Святые места в центре восточного вопроса: церковно-политический фактор как одна из причин Крымской войны

Крымская (Восточная) война, являвшаяся крупнейшим международным конфликтом второй половины XIX в., существенно изменившим расстановку сил в Европе, началась из-за спора о святых местах Палестины. Отечественная (прежде всего - советская) и зарубежная историографии традиционно оценивали разногласия Франции и России относительно прав католического и православного духовенства в Святой Земле как повод к войне, использованный президентом Франции принцем Луи Наполеоном (с 1852 г. - императором Наполеоном III) и российским императором Николаем I для реализации своих внешнеполитических планов. Племяннику знаменитого Наполеона Бонапарта необходимо было первоначально - укрепить свое положение внутри стра-С.61ны, заручившись поддержкой влиятельного католического клира, а затем - провести победоносную войну, которая бы не только упрочила династию и покрыла блеском новую империю, но и усилила положение Франции на международной арене, внеся существенные коррективы в существовавшую "венскую систему". Николаю I, в свою очередь, хотелось расширить и укрепить свои позиции на Балканах и Ближнем Востоке. Подробно рассматривая политические и экономические причины Крымской войны, исследователи, как правило, лишь вскользь затрагивали вызвавший ее религиозный вопрос, считая его надуманным и искусственным. Наиболее резкие оценки принадлежат Е. В. Тарле, который назвал дело о святынях Палестины "фантастической по своей нелепости" "мнимо-религиозной борьбой двух императоров из-за каких-то предметов евангельской археологии"[1]. В. Н. Виноградов, не сбрасывая совсем со счетов церковно-религиозного фактора, также подчеркивал, что спор о святых местах "даже многим современникам представлялся архаичным"[2]. Из всех историков Крымской войны (включая Н. Ф. Дубровина[3] и М. И. Богдановича[4]) лишь А. М. Зайончковский рассмотрел интересующий нас вопрос сравнительно подробно и объективно, посвятив ему отдельную главу своего исследования. Назвав спор о святых местах "прологом к великой исторической драме", ученый подчеркнул его значение: за этим спором "во всей своей сложности вставал Восточный вопрос, который, по выражению одного дипломата, в сущности являлся вопросом между Западной Европой и Россией"[5]. В последние годы к исследуемой теме в рамках изучения взаимоотношений Российской империи с Православным Востоком обращались Н. Н. Лисовой[6] и М. И. Якушев[7].

В задачу настоящей статьи входит рассмотрение сущности и развития спора о святых местах, его места в контексте Восточного вопроса, а также значения последнего в геополитических интересах России накануне Крымской войны.

Основными источниками по теме являются документы Архива внешней политики Российской империи (АВП РИ): годовые отчеты министерства иностранных дел (ф. 137. Отчеты МИД России), доклады государственного канцлера графа К. В. Нессельроде императору Николаю I (ф. 133. Канцелярия министра иностранных дел), материалы, касающиеся посольства князя А. С. Меншикова в Константинополь (ф. 133. Канцелярия МИД), переписка российских дипломатов (ф. 180. Посольство в Константинополе; ф. 161/1. Политические донесения по Ближнему и Среднему Востоку (СПб. ГА, V-A 2) и др.). Значительная часть этих документов в начале XX в. была опубликована на языке оригинала (французском) протоиереем Александром Поповым в двухтомнике "Вопрос о святых местах Иерусалима в русской дипломатической переписке XIX в."[8], а также А. М. Зайончковским в первом томе приложений к его работе[9].

Исторически сложилось так, что в течение нескольких столетий ближневосточное направление занимало важное место в российской внешней политике и было тесно связано с религиозными вопросами. Академик Ф. И. Успенский писал, что Восточный вопрос - это "историческая тема, имеющая свое начало в падении Византийской империи и в утверждении турок-османов в Константинополе". История Восточного вопроса, по мнению ученого, для России совпадает с "историей развития национального самосознания"[10]. После падения Византии в Московской Руси, как известно, возникла и в дальнейшем получила свое развитие знаменитая концепция "Москва - третий Рим". Являясь единственным в мире православным царством, Россия осознавала себя и воспринималась Восточными Патриархатами как преемник Византийской империи и как защитник и гарант прав Православия на Востоке. С конца XVII в. в российской ближневосточной политике тесно переплетаются церковные и политические вопросы. Начиная с Бахчисарайского договора (1681 г.), во всех последующих договорах России и Турции неизменно присутствуют статьи о праве свободного, беспошлинного хождения наших паломников в Иерусалим и святые места. А в Кучук-Кайнарджийском мирном договоре (1774 г.), помимо беспрепятственного паломничества россиян по святым местам, оговаривается право защиты Россией своих единоверцев, находившихся под властью Османской империи. И хотя договор допускал не прямое покровительство России, а ее опосредованное, через Порту, воздействие ("министры Российского импера-С.62торского двора" получили право делать в пользу Христианской церкви "представления", которые Турция обещала "принимать в уважение, яко чинимые доверенною особою соседственной и искренно дружественной державы"[11]), тем не менее, он являлся крупной победой российской дипломатии и на длительный период определил линию Петербурга в Восточном вопросе. Данная (7-я) статья Кучук-Кайнарджийского договора имела немалое значение и для многомиллионного православного населения Османской империи, практически лишенного гражданских и политических прав в стране, жившей по законам корана и шариата. Освободительное движение молдаван, валахов, сербов, болгар, черногорцев и греков, неизменно надеявшихся на помощь России, как известно, пользовалось в XIX в. глубокими симпатиями русской общественности и правящего Петербурга. Опираясь на Кучук-Кайнарджийский договор, условия которого подтверждались и в последующих трактатах с Турцией, Россия в немалой степени способствовала возрождению греческой и сербской государственности, а также укреплению автономии Молдавии и Валахии.

Что касается разногласий между католическим и православным духовенством Палестины насчет контроля за святыми местами, то они существовали издавна, время от времени периодически обостряясь. Права и привилегии обеих соперничавших между собой конфессий закреплялись султанскими фирманами (указами). В этом чуждом для мусульманской Турции вопросе султаны часто действовали непоследовательно и противоречиво, тем самым запутывая и еще больше обостряя ситуацию. При этом если католики опирались на поддержку Австрии, а затем Франции, то православные в качестве своего защитника традиционно рассматривали Россию. Для исследуемой темы небезынтересно вспомнить, что еще в 1691 г., после передачи очередным султанским фирманом католикам целого ряда святых мест, традиционно принадлежавших православным, Иерусалимский Патриарх Досифей обращался к Петру I за помощью, предлагая при этом не больше не меньше, как "взять Иерусалим": "Пришел в Адрианополь посол французский, принес от короля своего грамоту насчет святых мест; случился тогда там и хан крымский. Подарили французы визирю 70000 золотых червонцев, а хану 10000 и настаивали, что турки должны отдать святые места французам, потому что москали приходили воевать Крым... Народ турецкий кричит в испуге, что москали были смирны, а теперь из-за Иерусалима войну начнут... Теперь время удобное: возьмите прежде Украину, потом требуйте Молдавии и Валахии, также Иерусалим возьмите и тогда заключайте мир"[12]. И если в конце XVII в. трактовка Патриархом нарушения Турцией прав Православной Восточной Церкви в качестве недружественного акта по отношению к России выглядит некоторым преувеличением, то в середине XIX в. в подобной ситуации уже не только в Константинополе и Петербурге, но и в Западной Европе не сомневались в том, что дело касается России напрямую. В силу упомянутых выше русско-турецких соглашений и обещаний, данных христианам, Россия к тому времени оказалась связанной системой обязательств, от соблюдения которых зависели ее влияние и вес в этом важном регионе. Французский посол при Баварском дворе Тувенель писал в 1851 г.: "Я знаю Восток, и я могу вас уверить, что Россия не уступит. Для нее это вопрос жизни и смерти" [13]. А бывший министр иностранных дел Англии лорд Мэмсбери отмечал, что скорее царь отрешится от своего "деспотического принципа" и заведет у себя "русскую палату общин", чем уступит "хоть что-нибудь по вопросу о святых местах"[14]. Однако не буду забегать вперед.

