«Сирийская мистика примирила меня с мыслью о том, что я человек». 
Интервью с филологом и переводчиком Максимом Калининым

В  чем актуальность сирийских мистиков VII-VIII веков и чему у них можно поучиться в наши не слишком обнадеживающие времена? Что такое «христианский Тибет»? Почему сегодня (как, впрочем, и всегда) стоит заниматься изучением древних языков, текстов и рукописей? Обо всем этом, а также о ключевых текстах сирийской мистической традиции, об их извилистом пути к читателю, о судьбоносных людях и книгах рассказал «Горькому» в большом интервью Максим Калинин — филолог, преподаватель бакалаврской программы «Христианский Восток» (НИУ ВШЭ) и соведущий арзамасовского подкаста «Отвечают сирийские мистики». Материал подготовлен «Горьким» совместно с «Лабораторией ненужных вещей» — в рамках этого некоммерческого образовательного проекта Максим руководит семинаром о все тех же древних сирийских мыслителях. Беседовала Юлия Волохова.

Максим Калинин

— В далеком 1887 году английский профессор Вилльям Райт в статье о сирийской литературе для XXII тома Encyclopedia Britannica писал: «Мы должны сознаться <...> что сирийская литература вообще не привлекательна. Как сказал много лет назад Ренан, отличительная черта сирийцев — известная их посредственность. Они не блистали ни в военном деле, ни в науках, ни в искусствах. Они постоянно заимствовали поэтический огонь у древних — мы с умыслом делаем ударение на этом слове — древних евреев и у арабов. Но они были достаточно способными учениками греков; они усваивали и воспроизводили чужое, мало или ничего не прибавляя от себя». Кажется, это утверждение противоречит тому, что мы знаем о сирийской литературе сегодня?

— Хотел бы я знать, у каких древних евреев и арабов заимствовали свой поэтический огонь Ефрем Сирин и Нарсай! Меня восхищают псалмы: начав работать с ними на языке оригинала, я впервые понял, как псалмы могут направлять человека к мистическому опыту — однако поэзию Ефрема никак нельзя назвать подражанием псалмам. Меня удивляет то, что исследователи старой школы безо всякого стеснения включали оценочные суждения в научные и справочные тексты. Не говоря уже о конфессиональных оценках: тот же Райт употребляет слово «ересь», характеризуя учение Нарсая. Но, если оставить вопрос о научной этике за скобками, необходимо будет заявить: Райт не знал многого из того, что известно нам сейчас. 

Эдмунд Бек еще не проделал тогда работу по литературной критике текстов Ефрема Сирина, Альфонс Мингана еще не издал тогда том «Ранние христианские мистики» (1934), в котором целый ряд сочинений Дадишо Катарского, Симеона д-Тайбуте, Иосифа Хаззайи, Авраама бар Дашандада впервые стали доступными европейским читателям — и затем уже был поставлен вопрос о возможной их связи с другими мистическими традициями. 

Статья Райта легла в основу «Краткого очерка истории сирийской литературы» (1902) — одной из первых книг на эту тему на русском языке. Она была подготовлена академиком Павлом Константиновичем Коковцовым, который уже тогда категорически утверждал, что оценка Райта несостоятельна. 

Важно понимать, что ни Райт, ни сам Коковцов ничего не могли знать о сирийской мистической традиции, поскольку большая часть этих текстов оставалась неизданной в течение последующего столетия. 

Да и оценил ли бы Райт пламенные письма Иоанна Дальятского, восторженные молитвы Исаака Сирина и его же поистине прустовскую глубину самоанализа, если бы их произведения были ему доступны? В те времена многие европейские ученые не могли принять всерьез того, что находилось за пределами их культуры. 

— То есть Райт, по сути дела, смотрел на сирийскую традицию с колониальной точки зрения? 

— Именно так. Вообще сейчас все чаще спорят о том, как относиться к имперским и колониальным мотивам в великих литературных произведениях. Выражения «убогий чухонец», «печальный пасынок природы» и т. п. все больше режут слух (к счастью, школьники их коннотаций, скорее всего, не считывают), а фразы вроде «И бунт раздавленный умолк» уже не вызывают единодушного одобрения. Однако я понял, что не сталкиваюсь с подобными проблемами, когда работаю с сирийскими текстами (во всяком случае, с восточносирийскими, созданными за пределами римского государства). Сирийский язык был средством коммуникации на всем пространстве Ближнего Востока, но никогда не был языком империи. Восточносирийское христианство никогда не становилось государственной религией. Памятники сирийской литературы переписывались от Египта до Индии, но колониальному взгляду там было просто неоткуда взяться. 

«Только послезавтра принадлежит мне», — писал Ницше в предисловии к «Антихристианину», подразумевая, что его читатели еще не родились. В какой-то мере то же самое могли бы сказать о себе и сирийские мистики. Их тексты создавались в кризисную эпоху — и нам, наследникам XX века, гораздо понятнее их разомкнутость, парадоксальность, beauty of imperfectness (красота несовершенства), чем интеллектуалам позапрошлого столетия. 

— Самый известный из сирийских мистиков, Исаак Сирин, почитается представителями большинства христианских конфессий: возможно, именно поэтому сирийская мистическая традиция иногда кажется нам чем-то давно известным и хорошо изученным.

— Если говорить о Западной Европе, то несколько текстов Исаака Сирина в переводе с сирийского были впервые опубликованы лишь в 1874 году в книге немецкого исследователя Густава Биккеля. А первые подступы к исследованию сирийской мистической традиции сделали великий французский сиролог Жан-Батист Шабо и, конечно, Поль Беджан. Первый в 1892 году написал монографию об Исааке Сирине (в нее вошли также латинские переводы нескольких его трактатов), второй издал I том сочинений Исаака Сирина в 1909 году в книге Mar Isaacus Ninivita. De Perfectione religiosa вместе с «Посланием о безмолвии недель» Дадишо Катарского и некоторыми фрагментами из II тома Исаака Сирина. 

