Наследие Палеологов
В 2016 году телеканал «Россия» представил сериал, посвященный супруге Ивана III — государя всея Руси, покончившего с монголо-татарским игом. Достоверность кинофактов вызвала множество споров, зато разбудила нешуточный интерес к важнейшему периоду нашей истории среди широкой публики. А значит, весьма кстати придется биография Софьи Палеолог, выпущенная издательством «Молодая гвардия» в серии «ЖЗЛ».
Мифы о заграничной гостье начали складываться сразу после ее приезда. Один из документов приводит слух, будто по матери она принадлежала к роду «дуксуса Ферарийского Италейские страны», то есть герцога с Апеннин. Другие легенды, порой находящие пристанище даже в учебниках, более существенны. Например, утверждения о привнесении в Московию именно Софьей византийского духа или расцвете при ней каменного строительства.
Татьяна Матасова, автор книги о великой московской княгине, вряд ли ставила перед собой задачу обобщения, однако из ее труда тоже следует вывод сродни мифическому. Софья заложила мощную традицию: все иностранки, занимавшие российский престол, самостоятельно или при муже, быстро становились русскими по душевной сути, включая нелюбимую народом Александру Федоровну. Единственное подтверждающее правило исключение — краткое царствование Анны Леопольдовны, хотя о ней мало что известно. Эту закономерность вряд ли можно до конца объяснить рационально, хотя, по мнению Матасовой, Софья искренне стремилась стать русской. Но каково же все-таки ее настоящее происхождение?
Деспот Фома Палеолог, на излете ромейской империи вместе с братьями деливший власть в Морее — владении Византии на Пелопоннесе, завоевал соседнее Ахейское княжество, одно из последних государств крестоносцев. Во многом по праву победителя он женился на дочери управлявшего, влиятельного генуэзского купца Чентурионе Заккариа, Екатерине. Она родила дочь Софью… Матасова рисует картину христианского мира на момент событий. В 1439 году была заключена злополучная Флорентийская уния. Главенство папы над Западной и Восточной церквями фиксировалось довольно размытой формулировкой, но Фома Палеолог участвовал в обряде целования руки понтифика. Для защиты от османов он был готов на многое, да и подданные его, жители Ахайи, долго находившиеся под властью католиков, унию в целом поддержали. Русские же архиереи в 1448-м самостоятельно избрали главу Русской церкви, отмежевавшись таким образом от соглашения с Римом. То есть Софья виделась нашим предкам наполовину купчихой и униаткой, именно потому понадобилась легенда о родстве с италийскими герцогами.
Есть основания полагать, что митрополит Филипп действительно отказался благословить брак Ивана III с нареченной принцессой — как следует из сериала «София». Впрочем, официальная летопись сообщает, что монарших супругов венчал именно он. Однако не связанный с великокняжеским двором автор повествует, что чин совершил «протопоп коломеньскии Осея». Протопоп московского Успенского собора и духовник Ивана являлись вдовыми попами и не могли сотворить обряд по уставу. Филипп стоял на твердой антилатинской позиции, к тому же венчать второбрачного великого князя и Софью, по некоторым данным, тоже бывавшую помолвленной, ему было неудобно. Скорее всего, митрополит присутствовал на венчании, которое происходило «въ церкви Успениа въ древянои», то есть во временном храме, заменявшем разрушающийся Успенский собор.
В каменных палатах с низкими сводами Софья на первых порах жить не могла. В отличие от ренессансных итальянских вилл, московский великий князь обитал в деревянном, с узкими — для сбережения тепла — слюдяными окошками дворце, щедро украшенном резьбой, за белокаменными, но изрядно обветшалыми кремлевскими стенами. Обедающие за великокняжеским столом черпали ложками из одной посудины… Если б создатели сериала отобразили эти обстоятельства, киноповествование, как представляется, только выиграло бы. Говоря об отличительных чертах русского Ренессанса, Матасова указывает на непривычный для Софьи образ правления мужа, проводившего время не вместе с художниками, поэтами и учеными, а с опытными воеводами, в седле и походном шатре. Некоторые старинные авторы утверждают, что Софья приложила руку к приглашению иностранных архитекторов и строительству в Москве. «Фряжские», итальянские мастера действительно работали в Первопрестольной, но это они обрадовались приезду Софьи, так как видели в ней важную для своей деятельности политическую фигуру. О московском «земли трясении», показанном в сериале, всерьез говорить не приходится — строительство было обусловлено обветшанием зданий. «Софья с ее греками — вольно или невольно — воспринималась и самими мастерами, и тем более их русскими современниками проводником в Москву архитектурных традиций Возрождения… Ни один русский источник XV века не свидетельствует» о том, что «именно по ее совету Иван III пригласил из Италии мастеров для перестройки кремлевских соборов». Не свидетельствует — хотя у Софьи при дворе была сильная партия земляков и соратников, которые могли влиять на московскую книжность. Концепция же Третьего Рима оформилась гораздо позже смерти великой княгини, последовавшей в 1503 году.