Необходимо отметить, что в конце 1830-х гг. начался спад российского влияния в Турции и соответственно рост влияния западных держав - Франции и особенно Англии - на экономику и политику этой страны. Как отмечал В. Н. Виноградов, "англо-турецкий торговый договор 1838 г. открыл эпоху подчинения Османской империи западному капиталу"[15]. Не ограничиваясь экономическими рычагами влияния, европейские державы стали проявлять повышенное внимание к Палестине, маскируя политические интересы религиозными. В 1839 г. Англия учредила в Иерусалиме вице-консульство, а в 1841 г. совместно с Пруссией назначила туда англиканского епископа. В 1841 г. Франция также учредила в Иерусалиме свое консульство. А в 1847 г. в Святой Град прибыл С.63 Латинский Патриарх Иерусалимский Иосиф Валерга. В течение нескольких веков (едва ли не со времени окончания крестовых походов) обладатель данного титула обитал в Риме, считая свое звание почетным и ни к чему не обязывающим. Виноградов иронично отмечает, что "не без труда папа Пий IX выдворил очередного носителя этого громкого сана к его пастве"[16]. Однако по отношению к конкретному человеку, получившему в 1847 г. назначение на Иерусалимскую патриаршую кафедру, ирония исследователя выглядит не слишком уместной. Дело в том, что Иосиф Валерга был знаменитым католическим миссионером. Владел латинским, греческим, арабским, еврейским, турецким и курдским языками. За 25 лет его патриаршества в Иерусалиме (где он оказался, как говорят в таких случаях, "на своем месте") влияние Рима в Святой Земле чрезвычайно усилилось, было открыто несколько католических школ и семинарий, тысячи православных арабов были обращены в католичество. Поэтому не удивительно, что вскоре после приезда этого человека в Иерусалим спор о святых местах вступил в новую фазу.

Чтобы противостоять в дипломатическом соперничестве западным державам, а также поддержать Православную Восточную Церковь в условиях усилившейся инославной пропаганды, 11 февраля 1847 г. [17] император Николай I резолюцией на Всеподданнейшем докладе канцлера К. В. Нессельроде создал Русскую Духовную Миссию в Иерусалиме (далее - РДМ), первым начальником которой стал архимандрит Порфирий (Успенский). Опасаясь обвинений со стороны Турции и европейских держав в усилении политического влияния и вмешательстве во внутренние дела Османской империи, а также предвидя противодействие греческой иерархии, боявшейся подрыва своего влияния и лишения доходов, получаемых от русских и других славянских паломников, российское правительство действовало в данном вопросе крайне осторожно. Учреждению Миссии предшествовала длительная[18], засекреченная командировка архимандрита Порфирия в Святую Землю. Он был послан МИД (кандидатура была согласована со Святейшим Синодом) "в качестве поклонника (паломника. - Л.М.) с исключительно негласным поручением собрать на месте достоверные о настоящем положении Православной Церкви сведения", "могущие впоследствии послужить благонадежным основанием при обсуждении мер, какие признано будет полезным принять для упрочения Православной Церкви на Востоке"[19]. Не будучи снабжен никакими письменными инструкциями, Порфирий получил подробные устные наставления, в которых особенно подчеркивалось, что при выполнении своего поручения он должен "исполнять в строгости все обязанности, сопряженные с характером поклонника, и отнюдь не обнаруживать, что послан от Правительства,... говорить не столько о России, сколько о Церкви единой Апостольской, дабы не подать повода думать, что под предлогом религиозного соучастия скрываются виды политические"[20].

Интересно, что при учреждении РДМ в качестве постоянного представительства Русской Церкви при Патриархатах Востока и официальном отправлении в Иерусалим первого состава Миссии продолжала соблюдаться та же чрезмерная осторожность. В утвержденной императором Николаем I инструкции начальнику Духовной Миссии архимандриту Порфирию (от 28 августа 1847 г.) по-прежнему подчеркивалось, что он и его сотрудники должны состоять в Святом Граде "не иначе, как в качестве поклонников". "Архимандрит не должен, - говорилось в документе, - принимать ни малейшего участия в делах и вопросах политических; он может лишь делать в случае нужды изустные дружелюбные представления Патриарху и консулу, когда заметит что-либо полезное к улучшению участи и доброму порядку русских поклонников"[21]. Немаловажно при этом, что архимандриту предписывалось "по общему долгу христианства и службы Отечеству быть с консулом в постоянном единодушии" и сообщать ему все, "что узнает особливо важного и требуемого внимания относительно Православной Восточной Церкви"[22].

Отмечу, что подчеркнутая секретность российского МИД в данном вопросе мало кого обманула. Вскоре после прибытия в Иерусалим архимандрит Порфирий записал в своем дневнике: "Никто не считает меня поклонником святых мест, а все признают за дипломатического агента российской державы. Видно, шила в мешке не утаишь"[23]. С.64

Начало спора о святых местах, приведшего в итоге к Крымской войне, можно датировать 1847 г., когда из Пещеры Рождества (Вертепа) базилики Рождества Христова в Вифлееме исчезла особо почитаемая паломниками серебряная звезда, отмечающая место Рождения Иисуса Христа. Католики обвинили в похищении греков, а греки - католиков. По существовавшему в то время status quo за католиками в Вертепе были закреплены престол Трех Волхвов и Святые Ясли. Престол Рождества принадлежал греческому духовенству. Под этим престолом в 1717 г. французами была установлена серебряная звезда. (В то время католики служили на этом престоле, однако позднее, в 1757 г., утратили это право). По мнению российского генерального консула в Бейруте К. М. Базили, католики сами сняли звезду, чтобы "добиться права на ее возобновление", а заодно "завладеть алтарем" Рождества[24]. Однако, справедливости ради следует отметить, что это вполне могли сделать и греки. Напряженные отношения между конфессиями существовали всегда, и время от времени с той или иной стороны возникали различные провокации и инциденты. Например, в 1811 г. греки уничтожили могилы иерусалимских королей-крестоносцев Готфрида Бульонского и Балдуина и добились от султана распоряжения об их невозобновлении.

