Константинопольский Патриархат и его отношения с Русской и Болгарской Православными Церквами в 1917 – 1950-е гг.
5. Русские храмы в
Турции
Деятельность Русской Православной Церкви в Османской
империи и Турции имеет почти трехвековую историю. Только в
Константинополе (Стамбуле) и окрестностях к началу XX века существовало
семь русских храмов, в том числе три - при подворьях русских обителей
Святой Горы Афон. В пригородном районе столицы Буюк-Дер в начале XVIII
века было открыто первое российское дипломатическое представительство в
Османской империи. В 1720-е гг. при посольстве была освящена церковь
преподобных Антония и Феодосия Печерских, которая затем переносилась из
одного наемного здания в другое. В 1742 г. – во время русско-турецкой
войны был казнен посольский иеромонах Константин (Неаполитанский),
причисленный позднее Константинопольской Патриархией к лику святых.[280]
В
1818 г. на втором этаже деревянного флигеля посольской канцелярии при
посланнике графе Строгонове была устроен небольшой храм свв. равноапп.
царя Константина и царицы Елены. В 1867 г. при после графе Н.П.
Игнатьеве этот дом, ставший к тому времени загородной резиденции
посольства, перестроили и весной того же года храм освятили вновь.
Вскоре после освящения за алтарем церкви появилось небольшое русское
кладбище.[281]
Следующая церковь – свт. Николая Чудотворца была
устроена при посланнике В.П. Титове и освящена 1 апреля 1845 г. на
верхнем (третьем) этаже нового здания российского посольства в Пере,
построенном в 1838-1844 гг. по проекту архитектора Г. Фоссати.[282] В
1858 – 1860 гг. настоятелем посольской церкви являлся архимандрит Петр
(Троицкий), будущий епископ Аккерманский, викарий Кишиневской епархии. С
1860 г. настоятелем храма служил архимандрит Антонин (Капустин),
ставший впоследствии известным благодаря трудам в Русской Духовной
Миссии в Палестине. Еще в 1859 г., в связи с возникшим болгарским
национальным движением, митрополит Московский Филарет, ценивший ум и
знания о. Антонина, рекомендовал Святейшему Синоду перевести его из Афин
в Константинополь на настоятельской место, что и было сделано в
короткие сроки.[283]
Следует отметить, что настоятельство в
Афинах было важным этапом насыщенной биографии о. Антонина. Именно там
он начал свою длительную и богатую по результатам ученую и миссионерскую
деятельность на христианском Востоке. В Афинах о. Антонин, по
представлению МИДа, получил сан архимандрита; само производство совершил
5 апреля 1853 г. председатель Священного Синода Элладской Церкви –
митрополит Аттики Неофит. Уезжая из Афин в Константинополь архим.
Антонин удостаивается «за христианские добродетели, ученость и
филеллинские чувства» награждения Командорским Крестом греческого Ордена
Спасителя. Собранные им материалы вошли в обширную статью «Христианские
древности Греции»[284] и монографию «О древних христианских надписях в
Афинах». Афины стали для о. Антонина «бесплатной, долговременной и самой
приятной школой изучения христианских древностей».[285]
В апреле
1860 г. архим. Антонин получил сообщение о переводе в Константинополь, и
в сентябре того же года прибыл в столицу Османской империи. Здесь он
быстро установил близкие отношения с Вселенским Патриархом, высшим
греческим духовенством и русским дипломатическим корпусом. Новому
настоятелю было поручено заниматься болгаро-униатским вопросом,
выполнять некоторые поручения Синода в связи со вступлением на
Константинопольский престол Патриарха Софрония и изучать Синайский
кодекс Библии. Наряду с этим о. Антонин изучал рукописи, памятники
археологии и искусства, предпринимал научные экспедиции, и вскоре его
имя стало одним из самых известных среди византологов. Архимандрит
планировал построить новый посольский храм, открытый и доступный для
православных жителей Константинополя, но не успел осуществить свой
замысел. 1 сентября 1865 г. он простился с Царьградом в связи с
назначением «следователем и временно заведующим Иерусалимской Духовной
Миссии».[286] Позднее архим. Антонин был избран почётным членом
Императорского Православного Палестинского Общества, Императорского
археологического общества, Одесского общества истории и древностей,
Афинского археологического общества, Немецкого восточного
археологического общества и др.
Накануне Первой мировой войны - в
1913-1914 гг. состоявший из шести человек клир Никольской посольской
церкви возглавлял архимандрит Ювеналий (Машковский). После вступления
летом 1914 г. Османской империи в войну на стороне Германии и
Австро-Венгрии российское посольство покинуло страну, а посольская
церковь была закрыта. В годы Первой мировой войны на горе, вблизи здания
посольства, были похоронены погибшие моряки российской подводной лодки
«Морж». Во время выполнения задачи по недопущению в Черное море через
проливы кораблей немецкого флота эта подлодка была повреждена и
затонула, а ее экипаж погиб.[287]
В 1875-1876 гг. при после графе
Н.П. Игнатьеве была построена русская Никольская больница в квартале
Панджальди (Харбие), и при ней в 1876 г. устроена и 15 июня освящена
греческим митрополитом Дерконским Иоакимом церковь свт. Николая
Чудотворца в отдельном довольно большом каменном здании византийского
стиля. Она являлась приходским храмом небольшой русской колонии в
Константинополе, сложившейся к началу XX века и состоявшей
преимущественно из состоятельных людей. Церковь также посещали жившие в
городе православные славяне из других стран. Афонские монахи содержали
при Никольском храме школу для мальчиков на 16 человек, в основном
русских.[288]
В местечке Сан-Стефано, в 17 верстах от города в
1894-1898 гг. был построен большой каменный храм-памятник в московском
стиле XVII века (по проекту архитектора В.В. Суслова). Наблюдал за
строительством инициатор возведения церкви военный агент при российском
посольстве в Османской империи полковник Н.Н. Пешков. В крипте храма
погребли останки 20 тыс. русских воинов, погибших в ходе Русско-турецкой
войны 1877-1878 гг. (мирный договор был подписан в Сан-Стефано). В
стены крипты были вмурованы надгробия с перенесенных могил, в основном,
братских, и укреплены доски с именами павших офицеров и датами главных
сражений. 6 декабря 1898 г. храм-памятник освятил настоятель российской
посольской церкви в Константинополе архимандрит Борис в присутствии
бывшего Иерусалимского Патриарха Никодима и великого князя Николая
Николаевича. Постоянного причта при храме не было, в нем служили
приезжавшие из Константинополя русские монахи: с 1900 г. – иеромонах
Павел, а с 1913 г. – архимандрит Иона (Вуколов). Около храма имелось
небольшое кладбище, где хоронили российских дипломатов и умерших в
Стамбуле русских паломников. В 1914 г. турецкие власти закрыли эту
церковь и в 1916 г. взорвали, расквартировав на этом месте воинскую
часть.[289]
Кроме того, в Константинополе в квартале Галата, как
уже отмечалось, имелись три церкви при подворьях русских афонских
обителей. В 1873 г. было построено капитальное пятиэтажное здание
подворья Свято-Пантелеимоновского монастыря, на верхнем этаже которого
устроили храм св. великомуч. Пантелеимона, освященный в 1879 г.
Константинопольским Патриархом Иоакимом III. Двухъярусный резной
иконостас и образа в нем были исполнены в монастырских мастерских на
Афоне, напротив иконостаса устроили киот с Владимирской иконой Божией
Матери, с которой связано произошедшее в 1891 г. в Москве чудо с
монахиней Митрофанией. Первым настоятелем подворья 27 лет служил
иеромонах Паисий, считавший, что самое главное дело его жизни –
основание русской церкви в Константинополе.[290]
Рядом с
Пантелеимоновским подворьем на верхнем этаже странноприимницы
Свято-Ильинского скита в 1880-е гг. была освящена церковь св. прор.
