Византийский аспект августейшего паломничества на Православный Восток в 1859 году

В своем докладе, озвученном на конференции "Богословие и светские науки: традиционные и новые взаимосвязи", главный редактор издательства "Индрик" Кирилл Вах рассматривает значение первого августейшего паломничества на Святую Землю и прослеживает его влияние на последующие события в истории русского духовного и политического присутствия на Христианском Востоке.

Первое русское августейшее паломничество в Святой Град в мае 1859 года никогда не становилось предметом специального исследования, хотя по своему значению для истории русского духовного и политического присутствия на Христианском Востоке это событие находится в наиболее значимом ряду, среди таких явлений, как возобновление деятельности Русской Духовной Миссии в Иерусалиме в 1857-1858 годах и открытие русского консульства там же в 1859 году. В чем-то оно даже существенно превосходит их, потому что статус августейшего присутствия на святых местах был несоизмеримо выше. В нашем докладе мы и хотели бы показать что идея православной имперской власти в пределах бывшей Византии в момент посещения ее великим князем Константином Николаевичем была живой и представляла собой огромный потенциал для восстановления русского влияния в регионе, особенно в Палестине.

Одной из задач Восточной войны, (которая к тому же с полным правом, считается первой мировой войной, которую вели европейские державы и Турция против России); так вот одной из задач для европейских держав было уничтожение монопольного права покровительства российского Императора православному населению Турции, на котором основывалось и юридическое право России, т.е. право Православного Императора юридически присутствовать в пределах Османской империи. Неизвестным остается тот факт, что за свое участие в войне против России Великобритания требовала от султана официально передать ей такое исключительное право покровительства православным христианам Империи. Т.о. вытеснение России из пределов Турецкой империи задумывалось союзниками не в сфере ограничений дипломатического представительства, а там, где Россия как раз и имела свои самые прочные позиции - в сердцах восточных христиан. Нужно было уничтожить авторитет России. Задачей западных дипломатов было доказать как туркам, так и православным подданным султана, что бояться или надеяться на Россию бессмысленно; скорее можно получить помощь и защиту от Европы. Результат Крымской войны лишь подтверждал эти слова. Положение России на Православном Востоке после подписания мира в Париже 30 марта 1856 года оказалось катастрофическим. Она лишилась прежних своих прав, а ее традиционные многовековые союзники - греческие иерархи - в условиях повсеместного давления панэллинистической национальной идеологии, стали видеть в русских в первую очередь конкурентов себе в будущей борьбе при разделе наследия Османской империи. Единственным человеком в России, который смог оперативно отреагировать на сложившуюся ситуацию, был великий князь Константин Николаевич. Именно благодаря его деятельности, сохранявшей принцип единства Православия, единства православной монархии и Церкви, в самый короткий срок был создан совершенно новый механизм русского влияния на Ближнем Востоке.

Об этом человеке необходимо сказать несколько слов.

Великий князь Константин был вторым сыном императора Николая Павловича. Он родился в 1827 году и практически с самого рождения отец определил ему службу во флоте. "Мой морской" ласково называл его Император. Поэтому, в отличие от своего старшего брата Александра, которого Николай I старался держать при себе, обучая и лично наставляя искусству управления империей, Константину пришлось с детства много времени проводить вне дома, плавая на различных судах под опекой знаменитого русского адмирала и путешественника Ф.П. Литке. Также его воспитателем и духовным наставником был В.А. Жуковский.

Корабли, на которых совершал плавания юный великий князь нередко крейсировали вдоль берегов Средиземного моря, где многое напоминало о Византийской империи. В 1845 году, когда ему не исполнилось еще и 18 лет, великий князь Константин Николаевич посетил бывшую столицу православного мира - Константинополь, был принят турецким султаном, увидел Святую Софию и другие святые и исторические места Вселенского Православия и с жаром писал В. А. Жуковскому о своем желании работать для восстановления христианского статуса древнего города. Тогда же к нему впервые пришло желание побывать в городе иного Царя, там, где начиналось само христианство, поклониться месту, где совершилась страшная крестная жертва, где воссияла слава Креста Господня, где совершилось славное Воскресение Христово. Иерусалим! Этот образ прочно вошел в сердце великого князя. Трижды, в 1845, 1846 и 1852 гг. он просил разрешения у императора Николая I посетить Святой Град и трижды получал отказ, вследствие противодействия государственного канцлера К.В. Нессельроде.