Губернатор Иерусалима Мехмет-паша пообещал французскому консулу, что проведет расследование и отыщет звезду. Однако французское правительство направило в Палестину специальную следственную комиссию во главе с известным востоковедом Эженом Боре. Ни звезда, ни ее похитители найдены не были. Тем не менее, в 1850 г. "по итогам работы комиссии" Боре опубликовал брошюру "Вопрос о святых местах", в которой не только бездоказательно обвинил греческое духовенство в похищении звезды, но и заявил об исторических правах католиков на основные святыни Палестины, а также о необходимости возвращения под их контроль "незаконно захваченных православными" святых мест.

"Эта брошюра, - писал известный церковный историк и писатель-паломник, состоявший на службе в Азиатском департаменте МИД, А. Н. Муравьев в своем "Ответе господину Э. Боре на вопрос о святых местах", - натолкнула французское правительство на мысль предъявить Оттоманской Порте требования в защиту давних претензий римских пап на святые места" [25]. "Претензии, сформулированные Боре, были... не чем иным, как идеологической подготовкой того беспрецедентного давления на Порту", которое вскоре начала оказывать французская дипломатия, "с целью подорвать значение Православия в регионе и тем самым "выдавить" Россию с ее позиций традиционного защитника православных интересов"[26].

Необходимо отметить, что в Средние века короли Франции считали себя покровителями католической веры на Востоке. В 1740 г. между Францией и Портой был заключен договор (так называемые капитуляции), закрепивший права латинского духовенства в Святой Земле. В нем, в частности, говорилось, что "епископы и другие католические духовные лица, находящиеся под главенством королей Франции, к какой бы нации они ни принадлежали, могут отправлять богослужение в местах, где они находятся издавна. ...Латинские монахи... внутри и вне Иерусалима и в храме Святого Гроба, называемом Камамэ, останутся владельцами своих мест паломничества так же, как они владели ими прежде; никто не будет их беспокоить и требовать от них податей"[27]. В момент заключения договора католики владели частью храма Воскресения (Гроба Господня) под обоими куполами и аркадой, южной половиной Голгофы, часовней Адама с могилами иерусалимских королей-крестоносцев, приделом обретения Животворящего Креста, базиликой Рождества Христова в Вифлееме и многими другими святынями. Однако в последующие годы латиняне утратили значительное количество принадлежавших им святых мест, права на которые, согласно целому ряду султанских фирманов, перешли к греческому духовенству. К середине XIX в. в преимущественном положении оказалась Иерусалимская Православная Церковь, охранявшая и поддерживавшая основные христианские святыни.

В годы Великой Французской революции Франция практически забыла о Святой Земле. Резко сократился и поток католических паломников. По статистике, в конце С.65 XVIII - начале XIX вв. на 12 тыс. православных паломников приходилось не больше сотни католиков[28]. И вот после 60 лет забвения Франция внезапно выступила в роли борца за интересы католицизма на Ближнем Востоке.

В 1850 г. французский посол в Константинополе генерал Ж. Опик по предписанию президента Франции принца Луи Наполеона вручил турецкому правительству официальную ноту, в которой, со ссылкой на капитуляции 1740 г., излагалось требование восстановить католическое духовенство в его прежних правах на святые места. В список святынь, на которые выдвигались претензии, были включены: базилика Рождества Христова в Вифлееме, непосредственно Пещера Рождества с правом восстановления новой звезды, Пещера Гробницы Богородицы в Гефсимании, Камень Миропомазания и Аркады Девы в храме Гроба Господня. Франция требовала также восстановить status quo храма Гроба Господня до пожара 1808 г.[29] (После пожара он был восстановлен греками, что дало им дополнительные преимущества). Требования Франции поддержали представители других католических государств - Австрии, Бельгии, Испании, Сардинии, Португалии и Неаполя.

Российский посланник в Константинополе В. П. Титов, опираясь на Кучук-Кайнарджийский мирный договор, выступил в защиту прав Иерусалимской Православной Церкви и представил Порте ряд турецких фирманов, сводящих на нет притязания Франции. Оказавшись между двух огней, султан Абдул Меджид сформировал комиссию для изучения поднятого вопроса и вынесения квалифицированного решения.

Большинство историков, вслед за Л. Тувенелем, сходятся в том, что "поднимая этот вопрос, принц Людовик-Наполеон совершенно не подозревал последствий, которые могут повлечь за собой его требования. Мысль о возможном столкновении с Россией вовсе не являлась в представлении принца-президента и его советников, мало знакомых с этим темным вопросом. Истина заключалась в том, что поддержка клерикальной партии была нужна для внутренней политики принца Людовика-Наполеона"[30]. Это мнение, в частности, основывается на заявлении французского правительства, сделанном в ответ на соответствующее представление российской дипломатии, что оно "считает поднятый вопрос второстепенным и возбудило его только для того, чтобы приобрести на выборах расположение и голоса духовенства"[30].

"Маленький племянник большого дяди" принц Шарль Луи Наполеон Бонапарт 10 декабря 1848 г. (н. ст.) всеобщим голосованием был избран на четырехлетний срок президентом победившей Французской республики. Победа на выборах с огромным отрывом от своих конкурентов (75% голосов) человека, который почти 30 лет провел в изгнании и был приговорен к пожизненному заключению за двукратную попытку совершения государственного переворота, несомненно, свидетельствовала о сохранении в стране бонапартистских традиций. Чувствуя сопротивление Национального собрания, большая часть членов которого отличалась республиканскими убеждениями, и не довольствуясь статьей конституции, запрещавшей избрание президента на второй срок, Луи Наполеон, изначально мечтавший о восстановлении во Франции империи, разумеется, был заинтересован в укреплении своей популярности среди народных масс. С этой целью он предпринял ряд шагов. Например, в мае 1850 г. потребовал отмены нового постановления Национального собрания, ограничившего избирательное право (несмотря на то, что сам был его инициатором). Возможно, в этом ключе следует рассматривать и данное им предписание послу в Константинополе Опику относительно святых мест. В то время католическое духовенство имело значительное влияние на народ. После Великой Французской революции в стране явно наметился определенный католический ренессанс[31]. Однако настойчивость, которую Франция проявила в споре о святых местах в дальнейшем, после утверждения Луи Наполеона у власти (переворот 2 декабря 1851 г. (н. ст.) продлил его полномочия как президента на 10 лет, а ровно через год он был провозглашен императором), заставляет предположить, что новый правитель либо изначально планировал разыграть здесь более крупную карту, чем только "поддержка клерикальной партии", либо позже, войдя в роль, почувствовал себя не только наследником империи Наполеона Бонапарта, но и про-С.66должателем традиций древних французских королей. Как бы в противовес упорному нежеланию императора Николая I признать его равным (отказ в обращении "топ frere" (брат мой - франц.) был призван подчеркнуть разницу между легитимными государями, царствующими Божьей милостью, и властителями демократического происхождения) Луи Наполеон стремился укрепить положение своей империи на международной арене и отстоять интересы католицизма на Ближнем Востоке. Уже в разгар Крымской войны французский министр иностранных дел Друэн де Люис заметил в приватной беседе, что "восточный вопрос... послужил императорскому правительству лишь средством расстроить континентальный союз (Россия, Англия, Австрия и Пруссия. - Л. М.), который в течение почти полувека парализовывал Францию"[32]. Не рассматривая в данной статье весь комплекс противоречий, существовавших в то время между Россией, Францией и другими державами, лишь подчеркну, что среди огромного множества причин, породивших войну, ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов и духовный, церковно-политический аспект[33].

