Мои незабудки на могилу о. протоиерея Александра Петровича Попова
19 мая неожиданно последовала преждевременная кончина настоятеля кронштадтского Андреевского собора протоиерея Александра Петровича Попова, действительного члена Императорского Православного Палестинского Общества. Кончину эту мы называем преждевременною, потому что почивший о. протоиерей имел от роду всего лишь 54 года и находился, можно сказать, в периоде расцвета своей кипучей литературной деятельности, давшей богословско-исторической науке несколько капитальных трудов в той области, которую он облюбовал с юных лет, с дней окончания высшей богословской школы, - палестиноведения. Но неожиданной кончину о. протоиерея Попова можно считать лишь относительно, имея в виду его едва преполовинившийся возраст, для лиц же, близко знавших его и часто с ним входивших в общение и дружеские, всегда словоохотливые беседы - эта смерть не показалась громом среди безоблачного неба. Сырая, излишне грузная по виду комплекция о. протоиерея, его кипучий, изумительно подвижный, жизнерадостный темперамент, отзывчивость на все и ко всем, а особенно своим многочисленным друзьям и знакомым, для которых и двери его любвеобильного сердца, и радушно-гостеприимного дома раскрывались широко и во всякий час дня и ночи, его увлечения молодости, чрезмерно напряженные занятия в архивах и библиотеках последнего времени, и, наконец, перенесенная им тяжкая болезнь прошлого года, и малая забота о своем здоровье вообще - все это мало сулило ему долговечность, а его друзьям и знакомым внушало нередко тревожную мысль о возможной близости печальной катастрофы. Простуда о. протоиерея Попова и ползучее воспаление в легких ускорили эту развязку и отняли у его почитателей и друзей хорошего человека, а у науки - плодотворного, энергичного труженика.
Родился о. протоиерей А.П. Попов в 1858 г. в семье сельского диакона Новгородской епархии. Первоначальное образование получил он в Кирилловском Духовном училище. По окончании его Александр Петрович поступил для продолжения образования в Новгородскую Духовную семинарию, но после трехлетнего пребывания в ней променял родную семинарию на столичную в С.-Петербурге. "Тихая, ровная, "равнинная" - без выступов кверху - жизнь семинарская в загородном монастыре, своим бытом и режимом, - по словам товарища его по семинарии, недавно скончавшегося (29 августа 1912 г.), бывшего доцента С.-Петербургской Духовной академии А.П. Высокоостровского, - не удовлетворяли его, и он совершенно добровольно, через три года обучения в Новгородской семинарии, перешел в семинарию столичную, Петербургскую, в которой думал найти более сродную стихию среди предполагавшейся большей полноты условий для образования и саморазвития воспитанника средней школы" (Церковный Вестник. 1912. № 21. С. 820). Выйдя из семинарии со званием студента, А.П. Попов выдержал приемные испытания в С.-Петербургскую Духовную академию и зачислен был в состав студентов XLII курса.* Окончил А.П. Попов курс Академии в 1885 г. со степенью кандидата за курсовое сочинение на тему "Психология св. Григория Нисского и Немезия".
______________________
* Из этого курса вышли замечательные деятели, с честью занимающие места в иерархии и на других поприщах церковно-общественной деятельности: Антоний, архиеп. Волынский, Никанор, еп. Олонецкий, товарищ обер-прокурора Св. Синода, тайный советник П. С. Даманский, прот. Ф.Н. Орнатский, прот. И.В. Морев, прот. А.И. Маляревский, обер-секретарь Св. Синода X.Е. Острогорский, скончавшийся доцент СПб. Духовной академии А.П. Высокоостровский и др.
______________________
Живо интересуясь "вопросами науки и жизни - общественной и политической (в их высшем религиозно-философском освещении) и, наконец, вопросами эстетики, особенно в отделах музыки и пения" (Там же. С. 821), А.П. Попов по окончании Академии "для расширения своего умственного кругозора" (Там же), отправился на службу за границу, в Афины, в скромной роли псаломщика тамошней русской церкви Св. Никодима.
Пишущий эти строки в первый раз встретился с А.П. Поповым на подворье русского Пантелеимоновского Афонского монастыря в Константинополе летом 1886 г., когда Александр Петрович из Афин отправлялся в свое научное путешествие по Востоку - на Афон и в Палестину. Александр Петрович появился в моей келии неожиданно для меня и повел со мною самую непринужденную беседу в несколько, как мне показалось в то время, напыщенно-восторженном тоне о цели им предпринятого путешествия в Константинополь, на Афон и далее.
"Еду я сейчас на Афон, - говорил Александр Петрович, то понижая, то повышая искусственно тон своей скороговорной речи, - чтобы собрать материал для магистерской диссертации".
"А позвольте узнать: какая у Вас тема диссертации?" - полюбопытствовал я спросить Александра Петровича.
"О реликвиях Животворящего Древа Господня. Тема мне предложена профессором Н. В. Покровским, - последовал отрывистый ответ моего собеседника. - Как Вы находите эту тему? Не укажете ли мне литературу для нее?" - в свою очередь, задавал мне вопросы Александр Петрович в том же нервном тоне.
"Тема, - отвечал я, - весьма любопытная, - причем указал ему и известные мне источники и пособия. - Позвольте лишь предупредить Вас, - продолжал я, - что тема эта в своих выводах не лишена некоторой опасности для Вас, добивающегося степени магистра богословия".
"Это почему?!" - с изумлением спросил меня Александр Петрович.
"Частиц св. Животворящего Древа Господня по лицу земли рассеяно весьма много - значительной величины и в малых, едва видимых глазом, атомах, и притом не только по монастырям на Св. Горе и в Палестине, но и по многочисленным монастырям русским, юго-славянским, армянским, абиссинским, коптским, католическим и т.д., и видеть все эти реликвии, и описать их едва ли хватит и жизни человеческой для этого. Но, допустим, при Вашей молодости, подвижности и энергичной настойчивости - это Вам удастся, можете ли надеяться документально доказать подлинность всех этих реликвий? В громадном количестве случаев Вам придется иметь дело лишь с темными и неопределенными преданиями, не имеющими под собою не только документальных данных древнего времени, но даже ближайшего к нашим дням. Критическое отношение к этим данным почти невозможно, и придется многое здесь основывать на вере и догадках...".
Александр Петрович сидел молча, слушал меня внимательно, нервно покусывая свои усы...
"Что же, по Вашему мнению, - живо переспросил он меня, - тема эта трудная и даже невыполнимая?"
"Попробуйте поработайте - и Вы тогда сами это увидите", - заключил я свою беседу с молодым археологом.
Александр Петрович затем был на Афоне, посетил все греческие монастыри и отправился в Палестину, где успел в это время сблизиться с приснопамятным начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным).
После этой первой встречи с Александром Петровичем в Константинополе, стороною до меня дошли слухи, что он вынужден был оставить службу в Афинах. С кружком увлекающихся греческих паликариев (молодцов) он принял участие в уличных политических манифестациях перед домом русского посланника и тем сделал для себя дальнейшее пребывание в Афинах невозможным.
Вторично я встретился с Александром Петровичем в 1887 г. в Иерусалиме, где он занимал должность псаломщика и регента хора Русской Духовной Миссии. В течение целых четырех месяцев, с ноября по март (1888 г.), я имел возможность почти ежедневно видеться с Александром Петровичем и даже бывал у него на квартире, где он доставлял мне истинное наслаждение превосходною игрою на фисгармонии. Его увлечение церковным пением и своим делом дирижера миссийского хора для меня было просто поразительно. Хор этот, малочисленный по составу, имел в числе певцов таких ветеранов, которым можно было поставить в достоинство лишь одно, что "они в рот хмельного не берут и все с прекрасным поведением". Как певцы большинство из них было вне всякой критики. И несмотря на все это, пение в русском миссийском Троицком соборе было весьма недурное...
В описываемое время мне пришлось быть невольным свидетелем и сватовства Александра Петровича к его достойнейшей супруге Ксении Львовне Тихоновой, подарившей ему троих прекрасных детей (сына - студента лицея Цесаревича Николая в Москве и двух дочерей-гимназисток). Ксения Львовна по окончании образования в фельдшерской школе Покровской общины 1 февраля 1886 г. была назначена заведовать аптекою русского госпиталя в Иерусалиме в богоугодных учреждениях Палестинской Комиссии. При ней, как обладающей "фармацевтическими познаниями и опытной в своем деле", помощницею состояла Домна Семенова, которая, под руководством ее, должна была приобрести опыт - самостоятельно заведовать аптекой. Ксения Львовна, наделенная привлекательной наружностью, выдающимся природным умом, сильным характером, образованная и развитая, чем, между прочим, привлекла к себе внимание и снискала благоволение и покровительницы Покровской общины в Бозе почившей великой княгини Александры Петровны (во инокинях Анастасии), завладела сердцем Александра Петровича. 9 ноября 1888 г. состоялся в Иерусалиме их брак, который, бесспорно, оказал громадное влияние на характер Александра Петровича в благотворном смысле и создал ему те счастливые семейные условия, при которых его жизнь не пропала для науки бесплодно.