Илии. В 1871 г., выполняя желание первого игумена Свято-Андреевского
скита иеросхимонаха Виссариона (Толмачева), его приемник – новый игумен
иеросхимонах Феодорит (Крестовников) приобрел в Константинополе большой
дом вблизи пароходной пристани для размещения паломников из России,
отправляющихся на Афон, в Иерусалим и в другие святые места Востока. Там
же, в квартале Галата на улице Мухмана было устроено подворье скита,
сгоревшее 21 декабря 1887 г. В 1888-1890 гг. на месте сгоревшего здания
под руководством иеросхимонаха Феодорита построили новое многоэтажное
здание подворья Свято-Андреевского скита, на верхнем этаже которого
освятили церковь во имя Казанской иконы Божией Матери. В 1900-1904 гг.
экономом этого подворья, а затем и настоятелем был выпускник
Богословского училища на о. Халки иеромонах Иероним, избранный в1908 г.
игуменом Свято-Андреевского скита.[291]
Учрежденное в 1896 г.
«Братство русских обителей (келлий) на Афоне» в 1902 г. на свои средства
приобрело дом, где при содействии российского консульства устроило
школу для детей беднейших русских жителей Константинополя, в которой в
1913 г. (накануне ее закрытия турками) обучалось около 100 детей.
Попечителем школы стал директор Русского археологического института Ф.И.
Успенский, а расходы на ее содержание взяли на себя четыре, входившие в
Братство русских обителей большие келлии: свт. Иоанна Златоуста,
Пресвятой Троицы, Воздвижения Креста Господня, свт. Николая Чудотворца
(Белозерка). Кроме того, в 1900 г. настоятель Крестовоздвиженской келлии
Каракальского монастыря иеросхимонах Пантелеимон (в миру Петр Иванович
Важенко), много времени проводивший в Константинополе, основал там
подворье своей келлии. Русские келлиоты Святой Горы также участвовали в
постройке и содержании монашеской больницы, выстроенной в начале XX века
по инициативе российского консула в Константинополе А.А. Гирса. В 1904
г. усилиями настоятеля келлии свт. Иоанна Златоуста иеросхимонаха
Кирилла была открыта церковная школа в упоминавшемся местечке
Сан-Стефано. Первоначально создание этой школы поддержали все четыре
большие русские келлии Афона, но затем из-за финансовых трудностей три
из них отказались. Лишь отец Кирилл, ставший также игуменом
Высоко-Дечанской Лавры в Сербии, продолжал содержать школу ввиду острой
необходимости в молодых пастырях, которые могли бы быть миссионерами на
сербской земле. Преподавание в указанной трехгодичной школы велось на
русском языке, а закрыта она была турецкими властями после начала Первой
Мировой войны (иеросхимонах Кирилл скончался в 1915 г).[292]
В
начале XX века через Стамбул ежегодно проезжали 8-10 тыс. русских
паломников. В ожидании парохода на Афон или Святую Землю они около
недели проводили в городе, находя в зданиях подворий ежедневные службы
на церковно-славянском языке, бесплатное жилье и пропитание. Кроме
паломников берега Босфора посещало большое количество моряков с
российских торговых и военных судов. Каждый такой путешественник считал
своим долгом поклониться константинопольским православным святыням. В
годы Первой Мировой войны все подворские храмы были закрыты, имущество
частично расхищено, здания заняты под казармы (подворье
Свято-Андреевского скита под склад), а некоторые монахи
интернированы.[293] Таким образом, достаточно активное развитие русской
церковной жизни в Константинополе было насильственно прекращено, но
через несколько лет оно пережило чрезвычайно бурный, хотя и
кратковременный взлет в связи с послереволюционной волной русской
эмиграции.
Уже вскоре после капитуляции Османской империи, -
осенью 1918 г. реквизированные турецкими властями храмы открылись вновь.
Благодаря активной деятельности иеромонаха Питирима (Ладыгина) все
подворья решением правительства были возвращены русским монахам, при
этом составлены акты, по которым турецкие власти обещали вернуть
разграбленное имущество. В подворских зданиях временно разместилась
часть из оказавшихся в турецком плену нескольких тысяч российских
военнопленных.[294]
Проживавший в 1919 г. на одном из подворий
митрополит Евлогий (Георгиевский) позднее вспоминал: «Мы остановились на
Галате, на Подворье Афонского Андреевского монастыря. Заведовал им о.
Софроний, чудный старец, который заботливо за нами ухаживал и старался
залечить и наши духовные раны. Помещение Подворья во время войны
отобрали под казармы турецких солдат, они привели его в крайне
антисанитарное состояние: вонь, скользкие грязные стены, в щелях клопы,
тучи москитов от сырости, которая развелась вследствие отсутствия за эти
годы отопления».[295]
Также следует отметить, что в
Константинополе с 1894 г. существовал активно занимавшийся церковной
археологией Русский археологический институт – единственное российское
научное гуманитарное учреждение за границей до Октябрьской революции. Он
был закрыт турецкими властями 16 октября 1914 г., а богатейшие
коллекции института и его обширный архив удалось частично вывезти в
Россию.
Благодаря своему географическому положению Турция стала
главной страной первоначального прибежища русских эмигрантов. В
результате пяти массовых эвакуаций: из Одессы в апреле 1919 г. и
январе-феврале 1920 г., из Новороссийска в марте 1920 г., с Крымского
полуострова - в ноябре 1920 г. и из Батуми – весной 1921 г. (после
падения меньшевистского режима в Грузии) в зоне черноморских проливов
сложился крупнейший за рубежом район концентрации русских эмигрантов. В
начале 1920-х гг. только в Константинополе и окрестностях было
сосредоточено около 200 тыс. беженцев из России, а на всей
оккупированной войсками Антанты турецкой территории, включая полуостров
Галлиполи (Гелиболу), побережье и острова Мраморного моря, по подсчетам
некоторых историков, - до 250 тыс.[296]
На основании решений
Севрского мирного договора 1920 г. Турция потеряла контроль над свой
бывшей столицей, и она несколько лет находился под международным
протекторатом в качестве «вольного города». Поэтому официальные турецкие
власти в Анкаре первоначально не занимались делами русских беженцев.
В
середине ноября 1920 г. в Константинополь приплыли из Крыма на 132
кораблях по данным командующего армией генерала П.Н. Врангеля 145 693
человека (без экипажей судов), из них около 40 тыс. составляли
гражданские лица; по британским данным прибыли 148 678 человек, а по
сведениям советской разведки - 86 тыс. военных и 60 тыс. гражданских
лиц. В конце 1920 г. Главное регистрационное бюро в Константинополе
зарегистрировало в своей картотеке 190 тыс. имен беженцев.[297]
Обстановка
среди беженцев была сложная, и в этих условиях особую роль в смягчении
накала горестных страстей сыграла Православная Церковь. Один из
очевидцев этих событий писал: «На баке, недалеко от гальюна, сбоку, в
невзрачном месте – церковь. Маленькая, как будто недоделанная. Служит
епископ Вениамин со стареньким священником, красиво и просто. Поет хор
нестройно и невнятно – большинство певчих не знают слов… Церковь полна
разношерстной толпой… Все идет нехитро, по-походному, наспех, как
тележка по кочкам скачет, но… так хочется молиться, так жадно
вслушиваешься в обрывки слов, и как эти слова… волнуют, перехватывают
горло, слезы текут ручьями, и не стыдно их».[298]
По требованию
англичан, видевших в русских войсках потенциальную угрозу своему
господству над проливами, армейские части вскоре были удалены из самого
Константинополя и размещены в конце ноября – декабре в трех основных
местах: 1-й армейский корпус генерала А.П. Кутепова численностью 29 тыс.
человек – в двух лагерях в районе г. Галлиполи; Донской корпус генерала
Ф.Ф. Абрамова численностью 19-20 тыс. - в четырех лагерях в районе
Чаталджи; Кубанский казачий корпус генерала М.А. Фостикова также
численностью около 20 тыс. – в лагерях на острове Лемнос и в г. Мудрос.