Осуществление этого желания неожиданно приблизилось, когда в 1855 году на престол вступил император Александр II. После завершения Крымской войны, в 1856 году великий князь Константин Николаевич на несколько лет сделался вторым человеком в государстве, Морское министерство, которое он возглавлял, стало центром подготовки реформ нового царствования, а Православный Восток, благодаря усилиям великого князя, оказался в сфере сугубых интересов Русского Императорского Дома. Уже с 1856 года, по предложению Константина Николаевича, Россия начинает масштабный проект по созданию собственной инфраструктуры в Палестине для развития русского паломничества и поддержки Православия в Святой Земле. Император берет Иерусалимское дело великого князя под свое личное покровительство, а сам Константин Николаевич становится как бы главой всей русской деятельности на Православном Востоке. В первые годы, несмотря на активное сопротивление Министерства иностранных дел и лично князя А.М. Горчакова, даже русская дипломатическая деятельность входила в сферу ответственности брата императора. При участии великого князя в 1857 году в Иерусалим направляется вторая Русская Духовная Миссия. После тщательного изучения положения дел в русском паломничестве ко Святому Гробу Господню, в 1858 году принимается решение о необходимости покупки земель в Иерусалиме и других местах Палестины, которые особенно посещаются русскими паломниками и строительства на этих участках паломнических гостиниц. Тогда же для защиты интересов паломников в Иерусалиме впервые учреждается и русское консульство, а первым иерусалимским консулом назначается подчиненный великому князю чиновник Морского министерства В.И. Доргобужинов. В этом огромном и новом для России деле у великого князя было лишь несколько помощников. Это Б.П. Мансуров, А.В. Головнин, князь Д.А. Оболенский, Н.А. Новосельский, граф Путятин, А. С. Норов, иеромонах Леонид (Кавелин). Поддержала Иерусалимский проект императрица Мария Александровна, которая и сама организовала при своем Дворе частный благотворительный комитет помощи русским паломникам и Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Меньше, чем за год в Иерусалиме, Яффе, Хайфе и Назарете были организованы русские паломнические приюты в специально нанятых и приспособленных для этих целей частных домах; подысканы и частично куплены участки земли для будущего строительства и открыты представительства Русского Общества Пароходства и Торговли, которое занималось доставкой паломников из России. Сеть таких небольших представительств Пароходного Общества создавалась по распоряжению великого князя вдоль всех паломнических маршрутов для оказания помощи русским поклонникам на местах. Таким образом, Пароходное Общество (кстати созданное так же по предложению и под эгидой великого князя) участвовало не только в извлечении прибыли при доставке паломников в Палестину, но в качестве принимающей стороны несло ответственность перед этими паломниками и должно было безвозмездно помогать им разрешать возникавшие порой проблемы. Причем, все вышеперечисленное задумывалось лишь, как подготовительный этап перед началом полномасштабного восстановления русского духовного и политического присутствия на Ближнем Востоке, поколебленного недавней Крымской войной и унизительными для России условиями Парижского мирного договора.

Как уже говорилось августейшее паломничество великого князя Константина Николаевича, предпринятое весной 1859 г. совместно с супругой и сыном занимает в истории Иерусалимского проекта особое место. Его подготовка и осуществление представляют собой почти детективную историю, в силу сопротивления МИД, лично А. М. Горчакова и связанных с этим многочисленных придворных интриг. Но в данном случае мы бы хотели осветить другую сторону этого паломничество на Святую Землю - а именно статусность посещения Палестины представителем Русского Императорского Дома. С этой точки зрения такой визит с самого начала не мог быть частным, хотя многие, как в России так и в Европе, хотели бы что бы он не выходил за рамки строго паломнического посещения, цель которого поклониться христианским святыням и провести ревизию русским учреждениям в Святой Земле. Получилось однако не так и вышло то, чего ни кто не ожидал. Уже в Афинах, куда великий князь прибыл после Пасхи перед отправлением в Иерусалим, настоятель русской посольской церкви знаменитый впоследствии создатель Русской Палестины архимандрит Антонин (Капустин) связал это августейшее посещение Востока с судьбой Византии. (ГА РФ. Ф. 722. Д. 67. Л. 191-191об). Секретарь и ближайший помощник великого князя в Иерусалимском проекте А.В. Головнин замечая связь между статусом Константина Николаевича и Православием в целом писал: 