При живом впечатлительном характере Александр Петрович не мог сидеть на Русских Постройках спокойно. Его начинавшую уже и в это время "округляться" приземистую фигуру, одетую в табачного цвета крылатку, с нахлобученною небрежно на голову потертою шляпою, можно было ежедневно видеть на площадях и улицах Иерусалима, в Святогробском храме, в латинской патриархии, в генерал-губернаторском конаке, оживленно беседующим с иностранцами, туземцами и русскими паломниками, или быстро бегущим на Русские Постройки к вечерним богослужениям. Всюду, во всех слоях общества Иерусалима, у Александра Петровича быстро завязывались знакомства и даже дружба. Отсюда он всегда был в курсе всех новостей городских и Русских Построек и охотно ими делился со всеми, кого он встречал на пути: у него были новости из греческой Патриархии, латинской кустодии, русского консульства и т.д. На этот-то период его жизни и падает громадное количество его интересных и живых корреспонденций, статей, заметок из жизни Палестины, русских паломников и инославной пропаганды в Св. Земле, печатавшихся на страницах "Церковного Вестника", "Христианского Чтения", "Нового Времени", "Сообщений Императорского Православного Палестинского Общества" и др.
В Иерусалиме Александр Петрович продолжал изучать новогреческий, французский и итальянский языки и в это время настолько успел овладеть ими, что незадолго до своей кончины не убоялся приняться даже за изучение дипломатической переписки XIX в. на французском языке в архивах Государственном и Министерства иностранных дел и подарил науке два солидных по объему тома своего капитального труда, к сожалению, оставшегося неоконченным, под заглавием "La question des lieux Saints de Jerusalem dans la correspondance diplomatie Russe du XIX Siecle" (2t. Ed. St.-Peterb., 1911). Отчасти для упражнения себя во французском языке, а главным образом из любознательности и интереса к вопросам христианской, и именно палестинской археологии он решился прослушать в Иерусалиме курс ее в Ecole Archeologique доминиканцев. Через сближение с представителями латинской Иерусалимской патриархии он проник в архив ее, благодаря которому у него ясно созрела мысль о магистерской диссертации, появившейся в свете, впрочем, только в 1903 г., на тему "Латинская патриархия эпохи крестоносцев" (СПб., 1903. В 2-х ч.). О теме своей молодости - "Реликвии Животворящего Древа Господня" - он перестал и думать.
Незабвенный начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Антонин (Капустин) оценил вполне дарования и способности своего регента-псаломщика и его подвижное, легкое перо, а посему приблизил его к себе, посвятив его во многие свои интимные намерения и весьма сложные планы, касавшиеся судьбы его многочисленных приобретений в Св. Земле. Через Александра Петровича о. архимандрит Антонин нередко выступал со своими планами и в периодической печати. Его же он избирал и своим апологетом, если появлялись (а это, к сожалению, случалось в жизни этого почтенного деятеля довольно часто) в печати нападки, инсинуации и тяжелые обвинения...
Но мирные, дружественные отношения между начальником Духовной Миссии о. архимандритом Антонином и его псаломщиком-регентом продолжались лишь до 1893 г. В сентябре этого года отношения эти изменились быстро к худшему и завершились почти вынужденным удалением Александра Петровича из состава Духовной Миссии в Иерусалиме. Причины этого неожиданно печального обстоятельства в жизни покойного Александра Петровича вскрывают перед нами весьма любопытную и характерную черту в его личности.
По живости своего подвижного темперамента Александр Петрович, как я сказал, интересовался всеми вопросами жизни иерусалимской и горячо на них отзывался своей впечатлительной душою. В данное время Императорское Палестинское Общество весьма озабочено было вопросом об открытии арабской школы Общества на Русских Постройках в Иерусалиме. Но всем попыткам его в этом направлении ставились серьезные препоны со стороны и Греческой Патриархии, и местных турецких властей. В сентябре 1893 г. Александр Петрович, "помимо русского консула" и Патриархии, неожиданно для всех получил но свое имя официальное разрешение Турецкого правительства открыть мужскую школу в Иерусалиме и предложил Палестинскому Обществу воспользоваться этим разрешением для своих целей. 4 сентября бывший Уполномоченный Общества Н.Г. Михайлов отправил в Петербург копию с перевода разрешения на открытие русской школы в Иерусалиме, выданного иерусалимским губернатором Ибрагим-пашою, сыном Али, и директором народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-беем и датированного 1 сентября 1309 г. (турецкая дата). Копия этого документа сопровождалась письмом от 20 сентября 1893 г. на имя Секретаря Общества В.Н. Хитрово следующего содержания: "Г. Попов, пользуясь большим досугом, имеет знакомства в самых разнообразных кругах иерусалимского общества; около месяца тому назад он встретился с г. Шейх-Ашири, бывшим драгоманом нашего консульства, и в разговоре своем, между прочим, упомянул, что ему, Попову, неоднократно приходилось слышать от некоторых служащих в городском правлении турецких чиновников, что они желали бы изучить практически русский язык, на что он, Попов, ответил им, что если бы иерусалимский губернатор разрешил открыть здесь русскую школу, то он, г. Попов, принял бы на себя труд безвозмездного преподавания русского языка всем желающим приобрести практические знания по сему предмету. Тогда г. Шейх-Ашири предложил г. Попову свое содействие познакомить его с губернатором и, будучи близко знаком с последним, обещал при удобном случае лично просить губернатора о разрешении открытия русской мужской школы в Иерусалиме. Случай такой представился. Г-н Шейх-Ашири представил г. Попова местному губернатору, причем г. Попов в разговоре с ним, между прочим, упомянул и о желании его чиновников - изучать русский язык, присовокупив при этом, что если бы в Иерусалиме была русская школа, то он взял бы на себя труд безвозмездно удовлетворить желание это. Тогда губернатор, заранее подготовленный г. Шейх-Ашири, ответил, что он ничего не имеет против открытия русской школы, и предложил г. Попову подать прошение об этом. Прошение тотчас же было составлено бывшим с г. Поповым г. Шейх-Ашири, который и принял на себя дальнейший ход дела, а через три недели получил и формальное разрешение на открытие школы и передал его г. Попову. Г. Попов через меня (т.е. г. Михайлова. - А.Д.) передал Обществу воспользоваться добытым разрешением".
Слухи о получении г. Поповым от иерусалимского губернатора разрешения на открытие русской школы в Иерусалиме и о передаче им своего права Императорскому [Православному] Палестинскому Обществу стали оживленно комментироваться на разные лады в различных кругах иерусалимского общества и быстро дошли до начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрита Антонина и в Греческую Патриархию.
В описываемое время между Русской Духовной Миссией и Императорским Православным Палестинским Обществом в Иерусалиме, с одной стороны, и начальником этой Миссии архимандритом Антонином (Капустиным) и Секретарем Общества В.Н. Хитрово - с другой стороны, произошло значительное охлаждение и даже прямая размолвка из-за вопроса о земельных владениях Миссии, записанных при покупке на имя бывшего драгомана миссии Г. Халеби. Узнав о проделке своего регента А.П. Попова, о. архимандрит Антонин сильно огорчился и предложил ему немедленно же подать в отставку, мотивируя свой приговор тем, что "Духовной Миссии неудобно держать служащих, позволяющих себе действовать без предварительного разрешения начальника оной, который, со своей стороны, должен был бы испросить у Патриарха разрешение на открытие школы и ходатайствовать об этом лишь с согласия Патриарха".
В Греческой Патриархии и в среде святогробского духовенства известие о передаче А.П. Поповым права на открытие школы в Иерусалиме Императорскому Православному Палестинскому Обществу произвело прямо ошеломляющее впечатление. Ходили по городу самые "преувеличенные и невероятные слухи", пускались в ход интрига и застращивания. Постарались, кому это было интересно, воздействовать и на иерусалимского губернатора Ибрагим-пашу, и директора народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-бея. Оба представителя турецкой власти, поняв свою ошибку, коварно заманили доверчивого и простодушного Александра Петровича в расставленную для него ловушку и постарались отобрать от него драгоценный документ. Чтобы не пересказывать этого любопытного в жизни почившего о. протоиерея Александра Петровича и в истории русской школы в Иерусалиме факта своими словами, мы предпочитаем дать место здесь "докладной записке" самого о. Попова, поданной им 12 октября 1893 г. на имя Уполномоченного Императорского Православного Палестинского Общества Н. Г. Михайлова и пересланной последним в Общество. Вот дословно эта правдивая печальная повесть, с эпическим спокойствием и откровенностью рассказанная почившим о. протоиереем:
"Многоуважаемый Николай Григорьевич. Вам известно, что я, благодаря случайному знакомству с иерусалимским губернатором Ибрагим-пашою и любезности директора народного просвещения пашалыка Арев-бея, успел получить формальное позволение на открытие русской школы в Св. Граде.
Получая этот документ от Турецкого правительства, я имел в виду сдать его в распоряжение Императорского Православного Палестинского Общества, о чем и заявил перед Вами, Ваше Высокоблагородие, в конторе Иерусалимского подворья. Об этом я также заявил Его Превосходительству русскому генеральному консулу в Иерусалиме Сергею Васильевичу, г-ну Арсеньеву, и просил в то же время Его Превосходительство засвидетельствовать полученный мною документ и снять с него копию, что и было удовлетворено.
Известно Вам, многоуважаемейший Николай Григорьевич, какими последствиями для меня сопровождалось мое решение отдать полученное мною позволение на открытие русской школы в Иерусалиме в распоряжение Императорского Православного Палестинского Общества. Место регента хора певчих, "как чужого поля ягода", принужден был оставить. Мое неожиданное увольнение дало повод к насмешливым укорам по моему адресу со стороны греческих иноков относительно русской школы.