Вскоре после выхода вышеупомянутой брошюры Боре тема палестинских святынь стала активно обсуждаться в печати и дипломатической переписке. В первой половине 1851 г. В. П. Титов переслал в МИД для надлежащего сведения два научных возражения на сей труд - доктора Кара-Теодори и бывшего Вселенского Патриарха Константия[34]. Ему, в свою очередь, была направлена упомянутая выше записка А. Н. Муравьева, представленная автором в Азиатский департамент МИД 20 февраля 1851 г.[35] С этой работой, выходящей за узкие рамки церковно-исторического исследования и предназначавшейся изначально не для печати, а для внутреннего пользования российского внешнеполитического ведомства, Титов ознакомил некоторых представителей церковной иерархии и людей дипломатического круга. Например, архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий (Борисов) в письме от 27 июня 1851 г. благодарил Владимира Павловича "за доставление" ему "нового сочинения о праве владения Гробом Господним". "Хотя это один из таких предметов, - писал архиепископ, - о коих всего менее хотелось бы слышать споров: но коль скоро необходимость велела защищать свое право (здесь и далее в цитатах курсив мой. - Л. М.), то отрадно видеть защищенным его так победоносно, как сделал это господин сочинитель. Честь ему и благодарность от всех чад Церкви Православной!"[36]. Это письмо, а также активная проповедническая и патриотическая деятельность архиепископа Иннокентия в годы начавшейся Крымской войны[37], ярко свидетельствуют о том, что лучшие представители Русской Церкви придавали большое значение идейной борьбе с католической духовной экспансией на Ближнем Востоке. Поэтому заявление Е. В. Тарле, что "наиболее авторитетные" в церковных вопросах "высшие иерархи... довольно равнодушно относились к внезапно возникшей дипломатической возне вокруг святых мест"[38], выглядит необоснованным и неверным.

7 сентября 1851 г. император Николай I, узнав, что комиссия, сформированная по делу о святых местах, склоняется в сторону Франции, направил султану Абдул-Меджиду письмо, в котором напомнил ему об "обязанностях союза и тесной дружбы", лежащих в основе отношений между двумя государями, выразил "твердую решимость не отклоняться в будущем от намеченной линии поведения" и в случае необходимости, как и прежде, оказывать Османской империи "моральную и материальную поддержку"[39]. Это послание, а также заявление Титова, что весь штат Российской императорской миссии (посольства) покинет Константинополь в случае малейшего отступления Порты от status quo, произвели сильное впечатление на султана, который пообещал постараться удовлетворить требования России. Новый французский посол Лаваллет, прибывший в Константинополь в конце апреля 1851 г., в свою очередь, заявил, что Франция "ни за что не подчинится диктату России", поскольку это будет расценено как ее публичное унижение, и намекнул на возможный приход в Дарданеллы французской эскадры, "дабы обеспечить удовлетворительное для Парижа решение данного вопроса"[40]. С.67

Султан Абдул-Меджид распустил старую комиссию и сформировал новую, которая подготовила долгожданный фирман 30 января 1852 г., подтвердивший акты, изданные в прежние времена в пользу греков. Притязания католиков были отклонены как "не основанные на истине". Единственная льгота, которую получили латиняне, - право проводить богослужения в Гробнице Божией Матери в Гефсимании, "с условием, чтоб не было производимо никакой перемены в администрации этой Гробницы и в ее настоящем положении"[41]. Данный фирман с собственноручным султанским хатти-щерифом (подписью) был торжественно вручен находившемуся в Константинополе Иерусалимскому Православному Патриарху Кириллу. Копии фирмана и соответствующие ноты были переданы российскому и французскому посланникам.

Несмотря на то, что во "французском" варианте фирмана была опущена фраза о "безосновательных" притязаниях католиков на основные палестинские святыни, Луи Наполеон счел его оскорбляющим достоинство Франции и нарушающим договор 1740 г. Вскоре в Константинополь из весьма непродолжительного отпуска вернулся Лаваллет, в категоричной форме потребовавший, чтобы Порта либо внесла изменения в только что изданный и еще не оглашенный фирман, либо предоставила католикам новые льготы. С этого времени турецкое правительство начало вести себя крайне непоследовательно. С одной стороны, оно направило в Иерусалим специального уполномоченного (комиссара) Афиф-бея для публичного оглашения фирмана, что по древним традициям было необходимо для вступления документа в силу, с другой - обещало Лаваллету не оглашать фирман и предоставить в распоряжение католического духовенства ключ от главного входа в Вифлеемский храм.

Для наблюдения за исполнением фирмана российский поверенный в делах при Порте Оттоманской А. П. Озеров направил в Иерусалим К. М. Базили, которому было предписано в случае какого-либо отступления от точного смысла документа "протестовать перед губернатором города Хафиз-пашой и сообщать об этом в императорскую Миссию" (посольство)[42]. По прибытии в Святой Град Базили заметил "лихорадочное беспокойство... в иерусалимском клире и в православном народе", что, по его мнению, свидетельствовало "о недоверии к мерам и решениям турецкого правительства"[43]. Однако Озеров объяснил это лишь "мнительностью и робостью восточных христиан". Российская Миссия, писал он Базили, должна показывать "перед турецкими властями спокойствие уверенности, коренное убеждение, что против решений султана, против торжественных обещаний Его Величеству Государю Императору, орудия управления, какими бы ни влеклись целями, не посмеют изменить порядка вещей, запечатленного фирманом". Озеров советовал Базили проявлять ту же уверенность и "убеждать иерусалимское духовенство", что Миссия "не упустит из виду защиту с требуемыми достоинством и твердостью преимуществ наших единоверцев"[44].

Между тем прибывший в сентябре 1852 г. в Иерусалим комиссар Афиф-бей не спешил оглашать фирман. На заседании меджлиса (городского совета) в храме Воскресения (Гроба Господня) он объявил лишь о решении султана ремонтировать купол данного храма за свой счет с наблюдением за ходом ремонтных работ представителей от Греческого, Армянского и Латинского Патриархов, а также сирийской и коптской общин города, а в храме Богородицы в Гефсимании, куда затем переместились члены совета, - о разрешении католикам проводить богослужения в Пещере Гробницы Божией Матери. На неоднократные попытки Базили ускорить оглашение фирмана, сделанные им как лично, так и через Иерусалимского Патриарха Кирилла, Афиф-бей давал уклончивые ответы, а однажды заявил даже, что вообще не понимает, о каком фирмане идет речь. В середине октября Базили демонстративно покинул Иерусалим, сочтя, что "после решительных отказов Афифа читать фирман" его пребывание в городе становится "слишком щекотливо"[45].