"Привязанность греков к своей религии не ослабела, и народ с восторгом встречал Великого Князя и радостными кликами при каждом случае приветствовал в нем православного Царевича" (См.: Головнин А.В. Материалы к биографии великого князя Константина Николаевича. ОР РНБ. Ф. 208. Головнин А.В. Д. 12. Лл. 47об).

На Святой Земле это паломничество стало триумфальным шествием православной власти, которую никто давно не видел на Востоке. Оно стало пусть кратковременным, но возвращением Византии. При чем это произошло без каких-либо усилий или приготовлений, естественно, как само собой разумеющееся. И как еще было принимать брата православного императора, для встречи которого султан вместе со своим приветственным письмом лично отправил из Константинополя, проживавшего там Патриарха Иерусалимского Кирилла II. В великом князе видели, причем не только православные, де юре представителя утраченной на Востоке византийской имперской власти и потому имеющего свои права в отношении Православной Церкви на Востоке, во всяком случае в Иерусалиме, где общеконфессиональный фон не был столь монолитным как в Константинополе и греческий Иерусалимский Патриарх не мог игнорировать того статуса "хозяина положения", который автоматически и безоговорочно был признан за великим князем представителями всех христианских Церквей на Святой Земле, а также магометанами, гражданскими властями Турции, и даже представителями европейских держав. Правда, как видно из сохранившихся источников, именно греческий Патриарх Иерусалима не переставал напоминать, что великий князь в первую очередь паломник, но и он вынужден был давать ему отчет по многим предъявляемым вопросам. Конечно, такая ситуация могла сложится только в контексте специфической этноконфессиональной и в церковном отношении можно сказать экстерриториальой ситуации Святой Земли.

Чтобы проиллюстрировать сказанное, приведем описание выступившего из Яффы в Иерусалим паломнического каравана великого князя из книги, в данном случае совершенно не ангажированного немецкого ученого Константина Тишендорфа, сопровождавшего августейших паломников во время их пребывания на Святой Земле и в Константинополе. 

"Впереди ехали: епископ Петры в полном церковном облачении, яффский каймакам и комендант яффского гарнизона, за ними следовал отряд, состоявший из регулярных войск и башибузуков, сверкавших на солнце своим обмундированием. Великий князь ехал на белом породистом арабском скакуне, которого послал в Яффу иерусалимский паша. В распоряжении великой княгини был, также посланный пашой, турецкий паланкин, сделанный наподобие экипажа, запряженного двумя мулами, за которыми присматривали два араба; кроме того, еще четырнадцать человек гвардейцев из личной охраны генерал-адмирала окружали ее сиятельство. <...> Десятилетний принц, великий князь Николай, ехал на лошади, чье седло - подарок греческой королевы - было устроено наподобие кресла. Свита великого князя насчитывала около ста человек. <...> Большая часть всадников были одеты в легкое белое летнее платье и белые морские фуражки, точно так же, как и великий князь, у которого, кроме того, на плечи был накинут белый бурнус - напоминание о недавней поездке в Алжир. В хвосте каравана находился отряд пехоты: триста солдат из морской эскадры, все без исключения одетые в белую морскую форму, с мини-винтовками за плечами и барабаном в центре".

Въезд августейших паломников в Иерусалим.
Рисунок из книги K. Tischendorf. Aus dem heiligen Lande. Leipzig, 1862.