Для меня стало ясно, что в Иерусалиме существует сильная оппозиция к открытию русской школы. Эта оппозиционная партия русскому школьному делу, как я положительно узнал, стала прибегать к разного рода интригам, пускать преувеличенные и невероятные слухи по городу и, наконец, обратилась к представителям местной турецкой власти, с наговором, что у русских, благодаря данному позволению, будет открыта не первоначальная школа, а нечто вроде гимназии, или семинарии, что Попов в этом деле - простое орудие, через которое действует Императорское Православное Палестинское Общество.
Я же, зная, что позволение мною получено формальным и законным образом, и припоминая при этом ту готовность и любезность со стороны губернатора и начальника народного просвещения Арев-бея, с которою они мне оное выдавали, был твердо уверен, что никакие интриги не могут повредить начатому мною делу, и особенно тогда, когда я увидел покровительственное сочувствие моим начинаниям со стороны Его Превосходительства русского генерального консула в Иерусалиме Сергея Васильевича, г-на Арсеньева, и со стороны Вас, многоуважаемейший Николай Григорьевич.
Но на деле вышло иначе. Спустя недели три после выдачи мне позволения на открытие русской школы из Сарая, начальник народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-бей, при встрече со мной, с прежнею любезностию расспрашивал о школе: начаты ли занятия? где найдено помещение? Он добавил, что сам желает учиться русскому языку и поступить в школу на вечерние занятия. При этом Арев-бей, говоря "adieu", между прочим высказал, что, так как в документе написано, что школа будет открыта в квартале Вирсавии, лучше было бы переписать на то, что школа будет открыта в Иерусалиме, без точного обозначения улицы или квартала. Подобный разговор повторялся еще при двух моих встречах с начальником народного просвещения. Я не подозревал в этих добродушнейших словах Арев-бея никакого коварного замысла, а полагал, что он продолжает действовать в мою пользу, как и прежде при получении бумаги, и поэтому я не имел достаточных внутренних побуждений отказаться идти в Сарай, когда этот Арев-бей через служителя пригласил меня явиться к нему за какой-то еще бумагой.
Придя в Сарай, я встретил Арев-бея так же любезного, как и прежде. Он мне сказал, что бумага о месте школы им приготовлена, но что ее нужно присоединить к прежде полученному мною позволению, и для этого попросил оное у меня. Я заметил, что на полученном мною позволении делать какие-либо добавления или поправки нельзя, потому что оно засвидетельствовано и скопировано в Русском Генеральном Консульстве, и потому оно теперь для него (Арев-бея) не нужно. На это последний возразил, что я не имею причин не доверять ему. После этого я отдал мною полученное позволение в руки Арев-бея на две минуты, как он сам и просил. Прошли не две, а двадцать минут. Я сижу в ожидании. Ни новой, ни прежней бумаги нет. Прошел час. Вошел Арев-бей, извинился, что задержал, и добавил, что он пошлет мне документы вечером со служителем. Вечером я не получил никаких бумаг. На следующий день я иду к Арев-бею и прошу его возвратить мне выданный документ. Он мне опять обещает послать его со своим служителем вечером. Я пять раз видел Арев-бея, и он пять раз обещал мне послать бумагу вечером.
Я теперь уже не подозревал, а положительно узнал, что начальник народного просвещения иерусалимского пашалыка, выдавший мне формальным, законным образом позволение открыть русскую школу в Иерусалиме, теперь без всяких достаточных и законных причин коварным образом, из-за сплетен иерусалимских, отнял его назад. Поступок крайне возмутительный для каждого доброго человека, а для меня чрезвычайно оскорбительный.
Как оскорбленный, я обратился к местному губернатору с просьбой о возвращении мне выданного документа. Но Ибрагим-паша, вместо удовлетворения моего, подтвердил, что сплетни городские дошли до Сарая, что оппозиция школьному русскому делу имела большое влияние на Арев-бея и застращала его несообразными слухами, что он (Арев-бей) в последние дни по отношению ко мне действовал под ее влиянием и, не имея возможности законным образом теперь закрыть русскую школу в Иерусалиме, коварным образом отнял позволение. Между прочим, губернатор, по выслушании моей просьбы, высказался: "В городе упорно стоит слух, что Вы хотите открыть не такую школу, о которой Вы просили, Вы открываете нечто большее, вроде семинарии или гимназии, что эта школа будет получать субсидию или всецело содержаться не Вами, а теми, которые действуют через Вас".
"Ваше Превосходительство, - возразил я, - молве всегда доверять нельзя, школа будет открыта в тех размерах, на какие дает право выданный Вами мне документ".
Паша, прервав мои слова, продолжал: "Вам выдан такой документ, о котором надо просить в Константинополе. Арев-бей, выдавши его Вам, сделал громадную ошибку, за которую поплатится своим местом. Я узнал, что Вы испрашивали позволение на школу без ведома Вашего начальника, у которого Вы теперь уже не служите".
"Votre excellence, - сказал я, - Вы принимали от меня прошение не как от регента хора певчих, а как от русского подданного и только. И подпись моя такая". На этом разговор прекратился. Вошел в кабинет паши какой-то чиновник, и son excellence сказал мне: "adieu".
Не требуется большой проницательности, чтобы видеть слабость доводов г-на губернатора. Ясно, что за ошибки Арев-бея я не отвечаю. При этом нужно заметить, что выданное мне позволение подписано как Арев-беем, так и самим губернатором. Как же они могли подписывать то, что выдается из Константинополя? Тут замечается какая-то несообразность в словах, просто пустой отвод внимания слушателя. Мне, как русскому подданному, до всех этих соображений нет дела. Раз я получил формальным и законным образом позволение открыть русскую школу в Св. Граде от турецкой власти, то представители последней, если намерены закрыть школу, должны иметь для этого достаточные причины, и после законного исследования подтверждающих вину обстоятельств, и притом в присутствии представителя от Русского Генерального Консульства.
Обо всем этом я счел нужным сообщить Вам, Ваше Высокоблагородие, чтобы Вы, сочувствуя моему начатому делу, помогли мне советом и делом возвратить полученное мною позволение на открытие русской школы в Иерусалиме.
Имею честь быть покорнейшим слугою - Александр Попов.
Иерусалим. 11 октября 1893 г."
Таким образом, добрейший Александр Петрович, благодаря своему простодушию и легковерию, очутился и без документа в руках на открытие русской школы в Иерусалиме, и без места в Русской Духовной Миссии. Положение на чужбине для отца уже появившейся у него семьи было не из привлекательных, и Александр Петрович попытался постучаться в двери Палестинского Общества, с большим огорчением встретившего печальную весть об отобрании у него драгоценного документа, чтобы в его учреждениях зарабатывать для семьи кусок насущного хлеба. Доводя до сведения В.Н. Хитрово о желании А.П. Попова получить посильную работу в Обществе, Н.Г. Михайлов, в письме своем от 20 сентября 1893 г., называет его "полезным человеком". "Поддерживая знакомство с разнообразными кружками пестрого иерусалимского общества, - говорит г. Михайлов, - ему легко удавалось приобретать такие сведения, которых, ни я, ни консульство наше не могли бы добыть непосредственно, и все то, что С.В. Арсеньев (консул) недавно писал Его Высочеству касательно пропаганды латинян, было мною добыто через г. Попова от секретаря латинского патриарха".
Весьма отзывчивый к горю ближнего, покойный В.Н. Хитрово вполне сочувственно отнесся к этому предложению своих услуг Обществу Александра Петровича, как "полезного" во многих отношениях человека, но он недоумевал лишь, какое дать ему назначение. "Я, - писал В.Н. Хитрово в Иерусалим 10 октября того же года, - могу предложить место чтеца вечерних религиозно-нравственных чтений для паломников. Это составит приблизительно 1200 фр. жалованья, 500 фр. столовых и 500 фр. квартирных (это для г. Попова, у которого семья и которого поместить на Подворье места нет) - всего 2200 фр. Теперь он получает 3600 фр. жалованья с даровою квартирою, что составит всего 4100 франков, почти вдвое. Очевидно, взять место чтеца не выгодно. Если Вы признаете возможным принять его (и это Вам решать) на место служащего в управлении, которого Вы выписываете из Одессы, то, присовокупив 3000 фр. к вышеупомянутым 2200 фр., составится 5200 франков, и ему остаться будет выгодно (получаемые им ныне, как чтецом, по телеграмме 150 фр. рассчитаны на 8 месяцев в году). Так, может быть, можно было бы его устроить, если к этому прибавить еще 300 фр. за преподавание пения в Иерусалимской школе, да 300 фр. за корреспонденцию, то и очень было бы ему хорошо. Думаю, что он действительно, по долгому своему пребыванию в Иерусалиме, мог бы быть полезен.
Но дело в том, что он, как мне говорил, желал представить свой труд (о латинской патриархии в эпоху крестоносцев) на магистерскую диссертацию, затем приехать сюда и защищать, а это займет, по меньшей мере, 4 месяца зимних, и можем ли мы обойтись без него в Иерусалиме за это время - не знаю. Мало того, выдержав экзамен магистерский, он может получить здесь место, которое даст ему почти то же. Спрашивается: не предпочтет ли он его? Во всяком случае, как я ему говорил, ему приезжать сюда, не прислав предварительно своей диссертации, незачем, да и когда пришлет, то не ранее, как месяца два по ее отсылке!.. Таким образом, потеряв место в Духовной Миссии, он до 1 марта ничего не теряет в денежном отношении".
