Я.И. Смирнов в Петербургском университете: студент, магистрант, приват-доцент

Смирнов Яков Иванович (27 апреля 1869 г., Иркутск - 23 октября 1918 г., Петроград) - археолог-востоковед, историк искусства, член-корреспондент АН по Отделению русского языка и словесности с 1 декабря 1907 г., ординарный академик по Отделению русского языка и словесности с 13 мая 1917 г.

Знакомство Якова Ивановича Смирнова с Петербургским университетом началось еще до студенчества, поскольку он учился в гимназии Историко-филологического института, окна которой выходили в университетский двор. Сейчас в этом здании располагаются филологический и восточный факультеты Петербургского университета. Это бывший, а вернее, несостоявшийся дворец Петра II, а с 1867 г. в нем разместился Историко-филологический институт, который должен был готовить учителей гуманитарных предметов, особенно древних языков, для гимназий. Через три года при институте в качестве «практического полигона» была открыта и гимназия с ярко выраженным гуманитарным уклоном, ее даже часто называли «Филологической гимназией». В гимназии было 7 основных классов и 1 приготовительный, норма наполняемости каждого класса была 32 ученика, но на практике их было меньше. Уровень преподавания был очень высокий, поскольку гимназия подчинялась непосредственно директору института, составляя с ним единый учебный комплекс, а соответственно, к работе с гимназистами привлекались институтские преподаватели, многие из которых в свою очередь были одновременно профессорами и приват-доцентами университета. Выпускники, как правило, поступали на гуманитарные факультеты Петербургского университета. Аттестат зрелости, полученный Яковом Смирновым в июне 1887 г. свидетельствовал, что он прошел за 8 лет полный курс, включая и приготовительный класс. Характеристика выпускнику была дана следующая: «Поведение отличное, исправность в посещении и приготовлении уроков, а также исполнении письменных работ достаточная, прилежание хорошее, любознательность вполне достаточная». А вот оценки будущего академика блестящими не были: «Закон Божий – 4, Русский и церковно-славянский язык – 4, Логика – 3, Латынь – 3, Греческий – 3, Математика – 3 (на экзамене 4), Физика, География, Краткое естествознание - 4, История – 4 (на экзамене 5), Французский и Немецкий языки – 3»1. 

Поскольку для выпускников классических гимназий вступительных экзаменов в университет не было, в августе 1887 г. Я.И. Смирнов – сын действительного статского советника, инспектора студентов Петербургского Технологического института, после подачи прошения, был зачислен студентом историко-филологического факультета. После университетского устава 1884 г. особое место на историко-филологическом факультет занимали дисциплины классического цикла: древние языки, античные авторы, история и искусство древности. На факультете сложился блестящий состав профессоров и приват-доцентов, практически во всех областях гуманитарного знания. Из дела студента Смирнова мы можем узнать, какие предметы он слушал в университете. На первом курсе это были лекции П.Н. Никитина, посвященные Эсхилу и Илиаде; лекции и практические занятия Ф.Ф. Соколова, В.В. Латышева, Ф.Ф. Зелинского по древней истории, античной литературе, эпиграфике; лекции С.Ф. Платонова, И.А. Шляпкина, Е.Е. Замысловского по русской истории и литературе. Интересно отметить, что первокурсник записался и на лекции с практическими занятиями по курсу «Доисторический человек», которые вел на естественном отделении физико-математического факультета профессор кафедры географии и этнографии Э.Ю. Петри. Естественно, посещения этих занятий не входили в учебную программу историко-филологического факультета, и видимо, свидетельствовали об интересе к археологии, уже тогда возникшем у Смирнова. Во втором семестре он начал посещать и лекции Н.П. Кондакова по археологии классического искусства, истории византийского и христианского искусства. Н.П. Кондаков, также как и Э.Ю. Петри, только в 1887 г. занял соответствующую кафедру в Петербургском университете.2 

___________
1 ЦГИА СПб Ф. 14. Оп. 3. Д. 26229. Л. 3. 

2 Тихонов И.Л. Археология в Санкт-Петербургском университете. Историографические очерки. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. С. 59, 109.

На следующих курсах, помимо вышеназванных, студент Смирнов посещал лекции и занятия филологов-классиков И.В. Помяловского, В.К. Ернштедта, И.И. Холодняка, И.П. Шебора, исто- риков В.Г. Васильевского, И.М. Гревса, Н.И. Кареева, С.Ф. Платнова, В.Э. Регеля, историка искусства А.А. Павловского, философа А.И. Введенского, слависта В.И. Ламанского3. Но, главным университетским учителем для него стал профессор Н.П. Кондаков, вокруг которого, сложился кружок его учеников, получивший шутливое название «фактопоклонников». Я.И. Смирнов стал первым учеником Кондакова и по времени и по положению. М.И. Ростовцев, на которого занятия Кондакова, также оказали большое влияние, впоследствии вспоминал: «Атмосфера его лекций была заразительна, атмосфера того Музея древностей Петербургского университета, в котором затем протекла значительная часть моей научной жизни. Если не прямо от Н.П., то от того кружка, который создался в Музее древностей и где другим гениальным вдохновителем был покойный Ф.Ф. Соколов…, я воспринял его энтузиазм к древности, его любовь к памятникам, его метод к строгому и точному знанию. “Фактопоклонниками” звали членов этого кружка... А.Н. Щукарев рано умерший, Д.В. Айналов и его друг Редин были старшими членами кружка. Более близки мне по возрасту и с тех пор мои ближайшие друзья были Я.И. Смирнов и С.А. Жебелев, с которыми частью связаны были Б.А. Тураев, Г.Ф. Церетели, а затем Б.В. Фармаковский. Я.И. Смирнов, ближайший и наиболее блестящий из учеников Н.П… был несомненно, наиболее сильной и цельной личностью из нашего кружка. Что я взял от него лично и что через него от Н.П., я не знаю, но эти влияния сыграли рядом с другими немалую роль в моей жизни. Я впервые стал ощущать, что без археологии в истории древности далеко не уйдешь»4. 

Занятия Кондакова проходили в университетском музее древностей, которым профессор заведовал. Этот музей был создан еще в 1841 г., и на его пополнение отпускалось 570 руб. серебром в год, что, как писал ректор П.А. Плетнев, было «недостаточно для покупки древних ваз, бронз, резных камней и проч.», поэтому «надлежало ограничиться только эстампами, объясняющими греческие и Римские древности, мифологию и археологию искусств»5. Кроме занятий в университетском Музее, студенты под руководством Кондакова изучали собрания Эрмитажа. С 1888 г. Н.П. Кондаков одновременно с профессорской кафедрой занимал должность старшего хранителя Императорского Эрмитажа и возглавил в 

________________
3 ЦГИА СПб Ф. 14. Оп. 3. Д. 26229. Л. 18–60. 

4 Ростовцев М.И. Странички воспоминаний // Кондаков Н.П. Воспоми- нания и думы / Сост. И.Л. Кызласовой. М.: «Индрик», 2002. С. 212–213. 