На русском тексты Сирина появились немногим раньше — в 1854 году (это были переводы с греческой версии так называемого первого собрания его сочинений). Известно, что они повлияли, например, на Достоевского (меня впечатлило наблюдение итальянского киноведа Симонетты Сальвестрони, согласно которому монолог Мармеладова в трактире содержит аллюзии на 90-й трактат Исаака Сирина по русскому переводу), однако с сирийскими текстами русские ученые того времени не работали. Так, в 1911 году вышло отредактированное издание этого перевода, подготовленное Сергеем Ивановичем Соболевским: в комментариях он сопоставлял греческий текст с сирийским, однако опирался при этом на немецкий перевод Г. Биккеля и латинский перевод Ж.-Б. Шабо. 

Во всем своем многообразии эта традиция стала известна европейскому читателю только после выхода в 1934 году упомянутой выше антологии под редакцией Альфонса Минганы. Она представляет собой факсимильное издание современного списка с рукописи Dawra 680 (XIII век), которая содержит выборку из текстов нескольких авторов VII-VIII веков (с переводом на английский). Интересно, что тогда это издание заметной реакции не вызвало. Например, тексты сирийских мистиков не попали в поле зрения К. Г. Юнга, который мог бы найти немало примечательного в описаниях видений Иосифа Хаззайи и не только. 

Интерес к сирийской мистической традиции резко возрастает в конце XX века. В 1983 году оксфордский профессор Себастьян Брок обнаружил полную рукопись II тома Исаака Сирина. В 1995 году вышло критическое издание трактатов 4–41 II тома, а ажиотаж, вызванный этой публикацией, стал стимулом для многих новых исследований. До сих пор это одно из самых продуктивных направлений в сирологии. 

Общая картина складывалась по крупицам, и сейчас ясно, что мы имеем дело с устойчивой традицией и довольно обширным кругом авторов: Авраам Натпарский, Григорий Кипрский, Бавай Великий, Бавай Нисибинский, Афнимаран, Мартирий-Сахдона, Иоанн бар Пенкайе, Исаак Сирин, Симеон д-Тайбуте, Дадишо Катарский, Хнанишо из Бет Кока, Авраам бар Дашандад, Иоанн Дальятский, Иосиф Хаззайя, Несторий Нухадрский, Мар Шамли, Брихишо Камульский, Бехишо Камульский, Иосиф Буснайя, Иоанн бар Калдун... Все они оставили после себя те или иные тексты (за исключением Буснайи, поучения которого дошли до нас только в составе его жития, написанного бар Калдуном), все они опирались на опыт предшественников и предлагали что-то новое. А жили эти авторы в горах северной Месопотамии и юго-западного Ирана — в областях, которые для того времени были настоящим «христианским Тибетом». 

— Как вы начали заниматься сирийским христианством VII-VIII веков? 

— О христианской сирийской традиции я узнал, обучаясь в самарской семинарии, в 2005—2006 годах, и уже тогда она с непреодолимой силой влекла меня к себе. Я видел в ней благородную строгость и красоту, и мне казалось, что в ней заключен какой-то непередаваемый опыт, которого я не найду в греческом богословии. Так оно и вышло, но тогда это была чистой воды интуиция. 

А в 2009 году я встретился после нескольких лет разлуки с профессором философии, который вел занятия у нас в школе. Я тогда был в сомнениях относительно того, чем заниматься дальше. Он рассказал мне о своих научных интересах, и прежде всего о герменевтике, а в качестве наглядного примера подарил книгу Сергея Лёзова «Попытка понимания». Открыв ее, я увидел работы по древнееврейскому синтаксису, и они разбередили мечту, которая зародилась уже в семинарии, — выучить древнееврейский язык и заняться исследованиями, связанными с еврейской Библией. По-видимому, дело было в стремлении приобщиться к истокам, к библейскому тексту в его подлинном виде. 

Желание учиться у Сергея Лёзова стало навязчивым. Когда в Москве состоялась наша встреча, он сказал мне, что в гебраистике незакрытых тем почти не осталось: либо все уже ясно и изучено, либо все слишком туманно, и до обнаружения новых фактов остается только строить предположения. В скором времени я получил от него письмо с двумя заданиями: прочитать главу про актантную деривацию и залог в монографии В. А. Плунгяна и выучить сирийский язык. 

— Почему именно сирийский? 

— Мысль Сергея Владимировича была проста: арамейские языки обделены вниманием, а россыпи нерешенных загадок здесь на каждом шагу. (И это притом что арамейские языки имеют большое значение и для библеистики, и для истории христианства, а тезис о том, что «арамейский — язык Христа», у всех на слуху.) Кроме того, арамейские языки засвидетельствованы с IX века до н. э. и живы по сей день: что может быть интереснее для лингвиста, чем 29 веков задокументированной истории языка? 

Далее, среди арамейских языков классический сирийский обладает самой строгой орфографией и самым большим корпусом, то есть очень удобен для изучения. Поэтому студенты Сергея Лёзова всегда изучали сирийский раньше, чем библейский арамейский — в нарушение хронологического принципа. 

— Как именно вы изучали язык? 

— В первую очередь, по учебнику Paradigms and Exercises in Syriac Grammar. Именно по нему мы и сейчас проводим занятия сирийским языком в «Лаборатории ненужных вещей» и на программе «Христианский Восток» в ВШЭ. Я прошел выучку и самостоятельно, и с преподавателем, Евгением Викторовичем Барским, а также ходил в РГГУ на занятия Сергея Лёзова по арамейским языкам. Закончив университет, стал учиться у него в аспирантуре. Человек может учить язык сам, но важно находиться в окружении людей, занимающихся тем же и способных тебя поправить. 

Изучение языка для меня — одна из тропинок к естественному созерцанию в духе мистиков. Я всегда очень остро это чувствовал. В раввинистической литературе есть принцип — любить Тору ради нее самой. Подобное можно сказать и в отношении сирийского языка — нужно любить его ради него самого, не думая о том, что он может быть чем-то полезен или что на нем написана великая литература. 

