Мученическая гибель великого князя Сергея Александровича
в документах эпохи
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Великий князь Сергей Александрович в феврале 1891 года был назначен генерал-губернатором Москвы. Ему тогда было 34 года, он был первой особой императорской крови на этом посту. Его личность вызывала диаметрально противоположные оценки современников. Тем не менее результаты его деятельности показывают, что он относился к своим обязанностям ревностно, помогал малоимущим, студентам, рабочим, организаторский и административный его талант хорошо известен и по делам на посту Председателя ИППО. Но ситуация в стране стала для императорской семьи смертельно опасной.
Несмотря на то, что 1 января 1905 г., великий князь ушел в отставку, 4(17) февраля он погиб от брошенной в его карету бомбы.
Хронику этих событий мы попытались воспроизвести по строкам писем, мемуаров, газетных новостных сообщений, отражающих взгляды участников по разные стороны баррикад.
За два года до убийства
Великий князь Сергей Александрович в костюме а-ля рюсс на костюмированном балу 13 февраля 1903 г.
Фотограф Даниил Михайлович Асикритов
Фотограф Даниил Михайлович Асикритов
В начале 1903 года еще ничего не предвещало катастрофы. Не ведая, что вот-вот разразится русско-японская война, за ней - первая русская революция и последующие события, уничтожившие монархическую Россию, аристократическая знать готовилась блистать на бале-маскараде в Зимнем дворце в костюмах допетровской эпохи. Это был самый яркий праздник царствования императора Николая II. Знаменитый бал, состоявшийся 11 и 13 февраля 1903 года, собрал всю элиту Петербурга начала ХХ века.
Иностранные дипломаты и российские чиновники, дамы из высшего общества и приближенные императорского двора надели роскошные костюмы XVII века. Старинные национальные костюмы были богато украшены редкими мехами, великолепными бриллиантами, жемчугами и самоцветными камнями, по большей части в старинных оправах. Их придумывали и шили несколько месяцев.
Великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна
на костюмированном балу 13 февраля 1903 г.
Среди гостей в княжеских костюмах были и великий князь Сергей Александрович со своей супругой великой княгиней Елизаветой Федоровной. Елизавета Федоровна активно участвовала в подготовке к грандиозному действу, стала членом жюри, которое следило за репетицией танцев. На балу танцевали до четырехсот человек. Особенно понравился присутствовавшим русский танец в исполнении 20 пар, в котором солировали великая княгиня Елизавета Федоровна и княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, графиня Сумарокова-Эльстон.
На память об этом событии в фотографических фирмах «Боассонна и Эгглера», «Рейссерт и Фличе», «Левицкий и сын», «К.Е. фон Ганн и Ко», Д.Асикритова, А.Ясвоина, Л.Городецкого и Е.Мразовской были сделаны фотопортреты участников бала в костюмах. В 1904 г. по заказу Императорского двора в Экспедиции заготовления государственных бумаг с них был выполнен «Альбом костюмированного бала в Зимнем дворце», состоящий из 21 гелиогравюры и 174 фототипий. Этот альбом - ныне жемчужина российских и зарубежных библиографических коллекций - стал хранителем счастливых мгновений ушедшей эпохи.
Иностранные дипломаты и российские чиновники, дамы из высшего общества и приближенные императорского двора надели роскошные костюмы XVII века. Старинные национальные костюмы были богато украшены редкими мехами, великолепными бриллиантами, жемчугами и самоцветными камнями, по большей части в старинных оправах. Их придумывали и шили несколько месяцев.
Великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна
на костюмированном балу 13 февраля 1903 г.
Среди гостей в княжеских костюмах были и великий князь Сергей Александрович со своей супругой великой княгиней Елизаветой Федоровной. Елизавета Федоровна активно участвовала в подготовке к грандиозному действу, стала членом жюри, которое следило за репетицией танцев. На балу танцевали до четырехсот человек. Особенно понравился присутствовавшим русский танец в исполнении 20 пар, в котором солировали великая княгиня Елизавета Федоровна и княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, графиня Сумарокова-Эльстон.
На память об этом событии в фотографических фирмах «Боассонна и Эгглера», «Рейссерт и Фличе», «Левицкий и сын», «К.Е. фон Ганн и Ко», Д.Асикритова, А.Ясвоина, Л.Городецкого и Е.Мразовской были сделаны фотопортреты участников бала в костюмах. В 1904 г. по заказу Императорского двора в Экспедиции заготовления государственных бумаг с них был выполнен «Альбом костюмированного бала в Зимнем дворце», состоящий из 21 гелиогравюры и 174 фототипий. Этот альбом - ныне жемчужина российских и зарубежных библиографических коллекций - стал хранителем счастливых мгновений ушедшей эпохи.
1905 год
Воспоминания В. Ф. Джунковского
1 января, при весьма милостивом высочайшем рескрипте, великий князь был уволен от должности генерал-губернатора и назначен главнокомандующим войсками Московского военного округа, причем в виде особой милости ему был пожалован портрет императора Александра III, осыпанный бриллиантами, для ношения на груди. Великий князь был очень счастлив этой награде, так как брата своего императора Александра III он прямо боготворил.
1 января, при весьма милостивом высочайшем рескрипте, великий князь был уволен от должности генерал-губернатора и назначен главнокомандующим войсками Московского военного округа, причем в виде особой милости ему был пожалован портрет императора Александра III, осыпанный бриллиантами, для ношения на груди. Великий князь был очень счастлив этой награде, так как брата своего императора Александра III он прямо боготворил.
Джунковский В. Ф. Воспоминания / Под общ.ред.А. Л. Паниной. В 2 т. Т.1. М., 1997. С.28.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.712
Дневник вел.кн.Сергея Александровича
1 января. Александрия. …Получил рескрипт, портрет Саши! Назначен Главнокомандующим — Господи помоги! Принимали чин<овников> особ<ых> пор<учений> — трогательно — просил бывать у нас…. Обедня, большой завтрак — много народу… Все же тяжело. Волков градоначальником. Господи благослови!
Для царской семьи этот год начался зловещим предзнаменованием. 6 января, во время Крещенского водоосвящения, из одного из орудий гвардейской конной артиллерии, выстроенной вдоль здания биржи, для производства салюта, последовал выстрел картечью, осыпавший помост, на котором был государь император и царская семья, и Зимний дворец. Расследование показало небрежность со стороны местного военного начальства, и дело было отнесено к случаю, хотя «случайность» такого выстрела требует очень сильного воображения, и несомненно, что в самой батарее или среди близких к ней людей были члены революционных партий, знавшие обычную халатность в этой части войска и ею воспользовавшиеся.
1 января. Александрия. …Получил рескрипт, портрет Саши! Назначен Главнокомандующим — Господи помоги! Принимали чин<овников> особ<ых> пор<учений> — трогательно — просил бывать у нас…. Обедня, большой завтрак — много народу… Все же тяжело. Волков градоначальником. Господи благослови!
ГА РФ.Ф.648.Оп.1.Д.40.Л.4
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.712
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.712
Дневник вел.кн.Сергея Александровича
2 января. Николаевская чугунка. …В1/2 11 ч. с Джунк<овским> в Царское. Когда я вошел в вагон — молодой чел<овек> подошел к Трепову и 3 раза стрелял в него из револьвера. Когда я выскочил на платформу, его уже держали — я к Трепову — осмотрел его со всех сторон и убедился, сто, слава Богу, он невредим — уехал!! Ужасное впечатление. Помилуй Бог!
2 января. Николаевская чугунка. …В1/2 11 ч. с Джунк<овским> в Царское. Когда я вошел в вагон — молодой чел<овек> подошел к Трепову и 3 раза стрелял в него из револьвера. Когда я выскочил на платформу, его уже держали — я к Трепову — осмотрел его со всех сторон и убедился, сто, слава Богу, он невредим — уехал!! Ужасное впечатление. Помилуй Бог!
ГА РФ.Ф.648.Оп.1.Д.40.Л.5
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.712
Дневник вел.кн.Сергея АлександровичаЦит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.712
3 января. Николаевская чугунка. …прибыл в Царское в1/2 12 ч.— сейчас же облекся в мундир и пошел в приемную Государя: милое, доброе свидание. По случаю войны портрет Саши будет без брильянтов. Чудно! Гулял с Ники — хорошо мог говорить; он бодр, снова энерг<ично> настроен! Mais est-ce pour longtemps? (Но надолго ли? — фр.)…
6 января. <Крещение Господне>. Александрия. …в 11 ч. к обедне. Нарочно не поехал на водосвятие, чтоб не делать как прежде ген<ерал>-губернатором….
6 января. <Крещение Господне>. Александрия. …в 11 ч. к обедне. Нарочно не поехал на водосвятие, чтоб не делать как прежде ген<ерал>-губернатором….
ГА РФ.Ф.648.Оп.1.Д.40.Л.7
8 января. Александрия. …Какой ужасный случай 6-го на Иордани, где весь заряд попал в Иордань!! Что это было?!..Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.713
ГА РФ.Ф.648.Оп.1.Д.40.Л.8
Воспоминания П. Г. КурловаЦит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.713
Для царской семьи этот год начался зловещим предзнаменованием. 6 января, во время Крещенского водоосвящения, из одного из орудий гвардейской конной артиллерии, выстроенной вдоль здания биржи, для производства салюта, последовал выстрел картечью, осыпавший помост, на котором был государь император и царская семья, и Зимний дворец. Расследование показало небрежность со стороны местного военного начальства, и дело было отнесено к случаю, хотя «случайность» такого выстрела требует очень сильного воображения, и несомненно, что в самой батарее или среди близких к ней людей были члены революционных партий, знавшие обычную халатность в этой части войска и ею воспользовавшиеся.
Генерал Курлов. Гибель Императорской России. Воспоминания. М., 2002.С. 34-35
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.713
Воспоминания В. Ф. Джунковского
В Москву весть о событиях 9 января достигла в тот же вечер и быстро облетела все фабрики и заводы; рабочие заволновались. В это же время доставлен был исправляющему должность градоначальника план Нескучного сада и дворца, взятый при обыске у одного из рабочих, кажется завода Бромеля, с указанием дорожек, по которым гулял великий князь, и другими отметками. Это побудило градоначальника и всех окружавших князя убедительно просить его покинуть Нескучное и переехать в Кремль, где, казалось, легко было обезопасить его пребывание…
Великий князь очень не любил сам принимать какие-либо меры предосторожности, и поэтому в этом отношении с ним было трудно. Он скрывал, ото всех окружавших те угрожающие письма, какие он получал, даже от меня, никому их не показывал и уничтожал. Только один раз он мне проговорился, когда я докладывал ему о мерах охраны, организованных мною во дворце.
16 января. Москва
Дорогой Ники,
Великий князь очень не любил сам принимать какие-либо меры предосторожности, и поэтому в этом отношении с ним было трудно. Он скрывал, ото всех окружавших те угрожающие письма, какие он получал, даже от меня, никому их не показывал и уничтожал. Только один раз он мне проговорился, когда я докладывал ему о мерах охраны, организованных мною во дворце.
Джунковский В. Ф. Воспоминания / Под общ.ред.А. Л. Паниной. В 2 т. Т.1. М., 1997. С.34.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.714
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.714
Дневник вел.кн.Сергея Александровича
11 января. Николаевский дв<орец>. …Трепов назначен Петерб<ургским> ген<ерал>-губ<ернатором> временным — помоги ему Господь! Страшно за него!!.
11 января. Николаевский дв<орец>. …Трепов назначен Петерб<ургским> ген<ерал>-губ<ернатором> временным — помоги ему Господь! Страшно за него!!.
ГА РФ. Ф.648. Оп.1. Д.40. Л.9.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.715.
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Вел.кн.Сергей Александрович — Николаю IIУбедившись, что в Петербурге мое присутствие совершенно не нужно, и что в ближайшем будущем нельзя ожидать нового выступления рабочих, я числа 15 января уехал с Рутенбергом обратно в Москву, куда приехала и Ивановская. Рутенберг, бывший до сих пор вне партии, выразил теперь желание вступить в партию социалистов-революционеров и, получив от нас партийные пароли и заграничные явки, уехал за границу. Я рассказал Ивановской о положении дел в Москве и просил ее указать мне какое-либо влиятельное лицо, способное давать нам сведения о великом князе. Ивановская указала мне князя N. N. Она предложила мне зайти к писателю Леониду Андрееву, который знал князя лично и мог меня познакомить с ним. В один из ближайших дней я отправился в Грузины, к Андрееву. Ивановская не успела предупредить его о моем приходе, и он был очень удивлен моей просьбой. Я ему назвал мою фамилию, и только тогда он решился познакомить меня с N. N. Мы должны были встретиться с последним в ресторане «Эрмитаж», где N.N. мог узнать меня по условленным признакам: на моем столе лежало «Новое Время» и букет цветов.
Он в волнении заговорил, что в «Эрмитаже» его многие знают, что он может встретить здешних, что конспиративные дела надо делать конспиративно, и в заключение предложил мне прийти к нему на квартиру.
Я хотел ему сказать, что он выбирает самый неконспиративный способ свидания, но промолчал и согласился прийти к нему на дом.