После таких событий от былой уверенности А. П. Озерова не осталось и следа. В ноябре 1852 г. российский поверенный в делах писал в МИД, что "Иерусалимское дело" приняло "дурной оборот". Речь "идет о совершенном упадке нашего влияния... Православные повержены в совершенное уныние. Если б не боялись они турецкого С.68 бича, то посольский дом осажден был бы с утра до вечера толпами христиан... Здесь много еще тепло верующих, а больше всего наших, которые уповают на Россию и молятся за нее"[46]. "Можно ли было когда предполагать, - удивлялся Озеров, - чтобы с согласия султана повелено было не провозглашать фирмана. Ведь это значило бы, что Государь приказывает бунтовать своему губернатору"[47]. В письме от 4 ноября Озеров сообщал между прочим, что Англия, до сих пор державшая в данном вопросе нейтралитет, начала нарушать его в пользу Франции. В беседе с ним, состоявшейся в тот же день, британский поверенный в делах полковник Роуз отметил, что, поскольку вопрос о святых местах поставил Порту в затруднительное положение "между двумя могучими державами", то он "как слуга своего правительства и как частный человек" считает своим долгом сказать "слово мира" и предпринять "всевозможные средства убеждения", чтобы избежать "весьма важных последствий, могущих произойти от такого столкновения". Средством "вывести Турцию из этих тенет" Роуз считал частичное удовлетворение требований Франции, например, передачу католикам ключа от главной двери Вифлеемского храма. "Что скажет история, - провозглашал велеречивый оратор, - если прольется кровь и Французский флот осадит Сирию за ключ в церковь, в которую всякий христианин должен был бы иметь свободный вход". Доводя все это до сведения МИД, Озеров пророчески отмечал: "Но дело в том, что Вифлеемский ключ не будет ключом к миролюбивой развязке Палестинского вопроса"[48].

В конце ноября Озеров по предписанию канцлера К. В. Нессельроде открыто выразил Порте неудовольствие императора Николая I по поводу ее поведения в Иерусалиме, после чего Афиф-бей наконец получил указание огласить фирман. Хотя и со значительными отступлениями от протокола (вместо торжественного было созвано обычное заседание меджлиса, фирман читал не уполномоченный комиссар, а губернатор Хафиз-паша, так как Афиф-бей сказался тяжело больным, на церемонию не были приглашены Латинский и Армянский Патриархи), 29 ноября документ все же был оглашен, зарегистрирован в суде и отдан Иерусалимскому Патриарху Кириллу на хранение в патриаршем архиве.

Практически одновременно с решением огласить фирман турецкое правительство вынесло постановление о передаче католическому духовенству ключа от главного входа в Вифлеемский храм, хотя это полностью противоречило предыдущему документу и нарушало слово, данное султаном российскому императору. Решение было принято диваном (кабинетом министров), где к тому времени возобладало влияние профранцузски настроенного министра иностранных дел Фуада-эфенди, и утверждено доселе колебавшимся Абдул-Меджидом. Аргументация турецких министров сводилась к необходимости избежать угрозы вторжения Франции в охваченную смутами Сирию, а также подорвать влияние России на десятимиллионное православное население Османской империи. В Пещере Рождества было решено установить взамен похищенной новую серебряную звезду. Звезда преподносилась как подарок султана своим подданным, хотя на самом деле была прислана французской королевой Амелией.

В течение нескольких дней ираде (высочайшее повеление) султана держалось в секрете от русских дипломатов. Тем не менее по различным каналам они получали определенную информацию на данную тему. Так, 4 декабря Базили сообщал Озерову из Бейрута, что монахи Латинского монастыря "обращались к французскому консулу с упреками" по поводу оглашения фирмана, однако "господин Ботта успокоил их уверением, что это клонится к успеху его стяжаний и что дело вскоре примет самый благоприятный оборот". А накануне (3 декабря) через Бейрут в Яффу проследовал "пароход, состоящий при французском посольстве в Константинополе" с турецким и французским комиссарами на борту. Корабль "пошел в путь с закрытым предписанием, которое распечатано по выходе из Дарданелл... Во всем соблюдается большая таинственность, дающая повод к разногласным догадкам, и латины торжествуют, предсказывая, что все Иерусалимское дело приняло новое направление"[49]. Вскоре на прямой вопрос Базили французский генеральный консул Леспарда ответил, что пароход везет "предписание Афиф-бею о выдаче латинам ключа от больших врат Вифлеемских"[50]. С.69

7 декабря 1852 г. в Иерусалим прибыл новый турецкий комиссар Асфир-эфенди. Через день дом Афиф-бея посетила делегация греческого духовенства во главе с Патриархом Кириллом, которая выразила двум комиссарам протест по поводу нового решения Порты, идущего вразрез со смыслом только что оглашенного фирмана. Базили также направил протест губернатору Иерусалима и главному мулле города. Тем не менее 10 декабря Хафиз-паша созвал заседание меджлиса, где публично огласил ираде султана. В тот же день в Пещере Рождества базилики Рождества Христова в Вифлееме на месте похищенной звезды был установлен ее дубликат с надписью на латинском языке "Hie de Virgine Maria Jesus Christus natus est" ("Здесь от Девы Марии родился Иисус Христос") и датой "1717"[51]. М. И. Якушев называет эту дату "непонятно откуда взявшимся годом"[52], однако она означает не что иное, как время установки первой звезды. Три ключа - от главного портала Вифлеемского храма и двух внутренних дверей (южных и северных) Пещеры Рождества - были вручены Латинскому Патриарху Валерге на следующий день. Дело в том, что Хафиз-паше не удалось взять ключи у греческого епископа, поэтому потребовалось время, чтобы изготовить их дубликаты по снятым с замков слепкам[53].

Отмечу, что в исторической литературе встречается ошибочное утверждение, что наряду с ключами от Вифлеемского храма католики получили также ключ от главных ворот храма Гроба Господня. Эта фактическая ошибка была допущена Е. В. Тарле[54] и до сих пор повторяется в некоторых трудах по истории внешней политики[55].

После описанных выше событий Патриарх Иерусалимский Кирилл по совету Базили отправился в Константинополь протестовать перед Портой. А накануне недавно избранный Константинопольский Патриарх Герман направил Святейшему Синоду послание с просьбой о помощи. Характеризуя передачу католикам ключей от главного портала Вифлеемского храма как "неожиданное бедствие", "торжество папизма на Востоке и Западе" и "унижение всех православных", от имени всей Православной Палестинской общины через посредничество Синода Патриарх просил российского императора "освободить народ православный на Востоке от рук неправых способами, кои внушит ему высокая боговдохновенная мудрость его"[56].

Около двух месяцев Николай I выдерживал многозначительную паузу в общении с султаном. 4 января 1853 г. Озеров писал товарищу (заместителю) министра иностранных дел Л. Г. Сенявину: "Грозное молчание из Петербурга наводит сильный страх на турок... Не скрою, что я сам нахожусь в большом трепете"[57]. Российский поверенный в делах намекнул при этом Фуаду-эфенди, что "известия из Иерусалима так плохи, что превосходят все ожидания... Он сильно смутился от намека и попытался пощупать Аргиропуло (первый драгоман (переводчик) Российской императорской миссии. - Л. М.): не понравится ли нам мысль обвинить во всем Афиф-бея. Тот отвечал, что в Петербурге с большою подробностию известны виновники и что правосудное правительство наше не удовольствуется пожертвованием мелкого подчиненного, исполнявшего только высшие приказания"[58].