— Какой сирийский текст вы перевели первым, после того как освоили язык? 

— Прежде всего мне, конечно, хотелось читать Исаака Сирина. Тогда я работал в издательстве Троице-Сергиевой Лавры, и у нас появилась идея переиздать русский перевод Исаака Сирина с филологическими комментариями. 

Прп. Исаак Сирин. Миниатюра из «Слов постнических Исаака Сирина». 1389 г.
(РГБ. Опт. Ф. 412. № 462. Л. 2 об.— 3)

_____________
Исаак Сирин (Мар Исхак) — отец Церкви и автор четырех/пяти/шести или даже семи (согласно различным традициям) собраний поучений и трактатов об образе жизни отшельников. Родился в первой половине VII века в области Бэт-Катрайе (это территория современных Катара и отчасти Саудовской Аравии), был поставлен в епископы Ниневии католикосом Гиваргисом в монастыре Бет Авэ (между 676-м и 680 годом), вскоре отказался от епископства и удалился в горы на юго-западе современного Ирана, вел строгий аскетический образ жизни до глубокой старости. По преданию, строгое подвижнического и внимательное изучение Писания привели к тому, что он лишился зрения. 

Центральная тема текстов Исаака Сирина — безмерная и неизреченная Любовь Бога. «Среди Его действий нет ни одного, которое не было бы исполнено милости, любви и сострадания: это составляет начало и конец Его отношения к нам» (II 39. 22). 

Что читать?

Исаак Сирин. Слова подвижнические. 4-е изд., испр. и доп. Сергиев Посад: СТСЛ, 2019
Исаак Сирин. О божественных тайнах и о духовной жизни
_____________

И вот, представьте себе, открываю я Исаака Сирина и совершенно ничего не понимаю. Текст кажется мотком спутанных ниток, слова не складываются ни во что осмысленное. Надо сказать, такое не очень здорово влияет на самооценку. Я освоил основы сирийской грамматики примерно за месяц, но сделать с этим знанием ничего не мог. Примерно год я жил с осознанием того, что «знаю» язык, но переводить не могу. 

Потом в какой-то момент коллега из Московской духовной академии предложил мне перевести «Послание Серапиона Тмуитского ученикам прп. Антония Великого» середины IV века. Этот текст сохранился в сирийском и армянском переводах. Я взял на себя сирийскую версию, а он — армянскую. 

Я стал работать над переводом и вдруг понял, что все начинает складываться. Меня это настолько окрылило, что я не чувствовал тяжести, когда сын будил меня ранним утром. Сын брался за игрушки, а я — за сирийский словарь, фразы прояснялись одна за другой, и я чувствовал, что открываю мир так же, как это делает мой малолетний ребенок. 

Еще я вспоминал в связи с этим богословскую модель Феодора Мопсуестийского. Он утверждал, что Бог изначально сделал мир таким, каков он есть, со всей его изменчивостью, со всеми неприятностями, и что только в сравнении человек может понять, в чем состоит его счастье. Идея Феодора Мопсуестийского мало что дает для теодицеи (точнее, она нивелирует теодицею, ибо Бог тут уже не «умывает руки»), но она не предполагает модели первородного греха, катастрофы, она очень проста, а простое интуитивно воспринимается как истинное. 

Рукопись Bodl. Syr. e. 7 (X-XI века). Место в «Главах о ведении» Исаака Сирина (IV 95), где разбирается комментарий Феодора Мопсуестийского на книгу Бытия. Феодор здесь назван, как было принято в восточносирийской традиции, «Блаженным Толкователем».

__________________
Феодор Мопсуестийский (ок. 350–428) — раннехристианский богослов, почитается как святой в Церкви Востока. Родился в Антиохии около 350 года. Вместе с Иоанном Златоустом был учеником Диодора Тарсского, стал монахом и в 383 году был рукоположен в пресвитера, а в 392 году — в епископа Мопсуестии. Умер в 428 году, после 36-летнего пребывания на епископской кафедре. 

В эпоху христологических споров (после Третьего Вселенского собора 431 года) его тексты стали подвергаться нападкам со стороны последователей Кирилла Александрийского, и он был посмертно осужден в 553 году в Константинополе на V Вселенском соборе. Таким образом, в Православной и Католической традиции он признается еретиком. В Церкви Востока Феодор почитается одним из трех греческих святителей наряду с Несторием и Диодором Таррским. Считается, что он составил одну из трех литургий восточно-сирийского обряда. В середине V века сочинения Феодора активно переводили на классический сирийский язык. 

Что читать? 

Фрагменты толкования Феодора Мопсуестийского на книгу Бытия (1, 2, 3)
__________________

В случае сирийского получилось так, что обретенная радость понимания была пропорциональна моему прежнему разочарованию в себе. Как сказал бы Исаак Сирин, широта радости уже не отличалась от долготы горечи (хотя он писал подобное о гораздо более сильных переживаниях). Особенно ясно я испытал это, когда начал работать с сирийскими рукописями. 

— Когда это произошло? 

— В 2011 году Сабино Кьяла издал III том Исаака Сирина, а в 2013 в МГУ была организована конференция «Преподобный Исаак Сирин и его духовное наследие», по итогам которой был выпущен сборник. Специально к конференции мы с Евгением Барским занялись редким термином в III томе Исаака Сирина — ʔāḏāmāʔīṯ  (буквально «по образцу Адама»). С благодарностью вспоминаю Николая Николаевича Селезнева, великого сиролога (делю изучение христианского Востока в России на «до» и «после» него), который предложил нам заняться именно этим корпусом текстов. Так вот, Исаак использует термин ʔāḏāmāʔīṯ в связи с христианским подвижником Иаковом Странником, который «по образцу Адама» вошел в пещеру. Воссоздавая ход мысли Исаака Сирина, мы вышли на сирийскую версию жития Иакова Палестинского, в котором излагается история подвижника, достигшего святости, а затем павшего в пучину грехов. Евгению Викторовичу удалось раздобыть рукописи, и мы стали разбирать по ним текст — планируем со временем издать эту версию жития. Тогда же, в 2013 году, я вернулся к переводам текстов Исаака Сирина. Помню тот момент (переполненная электричка Москва — Сергиев Посад, начало 2014 года), когда я начал понимать Исаака Сирина с листа. В том же году я познакомился с Александром Михайловичем Преображенским, химиком из Казани и одновременно — великолепным знатоком восточнохристианской аскетики. Александр предложил мне перевести корпус сочинений Иосифа Хаззайи. Когда Иосиф Хаззайя наложился на Исаака Сирина, мир сирийской мистики обрел для меня объем. Так я вошел в эту дверь, не до конца понимая, что меня за ней ожидает.