5 Плетнев П.А. Первое двадцатилетие Императорского С.-Петербургского университета. СПб., 1844. С. 56.

музее Отделение Средних веков и эпохи Возрождения. Являясь в то же время членом Императорской Археологической комиссии, он привлекал наиболее способных студентов и к ее деятельности. Так, после соответствующего рапорта на имя председателя комиссии, Я.И. Смирнов получил от нее поручение совершить археологическую поездку по Крыму и Кавказу с целью осмотра и фотографирования местных археологических памятников и коллекций музеев. Главной задачей командировки являлось составление описи курганных древностей Тифлисского музея. На эту поездку Археологической комиссией было выделено 200 руб. и она продолжалась с 26 мая по 20 августа 1889 г. Проехав по всему черноморскому побережью Крыма от Херсонеса до Керчи, Смирнов на две недели задержался в бывшей столице Боспорского царства, ставшей в XIX в. своего рода «Меккой» российской археологии. Кроме осмотра многочисленных памятников в самой Керчи, студент Смирнов совершил двухдневную поездку по пустынному Азовскому побережью Керченского полуострова от урочища Сююр-Таш до Чокракского озера. Встретившись в Керчи с Кондаковым, учитель и ученик вместе отправились в Екатеринодар для осмотра коллекций Е.Д. Фелицына, а затем во Владикавказ, после чего Смирнов, побывав в Тифлисе, выполнил основное задание Археологической комиссии6. Привлек Кондаков своего способного студента и к разбору и анализу археологических находок из раскопок комиссии, самые ценные и интересные из которых передавались в Эрмитаж. Результатом этой работы стала статья Я.И. Смирнова «Описание древностей Южной России, найденных в 1882 г.», напечатанная в сводном «Отчете Археологической комиссии за 1882–1888 гг.» без указания имени автора. Также он помогал своему учителю в подготовке первого выпуска «Русских древностей в памятниках искусства», который вышел в свет в 1889 г. и был посвящен классическим древностям Северного Причерноморья7.

__________________
6 РА ИИМК Ф. 1. 1889 г. Д. 44. 

7 Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1888 год. СПб., 1889. С. 51; Тихонов И.Л. Становление классической археологии в Санкт-Петербургском университете: школа Н.П. Кондакова // Никодим Павлович Кондаков 1844–1925. Личность, научное наследие, архив. К 150-летию со дня рождения. СПб., 2001. С. 27–34.

В 1891 г., получив диплом первой степени, Я.И. Смирнов закончил университетский курс и был оставлен при университете для приготовления к профессорской деятельности и сдачи магистерских экзаменов (так тогда именовался институт аспирантуры). Осенью 1891 г. молодой магистрант принял участие в экспедиции Н.П. Кондакова на Ближний Восток, где провел небольшие самостоятельные раскопки в Иерихоне, на территории сада, принадлежащего Палестинскому обществу. Отчет об этих работах, в результате которых было открыто помещение с мозаичным полом, был опубликован в книге Н.П. Кондакова8. До 1894 г. начинающий ученый был оставлен без стипендии, и сдал сложные магистерские экзамены, причем, как писал С.А. Жебелев, Кондакову приходилось чуть ли не силком отправлять на экзамены Смирнова, отличавшегося не простым характером и упрямством9. После сдачи экзаменов он прочитал курс лекций по истории искусства на Высших женских (Бестужевских) курсах10. 

В марте 1893 г. декан историко-филологического факультета И.В. Помяловский ходатайствовал перед министерством народного просвещения о командировке с ученой целью магистранта Я.И. Смирнова за границу. В итоге была получена командировка, (первоначально на два года), затем продленная еще на год, с содержанием на средства министерства в 1500 рублей в год11. Поскольку за каждое полугодие командировки было необходимо представлять отчет, мы имеем детальные сведения о передвижениях и научных занятиях Я.И. Смирнова за границей. Первые полгода он провел в Греции, изучая древности Афин и участвуя в «островном путешествии», ежегодно организуемом Германским Археологическим институтом в Афинах под руководством В. Дерпфельда. Экскурсанты посетили Сунион, Форик, Марафон, Эретрею, Делос, Эгину, Эпидавр. Вместе с профессором В.К. Мальбергом Смирнов самостоятельно посетил Пелопонесс и Дельфы, а также свершил экскурсию в Смирну, где изучал иллюстрированную византийскую рукопись XI в.12 В июле 1894 г. он пребывал в Кон

______________
8 Кондаков Н.П. Археологическое путешествие по Сирии и Палестине Н.П.Кондакова. СПб., 1904. С. 137–142. 

9 Жебелев С.А. Из воспоминаний о Я.И. Смирнове / Публ. И.В. Тункиной, Э.Д. Фролова // ВДИ. 1993. № 3. С. 185. 

10 РА ИИМК Ф. 11. Д. 328. 

11 ЦГИА СПб Ф. 14. Оп.1. Д. 9223. Л. 1-26. 

12 РГИА Ф. 733. Оп. 150. Д. 967. Л. 198; Климанов Л.Г. Я.И. Смирнов: из рукописного наследия // Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга / Отв. ред. И.П. Медведев. СПб., 1999. С. 451.

стантинополе, знакомясь с топографией города и коллекциями Оттоманского музея. Из Константинополя отправился в Сплете (Спалато), где участвовал в конгрессе христианских археологов, а затем совершил большое путешествие по побережью Адриатического моря и дунайским странам, посетив Сараево, Будапешт, Белград, Бухарест, Вену, Грац, Загреб, Триест. «Везде г. Смирнов сводил знакомство с местными археологами и, обладая собственным фотографическим аппаратом, делал снимки с предметов, представлявшихся ему наиболее интересными»13. С декабря 1894 до конца февраля 1895 г. русский магистрант оставался в Афинах, слушая лекции Дерпфельда и Вольтерса, а затем отправился в Египет для изучения греко-римских, византийских и коптских древностей. В Александрии его особенно заинтересовали раскопки близ Помпеевой колонны, важные для решения вопроса о тождестве Серапиума и Акрополя, а также собрание коптских надгробных стел Александрийского музея. В Каире, помимо музея и пирамид плато Гиза, молодой ученый познакомился с миниатюрами персидских рукописей из библиотеки хедива и с христианскими памятниками из собрания недавно открытого музея арабского искусства. Посетив еще и Мемфис, Смирнов вернулся в Грецию, где в апреле вместе с другими русскими магистрантами опять принял участие в путешествии Германского Археологического института по Пелопоннесу и островам. В течении двух недель посещены были Коринф, Дельфы, Олимпия, Аргос, Микены, Теринф, причем объяснения давали авторы раскопок в Дельфах – Омолль, в Иреоне – Вальдштейн, в других местах – Дерпфельд. Как писал Смирнов: «объяснения разнородных памятников, начиная от микенских могил и кончая византийской церковью в Олимпии, представляли собой как бы наглядный курс истории архитектуры»14.