На дому у него повторилось то же, что в «Эрмитаже». Он, видимо, боялся знакомства со мной и желал одного, — чтобы я возможно скорее ушел. Тем не менее, он с большой охотой согласился давать нужные сведения. Он говорил, что ему нетрудно их получить, что убийство великого князя — акт первостепенной политической важности, что он от всей души сочувствует нам, и в самом ближайшем будущем даст ценные и точные указания. Слушая его, я не совсем верил ему, но, конечно, я не мог себе представить тогда, что он, обещая многое, не сделает ничего.
Именно так и вышло. Князь N. N. ограничился обещаниями. Эта встреча показала мне, что в деле террора нельзя рассчитывать даже на наиболее смелых и уважаемых людей, если они не члены организации. Я убедился, что мы должны полагаться только на свои силы и рассчитывать исключительно на себя. Мой последующий опыт подтвердил это мое заключение.
Князь N. N. был выхоленный, крупный, румяный и белый русский барин. Он занимал в Москве положение, которое давало ему легкую возможность узнавать о жизни великого князя. Он был известен, как либерал, но редко выступал открыто. Впоследствии он стал видным членом кадетской партии. Когда он вошел в ресторан, я по его тревожной походке увидел, что он боится, не следят ли за ним или за мной. Это обещало мне мало хорошего, но я все-таки вступил с ним в разговор. Я сказал ему, что слышал много о его сочувствии революции, и спросил его, правда ли это.
— Да, правда, — отвечал он, — но как вы думаете, здесь безопасно?Он в волнении заговорил, что в «Эрмитаже» его многие знают, что он может встретить здешних, что конспиративные дела надо делать конспиративно, и в заключение предложил мне прийти к нему на квартиру.
Я хотел ему сказать, что он выбирает самый неконспиративный способ свидания, но промолчал и согласился прийти к нему на дом.
На дому у него повторилось то же, что в «Эрмитаже». Он, видимо, боялся знакомства со мной и желал одного, — чтобы я возможно скорее ушел. Тем не менее, он с большой охотой согласился давать нужные сведения. Он говорил, что ему нетрудно их получить, что убийство великого князя — акт первостепенной политической важности, что он от всей души сочувствует нам, и в самом ближайшем будущем даст ценные и точные указания. Слушая его, я не совсем верил ему, но, конечно, я не мог себе представить тогда, что он, обещая многое, не сделает ничего.
Именно так и вышло. Князь N. N. ограничился обещаниями. Эта встреча показала мне, что в деле террора нельзя рассчитывать даже на наиболее смелых и уважаемых людей, если они не члены организации. Я убедился, что мы должны полагаться только на свои силы и рассчитывать исключительно на себя. Мой последующий опыт подтвердил это мое заключение.
Борис Савинков. Воспоминания террориста. Предисловие Феликса Кона (1928 г.). Часть 1. Глава 2.
Источник: Lib.ru/Классика
Источник: Lib.ru/Классика
16 января. Москва
Дорогой Ники,
Слава Богу, до сих пор у нас здесь все было спокойно, несмотря на то, что на некоторых фабриках и бастовали рабочие; на других же снова принялись за работу. Таким образом, только колебания, но нет единства в забастовках. Я старался помогать ген<ералу> Рудневу (помощнику градонач<альника>), и я думаю, предупредительными мерами, вовремя посылая войска то на эту фабрику, то на другую — удалось нам до сих пор удержать равновесие.. Фабричные видели, что с ними шутить не будут, а вместе с тем я этим старался предупредить серьезного столкновения…
18 января. Николаевский дв<орец>. Завтракал С. Д. Шереметев — сидел у меня и рассказывал о брожении умов между дворян… Почти все забастовки кончились. Господи помилуй!
Воспоминания В. Ф. Джунковского
22 января состоялось в Москве чрезвычайное дворянское собрание. Брожение, царившее повсюду, не могло не отразиться и на общественных кругах. Дворянское собрание прошло с огромным оживлением. так как еще до собрания были составлены две записки противоположного характера и содержания. Одна записка была составлена группой дворян во главе с А. Д. Самариным и высказывалсь за необходимость твердой власти и незыблемость принципов самодержавия, другая была составлена группой дворян во главе с князем С. Н. Трубецким, отражая на себе настроение либеральных кругов, высказывалась за необходимые реформы в конституционном духе…. Большинством голосов прошел адрес группы Самарина, который и был послан государю императору.
ГА РФ. Ф.601. Оп.1. Д.1341. Л.155–158 об.
Дневник вел.кн.Сергея АлександровичаЦит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.714
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Приближался конец января. В Москву приехал Тютчев. Он рассказал, что наблюдение за Треповым подвигается медленно, но зато Швейцеру удалось случайно установить выезды великого князя Владимира. Швейцер хотел, поэтому, оставив покушение на Трепова, попытаться убить великого князя, — одного из виновников «кровавого воскресенья».
В Москве у нас все шло по-старому. По-старому Каляев, Моисеенко и Куликовский наблюдали за кремлевским дворцом, по-старому Дора Бриллиант ожидала, когда потребуется ее работа. Наше покушение грозило затянуться на неопределенное время.
Если дело Плеве сплотило организацию, связало ее тем духом, который впоследствии Сазонов определял, как дух «рыцарства» и «братства», то наша работа в Москве еще более упрочила эту связь. Я могу без преувеличения сказать, что все члены московского отдела, не исключая и Куликовского, представляли собою одну дружную и тесную семью. Этой дружбе не мешала разница характеров и мнений. Быть может, индивидуальные особенности каждого только укрепляли ее. Я склонен приписывать исключительный успех московского покушения именно этому тесному сближению членов организации между собою.
Моисеенко по характеру напоминал Швейцера. Он был так молчалив, непроницаем и хладнокровен, как Швейцер. Его молчаливость переходила в угрюмость, и люди, знавшие его недостаточно близко, под этой угрюмостью могли не заметить широкой и оригинальной натуры Моисеенко. Но в отличие от Швейцера, строго партийного в своих мнениях, — Моисеенко был человек самостоятельных и оригинальных взглядов. С партийной точки зрения он был еретиком по многим вопросам. Он придавал мало значения мирной работе, с худо скрываемым пренебрежением относился к конференциям, совещаниям и съездам. Он верил только в террор.
Каляев в Москве был тот же, что и в Петербурге. Но он уже чувствовал приближение конца своей жизни, и это предчувствие отражалось на нем постоянным нервным подъемом. Быть может, он никогда не высказывал такой горячей любви к организации, как в эти дни, непосредственно предшествовавшие его смерти.
В последний раз я видел его извозчиком в конце января, когда покушение было уже решено. Мы сидели с ним в грязном трактире в Замоскворечьи. Он похудел, сильно оброс бородой, и его лучистые глаза ввалились. Он был в синей поддевке, с красным гарусным платком на шее. Он говорил:
— Я очень устал… устал нервами. Ты знаешь, — я думаю, — я не могу больше… но какое счастье, если мы победим. Если Владимир будет убит в Петербурге, а здесь, в Москве, — Сергей… Я жду этого дня… Подумай: 15 июля, 9 января, затем два акта подряд. Это уже революция. Мне жаль, что я не увижу ее…
— Опанас (Моисеенко) счастлив, — продолжал он через минуту, — он может спокойно работать. Я не могу. Я буду спокоен только тогда, когда Сергей будет убит. Если бы с нами был Егор… Как ты думаешь, узнает Егор, узнает Гершуни? Узнают ли в Шлиссельбурге?.. Ведь ты знаешь, для меня нет прошлого, — все настоящее. Разве Алексей умер? Разве Егор в Шлиссельбурге? Они с нами живут. Разве ты не чувствуешь их?.. А если неудача? Знаешь что? По-моему, тогда по-японски…
— Что по-японски?
— Японцы на войне не сдавались…
— Ну?
— Они делали себе харакири.
Таково было настроение Каляева перед убийством великого князя Сергея.
В Москве у нас все шло по-старому. По-старому Каляев, Моисеенко и Куликовский наблюдали за кремлевским дворцом, по-старому Дора Бриллиант ожидала, когда потребуется ее работа. Наше покушение грозило затянуться на неопределенное время.
Если дело Плеве сплотило организацию, связало ее тем духом, который впоследствии Сазонов определял, как дух «рыцарства» и «братства», то наша работа в Москве еще более упрочила эту связь. Я могу без преувеличения сказать, что все члены московского отдела, не исключая и Куликовского, представляли собою одну дружную и тесную семью. Этой дружбе не мешала разница характеров и мнений. Быть может, индивидуальные особенности каждого только укрепляли ее. Я склонен приписывать исключительный успех московского покушения именно этому тесному сближению членов организации между собою.
Моисеенко по характеру напоминал Швейцера. Он был так молчалив, непроницаем и хладнокровен, как Швейцер. Его молчаливость переходила в угрюмость, и люди, знавшие его недостаточно близко, под этой угрюмостью могли не заметить широкой и оригинальной натуры Моисеенко. Но в отличие от Швейцера, строго партийного в своих мнениях, — Моисеенко был человек самостоятельных и оригинальных взглядов. С партийной точки зрения он был еретиком по многим вопросам. Он придавал мало значения мирной работе, с худо скрываемым пренебрежением относился к конференциям, совещаниям и съездам. Он верил только в террор.
Каляев в Москве был тот же, что и в Петербурге. Но он уже чувствовал приближение конца своей жизни, и это предчувствие отражалось на нем постоянным нервным подъемом. Быть может, он никогда не высказывал такой горячей любви к организации, как в эти дни, непосредственно предшествовавшие его смерти.
В последний раз я видел его извозчиком в конце января, когда покушение было уже решено. Мы сидели с ним в грязном трактире в Замоскворечьи. Он похудел, сильно оброс бородой, и его лучистые глаза ввалились. Он был в синей поддевке, с красным гарусным платком на шее. Он говорил:
— Я очень устал… устал нервами. Ты знаешь, — я думаю, — я не могу больше… но какое счастье, если мы победим. Если Владимир будет убит в Петербурге, а здесь, в Москве, — Сергей… Я жду этого дня… Подумай: 15 июля, 9 января, затем два акта подряд. Это уже революция. Мне жаль, что я не увижу ее…
— Опанас (Моисеенко) счастлив, — продолжал он через минуту, — он может спокойно работать. Я не могу. Я буду спокоен только тогда, когда Сергей будет убит. Если бы с нами был Егор… Как ты думаешь, узнает Егор, узнает Гершуни? Узнают ли в Шлиссельбурге?.. Ведь ты знаешь, для меня нет прошлого, — все настоящее. Разве Алексей умер? Разве Егор в Шлиссельбурге? Они с нами живут. Разве ты не чувствуешь их?.. А если неудача? Знаешь что? По-моему, тогда по-японски…
— Что по-японски?
— Японцы на войне не сдавались…
— Ну?
— Они делали себе харакири.
Таково было настроение Каляева перед убийством великого князя Сергея.
Борис Савинков. Воспоминания террориста. Предисловие Феликса Кона (1928 г.). Часть 1. Глава 2.
Источник: Lib.ru/Классика
Источник: Lib.ru/Классика
18 января. Николаевский дв<орец>. Завтракал С. Д. Шереметев — сидел у меня и рассказывал о брожении умов между дворян… Почти все забастовки кончились. Господи помилуй!
ГА РФ. Ф.648. Оп.1. Д.40. Л.12–13.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.716.
22 января состоялось в Москве чрезвычайное дворянское собрание. Брожение, царившее повсюду, не могло не отразиться и на общественных кругах. Дворянское собрание прошло с огромным оживлением. так как еще до собрания были составлены две записки противоположного характера и содержания. Одна записка была составлена группой дворян во главе с А. Д. Самариным и высказывалсь за необходимость твердой власти и незыблемость принципов самодержавия, другая была составлена группой дворян во главе с князем С. Н. Трубецким, отражая на себе настроение либеральных кругов, высказывалась за необходимые реформы в конституционном духе…. Большинством голосов прошел адрес группы Самарина, который и был послан государю императору.
Джунковский В. Ф. Воспоминания / Под общ.ред.А. Л. Паниной. В 2 т. Т.1. М., 1997. С.38,40.
26 января. Николаевский дв<орец>. …В 11 ч. все предвод<ители> дворянства и депутаты принесли мне любезный адрес — ответил любезными же словами…
Дневник вел.кн.Сергея Александровича
1 февраля. Николаевский дв<орец>. …Студенты на большой сходке в Университете решили бастовать до 1 сент<ября>! C'est fort! (Это уж слишком! — фр.)
2 февраля. Николаевский дв<орец>. …В1/2 11 ч. все чиновники особ<ых> пор<учений> были и дали мне свою группу и прибор водочный, а жене вазочки — мило и трогательно. В 11 часов к обедне… Дети обедали с нами в 7 ч., и мы все на представление Шаляпина в пользу склада. Очень удачно — впервые он пел роль Онегина…
Москву взрывали беспорядки, но за стенами Кремля наша жизнь была спокойной. Мои дядя и тетя редко выходили в свет, а дома принимали только самых близких друзей.
Однако во второй половине февраля (Автор дает даты по новому стилю. Прим. Ros-Vos.net) мы все отправились в Московский оперный театр. Большая старомодная закрытая карета, обитая изнутри белым шелком, отвезла нас туда. И только несколько дней спустя мы узнали, как близки были к гибели.
Шайка террористов, которая следила за всеми передвижениями моего дяди, была предупреждена о нашем выезде в свет, и они знали маршрут, по которому мы поедем. Одного человека из этой группы, вооруженного бомбами, поставили, чтобы он уничтожил нас по сигналу своего сообщника. Но когда этот человек увидел, что в карете находимся мы с Дмитрием, у него не хватило храбрости махнуть платком, чтобы подать условный знак.