Гора Джуди, соответствующая горе Карду в сирийских источниках. Согласно Пешитте, сирийскому переводу Библии, именно здесь остановился Ноев ковчег. Это предание зафиксировано и в Коране. На горе Джуди/Карду находился монастырь Мар Басима, настоятелем которого был Иосиф Хаззайа.

_________________
Иосиф Хаззайя — мистик, монах и аскет. Родился в семье зороастрийского жреца в «граде Нимрода» (по реконструкции Александра Преображенского — в современном Эрбиле), согласно Ишоднаху Басрскому, в семь лет был пленен арабами, потом его купил мусульманин из Синджара, а еще через три года — христианин из области Карду. Под впечатлением от жизни монахов в соседнем монастыре Иоанна Камульского крестился, после освобождения из рабства принял монашеский постриг в обители Мар-Слива (на севере современного Ирака), стал отшельником, а также настоятелем двух монастырей, Мар Басима и Маргана. Похоронен в монастыре Мар Аткен. На Соборе Церкви Востока в 786/787 годов вместе с Иоанном Дальятским и Иоанном Апамейским был обвинен в ереси мессалианства и осужден за учение о созерцании Божественного света, предсуществовании душ и пр. Реабилитирован при католикосе Ишо бар Нуне (823–828 годы). Оставил значительное литературное наследие, однако бо́льшая часть его текстов утрачена. 

Что читать? 

Калинин М. Г., Преображенский А. М. Гностические сотницы Иосифа Хаззайи: новое рукописное свидетельство и ранее не идентифицированные главы
_____________________ 

— Почему эти тексты, кажущиеся предельно отвлеченными, оказались так притягательны для вас? 

— Сирийская мистика примирила меня с мыслью о том, что я человек. Так я когда-то (перефразируя Колина Уилсона) объяснил себе, почему тексты, написанные восточносирийскими монахами VII-VIII веков, не выходят у меня из головы. Эти тексты настойчиво говорили о сокровище красоты, вложенном в каждого человека, и о предвечной божественной любви к нему — и, хотя повседневность опровергала оба этих тезиса, каждая новая фраза, прочитанная по рукописи, очень долго не остывала во мне. 

В апокрифической «Третьей книге Еноха» рассказывается о том, как во время вознесения Еноха ангелы почувствовали запах человека за 36,5 млрд парасангов (более 200 млрд км (!) — поражает, как у ближневосточных авторов первого тысячелетия умещались в голове такие расстояния, в то время как Копернику не верили, что звезды находятся далеко от Земли) и обратились к Богу с жалобой: «Что это за запах рожденного женщиной? Почему белая капля восходит ввысь и служит среди тех, кто высекает пламя?» (пер. И. Р. Тантлевского). Но Бог не просто принял человека — он сделал его князем над всеми ангелами, а Енох даже получил титул «малый Господь» («малый YHWH»), став как бы «заместителем» Бога! 

Этот выразительный эпизод показывает то напряжение, которое существовало для еврейской мистической традиции между повседневным состоянием человека, слабым, жалким и неустойчивым, и теми его возможностями, которые приоткрываются в мистическом опыте. 

Говоря о сокровище, вложенном в человека, сирийские мистики испытывали такое же напряжение. «О человек! насколько ты презрен и ничтожен, и насколько велико сокровище, спрятанное внутри тебя, — [сокровище,] ради которого ты почтен и ви́дения которого ангелы вожделеют во всякое время», — говорит Иосиф Хаззайя. Тем не менее они настаивали на том, что людей, лишенных этого сокровища, не существует. Они называли его красотой (šufrā) нашей природы и говорили о том, что эта красота — зеркало, в котором человек начинает видеть божественный свет. 

Для меня тексты мистиков — это средоточие опыта тех, кто сумел найти такое зеркало красоты не только в себе, но и в ужасе человеческой жизни, который их окружал. Их вера помогает мне не отчаиваться, а красота их опыта вдохновляет на то, чтобы двигаться дальше. 

— Эту красоту сирийские мистики стремились раскрыть в земной жизни? 

— Да, дожидаться посмертья не нужно: душа, по их убеждению, не сможет тогда полноценно действовать. Для обретения этого сокровища не следует ждать наступления эсхатологической реальности: с точки зрения Феодора Мопсуестийского и восточносирийской традиции, реальность будущего века, эсхатологической встречи с Богом, нужно отпечатывать в повседневности. 

Скажу больше: мистики верили в буквальную осуществимость Нагорной проповеди. Если Христос усилил заповедь «не убий», сказав, что ненавидящий уже убийца, значит, эта заповедь не знает исключений. У Исаака Сирина есть рассуждение о том, что монаху не нужно вмешиваться в людские дела, но если вышло так, что он имеет возможность высказаться против кровопролития, то должен сделать это даже с риском для жизни. Можно привести много рациональных контраргументов, которые и сегодня часто звучат: это удел святых, а в жизни так не работает; ради интересов общества нужно выбирать меньшее зло; чтобы тебя зауважали, нужно ударить первым. Но Исаак Сирин говорит: рациональный расчет не даст тебе сделать и шагу в духовном пути, ты будешь всего бояться. А вера — это хождение по воде. Человек становится верующим не в том, что он признает те или иные положения, а в том, что решается быть таким же наивным, как Христос: да, можно схватить руку, занесенную для удара, да, можно не различать своих и чужих, да, можно говорить о любви с риском быть осмеянным или наказанным. 