Наиболее
известными стали галлиполийские лагеря, здесь поддерживалась строгая
военная дисциплина, существовало несколько полковых и корпусная походные
церкви (всего более 10 храмов-палаток). В дальнейшем под давлением
французов и англичан в течение полутора лет эти части были переведены в
Болгарию и Королевство сербов, хорватов и словенцев (Югославию),
последние 120 галлиполийцев оставили свой лагерь в мае 1923 г.[299]
16
июля 1921 г. на русском военном кладбище вблизи Галлиполи, где было
погребено около 500 воинов и членов их семей, состоялось открытие
памятника, возведенного самими галлиполийцами по проекту подпоручика
Н.Н. Акатьева. На его сооружение ушло около 20 тыс. камней (по призыву
А.П. Кутепова каждый солдат принес по одному камню), которые сложили в
виде увенчанного мраморным крестом шатрового каменного сооружения,
напоминавшего шапку Мономаха или древний курган «в римско-сирийском
стиле». На фронтоне памятника была закреплена белая мраморная доска с
надписью: «Упокой, Господи, душу усопших. 1-й корпус Русской армии своим
братьям-воинам, в борьбе за честь Родины нашедшим вечный покой на
чужбине в 1920-21 годах и в 1845-55 годах, и памяти своих
предков-запорожцев, умерших в турецком плену».[300]
Помимо центра
русской военной эмиграции Константинополь и зона проливов некоторое
время играли роль центра русской церковной эмиграции. Еще весной 1919 г.
сюда приехали из Одессы митрополит Одесский и Херсонский Платон
(Рождественский), сначала проживавший на подворье Андреевского скита, а
затем – в здании Болгарской экзархии, архиепископ Минский и Туровский
Георгий (Ярошевский) и архиепископ Кишиневский и Хотинский Анастасий
(Грибановский), поселившиеся на подворье Пантелеимоновского монастыря.
Именно Владыка Анастасий с января 1920 г. возглавлял созданное в
Константинополе Русское церковное совещание, отвечавшее за
организационные вопросы работы русских храмов, а 15 октября 1920 г.
Временное Высшее Церковное Управление Юга России (образованное в
Ставрополе 6 апреля 1919 г.) назначило его управляющим русских приходов
Константинопольского округа на правах епархиального архиерея. В
1919-1921 гг. архиеп. Анастасий также был настоятелем храмов свт.
Николая Чудотворца и свв. Константина и Елены при российском посольстве и
представителем Русской Церкви при Вселенской Патриархии.[301]
В
ноябре 1920 г. вместе с армией Врангеля и гражданскими беженцами в
Константинополь прибыло возглавляемое митрополитом Киевским и Галицким
Антонием (Храповицким) Временное Высшее Церковное Управление (ВВЦУ) Юга
России, члены которого разместились на подворьях русских афонских
обителей. Как раз 20 ноября Патриарх Тихон, Священный Синод и Высший
Церковный Совет приняли указ № 362 о создании церковных управлений
(автономных митрополичьих округов) под руководством старшего иерарха на
территориях, оторванных от центрального церковного управления.[302] Он
стал ключевым документом, на основании которого ВВЦУ продолжило свою
деятельность за границей.
Правда, решение об этом само ВВЦУ по
предложению епископа Севастопольского Вениамина (Федченкова) приняло 19
ноября на состоявшемся в константинопольском порту, на пароходе «Великий
князь Александр Михайлович» первом своем заседании за пределами России,
в котором участвовали митрополиты Антоний (Храповицкий), Платон
(Рождественский), архиепископ Феофан (Быстров) и епископ Вениамин (митр.
Антоний первоначально был против, считая, что попечение о духовном
устроении русских людей должны взять на себя Константинопольская и
другие Поместные Православные Церкви). На этом заседании было также
подтверждено постановление ВВЦУ от 15 октября 1920 г. о назначении
архиепископа Евлогия (Георгиевского) управляющим русским церквами в
Западной Европе, включая Болгарию и Румынию (за собой ВВЦУ оставляло
управление русскими приходами в Турции, Греции и Королевстве сербов,
хорватов и словенцев). Кроме того, члены ВВЦУ решили «снестись с
Константинопольской Патриархией для выяснения канонического
взаимоотношения», а также просить генерала Врангеля «об обращении с его
стороны к наместнику Святейшего Патриарха Константинопольского
митрополиту Брусскому Досифею по вопросу об образовании Управления в
Константинополе». Немаловажно, что участники заседания постановили
оповестить о своих решениях Патриарха Московского и всея России
Тихона.[303]
Вопрос отношений с Константинопольской Патриархией
обсуждался также на втором (22 ноября) и третьем (29 ноября) заседаниях
ВВЦУ, где помимо четырех указанных архиереев присутствовал архиепископ
Анастасий (Грибановский). В результате митрополиту Антонию
(Храповицкому) и епископу Вениамину (Федченкову) было поручено вступить в
официальные контакты с Вселенской Патриархией.[304]
Русские
иерархи обратились к Местоблюстителю Вселенского Патриархата митрополиту
Досифею с просьбой позволить им окормлять русских воинов на землях,
находившихся под его попечительством. 2 декабря при личной встрече
Владыка Досифей сообщил митрополиту Антонию, что Патриархия, хорошо зная
его, как ревнителя святых канонов, дает согласие, чтобы русские
архиереи окормляли свой народ, оставивший Родину, на канонической
территории Вселенского Патриархата. Указом № 9084 от 2 декабря 1920 г.
Константинопольский Синод предоставил русским архиереям определенные
полномочия для регулирования церковных дел эмигрантов в области своей
юрисдикции (судебные прерогативы при разводах Константинопольская
Патриархия сохраняла за собой): «Вы будете озабочены посылкою им иереев,
антиминсов, проповедников и всего необходимого, будете посещать их
лично, рассеивая увещаниями возникающие сомнения, прекращая распри,
будете делать вообще все потребное, что вменяется Церковью и религией в
целях утешения и ободрения упомянутых православных русских христиан».
Митрополит Антоний и четыре других архиерея получили разрешение
образовать «для пастырского обслуживания упомянутого населения временную
церковную комиссию [«Эпитропию»] под высшим управлением Вселенской
Патриархии для надзора и руководства общецерковной жизнью русских
колоний в пределах православных стран, а также для русских воинов и
беженцев, которые живут отдельно от остальных православных по городам и
селам, лагерям и особым зданиям».[305]
29 декабря митрополит
Досифей писал Владыке Антонию (Храповицкому): «Под вашим руководством
Константинопольская Вселенская Патриархия разрешает всякое начинание,
ибо Патриархии ведомо, что Ваше Высокопреосвященство не совершит ничего
неканонического».[306] Хотя представители Константинопольской Патриархии
никогда не присутствовали на заседаниях Высшего Церковного Управления,
оно все таки информировало Вселенскую Патриархию о своей деятельности в
течении всего периода пребывания в Константинополе. При этом порой
возникали трения при решении бракоразводных вопросов.[307]
Среди
некоторых эмигрантов, в том числе у российского посланника А.А. Нератова
(назначенного в Константинополь в апреле 1920 г. правительством А.И.
Деникина), указанное обращение русских архиереев вызвало определенное
недоумение с точки зрения канонического права. Но, как позднее (21 мая
1921 г.) в письме Нератову объяснял архиеп. Феофан (Быстров), речь шла о
непонимании того, что после переезда в Константинополь ВВЦУ оказалось
на территории Вселенского Патриархата и поступило «согласно каноническим
правилам и законам межцерковных отношений», так как, «естественно, было
обязана просить о благословении Вселенской патриархии, что и было
сделано».[308]
Следует отметить, что митрополит Антоний
(Храповицкий), согласно приведенным в обвинительном заключении
следственного дела показаниям на допросе в ГПУ 30 января 1923 г.