Все было делом одной секунды. Карета проехала, мы были спасены. Много лет спустя я узнала имя того человека, который пощадил наши жизни. Это был Борис Савинков, сыгравший выдающуюся роль в революции 1917 года.
Спектакль в тот вечер был великолепным: пел Шаляпин, находившийся в зените славы. Зал сверкал от драгоценностей и мундиров, и не было никаких мыслей о каком-либо несчастье, подобном тому, которого мы только что избежали.
Последняя запись в дневнике вел.кн.Сергея Александровича
3 февраля. Николаевский дв<орец>. 60 м.— принимал все утро.— доклад Рауша. Завтракали все чиновники особ<ых> пор<учений>, и я обновил их чудный водочный прибор. В 1/2 3 ч. к Данилову — долго сидел у милого старика — он мне рад! Читал, дремал — чай en deux. Писал аттестации. Читал детям. Они в восторге от вчерашней оперы. Обедали Стенб<ок> и Шостаковский — с ними и Степа<новым> в тетку.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.719.
Дневник вел.кн.Сергея АлександровичаВоспоминания террориста Б. Савинкова
С конца января мы стали готовиться к покушению. Каляев продал сани и лошадь и уехал в Харьков, чтобы скрыть следы своей извозчичьей жизни и переменить паспорт. Вот что он писал от 22 января Вере Глебовне С. (жена Савинкова, урожденная Успенская):
«Вокруг меня, со мной и во мне сегодня ласковое сияющее солнце. Точно я оттаял от снега и льда, холодного уныния, унижения, тоски по несовершенном и горечи от совершающегося. Сегодня мне хочется только тихо сверкающего неба, немножко тепла и безотчетной хотя бы радости изголодавшейся душе. И я радуюсь, сам не зная чему, беспредметно я легко, хожу по улицам, смотрю на солнце, на людей и сам себе удивляюсь, как это я могу так легко переходить от впечатлений зимней тревоги к самым уверенным предвкушениям весны. Еще несколько дней тому назад, казалось мне, я изнывал, вот-вот свалюсь с ног, а сегодня я здоров и бодр. Не смейтесь, бывало хуже, чем об этом можно рассказывать, душе и телу, холодно и неприветливо и безнадежно за себя и других, за всех вас, далеких и близких. За это время накопилось так много душевных переживаний, что минутами просто волосы рвешь на себе… Мы (боевая организация) слишком связаны и нуждаемся в большей самостоятельности. Таков мой взгляд, который я теперь буду защищать без уступок, до конца.
Может быть, я обнажил для вас одну из самых больных сторон пережитого нами?.. Но довольно об этом. Я хочу быть сегодня беззаботно сияющим, бестревожно радостным, веселым, как это солнце, которое манит меня на улицу под лазуревый шатер нежно-ласкового неба. Здравствуйте же, все дорогие друзья, строгие и приветливые, бранящие нас и болеющие с нами. Здравствуйте, добрые, мои дорогие детские глазки, улыбающиеся мне так же наивно, как эти белые лучи солнца на тающем снегу».
«Вокруг меня, со мной и во мне сегодня ласковое сияющее солнце. Точно я оттаял от снега и льда, холодного уныния, унижения, тоски по несовершенном и горечи от совершающегося. Сегодня мне хочется только тихо сверкающего неба, немножко тепла и безотчетной хотя бы радости изголодавшейся душе. И я радуюсь, сам не зная чему, беспредметно я легко, хожу по улицам, смотрю на солнце, на людей и сам себе удивляюсь, как это я могу так легко переходить от впечатлений зимней тревоги к самым уверенным предвкушениям весны. Еще несколько дней тому назад, казалось мне, я изнывал, вот-вот свалюсь с ног, а сегодня я здоров и бодр. Не смейтесь, бывало хуже, чем об этом можно рассказывать, душе и телу, холодно и неприветливо и безнадежно за себя и других, за всех вас, далеких и близких. За это время накопилось так много душевных переживаний, что минутами просто волосы рвешь на себе… Мы (боевая организация) слишком связаны и нуждаемся в большей самостоятельности. Таков мой взгляд, который я теперь буду защищать без уступок, до конца.
Может быть, я обнажил для вас одну из самых больных сторон пережитого нами?.. Но довольно об этом. Я хочу быть сегодня беззаботно сияющим, бестревожно радостным, веселым, как это солнце, которое манит меня на улицу под лазуревый шатер нежно-ласкового неба. Здравствуйте же, все дорогие друзья, строгие и приветливые, бранящие нас и болеющие с нами. Здравствуйте, добрые, мои дорогие детские глазки, улыбающиеся мне так же наивно, как эти белые лучи солнца на тающем снегу».
Борис Савинков. Воспоминания террориста. Предисловие Феликса Кона (1928 г.). Часть 1. Глава 2.
Источник: Lib.ru/Классика
Источник: Lib.ru/Классика
26 января. Николаевский дв<орец>. …В 11 ч. все предвод<ители> дворянства и депутаты принесли мне любезный адрес — ответил любезными же словами…
ГА РФ. Ф.648. Оп.1. Д.40. Л.15–17.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.720.
Дневник вел.кн.Сергея Александровича
1 февраля. Николаевский дв<орец>. …Студенты на большой сходке в Университете решили бастовать до 1 сент<ября>! C'est fort! (Это уж слишком! — фр.)
2 февраля. Николаевский дв<орец>. …В1/2 11 ч. все чиновники особ<ых> пор<учений> были и дали мне свою группу и прибор водочный, а жене вазочки — мило и трогательно. В 11 часов к обедне… Дети обедали с нами в 7 ч., и мы все на представление Шаляпина в пользу склада. Очень удачно — впервые он пел роль Онегина…
ГА РФ. Ф.648. Оп.1. Д.40. Л.17–20.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.721.
Из воспоминаний великой княжны Марии ПавловныВоспоминания террориста Б. Савинкова
Мы колебались, в какой именно день назначить покушение. Следя за газетами, я прочел, что 2 февраля должен состояться в Большом театре спектакль в пользу склада Красного Креста, находившегося под покровительством великой княгини Елизаветы Федоровны. Великий князь не мог не посетить театра в этот день. Поэтому на 2 февраля и было назначено покушение. Дора Бриллиант незадолго перед этим уехала в Юрьев и там хранила динамит. Я съездил за ней, и к февралю вся организация была в сборе в Москве, считая в том числе и Моисеенко, остававшегося все время извозчиком.Дора Бриллиант остановилась на Никольской в гостинице «Славянский Базар». Здесь, днем, 2 февраля, она приготовила две бомбы: одну для Каляева, другую для Куликовского. Было неизвестно, в котором часу великий князь поедет в театр. Мы решили, поэтому, ждать его от начала спектакля, т. е. приблизительно с 8 часов вечера. В 7 часов я пришел на Никольскую к «Славянскому Базару», и в ту же минуту из подъезда показалась Дора Бриллиант, имея в руках завернутые в плед бомбы. Мы свернули с нею в Богоявленский переулок, развязали плед и положили бомбы в бывший со мной портфель. В большом Черкасском переулке нас ожидал Моисеенко. Я сел к нему в сани, и на Ильинке встретил Каляева. Я передал ему его бомбу и поехал к Куликовскому, ожидавшему меня на Варварке. В 7.30 вечера обе бомбы были переданы, и с 8 часов вечера Каляев стал на Воскресенской площади, у здания городской думы, а Куликовский в проезде Александровского сада. Таким образом, от Никольских ворот великому князю было только два пути в Большой театр — либо на Каляева, либо на Куликовского. И Каляев, и Куликовский были одеты крестьянами, в поддевках, картузах и высоких сапогах, бомбы их были завернуты в ситцевые платки. Дора Бриллиант вернулась к себе в гостиницу. Я назначил ей свидание, в случае неудачи, в 12 часов ночи, по окончании спектакля. Моисеенко уехал на извозчичий двор. Я прошел в Александровский сад и ждал там взрыва.
Был сильный мороз, подымалась вьюга. Каляев стоял в тени крыльца думы, на пустынной и темной площади. В начале девятого часа от Никольских ворот показалась карета великого князя. Каляев тотчас узнал ее по белым и ярким огням ее фонарей. Карета свернула на Воскресенскую площадь, и в темноте Каляеву показалось, что он узнает кучера Рудинкина, всегда возившего именно великого князя. Тогда, не колеблясь, Каляев бросился навстречу наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но, кроме великого князя Сергея, он неожиданно увидал еще великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла — Марию и Дмитрия. Он опустил свою бомбу и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого театра.
Каляев прошел в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:
— Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?..
От волнения он не мог продолжать. Он понимал, как много он своей властью поставил на карту, пропустив такой единственный для убийства случай: он не только рискнул собой, — он рискнул всей организацией. Его могли арестовать с бомбой в руках у кареты, и тогда покушение откладывалось бы надолго. Я сказал ему, однако, что не только не осуждаю, но и высоко ценю его поступок. Тогда он предложил решить общий вопрос, вправе ли организация, убивая великого князя, убить его жену и племянников. Этот вопрос никогда не обсуждался нами, он даже не подымался. Каляев говорил, что если мы решим убить всю семью, то он, на обратном пути из театра, бросит бомбу в карету, не считаясь с тем, кто будет в ней находиться. Я высказал ему свое мнение: я не считал возможным такое убийство.
Во время нашего разговора к нам присоединился Куликовский. Он увидел со своего поста, как карета великого князя повернула на Каляева, но не услышал взрыва. Он думал поэтому, что покушение не удалось, и Каляев арестован.
Я высказал сомнение, был ли в карете великий князь, и не ошибся ли Каляев, приняв карету великой княгини за карету великого князя. Мы решили тут же проверить это. Каляев должен был пройти к тому месту, где останавливаются у Большого театра кареты, и посмотреть вблизи, какая именно из карет ждет у подъезда, и не ждут ли обе. Я должен был убедиться в театре, там ли великий князь.
Я подошел к кассе. Билеты все уже были проданы. Ко мне бросились перекупщики. Я сообразил, что в театре я легко могу не заметить великого князя. Поэтому, не покупая билета, я спросил у перекупщиков:
— Великая княгиня в театре?
— Так точно-с. С четверть часа, как изволили прибыть.
— А великий князь?
— Вместе с ее высочеством приехали.
На улице меня ждали Каляев и Куликовский.
Каляев осмотрел стоявшие экипажи. Карета была одна, и именно великого князя. Великий князь был в театре с семьей.
Было все-таки решено дождаться конца спектакля. Мы надеялись, что, быть может, великой княгине подадут ее карету, и великий князь уедет один.
Мы втроем отправились бродить по Москве и незаметно вышли на набережную Москвы-реки. Каляев шел рядом со мной, опустив голову и держа в одной руке бомбу. Куликовский шел следом, несколько сзади нас. Вдруг шаги Куликовского смолкли. Я обернулся. Он стоял, опершись о гранитные перила. Мне показалось, что он сейчас упадет. Я подошел к нему. Увидев меня, он сказал:
— Возьмите бомбу. Я сейчас ее уроню.
Я взял у него снаряд. Он долго еще стоял, не двигаясь. Было видно, что у него нет сил.
К разъезду из театра Каляев, с бомбой в руках, подошел издали к карете великого князя. В карету сели опять великая княгиня и дети великого князя Павла. Каляев вернулся ко мне и передал мне свой снаряд. В 12 часов я встретился с Дорой и отдал ей обе бомбы. Она молча выслушала мой рассказ о случившемся. Окончив его, я спросил, считает ли она поступок Каляева и наше решение правильным.
Она опустила глаза.
— «Поэт» поступил так, как должен был поступить.
У Каляева и Куликовского паспортов не было. Оба они оставили их в своих вещах на вокзале. Квитанции от вещей были у меня. Возвращаться за паспортами было поздно, как поздно было уезжать из Москвы. Им приходилось ночевать на улице. Я был одет барином, англичанином, они крестьянами. Оба замерзли и устали, и Куликовский, казалось, едва держится на ногах. Я решил, несмотря на необычность их костюмов, рискнуть зайти с ними в ресторан: трактиры были уже закрыты.
Мы пришли в ресторан «Альпийская роза» на Софийке, и, действительно, швейцар не хотел нас впустить. Я вызвал распорядителя. После долгих переговоров нам отвели заднюю залу. Здесь было тепло и можно было сидеть.
Каляев скоро оживился и с волнением в голосе начал опять рассказывать сцену у думы. Он говорил, что боялся, не совершил ли он преступления против организации, и что счастлив, что товарищи не осудили его. Куликовский молчал. Он как-то сразу осунулся и ослабел. Я и до сих пор не понимаю, как он провел остаток ночи на улице.
Около четырех часов утра, когда закрыли «Альпийскую розу», я попрощался с ними. Было решено, что мы предпримем покушение на этой же неделе. 2 февраля была среда. Моисеенко, наблюдая за великим князем, утверждал, что в последний раз он выехал в свою канцелярию в понедельник. Зная привычки великого князя, мы пришли к заключению, что 3, 4 или 5 февраля он непременно поедет в генерал-губернаторский дом на Тверской. Третьего, на следующий день после неудачи, нечего было и думать приступить к покушению: Каляев и Куликовский, очевидно, не могли положиться вполне на свои силы. Покушение откладывалось на четвертое или пятое. Утром, третьего, Каляев и Куликовский должны были уехать из Москвы и вернуться днем четвертого. Это давало им возможность отдохнуть. Мы тогда же, заранее, чтобы не стеснять себя временем в день покушения, назначили место и час для передачи снарядов.