Островная часть путешествия началось с острова Эгина, затем переехали на Парос, где познакомились со шведскими раскопками храма Посейдона. Далее маршрутами поездки стали Суний, Эорик, Ороп, Эретрея, Делос и другие важнейшие пункты, сохранившие остатки античной цивилизации. Далее маршруты поездки пролегали через города Малой Азии: Ассос и Трою. Возвратившись в Афины, молодые ученые слушали лекции Вольтерса в афинских музеях об античной скульптуре и вазовой живописи. В конце мая – начале июня 1895 г. Я.И. Смирнов, М.И. Ростовцев и Е.М. Придик совершили большое путешествие по Пелопоннесу, посетив все важнейшие центры древнегреческой цивилизации, везде, прежде всего, интересуясь археологическими раскопками (Тихонов 1989). Затем Я.И. Смирнов посетил Ионические острова, а в конце июня вместе М.И. Ростовцевым и художником Л.М. Браиловским совершили еще одну поездку по Средней Греции, посетив Дельфы, Орхомен, Херонею, Фивы.

____________________
13 РГИА Ф. 733. Оп. 150. Д. 1178. Л. 16 

14 ЦГИА СПб Ф. 14. Оп. 27. Д. 617. Л. 377об.

Если коллег интересовали в основном античные памятники, то Смирнов особое внимание уделял средневековым памятникам христианского искусства. Для этого он совершил поездку в Северную Грецию, где побывал в Арте, изучив собор Богородицы, замечательный оригинальной архитектурой и не изданными мозаиками, затем осматривал монастыри Метеоры и памятники в окрестностях Солуни (современные Салоники). Начало сентября провел на Кипре, где близ Ларнака, в деревни Кити открыл алтарную мозаику с изображением Божьей Матери и двух архангелов. Затем отправился в большое путешествие по Малой Азии. Огромные материалы, собранные в ходе этого путешествия Смирнов передал австрийскому археологу и искусствоведу Йозефу Стржиговскому, а когда друзья стали упрекать его за это, отвечал: «Самому мне не издать, или издать придется Бог весть когда, а для науки они нужны. Не хочу уподобляться собаке на сене»15. Первую половину декабря 1895 г. ученый провел в Константинополе, откуда возвращался в Петербург, поскольку там было необходимо его присутствие в связи с готовящимся изданием Археологической комиссии серебряных блюд и сосудов. В Константинополе Смирнов принял активное участие в деятельности только что открытого Русского Археологического института, был избран его членом, и обратил внимание директора института Ф.И. Успенского на пурпуровое Евангелие, обнаруженное им в деревне Сарсмисахлы близ Кесарии. Оно было приобретено для Петербургской Публичной библиотеки за 10.000 рублей16.

________________
15 Жебелев С.А. Воспоминания о Я.И. Смирнове. С. 184.

16 Басаргина Е.Ю. Русский археологический институт в Константинополе. Очерки истории. СПб.: «Дмитрий Буланин», 1999. С. 68, 126; Климанов Л.Г. Я.И. Смирнов: из рукописного наследия. С. 466–469.

В апреле 1896 г. после месячного пребывания в Константинополе, Я.И. Смирнов отправился в Вену, где встретившись с Н.П. Кондаковым, М.И. Ростовцевым и Л.М. Браиловским, через Север- ную Италию отправился вместе с учителем и приятелями в Испанию. Эта поездка заняла у него большую часть мая. Русские ученые посетили Барселону, Сарагосу, Мадрид, Кордову, Гранаду. Ростовцев позднее отмечал, что в этой поездке очень многому научился не только от маститого профессора, но и от Якова Ивановича, научивших его «рассматривать» древние вещи и «видеть» в них существенное17. Лето Смирнов проводит в Риме, изучая памятники «вечного города» и его окрестностей. Совершает поездку в Помпеи, где слушает лекции А. Мау. В августе 1896 г. ему опять пришлось возвращаться домой в связи с тяжелей болезнью отца, но в середине октября он опять в Риме, где собирается большая компания русских ученых; М.И. Ростовцев, Е.М. Придик, М.Н. Крашенинников и «примкнувший» к ним стипендиат Академии Художеств Л.М. Браиловский. Молодые ученые не только с утра до вечера изучают исторические достопримечательности Италии, но иногда не прочь и повеселиться, так Я.И. Смирнов сообщает в письме С.А. Жебелеву, который был некоторое время в Риме ранее, «недурно праздновали рождение М.Ив. [Ростовцева], с ночной поездкой на пришедшее из Сицилии судно с вином, где под тентом и были угощаемы хозяином винной лавки, к которому при- шло судно»18. В другом письме даже описывается курьезная история как после очередных «именин» друзья едва не были задержаны карабинерами19. Весной 1897 г. Я.И. Смирнов перебрался в Париж, а затем в Лондон, где изучал коллекции древностей и собирал материал для «Восточного серебра». Побывал он также в Берлине, Лионе, Женеве и многих других европейских городах, везде, прежде всего, изучая коллекции музеев.

Более чем три года, проведенные за границей стали для Я.И. Смирнова и других русских магистрантов более чем удачным завершением университетского образования. Непосредственное знакомство с важнейшими центрами античной и средневековой цивилизации, результатами археологических раскопок, коллекциями крупнейших музеев, составили солидную базу для их дальнейших исследований и определили очень высокий их уровень. В ходе этих же поездок завязались прочные научные связи с европейскими учеными.

_________________
17 Ростовцев М.И. Странички воспоминаний. С. 214. 

18 РА ИИМК Ф. 11. Д. 354. Л. 21. 

19 Там же. Л. 7.