А.П. Попов "с благодарностью принял предложенное ему место чтеца", но ходатайствовал о выдаче ему столовых, квартирных и дровяных денег, мотивируя свою просьбу невозможностью жить в Иерусалиме на 150 фр. в месяц, и притом поблизости к Русским Постройкам. Что же касается своего намерения ехать в Россию, то, в виду получения нового места, он отложил свою поездку до Пасхи, до времени окончания паломнического сезона, и с 1 октября намеревался открыть паломнические вечерние духовно-нравственные беседы. Н.Г. Михайлов первоначально не желал давать г. Попову места служащего в конторе Подворий и высказал предположение, что ему лучше занять место учителя в будущей Иерусалимской школе Общества, когда она откроется. Но с 1 ноября 1893 г. А.П. Попов был принят г. Михайловым и служащим в конторе Общества с жалованьем в 250 фр. и, таким образом, по обеим должностям, в общем получал содержание 475 фр. На службе Палестинского Общества А.П. Попов оставался до 1 мая 1894 г. и выехал в Россию. На случай возвращения А.П. Попова в Иерусалим на обе упомянутые должности - чтеца и служащего конторы - предполагалось его содержание не превышать 4200 фр. в год.
В эту пору своей жизни в Иерусалиме, не лишенную житейских передряг, А.П. Попов, благодаря своим паломническим беседам в зимние вечера на подворье Общества и сопровождениям паломнических далеких караванов (в Назарет, на Фавор и Тивериаду), при своей общительности и любознательности, сблизился с русскими паломниками этого сезона, и пользовался среди них популярностью и любовью настолько, что некоторые из них потом нарочито посещали его в Кронштадте.
Возвратиться в Иерусалим на службу Общества А.П. Попов более не пожелал и, приняв священство, в 1894 г. поступил священником к новой церкви Преображения Господня, что за Московской заставой в С.-Петербурге. На его плечи в это время легли обязанности выстроить новый храм, открыть церковноприходскую школу и попечительство при нем и организовать приход. Несмотря на эти многосложные обязанности его новой пастырской деятельности, о. А.П. Попов успел и в это время издать книгу "Краткие сведения о церквах и священно-церковнослужителях С.-Петербурга" и выслушать курс наук в Императорском Археологическом институте, который он и закончил в 1897 г. со званием его действительного члена.
В 1897 г. А.П. Попов был определен ключарем Андреевского собора в Кронштадте и помощником незабвенного в летописях русского духовенства "батюшки о. Иоанна Ильича Сергиева (Кронштадтского)", после праведной кончины коего (20 декабря 1908 г.), он и занял при соборе место настоятеля.
Кто знаком с пастырской деятельностью о. Иоанна Кронштадтского не только в своем приходе, но по всему необъятному лицу нашей матушки - Святой Руси, кому ведомы его частые отлучки из Кронштадта в разные города России, его служения с громадными толпами богомольцев, со всех концов нашего отечества спешивших сюда за молитвами этого пастыря, на его публичную, громадное впечатление производящую на всех ее участников, исповедь и к принятию Тела и Крови Христовых из его чистых рук, тот поймет, сколько напряжения сил, труда и времени требовалось и от его сотрудников - сослуживцев, сопастырей. Правда, в это время труд всего причта Андреевского собора в Кронштадте и прекрасно вознаграждался, но зато расходовались и силы, и энергия их чрезмерно. На долю о. Александра Петровича выпала завидная доля не только сослужить этому великому священнослужителю Церкви Православной и заменять его по должности во время его частых отлучек из Кронштадта, но, живя бок о бок с ним, из окна своего кабинета изучить до мелочей всю его подвижническую жизнь и неутомимую деятельность на благо русского народа. Пользуясь расположением и любовью о. Иоанна Кронштадтского, он имел возможность проникнуть даже в такие тайники его сокровенных мыслей, дум, чувствований и благих намерений, какие не были открыты и доступны многим. На него выпал и печальный пастырский долг присутствовать при последних днях и минутах жизни сего великого пастыря Российской Церкви, напутствовать его Св. Тайнами и потом с достодолжным великолепием проводить его в путь сея земли на вечный покой в созданный о. Иоанном женский монастырь на Карповке. У о. Александра Петровича Попова накопилось, таким образом, весьма много ценных живых, непосредственных наблюдений над богоугодной праведной жизнью великого служителя алтаря Господня о. Иоанна Сергиева, к нему попало в руки множество ценного документального материала, каковым он и мечтал поделиться с многочисленными почитателями батюшки о. Иоанна. Труд об о. Иоанне Кронштадтском, как мы слышали из достоверного источника, вчерне закончен о. Александром Поповым, и будет обнародован его наследниками.
Несмотря, однако, на исключительные трудности службы при Кронштадтском соборе, о. Александр Петрович нес в это время обязанности благочинного, сдал магистерский дополнительный экзамен и в 1903 г. защитил давно им задуманную магистерскую диссертацию на тему "Латинская Иерусалимская патриархия эпохи крестоносцев", в двух частях, которая и в русской, и заграничной печати была встречена весьма сочувственно.
Третья моя встреча с о. Александром Петровичем Поповым относится к лету 1908 г., в бытность его уже ключарем Андреевского Кронштадтского собора. В это время почивший о. протоиерей успел настолько "округлиться" и приобрести вид сырого ненадежного человека, что возникало невольное опасение за его жизнь... По характеру же почивший о. протоиерей остался прежним милым, словоохотливым Александром Петровичем. Слушая речь своего собеседника, он, как и в юные годы, скороговоркою поддакивал: "да-да-да", грыз свои короткие усы и жестикулировал руками, покрывая приятную беседу раскатистым басовым смехом... О. протоиерей А.П. Попов меня и моих старейших сослуживцев по Обществу пригласил навестить его в Кронштадте. На приглашение мы все ответили полным согласием и в ближайший праздничный день на пароходе из Ораниенбаума отправились в Кронштадт к литургии в соборе. О. Александр познакомил нас со всеми достопримечательностями собора, в ту пору как раз ремонтировавшегося, и сводил нас к строящемуся собору Морского ведомства. В доме после литургии нас ожидала радушная обильная братская трапеза. По обстановке можно было судить, что дом Александра Петровича - полная чаша. В кабинете о. Александр похвалился перед нами редкими экземплярами имеющегося у него книжного богатства* и раскрыл нам несколько футляров богатейших крестов с драгоценными украшениями - знаков внимания и любви к нему его благодарной и любящей паствы. Из дома, под его руководством, мы отправились осматривать достопримечательности Кронштадта и, благодаря его рекомендации, проникли решительно во все уголки этой замечательной крепости, совершая при этом свое путешествие и на пароходиках, и на ручных вагонетках, и т.д., и т.д. Это достопамятное для нас путешествие закончилось неожиданным для нас визитом к бывшему тогда главному начальнику города Кронштадта генерал-лейтенанту Николаю Иудовичу Иванову, ныне командующему войсками Киевского военного округа, молитвой за ранней литургией в соборе и полным одиночеством в своей квартире справлявшему день своего ангела. Генерал принял весьма любезно непрошенных посетителей и предложил нам чай и мадеру. Поздно уже вечером, полные самых разнообразных приятных впечатлений, мы вернулись на пароходе в Ораниенбаум из своей достопамятной кронштадтской поездки.
______________________
* Библиотека эта, по завещанию, поступает в библиотеку Санкт-Петербургской Духовной академии.
______________________
После этого свидания мне пришлось встречаться довольно часто с Александром Петровичем, но на короткое время, то в Императорской Публичной библиотеке, то в канцелярии Императорского Православного Палестинского Общества, куда он забегал для научных книжных справок, то в Государственном архиве и в Архиве Министерства иностранных дел, где он работал над собиранием дипломатических документов XIX в., относящихся к святым местам Палестины. Два тома этого капитального труда под заглавием "La question des lieux Saints de Jerusalem" он успел уже выпустить в свет, но третий остается в рукописи приготовленным к печати. Из него прокорректировано лишь два листа. О. Александр думал избрать этот вопрос предметом своей докторской диссертации.
Четвертая, и последняя, встреча с Александром Петровичем Поповым произошла у меня неожиданно в конце июля 1911 г. на пароходе на реке Волхове, во время поездки на XV Археологический Новгородский съезд. Александр Петрович ехал в родной ему Новгород не только для того, чтобы освежить в своей памяти, под сенью вековых святынь седого Новгорода, приятные воспоминания своей юности, но и с целью принять активное участие в трудах этого съезда. Занимаясь в Архиве Министерства иностранных дел Петербурга дипломатической перепиской о святых местах Иерусалима в XIX в., о. протоиерей А.П. Попов, при помощи библиотекаря А.В. Блинова, познакомился с рукописями неизвестного дотоле паломника XVIII в., именующего себя "Младшим Григоровичем". Найдя в них весьма ценный материал - литературно-бытовой, исторический и относящийся к палестиноведению, он задумал познакомить членов XV Археологического съезда с этим новым паломником. Помню весьма отчетливо, что, несмотря на весьма неудачное время для секции, к которой был отнесен его реферат, - в послеобеденное время, в промежутке между утренним и вечерним заседаниями, несмотря на скомканность и урезки его, по просьбе членов, и на очень неудачное чтение самим докладчиком в излишне приподнятом и крикливом тоне (о. Александр не был чтецом-мастером), реферат этот произвел весьма благоприятное впечатление на всех и вызвал оживленный обмен мнениями среди членов съезда.
О. Александр Петрович, по возвращении из Новгорода в Петербург, поспешил напечатать доклад в особой брошюре под заглавием: "Младший Григорович, новооткрытый паломник по св. местам XVIII в." (Кронштадт, 1911), о которой мы дали в свое время подробный отчет на страницах "Сообщений". О. Александр предполагал заняться и изданием, по крайней мере, той части этого многотомного труда, которая относится к жизни и путешествию Младшего Григоровича на Православном Востоке. Начатые им работы в этом направлении остались в рукописи неоконченными.