Патриарха Тихона, получил согласие на деятельность ВВЦУ за границей и от
Первосвятителя Российской Церкви: «В этом же показании гр. Беллавин
признал, что дал свое благословение Высшему Церковному Управлению,
организованному Антонием в Константинополе».[309]
В конце ноября
1920 г. на берегах Босфора с благословения Вселенского Патриарха
состоялся первый заграничный Архиерейский Собор, который переименовал
Временное Высшее Церковной Управление Юга России в Высшее Русское
Церковное Управление за границей (ВРЦУ). Оно избрало Архиерейский Синод
во главе с митрополитом Киевским и Галицким Антонием (Храповицким),
который являлся исполнительным органом Собора в период между его
созывами. В декабре был утвержден состав ВРЦУ: председатель – митрополит
Антоний, члены – митрополит Одесский и Херсонский Платон, архиепископ
Кишиневский и Хотинский Анастасий (избранный заместителем председателя),
архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан и епископ Севастопольский
Вениамин. Также были определены границы их деятельности: забота о
религиозных потребностях беженцев, забота об окормлении православного
духовенства, которое вынужденно оставило Россию, руководство русскими
церквами и Духовными Миссиями в эмиграции в качестве легитимного
представителя Священного Синода и Патриарха; обеспечение материальных
интересов Русской Церкви и установление нормальных связей с Патриархом
Тихоном.[310]
После окончания карантина, эвакуированные из Крыма
архиереи переехали жить с парохода «Великий князь Александр Михайлович» в
Константинополь. Митрополит Антоний (Храповицкий) поселился у
архиепископа Анастасия, который имел две небольшие комнаты в чердачном
помещении здания посольства России. Здесь Владыка Антоний прожил около
трех месяцев – до своего отъезда в Королевство сербов, хорватов и
словенцев.[311]
На заседании ВРЦУ 19-21 апреля 1921 г. было
решено «организовать Собрание представителей Русской Православной Церкви
заграницей для объединения, урегулирования и оживления церковной
деятельности» (однако, прошел Русский Всезаграничный Церковный Собор уже
в другой стране). 12 мая 1921 г. состоялось последнее заседание ВРЦУ в
Константинополе, и в том же месяце оно переехало в г. Сремски Карловцы
(Королевство сербов, хорватов и словенцев).[312]
В это время в
Константинополе и окрестностях 27 русских храмов обслуживали свыше 100
тыс. беженцев (самый крупный гражданский лагерь находился в Кабакдже у
г. Чаталджи – 22 тыс. человек). Лишь шесть из них действовали до I
Мировой войны, остальные были устроены самими эмигрантами при русских
учебных заведениях, военных лагерях, общежитиях, больницах и т.п. В ряде
случаев общины возникли при греческих храмах, где русским священникам
позволяли периодически совершать богослужения: в некоторых церквах
Константинополя, в Кадикее и других пригородах, а также на Принцевых
островах. К октябрю 1921 г. количество русских храмов вследствие
закрытия военных лагерей и отъезда беженцев уменьшилось до 19.[313]
Очень
активной была церковная жизнь в русских учебных заведениях. В 1921-1922
гг. Всероссийские союзы земств и городов содержали в Константинополе 3
гимназии (свыше 900 учащихся), 3 училища, 10 начальных школ, 9 детских
садов, площадок, яслей и 2 детских дома; своя гимназия (имени барона
П.Н. Врангеля) была и в Галлиполи (около 200 учащихся). Всего же на
территории Турции по некоторым сведениям было создано 11 русских
гимназий и прогимназий, а также 12 начальных и подготовительных школ.
При многих из них, в частности при 1-й Константинопольской гимназии и
основанной в июне 1920 г. женой русского посланника В.В. Нератовой
Крестовоздвиженской гимназии, имелись домовые храмы. Главным
воспитателем одной из русских гимназий в 1920-1921 гг. работал Ф.Ф.
Раевский – будущий архиепископ Сиднейский и Австралийско-Новозеландский в
юрисдикции РПЦЗ Савва.
В дальнейшем, довольно быстро, - в
течение двух лет почти все школьные учреждения были переведены из Турции
в другие страны. В конце 1923 г. в Константинополе и окрестностях
осталась только три русских школы – одна начальная имени баронессы О.М.
Врангель (32 учащихся) и две средние: для мальчиков в Буюк-Дере (с марта
1924 г. – в Эренкее, 180 учащихся), имевшая небольшую церковь,
устроенную личными стараниями воспитанников, и для девочек на острове
Протии (60 учащихся).[314]
Все русские общины находились в
ведении архиеп. Анастасия, который, правда, периодически покидал
Константинополь. Так летом 1921 г. он, по поручению ВРЦУ, посетил Афон и
Палестину с целью ознакомления с положением афонских русских обителей и
Русской Духовной Миссии в Иерусалиме после войны. В ноябре 1921 г.
Владыка в качестве управляющего русскими общинами Константинопольского
округа принял участие в состоявшемся в Сремских Карловцах I
Всезаграничном Церковном Соборе и возглавил на нем отдел духовного
возрождения.
Накопившиеся проблемы и нерешенные вопросы
канонической принадлежности стали причиной того, что после переезда ВРЦУ
в Сремски Карловцы временно заменивший архиеп. Анастасия епископ
Севастопольский Вениамин (Федченков) созвал Цареградское Русское
церковное совещание. Он начало свою, продолжавшуюся около двух недель,
работу 22 июня 1921 г. (на открытии присутствовал П.Н. Врангель) и
приняло ряд определений о перестройке церковной жизни в новых
условиях.[315] Участники совещания решили вовлечь в свою деятельность
представителя российской дипломатической миссии, чтобы предотвратить
возможное вмешательство Вселенской Патриархии в русские церковные дела;
образовать Епископский совет, включив в него священников и мирян, для
управления русскими храмами, решения повседневных вопросов и подготовки
бракоразводных дел, которые затем высылались ВРЦУ для окончательного
решения. Последний вопрос и ранее вызывал затруднения, так как
Вселенская Патриархия считала, что русские церковные власти не имеют
права на разрешение разводов, поскольку этим вмешиваются в область ее
компетенции.
Самым важным определением совещания было решение
образовать церковные приходы при каждом русском храме и даже при тех
греческих церквах, где русские священники получили возможность совершать
свои богослужения по определенным дням. Не смотря на сопротивление
посланника А.А. Нератова, который опасался, что создание русских
приходов на территориях, где уже существуют греческие общины, позволит
Вселенской Патриархии вмешиваться в русскую церковную жизнь, епископ
Вениамин сразу же начал формировать приходы. При этом, однако, было
принято предложение российского посольства о том, чтобы название
«приход» было заменено словом «община», что в большей степени
соответствовало сложившейся ситуации. К осени 1921 г. при двух
посольских храмах, Никольской больничной церкви и десятке домовых храмов
при школах, общежитиях и лагерях были сформированы советы церковных
общин, в которые вошли по одному представителю российского
посольства.[316]
Одну из таких общин, а также церковную
благотворительную организацию и братство Патриарха Николая Кесарийского
(21 июня 1921 г.) основал епископ Царицынский Дамиан (Говоров).[317]
Владыка Дамиана прибыл в Константинополь из Севастополя на транспорте
«Рион» в ноябре 1920 г. вместе с многими членами возглавляемого им тогда
Всероссийского Свято-Владимирского братства, деятельность которого в
учебно-воспитательной области выразилась в создании в Крыму смешанной
гимназии для детей беженцев. В Константинополе братство хотело
продолжать религиозно-просветительскую деятельность, но это стремление
не было поддержано предстоятелями Зарубежной Русской Церкви.[318]
В
своем дневнике епископ Дамиан так описывал первые впечатления от
города: «После недельного плавания «Риона» беженцы увидели Царьград с
возвышающейся Айя-Софией… Для русских людей видеть Св. Софию, побывать в
центре христианства, в колыбели православия, было заветной мечтой… Нас,
епископов, приняли любезно в Болгарской екзархии. Наши взоры и желания,
прежде всего, направлены были к Св. Софии, и мы неоднократно ее
осматривали. Здесь мы увидели, что к ней стекаются племена и народы
(кроме греков, которым турки возбраняли вход). Желательными посетителями
здесь были русские и особенно русское духовенство… В разговорах
образованные и необразованные турки прямо высказывались: «Нам не
удержаться в Константинополе, нам жаль Айя-Софии, но если отдавать кому,
то только русским, потому что русские хороший народ и хороший наш
сосед». Мое пребывание в Болгарской екзархии продолжалось 5
месяцев».[319]
В апреле 1921 г. Владыка Дамиан арендовал 36
комнат в так называемом «Русском доме» на Татовне, где планировал
сосредоточить деятельность своего братства и разместить различные
культурно-просветительные учреждения, в том числе создать
Богословско-пастырское училище. С помощью Американского комитета
спасения и воспитания русских детей епископу удалось отремонтировать
комнаты и открыть в доме интернат для русских детей и юношей на 50
человек. Для добывания материальных средств братство устроило здесь
прачечную, однако русское Богословско-пастырское училище открыть в
Константинополе не удалось. В связи с этим Владыка Дамиан в 1922 г.