Чтобы склонить Турцию к выполнению взятых на себя обязательств, Николай I решил прибегнуть к силовому нажиму. Он отдал приказ о приведении в боевую готовность войск 5-го, а затем 4-го корпусов и начал подготовку к отправлению в Константинополь чрезвычайного посольства.

Последняя идея была подана императору канцлером К. В. Нессельроде в докладе от 13 декабря. Чрезвычайный посланник должен был, по мнению графа, напомнить султану об исполнении данных им в письме к Николаю I обещаний и предложить помощь в случае враждебных действий со стороны Луи Наполеона. Программой максимум посольства должно было стать заключение в противовес французским капитуляциям конвенции, "которая возобновляла бы и дополняла сущность Кайнарджийского трактата относительно покровительства и преимуществ, которыми должны пользоваться в Турецкой империи православная религия и ее духовенство"[59]. В случае неудачи миссии посланника оставалось прибегнуть "a la derniere raison des rois" (к последнему доводу королей - франц.), т.е. к войне. Несмотря на это замечание, Нессельроде полагал, С.70 что сложившаяся международная обстановка не благоприятствовала в то время поднятию Восточного вопроса в полном объеме. Поэтому, по мнению канцлера, следовало подробно объяснить Лондонскому и Венскому кабинетам причины нашего недовольства Турцией и заявить им о наших миролюбивых и бескорыстных намерениях.

Николай I, понимая всю сложность и непредсказуемость последствий военного столкновения ("Зачать войну не долго, - писал он И. Ф. Паскевичу, - но кончить и как кончить - один Бог знает как"[60]), тем не менее, допускал его вероятность. В исторической литературе немало сказано о дипломатических просчетах и завоевательных планах российского императора накануне Крымской войны. В качестве основных источников при этом, как правило, приводятся собственноручная записка Николая о Восточном вопросе, где он рассматривает возможное устройство Балканского полуострова в случае изгнания турок из Европы[61], и беседы императора с английским послом Г. Сеймуром о разделе наследства "больного, умирающего человека" (т.е. Турции).

Полностью соглашаясь с исследователями в ошибочной оценке Николаем позиции Англии, оказавшейся, вопреки ожиданиям российского императора, в противоположном лагере, не могу не отметить чрезмерное преувеличение в историографии наступательности политики России. По справедливому замечанию А. М. Зайончковского, вышеупомянутую записку Николая I "невозможно считать" непосредственной "программой императора"[62]. Полагая, что спор о святых местах может привести к войне, которая, в свою очередь, может закончиться падением переживавшей кризис Османской империи, Николай хотел лишь заблаговременно распределить сферы влияния в данном регионе с учетом интересов других держав, прежде всего - Англии, а также при благоприятном исходе событий изменить режим Черноморских проливов, установленный Лондонскими конвенциями 1840 - 1841 гг. Небезразлична русскому императору была и судьба православных народов Османской империи. Нет оснований думать, что он кривил душой, когда говорил Сеймуру: "В этой империи живет несколько миллионов христиан, интересам которых я должен оказывать покровительство, и это право обеспечено за мною трактатами. Я могу сказать по правде, что пользуюсь этим правом с воздержанием и умеренностью, причем откровенно признаю, что с ним иногда связаны стеснительные обязанности, но я не могу отступить перед исполнением совершенно ясного долга. Наша религия в том виде, как она существует в России, перенесена к нам с Востока, и есть чувства и обязанности, которых иногда не должно упускать из виду"[63].

Чрезвычайным полномочным послом император назначил генерал-адъютанта адмирала светлейшего князя А. С. Меншикова (правнука знаменитого сподвижника Петра Великого). Перед отправлением в путь, 28 января 1853 г., помимо многочисленных устных наставлений, князь получил от канцлера К. В. Нессельроде обширный пакет документов, куда входили: письмо императора Николая I к султану, две копии с этого письма, пять инструкций (три из которых с пометой "Секретно"), исторический очерк по вопросу о святых местах, а также проекты двух документов, которые России следовало заключить с Османской империей - конвенции (или сенеда), касающейся признания Портой прав греческой Церкви, и секретного оборонительного союза[64].

Суть инструкций сводилась к следующему. Вести переговоры о восстановлении status quo, закрепленного в дарованном грекам фирмане. В случае желания Порты согласовать этот документ с правами, данными латинянам, не настаивать в категорической форме на лишении католиков всех полученных ими привилегий при условии опубликования другого фирмана, объясняющего отступления в их пользу таким образом, чтобы не придавать им вида торжества над Православной Церковью, а также предоставления последней некоторых "законных вознаграждений" для восстановления нарушенного равновесия. Чтобы гарантировать на будущее сохранение прав Православной Церкви в Палестине, непременно склонить Турцию к заключению с Россией особой конвенции. Проект конвенции предусматривал, в частности, следующие положения: "православная христианская религия будет пользоваться покровительством во всех ее церквах и министры императорского российского двора, как и в прошлом, будут вправе делать представления в пользу церквей Константинополя и других мест, а также в С.71 пользу клира, и эти представления будут приниматься как исходящие от соседней и искренно дружественной державы"; "Порта обязуется перед императорским российским двором сохранять и уважать права Греческой Православной Церкви в святых местах Иерусалима и его окрестностей"; султан издаст "гатти-гамаюн", который признает все прежде данные Иерусалимской Православной Церкви фирманы и точно укажет те святые места, которые были с древних времен предназначены для православных и католиков[65]. Наконец, для защиты от посягательств и давления со стороны Франции следовало предложить Турции секретный оборонительный союз. В случае отклонения выдвинутых Россией требований послу предписывалось заявить об оставлении Константинополя, возложив ответственность за разрыв на советников султана. Угрозу о выезде исполнить через три дня.

16 февраля 1853 г. князь Меншиков прибыл в Буюкдере на фрегате с красноречивым названием "Громоносец". Его сопровождала многочисленная свита, в состав которой, по-видимому, не случайно входили начальник штаба 5-го корпуса генерал А. А. Непокойчицкий и начальник штаба Черноморского флота адмирал В. А. Корнилов.

Через день после приезда князь нанес официальный визит великому визирю Мех-мед Али-паше. Следуя полученным из Петербурга указаниям, Меншиков заявил, что не станет вести переговоры с вышедшим из доверия российского правительства Фуадом-эфенди, и просил назначить для этой цели другое лицо. По словам князя, "это произвело большое впечатление и вызвало неудовольствие Порты, а Фуад подал в отставку"[66]. Министром иностранных дел султан назначил Рифаат-пашу. Английский и французский поверенные в делах расценили демарш российского посла как "необычный поступок, посягающий на достоинство султанского правительства"[67].