После возвращения из командировки, приказом по министерству императорского двора от 16 июня 1898 г. №31 Я.И. Смирнов был определен кандидатом на классную должность по этому министерству и откомандирован для занятий в Императорском Эрмитаже. В университете он прочитал две пробные лекции, одной из которых было «Архаическое искусство Аттики по последним раскопкам и открытиям» и был допущен к чтению лекций в звании приват-доцента по кафедре теории и истории искусств. Первая лекция по истории искусства средневекового Востока была прочитана 11 сентября 1898 г.20 Еще в 1897 г. Я.И. Смирнов в письме к С.А. Жебелеву высказал свои намерения по поводу лекций в университете: «...что-либо, вроде общего очерка вещественных памятников древнего мира, хотя бы Востока. На первый семестр, нечто в роде общего хламоведения (так в тексте - И.Т.). Художества и художественные школы и рост великих мастеров пусть развивают иные, я же полагаю не лишним дать понятие о реальных остатках древности во всем подавляющем множестве ничтожных в сущности вещей: при этом можно успешно пользоваться Эрмитажем. А то выдолбят все типы и характер разных (в значительной мере проблематичных) школ по литографированным лекциям, а мрамора от гипса не отличают. Теоретически мне такие реальные лекции казались бы не бесполезными, а общего курса по истории искусства я ни за что читать не буду»21.

Н.П. Кондаков видел в Смирнове своего приемника по кафедре, о чем прямо писал в октябре 1896 г. министру народного просвещения И.Д. Делянову: «Выслужив установленный параграфом Университетского Устава тридцатилетний срок и имея в виду рекомендовать на свое место в качестве профессора истории искусства магистранта Якова Ивановича Смирнова, как наилучшего своего ученика, известного мне по глубоким знаниям в классической археологии, приготовляющего капитальное издание по Греко-восточному искусству и в будущем, несомненно, достойного представителя столичной кафедры, имею честь покорнейше просить Ваше сиятельство удержать за мною означенную кафедру истории и теории искусства в течении следующих трех лет, впредь до исполнения Смирновым всех требуемых Уставом условий для занятия профессорской кафедры, с назначени- 

_______________
20 ЦГИА СПб Ф.14. Оп. 1. Д. 9223. Л. 30-33, 52; Оп. 27. Д. 624. Л.32.

21 ПФА РАН. Ф. 909. Оп. 5. Д. 22. Л. 25-26.

ем мне выслуженной пенсии и с предоставлением мне, по слабому здоровью, возможности оставаться на жительство в Ялте, исполняя при этом все ученые поручения Историко-филологи- ческого факультета, которые он найдет нужным мне сделать. Чтение лекций по кафедре истории искусства за это время историко-филологический факультет имеет поручить, по засвидетельствованию декана, приват-доцентам Смирнову и Щукареву»22. Однако надеждам Кондакова на передачу кафедры Смирнову было не суждено оправдаться, поскольку он неожиданно в августе 1899 г. подал прошение ректору о сложении с себя звания и обязанностей приват-доцента в знак протеста против увольнения из университета по политическим мотивам нескольких преподавателей. С.А. Жебелев писал об этой истории Д.В. Айналову: «У нас дела неважно обстоят. Уволен из Университета Кареев и 4 приват-доцента, в числе их Гревс. Вероятно, под влиянием этого, а больше под влиянием своего самодурства Яков Иванович послал вчера ректору отказ от приват-доцентуры. Этим он, конечно, никого не поразил, но Щукареву сильно сыграл на руку. Я сегодня с Яковом прямо-таки ругался, даже дураком его окрестил. По-видимому, он сам сознает, что сделал глупость. Теперь еще глупее будет, если он эту глупость не исправит и не возьмет, как это ни совестно, бумаги своей обратно. Сделал свою глупость Яков Иванович, ни с кем не посоветовавшись, даже никому не сказав ни слова о своих замыслах. Сейчас послал ему ругательное и убедительное письмо, ибо слова устные на него не действуют. А как обидится Никодим Павлович!» 23 

Возвращение Я.И. Смирнова в Петербургский университет состоялось только в 1913 г. Декан факультета восточных языков, академик Н.Я. Марр сообщал ректору, что факультет в своем заседании 15 февраля этого года постановил допустить к чтению лекций в качестве приват-доцента старшего хранителя Императорского Эрмитажа Я.И. Смирнова. В 1913–1914 учебном году он должен был прочитать курс лекций, сопровождаемый практическими занятиями, по истории искусства и археологии Востока. В апреле 1913 г. уже ректор ходатайствовал о выплате Смирнову вознаграждения (приват-доценты могли и не получать его) по 50 рублей в месяц за чтение лекций и ведение практических занятий. 

______________
22 РГИА Ф. 733. Оп. 150 Д. 1261. Л.138об. 

23 ПФА РАН. Ф. 909. Оп. 5. Д. 22. Л. 25-26.

Лекции Смирнова не ограничивались традиционными для него темами, связанными с античным и средневековым искусством, так среди его архивных материалов сохранились и лекции по доисторическим памятникам, где рассматривались дольмены Кавказа, египетские гробницы, памятники эпохи энеолита на Кикладах, и даже мезолитические каменные орудия, которые ученый датировал VI тысячелетием до н.э.24 В качестве практических занятий, например осенью 1914 г. предлагалось обозрение Музея этнографии Академии наук. Естественно, что являясь старшим хранителем Эрмитажа, Смирнов постоянно использовал в учебном процессе возможности музея. 

Хотя Я.И. Смирнов числился на факультете восточных языков, основное время он проводил на историко-филогическом факультете, в своей alma mater – Музее или как его часто называли «Кабинете древностей». Так же, как в свое время его учитель – Н.П. Кондаков, теперь он сам вводил молодых студентов в премудрости знания о древнем искусстве. Вот что вспоминал об этих занятиях один из участников: «Он днем работал в Эрмитаже, а вечером и ночью сидел рядом с одним-двумя студентами в нашем “кабинете”, принося с собой груды книг. Мы работали молча, иногда – и скорее часто – Яков Иванович вызывал нас на беседу, учил, показывал, объяснял при помощи приносимых им книг. И мне кажется теперь и всегда казалось, что самыми интересными и редкими сведениями о нашей науке я обязан тем научным беседам в “Кабинете древностей”, которыми руководил по-товарищески Яков Ивановичи которые проходили под знаком его таланта и эрудиции. Само собой, он никогда не давал нам почувствовать разницу в возрасте и уровне наших знаний. Мы беседовали свободно, как сообщники в одном общем деле, и поэтому его наука переливалась в наше сознание легко и закреплялась в нем навсегда»25. 