Был сильный мороз, подымалась вьюга. Каляев стоял в тени крыльца думы, на пустынной и темной площади. В начале девятого часа от Никольских ворот показалась карета великого князя. Каляев тотчас узнал ее по белым и ярким огням ее фонарей. Карета свернула на Воскресенскую площадь, и в темноте Каляеву показалось, что он узнает кучера Рудинкина, всегда возившего именно великого князя. Тогда, не колеблясь, Каляев бросился навстречу наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но, кроме великого князя Сергея, он неожиданно увидал еще великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла — Марию и Дмитрия. Он опустил свою бомбу и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого театра.
Каляев прошел в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:
— Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?..
От волнения он не мог продолжать. Он понимал, как много он своей властью поставил на карту, пропустив такой единственный для убийства случай: он не только рискнул собой, — он рискнул всей организацией. Его могли арестовать с бомбой в руках у кареты, и тогда покушение откладывалось бы надолго. Я сказал ему, однако, что не только не осуждаю, но и высоко ценю его поступок. Тогда он предложил решить общий вопрос, вправе ли организация, убивая великого князя, убить его жену и племянников. Этот вопрос никогда не обсуждался нами, он даже не подымался. Каляев говорил, что если мы решим убить всю семью, то он, на обратном пути из театра, бросит бомбу в карету, не считаясь с тем, кто будет в ней находиться. Я высказал ему свое мнение: я не считал возможным такое убийство.
Во время нашего разговора к нам присоединился Куликовский. Он увидел со своего поста, как карета великого князя повернула на Каляева, но не услышал взрыва. Он думал поэтому, что покушение не удалось, и Каляев арестован.
Я высказал сомнение, был ли в карете великий князь, и не ошибся ли Каляев, приняв карету великой княгини за карету великого князя. Мы решили тут же проверить это. Каляев должен был пройти к тому месту, где останавливаются у Большого театра кареты, и посмотреть вблизи, какая именно из карет ждет у подъезда, и не ждут ли обе. Я должен был убедиться в театре, там ли великий князь.
Я подошел к кассе. Билеты все уже были проданы. Ко мне бросились перекупщики. Я сообразил, что в театре я легко могу не заметить великого князя. Поэтому, не покупая билета, я спросил у перекупщиков:
— Великая княгиня в театре?
— Так точно-с. С четверть часа, как изволили прибыть.
— А великий князь?
— Вместе с ее высочеством приехали.
На улице меня ждали Каляев и Куликовский.
Каляев осмотрел стоявшие экипажи. Карета была одна, и именно великого князя. Великий князь был в театре с семьей.
Было все-таки решено дождаться конца спектакля. Мы надеялись, что, быть может, великой княгине подадут ее карету, и великий князь уедет один.
Мы втроем отправились бродить по Москве и незаметно вышли на набережную Москвы-реки. Каляев шел рядом со мной, опустив голову и держа в одной руке бомбу. Куликовский шел следом, несколько сзади нас. Вдруг шаги Куликовского смолкли. Я обернулся. Он стоял, опершись о гранитные перила. Мне показалось, что он сейчас упадет. Я подошел к нему. Увидев меня, он сказал:
— Возьмите бомбу. Я сейчас ее уроню.
Я взял у него снаряд. Он долго еще стоял, не двигаясь. Было видно, что у него нет сил.
К разъезду из театра Каляев, с бомбой в руках, подошел издали к карете великого князя. В карету сели опять великая княгиня и дети великого князя Павла. Каляев вернулся ко мне и передал мне свой снаряд. В 12 часов я встретился с Дорой и отдал ей обе бомбы. Она молча выслушала мой рассказ о случившемся. Окончив его, я спросил, считает ли она поступок Каляева и наше решение правильным.
Она опустила глаза.
— «Поэт» поступил так, как должен был поступить.
У Каляева и Куликовского паспортов не было. Оба они оставили их в своих вещах на вокзале. Квитанции от вещей были у меня. Возвращаться за паспортами было поздно, как поздно было уезжать из Москвы. Им приходилось ночевать на улице. Я был одет барином, англичанином, они крестьянами. Оба замерзли и устали, и Куликовский, казалось, едва держится на ногах. Я решил, несмотря на необычность их костюмов, рискнуть зайти с ними в ресторан: трактиры были уже закрыты.
Мы пришли в ресторан «Альпийская роза» на Софийке, и, действительно, швейцар не хотел нас впустить. Я вызвал распорядителя. После долгих переговоров нам отвели заднюю залу. Здесь было тепло и можно было сидеть.
Каляев скоро оживился и с волнением в голосе начал опять рассказывать сцену у думы. Он говорил, что боялся, не совершил ли он преступления против организации, и что счастлив, что товарищи не осудили его. Куликовский молчал. Он как-то сразу осунулся и ослабел. Я и до сих пор не понимаю, как он провел остаток ночи на улице.
Около четырех часов утра, когда закрыли «Альпийскую розу», я попрощался с ними. Было решено, что мы предпримем покушение на этой же неделе. 2 февраля была среда. Моисеенко, наблюдая за великим князем, утверждал, что в последний раз он выехал в свою канцелярию в понедельник. Зная привычки великого князя, мы пришли к заключению, что 3, 4 или 5 февраля он непременно поедет в генерал-губернаторский дом на Тверской. Третьего, на следующий день после неудачи, нечего было и думать приступить к покушению: Каляев и Куликовский, очевидно, не могли положиться вполне на свои силы. Покушение откладывалось на четвертое или пятое. Утром, третьего, Каляев и Куликовский должны были уехать из Москвы и вернуться днем четвертого. Это давало им возможность отдохнуть. Мы тогда же, заранее, чтобы не стеснять себя временем в день покушения, назначили место и час для передачи снарядов.
Борис Савинков. Воспоминания террориста. Предисловие Феликса Кона (1928 г.). Часть 1. Глава 2.
Источник: Lib.ru/КлассикаМоскву взрывали беспорядки, но за стенами Кремля наша жизнь была спокойной. Мои дядя и тетя редко выходили в свет, а дома принимали только самых близких друзей.
Однако во второй половине февраля (Автор дает даты по новому стилю. Прим. Ros-Vos.net) мы все отправились в Московский оперный театр. Большая старомодная закрытая карета, обитая изнутри белым шелком, отвезла нас туда. И только несколько дней спустя мы узнали, как близки были к гибели.
Шайка террористов, которая следила за всеми передвижениями моего дяди, была предупреждена о нашем выезде в свет, и они знали маршрут, по которому мы поедем. Одного человека из этой группы, вооруженного бомбами, поставили, чтобы он уничтожил нас по сигналу своего сообщника. Но когда этот человек увидел, что в карете находимся мы с Дмитрием, у него не хватило храбрости махнуть платком, чтобы подать условный знак.
Все было делом одной секунды. Карета проехала, мы были спасены. Много лет спустя я узнала имя того человека, который пощадил наши жизни. Это был Борис Савинков, сыгравший выдающуюся роль в революции 1917 года.
Спектакль в тот вечер был великолепным: пел Шаляпин, находившийся в зените славы. Зал сверкал от драгоценностей и мундиров, и не было никаких мыслей о каком-либо несчастье, подобном тому, которого мы только что избежали.
Романова Мария. Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918. 2007 г. Глава 7. Убийство. Источник: www.e-reading.link
Последняя запись в дневнике вел.кн.Сергея Александровича
3 февраля. Николаевский дв<орец>. 60 м.— принимал все утро.— доклад Рауша. Завтракали все чиновники особ<ых> пор<учений>, и я обновил их чудный водочный прибор. В 1/2 3 ч. к Данилову — долго сидел у милого старика — он мне рад! Читал, дремал — чай en deux. Писал аттестации. Читал детям. Они в восторге от вчерашней оперы. Обедали Стенб<ок> и Шостаковский — с ними и Степа<новым> в тетку.
ГА РФ. Ф.648. Оп.1. Д.40. Л.21.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.721.
4(17) февраля 1905 г.
Мои мысли были далеки от занятий. Когда приятный пожилой господин, который обучал меня математике, начал свое объяснение, они настойчиво возвращались, мне помнится, к мандолине, которую я хотела попросить у дяди, но боялась, что он мне откажет. Мне вспоминается вся эта сцена: учитель объясняет, я делаю вид, что слушаю; фрейлейн Хазе, моя учительница немецкого языка, читает в углу книгу. Окна классной комнаты выходили на широкую площадь в Кремле. Была видна расположенная через дорогу колокольня Ивана Великого.
Заканчивался прекрасный зимний день, все было спокойно, и городские шумы доходили до нас, приглушенные снегом. Внезапно ужасный взрыв потряс воздух и заставил дребезжать оконные рамы.
Последовавшая за этим тишина была такой тяжелой, что в течение нескольких секунд мы не шевелились и не смотрели друг на друга. Первой пришла в себя фрейлейн Хазе. Она бросилась к окну, за ней последовали мы со старым профессором. Быстро-быстро мои мысли мелькали, спешили, беспорядочно метались в голове.
Обрушилась одна из старых башен Кремля?.. С крыши съехала лавина снега, прихватив с собою крышу? А мой дядя… где он? Из своего класса прибежал Дмитрий. Мы посмотрели друг на друга, не осмеливаясь выразить вслух наши мысли.
Стая ворон, взметенная взрывом, неистово кружилась над башней, а затем исчезла. Площадь начала оживать. Бежали люди, все с одной и той же стороны.
В комнату вошел слуга. Я велела ему немедленно пойти и посмотреть, не вышел ли из дома дядя. Через несколько секунд он вернулся и уклончиво ответил, что, вероятно, дядя все еще здесь.
И.П. Каляев бросает бомбу в карету великого князя Сергея Александровича в Москве в 1905
Худ. В.С. Сварог. 1926 г. Открытка.
Москва: Музей Революции Союза ССР
Вариант: 1935 г. Санкт-Петербург: Музей политической истории России
Из воспоминаний великой княжны Марии Павловны
Каждый день после обеда неизменно в одно и то же время дядя ездил в закрытом экипаже в дом генерал-губернатора, чтобы наблюдать за вывозом своих вещей. Именно в тот день он настоял на том, чтобы поехать одному, как это было в течение какого-то времени. Когда закончился обед, он поцеловал нас на прощание, как обычно. Я пошла на урок.Мои мысли были далеки от занятий. Когда приятный пожилой господин, который обучал меня математике, начал свое объяснение, они настойчиво возвращались, мне помнится, к мандолине, которую я хотела попросить у дяди, но боялась, что он мне откажет. Мне вспоминается вся эта сцена: учитель объясняет, я делаю вид, что слушаю; фрейлейн Хазе, моя учительница немецкого языка, читает в углу книгу. Окна классной комнаты выходили на широкую площадь в Кремле. Была видна расположенная через дорогу колокольня Ивана Великого.
Заканчивался прекрасный зимний день, все было спокойно, и городские шумы доходили до нас, приглушенные снегом. Внезапно ужасный взрыв потряс воздух и заставил дребезжать оконные рамы.
Последовавшая за этим тишина была такой тяжелой, что в течение нескольких секунд мы не шевелились и не смотрели друг на друга. Первой пришла в себя фрейлейн Хазе. Она бросилась к окну, за ней последовали мы со старым профессором. Быстро-быстро мои мысли мелькали, спешили, беспорядочно метались в голове.
Обрушилась одна из старых башен Кремля?.. С крыши съехала лавина снега, прихватив с собою крышу? А мой дядя… где он? Из своего класса прибежал Дмитрий. Мы посмотрели друг на друга, не осмеливаясь выразить вслух наши мысли.
Стая ворон, взметенная взрывом, неистово кружилась над башней, а затем исчезла. Площадь начала оживать. Бежали люди, все с одной и той же стороны.
В комнату вошел слуга. Я велела ему немедленно пойти и посмотреть, не вышел ли из дома дядя. Через несколько секунд он вернулся и уклончиво ответил, что, вероятно, дядя все еще здесь.
Романова Мария. Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины
Николая II. 1890–1918. 2007 г. Глава 7. Убийство. Источник: www.e-reading.link
И.П. Каляев бросает бомбу в карету великого князя Сергея Александровича в Москве в 1905
Худ. В.С. Сварог. 1926 г. Открытка.
Москва: Музей Революции Союза ССР
Вариант: 1935 г. Санкт-Петербург: Музей политической истории России
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Дора Бриллиант вынула запалы из бомб. Ей приходилось их снова вставить обратно. Четвертого, в пятницу, в час дня я опять пришел на Никольскую, к подъезду «Славянского Базара», и она опять передала мне, как и прежде, завернутые в плед бомбы.
Я сел в сани Моисеенко, но не успели мы отъехать несколько шагов, как он, обернувшись ко мне, спросил:
Я сел в сани Моисеенко, но не успели мы отъехать несколько шагов, как он, обернувшись ко мне, спросил:
— Видели «Поэта»?
— Да.
— Ну, что он?..
— Как что? Ничего.
— А я вот видел Куликовского.
— Ну?
— Очень плохо.