24 февраля состоялась торжественная аудиенция Меншикова у султана, после которой последовал частный прием в присутствии министра иностранных дел. Князь вручил Абдул-Меджиду письмо Николая I. Обращаясь к султану как к "настоящему союзнику и другу", император не скрывал при этом "чувств глубокого огорчения и удивления", которые он испытал, узнав о недавно принятом решении падишаха "в деле о святых местах Палестины". Обратив внимание на точное соблюдение со своей стороны всех обязательств и договоров с Османской империей, российский император предупреждал "о серьезности последствий" отказа султана "от своих обещаний", выражавшемся в "отмене или изменении фирмана, снабженного" его хатти-шерифом. Не желая ссоры турецкого правительства с другими державами, Николай тем не менее советовал султану "сохранить принятые веками... права в пользу Православной Церкви, догматы которой исповедуют... христианские жители" Османской империи и большинство подданных российского императора. В случае затруднений или "опасностей", могущих возникнуть из-за сохранения упомянутых прав, император предлагал заключить "соглашение, которое положило бы конец требованиям и притязаниям, несовместимым с независимостью" турецкого правительства и "с внутренним спокойствием" Османской империи[68].

По сообщению Меншикова графу Нессельроде, султан, видимо, не ожидал такого послания, был сильно смущен и произнес в ответ "несколько отрывочных фраз" о "различных обстоятельствах, которые привели к недоразумениям", происшедшим, однако, без злого умысла с его стороны[69].

Официальные переговоры Меншикова с Портой начались 4 марта. В тот день, а также 10 и 12 марта князь встретился с министром иностранных дел Рифаат-пашой и вручил ему ноты с изложением требований России[70]. Больше всего турецкого министра встревожило положение о заключении конвенции. Он ответил, что, по его мнению, мы правы, но подписание договора "будет трудно", а также, что проект конвенции должен быть предварительно рассмотрен султаном.

В течение марта между российским, турецким и французским представителями была достигнута договоренность относительно большей части вопросов, касавшихся святых мест. Казалось, что переговоры идут успешно, однако 5 апреля в Константинополь из отпуска вернулся английский посол лорд Ч. Стрэтфорд-Редклифф, оказавший зна-С.72чительное влияние на их срыв. Большинство историков Крымской войны сходятся в том, что этот умный и хитрый дипломат, пользовавшийся в Константинополе огромным авторитетом, сделался в тот период закулисным руководителем внешней политики Порты. Позднее Меншиков с горькой иронией заметил, что "турецкий диван делается на английских пружинах"[71]. Стремясь не допустить упрочения позиций России на Балканах и Ближнем Востоке, Стрэтфорд советовал туркам идти на все уступки в вопросе о святых местах, но ни в коем случае не соглашаться на заключение конвенции, которая предоставила бы российскому императору возможность вмешиваться в отношения султана с его православными подданными.

23 апреля Рифаат-паша передал А. С. Меншикову два фирмана, содержание которых удовлетворяло все русские требования относительно святых мест. В первом фирмане отмечалось, что дарование католикам ключа от больших дверей Вифлеемского храма дает им "только право входа в этот храм, ...не предоставляя ни права отправлять богослужение" в нем, "ни права общего владения им, совокупно с православными". Установка новой серебряной звезды, являющейся подарком султана своим подданным, не дает "никакому христианскому народу какого-либо особого и нового права". В Пещере Гробницы Божией Матери греки, армяне и католики могут ежедневно проводить богослужения в упомянутой последовательности. Во втором фирмане говорилось, что починка купола храма Воскресения будет осуществлена за счет Порты. В случае каких- либо изменений "в настоящем его виде Греческий Иерусалимский Патриарх уполномочивается войти с представлением о недопущении сего"[72]. При этом в обоих документах не было ни малейшего намека на закрепление полученных привилегий путем заключения русско-турецкой конвенции.

В тот же день Меншиков направил турецкому правительству ультимативную ноту с изъявлением своего недовольства. К ноте был приложен проект измененного договора (сенеда)[73]. Несмотря на то, что по содержанию и тону новый проект был менее жестким, чем его первоначальный вариант, Порта по истечении установленного срока (5 дней) отвергла его как посягающий на суверенитет Османской империи. Российский посол объявил о прекращении переговоров и разрыве дипломатических отношений.

8 мая 1853 г. А. С. Меншиков предпринял последнюю попытку мирного урегулирования. Он представил Порте на рассмотрение вместо предполагавшейся ранее конвенции достаточно умеренную ноту. В ней говорилось, что Православная Церковь будет и в дальнейшем пользоваться "под эгидой султана привилегиями и иммунитетами, предоставленными ей с древних времен", а также отмечалось, что султан "соизволил оценить и серьезно принять во внимание переданные через российского посла откровенные и дружественные представления в пользу Восточной Православной Церкви"[74]. Однако и в этот раз под давлением лорда Редклиффа министр иностранных дел Турции ответил князю, что его нота неприемлема, так как является вмешательством во внутренние дела Порты. 9 мая князь Меншиков покинул Константинополь со всем штатом Российской императорской миссии. Дипломатическое противостояние с неизбежностью переходило в военную фазу.

_____________
Примечания

[1] Тарле Е. В. Крымская война. Т. I. М.; Л., 1950. С. 136, 135.

[2] Виноградов В. И. "Святые места" и земные дела (Англо-русские отношения накануне Крымской войны) // Новая и новейшая история. 1883. N 5. С. 136

[3] Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т. I-III. СПб., 1900.

[4] Богданович М. М. Восточная война 1853 - 1856 гг. Т. I-IV. СПб., 1877.

[5] Зайончковский А. М. Восточная война 1853 - 1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой. Т. I. СПб., 1908. С. 385 - 386.

[6] Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX - начале XX в. М., 2006.

[7]Якушев М. М. Иерусалимский Патриархат и святыни Палестины в фокусе внешней политики Российской империи накануне Крымской войны // Православный Палестинский сборник. Вып. 100. М., 2003. С. 245 - 288. С. 73

[8] Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme dans la correspondance diplomatique Russe du XIX me siecle. St. Petersbourg, 1910. P. 1; 1911. P. 2.

[9] Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. Приложения. СПб., 1908.

[10] Успенский Ф. И. Восточный вопрос // Успенский Ф. И. История Византийской империи. Восточный вопрос. М., 1997. С. 646, 649.

[11] ПСЗ-1. Т. 19. N 14164. С. 960.

[12] Цит. по: Лисовой Н. Н. Указ. соч. С. 39.

[13] Цит. по: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 137.

[14] Там же. С. 139.

[15] Виноградов В. Н. Указ. соч. С. 137.

[16] Там же. С. 138.

[17] Все даты, кроме специально оговоренных случаев, приводятся по старому стилю.

[18] Архимандрит Порфирий отбыл из Санкт-Петербурга в мае 1843 г. и вернулся в столицу в октябре 1846 г. При этом в течение двух месяцев он провел ознакомительную поездку по Сирии и Ливану, около восьми месяцев пробыл непосредственно в Иерусалиме, а затем, представив посланнику в Константинополе В. П. Титову подробный отчет об иерусалимской командировке, с его разрешения предался научным занятиям, посетив Египет, Синай и Афон.

[19] Секретное письмо графа К. В. Нессельроде посланнику в Константинополе В. П. Титову из Санкт-Петербурга от 2 ноября 1843 г. (АВП РИ, ф. 180. Посольство в Константинополе, оп. 517/1, д. 3605, л. 2 - 3).