________________
24 РА ИИМК Ф.11. Д.80. 

25 Грабар А.Н. Несколько воспоминаний о Якове Ивановиче Смирнове // Художественные памятники и проблемы культуры Востока / Отв. ред. В.Г.Луконин. Л., 1985. С. 8.

В 1918 г., когда началась реформа Петроградского Археологического института, направленная на существенное расширение преподавания археологии в нем, путем создания археологи- ческого отделения со множеством кафедр, кандидатура Смирнова была предложена Советом института для занятия кафедры истории искусств христианского Востока26. Но в октябре 1918 г., даже не перешагнув пятидесятилетнего рубежа, Я.И. Смирнов, здоровье которого оказалось сильно подорвано в условиях постоянного недоедания и отсутствия лекарств, скончался. Сложно предполагать какая судьба могла бы ожидать ученого в Советской России, особенно учитывая одну из главных областей его занятий – историю христианского искусства, но через десятилетие, косвенно, воспоминания о нем обернулась большими неприятностями для его близкого друга – С.А. Жебелева, который имел неосторожность в статье, посвященной памяти старого товарища в пражском сборнике Seminarium Kondakovianum, назвать Октябрьскую революцию и последующую за ней гражданскую войну «переворотом» и «лихолетьем», что вызвало целое «Дело Жебелева»27. Только уже в наше время, в 1985 г. Государственный Эрмитаж выпустил сборник, посвященный памяти замечательного ученого, искусствоведа и археолога, академика (с 1917 г.) Якова Ивановича Смирнова. 

_________________
26 Тихонов И.Д. Археология в Петербургском университете. С. 141. 

27 Тункина И.В. «Дело» академика С.А.Жебелева // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России. СПб., 2002. С. 116–161.

Отчет о втором полугодии пребывания в заграничной командировке магистранта С.-Петербургского университета Я.И. Смирнова 

[Отчет за 1-е полугодие 1894 г. был выслан Я.И. Смирновым из Константинополя 11 июля 1894] 

Во время пребывания моего в Константинополе (9–27 июля) я знакомился с топографией его по очерку [I.H.] Mordtmann’a, осматривал некоторые доступные памятники, главным же образом знакомился с древностями Оттоманского Музея, постоянно увеличивающиеся коллекции которого сделались теперь, с изданием каталога скульптуры, более доступными для изучения, учрежденная при музее археологическая библиотека также облегчает занятия его древностями. Дирекция музея изготовила для меня фотографии двух статуэток, которые я намереваюсь издать. Одна из них – бронзовая фигурка всадника, происходящая из Святилища Кибелы на горе Сипиле, представляла для меня интерес сходством своим с сильно поломанною статуэткой Исторического музея в Москве, происходящей из Херсонеса: константинопольский экземпляр лучшею сохранностью позволяет судить о том, какова была херсонесская статуэтка. [Статья была опубликована в «Археологических известиях и Заметках 1895 г.» в Москве] <…> Другая мраморная статуэтка Орфея <…> представляла подобный же интерес, объясняя вместе с афинским Орфеем еще лучшей сохранности, базис, найденный несколько лет тому назад при раскопках Херсонеса. К этим трем памятникам мне удалось подыскать еще два фрагмента: базис в Бухаресте и голову в Аквилее. Все эти памятники, вместе с надписью в Эски Загре <…> свидетельствуют о распространении особого рода статуарных изображений Орфея, служивших, по-видимому, для декоративных целей. 

Большое количество древностей Оттоманского музея по недостатку места еще лежит в кладовых, а отчасти в ящиках; при вторичном посещении Константинополя я надеюсь ознакомиться и с этими древностями, к которым присоединились теперь еще некоторые рельефы и надписи, найденные в разрушенных землетрясением строениях. Кроме Музея, я видел еще коллекцию российского посла А.И. Нелидова, особенно интересную золотыми вещами, а также некоторые византийские древности, принадлежавшие Макриди-паше. 

Пребывание мое в Константинополе было столь кратко вследствие отъезда оттуда морем на I-й Международный Съезд христианских археологов в Спалато, состоявшийся 8–11 августа. Об изданиях предварительного Комитета и занятиях съезда мною изготовлена статья для того же московского журнала. Кроме величественных остатков дворца Диоклетиана в Спалато, осмотрены были развалины, разрытые на месте древней Салоны, где главнейший интерес представляет базилика, воздвигнутая на гробах мучеников, и баптистерий внутри древнего города. Многочисленные древности, добытые в Салоне, наполняют в Спалато три музея, или, вернее, склада, в ожидании постройки и организации большого музея. Среди многих античных и христианских фрагментов мне удалось найти пьедестал к статуэтке Доброго Пастыря, представляющий орнаментальную фигуру, подобную вышеупомянутым Орфеям <…>. Близкое сходство статуэтки этой с двумя Добрыми Пастырями Константинопольского музея, равно как и материал, проконнесский, по-видимому мрамор, свидетельствуют о происхождении статуэтки этой с Востока. Некоторые древности были мною сфотографированы. 

Из Спалато отправился с некоторыми членами Съезда в Боснию по приглашению боснийского правительства: во время этой поездки (12–22 августа) осмотрены были нами большой Laudes Museum, устроенный в Сараеве, и древности в Яйце и Зенице, правда довольно незначительные. Из двойной базилики, открытой в последней [Зенице], орнаментальные скульптуры алтарной преграды помещаются в Сараевском музее и представляют вместе с подобными фрагментами из Дабравины <…> интересные образчики характерного стиля, явно воспроизводящего в камне резьбу из дерева и находящегося в некоторой зависимости и от так называемых древнехристианских, и от византийских памятников. Довольно многочисленные римские памятники музея ничего особенного не представляют, зато весьма богато собрание бронзовых, так называемых «доисторических» древностей. 

Из Боснии через Спалато и Полу направился я в Будапешт, где в общей сложности пробыл около двух недель (27 августа–2 сентября и 12–17 сентября), занимаясь древностями Национального Музея, где из обширного собрания различных древностей особенно важно собрание, богатейшее в Европе, древностей, времени переселения народов, которые вместе с вещами, находившимися в России, дают объяснение многим более поздним древностям Западной Европы. Весьма интересно и полезно для меня знакомство с директором Музея Иосифом Hampel’em, специально занимающимся древностями времен переселения народов: он изложил мне сущность статьи его (на мадьярском языке) в Arhaeologia Ertesito 1893 c. 385–407), где сопоставлены некоторые древности из Венгрии с древностями из «скифских» курганов Южной России. В числе фотографированных мною древностей музея – одна серебряная пластинка, судя по орнаментам ее, пополняет собираемые мною для «Материалов по археологии России, издаваемых Императорской Археологической комиссией», изделия из серебра Перми времен Сасанидов <…>. В «Археологических известиях и Заметках» 1894 с. 352–358 описан мною один кортик с русскими надписями 1720 г., находящийся в Музее Будапешта. Из Будапешта отправился я по Дунаю в Бухарест. Остановившись в Белграде, видел я тамошний небольшой и неустроенный еще Музей с его небольшим собранием римских саркофагов и надгробных плит. 