Таков в моей памяти нравственный облик преждевременно почившего труженика, книголюбца и палестиноведа о. протоиерея Александра Петровича Попова. Вечно куда-то спешивший при жизни, он поспешил, к глубокому сожалению его друзей и почитателей, и расстаться с этим миром болезней и печали, чтобы найти себе мирный покой и искомое удовлетворение в горнем Иерусалиме, ради которого он неумолчно работал почти всю свою жизнь. Вечную память по себе он оставил здесь в своих капитальных научных трудах и в сердцах искренно его любивших многочисленных знакомых и друзей.
Впервые опубликовано: Сообщения Императорского Православного Палестинского Общества. 1912. Т. XXIII. Вып. 3. С. 394-414.
Родился о. протоиерей А.П. Попов в 1858 г. в семье сельского диакона Новгородской епархии. Первоначальное образование получил он в Кирилловском Духовном училище. По окончании его Александр Петрович поступил для продолжения образования в Новгородскую Духовную семинарию, но после трехлетнего пребывания в ней променял родную семинарию на столичную в С.-Петербурге. "Тихая, ровная, "равнинная" - без выступов кверху - жизнь семинарская в загородном монастыре, своим бытом и режимом, - по словам товарища его по семинарии, недавно скончавшегося (29 августа 1912 г.), бывшего доцента С.-Петербургской Духовной академии А.П. Высокоостровского, - не удовлетворяли его, и он совершенно добровольно, через три года обучения в Новгородской семинарии, перешел в семинарию столичную, Петербургскую, в которой думал найти более сродную стихию среди предполагавшейся большей полноты условий для образования и саморазвития воспитанника средней школы" (Церковный Вестник. 1912. № 21. С. 820). Выйдя из семинарии со званием студента, А.П. Попов выдержал приемные испытания в С.-Петербургскую Духовную академию и зачислен был в состав студентов XLII курса.* Окончил А.П. Попов курс Академии в 1885 г. со степенью кандидата за курсовое сочинение на тему "Психология св. Григория Нисского и Немезия".
______________________
* Из этого курса вышли замечательные деятели, с честью занимающие места в иерархии и на других поприщах церковно-общественной деятельности: Антоний, архиеп. Волынский, Никанор, еп. Олонецкий, товарищ обер-прокурора Св. Синода, тайный советник П. С. Даманский, прот. Ф.Н. Орнатский, прот. И.В. Морев, прот. А.И. Маляревский, обер-секретарь Св. Синода X.Е. Острогорский, скончавшийся доцент СПб. Духовной академии А.П. Высокоостровский и др.
______________________
Живо интересуясь "вопросами науки и жизни - общественной и политической (в их высшем религиозно-философском освещении) и, наконец, вопросами эстетики, особенно в отделах музыки и пения" (Там же. С. 821), А.П. Попов по окончании Академии "для расширения своего умственного кругозора" (Там же), отправился на службу за границу, в Афины, в скромной роли псаломщика тамошней русской церкви Св. Никодима.
Пишущий эти строки в первый раз встретился с А.П. Поповым на подворье русского Пантелеимоновского Афонского монастыря в Константинополе летом 1886 г., когда Александр Петрович из Афин отправлялся в свое научное путешествие по Востоку - на Афон и в Палестину. Александр Петрович появился в моей келии неожиданно для меня и повел со мною самую непринужденную беседу в несколько, как мне показалось в то время, напыщенно-восторженном тоне о цели им предпринятого путешествия в Константинополь, на Афон и далее.
"Еду я сейчас на Афон, - говорил Александр Петрович, то понижая, то повышая искусственно тон своей скороговорной речи, - чтобы собрать материал для магистерской диссертации".
"А позвольте узнать: какая у Вас тема диссертации?" - полюбопытствовал я спросить Александра Петровича.
"О реликвиях Животворящего Древа Господня. Тема мне предложена профессором Н. В. Покровским, - последовал отрывистый ответ моего собеседника. - Как Вы находите эту тему? Не укажете ли мне литературу для нее?" - в свою очередь, задавал мне вопросы Александр Петрович в том же нервном тоне.
"Тема, - отвечал я, - весьма любопытная, - причем указал ему и известные мне источники и пособия. - Позвольте лишь предупредить Вас, - продолжал я, - что тема эта в своих выводах не лишена некоторой опасности для Вас, добивающегося степени магистра богословия".
"Это почему?!" - с изумлением спросил меня Александр Петрович.
"Частиц св. Животворящего Древа Господня по лицу земли рассеяно весьма много - значительной величины и в малых, едва видимых глазом, атомах, и притом не только по монастырям на Св. Горе и в Палестине, но и по многочисленным монастырям русским, юго-славянским, армянским, абиссинским, коптским, католическим и т.д., и видеть все эти реликвии, и описать их едва ли хватит и жизни человеческой для этого. Но, допустим, при Вашей молодости, подвижности и энергичной настойчивости - это Вам удастся, можете ли надеяться документально доказать подлинность всех этих реликвий? В громадном количестве случаев Вам придется иметь дело лишь с темными и неопределенными преданиями, не имеющими под собою не только документальных данных древнего времени, но даже ближайшего к нашим дням. Критическое отношение к этим данным почти невозможно, и придется многое здесь основывать на вере и догадках...".
Александр Петрович сидел молча, слушал меня внимательно, нервно покусывая свои усы...
"Что же, по Вашему мнению, - живо переспросил он меня, - тема эта трудная и даже невыполнимая?"
"Попробуйте поработайте - и Вы тогда сами это увидите", - заключил я свою беседу с молодым археологом.
Александр Петрович затем был на Афоне, посетил все греческие монастыри и отправился в Палестину, где успел в это время сблизиться с приснопамятным начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным).
После этой первой встречи с Александром Петровичем в Константинополе, стороною до меня дошли слухи, что он вынужден был оставить службу в Афинах. С кружком увлекающихся греческих паликариев (молодцов) он принял участие в уличных политических манифестациях перед домом русского посланника и тем сделал для себя дальнейшее пребывание в Афинах невозможным.
Вторично я встретился с Александром Петровичем в 1887 г. в Иерусалиме, где он занимал должность псаломщика и регента хора Русской Духовной Миссии. В течение целых четырех месяцев, с ноября по март (1888 г.), я имел возможность почти ежедневно видеться с Александром Петровичем и даже бывал у него на квартире, где он доставлял мне истинное наслаждение превосходною игрою на фисгармонии. Его увлечение церковным пением и своим делом дирижера миссийского хора для меня было просто поразительно. Хор этот, малочисленный по составу, имел в числе певцов таких ветеранов, которым можно было поставить в достоинство лишь одно, что "они в рот хмельного не берут и все с прекрасным поведением". Как певцы большинство из них было вне всякой критики. И несмотря на все это, пение в русском миссийском Троицком соборе было весьма недурное...
В описываемое время мне пришлось быть невольным свидетелем и сватовства Александра Петровича к его достойнейшей супруге Ксении Львовне Тихоновой, подарившей ему троих прекрасных детей (сына - студента лицея Цесаревича Николая в Москве и двух дочерей-гимназисток). Ксения Львовна по окончании образования в фельдшерской школе Покровской общины 1 февраля 1886 г. была назначена заведовать аптекою русского госпиталя в Иерусалиме в богоугодных учреждениях Палестинской Комиссии. При ней, как обладающей "фармацевтическими познаниями и опытной в своем деле", помощницею состояла Домна Семенова, которая, под руководством ее, должна была приобрести опыт - самостоятельно заведовать аптекой. Ксения Львовна, наделенная привлекательной наружностью, выдающимся природным умом, сильным характером, образованная и развитая, чем, между прочим, привлекла к себе внимание и снискала благоволение и покровительницы Покровской общины в Бозе почившей великой княгини Александры Петровны (во инокинях Анастасии), завладела сердцем Александра Петровича. 9 ноября 1888 г. состоялся в Иерусалиме их брак, который, бесспорно, оказал громадное влияние на характер Александра Петровича в благотворном смысле и создал ему те счастливые семейные условия, при которых его жизнь не пропала для науки бесплодно.
При живом впечатлительном характере Александр Петрович не мог сидеть на Русских Постройках спокойно. Его начинавшую уже и в это время "округляться" приземистую фигуру, одетую в табачного цвета крылатку, с нахлобученною небрежно на голову потертою шляпою, можно было ежедневно видеть на площадях и улицах Иерусалима, в Святогробском храме, в латинской патриархии, в генерал-губернаторском конаке, оживленно беседующим с иностранцами, туземцами и русскими паломниками, или быстро бегущим на Русские Постройки к вечерним богослужениям. Всюду, во всех слоях общества Иерусалима, у Александра Петровича быстро завязывались знакомства и даже дружба. Отсюда он всегда был в курсе всех новостей городских и Русских Построек и охотно ими делился со всеми, кого он встречал на пути: у него были новости из греческой Патриархии, латинской кустодии, русского консульства и т.д. На этот-то период его жизни и падает громадное количество его интересных и живых корреспонденций, статей, заметок из жизни Палестины, русских паломников и инославной пропаганды в Св. Земле, печатавшихся на страницах "Церковного Вестника", "Христианского Чтения", "Нового Времени", "Сообщений Императорского Православного Палестинского Общества" и др.