Еще более торжественным стал въезд в Иерусалим. На расстоянии часа езды от Святого Града великого князя встретил Иерусалимский Патриарх. Оба сошли с коней, и Патриарх произнес: "Благословен грядый во имя Господне". Затем прибыл Армянский Патриарх. Уже ввиду стен Иерусалима были поставлены палатки, в которых высокие паломники могли переодеться в официальное платье.

"Когда великий князь в русском адмиральском мундире с голубой андреевской лентой, держа свою супругу под руку, с юным принцем, <...> вошел в большой открытый шатер паши, сиявший от украшений мундиров, раздался залп из установленных невдалеке небольших пушек, войска устроили парад с оружием; барабаны выбивали дробь, зазвучали трубы. Здесь паша представил дипломатический корпус, среди которых были английский, французский, австрийский, прусский и испанский консулы, а также первые улемы Иерусалима. Вместе с дипломатическим корпусом находился англиканский епископ Гобат.

Невдалеке от города еврейское духовенство расположилось в небольшом вручную вышитом золотом шатре; при таком исключительном событии они также не хотели лишиться возможности засвидетельствовать почтение высоким гостям". 

Далее следуют еще более впечатляющие описания вступления августейшей четы в Святой Град: 

"Покинув палатки, - пишет Тишендорф, - мы были окружены плотным кольцом народа, одетого в самые разные национальные костюмы. Чалмы всех форм и цветов, христианские, иудейские, магометанские, а среди них и франкские шляпы и польские собольи шапки, образовывали единое целое. Многочисленные группы женщин в длинных белых одеждах, покрытые чадрой, как того требовали приличия, заняли положение слева от нас на холмах. Крики радости часто прорывались сквозь играемую изо всей силы музыку, поскольку от шатров до Яффских ворот турецкие солдаты образовали живую изгородь. Внутри нее высокочтимые паломники, которые ехали сейчас все без исключения на лошадях, были окружены матросами из русской корабельной команды.

Приблизившись к воротам, великий князь с супругой и молодым принцем, несмотря на крайнюю фамильярность населения, спустились с лошадей, чтобы, согласно древней благочестивой традиции, войти в Святой Город пешком, а в это время народ усыпал перед ними дорогу лепестками роз, опрыскивая ее душистой водой. Их сиятельства были очень растроганы; у обоих в глазах стояли слезы.

У ворот их встречал уже успевший вернутся из Яффы в Иерусалим русский епископ, ожидавший гостей с крестом и святой водой и окруженный священнослужителями. В самом городе, везде, где только проходила процессия, каждое местечко, каждая стена и крыша, каждая дверь и каждое окно были плотно усеяны людьми; все лица излучали радость, и радостным крикам не было конца. Между тем, о вступлении высоких гостей в стены Иерусалима оповестил пушечный залп, сделанный из крепости, с древней башни Давида; новый выстрел раздался при входе великого князя в Храм Святого Гроба, ибо по его желанию вся процессия незамедлительно направилась в этот храм, освещенный сейчас тысячью лампад и свечей.

Перед входом высоких гостей ожидал греческий Патриарх, одетый в сверкающие золотом и драгоценными камнями облачения, вместе с высшим духовенством, также в роскошных одеяниях. Седовласый старец еще раз поприветствовал трех членов царской фамилии, "заступницы освященной верой в Божественную Троицу Святой Церкви"; он вспомнил тут же о тех благодеяниях, за которые Православная Церковь, особенно Иерусалимская, должна благодарить блаженнейшего царя Николая. После приветственной речи он сопровождал августейших паломников к двум святейшим местам на свете: туда, где был распят Спаситель и ко Святому Гробу; в это время главный греческий храм был наполнен звуками торжественного "Тебе, Боже". Когда песнопения стихли, Патриарх повел своих гостей в помещение Патриархии, где уже были подготовлены великокняжеские покои". 

Примеры можно продолжать и продолжать.