В Бухаресте, в Музее древностей, помещающимся в тесном для него помещении, в Академии, особенно интересовал меня известный клад золотых вещей времен переселения народов. Среди собранных в Музее древностей есть несколько хороших греческих вещей из Афин; обширное собрание римских рельефов теперь значительно расширилось перевезенными туда рельефами огромного трофея, воздвигнутого в Добрудже Траяном и исследованного проф. Точилеску; осмотр оригиналов заставляет меня усомниться в правильности толкования исследователем некоторых рельефов и в возможности восстановить порядок последовательности рельефов, руководясь лишь их содержанием. <…> Весьма богато собрание церковных вещей, отобранных несколько лет тому назад правительством у всех церквей и монастырей Румынии; среди них находится весьма интересный серебряный ритон варварской работы, подражающий греческим ритонам, лучшие образцы которых имеются в Эрмитаже и Museo Civico в Триесте. Помимо музея, привлекло меня в Бухаресте желание познакомиться с Одобеску, издателем нескольких сасанидских блюд, от которого я, действительно, получил некоторые указания, важные для моей работы. Из Бухареста вернулся я в Будапешт через Клаузенбург, где осмотрел небольшой музей с некоторыми интересными для меня произведениями позднеримской торевтики и некоторыми древностями времен переселения народов. Близ Будапешта видел я раскопки и небольшой музей на месте древнего Аквинкума.

Во время двухмесячного (18 сентября – 21 ноября) пребывания в Вене я слушал лекции по истории древнегреческого искусства проф. О. Бенндорфа (V века до Р. Х.), его же объяснения некоторых вазовых рисунков и разбор древнейших вазовых рисунков слушателями на практических занятиях. Библиотеки давали возможность заниматься отчасти продолжением работы над сборником сасанидских блюд, отчасти иными работами, например об Орфеях, о Константинопольской конной статуэтке. В большом придворном Kunsthistorishes Museum мною были фотографированы некоторые древности познеримского времени, представляющие интерес по аналогии с некоторыми древностями Салоны. 

В Oesterreichishes Museum für Kunst und Industre фотографировал я некоторые ткани из некрополей Нижнего Египта, интересные по аналогии орнаментации их с орнаментами александрийских блюд; особенно интересен один кусок с изображением головы Перса времен Сасанидов, указанный мне хранителем музея [А.] Riegl’ем, специалистом по истории тканей. В Hofbibliothek занимался я рукописью Диоскурида, известной мне по миниатюрам: из нее фотографировал я олицетворение Моря, скрывшееся, кажется, от внимания некоторых описателей рукописи. Сняты были также миниатюры арабской рукописи Галена (века XIV), важные для моей работы многими деталями и интересные сходством с росписью потолка Палатинской капеллы в Палермо. 

В Вене написал я заметку по поводу некоторых древностей Бухарестского музея, аналогичных с вещами из Венгрии и России, – эта заметка напечатана в мадьярском переводе в Archaeologia Ertesito 1894 стр. 385–388. На пути из Вены в Афины я посетил Грац с целью увидеть там проф. J. Strzygowsk’ого, но он оказался в Египте: Ioannem, местный музей, содержит большое собрание римских древностей, древностей так называемых «доисторических» и довольно хорошее собрание кипрских древностей. 

В Загребе осмотрел я местный музей, где меня среди «доисторических» и римских древностей особенно интересовали некоторые вещи, найденные в Салоне. В Триесте осмотрел я Museo civico, где особенно хорошо собрание древностей из Великой Греции, Lapidarium Aqilense содержит римские рельефы и незначительные статуи; собор Св. Юста весьма интересен <…> [неразб.] двух церквей: одной базилической формы, другой купольной, которые позднее соединены были вместе. Из Триеста посетил я довольно большой музей на месте древней Аквилеи, интересный собранием римских рельефов и статуй, происходящих из давно ведущихся уже раскопок древнего города. На пути в Грецию посетил я еще раз Зару, где небольшой музей помещается в весьма интересной круглой церкви VIII века, построенной на месте какого-то римского здания, Спалато и, проплыв вдоль берега Албании, осмотрел небольшой музей в гимназии Корфу. 

Афины. 22 января 1895 г. 

Магистрант СПб университета Я.И. Смирнов. 

ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 27. Ед. хр. 617. Лл. 187–192 об. (Автограф Я.И. Смирнова) 

Отчет за I полугодие 1895 г. командированного за границу магистранта С.-Петербургского университета Я.И. Смирнова 

Вернувшись в начале декабря 1894 г. из Австро-Венгрии в Афины, я остановился в них до 21 февраля с.г., слушая лекции Вольтерса об архаической скульптуре в музеях, объяснения Дерпфельдом важнейших архитектурных памятников Афин и демонстрации Вильгельмом некоторых надписей эпиграфического музея. За это время я окончил статью о бронзовой статуэтке всадника Константинопольского музея, напечатанную в 4-м № Археологических известий и заметок, издаваемых Московским археологическим обществом (1895 г., стр. 93–122), и, предполагая первоначально издать лишь два рельефа Афинского Центрального музея, изображающие фригийского бога Месяца, написал статью о культе и изображениях бога этого, помещенную в Στέ­φανος, Сборнике в честь проф. Ф.Ф. Соколова. СПб. 1895. стр. 81–135. 