переехал в Болгарию. В своем дневнике он так описывал причину переезда:
«Константинопольский период нашего беженства ничем хорошим не
ознаменовался и не дал никакого опыта для деятельности в будущей России…
Поле деятельности для русской Церкви постепенно суживалось, и жизнь
здесь, наконец, приостановилась с большими осложнениями, запрещениями
священнослужения патриархом архиепископу Анастасию… Так как в
Константинополе ничего нельзя было делать на поприще
религиозно-просветительном, то свои мысли я стал направлять к Славянским
землям».[320]
Также в Болгарию со временем уехали архиепископ
Полтавский и Переяславский Феофан (Быстров), до 1922 г. служивший на
подворьях русских афонских обителей в Константинополе, и епископ
Лубенский Серафим (Соболев), некоторое время преподававший догматическое
богословие в Высшей Духовной школе Константинопольского Патриархата на
острове Халки.
Согласно указу Местоблюстителя Вселенского
Патриархата от 2 декабря 1920 г. русские общины на территории Турции
имели автономный статус, и до 1924 г. состоявший из них русский
Константинопольский церковный округ фактически существовал в виде
самостоятельной епархии, которой руководили архиепископ Анастасий и
Епископский совет. Владыке Анастасию подчинялись и общины в русских
военных лагерях на греческих островах Лесбос и Лимнос; 24 апреля 1922 г.
он был избран председателем объединявшего 34 общественные организации
Русского комитета в Турции. В 1923 г. архиепископу нанес официальный
визит Гибралтарский епископ Англиканской Церкви.[321]
Как уже
говорилось, в мае-июне 1923 г. Владыка Анастасий принял участие в
проходившем в Стамбуле Всеправославном совещании, где выступил в
качестве руководителя оппозиции против предложенных Вселенским
Патриархом «противоречивших православной традиции» реформ. Данный
конфликт резко ухудшил отношения русских общин с Константинопольским
Патриархатом. После завершения Всеправославного совещания Патриарх
Мелетий указал архиеп. Анастасию, что он в будущем должен поминать за
богослужением только Вселенского Патриарха. Это требование оказалось
неприемлемым для архиепископа, и выполнено не было.[322]
На
отношение к русским приходам повлияла и лояльная к советскому
правительству политика Константинополя. 29 марта 1924 г. Владыка
Анастасий получил грамоту Вселенской Патриархии, в которой русским
клирикам на территории Патриархата предписывалось избегать «проявлений
политического свойства, равно как возношения имен и особ, указывающих на
политические упования и предпочтения и потому могущих причинить
серьезный вред и в частности, и вообще». Разъясняя содержание этой
грамоты, секретарь Константинопольского Синода писал, что здесь
«запрещается касаться большевизма со всех точек зрения, даже как ярко
выраженного антирелигиозного и антиморального начала, так как это могло
бы набросить тень на советскую власть, признанную законной всем русским
народом и Патриархом Тихоном».[323]
Кроме того, в связи с
признанием Константинопольской Патриархией обновленческого Синода в
СССР, русским архиереям в Стамбуле было строго запрещено возносить имя
Патриарха Тихона за богослужением и поминать зарубежный Русский
Архиерейский Синод. Архиепископы Анастасий (Грибановский) и Александр
(Немоловский) отказались повиноваться этому указу. В результате Патриарх
Григорий VII 31 марта назначил особую следственную комиссию из трех
митрополитов по делу русских архиереев, которые, по его мнению,
незаконно вторглись в область компетенции Вселенского Патриархата по
окормлению эмигрантов из России, и обратился к Сербскому Патриарху
Димитрию, с предложением упразднить Зарубежный Русский Синод, но
сочувствия не нашел. 30 апреля, ввиду отказа пребывавших в Стамбуле
русских архиереев прекратить поминовение Патриарха Тихона и признать
советскую власть, Константинопольский Синод запретил в служении
архиепископов Анастасия Кишиневского и Александра Алеутского и
Северо-Американского. В этот же день Патриарх Григорий VII заявил о
неканоничности Русского Архиерейского Синода за границей: «Существование
и деятельность Русского Синода в чужой церковной области… никакой
канонической силы иметь не может, и… он должен как можно скорее
прекратить свое существование согласно… постановлению Патриарха
Тихона».[324]
8 мая 1924 г. Синодальная следственная комиссия
направила Владыке Анастасию угрожающее письмо: «Постановление о Вас о
немедленном пресечении священнодействования и церковнодействования здесь
принято… не просто на основании только что поданных против вас жалоб,
но также и главным образом вследствие данных, существующих уже давно, о
том, что, к сожалению, Ваше Высокопреосвященство и отчасти и
Высокопреосвященнейший Архиепископ Северо-Американский Александр в
церковной деятельности Вашей здесь, в архиепископии Константинопольской,
превышаете нормы, указанные в грамоте патриархии от 2 декабря 1920 г.
за № 9084, возможной церковной деятельности Вашей здесь, как беженцев и
гостящих в чужой епархии архиереев.
Существует уже достаточно
данных, свидетельствующих, что Ваше Высокопреосвященство, вопреки
вышеупомянутой грамоте и воспрещению общего Патриаршего и Синодального
циркуляра об архиереях-беженцах, который и Вы в свое время получили к
сведению, действуете здесь с превышением своих прав, поступая как
архиереи правящие и имеющие права власти церковной административной и
судебной, что, конечно, не может быть допущено канонически, как
несовместимое с вашим положением архиереев-беженцев, гостящих в чужой
епархии. Известно также, что Вами или через Вас произведено много,
хиротоний, пострижений в монашество и т.п. Также из многократных данных
удостоверено использование Вами Церкви при служениях и в проповедях для
политических выступлений, несовместимых с церковным характером и по
другим соображениям весьма неуместных здесь.
По этим причинам, а
не просто из-за поданных только что жалоб, Священный Синод счет
необходимым пресечь немедленно данное ранее Вам разрешение
священнодействовать и вообще исполнять какую бы то ни было
церковно-административную власть здесь, до представления вами
удовлетворительного ответа по всем пунктам обвинений, предъявленных Вам…
В заключение комиссия замечает вам, что поднятый неуместно шум для
извращения сущности вопроса может составить новые элементы
ответственности». В результате Владыка Анастасий после Пасхи 1924 г. был
вынужден покинуть Стамбул, и через Францию выехал в Болгарию, где
участвовал в освящении Александро-Невского собора в Софии, а потом
переехал в Сремски Карловцы для участия в очередном Архиерейском Соборе.
По поручению последнего архиепископ был направлен в Иерусалим (прибыл
туда в декабре 1924 г.), и до 1935 г. наблюдал за деятельностью Русской
Духовной Миссии в Палестине.[325]
В 1930-е гг. митрополит Евлогий
(Георгиевский), видимо, пытаясь обелить Константинопольский Патриархат
(в юрисдикции которого он тогда находился) вспоминал эти события 1924 г.
следующим образом: «Епископа Анастасия только что выслали из
Константинополя. Там он произносил зажигательные политические речи на
Афонском подворье. Константинопольский Патриарх предостерегал его,
советовал учитывать обстановку, помнить, что пользуется гостеприимством
турецкой державы, но владыка Анастасий с этим предостережением не
посчитался, и потому ему запретили священнослужение. Он уехал из
Константинополя».[326]
Таким образом, в середине 1920-х гг. еще
сохранившимся в Турции русским общинам пришлось признать юрисдикцию
Вселенского Патриархата. Бедственное материальное и жилищное положение
беженцев, прекращение французскими оккупационными властями
продовольственной помощи и ультиматум турецких властей о поголовной
депортации военных спровоцировали отъезд русских из зоны черноморских
проливов, - в основном в Королевство сербов, хорватов и словенцев и
Болгарию. В конце 1921 г. в Константинополе осталось 30 тыс. русских, а в
сентябре 1922 г. – 18 тыс. При этом в городе все еще было много
православного духовенства, так на 26 октября 1921 г. из 30 тыс. беженцев
- 150 являлись священнослужителями.[327]
Укрепление в Турции
власти светского правительства генерала Мустафы Кемаля (Ататюрка) и его
сближение с Советской Россией существенно сказалось на положении
эмигрантов. По Лозаннскому договору 1923 г. между Турцией и европейскими
государствами был урегулирован вопрос Константинополя и проливов. Они
оказались демилитаризованы, а город вскоре возвращен под управление
турецких властей. К началу 1924 г. в Стамбуле и его окрестностях
осталось около 10 тыс. русских эмигрантов. В дальнейшем их число
неуклонно сокращалось: в 1926 г. – 5 тыс., 1928 г. – 1747, 1934 г. –
1695, а в 1937 г. – 1200.[328]
Это во многом было связано с
постепенным ужесточением турецкой политики в отношении русских беженцев.