Он тут же на козлах рассказал мне, что Куликовский, приехав утром в Москву и увидевшись с ним, сообщил ему, что он не может принять участия в покушении. Куликовский говорил, что переоценил свои силы и видит теперь, после 2 февраля, что не может работать в терроре. Моисеенко без комментариев передал мне об этом.
Положение мне показалось трудным. Нужно было выбирать одно из двух: либо вместо Куликовского принять участие в покушении мне или Моисеенко, либо устроить покушение с одним метальщиком, Каляевым.
Моисеенко был извозчик. Его арест повлек бы за собой открытие полицией приемов нашего наблюдения. Я имел английский паспорт. Мой арест отразился бы на судьбе того англичанина, который дал мне его, инженера Джемса Галлея. Значит, наше участие не могло быть немедленным, и приходилось откладывать покушение до продажи Моисеенкой лошади и саней или до перемены мной паспорта. Значит, Дора должна была еще раз вынуть из бомб запалы и снова вставить их. Помня смерть Покотилова, я опасался учащать случаи снаряжения бомб.
С другой стороны, покушение с одним метальщиком, Каляевым, казалось мне рискованным. Маршрут великого князя был известен в точности: он ездил всегда через Никольские и Иверские ворота по Тверской к своему дому на площади. Но я опасался, что один метальщик может только ранить великого князя. Тогда покушение надо было бы признать неудачным.
Решение необходимо было принять тут же, в санях, потому что Каляев ждал меня недалеко, в Юшковом переулке. Куликовский за бомбой не явился. Вечером того же дня он уехал и через несколько месяцев был арестован в Москве. Он бежал из Пречистенской полицейской части, где содержался, и 28 июня 1905 года, разыскиваемый по всей России, открыто явился на прием к московскому градоначальнику, гр[афу] Шувалову, и застрелил его. За это убийство московским военно-окружным судом он был приговорен к смертной казни. Казнь ему была заменена бессрочной каторгой.
Таким образом, его нерешительность в деле великого князя Сергея еще не доказывала, как он думал, что он не в силах работать в терроре.
Подъезжая к Каляеву, я склонился в пользу первого решения, и когда он сел ко мне в сани, я, рассказав ему об отказе Куликовского, предложил отложить дело. Каляев заволновался:
— Ни в коем случае… Нельзя Дору еще раз подвергать опасности… Я все беру на себя.
Я указывал ему на недостаточность сил одного метальщика, на возможность неудачи, случайного взрыва, случайного ареста, но он не хотел меня слушать.
— Ты говоришь, мало одного метальщика? А позавчера разве было нас двое? Я в одном месте, Куликовский — в другом. Где же резерв?.. Почему же сегодня нельзя?
Я отвечал ему, что у нас динамита всего на две бомбы, что 2 февраля мы, по необходимости, должны были расставить метальщиков в двух местах, ибо маршрут великого князя в театр был неизвестен, что сегодня такого положения нет, что правильнее не рисковать, а, выждав несколько дней, устроить покушение с двумя метальщиками.
Каляев в ответ на это сказал:
— Неужели ты мне не веришь? Я говорю тебе, что справлюсь один.
Я знал Каляева. Я знал, что никто из нас не может так уверенно поручиться за себя, как он. Я знал, что он бросит бомбу, только добежав до самой кареты, не раньше, и что он сохранит хладнокровие. Но я боялся случайности. Я сказал:
— Послушай, Янек, двое все-таки лучше, чем один… Представь себе твою неудачу. Что тогда делать?
Он сказал:
— Неудачи у меня быть не может.
Его уверенность поколебала меня. Он продолжал:
— Если великий князь поедет, я убью его. Будь спокоен.
В это время с козел к нам обернулся Моисеенко.
— Решайте скорее. Пора.
Я принял решение: Каляев шел на великого князя один. Мы слезли с саней и пошли вдвоем по Ильинке к Красной площади. Когда мы подходили к гостиному двору, на башне в Кремле часы пробили два. Каляев остановился.
— Прощай, Янек.
— Прощай.
Он поцеловал меня и свернул направо к Никольским воротам.
Я прошел через Спасскую башню в Кремль и остановился у памятника Александра II. С этого места был виден дворец великого князя. У ворот стояла карета. Я узнал кучера Рудинкина. Я понял, что великий князь скоро поедет к себе в канцелярию.
Я прошел мимо дворца и кареты и через Никольские ворота вышел на Тверскую. У меня было назначено свидание с Дорой Бриллиант на Кузнецком Мосту в кондитерской Сиу. Я торопился на это свидание, чтобы успеть вернуться в Кремль к моменту взрыва. Когда я вышел на Кузнецкий Мост, я услышал отдаленный глухой звук, как-будто кто-то в переулке выстрелил из револьвера. Я не обратил на него внимания, до такой степени этот звук был непохож на гул взрыва. В кондитерской я застал Дору. Мы вышли с ней на Тверскую и пошли вниз к Кремлю. Внизу у Иверской нам навстречу попался мальчишка, который бежал без шапки и кричал:
— Великого князя убило, голову оторвало.
По направлению к Кремлю бежали люди. У Никольских ворот была такая толпа, что не было возможности пробиться в Кремль. Мы с Дорой остановились. Вдруг я услышал:
— Вот, барин, извозчик.
Я обернулся. Моисеенко, бледный, предлагал нам сесть в его сани. Мы медленно поехали прочь от Кремля. Моисеенко спросил:
— Слышали?
— Нет.
— Я здесь стоял и слышал взрыв. Великий князь убит.
В ту же минуту Дора наклонилась ко мне и, не в силах более удерживать слезы, зарыдала. Все ее тело сотрясали глухие рыдания. Я старался ее успокоить, но она плакала еще громче и повторяла:
— Это мы его убили… Я его убила… Я…
— Кого? — переспросил я, думая, что она говорит о Каляеве.
— Великого князя.
— Да.
— Ну, что он?..
— Как что? Ничего.
— А я вот видел Куликовского.
— Ну?
— Очень плохо.
Он тут же на козлах рассказал мне, что Куликовский, приехав утром в Москву и увидевшись с ним, сообщил ему, что он не может принять участия в покушении. Куликовский говорил, что переоценил свои силы и видит теперь, после 2 февраля, что не может работать в терроре. Моисеенко без комментариев передал мне об этом.
Положение мне показалось трудным. Нужно было выбирать одно из двух: либо вместо Куликовского принять участие в покушении мне или Моисеенко, либо устроить покушение с одним метальщиком, Каляевым.
Моисеенко был извозчик. Его арест повлек бы за собой открытие полицией приемов нашего наблюдения. Я имел английский паспорт. Мой арест отразился бы на судьбе того англичанина, который дал мне его, инженера Джемса Галлея. Значит, наше участие не могло быть немедленным, и приходилось откладывать покушение до продажи Моисеенкой лошади и саней или до перемены мной паспорта. Значит, Дора должна была еще раз вынуть из бомб запалы и снова вставить их. Помня смерть Покотилова, я опасался учащать случаи снаряжения бомб.
С другой стороны, покушение с одним метальщиком, Каляевым, казалось мне рискованным. Маршрут великого князя был известен в точности: он ездил всегда через Никольские и Иверские ворота по Тверской к своему дому на площади. Но я опасался, что один метальщик может только ранить великого князя. Тогда покушение надо было бы признать неудачным.
Решение необходимо было принять тут же, в санях, потому что Каляев ждал меня недалеко, в Юшковом переулке. Куликовский за бомбой не явился. Вечером того же дня он уехал и через несколько месяцев был арестован в Москве. Он бежал из Пречистенской полицейской части, где содержался, и 28 июня 1905 года, разыскиваемый по всей России, открыто явился на прием к московскому градоначальнику, гр[афу] Шувалову, и застрелил его. За это убийство московским военно-окружным судом он был приговорен к смертной казни. Казнь ему была заменена бессрочной каторгой.
Таким образом, его нерешительность в деле великого князя Сергея еще не доказывала, как он думал, что он не в силах работать в терроре.
Подъезжая к Каляеву, я склонился в пользу первого решения, и когда он сел ко мне в сани, я, рассказав ему об отказе Куликовского, предложил отложить дело. Каляев заволновался:
— Ни в коем случае… Нельзя Дору еще раз подвергать опасности… Я все беру на себя.
Я указывал ему на недостаточность сил одного метальщика, на возможность неудачи, случайного взрыва, случайного ареста, но он не хотел меня слушать.
— Ты говоришь, мало одного метальщика? А позавчера разве было нас двое? Я в одном месте, Куликовский — в другом. Где же резерв?.. Почему же сегодня нельзя?
Я отвечал ему, что у нас динамита всего на две бомбы, что 2 февраля мы, по необходимости, должны были расставить метальщиков в двух местах, ибо маршрут великого князя в театр был неизвестен, что сегодня такого положения нет, что правильнее не рисковать, а, выждав несколько дней, устроить покушение с двумя метальщиками.
Каляев в ответ на это сказал:
— Неужели ты мне не веришь? Я говорю тебе, что справлюсь один.
Я знал Каляева. Я знал, что никто из нас не может так уверенно поручиться за себя, как он. Я знал, что он бросит бомбу, только добежав до самой кареты, не раньше, и что он сохранит хладнокровие. Но я боялся случайности. Я сказал:
— Послушай, Янек, двое все-таки лучше, чем один… Представь себе твою неудачу. Что тогда делать?
Он сказал:
— Неудачи у меня быть не может.
Его уверенность поколебала меня. Он продолжал:
— Если великий князь поедет, я убью его. Будь спокоен.
В это время с козел к нам обернулся Моисеенко.
— Решайте скорее. Пора.
Я принял решение: Каляев шел на великого князя один. Мы слезли с саней и пошли вдвоем по Ильинке к Красной площади. Когда мы подходили к гостиному двору, на башне в Кремле часы пробили два. Каляев остановился.
— Прощай, Янек.
— Прощай.
Он поцеловал меня и свернул направо к Никольским воротам.
Я прошел через Спасскую башню в Кремль и остановился у памятника Александра II. С этого места был виден дворец великого князя. У ворот стояла карета. Я узнал кучера Рудинкина. Я понял, что великий князь скоро поедет к себе в канцелярию.
Я прошел мимо дворца и кареты и через Никольские ворота вышел на Тверскую. У меня было назначено свидание с Дорой Бриллиант на Кузнецком Мосту в кондитерской Сиу. Я торопился на это свидание, чтобы успеть вернуться в Кремль к моменту взрыва. Когда я вышел на Кузнецкий Мост, я услышал отдаленный глухой звук, как-будто кто-то в переулке выстрелил из револьвера. Я не обратил на него внимания, до такой степени этот звук был непохож на гул взрыва. В кондитерской я застал Дору. Мы вышли с ней на Тверскую и пошли вниз к Кремлю. Внизу у Иверской нам навстречу попался мальчишка, который бежал без шапки и кричал:
— Великого князя убило, голову оторвало.
По направлению к Кремлю бежали люди. У Никольских ворот была такая толпа, что не было возможности пробиться в Кремль. Мы с Дорой остановились. Вдруг я услышал:
— Вот, барин, извозчик.
Я обернулся. Моисеенко, бледный, предлагал нам сесть в его сани. Мы медленно поехали прочь от Кремля. Моисеенко спросил:
— Слышали?
— Нет.
— Я здесь стоял и слышал взрыв. Великий князь убит.
В ту же минуту Дора наклонилась ко мне и, не в силах более удерживать слезы, зарыдала. Все ее тело сотрясали глухие рыдания. Я старался ее успокоить, но она плакала еще громче и повторяла:
— Это мы его убили… Я его убила… Я…
— Кого? — переспросил я, думая, что она говорит о Каляеве.
— Великого князя.
Академик
13.5?9,13?9, паспарту 15?18.5.
ГА РФ. Ф.124.Оп.67.Д.591а.Л.37.
4 февраля 1905 г. убил московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Осужден 5 апреля 1905 г. Особым присутствием Сената. Казнен в Шлиссельбургской крепости. Снимок сделан фотографом Уголовного отделения Министерства юстиции 5 февраля 1905 г.
Архивы России
VI
Каляев, простившись со мной, прошел, по условию, к иконе Иверской божией матери. Он давно, еще раньше, заметил, что на углу прибита в рамке из стекла лубочная патриотическая картина. В стекле этой картины, как в зеркале, отражался путь от Никольских ворот к иконе. Таким образом, стоя спиной к Кремлю и рассматривая картину, можно было заметить выезд великого князя. По условию, постояв здесь, Каляев, одетый, как и 2 февраля, в крестьянское платье, должен был медленно пройти навстречу великому князю, в Кремль. Здесь он, вероятно, увидел то, что увидел я, т. е. поданную к подъезду карету и кучера Рудинкина на козлах. Он, считая по времени, успел еще вернуться к Иверской и повернуть обратно мимо Исторического музея через Никольские ворота в Кремль, к зданию суда. У здания суда он встретил великого князя.
«Против всех моих забот, — пишет Каляев в одном из писем к товарищам, — я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того, как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело… Шагах в десяти за каретой лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я огляделся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел… В это время послышалось сзади: „держи, держи“, — на меня чуть не наехали сыщичьи сани, и чьи-то руки овладели мной. Я не сопротивлялся. Вокруг меня засуетились городовой, околоток и сыщик противный… „Смотрите, нет ли револьвера, ах, слава богу, и как это меня не убило, ведь мы были тут же“, — проговорил, дрожа, этот охранник. Я пожалел, что не могу пустить пулю в этого доблестного труса.
