бывало в истории монашества того времени.
Значимую роль играла церковная организация монашеского движения, поскольку именно с этого времени архиепископы и епископы начинают контролировать монастыри. Возникают такие институты, как архимандрития, некое подобие епископов для монастырей. Архимандрит – это настоятель всех монастырей большого округа, своего рода попечитель, игумен этих монастырей. Но, как ни странно, и архимандриты часто оказывались вовлеченными в еретические движения. Так, знаменитый Евтихий, отец монофизитства, был константинопольским архимандритом.
Полития
Иоанн Кантакузин как Император (слева) и монах Иоасаф (справа)
Наиболее важно для нас то, какую роль играли монахи в общественной жизни. Для описания жития монаха неслучайно в греческом языке часто используется термин «полития» – и тут славянский язык испытывает трудности, как перевести это слово, обозначающее малознакомый для славян феномен – малознакомый в силу их достаточно архаического политического устроения. «Полития», по античной еще норме, – это общественная жизнь человека. Обычно это слово переводится в славянских памятниках как «жительство». Но это не просто «жительство», это «жительство в обществе».
Возникает любопытный парадокс: человек, ушедший от мира, оказывается интересен миру тем, как он себя ведет по отношению к этому миру. Мир идет за монахом в пустыню: вокруг монастырей возникают целые поселения. Монахов это часто вынуждает уходить в другое место. Так, например, Антоний Египетский переменил не одно, не два места своего подвижничества, потому что постоянно вокруг него возникали целые городки.
И получается так, что жизнь одного известного подвижника порождает некие явления общественной жизни, связанные с его личностью. Почему? Прежде всего, потому, что подвижник в полном соответствии с заповедью становится светильником для мира. И, хотя он, стремясь к чистоте своего подвижничества, пытается уйти от мира, мир сам находит его и возносит на ту высоту, на которой он светит уже миру. Возносит через рассказы о нем, через письменные памятники, через в том числе личные связи, постоянные обращения к подвижнику – за поддержкой, советом. Со временем это приводит к тому, что возникает совершенно необычный феномен – городское монашество.
Монашество в городе
Обычно городское монашество тесно связано с монашеством пустынным. Классический пример – монастырь акимитов в Константинополе, который был очень знаменит в V веке. Монастырь возник в горах Сирии, в глуши. Монахи этого монастыря жили по особому уставу: «акимит» по-гречески «неусыпающий» – в монастыре всегда творилась молитва, ни на секунду ни ночью ни днем она не прекращалась. Эта особенность устава – неусыпающее бдение, – соответствующая притче о девах, согласно которой мы должны всегда бодрствовать, ожидая пришествия Господа, чтобы встретить Его, – создавала вокруг монастыря особый ореол. Через какое-то время акимиты переселились в Константинополь.
Чем интересен феномен монастыря в городе? Тем, что монахи живут по тому же самому уставу, по которому жили в пустыне, они по-прежнему оторваны от мира, они не покидают стен своей обители, не ходят по улицам и по рынкам. Но отныне любой получает доступ к ним. Если в далекие пустынные монастыри могли позволить себе прийти лишь люди обеспеченные, которые могли оплатить дорогу, дальние странствия, либо люди, которые готовы были на некоторое – достаточно продолжительное – время прервать все свои дела и отправиться в паломничество, то теперь монастырь становится доступен всем, в том числе и людям немощным.
«Почаще беседуй с монахами»
И – самое важное – монастырь приближается к дворцу, к политике, к эпицентру социальной жизни. Это создает ситуацию, в которой политики уже не имеют возможности игнорировать настроения монашества; ситуацию, в которой монахи начинают играть роль яркой совести, вынуждающей императоров, царедворцев, иногда помимо воли, но всё равно прислушиваться к голосу монашества и Церкви, к тому, что предписано христианскими нормами.
Это иногда вызывает конфликты, которые часто переходят в церковно-политическую область. Иногда возникают конфликты и между патриархами и монахами, но, как правило, это приводит к оздоровлению духовной атмосферы в обществе, и те суетные мирские побуждения, которые зачастую вынуждают политиков отклоняться от норм, заповеданных Новым Заветом, выправляются духовным – не просто попечением – а своего рода народным голосом, который фокусируется через монастыри и монашество.
Ярчайший пример этого – преодоление ереси иконоборчества, когда понадобились действительно колоссальные усилия Феодора Студита, одного из самых знаменитых представителей городского монашества в Византии. Фактически это была борьба государства и монашества, в которой монашество победило. С этого времени монахи начинают играть ключевую роль, в том числе и в византийской исторической литературе, в литургической и во всех других сферах византийской жизни. И культура общения с монашеством становится обязательной для византийской элиты.
До нас дошел очень важный и любопытный памятник – «Советы и рассказы Кекавмена». Кекавмен был высокопоставленным стратигом – военачальником – ХI века; в наставлениях, скорее всего своему сыну, он пишет: «Почаще беседуй с монахами». Причем важно: монашество Византии было и ученое, и аскетическое. «И, – пишет Кекавмен, – не смущайся, если тебе вдруг придется беседовать с монахом неученым: от него ты пользу получишь не меньшую, чем от ученого».
Вот эта широта спектра монашеской культуры, в которой были и такие великие энциклопедисты, как святитель Фотий, и в то же время множество людей с очень скромным образованием, но, тем не менее, прославленных своим аскетическим опытом, создавала в Византии удивительную атмосферу монашеской культуры. Пиком, квинтэссенцией этой культуры является исихастское движение ХIV века, связанное с именем Григория Паламы. Потому что Палама как раз соединил в себе эти два начала: ученое, богословское, высочайший уровень религиозной философии и в то же время – высочайший уровень аскезы, запечатленный в самом термине «исихазм» («исихазмос» – очень древняя молитвенная практика, распространенная на Афоне). В фигуре святителя Григория Паламы (он был епископом) мы как раз и получаем образец византийского монаха, который одновременно и ученый, и аскет, и политический деятель.
Исихастская традиция сыграла колоссальную роль и в русской истории, потому что именно к ней примыкает наш величайший преподобный Сергий Радонежский. В этой связи очень важно, чтобы в современной жизни уже имеющийся, всеми видимый, фиксируемый интерес к монашеству сочетался бы не просто с тягой к чему-то необычному, но и заставлял бы людей прислушиваться к голосу монахов, к их наставлениям, и возродилась бы та культура духовных советов, которая была так характерна и для византийской, и для русской истории.