Весной 1925 г. правительство приняло несколько декретов, на основании
которых иностранцы не имели права заниматься целым рядом ремесел и
профессий. Кроме того, русским эмигрантам было предписано до 1 января
1927 г. принять советское или турецкое гражданство. Протесты и
вмешательство международной общественности привели лишь к продлению это
срока до августа 1927 г. Только в мае 1928 г. из-за обострившейся
политической ситуации из Стамбула в Югославию переселилось 440 русских
беженцев.[329]
Быстро уменьшилось и количество церквей – сначала
до прежних шести, а потом до трех – при подворьях русских афонских
обителей. После установления в 1923 г. дипломатических отношений Турции с
Советской России все здания российского посольства заняли советские
дипломаты, которые сразу же закрыли церкви свт. Николая и свв.
Константина и Елены (ее осквернили, устроив в нем бойлерную). В 1923 г.
турецкие власти передали Советской России и здание Никольской больницы,
церковь которой была закрыта через несколько лет. Впоследствии больница и
храм при ней оказались проданы и позднее снесены турками.[330]
В
1923-1925 гг. советское правительство пыталась овладеть и подворьями
русских афонских обителей, но, так как они официально находились в
юрисдикции Вселенского Патриарха и никогда не принадлежали российскому
государству, успеха не добились. Монахи охотно предоставляли в своих
зданиях приют беженцам, и постепенно при подворьях образовались большие
русские общины (считавшие себя принадлежащими к РПЦЗ). Самой
многочисленной и активной из них была община при церкви св. Илии. В 1923
г. в эту общину вошли прихожане закрытой посольской церкви свт.
Николая. Настоятелем Ильинской церкви в 1920-е – 1940-е гг. служил
архимандрит Серафим (Палайда).
Настоятелем Андреевского храма с
конца XIX века по 1934 г. являлся архимандрит Софроний (Баринов), затем
иеромонах Мелетий, а с 1940 г. - иеромонах Никон. Один из русских
беженцев так писал о своем пребывании на Андреевском подворье в 1920-е
гг.: «Здесь не пресеклось православное уставное богослужение, чинное,
благоговейное, странно спокойное на фоне всеобщего разрушения, при пении
не многолюдного, но дивного хора… Здесь – старая Россия, даже этот
запах трапезы в часы стола, эта старая афонская, такая вдумчивая, такая
любвеобильная и смиренная вежливость». В 1928-1929 гг. настенные росписи
церкви в «нестеровском стиле» выполнил художник Н.П. Перов. Он же
написал восемь образов в иконостасе.[331]
В Пантелеимоновском
храме весь XX век служили монахи Свято-Пантелеимоновского монастыря.
Этот храм славился своим прекрасным хором, основанным в 1925 г.
музыкантом Б.Б. Разумовским. Регентом хора долгое время был художник
Н.К. Перов, украсивший в 1920-е гг. стены церкви росписями. Умерших в
Стамбуле русских эмигрантов хоронили на русском участке греческого
кладбища в северном квартале Шили, где была построена небольшая
часовня.[332]
В конце 1929 г. турецкие власти, пытаясь возместить
ущерб, нанесенный национализацией собственности турецких граждан в
СССР, реквизировали все три подворья и опечатали их храмы. Подворья
заняли турецкие учреждения и квартиросъемщики. В связи с этим советское
правительство предприняли новую попытку завладеть подворским имуществом.
Только в 1934 г., благодаря заступничеству Вселенского Патриарха и
помощи Европейской комиссии, улаживавшей споры турок с греками, суд
принял решение вернуть русским монахам их здания, и богослужения
возобновились (при этом исчезнувшую церковная утварь вернуть не
удалось). Правда, полностью опасность не была устранена. 6 октября 1935
г. архиепископ Дамиан (Говоров) писал Архиерейскому Собору в Сремских
Карловцах, что в Константинополе русские церкви не ограждены от
большевиков, и необходима апелляция по делу их имущества к стамбульским
властям Свято-Владимирского братства. [333]
В 1939 г. была
образована приходская община при Пантелеимоновской церкви, а в 1943 г. –
при Андреевском храме. Летом 1940 г. архимандрит Серафим (Палайда) был
принят Константинопольским Патриархом, что обсуждалось на заседании
Архиерейского Синода РПЦЗ от 22 августа.[334] После оккупации весной
1941 г. Югославии связь русских общин с Архиерейским Синодом в Белграде
была надолго прервана. Только 9 декабря 1941 г. Первоиерарх РПЦЗ
митрополит Анастасий получил первое письмо от своей паствы из Стамбула,
переданное через немецкого лютеранского священника в Белграде.[335]
27
июля 1942 г. Первоиерарх неканоничной автокефальной Хорватской
Православной Церкви митрополит Гермоген (Максимов) сообщил архимандриту
Серафиму (Палайде) о создании возглавляемой им Церкви, и предложил
занять пост епископа в ней, однако о. Серафим ответил отказом.[336]
3
ноября 1943 г. архим. Серафиму были высланы постановления Венского
совещания архиереев РПЦЗ (о непризнании избрания митрополита Сергия
Патриархом Московским и всея Руси) для последующей передачи
Константинопольскому Патриарху Вениамину.[337] Это оказало определенное
(впрочем, непродолжительное) воздействие, в конце ноября секретарь
Патриарха вызвал двух иеромонахов из русских афонских подворий и сказал
им, что они пока должны воздержаться от поминания Владыки Сергия, так
как обстоятельства его избрания еще не выяснены.[338]
18 июля
1944 г. митрополит Анастасий написал Вселенскому Патриарху о
неканоничности автокефальной Украинской Православной Церкви и известил о
постановлении Архиерейского Синода РПЦЗ (от 10 апреля 1944 г.) не
вступать в молитвенное общение со священнослужителями этой Церкви до их
покаяния.[339]
В последние годы II Мировой войны и вскоре после
ее окончания до Турции докатилась вторая волна русских беженцев. Это
были как белые эмигранты, жившие до прихода советских войск на Балканах,
так и советские граждане с бывших оккупированных территорий СССР.
Однако большинство их задержалось в Турции недолго, опасаясь дальнейшего
продвижения советских войск или победы коммунистов в гражданской войне в
соседней Греции, они старались уехать подальше – в Палестину, Северную
Африку или США. В этот период – в 1945-1946 гг. русская стамбульская
община во главе с архим. Серафимом выдержала трудную борьбу за свою
юрисдикционную принадлежность, но все-таки фактически осталась в составе
РПЦЗ.[340]
Настоятелем Ильинской церкви со второй половины
1940-х гг. служил иеромонах Иессей (старостой был П. Дьяконов), но в
1970-е гг. приходская община РПЦЗ прекратила свое существование, и храм
перестал действовать (иконостас был убран, росписи не сохранились). В
Андреевской церкви после войны настоятелем был сербский протоиерей Петр
Хайдуков, при этом русская приходская община сохранялась. В 1950 г. при
Андреевском подворье возникло Русское благотворительное общество,
занимавшееся организацией эмигрантской жизни и защитой русскими перед
турецкими властями. В 1957-1963 гг. общество возглавлял художник Н.К.