В Иерусалиме Александр Петрович продолжал изучать новогреческий, французский и итальянский языки и в это время настолько успел овладеть ими, что незадолго до своей кончины не убоялся приняться даже за изучение дипломатической переписки XIX в. на французском языке в архивах Государственном и Министерства иностранных дел и подарил науке два солидных по объему тома своего капитального труда, к сожалению, оставшегося неоконченным, под заглавием "La question des lieux Saints de Jerusalem dans la correspondance diplomatie Russe du XIX Siecle" (2t. Ed. St.-Peterb., 1911). Отчасти для упражнения себя во французском языке, а главным образом из любознательности и интереса к вопросам христианской, и именно палестинской археологии он решился прослушать в Иерусалиме курс ее в Ecole Archeologique доминиканцев. Через сближение с представителями латинской Иерусалимской патриархии он проник в архив ее, благодаря которому у него ясно созрела мысль о магистерской диссертации, появившейся в свете, впрочем, только в 1903 г., на тему "Латинская патриархия эпохи крестоносцев" (СПб., 1903. В 2-х ч.). О теме своей молодости - "Реликвии Животворящего Древа Господня" - он перестал и думать.
Незабвенный начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Антонин (Капустин) оценил вполне дарования и способности своего регента-псаломщика и его подвижное, легкое перо, а посему приблизил его к себе, посвятив его во многие свои интимные намерения и весьма сложные планы, касавшиеся судьбы его многочисленных приобретений в Св. Земле. Через Александра Петровича о. архимандрит Антонин нередко выступал со своими планами и в периодической печати. Его же он избирал и своим апологетом, если появлялись (а это, к сожалению, случалось в жизни этого почтенного деятеля довольно часто) в печати нападки, инсинуации и тяжелые обвинения...
Но мирные, дружественные отношения между начальником Духовной Миссии о. архимандритом Антонином и его псаломщиком-регентом продолжались лишь до 1893 г. В сентябре этого года отношения эти изменились быстро к худшему и завершились почти вынужденным удалением Александра Петровича из состава Духовной Миссии в Иерусалиме. Причины этого неожиданно печального обстоятельства в жизни покойного Александра Петровича вскрывают перед нами весьма любопытную и характерную черту в его личности.
По живости своего подвижного темперамента Александр Петрович, как я сказал, интересовался всеми вопросами жизни иерусалимской и горячо на них отзывался своей впечатлительной душою. В данное время Императорское Палестинское Общество весьма озабочено было вопросом об открытии арабской школы Общества на Русских Постройках в Иерусалиме. Но всем попыткам его в этом направлении ставились серьезные препоны со стороны и Греческой Патриархии, и местных турецких властей. В сентябре 1893 г. Александр Петрович, "помимо русского консула" и Патриархии, неожиданно для всех получил но свое имя официальное разрешение Турецкого правительства открыть мужскую школу в Иерусалиме и предложил Палестинскому Обществу воспользоваться этим разрешением для своих целей. 4 сентября бывший Уполномоченный Общества Н.Г. Михайлов отправил в Петербург копию с перевода разрешения на открытие русской школы в Иерусалиме, выданного иерусалимским губернатором Ибрагим-пашою, сыном Али, и директором народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-беем и датированного 1 сентября 1309 г. (турецкая дата). Копия этого документа сопровождалась письмом от 20 сентября 1893 г. на имя Секретаря Общества В.Н. Хитрово следующего содержания: "Г. Попов, пользуясь большим досугом, имеет знакомства в самых разнообразных кругах иерусалимского общества; около месяца тому назад он встретился с г. Шейх-Ашири, бывшим драгоманом нашего консульства, и в разговоре своем, между прочим, упомянул, что ему, Попову, неоднократно приходилось слышать от некоторых служащих в городском правлении турецких чиновников, что они желали бы изучить практически русский язык, на что он, Попов, ответил им, что если бы иерусалимский губернатор разрешил открыть здесь русскую школу, то он, г. Попов, принял бы на себя труд безвозмездного преподавания русского языка всем желающим приобрести практические знания по сему предмету. Тогда г. Шейх-Ашири предложил г. Попову свое содействие познакомить его с губернатором и, будучи близко знаком с последним, обещал при удобном случае лично просить губернатора о разрешении открытия русской мужской школы в Иерусалиме. Случай такой представился. Г-н Шейх-Ашири представил г. Попова местному губернатору, причем г. Попов в разговоре с ним, между прочим, упомянул и о желании его чиновников - изучать русский язык, присовокупив при этом, что если бы в Иерусалиме была русская школа, то он взял бы на себя труд безвозмездно удовлетворить желание это. Тогда губернатор, заранее подготовленный г. Шейх-Ашири, ответил, что он ничего не имеет против открытия русской школы, и предложил г. Попову подать прошение об этом. Прошение тотчас же было составлено бывшим с г. Поповым г. Шейх-Ашири, который и принял на себя дальнейший ход дела, а через три недели получил и формальное разрешение на открытие школы и передал его г. Попову. Г. Попов через меня (т.е. г. Михайлова. - А.Д.) передал Обществу воспользоваться добытым разрешением".
Слухи о получении г. Поповым от иерусалимского губернатора разрешения на открытие русской школы в Иерусалиме и о передаче им своего права Императорскому [Православному] Палестинскому Обществу стали оживленно комментироваться на разные лады в различных кругах иерусалимского общества и быстро дошли до начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрита Антонина и в Греческую Патриархию.
В описываемое время между Русской Духовной Миссией и Императорским Православным Палестинским Обществом в Иерусалиме, с одной стороны, и начальником этой Миссии архимандритом Антонином (Капустиным) и Секретарем Общества В.Н. Хитрово - с другой стороны, произошло значительное охлаждение и даже прямая размолвка из-за вопроса о земельных владениях Миссии, записанных при покупке на имя бывшего драгомана миссии Г. Халеби. Узнав о проделке своего регента А.П. Попова, о. архимандрит Антонин сильно огорчился и предложил ему немедленно же подать в отставку, мотивируя свой приговор тем, что "Духовной Миссии неудобно держать служащих, позволяющих себе действовать без предварительного разрешения начальника оной, который, со своей стороны, должен был бы испросить у Патриарха разрешение на открытие школы и ходатайствовать об этом лишь с согласия Патриарха".
В Греческой Патриархии и в среде святогробского духовенства известие о передаче А.П. Поповым права на открытие школы в Иерусалиме Императорскому Православному Палестинскому Обществу произвело прямо ошеломляющее впечатление. Ходили по городу самые "преувеличенные и невероятные слухи", пускались в ход интрига и застращивания. Постарались, кому это было интересно, воздействовать и на иерусалимского губернатора Ибрагим-пашу, и директора народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-бея. Оба представителя турецкой власти, поняв свою ошибку, коварно заманили доверчивого и простодушного Александра Петровича в расставленную для него ловушку и постарались отобрать от него драгоценный документ. Чтобы не пересказывать этого любопытного в жизни почившего о. протоиерея Александра Петровича и в истории русской школы в Иерусалиме факта своими словами, мы предпочитаем дать место здесь "докладной записке" самого о. Попова, поданной им 12 октября 1893 г. на имя Уполномоченного Императорского Православного Палестинского Общества Н. Г. Михайлова и пересланной последним в Общество. Вот дословно эта правдивая печальная повесть, с эпическим спокойствием и откровенностью рассказанная почившим о. протоиереем:
"Многоуважаемый Николай Григорьевич. Вам известно, что я, благодаря случайному знакомству с иерусалимским губернатором Ибрагим-пашою и любезности директора народного просвещения пашалыка Арев-бея, успел получить формальное позволение на открытие русской школы в Св. Граде.
Получая этот документ от Турецкого правительства, я имел в виду сдать его в распоряжение Императорского Православного Палестинского Общества, о чем и заявил перед Вами, Ваше Высокоблагородие, в конторе Иерусалимского подворья. Об этом я также заявил Его Превосходительству русскому генеральному консулу в Иерусалиме Сергею Васильевичу, г-ну Арсеньеву, и просил в то же время Его Превосходительство засвидетельствовать полученный мною документ и снять с него копию, что и было удовлетворено.
Известно Вам, многоуважаемейший Николай Григорьевич, какими последствиями для меня сопровождалось мое решение отдать полученное мною позволение на открытие русской школы в Иерусалиме в распоряжение Императорского Православного Палестинского Общества. Место регента хора певчих, "как чужого поля ягода", принужден был оставить. Мое неожиданное увольнение дало повод к насмешливым укорам по моему адресу со стороны греческих иноков относительно русской школы.
Для меня стало ясно, что в Иерусалиме существует сильная оппозиция к открытию русской школы. Эта оппозиционная партия русскому школьному делу, как я положительно узнал, стала прибегать к разного рода интригам, пускать преувеличенные и невероятные слухи по городу и, наконец, обратилась к представителям местной турецкой власти, с наговором, что у русских, благодаря данному позволению, будет открыта не первоначальная школа, а нечто вроде гимназии, или семинарии, что Попов в этом деле - простое орудие, через которое действует Императорское Православное Палестинское Общество.
Я же, зная, что позволение мною получено формальным и законным образом, и припоминая при этом ту готовность и любезность со стороны губернатора и начальника народного просвещения Арев-бея, с которою они мне оное выдавали, был твердо уверен, что никакие интриги не могут повредить начатому мною делу, и особенно тогда, когда я увидел покровительственное сочувствие моим начинаниям со стороны Его Превосходительства русского генерального консула в Иерусалиме Сергея Васильевича, г-на Арсеньева, и со стороны Вас, многоуважаемейший Николай Григорьевич.