[20] Там же, л. 3.

[21] АВП РИ, ф. 180. Посольство в Константинополе, оп. 517/1, д. 3605, л. 90, 92.

[22] Там же, л. 92 об.

[23] Цит. по: Лисовой Н. Н. Указ. соч. С. 97.

[24] Донесение К. М. Базили А. П. Озерову из Бейрута от 11(23) ноября 1852 г. // Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme... P. 2. N 403. S. 382. (АВП РИ, ф. 161/1. Политические донесения по Ближнему и Среднему Востоку. СПб. ГА, V-A 2, оп. 181/2, 1852 г., д. 522, л. 624 - 625).

[25] Муравьев А. Н. Ответ господину Э. Боре на вопрос о святых местах. Перевод с французского и подготовка к печати З. И. Платоновой // Православный Палестинский сборник. Вып. 103. М., 2005. С. 106. (АВП РИ, ф. 161/3. Политический отдел СПб. ГА, оп. 233, 1851 г., д. 1).

[26] Платонова З. И. А. Н. Муравьев и вопрос о святых местах Палестины в канун Крымской войны // Православный Палестинский сборник. Вып. 103. С. 102 - 103.

[27] Цит. по: Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. С. 371.

[28] Виноградов В. Н. Указ. соч. С. 138.

[29] Якушев М. И. Указ. соч. С. 252.

[30] Цит. по: Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. С. 372.

[31] Там же. С. 374.

[32] Цит. по: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 138.

[33] АВП РИ, ф. 133. Канцелярия министра иностранных дел, оп. 469, 1851 г., д. 158. (Записка Кара-Теодори о претензиях католиков к святым местам).

[34] Reponse a la brochure de M. Eugene Bore intitulee question des Lieux Saints. Constantinople, 1851; АВП РИ, ф. 161/3. Политический отдел СПб. ГА, on. 233, 1851 г., д. 3.

[35] АВП РИ, ф. 161/3. Политический отдел СПб. ГА, оп. 233, 1851 г., д. 1; АВП РИ, ф. 180. Посольство в Константинополе, оп. 517/1, д. 4579.

[36] АВП РИ, ф. 180. Посольство в Константинополе, оп. 517/1, д. 4579, л. 1.

[37] Подробнее см.: Мельникова Л. В. Патриотическая деятельность архиепископа Иннокентия (Борисова) в годы Крымской войны (1853 - 1856 гг.) // Вестник церковной истории. 2007. N 4(8). С. 73 - 88.

[38] Тарле Е. В. Указ. соч. С. 135.

[39] См.: Письмо императора Николая Павловича к султану от 7 сентября 1851 г. // Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. Приложения. N 89. С. 341 - 342.

[40] Цит. по: Якушев М. И. Указ. соч. С. 253.

[41] Фирман, дарованный грекам в январе 1852 г. // Сборник известий, относящихся до настоящей войны. Отдел I. Политический. Кн. I. СПб., 1855. С. 16 - 19.

[42] Копия с инструкции А. П. Озерова К. М. Базили от 9 августа 1852 г. // Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme... P. 2. Mb 369. S. 301. (АВП РИ, ф. 161/1. Политические донесения по Ближнему и Среднему Востоку. СПб. ГА, V-A2, оп. 181/2, 1852 г., д. 522, л. 299 - 311).

[43] Копия с доверительного отношения г-на поверенного в делах при П. О. к генеральному консулу Базили от 5 сентября 1852 г. / I Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme... P. 2. N 376. S. 311 - 312.

[44] Ibid. S. 312.

[45] Базили - Озерову. Яффа, 23 октября 1852 г. // Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme... P. 2. N 400. S. 366.

[46] Озеров - Сенявину. Пера, 15 ноября 1852 г. // Ibid. N 398. S. 363.

[47] Озеров - Сенявину. 19 ноября 1852 г. // Ibid. N 402. S. 377.

[48] Озеров - Сенявину. Буюкдере, 4 ноября 1852 г. // Ibid. N 393. S. 350 - 353.

[49] Копия с донесения генерального консула Базили к г-ну поверенному в делах Озерову из Бейрута от 4 декабря 1852 г. (АВП РИ, ф. 161/1. Политические донесения по Ближнему и Среднему Востоку. СПб. ГА, V-A2, оп. 181/2, 1852 г., д. 522, л. 757 - 757 об., 759). С.74

[50] Там же, л. 759 об.

[51] Там же, л. 759 об.

[52] Там же, л. 759 об.

[53] См.: Базили - Озерову. Бейрут, 24 декабря 1852 г. (5 января 1853 г.) // Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme... P. 2. N 440. S. 449 - 450.

[54] Якушев М. М. Указ. соч. С. 263.

[55] Базили - Озерову. Бейрут, 24 декабря 1852 г. (5 января 1853 г.) // Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme... P. 2. N 440. S. 451.

[56] Тарле Е. В. Указ. соч. С. 154.

[57] См.: История внешней политики России. Первая половина XIX в. (От войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М., 1995. С. 371.

[58] АВП РИ, ф. 161/1. Политические донесения по Ближнему и Среднему Востоку. СПб. ГА, V-A2, оп. 181/2, 1852 г., д. 522, л. 688, 689 об.

[59] Озеров - Сенявину. Пера, 4 (16) января 1853 г. // Popoff A., prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme... P. 2. N 441. S. 451 - 452. (АВП РИ, ф. 161/1. Политические донесения по Ближнему и Среднему Востоку. СПб. ГА, V-A2, оп. 181/2, 1852 г., д. 522, л. 884 - 885).

[60] Там же.

[61] Там же.

[62] Там же.

[63] Там же. С. 388 - 389.

[64] Список бумаг, врученных Его Светлости князю Меншикову. (АВП РИ, ф. 133. Канцелярия министра иностранных дел, оп. 469, 1853 г., д. 21, л. 115, 116).

[65] Проект конвенции с Портой Оттоманской // Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. Приложения. N 110. С. 382 - 384.

[66] Цит. по: Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. С. 408.

[67] АВП РИ, ф. 137. Отчеты МИД России, оп. 475, 1853 г., д. 34, л. 29 об.

[68] Император Николай I - султану. 24 января 1853 г. // Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. Приложения. N 112. С. 387 - 388.

[69] Меншиков - Нессельроде. Константинополь, 25 февраля (9 марта) 1853 г. (АВП РИ, ф. 133. Канцелярия министра иностранных дел, оп. 469, 1853 г, д. 19, л. 8 об. - 9, 10).

[70] См.: Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. Приложения. N 113 - 115. С. 387 - 394.

[71] РГВИА, ф. 69, оп. 1, д. 46, ч. 3, л. 20745.

[72] Два фирмана, полученные князем Меншиковым // Сборник известий, относящихся до настоящей войны. Отдел I. Политический. Кн. I. С. 19 - 22.

[73] См.: Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. Приложения. N 126, 127. С. 407 - 410.

[74] Проект ноты, предложенной князем Меншиковым Порте 8(20) мая 1853 г. // Зайончковский А. М. Указ. соч. Т. I. Приложения. N 147. С. 434 - 436. С. 75