Перов, затем в 1963-1990 гг. - инженер-электрик Н.Г. Тимченко, которого
сменил А.С. Симухин.[341]
Посетившая в августе 1961 г. Стамбул
группа русских паломников Западно-Европейского экзархата во главе с
епископом Мефодием (Кульманом) еще застала уходивший мир «русского
Константинополя». Одна из участниц поездки - Е.И. Слезкина так описала
свои впечатления: «Около 10 часов утра мы прибыли в Фанар, где
расположена Патриархия, и сразу вошли в храм св. Георгия, где в это
время кончалась утреня… Вся служба была исполнена русскими певчими,
принадлежавшими хору церкви Андреевского подворья, усиленному по этому
случаю из двух других русских церквей Истамбула. Служил по-славянски о.
архимандрит Николай Кутрумбис, никогда в России не бывавший, но
произносивший славянские слова очень хорошо, с едва заметным акцентом.
Впоследствии оказалось, что он хорошо говорит по-русски. Греческие
ектеньи и возгласы чередовались со славянскими, но последние
преобладали… Вне храма паломники познакомились с певчими русского хора и
прихожанами русских церквей, пришедшими в патриарший храм. Было
установлено, что хором управляла Евгения Владимировна Бадер, урожденная
Холодная. Познакомились мы также с молодым священником о. Феофаном
Третиим, из «некрасовцев», недавно рукоположенным Патриархом для
окормления одной из русских церквей Истамбула».[342]
В 1960-х гг.
по просьбе прихожан настоятелем Андреевского храма стал священник
Симеон Папазоглу. Хотя он был греком по национальности, и община
подчинялась юрисдикции Вселенского Патриарха, о. Симеон 35 лет совершал
богослужения на церковнославянском языке и по юлианскому календарю.
Церковь св. Пантелеимона весь послевоенный период оставалась подворским
храмом русского Свято-Пантелеимоновского монастыря в юрисдикции
Константинопольского Патриарха, в 1949 г. в честь десятилетия создания
общины в ней был сооружен киот с большим образом свт. Николая
Чудотворца. Однако в 1960-х гг. из-за отсутствия монахов церковь была
фактически закрыта, службы совершались лишь изредка.[343]
В
1960-е гг. управление зданиями стамбульских подворий русских афонских
обителей было передано «Обществу помощи бедным прихожанам святого
Пантелеимона, святого Андрея, святого Ильи православных церквей». Чтобы
собрать средства для помощи нуждающимся общество организовывало
концерты, устраивало чаепития, благотворительные праздники для детей и
балы для молодежи, а также сдавало в аренду турках квартиры на нижних
этажах подворских зданий. На собранные средства оказывалась помощь в
организации лечения, обучения, похорон и т.п.
В 1995 г.
настоятель Свято-Пантелеимоновского монастыря схиархимандрит Иеремия
благословил на несение послушания в Стамбуле иеродиакона Корнилия
(Гремякина). Подворье стало быстро восстанавливаться, с 2000 г. на
постоянную службу сюда прибыл также иеромонах Тимофей (Мишин). Число
прихожан выросло до 100 человек. В 2000-2008 гг. в
Свято-Пантелеимоновском храме было совершено 17 венчаний и 149 крещений,
постепенно возрождается паломничество из России (современный адрес
храма: Ходья Тахсин, 19).[344]
До конца 1930-х гг. за русским
памятником в Галлиполи ухаживал один из местных жителей, но в 1949 г.
«русский курган» был разрушен землетрясением, и к 1990-м гг. от него
остался лишь мраморный блок цоколя. В 2004 г. Центру национальной славы
фонда Всехвального апостола Андрея Первозванного при поддержке
российского посла в Турции удалось получить разрешение турецких властей
на восстановление памятника. Был выделен участок земли под строительство
мемориального центра, состоящего из самого памятника и небольшого
музейного павильона. Также планируется создание «Музея российской
воинской славы» в сохранившемся здании штаба 1-го армейского корпуса.
10
января 2008 г. в Галлиполи cостоялась закладка восстанавливаемого
памятника чинам Русской армии и всем русским людям, скончавшимся в
галлиполийском лагере в 1920-1921 гг. Памятник воссоздавался в
первозданном виде, точно таким, каким был раньше, недалеко от места
бывшего русского военного кладбища. В проекте принимает активное участие
Западно-Европейская епархия Русской Православной Церкви за границей –
епископ Женевский и Западно-Европейский Михаил является членом
Попечительского совета программы Центра национальной славы России по
восстановлению памятника в Галлиполи.[345]
С 16 по 18 мая 2008 г.
в Галлиполи находилась еще одна российская делегация, прибывшая для
открытия и освящения памятника. К этим дням по инициативе А.П.
Григорьева была написана икона святителя Николая (покровителя Белого
движения) с надписью: «Доблестным Галлиполийцам, - героям Белого
Движения и всем воинам, на поле брани за Родину живот свой положившим, в
смуте умученным и убиенным и в мире скончавшимся Вечная Память! Слава и
честь Рыцарям Галлиполийцам! Навсегда Вы наша гордость! Дети. Внуки.
Правнуки. Потомки Галлиполийцев».
В послании епископа Женевского и
Западно-Европейского Михаила, зачитанном в день открытия памятника
говорилось: «Это событие исключительной важности совершилось в самых
благоприятных условиях и стало великим торжеством. Важность и
исключительность восстановления совершенно исчезнувшего с лица земли
Галлиполийского кладбища состоит в том, что в самое нужное для России и
для Зарубежья время вновь заключается акт полного примирения - уже в
плане историческом: современная Россия признает как свою Россию
Зарубежную, принимая в свое сердце подвиг тех, кто с достоинством выехав
на чужбину, обеспечил существование Русского предания для будущих
поколений, для своих потомков, а сегодня - и для самой России. Их
духовно-нравственный подвиг принес свои плоды, и Россия сегодня его
также принимает.
Я хочу поблагодарить всех вас за ваше участие в
торжествах. Это был особо радостный для всех нас момент первой встречи и
совместного участия в действии, связанном с памятью самого тяжелого
события русской истории. Для приехавших из России представителей
общественности ваше присутствие олицетворяло то живое наследие, которое
90 лет хранилось как целый пласт истории самой России.
Мы никогда
не забудем, как накануне мы все вместе находились на корабле, который
шел по Босфору именно по тем местам, где лежал путь наших родителей.
Было особенно трепетно испытать чувство того, что мы идем по их стопам.
На следующий день мы прибыли на место расположения военного
Галлиполийского лагеря, где стояли в полном составе части Русской армии
под главным командованием генерала Врангеля и под непосредственным
ведением генерала Кутепова. В этом месте появились, кроме чисто военных
учреждений, церкви, лазареты, училища, школы, детские сады, и
проводились всевозможные воспитательные мероприятия, прежде всего с
детьми и молодежью. Все это заложило основы структуры, которой стала
«Эмиграция» как институт. Из этого места зародилось три четверти всей
Зарубежной России, распространившейся по всем континентам земного шара, и
мы все с вами их потомки.
Мы прибыли в Галлиполи (по-турецки
Гелиболу), к участку земли, выделенному Турецким государством. На нем
попечением российского Фонда Андрея Первозванного выросло точно такое же
шатровое каменное сооружение, какое оставили при своем отъезде в 1921
году Галлиполийцы. Это была Шапка Мономаха, увенчанная крестом,
обозначавшая незыблемое присутствие на чужой земле духа России. Этот
символ Державы передавал симфоническое назначение всякого русского
присутствия, где бы то ни было, ставя перед каждым русским человеком
выполнение его задачи как верноподданного России. Пока в самой России
Державная Божия Матерь покрывала весь страдающий русский народ, за
границей, на чужой земле, русские люди сохраняли свою верность в службе
своей Родине - Православной России».[346]
С 1990-х гг. в Турции
быстро стало расти число постоянно проживающих в этой стране
православных россиян. На территории генерального консульства Российской
Федерации в стамбульском районе Буюк-Дере сохранился храм свв. равноапп.
Константина и Елены, и во второй половине 2000-х гг. Московская
Патриархия восстановила его в первоначальном виде (правда, так
называемый архимандритский домик поблизости, в котором жил о. Антонин
(Капустин), был практически разрушен, и от него остались одни
развалины).[347] Как уже говорилось, все больше укрепляются и
расширяются связи с Россией подворья Свято-Пантелеимоновского монастыря Таким образом, русская церковная жизнь в Константинополе постепенно начала возрождаться.