Но на деле вышло иначе. Спустя недели три после выдачи мне позволения на открытие русской школы из Сарая, начальник народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-бей, при встрече со мной, с прежнею любезностию расспрашивал о школе: начаты ли занятия? где найдено помещение? Он добавил, что сам желает учиться русскому языку и поступить в школу на вечерние занятия. При этом Арев-бей, говоря "adieu", между прочим высказал, что, так как в документе написано, что школа будет открыта в квартале Вирсавии, лучше было бы переписать на то, что школа будет открыта в Иерусалиме, без точного обозначения улицы или квартала. Подобный разговор повторялся еще при двух моих встречах с начальником народного просвещения. Я не подозревал в этих добродушнейших словах Арев-бея никакого коварного замысла, а полагал, что он продолжает действовать в мою пользу, как и прежде при получении бумаги, и поэтому я не имел достаточных внутренних побуждений отказаться идти в Сарай, когда этот Арев-бей через служителя пригласил меня явиться к нему за какой-то еще бумагой.
Придя в Сарай, я встретил Арев-бея так же любезного, как и прежде. Он мне сказал, что бумага о месте школы им приготовлена, но что ее нужно присоединить к прежде полученному мною позволению, и для этого попросил оное у меня. Я заметил, что на полученном мною позволении делать какие-либо добавления или поправки нельзя, потому что оно засвидетельствовано и скопировано в Русском Генеральном Консульстве, и потому оно теперь для него (Арев-бея) не нужно. На это последний возразил, что я не имею причин не доверять ему. После этого я отдал мною полученное позволение в руки Арев-бея на две минуты, как он сам и просил. Прошли не две, а двадцать минут. Я сижу в ожидании. Ни новой, ни прежней бумаги нет. Прошел час. Вошел Арев-бей, извинился, что задержал, и добавил, что он пошлет мне документы вечером со служителем. Вечером я не получил никаких бумаг. На следующий день я иду к Арев-бею и прошу его возвратить мне выданный документ. Он мне опять обещает послать его со своим служителем вечером. Я пять раз видел Арев-бея, и он пять раз обещал мне послать бумагу вечером.
Я теперь уже не подозревал, а положительно узнал, что начальник народного просвещения иерусалимского пашалыка, выдавший мне формальным, законным образом позволение открыть русскую школу в Иерусалиме, теперь без всяких достаточных и законных причин коварным образом, из-за сплетен иерусалимских, отнял его назад. Поступок крайне возмутительный для каждого доброго человека, а для меня чрезвычайно оскорбительный.
Как оскорбленный, я обратился к местному губернатору с просьбой о возвращении мне выданного документа. Но Ибрагим-паша, вместо удовлетворения моего, подтвердил, что сплетни городские дошли до Сарая, что оппозиция школьному русскому делу имела большое влияние на Арев-бея и застращала его несообразными слухами, что он (Арев-бей) в последние дни по отношению ко мне действовал под ее влиянием и, не имея возможности законным образом теперь закрыть русскую школу в Иерусалиме, коварным образом отнял позволение. Между прочим, губернатор, по выслушании моей просьбы, высказался: "В городе упорно стоит слух, что Вы хотите открыть не такую школу, о которой Вы просили, Вы открываете нечто большее, вроде семинарии или гимназии, что эта школа будет получать субсидию или всецело содержаться не Вами, а теми, которые действуют через Вас".
"Ваше Превосходительство, - возразил я, - молве всегда доверять нельзя, школа будет открыта в тех размерах, на какие дает право выданный Вами мне документ".
Паша, прервав мои слова, продолжал: "Вам выдан такой документ, о котором надо просить в Константинополе. Арев-бей, выдавши его Вам, сделал громадную ошибку, за которую поплатится своим местом. Я узнал, что Вы испрашивали позволение на школу без ведома Вашего начальника, у которого Вы теперь уже не служите".
"Votre excellence, - сказал я, - Вы принимали от меня прошение не как от регента хора певчих, а как от русского подданного и только. И подпись моя такая". На этом разговор прекратился. Вошел в кабинет паши какой-то чиновник, и son excellence сказал мне: "adieu".
Не требуется большой проницательности, чтобы видеть слабость доводов г-на губернатора. Ясно, что за ошибки Арев-бея я не отвечаю. При этом нужно заметить, что выданное мне позволение подписано как Арев-беем, так и самим губернатором. Как же они могли подписывать то, что выдается из Константинополя? Тут замечается какая-то несообразность в словах, просто пустой отвод внимания слушателя. Мне, как русскому подданному, до всех этих соображений нет дела. Раз я получил формальным и законным образом позволение открыть русскую школу в Св. Граде от турецкой власти, то представители последней, если намерены закрыть школу, должны иметь для этого достаточные причины, и после законного исследования подтверждающих вину обстоятельств, и притом в присутствии представителя от Русского Генерального Консульства.
Обо всем этом я счел нужным сообщить Вам, Ваше Высокоблагородие, чтобы Вы, сочувствуя моему начатому делу, помогли мне советом и делом возвратить полученное мною позволение на открытие русской школы в Иерусалиме.
Имею честь быть покорнейшим слугою - Александр Попов.
Иерусалим. 11 октября 1893 г."
Таким образом, добрейший Александр Петрович, благодаря своему простодушию и легковерию, очутился и без документа в руках на открытие русской школы в Иерусалиме, и без места в Русской Духовной Миссии. Положение на чужбине для отца уже появившейся у него семьи было не из привлекательных, и Александр Петрович попытался постучаться в двери Палестинского Общества, с большим огорчением встретившего печальную весть об отобрании у него драгоценного документа, чтобы в его учреждениях зарабатывать для семьи кусок насущного хлеба. Доводя до сведения В.Н. Хитрово о желании А.П. Попова получить посильную работу в Обществе, Н.Г. Михайлов, в письме своем от 20 сентября 1893 г., называет его "полезным человеком". "Поддерживая знакомство с разнообразными кружками пестрого иерусалимского общества, - говорит г. Михайлов, - ему легко удавалось приобретать такие сведения, которых, ни я, ни консульство наше не могли бы добыть непосредственно, и все то, что С.В. Арсеньев (консул) недавно писал Его Высочеству касательно пропаганды латинян, было мною добыто через г. Попова от секретаря латинского патриарха".
Весьма отзывчивый к горю ближнего, покойный В.Н. Хитрово вполне сочувственно отнесся к этому предложению своих услуг Обществу Александра Петровича, как "полезного" во многих отношениях человека, но он недоумевал лишь, какое дать ему назначение. "Я, - писал В.Н. Хитрово в Иерусалим 10 октября того же года, - могу предложить место чтеца вечерних религиозно-нравственных чтений для паломников. Это составит приблизительно 1200 фр. жалованья, 500 фр. столовых и 500 фр. квартирных (это для г. Попова, у которого семья и которого поместить на Подворье места нет) - всего 2200 фр. Теперь он получает 3600 фр. жалованья с даровою квартирою, что составит всего 4100 франков, почти вдвое. Очевидно, взять место чтеца не выгодно. Если Вы признаете возможным принять его (и это Вам решать) на место служащего в управлении, которого Вы выписываете из Одессы, то, присовокупив 3000 фр. к вышеупомянутым 2200 фр., составится 5200 франков, и ему остаться будет выгодно (получаемые им ныне, как чтецом, по телеграмме 150 фр. рассчитаны на 8 месяцев в году). Так, может быть, можно было бы его устроить, если к этому прибавить еще 300 фр. за преподавание пения в Иерусалимской школе, да 300 фр. за корреспонденцию, то и очень было бы ему хорошо. Думаю, что он действительно, по долгому своему пребыванию в Иерусалиме, мог бы быть полезен.
Но дело в том, что он, как мне говорил, желал представить свой труд (о латинской патриархии в эпоху крестоносцев) на магистерскую диссертацию, затем приехать сюда и защищать, а это займет, по меньшей мере, 4 месяца зимних, и можем ли мы обойтись без него в Иерусалиме за это время - не знаю. Мало того, выдержав экзамен магистерский, он может получить здесь место, которое даст ему почти то же. Спрашивается: не предпочтет ли он его? Во всяком случае, как я ему говорил, ему приезжать сюда, не прислав предварительно своей диссертации, незачем, да и когда пришлет, то не ранее, как месяца два по ее отсылке!.. Таким образом, потеряв место в Духовной Миссии, он до 1 марта ничего не теряет в денежном отношении".
А.П. Попов "с благодарностью принял предложенное ему место чтеца", но ходатайствовал о выдаче ему столовых, квартирных и дровяных денег, мотивируя свою просьбу невозможностью жить в Иерусалиме на 150 фр. в месяц, и притом поблизости к Русским Постройкам. Что же касается своего намерения ехать в Россию, то, в виду получения нового места, он отложил свою поездку до Пасхи, до времени окончания паломнического сезона, и с 1 октября намеревался открыть паломнические вечерние духовно-нравственные беседы. Н.Г. Михайлов первоначально не желал давать г. Попову места служащего в конторе Подворий и высказал предположение, что ему лучше занять место учителя в будущей Иерусалимской школе Общества, когда она откроется. Но с 1 ноября 1893 г. А.П. Попов был принят г. Михайловым и служащим в конторе Общества с жалованьем в 250 фр. и, таким образом, по обеим должностям, в общем получал содержание 475 фр. На службе Палестинского Общества А.П. Попов оставался до 1 мая 1894 г. и выехал в Россию. На случай возвращения А.П. Попова в Иерусалим на обе упомянутые должности - чтеца и служащего конторы - предполагалось его содержание не превышать 4200 фр. в год.