Важно что сам великий князь не только отдавал себе отчет в истоках царившего энтузиазма, но он внутренне был подготовлен к тому, что бы использовать свое положение в этой ситуации. В круг его обязанностей как представителя православной имперской власти на святых местах входила забота не только о специфически русских проблемах в Палестине, но и в целом забота о положении православия и его внутреннее состояние. Он намерен был спросить отчет и у Патриарха, и у турецких властей, ответственных за ситуацию, и даже у представителей европейского христианства (как в ситуации с полусгнившем куполом над ротондой храма Воскрсения).

Характерен эпизод встречи великого князя с Патриархом Иерусалимским в Вифлееме. Кроме прочих вопросов, на которые Его Блаженство должен был отвечать Его Высочетсву, тут были и чисто богословские, не связанные ни с русской деятельностью в Святой Земле, ни с паломничеством: великий князь выставил Патриарху три аргумента против обычая Греческой церкви перекрещивать переходящих в православие.

Интересен и список посещаемых великим князем святынь, который распространяется как на православные так и на католические, армянские, и даже на мусульманские святыни и собственно исторические достопримечательности, такие, например, как иудео-протестантская церковь Креста. Очевидным было желание великого князя никого не обидеть невниманием. Замечательно, что осмотру собственно русских земельных приобретений в Иерусалиме (что представляется историками как настоящая цель паломничества великого князя) было уделено только одно утро одного дня.

Прием великого князя султаном в Константинополе также стал из ряда вон выходящим событием в истории Османской империи. Султан оказывал не виданные прежде почести и для этого пошел на открытие и явные нарушения установленных восточным этикетом правил. Обычно это объясняют желанием султана показать, что после войны он хотел бы установить дружеские отношения с Россией. Но для этого можно было ограничиться и малой долей той любезности, которую он засвидетельствовал. По нашему мнению, "византизм" т.е. византийский характер русской императорской власти, отчетливо осознаваемый на Востоке невольно диктовал именно такой уровень и статус приема. Законный наследник Византийской империи вернулся в родной дом, пусть и захваченный и удерживаемый чужими людьми. Но в их глазах он имел на этот дом больше прав, чем его нынешние постояльцы.

Размышляя о значении этого августейшего паломничества в Святую Землю, невольно напрашивается аналогия с посещением великим князем Константином Николаевичем Святой Афонской Горы в 1845 году, после чего русское монашество там расцвело, и в итоге в начале XX века из 8000 монахов на Афоне 6000 были русскими.

Не нужно доказывать, что по своей эффективности никакое традиционное дипломатическое или церковное присутствие России на Православном Востоке (ни консульство, ни и Русская Духовная Миссия) не могли конкурировать с фактором личного августейшего посещения и тем более заменить его. Специфической особенностью данного августейшего паломничества можно считать кратковременное соединение двух составляющих православной империи. В России не было тогда Патриарха, а на Востоке православной императорской власти. В короткий период пребывания великого князя Константина Николаевича на Святой Земле эта пустота исчезла, и очевидной стала полнота единого православного мира. И, конечно, европейская дипломатия вкупе с греками-фанариотами представлявшими как Константинопольский, так и Иерусалимский патриархаты постарались, чтобы последующие августейшие поездки не могли приобрести такой статус. Посетивший Иерусалим в 1872 году другой брат императора Александра II великий князь Николай Николаевич Старший, хотя и встретил восторженный прием со стороны населения Иерусалима, конечно, не имел уже свободы и возможности спрашивать отчета у Иерусалимского Патриарха и тем более турецких властей и европейских консулов, а братья императора Александра III великие князья Сергий и Павел Александровичи приезжали в Святую Землю в 1881 и 1888 уже как частные паломники, хотя им и оказывались требуемые этикетом почести.

И с этой точки зрения потенциал августейшего представительства русских интересов на Православном Востоке, так ярко и наглядно проявившийся в ходе поездки великого князя Константина Николаевича не был использован русскими дипломатами. Более того, министр иностранных дел А.И. Горчаков приложил огромные усилия и добился удаления великого князя Константина Николаевича от непосредственного участиях в Иерусалимском проекте, что для пользы дела было несомненным регрессом и колоссальным провалом, низведением на более низкий уровень всей государственной политики России на Православном Востоке.