Ко времени Ивана III относятся значимые символы Российского государства — знаменитый «ездец», всадник, попирающий змея, и двуглавый орел. Данные геральдические знаки прочно связывают с византийской традицией, принесенной Софьей. Татьяна Матасова, ссылаясь на новейшие исследования, доказывает, что это не так. Первый из символов, всадник, обычно интерпретируется как Георгий Победоносец и соотносится с иконописным сюжетом «Чудо Георгия о змие». Однако одно из первых изображений всадника — на дошедшей до нас «вислой», прикрепленной шнурами, печати на документе 1497 года — избрано московским великим князем по образцу геральдики Запада, олицетворявшей военную доблесть властителей; Иван III вел успешные войны, поэтому мог воспользоваться такой эмблемой по праву. У символа двуглавого орла больше точек соприкосновения с Византией. Традиционной геральдики у империи не было, фантастическая птица украшала «одежду лиц, имевших низший ранг по отношению к императору», например членов семьи, носивших официальные титулы соправителей, деспотов… Двуглавого орла, не относящегося к власти базилевса, называли гербом императора Константинопольского в Европе, а прозападная часть элиты этого мнения не опровергала. Орел с печатей Ивана III схож не с византийским, а с изображениями из книг Цетинского монастыря в Черногории, заимствование могло осуществиться при посредстве венецианцев, торговавших и с балканскими господарями, и с Москвой.
Егор Холмогоров в рецензии на упомянутый сериал иронизирует: «Новобрачная первым делом случайно травит ядом княжьего брата Юрия и приобретает репутацию ведьмы…» Известно, что некоторые москвичи в XVI столетии, подобно писателю-перебежчику князю Андрею Курбскому, действительно называли великую княгиню «чародеицей греческой», но откуда сценаристы взяли нелогичный сюжетный ход, понять трудно. Похоже, так была отображена история, послужившая причиной реального династического кризиса. Вполне в духе западных традиций, Софья пыталась извести Дмитрия, внука своего мужа, отпрыска его сына от первого брака. Случилось это после того, как Иван задумал «пожаловать» Дмитрия, предприняв шаги к передаче в дальнейшем престола ему, а не Василию, старшему сыну от Софьи. «Этот эпизод… единственный, в котором Софья отважилась на решительные шаги», — указывает Татьяна Матасова. Позже, во времена царствования Василия, был составлен летописный свод, в нем говорится: «В лето 7006 (1497/98.— «Культура») по дьяволю действу восполеся князь Иван на сына своего князя Василья да и на жену на свою на великую княгиню Софью, да в тои опале повелел казнити…» — далее перечисляются придворные, участники, по-видимому, обширного заговора. Однако Иван не заточил жену в монастырь, а, вероятнее всего, запер в тереме и вскоре освободил.
«Увлечение аристократии и гуманистов магией, алхимией, каббалой и астрологией — смердящая изнанка Ренессанса», — пишет автор книги, вышедшей в серии «ЖЗЛ». Но, как большинство цариц-иностранок, Софья сразу и искренне стала считать себя русской, иного дома не искала, хотя и старалась помочь лишенным родины соотечественникам. «Софья осознавала свою причастность к этим двум столь разным мирам», Западу и Востоку. Она не была идеальной фигурой преемственности от Византии, но и к противоположным суждениям, оставленным о ней современниками, следует относиться с долей критики. «Софья жила в миру, мирскими задачами и мирскими интересами». Это не вполне соответствовало ожиданиям московских духовных людей. «Жизнь заботами мира не могла не подвергнуться осуждению со стороны русских книжников, для которых главным ориентиром всегда были не преходящие земные блага, а спасение души и жизнь вечная».
Сергей Шулаков