— „Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал“, — сказал я… (я понял тут, что я оглушен). „Давайте извозчика, давайте карету“. Мы поехали через Кремль на извозчике, и я задумал кричать: „Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да здравствует партия социалистов-революционеров!“ Меня привезли в городской участок… Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно среди этих жалких трусишек… И я был дерзок, издевался над ними. Меня перевезли в Якиманскую часть, в арестный дом. Я заснул крепким сном…»
«Против всех моих забот, — пишет Каляев в одном из писем к товарищам, — я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того, как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело… Шагах в десяти за каретой лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я огляделся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел… В это время послышалось сзади: „держи, держи“, — на меня чуть не наехали сыщичьи сани, и чьи-то руки овладели мной. Я не сопротивлялся. Вокруг меня засуетились городовой, околоток и сыщик противный… „Смотрите, нет ли револьвера, ах, слава богу, и как это меня не убило, ведь мы были тут же“, — проговорил, дрожа, этот охранник. Я пожалел, что не могу пустить пулю в этого доблестного труса.
— „Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал“, — сказал я… (я понял тут, что я оглушен). „Давайте извозчика, давайте карету“. Мы поехали через Кремль на извозчике, и я задумал кричать: „Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да здравствует партия социалистов-революционеров!“ Меня привезли в городской участок… Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно среди этих жалких трусишек… И я был дерзок, издевался над ними. Меня перевезли в Якиманскую часть, в арестный дом. Я заснул крепким сном…»
Борис Савинков. Воспоминания террориста. Предисловие Феликса Кона (1928 г.). Часть 1. Глава 2.
Источник: Lib.ru/КлассикаИз воспоминаний великой княжны Марии Павловны
Теперь площадь заполнилась народом. Появились двое саней, которые ехали в направлении, противоположном приближению толпы. В этих санях сидели как-то наспех одетые мужчины, а с ними был полицейский. Люди в штатском, казалось, мечутся в толпе и говорят какие-то речи. Они были с непокрытыми головами, их волосы развевались на ветру, одежда была в беспорядке, и мне показалось, что я видела кровь на их руках и лицах.В этот момент я увидела, как к крыльцу подкатили сани моей тетушки, которые ожидали ее, чтобы отвезти в мастерскую. Тетя выбежала из дома в плаще, наброшенном на плечи. За ней спешила мадемуазель Элен в мужском пальто. Обе были без шляпок. Они сели в сани, которые немедленно тронулись и на огромной скорости свернули за угол и скрылись из глаз.
Неописуемо мучительно тянулись минуты. На площади было черно от людей. Но еще никто не пришел к нам, чтобы объявить весть, которую мы страшились узнать и в которой уже не могли сомневаться.
Наконец мы увидели медленно возвращающиеся сани моей тети, которые прокладывали себе дорогу в толпе, собравшейся перед домом, но тети Эллы в них не было, только мадемуазель Элен. Она ступила на землю и стала тяжело подниматься по лестнице, опустив голову.
Среди людей произошло движение, как будто издалека они увидели нечто, движущееся за санями. Через несколько минут моя гувернантка вошла в комнату. Ее лицо, обычно сияющее румянцем, теперь выглядело посиневшим; она тяжело дышала, губы были лиловыми, а выражение лица вселяло страх. Мы кинулись к ней и забросали ее вопросами. Бедная женщина не могла произнести ни слова. Она прижимала к сердцу дрожащие руки и издавала какие-то нечленораздельные звуки. Но наконец ей удалось дать нам понять, что мы должны надеть пальто и идти за ней. Ноги у меня дрожали. Никто нам еще толком ничего не сказал, но ужасные картины происшедшего атаковали мое воображение. Мы как раз надевали пальто, когда в комнату вошел генерал Лайминг. «Великая княгиня не желает, чтобы приходили дети. Она послала меня, чтобы сказать вам об этом, – сказал он мадемуазель Элен, запыхавшись. – Она даже не хочет, чтобы они стояли у окна».
Нас в спешке увели от окна, и мы остались в полной неопределенности в боковой комнате, испуганные, трясущиеся от рыданий. Не знаю, как долго все это продолжалось, прежде чем нам сообщили о случившемся. Я не могу этого вспомнить в деталях, но факты были таковы: нашего дядю убили, взорвали бомбой, когда он ехал во дворец генерал-губернатора.
Генерал Лайминг был последним, кто разговаривал с ним. После обеда он попросил моего дядю уделить ему несколько минут, чтобы поговорить с ним о мандолине для меня, и получил разрешение.
Как мы уже видели, моя тетя поспешила к его телу, лежавшему на снегу. Она собрала куски изуродованной плоти и положила их на обыкновенные армейские носилки, поспешно принесенные из ее мастерской, расположенной поблизости. Солдаты из казарм, находившихся напротив, прикрыли тело своими шинелями. Затем, подняв носилки на плечи, они отнесли тело под кров Чудова монастыря и поместили его в церкви рядом с дворцом, в котором находились мы.
И только тогда, когда все это было сделано, привели нас. Мы спустились на первый этаж и по небольшому коридору дошли до внутренней двери, ведущей в монастырь. Церковь была переполнена народом; все стояли на коленях; многие плакали. Рядом со ступенями, ведущими к алтарю, внизу, на камнях, стояли носилки. Их содержимое не могло быть большим, так как нечто, покрытое шинелями, образовало лишь очень маленький холмик. С одного конца носилок высовывался ботинок. Капли крови медленно падали на пол, образуя небольшую темную лужицу.
Моя тетя стояла на коленях рядом с носилками. Ее яркое платье выглядело нелепым среди скромной одежды окружавших ее людей. Я не осмеливалась взглянуть на нее.
Испуганный священник читал молитву дрожащим голосом. Хора не было. Из полутьмы, в которую была погружена вся церковь, прихожане монотонно отвечали ему нараспев. Там и сям в руках людей горели свечи.
Служба закончилась. Люди поднялись с колен, и я увидела тетю, направляющуюся к нам. Ее лицо было белым – ужасная застывшая маска боли. Она не плакала, но выражение ее глаз так поразило меня, что я не забуду его, пока жива.
Со временем с ее лица исчезло это напряженное выражение человека, видящего галлюцинации, но в глубине ее глаз навсегда застыла бесконечная печаль.
Опираясь на руку губернатора, тетя медленно шла к двери и, когда увидела нас, протянула к нам руки. Мы подбежали к ней. «Он так любил вас, он любил вас», – без конца повторяла она, прижимая к себе наши головы. Мы медленно вывели ее в коридор, чтобы скрыться от взглядов любопытствующих, число которых вокруг нас росло. Я заметила, что правый рукав ее нарядного голубого платья внизу испачкан кровью. На руке у нее тоже была кровь и под ногтями пальцев, в которых она крепко сжимала медали, который мой дядя всегда носил на цепочке на шее.
Нам с Дмитрием удалось увести тетю в ее комнаты. Ослабев, она упала в кресло. Ее глаза были сухи; их взгляд был неподвижен; она глядела в пустоту и ничего не говорила. Через некоторое время она поднялась, с лихорадочной поспешностью потребовала бумагу и написала телеграммы всем членам семьи, начиная с императора. Пока она писала, выражение ее лица не менялось. Время от времени она вставала, напряженно ходила по комнате, затем вновь садилась за свой письменный стол. Приходили и уходили люди. Она смотрела на них и, казалось, ничего не видела.
По всему дворцу люди ходили бесшумно и говорили шепотом. Наступил вечер, но света не зажигали. Сумеречный полусвет заполнял комнаты.
Несколько раз тетя справлялась о кучере, который вез моего дядю. Он лежал в больнице и был безнадежен: тело его было разорвано той же бомбой, которая убила моего дядю. Ближе к шести часам вечера тетя Элла сама пошла навестить раненого и, чтобы не лишать его мужества видом траурной одежды, не сменила того самого нарядного голубого платья, которое носила весь день.
Более того, когда кучер спросил о моем дяде, у нее хватило мужества с улыбкой ответить ему, что сам великий князь и послал ее к нему. Той ночью бедняга тихо скончался.
В течение всех этих горестных дней моя тетя являла собой пример почти непостижимого героизма; никто не мог понять, откуда у нее силы, чтобы перенести это несчастье. Всегда замкнутая, теперь она замкнулась еще больше. Только глаза и иногда измученное выражение лица выдавали ее страдание. С энергией, которая особенно поражала после долгих лет почти полной пассивности, она взвалила на себя все неприятные дела.
В тот первый вечер нашего траура мы с Дмитрием, совершенно измученные, все еще ощущали необходимость поговорить, обменяться впечатлениями. Мы медленно ходили по нашей комнате для занятий и шепотом разговаривали. Комната была погружена во мрак; на улицы спустилась ночь; высокая колокольня Ивана Великого выглядела черным стержнем на фоне неба. Бастионы и крыши казались голубыми от снега. Со всех сторон поднимались тяжелые шапки куполов. На древние стены Кремля снова снизошло спокойствие веков.
Между нами воцарилось молчание. Не говоря ни слова, мы с Дмитрием пристально смотрели из одного окна на спокойный город. Ничто не изменилось; самые ужасные события в жизни людей – что они значили? Всему был предопределен свой конец. Что будет с нами в будущем? Оно будет другим. Но каким?.. «Как ты думаешь, – спросил Дмитрий из темноты, – будем ли мы… счастливее?»
Позвали обедать. Я поразилась, обнаружив, что заведенный порядок не нарушен. Вид накрытого стола, на котором все предметы были расставлены как обычно, немного шокировал.
Тетя Элла ничего не ела; она просто вошла в комнату перед концом трапезы и села за стол с нами. Она все еще была одета в то самое голубое платье. При виде ее бледного измученного лица нам стало совестно что-либо есть.
Она сказала, что собирается провести ночь в моей комнате, ей не хотелось оставаться одной в своих апартаментах на первом этаже. Перед тем как отправить Дмитрия спать, она попросила нас помолиться вместе с ней, и мы все вместе стали на колени, все трое.
Долгое время мы лежали без сна, тетя и я, и разговаривали о дяде. Понемногу она смягчилась. Жесткая броня стойкости, которой она так долго окружала себя, поддалась. В конце концов она совершенно дала волю чувствам и заплакала.
Я быстро заснула мертвым сном. Не знаю, спала ли она, но когда я проснулась, ее в комнате не было.
Неописуемо мучительно тянулись минуты. На площади было черно от людей. Но еще никто не пришел к нам, чтобы объявить весть, которую мы страшились узнать и в которой уже не могли сомневаться.
Наконец мы увидели медленно возвращающиеся сани моей тети, которые прокладывали себе дорогу в толпе, собравшейся перед домом, но тети Эллы в них не было, только мадемуазель Элен. Она ступила на землю и стала тяжело подниматься по лестнице, опустив голову.
Среди людей произошло движение, как будто издалека они увидели нечто, движущееся за санями. Через несколько минут моя гувернантка вошла в комнату. Ее лицо, обычно сияющее румянцем, теперь выглядело посиневшим; она тяжело дышала, губы были лиловыми, а выражение лица вселяло страх. Мы кинулись к ней и забросали ее вопросами. Бедная женщина не могла произнести ни слова. Она прижимала к сердцу дрожащие руки и издавала какие-то нечленораздельные звуки. Но наконец ей удалось дать нам понять, что мы должны надеть пальто и идти за ней. Ноги у меня дрожали. Никто нам еще толком ничего не сказал, но ужасные картины происшедшего атаковали мое воображение. Мы как раз надевали пальто, когда в комнату вошел генерал Лайминг. «Великая княгиня не желает, чтобы приходили дети. Она послала меня, чтобы сказать вам об этом, – сказал он мадемуазель Элен, запыхавшись. – Она даже не хочет, чтобы они стояли у окна».
Нас в спешке увели от окна, и мы остались в полной неопределенности в боковой комнате, испуганные, трясущиеся от рыданий. Не знаю, как долго все это продолжалось, прежде чем нам сообщили о случившемся. Я не могу этого вспомнить в деталях, но факты были таковы: нашего дядю убили, взорвали бомбой, когда он ехал во дворец генерал-губернатора.
Генерал Лайминг был последним, кто разговаривал с ним. После обеда он попросил моего дядю уделить ему несколько минут, чтобы поговорить с ним о мандолине для меня, и получил разрешение.
Как мы уже видели, моя тетя поспешила к его телу, лежавшему на снегу. Она собрала куски изуродованной плоти и положила их на обыкновенные армейские носилки, поспешно принесенные из ее мастерской, расположенной поблизости. Солдаты из казарм, находившихся напротив, прикрыли тело своими шинелями. Затем, подняв носилки на плечи, они отнесли тело под кров Чудова монастыря и поместили его в церкви рядом с дворцом, в котором находились мы.
И только тогда, когда все это было сделано, привели нас. Мы спустились на первый этаж и по небольшому коридору дошли до внутренней двери, ведущей в монастырь. Церковь была переполнена народом; все стояли на коленях; многие плакали. Рядом со ступенями, ведущими к алтарю, внизу, на камнях, стояли носилки. Их содержимое не могло быть большим, так как нечто, покрытое шинелями, образовало лишь очень маленький холмик. С одного конца носилок высовывался ботинок. Капли крови медленно падали на пол, образуя небольшую темную лужицу.