[280] Русские храмы и обители в Европе. Авт.-сост. В.В. Антонов, А.В. Кобак. СПб., 2005. С. 354.
[281]
Нива. Санкт-Петербург. № 24. С. 424, 430; Протоиерей Алексий Мальцев.
Берлинский Братский ежегодник. Православные церкви и русские учреждения
за границей. СПб., 1906. С. 187.
[282] Российский государственный
исторический архив (РГИА), ф. 796, оп. 189, д. 5236; Протоиерей Алексий
Мальцев. Указ. соч. С. 187.
[283] Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб), ф. 834, оп. 1118-1131, д. 4.
[284] Журнал Министерства народного просвещения. 1864. № 1. С. 31-68, С.143-230.
[285]
См.: Архимандрит Киприан (Керн). Отец Антонин Капустин, архимандрит и
начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме. М., 1997.
[286]
ЦГИА СПб, ф. 834, оп. 1118-1131, д. 4; Церпицкая О.Л. Архимандрит
Антонин (Капустин) и русские святыни на Святой земле //
Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. 2000. Вып. 21-21. С. 50-51.
[287] Епископ Егорьевский Марк. Возвращение в Константинополь // Православный паломник. 2005. № 2 (21). С. 32-33.
[288] Русские храмы и обители в Европе. С. 355-356.
[289] Там же. С. 357-358.
[290]
Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Тепло домового храма. Прошлое и
настоящее русского прихода в Стамбуле // Вода живая. 2009. № 5. С. 39.
[291]
Троицкий П. История русских обителей Афона в XIX-XX веках. М., 2009. С.
28, 33, 41; Альбом видов Русского Свято-Андреевского скита на Афоне.
(Виды обители, церквей, подворий и проч.). Одесса, 1914. С. 30.
[292] Троицкий П. Указ. соч. С. 141, 231.
[293]
Русские храмы и обители в Европе. С. 208-210, 354-356; Епископ
Саранский и Мордовский Варсонофий. Сочинения. В 5 Тт. Т. 3: Афон в жизни
Русской Православной Церкви в XIX – начале XX вв. Саранск, 1995. С.
119.
[294] Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Указ. соч. С. 39.
[295]
Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. Воспоминания
Митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.
Манухиной. М., 1994. С. 315.
[296] Ковалевский П.Е. Зарубежная
Россия. История и культурно-просветительская работа русского зарубежья
за полвека (1920-1970). Париж, 1971. С. 42; Раев М. Россия за рубежом.
История русской эмиграции. 1917-1919. М., 1994. С.30; Бутузов А.Г. О
географии русских на Балканах в XX веке // Славяноведение. 2004. № 5. С.
77-78.
[297] Врангель П.Н. Воспоминания Т. 2. М., 1992. С. 433;
Спасов Л. Врангеловата армия в България 1919-1923. София, 1999. С.
63-65; Йованович М. Русская эмиграция на Балканах 1920-1940. М., 2005.
С. 116.
[298] История Русской эскадры в Северной Африке. Церковь и флот. СПб., 2009. С. 6.
[299] Русская военная эмиграция 20-40-х годов. Т. 2. М., 1998. С. 303-306.
[300] Черкашин. Н., Лобыцын В. Русский курган в Дарданеллах // Родина. 2008. № 3. С. 111.
[301] ГАРФ, ф. 5680, оп. 1, д. 128, л. 26.
[302] Протоиерей Георгий Митрофанов. Православная Церковь в России и эмиграции в 1920-е годы. СПб., 1995. С. 86.
[303]
Кострюков А.А. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х
годов. Организация церковного управления в эмиграции и его отношения с
Московской Патриархией при жизни Патриарха Тихона. М., 2007. С. 40-41,
47; Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М., 1994. С.
321; Архиепископ Никон (Рклицкий). Жизнеописание Блаженнейшего
митрополита Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. 5. Нью-Йорк,
1959. С. 7.
[304] Кострюков А.А. Указ. соч. С. 47; Архиепископ Никон (Рклицкий). Указ. соч. С. 8.
[305] К делу о Всезаграничном Высшем Русском Церковном Управлении. Константинополь, 1924. С. 6-7.
[306] Архиепископ Нафанаил (Львов). Беседы о Священном Писании и о вере и Церкви. Т. 5. Нью-Йорк, 1995. С. 32.
[307] Архиепископ Никон (Рклицкий). Указ. соч. С. 8-9.
[308] ГАРФ, ф. 5680, оп. 1, д. 109, л. 78-79.
[309] Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России. С. 261.
[310] ГАРФ, ф. 5680, оп. 1, д. 109, л., л. 81; Йованович М. Указ. соч. С. 262.
[311] Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого). Джорданвилл, 1988. С. 82.
[312] Кострюков А.А. Указ. соч. С. 41, 49, 54.
[313] ГАРФ, ф. 5680, оп. 1, д. 128, л. 19-20; Йованович М. Указ. соч. С. 266.
[314] Дети русской эмиграции. Сост. Л.И. Петрушева. М., 1997. С. 10-11.
[315] Митрополит Вениамин (Федченков). Указ. соч. С. 326.
[316] ГАРФ, ф. 5680, оп. 1, д. 128, л. 12, 17-20, 22, 26-27; Йованович М. Указ. соч. С. 266-267.
[317]
Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные иерархи периода с
1893 по 1965 годы (включительно). Т. 3. Эрланген, 1982. С. 19.
[318]
Косик В.И. Русское церковное зарубежье: XX век в биографиях духовенства
от Америки до Японии. Материалы к словарю-справочнику. М., 2008. С.
119.
[319] Из воспоминаний Юрия Словачевского, потомка
архиепископа Дамиана // Русское зарубежье в Болгарии: история и
современность. София, 2009. С. 229.
[320] Там же. С. 299-230.
[321] Радић Р. Држава и верске заjеднице 1945-1970. Д. 1. Београд, 2002. С. 367.
[322] Seide G. Verantwortung in der Diaspora, die Russische Оrthodoxe Kirche im Ausland, München 1989. S. 90-91.
[323] Протопресвитер Георгий Граббе. Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом. Джорданвилл, 1961. С. 198.
[324] Поспеловский Д.В. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. С. 234.
[325] Протоиерей Владислав Цыпин. Митрополит Анастасий (Грибановский) // Православная энциклопедия. Т. 2. М., 2001. С. 238.
[326] Митрополит Евлогий (Георгиевский). Указ. соч. С. 399.
[327] Русские в Галлиполи. Берлин, 1923. С. 252; Йованович М. Указ. соч. С. 145; Раев М. Указ. соч. С. 39.
[328] Йованович М. Указ. соч. С. 118, 121, 122.
[329] Там же. С. 41-42, 102.
[330] Русские храмы и обители в Европе. С. 355-356.
[331] Там же. С. 209.
[332] Там же. С. 209-210, 355-356.
[333] The Archives of the Orthodox Church in America, Syosset (OCA Archives). Box 1. P. 19.
[334] ГАРФ, ф. 6343, оп. 1, д. 193, л. 1.
[335] Синодальный архив Русской Православной Церкви за границей, Нью-Йорк (СА), д. 15/41.
[336] Ђурић В. Усташе и Православлье. Хрватска православна Црква. Београд, 1989.. С. 194.
[337] СА, д. 39/43.
[338] Там же, д. 36/43.
[339] Там же, д. 42/44.
[340] OCA Archives. Box 1. P. 27.
[341] Русские храмы и обители в Европе. С. 209.
[342]
Диакон Александр Занемонец. К истории паломничеств в Святую Землю из
Русского зарубежья в 50-70-х годах XX века. М., 2009. С. 31-32.
[343] Ђурић В. Указ. соч. С. 209-210, 356; Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Указ. соч. С. 40.
[344] Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Указ. соч. С. 41.
[345] Черкашин. Н., Лобыцын В. Указ. соч. С. 112.
[346] Послание епископа Женевского и Западно-Европейского Михаила от 16 мая 2008 г.
[347] Епископ Егорьевский Марк. Указ. соч. С. 32-33.