В этом и есть смысл отпечатывания эсхатологии. В будущем веке нет иерархии, нет своих и чужих. Парадоксальность нашего нынешнего состояния в том, чтобы мы не можем быть идеальными, но наше убожество — аэродром для нашей воли. Проявляя волю вопреки страху, человек находит опору, появление которой он не смог бы рационально предсказать. 

Сирийским мистикам было на что опереться в предшествующей традиции. Один из важнейших памятников ранней сирийской литературы — «Книга степеней» (т. е. ступеней). Ее автор и дата создания нам не известны, но есть основания полагать, что она написана в IV веке в Персии, возле границы с Римской империей. Персия и Рим постоянно воевали, у каждой стороны были для это свои резоны. И вот автор «Книги степеней» говорит своим христианским читателям: не обманывайтесь, даже если в Ветхом Завете говорится, что Бог устраивал войны, то в Новом Завете такого нет. Церковь верит в то, что Христос примирил небо с землей и людей друг с другом. Если это так, то войны случаются только от злой воли людей и больше ни из-за чего. Мне это рассуждение напоминает аргумент еврейского ученого Моше бен Нахмана, выдвинутый в диспуте с христианами: сказано, что при Мессии «не поднимет народ на народ меча» (Ис. 2:4), а если это не соответствует действительности, то значит Иисус не Мессия. Думая об этом, я мысленно обращаюсь к христианам, поддерживающим войны, — вы ставите себя перед выбором: либо Иисус не Христос, либо вы не христиане. И автор «Книги степеней» говорит в сущности о том же.

В «Книги степеней», как и в текстах Исаака Сирина, есть примеры доброжелательного отношения к иноверцам. У Иосифа Хаззайи есть невероятные описания взгляда в лицо каждому человеку. Все эти люди росли не в парниковых условиях: тот же Иосиф Хаззайа побывал и в плену, и в рабстве. 

И максимализм, и смелость сирийских мистиков — это их предельная вера в человека. И у них, в их опыте, были основания для такой веры. Их свидетельства об этом опыте в свое время сообщили мне вдохновение, которое не выгорало, хотя выгорало многое другое. 

— По словам востоковеда Алексея Владимировича Муравьева, «Главное, что мы хотели бы знать о сирийской литературе, — это ответ на вопрос, где найти рукописи утерянных произведений. <...> Мы знаем о содержании многих утерянных рукописей, но не имеем к ним доступа. Чем больше рукописей мы найдем, тем лучше будем представлять себе сам феномен сирийской литературы». Вы, кажется, не только знаете ответ на этот вопрос, но даже успели найти некоторые рукописи? 

— Один из главных текстов Иосифа Хаззайи — «Главы о ведении». Полный текст этого произведения считался утраченным. На протяжении нескольких лет мы с Александром Преображенским искали его следы в имеющихся рукописях, не оставляя надежды обнаружить «Главы» целиком. Однажды Александр прислал мне индийскую рукопись XVIII века из селения Пампакуда (штат Керала), принадлежащую к коллекции семьи Конат (Pampakuda, Konat syr. 303.). Она была оцифрована и выложена в сеть Hill Museum & Manuscript Library. Помню первое впечатление от судорожного пролистывания этой рукописи в течение нескольких ночных часов. Все, что мне попадалось, казалось таким похожим на привычные мысли мар Иосифа, что затеплилась надежда: вдруг это та самая книга «Глав о ведении»? Но вскоре стало ясно, что это книга другого сирийского мистика — Иоанна Дальятского. Я совершил ту же ошибку, которую на протяжении веков совершали читатели и переписчики, которые путали схожие по тематике тексты Иоанна Дальятского, Иосифа Хаззайи и Исаака Сирина.

Гора, на которой мог жить восточносирийский мистик VIII века Иоанн Дальятский (согласно реконструкции Александра Преображенского). Из жития Иоанна: «Мар Соломон, епископ Хдаттский, сказал: „Я пришел на гору Мар Иоанна Дальятского и поселился вблизи нее. Проведя около нее два месяца, я не смог вынести крепости тамошнего мороза и снега“».

______________________
Иоанн Дальятский — монах и аскет, святой Церкви Востока, родился около 690 года в селе Ардамут на севере современного Ирака, был учеником ученика Раббана Афнимарана и насельником монастыря Мар-Йозадак. Через семь лет после пострига оставил обитель и удалился на север в горы Дальята. В преклонном возрасте возвратился в область Карду и основал монастырь, где оставался настоятелем до своего упокоения. Посмертно был обвинен в мессалианстве и осужден на Соборе Церкви Востока 786/787 годов, реабилитирован при католикосе-патриархе Ишо бар Нуне (823–828 годы). Его сочинения мистико-аскетического содержания дошли в рукописях западносирийской (яковитской) традиции, где подверглись редактуре, а также в арабских и эфиопских переводах. 

Что читать? 

Р. Белэ. Безвидный свет. Введение в изучение восточносирийской христианской мистической традиции. М.: Познание, 2021
__________________

Разочарованный, я все же листал рукопись дальше, пока мой взгляд не упал на фразу: «Старца избранные главы, которые были найдены в старинном списке и не переписывались». Что это за старинный список, в котором переписчик нашел книгу? 

О. Робер Белэ показал, что от «Книги глав о ведении» Иосифа Хаззайи осталось пять сотниц, они сохранились в западносирийской традиции под именем Иоанна Дальятского и активно переписывались. Поэтому, увидев в корпусе текстов под именем Иоанна такую приписку, мы предположили, что в «древнем списке», доступном автору рукописи, могли быть и другие отрывки из «Книги глав о ведении» Иосифа Хаззайи. Я стал внимательно изучать отрывок, к которому относилась приписка, и понял, что этот текст — 30 глав мистического содержания — имеет явные параллели с сохранившимися сочинениями мар Иосифа. Стало ясно, что это тот же отрывок, который сохранился в более раннем манускрипте — Гарвардской рукописи XV века (Harvard. syr. 42). Чем больше мы читали, тем больше находили подтверждений тому, что это тексты Иосифа Хаззайи. Так мы сделали свои первые открытия на этом поприще, идентифицировав фрагмент из «Глав о ведении» Иосифа Хаззайи. В итоге мы подготовили статью и опубликовали этот текст в «Богословских трудах». 