Моя тетя стояла на коленях рядом с носилками. Ее яркое платье выглядело нелепым среди скромной одежды окружавших ее людей. Я не осмеливалась взглянуть на нее.
Испуганный священник читал молитву дрожащим голосом. Хора не было. Из полутьмы, в которую была погружена вся церковь, прихожане монотонно отвечали ему нараспев. Там и сям в руках людей горели свечи.
Служба закончилась. Люди поднялись с колен, и я увидела тетю, направляющуюся к нам. Ее лицо было белым – ужасная застывшая маска боли. Она не плакала, но выражение ее глаз так поразило меня, что я не забуду его, пока жива.
Со временем с ее лица исчезло это напряженное выражение человека, видящего галлюцинации, но в глубине ее глаз навсегда застыла бесконечная печаль.
Опираясь на руку губернатора, тетя медленно шла к двери и, когда увидела нас, протянула к нам руки. Мы подбежали к ней. «Он так любил вас, он любил вас», – без конца повторяла она, прижимая к себе наши головы. Мы медленно вывели ее в коридор, чтобы скрыться от взглядов любопытствующих, число которых вокруг нас росло. Я заметила, что правый рукав ее нарядного голубого платья внизу испачкан кровью. На руке у нее тоже была кровь и под ногтями пальцев, в которых она крепко сжимала медали, который мой дядя всегда носил на цепочке на шее.
Нам с Дмитрием удалось увести тетю в ее комнаты. Ослабев, она упала в кресло. Ее глаза были сухи; их взгляд был неподвижен; она глядела в пустоту и ничего не говорила. Через некоторое время она поднялась, с лихорадочной поспешностью потребовала бумагу и написала телеграммы всем членам семьи, начиная с императора. Пока она писала, выражение ее лица не менялось. Время от времени она вставала, напряженно ходила по комнате, затем вновь садилась за свой письменный стол. Приходили и уходили люди. Она смотрела на них и, казалось, ничего не видела.
По всему дворцу люди ходили бесшумно и говорили шепотом. Наступил вечер, но света не зажигали. Сумеречный полусвет заполнял комнаты.
Несколько раз тетя справлялась о кучере, который вез моего дядю. Он лежал в больнице и был безнадежен: тело его было разорвано той же бомбой, которая убила моего дядю. Ближе к шести часам вечера тетя Элла сама пошла навестить раненого и, чтобы не лишать его мужества видом траурной одежды, не сменила того самого нарядного голубого платья, которое носила весь день.
Более того, когда кучер спросил о моем дяде, у нее хватило мужества с улыбкой ответить ему, что сам великий князь и послал ее к нему. Той ночью бедняга тихо скончался.
В течение всех этих горестных дней моя тетя являла собой пример почти непостижимого героизма; никто не мог понять, откуда у нее силы, чтобы перенести это несчастье. Всегда замкнутая, теперь она замкнулась еще больше. Только глаза и иногда измученное выражение лица выдавали ее страдание. С энергией, которая особенно поражала после долгих лет почти полной пассивности, она взвалила на себя все неприятные дела.
В тот первый вечер нашего траура мы с Дмитрием, совершенно измученные, все еще ощущали необходимость поговорить, обменяться впечатлениями. Мы медленно ходили по нашей комнате для занятий и шепотом разговаривали. Комната была погружена во мрак; на улицы спустилась ночь; высокая колокольня Ивана Великого выглядела черным стержнем на фоне неба. Бастионы и крыши казались голубыми от снега. Со всех сторон поднимались тяжелые шапки куполов. На древние стены Кремля снова снизошло спокойствие веков.
Между нами воцарилось молчание. Не говоря ни слова, мы с Дмитрием пристально смотрели из одного окна на спокойный город. Ничто не изменилось; самые ужасные события в жизни людей – что они значили? Всему был предопределен свой конец. Что будет с нами в будущем? Оно будет другим. Но каким?.. «Как ты думаешь, – спросил Дмитрий из темноты, – будем ли мы… счастливее?»
Позвали обедать. Я поразилась, обнаружив, что заведенный порядок не нарушен. Вид накрытого стола, на котором все предметы были расставлены как обычно, немного шокировал.
Тетя Элла ничего не ела; она просто вошла в комнату перед концом трапезы и села за стол с нами. Она все еще была одета в то самое голубое платье. При виде ее бледного измученного лица нам стало совестно что-либо есть.
Она сказала, что собирается провести ночь в моей комнате, ей не хотелось оставаться одной в своих апартаментах на первом этаже. Перед тем как отправить Дмитрия спать, она попросила нас помолиться вместе с ней, и мы все вместе стали на колени, все трое.
Долгое время мы лежали без сна, тетя и я, и разговаривали о дяде. Понемногу она смягчилась. Жесткая броня стойкости, которой она так долго окружала себя, поддалась. В конце концов она совершенно дала волю чувствам и заплакала.
Я быстро заснула мертвым сном. Не знаю, спала ли она, но когда я проснулась, ее в комнате не было.
Романова Мария. Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины
Николая II. 1890–1918. 2007 г. Глава 7. Убийство. Источник: www.e-reading.link
Телеграмма 4 февраля 1905 г. из Москвы
Москва, 4 февраля. Сегодня, в 3 часу дня, на Сенатской площади Кремля злодейски умервщлен брошенной взрывной бомбой Его Императорское Высочество Великий Князь Сергий Александрович. Великая Княгиня Елисавета Феодоровна во время взрыва находилась в кремлевском складе Ея Высочества, и Ея Высочеству уже были поданы лошади, чтобы ехать в генерал-губернаторский дом на Тверской, куда собирался ехать и Вел.Князь. Когда до Ея Высочества дошла весть о совершившемся злодействе. Она немедленно приехала на Сенатскую площадь — и опустилась на колени перед останками Своего Августейшего Супруга. Тело Великого Князя лежало бездыханным и обезображенным. От шинели остались одни клочья, мундир весь изорван. На земле буквально одни осколки кареты, мелкие щепки и клочки войлока от обивки кареты и тут же три ямки, вырытые силой снаряда. Во всех 4 этажах здания судебных установлений выбиты стекла в 64 окнах. Отдельные пули из бомбы в виде гвоздей впились в стены арсенала. Лошади унесли низ кареты с дышлом и четырьмя колесами ближе к Никольским воротам и здесь лошади бились в изнеможении. Кучера Андрея отвезли в Яузскую больницу, где положение его, хотя признано опасным, но небезнадежным. В самый момент взрыва городовой видел, что какой-то человек бросился бежать от кареты в противоположную сторону. В кармане у него оказался револьвер. Преступник объяснил, что он приготовил этот револьвер для первого, кто его схватит. Задержанный и не пытался отрицает свое участие в этом деле, он прямо заявил, что он своего звания объявить не желает, так как он — член социально-революционной партии. Преступник среднего роста, в рабочем костюме, довольно невзрачный на вид, хотя не очень старых лет, 30 или 35, но с заметными морщинами на лице, лицо совсем неинтеллигентное, волосы темнорусые, усы небольшие белокурые, подбородок заметно небритый. Осколки бомбы ранили и преступника, нанеся ему ряд мелких царапин.
В 4 ч. у останков в Бозе почившаго Великого Князя была совершена первая панихида в присутствии Ея Императорского Высочества В. Кн. Елисаветы Феодоровны, Их Императорских Высочеств Вел.Князя Дмитрия Павловича, Великой Княжны Марии Павловны, властей города и лиц Свиты в Бозе почившего Великого Князя. В 8 ч. вечера совершена вторая панихида в присутствии Их Императорских Высочеств, Свиты и всех властей города.
Известие о злодейском умервщлении Великого Князя произвело в городе самое удручающее впечатление.
Правительственный Вестник. 1905. № 28. 5(18) февраля.
Цит.: Елисаветинские чтения // Доклады, сообщения, материалы. Нижегородское отделение Императорского Православного Палестинского Общества. 1994. С.41.
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Событию 4 февраля посвящена статья в № 60 «Революционной России». Самое событие со слов очевидца представляется в таком виде:
«Взрыв бомбы произошел приблизительно в 2 часа 45 минут. Он был слышен в отдаленных частях Москвы. Особенно сильный переполох произошел в здании суда. Заседания шли во многих местах, канцелярии все работали, когда произошел взрыв. Многие подумали, что это землетрясение, другие, что рушится старое здание суда. Все окна по фасаду были выбиты, судьи, канцеляристы попадали со своих мест. Когда через десять минут пришли в себя и догадались, в чем дело, то многие бросились из здания суда к месту взрыва. На месте казни лежала бесформенная куча, вышиной вершков в десять, состоявшая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика, человек тридцать, сбежавшихся первыми, осматривала следы разрушения; некоторые пробовали высвободить из под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось, из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги. В это время выскочила Елизавета Федоровна в ротонде, но без шляпы, и бросилась к бесформенной куче. Все стояли в шапках. Княгиня это заметила. Она бросалась от одного к другому и кричала: „Как вам не стыдно, что вы здесь смотрите, уходите отсюда“. Лакей обратился к публике с просьбой снять шапки, но ничто на толпу не действовало, никто шапки не снимал и не уходил. Полиция же это время, минут тридцать, бездействовала, — заметна была полная растерянность. Товарищ прокурора судебной палаты, безучастно и растерянно, крадучись, прошел из здания мимо толпы через площадь, потом раза два на извозчике появлялся и опять исчезал. Уже очень нескоро появились солдаты и оцепили место происшествия, отодвинув публику».
«Взрыв бомбы произошел приблизительно в 2 часа 45 минут. Он был слышен в отдаленных частях Москвы. Особенно сильный переполох произошел в здании суда. Заседания шли во многих местах, канцелярии все работали, когда произошел взрыв. Многие подумали, что это землетрясение, другие, что рушится старое здание суда. Все окна по фасаду были выбиты, судьи, канцеляристы попадали со своих мест. Когда через десять минут пришли в себя и догадались, в чем дело, то многие бросились из здания суда к месту взрыва. На месте казни лежала бесформенная куча, вышиной вершков в десять, состоявшая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика, человек тридцать, сбежавшихся первыми, осматривала следы разрушения; некоторые пробовали высвободить из под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось, из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги. В это время выскочила Елизавета Федоровна в ротонде, но без шляпы, и бросилась к бесформенной куче. Все стояли в шапках. Княгиня это заметила. Она бросалась от одного к другому и кричала: „Как вам не стыдно, что вы здесь смотрите, уходите отсюда“. Лакей обратился к публике с просьбой снять шапки, но ничто на толпу не действовало, никто шапки не снимал и не уходил. Полиция же это время, минут тридцать, бездействовала, — заметна была полная растерянность. Товарищ прокурора судебной палаты, безучастно и растерянно, крадучись, прошел из здания мимо толпы через площадь, потом раза два на извозчике появлялся и опять исчезал. Уже очень нескоро появились солдаты и оцепили место происшествия, отодвинув публику».
Борис Савинков. Воспоминания террориста. Предисловие Феликса Кона (1928 г.). Часть 1. Глава 2.
Источник: Lib.ru/Классика
Источник: Lib.ru/Классика
Википедия
Снимок сделан фотографом Уголовного отделения Министерства юстиции 5 февраля 1905 г.
Внизу надпись:
«Снимок № 3 разрушенной кареты.
К протоколу осмотра (л.д.28).
Судебный следователь. Подпись»
Фото на паспарту: 17?23, паспарту 26.5?36.
ГА РФ. Ф.124.Оп.67.Д.591а.Л.30.
Архивы России
Фотография первой страницы доклада министра юстиции С. С. Манухина императору Николаю II об убийстве великого князя Сергея Александровича. 4 февраля 1905 г. Помета рукой Николая II об ознакомлении с документом. 25.5?20 ГА РФ. Ф.124.Оп.67.Д.591а.Лл.1–2 с об. Можно посмотреть здесь: Архивы России
Газета «Русское слово»
Убийство Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Александровича
Известие о потрясающем событии с быстротой молнии облетело вчера всю Москву. В три часа без двадцати минут Его Высочество Великий Князь Сергей Александрович в карете, запряженной парой лошадей, выехал из Малого Николаевского дворца и направился Никольским воротам.
Сзади, на хорошей лошади, ехали сопровождавшие два агента охранной полиции. Едва поравнялась карета со зданием окружного суда, как раздался громкий взрыв, равный по силе залпу нескольких орудий, и поднялось облако дыма. Через момент мчались лошади с одной передней осью, и на возжах тащился кучер. В воротах лошади остановились перед въезжавшим извозчиком, и были задержаны публикой. Кучер Андрей, весь окровавленный, был поднят и поставлен к железной решете маленького сквера, откуда потом и взят был каретой «скорой медицинской помощи», Когда рассеялся дым взрыва, сбежавшейся публике, между которой было много офицеров и солдат, представилась ужасная картина: щепки кареты, лужа крови, посреди которой лежали останки Великого Князя. Можно было рассмотреть только часть мундира на груди, руку, закинутую кверху, и одну ногу. Голова и все остальное разбито было вдребезги и разбросано по снегу. В это время по тротуару убегал человек, одетый как рабочий, с окровавленным лицом и руками.