21 февраля отправился я из Афин в Египет. Ближайшей целью моей было ознакомиться с греко-римскими и византийскими древностями Александрии и Каира, а также с произведениями так называемого коптского искусства, где меня интересовали элементы, пришедшие из Сасанидской Персии; осмотр же монументальных памятников Верхнего Египта не мог состояться, как по недостатку времени, так и по чрезмерной дороговизне во время сезона, поэтому я был лишь в Александрии около недели и около месяца в Каире. Александрийский музей греко-римских древностей, основанный в 1892 г., во время моего пребывания в Александрии переносился в новое, специально для него выстроенное помещение, и потому большая часть мелких древностей находилась в ящиках и корзинах; но при возвращении моем из Каира терракоты были уже, хотя и без системы, выставлены в витринах. Музей пока довольно беден произведениями скульптуры, и наиболее интересно и разнообразно отделение терракот. Для меня, помимо многочисленных коптских надгробных стел, украшенных орнаментами, особенный интерес представил небольшой фрагмент Беллерофонта на крылатом коне <…>, так как эта декоративная скульптура представляет его совершенно в той же позе, как на двух других памятниках в Афинах и Смирне: <…> александрийский фрагмент может, кажется, быть относим к эллинистической эпохе и указывать поэтому происхождение декоративных скульптур этого рода. Другой недавно поступивший <…> памятник с коптской надписью 795/6 г. по Р. Х., равно как и подобный ему в Гизехском музее <…> 786 г., служившие церковными престолами, <…> объяснил мне назначение плиты, найденной в развалинах базилики в Салоне и возбуждавшей недоумение археологов на съезде в Сплете [Спалато] <…>. Благодаря содействию русского консула мне удалось осмотреть частное собрание древностей г-на Антониади, пожертвованные впоследствии Александрийскому музею: большое собрание это особенно интересно золотыми вещами и резными камнями, хотя, – как то бывает обыкновенно в любительских собраниях, – значительное число вещей возбуждало сомнения в их подлинности. 

Любезность хранителя музея, г-на Ботти, позволила мне ознакомиться с произведенными им раскопками у колонны, называемой Помпеевой. Главный интерес раскопок этих состоит в вопросе о Серапеуме, который новейшие исследователи топографии древней Александрии помещают именно здесь, принимая, что акрополь Александрии, описанный ритором Афонием, тождествен Серапеуму, и что колонна посреди акрополя этого и есть Помпеева колонна, воздвигнутая в 304 г. по Р. Х. Те результаты раскопок, которые видел я, не могут, кажется, решить утвердительно первого вопроса, так как не обнаружено никаких следов тех обширных сводчатых субструкций, о которых говорит Руфин. <…> Что же касается второго, то действительно, согласно с описанием Афония, обнаружен был вокруг базиса колонны двор, мощенный мрамором <…>. Но на склоне холма сделаны были находки, указывающие ясно, что колонна стояла среди каких-то иных монументальных сооружений. <…> Дальнейшее же продолжение раскопок в этом месте и в более широких размерах должно, как мне кажется, повести к важным для топографии древней Александрии открытиям, так как вопрос о тождестве Серапеума и акрополя может быть при полном обнаружении построек на холме «Помпеевой» колонны решен с несомненностью, потому что разрушение храма не могло, конечно, совершенно уничтожить его. <…> В находящихся близ «Помпеевой колонны» катакомбах, исследованных г-ном Ботти в 1893 г., интересна архитектурная отделка некоторых гробниц в виде фасадов и росписи других, относящихся, очевидно, к поздним римским уже временами и состоящие из цветочных гирлянд и некоторых фигур, взятых из египетской мифологии. Самое устройство гробниц с росписями <…> сходно с еврейскими гробницами окрестностей Иерусалима, росписи же техникой и характером своим напоминают недавно открытые подземные гробницы поздних времен из Керчи, равно как и иные гробничные росписи римского мира. 

В Каире наиболее материала для занятий доставил, конечно, колоссальный музей, помещающийся временно в пригородном дворце Гизеха. Среди многочисленных египетских памятников особенный интерес представляют уборы из золота и цветных камней, найденные в прошлом и нынешнем году в пирамидах Дашура и относящихся ко времени XII династии. Работы эти, поражающие тонкостью и изяществом <…>. Среди мелких памятников XVIII династии заметил я обломки деревянной пиксиды, украшенной рисунком, представляющим по сюжету и некоторым особенностям композиции сходство с памятниками так называемой «микенской культуры»: эти фрагменты, найденные в Kahun’е, где найдены были и черепки микенских сосудов, были мною сфотографированы и приготовляются к изданию. В собрании разновременных золотых вещей особенно интересен ряд бляшек с изображением древнеперсидского крылатого божества, принадлежавших поэтому, вероятно, к немногочисленным памятникам древнеперсидского торевтики. 

Среди древностей греко-римских по достоинству работ выдаются лишь голова варвара эллинистического периода, фигура сирены из Серапеума и некоторые изделия художественной промышленности, например один деревянный саркофаг <…>. Монументальностью поражает статуя из красного порфира из Александрии, изображающая человека в римской тоге, сидящего на троне, усеянном драгоценными камнями и принадлежащая, вероятно, веку V по Р.Х.; к сожалению, голова не сохранилась. Весьма богато собрание терракот, по большей части изображающих божества в смешанных греко-египетских типах. Интересны также многочисленные костяные пластинки, украшенные резными фигурами-орнаментами. Две залы, посвященные коптским памятникам, преимущественно надгробным стелам, при сухости и угловатости орнаментации представляли для меня интерес многочисленными деталями, сходными с орнаментацией памятников искусства Сасанидской Персии, а также смешением элементов этих античными и с символами древнеегипетскими и христианскими. <…> я фотографировал несколько образчиков. 

В Каире, в Bibliothеque Khediviale, богатейшем собрании восточных рукописей, просмотрел я персидские рукописи в надежде найти какие-либо следы влияния Сасанидского искусства, но прямого влияния его не заметно; зато много интересных аналогий встречается в бытовых деталях. В недавно основанном специальном музее арабского искусства в Каире собрано большое число памятников из различных мечетей, главным образом, конечно, изделий из дерева, среди которых весьма интересны древние двери <…>. Весьма оригинально также собрание стеклянных ламп из мечетей. При православной патриархии существует небольшой «музей», где помещают- ся старые иконы, найденные несколько лет тому назад в монастыре св. Георгия в Старом Каире и описанные в особой брошюре <…> Мазараки, который некоторых из них отнес к VI веку и древнее (!). На такую древность не может, однако, претендовать ни одна из них <…>. Гораздо более важным и интересные памятники христианского искусства находятся в церквях Старого Каира. <…> Из Каира посетил я некрополи Гизеха и Саккара, а также место древнего Мемфиса. Дальнейшему пребыванию моему в Египте помешало желание принять участие в поездке по Пелопоннесу, ежегодно организуемой Германским Археологическим институтом. 