Потом Александр прислал мне копию рукописи из Парижской национальной библиотеки. В описании значилось, что это некие «полезные главы», которые я пролистал без особого интереса. В феврале 2017 года я решил вчитаться в эти главы и в какой-то момент почувствовал, что узнаю стиль Иосифа Хаззайи (вспомнилось евангельское: «Не горело ли в нас сердце наше», Лк. 24:32). А потом я встретил среди них тексты, которые Афрем из Киркефиона, древний толкователь загадочных изречений мар Иосифа, цитирует в своем комментарии. Так стало ясно, что рукопись BNF syr. 434 содержит подборку глав Иосифа Хаззайи — еще один, весьма пространный фрагмент из той же книги «Глав о ведении». Он был издан в 2018 году на сирийском и (по настоянию издателя) с латинским предисловием. В этом году должен выйти их русский перевод с подробными комментариями и новыми рукописными свидетельствами (с тех пор нашлись новые). 

— То есть поиск осуществляется в общем интуитивно? 

— Часто исследователи сирийской традиции оказываются в положении человека, который нашел клад, а уносит только то, что в силах унести. Важно понимать, что огромное количество уже найденных текстов остается неопубликованным. В первую очередь это II том Исаака Сирина. Себастьян Брок издал из него трактаты с 4 по 41, а первые три не изданы до сих пор, хотя третий трактат — это «Главы о ведении»: сочинение, почти равное по объему изданным трактатам и ключевое для понимания учения Исаака Сирина. Многие исследователи обладают копией рукописи, которая хранится в оксфордской Бодлианской библиотеке и датируется X-XI веками (Bodl. Syr. e. 7). Такая ситуация кажется странной: есть группа «посвященных», имеющих доступ к рукописи, текст по этой рукописи широко цитируется, круг «посвященных» расширяется — но официального издания, к которому можно было бы отсылать, нет! Это чем-то напоминает античные мистерии: посвященные жители города знают тайну, но говорить о ней не могут. В нашем случае рассказывать не запрещено, но показать нечего! Издания оригинального текста «Глав о ведении» нет, а переводов уже немало: французский, итальянский, новогреческий — полные; английский и русский — выборочные. После того как я отправлю в печать III том Исаака Сирина, я рассчитываю восполнить пробелы в современных русских переводах «Глав о ведении». И если критического издания сирийского текста не появится, мы сделаем его сами — нужные рукописи у нас уже есть. Сейчас на семинарах «Лаборатории ненужных вещей» мы читаем и разбираем тексты «Глав». 

Примерно так же обстоит дело и с ключевой работой Иосифа Хаззайи — «Книгой вопросов и ответов», полная версия которой сохранилась в единственной рукописи. Она до сих пор остается не изданной и не переведенной ни на один европейский язык. Про ситуацию с его «Главами о ведении» я уже сказал: они известны во фрагментах. Пять сотниц, идентифицированных Р. Белэ, были изданы о. Паоло Рафаэле Пульезе в рамках его докторской диссертации, скоро должна появиться и книга в серии Patrologia Orientalis. Те фрагменты, что нашли мы с Александром Преображенским, скоро должны, как я сказал, выйти на русском с нашим комментарием. 

«Беседы» Иоанна Дальятского опубликованы только с 1-й по 15-ю, примерно столько же остаются неизданными. Недавно открытый Григорием Михайловичем Кесселем V том Исаака Сирина (он практически полностью посвящен богословским вопросам, в первую очередь проблеме отношения Бога ко злу), не издан вовсе, а его I том, подготовленный к публикации Полем Беджаном, не является критическим изданием в современном смысле слова. 

Рукопись Baghdad, Archbishopric library of the Assyrian Church of the East 210 (первая половина IX века), содержащая первые 34 «главы о ведении Афнимарана». На изображении представлен заголовок («Еще, переписываем отдельные главы, составленные раббаном мар Афнимараном для научения и возрастания монахов, которые просили его [об этом]») и текст-энигма: «Три умопостигаемых в одном невидимом одно соделывают».

________________
Раббан Афнимаран — восточносирийский мистик VII века, родился в городе Карха д Бет Слох (ныне Киркук в современном Ираке), был насельником знаменитого монастыря Бет ʽАвэ на севере Ирака, в котором около 676 года в епископы Ниневии был рукоположен Исаак Сирин. После ухода из Бет ʽАвэ подвизался в монастыре Зарнока и обители Мар Иоанна Хлахлаха. Был обвинен монахами в мессалианстве и изгнан из обители, стал отшельником в горах на севере Ирака близ города Заху, где основал Шафрановый монастырь. Автор множества агиографических и гимнографических сочинений. Из его текстов до нас дошли только «Главы о ведении». 

Что читать? 

«Главы о ведении» Раббана Афнимарана. Сирийская и арабская рукописные традиции. Часть I / критическое издание сирийского текста, перевод с сирийского и комментарии М. Г. Калинина и А. М. Преображенского; подготовка и перевод арабского текста М. Г. Калинина под ред. А. Н. Дунцова
________________________ 

Совсем не изданы тексты Афнимарана. Об этом авторе до недавнего времени ничего не писали, хотя его «Главы о ведении» известны по четырем рукописям. В ходе работы мы выяснили, что в западносирийском корпусе Иоанна Дальятского тоже есть «Главы» Афнимарана, как минимум в десяти рукописях. Так мы нашли сокровище, которое валялось под ногами. Публикация первых 13 глав в журнале «Библия и христианская древность» — тоже плод работы семинара «Сирийские мистики VII-VIII веков». 