В эту пору своей жизни в Иерусалиме, не лишенную житейских передряг, А.П. Попов, благодаря своим паломническим беседам в зимние вечера на подворье Общества и сопровождениям паломнических далеких караванов (в Назарет, на Фавор и Тивериаду), при своей общительности и любознательности, сблизился с русскими паломниками этого сезона, и пользовался среди них популярностью и любовью настолько, что некоторые из них потом нарочито посещали его в Кронштадте.
Возвратиться в Иерусалим на службу Общества А.П. Попов более не пожелал и, приняв священство, в 1894 г. поступил священником к новой церкви Преображения Господня, что за Московской заставой в С.-Петербурге. На его плечи в это время легли обязанности выстроить новый храм, открыть церковноприходскую школу и попечительство при нем и организовать приход. Несмотря на эти многосложные обязанности его новой пастырской деятельности, о. А.П. Попов успел и в это время издать книгу "Краткие сведения о церквах и священно-церковнослужителях С.-Петербурга" и выслушать курс наук в Императорском Археологическом институте, который он и закончил в 1897 г. со званием его действительного члена.
В 1897 г. А.П. Попов был определен ключарем Андреевского собора в Кронштадте и помощником незабвенного в летописях русского духовенства "батюшки о. Иоанна Ильича Сергиева (Кронштадтского)", после праведной кончины коего (20 декабря 1908 г.), он и занял при соборе место настоятеля.
Кто знаком с пастырской деятельностью о. Иоанна Кронштадтского не только в своем приходе, но по всему необъятному лицу нашей матушки - Святой Руси, кому ведомы его частые отлучки из Кронштадта в разные города России, его служения с громадными толпами богомольцев, со всех концов нашего отечества спешивших сюда за молитвами этого пастыря, на его публичную, громадное впечатление производящую на всех ее участников, исповедь и к принятию Тела и Крови Христовых из его чистых рук, тот поймет, сколько напряжения сил, труда и времени требовалось и от его сотрудников - сослуживцев, сопастырей. Правда, в это время труд всего причта Андреевского собора в Кронштадте и прекрасно вознаграждался, но зато расходовались и силы, и энергия их чрезмерно. На долю о. Александра Петровича выпала завидная доля не только сослужить этому великому священнослужителю Церкви Православной и заменять его по должности во время его частых отлучек из Кронштадта, но, живя бок о бок с ним, из окна своего кабинета изучить до мелочей всю его подвижническую жизнь и неутомимую деятельность на благо русского народа. Пользуясь расположением и любовью о. Иоанна Кронштадтского, он имел возможность проникнуть даже в такие тайники его сокровенных мыслей, дум, чувствований и благих намерений, какие не были открыты и доступны многим. На него выпал и печальный пастырский долг присутствовать при последних днях и минутах жизни сего великого пастыря Российской Церкви, напутствовать его Св. Тайнами и потом с достодолжным великолепием проводить его в путь сея земли на вечный покой в созданный о. Иоанном женский монастырь на Карповке. У о. Александра Петровича Попова накопилось, таким образом, весьма много ценных живых, непосредственных наблюдений над богоугодной праведной жизнью великого служителя алтаря Господня о. Иоанна Сергиева, к нему попало в руки множество ценного документального материала, каковым он и мечтал поделиться с многочисленными почитателями батюшки о. Иоанна. Труд об о. Иоанне Кронштадтском, как мы слышали из достоверного источника, вчерне закончен о. Александром Поповым, и будет обнародован его наследниками.
Несмотря, однако, на исключительные трудности службы при Кронштадтском соборе, о. Александр Петрович нес в это время обязанности благочинного, сдал магистерский дополнительный экзамен и в 1903 г. защитил давно им задуманную магистерскую диссертацию на тему "Латинская Иерусалимская патриархия эпохи крестоносцев", в двух частях, которая и в русской, и заграничной печати была встречена весьма сочувственно.
Третья моя встреча с о. Александром Петровичем Поповым относится к лету 1908 г., в бытность его уже ключарем Андреевского Кронштадтского собора. В это время почивший о. протоиерей успел настолько "округлиться" и приобрести вид сырого ненадежного человека, что возникало невольное опасение за его жизнь... По характеру же почивший о. протоиерей остался прежним милым, словоохотливым Александром Петровичем. Слушая речь своего собеседника, он, как и в юные годы, скороговоркою поддакивал: "да-да-да", грыз свои короткие усы и жестикулировал руками, покрывая приятную беседу раскатистым басовым смехом... О. протоиерей А.П. Попов меня и моих старейших сослуживцев по Обществу пригласил навестить его в Кронштадте. На приглашение мы все ответили полным согласием и в ближайший праздничный день на пароходе из Ораниенбаума отправились в Кронштадт к литургии в соборе. О. Александр познакомил нас со всеми достопримечательностями собора, в ту пору как раз ремонтировавшегося, и сводил нас к строящемуся собору Морского ведомства. В доме после литургии нас ожидала радушная обильная братская трапеза. По обстановке можно было судить, что дом Александра Петровича - полная чаша. В кабинете о. Александр похвалился перед нами редкими экземплярами имеющегося у него книжного богатства* и раскрыл нам несколько футляров богатейших крестов с драгоценными украшениями - знаков внимания и любви к нему его благодарной и любящей паствы. Из дома, под его руководством, мы отправились осматривать достопримечательности Кронштадта и, благодаря его рекомендации, проникли решительно во все уголки этой замечательной крепости, совершая при этом свое путешествие и на пароходиках, и на ручных вагонетках, и т.д., и т.д. Это достопамятное для нас путешествие закончилось неожиданным для нас визитом к бывшему тогда главному начальнику города Кронштадта генерал-лейтенанту Николаю Иудовичу Иванову, ныне командующему войсками Киевского военного округа, молитвой за ранней литургией в соборе и полным одиночеством в своей квартире справлявшему день своего ангела. Генерал принял весьма любезно непрошенных посетителей и предложил нам чай и мадеру. Поздно уже вечером, полные самых разнообразных приятных впечатлений, мы вернулись на пароходе в Ораниенбаум из своей достопамятной кронштадтской поездки.
______________________
* Библиотека эта, по завещанию, поступает в библиотеку Санкт-Петербургской Духовной академии.
______________________
После этого свидания мне пришлось встречаться довольно часто с Александром Петровичем, но на короткое время, то в Императорской Публичной библиотеке, то в канцелярии Императорского Православного Палестинского Общества, куда он забегал для научных книжных справок, то в Государственном архиве и в Архиве Министерства иностранных дел, где он работал над собиранием дипломатических документов XIX в., относящихся к святым местам Палестины. Два тома этого капитального труда под заглавием "La question des lieux Saints de Jerusalem" он успел уже выпустить в свет, но третий остается в рукописи приготовленным к печати. Из него прокорректировано лишь два листа. О. Александр думал избрать этот вопрос предметом своей докторской диссертации.
Четвертая, и последняя, встреча с Александром Петровичем Поповым произошла у меня неожиданно в конце июля 1911 г. на пароходе на реке Волхове, во время поездки на XV Археологический Новгородский съезд. Александр Петрович ехал в родной ему Новгород не только для того, чтобы освежить в своей памяти, под сенью вековых святынь седого Новгорода, приятные воспоминания своей юности, но и с целью принять активное участие в трудах этого съезда. Занимаясь в Архиве Министерства иностранных дел Петербурга дипломатической перепиской о святых местах Иерусалима в XIX в., о. протоиерей А.П. Попов, при помощи библиотекаря А.В. Блинова, познакомился с рукописями неизвестного дотоле паломника XVIII в., именующего себя "Младшим Григоровичем". Найдя в них весьма ценный материал - литературно-бытовой, исторический и относящийся к палестиноведению, он задумал познакомить членов XV Археологического съезда с этим новым паломником. Помню весьма отчетливо, что, несмотря на весьма неудачное время для секции, к которой был отнесен его реферат, - в послеобеденное время, в промежутке между утренним и вечерним заседаниями, несмотря на скомканность и урезки его, по просьбе членов, и на очень неудачное чтение самим докладчиком в излишне приподнятом и крикливом тоне (о. Александр не был чтецом-мастером), реферат этот произвел весьма благоприятное впечатление на всех и вызвал оживленный обмен мнениями среди членов съезда.
О. Александр Петрович, по возвращении из Новгорода в Петербург, поспешил напечатать доклад в особой брошюре под заглавием: "Младший Григорович, новооткрытый паломник по св. местам XVIII в." (Кронштадт, 1911), о которой мы дали в свое время подробный отчет на страницах "Сообщений". О. Александр предполагал заняться и изданием, по крайней мере, той части этого многотомного труда, которая относится к жизни и путешествию Младшего Григоровича на Православном Востоке. Начатые им работы в этом направлении остались в рукописи неоконченными.
Таков в моей памяти нравственный облик преждевременно почившего труженика, книголюбца и палестиноведа о. протоиерея Александра Петровича Попова. Вечно куда-то спешивший при жизни, он поспешил, к глубокому сожалению его друзей и почитателей, и расстаться с этим миром болезней и печали, чтобы найти себе мирный покой и искомое удовлетворение в горнем Иерусалиме, ради которого он неумолчно работал почти всю свою жизнь. Вечную память по себе он оставил здесь в своих капитальных научных трудах и в сердцах искренно его любивших многочисленных знакомых и друзей.
Впервые опубликовано: Сообщения Императорского Православного Палестинского Общества. 1912. Т. XXIII. Вып. 3. С. 394-414.