В настоящем году, в течение двух недель, посещены были Коринф, Дельфы, Олимпия, храм близ Басс, Ликосура, Мегалополь, Мантинея, Аргос, Микены, Иреон, Тиринф и эпидаврийское святилище. В Дельфах объяснения на раскопках давал Омолль, в Иреоне объяснения на раскопах давал Омолль, в Иреоне Вальдштейн, во всех же прочих местах – Дерпфельд. Последние объяснения разнородных памятников, начиная от микенских могли и кончая византийской церковью в Олимпии, представляя собой как бы наглядный курс истории архитектуры, причем с особенной подробностью изъяснены были театры, над которыми работает теперь Дерпфельд. Что же касается памятников скульптуры, в частности Олимпийского музея, то экскурсия нынешнего года стояла в менее благоприятных условиях, нежели прошлогодняя, когда Вольтерс подробно говорил о фронтонах, а Лешке о Гермесе Праксителя. 

Зато поездка по островам этого года была значительно интереснее прошлогодней, так как посещены были Ассос и Троя. Так как я участвовал уже в подобной поездке прошлого года, то в настоящем году присоединился к экскурсии лишь в Форике. В Эретрии к театру, виденному мною в прошлом году, присоединился теперь храм, отрытый американскою школою в прошлом году, а на острове Делосе – ряд частных домов, весьма интересных по их декорации и устройству, сходному с домами Помпеи; в одном из них найдена весьма хорошо сохранившаяся копия поликлетовского Диадумена, которая передает оригинал, по-видимому, гораздо ближе и лучше, нежели известная статуя из Vaison’а. Величественные развалины Ассоса показали участникам экскурсии пример, как сохраняются древние города в странах с малым или кочевым населением, как в Малой Азии, Сирии, Северной Африке. Наилучше сохранились, однако, лишь стены; террасы с портиками и иными, вероятно, общественными зданиями, исследованы американцами, по-видимому, довольно недостаточно <…>. Особенный интерес представляло, конечно, посещение Трои с Дерпфельдом, распутавшим в значительной степени лабиринт разновременных стен, лежавших в различных слоях, которые идут к тому же наклонно, так что постройки одного и того же слоя являются то у подножия холма, то на вершине его. В двух длинных лекциях Дерпфельд показал и объяснил остатки двух древнейших больших крепостей и новейших эллинистических и римских сооружений, а также, пользуясь обширным видом с холма, говорил о топографии троянской равнины. 

По возвращении в Афины слушал я краткие лекции Вольтерса в Центральном музее о вазах, терракотах и бронзах. С 26-го мая по 3-е июня я, и М.И. Ростовцев, и Е.М. Придик вместе с тремя иностранными стипендиатами совершили поездку по Пелопоннесу. Посещено было место древней Тегеи, где, кроме нескольких фрагментов и засыпанных после раскопок оснований храма, ничего не видно из древнего города, а в церкви деревни Пиали оказались части от большой церкви века VI, быть может. 

В Спарте, кроме развалин небольшого храмика и круглой стены, подпиравшей такое же здание или, скорее, террасу на акрополе, также никаких более интересных видимых остатков древнего города не сохранилось, зато в Музее хранятся известные архаические рельефы и много иных скульптур и архитектурных фрагментов. Посетили мы близ древних Амикл также и знаменитую круглую гробницу, известную под именем Вафьё и теперь значительно развалившуюся и осыпавшуюся. Из Спарты отправились мы в Мистру, где член французской школы I. Millet показал и объяснил нам ряд церквей (отчасти сильно разрушенных) XIV и XV веков, фресковые росписи которых он специально изучает.

Через хребет Тайгета по ущелью Лангады прошли мы в монастырь Вуркано на горе Ифоме и осмотрели развалины города Мессены, где особенно хорошо сохранились лишь стены; от храмов же уцелели лишь незначительные остатки; а посередине древнего города видна еще обширная платформа: оригинальная обработка камней, из которых сложена ее стена, представляет сходство со стенами <…> в театре в Магнесии на Меандре <…>. Наконец, в Пилосе посетили мы т. н. Палеокастро, где предполагают дворец Нестора, но где никаких значительных остатков древних сооружений не заметно. 

Время с 4-го по 13-е июня провел я с одним из наших спутников на Ионических островах. На Занте, в городе и ближайших окрестностях, ничего древнего не сохранилось: несколько скульптурных фрагментов хранятся в Библиотеке, да в стену цитадели вставлен кусок от надстолпия дорического храма, а по дороге в цитадель виден кося древней двери, стоящей еще in situ на ступени, высеченной в скале. На Кефалонии посетили мы развалины древних городов <…>, где довольно хорошо сохранились местами стены, да стены террас. По склонам гор. На Ифаке видели мы незначительные остатки стен на горе <…>, источник в бухте Перанигада, предполагаемую Арефусу и остатки небольшого храмика у деревни Ставро, т. н. «Школу Гомера».

Еще одну экскурсию по Средней Греции сделал я с пенсионером Императорской Академии художеств Л.М. Браиловским с 20 по 28 июня. Сперва посетили мы вместе с М.И. Ростовцевым Дельфы, где и видели новейшие раскопки и находки, среди которых особенно интересны обломки монументальной мраморной группы, представлявшей борьбу львов с быком и еще каким-то животным и, следовательно, по сюжету сходной с известными поросовыми группами афинского акрополя. Тщательный осмотр фриза сокровищницы сифнийцев убедил меня в верности мнений Омолля о распределении сюжетов по сторонам <…>. 

Из Дельф я с моим спутником и проживавший в Дельфах секретарь Русского Археологического общества в Константинополе П.Д. Погодин поехали в монастырь Луки Стириота, где одна их двух церквей XI века сохранила еще в значительной части древнюю облицовку стен мраморами и мозаику по сводам, затем мы двое поехали через Ливадию, Орхомен и Херонею в Элатею, где меня интересовали развалины церкви, в которых найден был камень из Канны Галилейской, а оттуда, проехав через Аталанту и Мартино, спустились к северо-восточному концу бывшего Копандского озера и посетили деревню Тополья (др. Сорае), остров Гулас (Arne, по предположению Noadl‘a, оспариваемому Ridder‘ом, открывшим там дворец микенского времени), и святилище Аполлона на горе Птоон. 

Наконец, в Фивах, где до сих пор не обнаружено никаких значительных остатков древних строений, видели мы небольшой музей, богатый лишь надписями, и многочисленные архитектурные фрагменты от древних церквей, заложенные в стены новых. 

ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 27. Ед. хр. 617. Лл. 371–380 об. (Автограф Я.И.Смирнова)<…>

Опубл.: И.Л. Тизонов. Я.И. Смирнов в Петербургском университете: студент, магистрант, приват-доцент // МНЕМОН. Исследования и публикации по истории античного мира. Под редакцией профессора Э.Д. Фролова. Выпуск 8. Санкт-Петербург. 2009. С.449-470.