С Афнимараном связана и другая смешная и показательная история. Есть египетское издание корпуса Иоанна Дальятского (арабское, вышло в Вади ан-Натрун). Коллеги жалуются на его недоступность, у нас оно появилось благодаря о. Вади Аваду Абуллифу из Каира. В этом издании нашлась арабская версия «Глав» Афнимарана, о существовании которой никто не знал, и двух алфавитных сотниц Иосифа Хаззайи, о которых в 2016 году Адриан Пиртя в своей диссертации написал, что арабская их версия, судя по всему, существовала, но была утрачена. А коптские монахи эту книгу издали 30 лет назад — конечно, не для научного исследования и распространения по европейским библиотекам, а для благочестивого чтения, для узкого круга арабоязычных читателей. В эту книгу попало целых три текста, о которых европейская наука не знала. Так мы случайно нашли их в уже изданной книге. 

— То есть в арабском издании творений Иоанна Дальятского оказались тексты трех авторов? 

— Дело в том, что корпус текстов Иоанна Дальятского вместе с главами Афнимарана и рядом текстов Иосифа Хаззайи переписывался за пределами Церкви Востока, в западносирийской традиции, как одно целое — часто под собирательным именем «Духовного Старца», а иногда — под именем Иоанна бар Пенкайе, еще одного выдающегося восточносирийского автора (есть и другие варианты авторства в разных рукописях). Это очередной пример того, какими запутанными путями тексты сирийских мистиков искали своего читателя на протяжении веков. 

Очень много сокровищ еще разбросано тут и там, но если задаться целью, то обязательно что-нибудь найдешь. Тот же Hill Museum оцифровал сотни рукописей, и еще много открытий предстоит сделать. Впереди много работы, мы видим свою задачу в том, чтобы эти тексты издавать, делать доступными и популярными. У этой традиции огромный потенциал, поэтому я стараюсь кричать о ней на каждом перекрестке. 

 
Развалины монастыря Камул — здесь жил Йоханнан бар Пенкайе и принял крещение Иосиф Хаззайа

_________________
Иоанн бар Пенкайе — восточносирийский монах и писатель VII века, инок монастыря Иоанна Камульского, позднее — анахорет при обители Мар Басима, которая располагалась на южном отроге горы аль-Джуди (сир. Карду). Автор ряда трактатов о монашестве и аскетизме, а также всемирной хроники на сирийском языке, представляющей собой описание истории человечества в пятнадцати книгах (мемр), с момента сотворения мира и до дней жизни автора (687 год). Кроме того, сохранился фрагмент мистической «Книги купца», дошедший под именем Иоанна бар Пенкайе, который еще ждет детального исследования. Существуют две редакции жития Иоанна бар Пенкайе, однако достоверных сведений о его почитании как святого в Церкви Востока нет. 

Что читать? 

Ю. В. Фурман. «Временной мир» в сирийской литературе и «Истории» Йоханнана юар Пенкайе 
Ю. В. Фурман. Сочинение Йōханнāна бар Пенкāйē «Суть вещей, или История временного мира» в сирийской средневековой интеллектуальной культуре

____________

— Над чем вы сейчас работаете? 

— Совсем недавно я завершил перевод III тома Исаака Сирина и теперь занимаюсь комментарием к нему. В рамках семинара «Лаборатории ненужных вещей» мы разбирали тексты из этого собрания целый год, наши обсуждения станут одной из опор для комментария. III том содержит очень красивые молитвы, а также изложение учения о всеобщем спасении, проработанное еще лучше, чем во II томе. Работая с этими трактатами, мы видим, что самый изученный из сирийских мистиков до сих пор остается недопонятым, а его тексты складываются в очень красивую и гармоничную систему. 

Перед нами открываются большие перспективы для сравнения техник медитации в разных традициях. У многих современных христиан сама постановка вопроса о медитации вызывает недоумение, а у Исаака Сирина намечается христианский аналог этого делания, связанного в массовом сознании с нехристианскими традициями. 

Для сирийских мистиков высшее духовное проявление человека и центр его самосознания — это «ум», но речь идет не об интеллекте. Они употребляют два термина для ума: hawnā и madʕā. Первый локализуется в голове, второй — в сердце. Первый отвечает за весь опыт, накопленный человеком, второй — за ви́дение нового, в том числе за мистическое ви́дение. Это отдельный большой предмет для разговора, сейчас же я хочу обратить внимание вот на что: Исаак Сирин много пишет как раз об интеллекте, reʕyānā, его интересуют не только духовные состояния человека, но и то, какую роль в мистическом пути играет разум. Он детально описывает много уровней сосредоточения разума. Далее, говоря об этом сосредоточении, он использует термин hergā (буквально «размышление, познавательное усилие»), но из текстов ясно, что hergā не сводится ни к созерцанию, ни к молитве. Это из русских переводов Исаака Сирина до сих пор не было очевидно. 

Я часто вспоминаю работу Юнга «Йога и Запад», где говорится о том, что люди европейской культуры не смогут понять и принять йогу во всей полноте, в единстве стоящих за ней философии, мистики и практики. Статья завершается такими словами: «Со временем Запад изобретет собственную йогу, она будет опираться на фундамент, заложенный христианством». Если дело дойдет до этого, то тексты сирийских мистиков — готовые кирпичи, чтобы строить на том самом фундаменте. 

Прямо сейчас мы с Полиной Андреевной Ивановой работаем над описанием hergā по текстам Исаака Сирина. Мы ищем такой язык описания «делания разума» (dubbārā d-reʕyānā), который был бы понятен за пределами круга людей, изучающих богословие сирийских мистиков. А богословским описанием hergā занимается участник нашего семинара Виктор Неовитос, автор из Минска. 

— После публикации II тома Исаака Сирина было много споров вокруг авторства напечатанных в нем текстов. Этот вопрос остается одним из самых острых и дискуссионных и по сей день. С чем это связано? Неужели недостаточно имеющихся филологических и лингвистических данных, чтобы окончательно решить проблему авторства?

— Споров вокруг авторства действительно много, но при этом никто не взял на себя труд детально описать язык Исаака Сирина в сравнении с другими корпусами. А без этого как решить проблему авторства? Николай Селезнев точно подметил: «Кагэбэшники легко вычислили, кто такой Абрам Терц. А мы что же, ничего ясного не можем сказать о текстах Исаака Сирина?» 

Лично я чем больше читаю Сирина, тем больше убеждаюсь в том, что стиль его очень узнаваем. У него самый сложный синтаксис среди всех сирийских мистиков, и переводить его труднее, чем кого бы то ни было. Он пишет очень длинными конструкциями, часто пользуется инверсиями, любит громоздкие придаточные предложения, активно использует наречия и абстрактные конструкции («тот факт, что..., свидетельствует о том, что...»), употребляет наречия в роли сказуемых и др. Эти особенности мной пока не описаны. Зато на нашем семинаре за два года мы выделили много мистических и антропологических идей, которые объединяют три изданных тома Сирина и выделяют их на фоне текстов других сирийцев. Читать его — все равно что читать Талмуд: без понимания идей, прячущихся за намеками, без понимания довольно строгой схемы, стоящей за каждым рассуждением, но не проговариваемой, смысл может просто ускользнуть от нас. 

— В свете этого выработали ли вы какие-то особые принципы перевода? 

— Строго говоря, у нас пока нет традиции перевода с сирийского на русский. Если с греческого нельзя переводить как попало безнаказанно, потому что есть сообщество, которое укажет тебе на неаккуратность, то для сирийского такой критической массы специалистов пока не накопилось, хотя их число растет. В рамках нашего проекта по изданию текстов сирийских мистиков мы избегаем упрощения оригинала, стремимся передать грамматические нюансы текста — хотя бы потому, что не все они подробно описаны в грамматиках, ведь детального научного описания классического сирийского языка, сравнимого по степени проработанности с тем, что сделано для греческого или латинского языков, по-прежнему нет. Мы хотим задать стандарты перевода и в готовящемся издании III тома планируем точно передать и описать терминологию, сохранить «голос» автора, проследить за его мыслью и сделать хороший комментарий. Образцом того, какими должны быть переводы, для меня остаются работы Алексея Георгиевича Дунаева. Он не занимается сирийской традицией, однако для понимания сирийской мистики совершенно необходимо знать макариевский корпус, и на русском есть великолепная книга Алексея Георгиевича на эту тему. 

Вообще у нас в планах опубликовать русские переводы всех ключевых текстов традиции сирийских мистиков. Уже готов (но нуждается в редактуре и комментарии) полный перевод текстов Иоанна Дальятского, выполненный священником Александром Полховским (Минск). Над переводом «Послания о трех степенях монашеской жизни» Иосифа Хаззайи работает Зоя Владимировна Смирнова (Казань). Я надеюсь, что кому-нибудь из студентов программы «Христианский Восток» в ВШЭ будет интересно работать с текстами этой традиции. Закончился их первый учебный год, они очень здорово освоили курс классического сирийского. На втором году обучения планируем перейти уже к чтению оригинальных текстов. 

— Изучение древних языков и текстов, исследование сирийских мистиков, с которыми нас разделяют почти тринадцать веков, — все это кажется экзотикой, чем-то предельно отвлеченным... Что заставляет вас заниматься такими «ненужными вещами»? 

— Это не экзотика, это способность иначе смотреть на мир. Помните фразу из «Синей птицы» Метерлинка: «Бедная обстановка хижины оживает и преображается: простой деревянный стол держит себя так величественно, с таким достоинством, точно он мраморный». Сирийские мистики говорят очень подробно об опыте естественного созерцания, в котором каждое творение открывается с новой стороны. И это не просто источник вдохновения и сил. У такого взгляда есть нравственный смысл. Человек, остро проживающий связанность всех существ слабого мира, не поднимет руки́ на эту связь, не решится ее нарушить. Всматриваясь в мир, сирийские мистики искали не тайный смысл вещей, сокрытый от непосвященных, а божественную любовь, сопутствующую каждому творению. Найдя ее, Исаак Сирин мог записать знаменитые слова о сердце милующем, не разделяющем своих и чужих, важных и неважных. Эти слова были сказаны в эпоху, когда любви у людей осталось очень мало, и к нам эти слова тоже обращены. 

__________________
«Что такое чистота? Кратко сказать: сердце, милующее всякую тварную природу. <...> И что такое сердце милующее? — Возгорение сердца у человека о всем творении: о человеках, о птицах, о животных, о демонах и обо всем, что ни есть. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от силы милости (raḥmę), которая утесняет сердце и бывает от многой жалости. И умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и очистились; а также и о естестве пресмыкающихся молится с великой жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его по уподоблению в сем Богу». 
Исаак Сирин. Первое собрание, трактат 74 (в русском переводе — 48)
_______________________

Поэтому опыт мистиков для меня совсем не отвлеченный. И для меня особенно важно то, что сформировалось сообщество людей, работающих с этими текстами. Мы стараемся как можно чаще собираться так, чтобы можно было посмотреть друг другу в глаза. В последние четыре месяца мы говорили о социальном измерении идей мистиков, находили все больше точек пересечения между их опытом всматривания в мир и опытом открытого взгляда, который может дать искусство. Когда вертикальные связи хромают, когда в обществе нет религии в качестве независимой силы (а последние события в России показывают нам именно это), особенно важно выстраивать живые горизонтальные связи, создавать сообщества, которые будут приносить плоды за счет коллективных усилий. И вдвойне ценно, если такие связи устанавливаются вокруг текстов, которые дают ответы на предельные вопросы. Мы сблизились, стали коллегами и соратниками и, если будем живы, сделаем много и в научном поле, и для налаживания горизонтальных связей, и для осмысления происходящего вокруг нас. Нам важно сделать совместный шаг, который повлечет за собой дальнейшее движение вперед.

 Горький – Медиа