Городовой Леонтьев, стоявший на посту против ворот окружного суда, и два агента охранной полиции бросились наперерез бегущему и задержали его. Задержанный быстро полез в карман, но руки его тотчас схватили агенты и в кармане нашли револьвер Браунинга, заряженный семью пулями. Это окончательно убедило их, что задержанный преступник. <…>
В Чудовом монастыреВ седьмом часу вечера останки Великого Князя были перенесены из Николаевского дворца в Чудов монастырь. <…>
В 8 час. вечера в монастыре была отслужена первая панихида. <…>
В 8 час. вечера в монастыре была отслужена первая панихида. <…>
Пел хор синодальных певчих. Против Чудова монастыря на площади выстроен был почетный караул от Екатерининского полка со знаменем и хором музыки.
Кремль выглядел совсем необычно. Пустынно, жутко было. Все ворота были заперты; публика впускалась только по билетам. Экипажи следовали правой стороной — поближе к арсеналу, объезжая место катастрофы.
Манифест Императора Николая II 4(17) февраля 1905 г.
Божией Милостью
Мы Николай Вторый,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всем верным Нашим подданным:
Божией Милостью
Мы Николай Вторый,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всем верным Нашим подданным:
Провидению угодно было поразить нас тяжелою скорбью. Любезнейший Дядя Наш Великий Князь Сергий Александрович скончался в Москве в 4-й день сего февраля на 48 году от рождения, погибнув от дерзновенной руки убийц, посягнувших на дорогую для Нас жизнь его. Оплакивая в нем Дядю и друга, коего вся жизнь, все труды и попечения были беспрерывно посвящены на службу Нам и Отечеству, Мы твердо уверены, что все Наши верные подданные примут живейшее участие в печали, постигшей Императорский Дом Наш, и соединят теплые молитвы свои с нашими об успокоении в Царстве праведных души усопшего Великого Князя.
Дан в Царском Селе, в 4-й день февраля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое, Царствования же Нашего в одиннадцатое.На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукой начертано
«Николай»
Правительственный Вестник. 1905. № 28. 5(18) февраля.
Цит.: Елисаветинские чтения // Доклады, сообщения, материалы. Нижегородское отделение Императорского Православного Палестинского Общества. 1994. С.40.
Дневник Николая II
4 февраля. … Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбою, а кучер смертельно ранен.
Несчастная Элла, благослови и помоги ей, Господи!Дневник Императора Николая II. М., 1991.С.249.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.721.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.721.
Дневник вел.кн.Ксении Александровны
4 февраля. Петербург. Аликс, конечно, хочет ехать. Мама тоже, но им отсоветовали — нельзя так рисковать, хотя это ужасно оставлять бедную Ella одну — просто больно думать о ней
4 февраля. Петербург. Аликс, конечно, хочет ехать. Мама тоже, но им отсоветовали — нельзя так рисковать, хотя это ужасно оставлять бедную Ella одну — просто больно думать о ней
ГА РФ. Ф.662. Оп.1. Д.23. Л.90–91.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.722.
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Пятница. 4 февраля. (Пишу в Москве, в Николаевском дворце, вечером 5 февр<аля>). Утром ездил в прусском мундире в Царское Село… Был дома уже в начале 12-го часа. Предполагал опять ехать в Царское на семейный обед. Hо в 5 уведомили, что обед отменен; я не знал отчего. В 6, по обыкновению, иду наверх к Мама; там меня встречает Павел Егорович; по лицу его вижу, что случилось что-то ужасное. Он говорит мне, что из Москвы дурные вести… Что было покушение на Сергея… Что он убит двумя ручными бомбами. Как громом пораженный, я в первую минуту ничего не соображал. Пошел к Мама прощаться. Ей никаких горестных вестей не сообщают. Только выйдя от нее, понял я, чего лишился, и заплакал. Hадо было подготовить жену — она так любила Сергея. Застал ее у маленького, она везла его в колясочке в его спальню — время было его укладывать. Она спросила, отчего отменен обед в Царском. Я сказал, что было покушение на Сергея, что он опасно ранен. Я взялся за колясочку и повез маленького в соседнюю комнату, чтобы скрыть от жены свое лицо, но не выдержал и заплакал. Она поняла, что все кончено. И у ней, и у меня было чувство, что мне надо ехать в Москву, к телу бедного моего друга, к бедной Элле, подле которой нет никого из родных.
Поехали с женой и Митей к Владимиру. Он откуда-то имел известие, что Сергей ехал в карете, что у Hикольских в Кремле ворот кто-то бросил под карету две бомбы, что Сергей жил еще 10 минут. Сам Владимир не может ехать в Москву; на его обязанности охрана столицы. Hа вопрос мой, не надо ли мне ехать, он сказал: «Si tu ne crains pas de t’exposer». Митя его поддерживал, находя, что ввиду намерения извести весь царствующий дом лучше не подвергать себя опасности. Но я с ними не соглашался. Да и жена находила, что мне надо ехать, хотя и боялась за меня. Она бы и сама поехала, если б не была в последнем месяце беременности. Вернувшись домой, отправил телеграмму государю, испрашивая приказаний, ехать ли в Москву. Тем временем послал к Драшковскому просить, чтобы все было готово к отъезду с курьерским поездом…
Только за полчаса до отъезда из дому пришел по телефону утвердительный ответ государя. Уехал с Драшковским и Мишей Репиным с курьерским, в 10.30 вечера.Поехали с женой и Митей к Владимиру. Он откуда-то имел известие, что Сергей ехал в карете, что у Hикольских в Кремле ворот кто-то бросил под карету две бомбы, что Сергей жил еще 10 минут. Сам Владимир не может ехать в Москву; на его обязанности охрана столицы. Hа вопрос мой, не надо ли мне ехать, он сказал: «Si tu ne crains pas de t’exposer». Митя его поддерживал, находя, что ввиду намерения извести весь царствующий дом лучше не подвергать себя опасности. Но я с ними не соглашался. Да и жена находила, что мне надо ехать, хотя и боялась за меня. Она бы и сама поехала, если б не была в последнем месяце беременности. Вернувшись домой, отправил телеграмму государю, испрашивая приказаний, ехать ли в Москву. Тем временем послал к Драшковскому просить, чтобы все было готово к отъезду с курьерским поездом…
ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 56. Л.41–51.
5(18) февраля 1905 г.
Дневник Николая II
5 февраля. В 10 1/2 была отслужена в угловой комнате панихида по дяде Сергею… Отвечал на массу телеграмм из-за границы с соболезнованием…
Дневник Императора Николая II. М., 1991.С.249.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.722.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.722.
Вел.кн.Елисавета Феодоровна — имп.Марии Феодоровне
5 февраля. Москва — Царское Село.
Все, что мы вместе переживаем в молитвах, помогает преодолеть это жестокое страдание. Господь дал благодатную силу выдержать — знаю, что душа моего любимого обретает помощь у мощей святителя Алексия. какое утешение, что он покоится в этой церкви, куда я могу постоянно ходить и молиться.
Элла
Элла
ГА РФ. Ф.642. Оп.1. Д.1585. Л.49-на англ. яз.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.722.
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
(Пишу в Москве, в Николаевском дворце, вечером 7 февр<аля>). С назначением главнокомандующим и отчислением от должности генерал-губернатора Сергей покинул генерал-губернаторский дом. Он с Эллой и детьми Павла жил в Hескучном (Александрии) и перебрался в Hиколаевский дворец в начале января. Когда я приехал в Hиколаевский дворец, Элла с детьми была на панихиде у гроба в Чудовом монастыре, соединенном с дворцом крытым ходом. Прошел туда. Под сводами храма, арками отделенного от церкви, где покоятся мощи святит<еля> Алексия, посередине стоял на небольшом возвышении открытый гроб. Видна была только грудь мундира Киевского полка с золотыми эполетами и аксельбантом; на месте головы была положена вата, задернутая прозрачным покрывалом, и получалось впечатление, что голова есть, но только прикрыта. Сложенные накрест пониже груди руки, а также ноги были закрыты серебряным парчовым покровом. Гроб дубовый, с золочеными орлами. Подле него на коленях стояли Элла, Мария и Димитрий, все в белом; они поутру со своими близкими и прислугой все причащались в церкви Hиколаевского дворца. Увидал в церкви Гадона, князя и княгиню Юсуповых, Марью Александровну Васильчикову, О. H. Булыгину, преображенцев братьев Оболенских и Михайлова. Все они выехали из Петербурга одним поездом, до меня. Перед концом панихиды я вышел из церкви и ждал возвращения Эллы. Мы встретились в проходе в Чудов. Пошел за ней во внутренние комнаты. Она мне рассказала, что накануне утром Сергей был весел и очень обрадовался, получив от государя миниатюрный портрет покойного государя Александра III, без бриллиантов, окруженный лавровым венком из золота. После завтрака она в комнатах услышала сильный шум, как когда валят снег с крыши, только громче, и ей пришло в голову, что случилась какая-нибудь беда; мелькнула и мысль, не с Сергеем ли несчастие. У нее утром была безотчетная тоска; она впервые отговаривала Сергея от поездки в Петербург, говоря о возможности покушения. Она увидала, что на площади бежит народ. Ей говорят, что Сергей только что отъехал от подъезда в Кремль. Он собирался в генер<ал>-губернаторский дом взять какие-то вещи. Ее карета тоже была подана. Элла поскорей надела шляпу и шубу, бросилась с фрейлиной в карету и поехала по направлению шума. Hа Сенатской площади, не доходя Hикольских ворот, уже толпился народ. Ее хотели не допустить, но она пробилась к месту, где лежали останки бедного Сергея — часть туловища с ногою, оторванная рука, обрывки тела, платья. Она припала к кисти его правой руки, сняла кольца. Лицо ее было в крови несчастного. Нашлись обрывок золотой цепочки и уцелевшие тельный крест и образки. Она шарила в снегу, где еще долго потом находили косточки, хрящики, части тела, платья, обломки кареты, от кузова которой ничего не осталось. Лошади, из которых одна ранена в ногу, добежали до ворот и сами остановились. Полагают, что убийца бросил бомбу в окно кареты, через которое она попала Сергею на колени. Элла сама распорядилась, чтобы принесли ею же заведенные для Красного Креста носилки, на которые сложили бренные останки и покрыли шинелью какого-то солдата. Все это делалось при ней. Она велела нести носилки в Чудов монастырь.
Ее спокойствие, кротость, покорность воле Божией и незлобивость поразительны и глубоко трогательны. Как я доволен, что нахожусь при ней, единственный из всей семьи. И здесь довольны, что я приехал. Мне отвели помещение в Большом Кремлевском дворце, но Элла пожелала, чтобы я остановился в Hиколаевском, и распорядилась, чтобы мне приготовили комнаты наверху. Завтракали вчетвером, Элла, дети и я; но Элла почти ничего не ела, часто вставала, уходила, отвечала на телеграммы, в чем я ей помогал. К панихиде она переоделась в черное с Екатерининской лентой, бриллиантовой звездой, креповым шнипом и длинным покрывалом. Я вел ее под руку на панихиду. Вокруг гроба стояли на часах офицеры и солдаты. Днем помогал Элле отвечать на телеграммы; вечером тоже. При этом были О. H. Булыгина (жена министра вн<утренних> дел), Маша Васильчикова, Е. А. Шнейдер, Е. Ф. Джунковская, Е. H. Струкова…
В 8 вторая официальная панихида. Стали пускать поклоняться гробу народ. Он шел во множестве, чинно, сосредоточенно, в большом порядке и благоговейно.
Бедная Элла после рокового 4-го числа спит в комнате Мари.
Ее спокойствие, кротость, покорность воле Божией и незлобивость поразительны и глубоко трогательны. Как я доволен, что нахожусь при ней, единственный из всей семьи. И здесь довольны, что я приехал. Мне отвели помещение в Большом Кремлевском дворце, но Элла пожелала, чтобы я остановился в Hиколаевском, и распорядилась, чтобы мне приготовили комнаты наверху. Завтракали вчетвером, Элла, дети и я; но Элла почти ничего не ела, часто вставала, уходила, отвечала на телеграммы, в чем я ей помогал. К панихиде она переоделась в черное с Екатерининской лентой, бриллиантовой звездой, креповым шнипом и длинным покрывалом. Я вел ее под руку на панихиду. Вокруг гроба стояли на часах офицеры и солдаты. Днем помогал Элле отвечать на телеграммы; вечером тоже. При этом были О. H. Булыгина (жена министра вн<утренних> дел), Маша Васильчикова, Е. А. Шнейдер, Е. Ф. Джунковская, Е. H. Струкова…
Прощание с великим князем Сергеем Александровичем в Чудовом монастыре в Кремле
У Чудова монастыря, в Кремле, где покоятся смертные останки Великого Князя Сергия Александровича. По фот. К.К. Буллы, авт. "Нивы".
Журнал "Нива" №7 от 19 февраля 1905 г.
У Чудова монастыря, в Кремле, где покоятся смертные останки Великого Князя Сергия Александровича. По фот. К.К. Буллы, авт. "Нивы".
Журнал "Нива" №7 от 19 февраля 1905 г.
В 8 вторая официальная панихида. Стали пускать поклоняться гробу народ. Он шел во множестве, чинно, сосредоточенно, в большом порядке и благоговейно.
Бедная Элла после рокового 4-го числа спит в комнате Мари.
ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 56. Л.41–51.
Проповедь на панихиде по убиенном Великом Князе Сергии Александровиче.Священномученик Иоанн (Восторгов), пожизненный действительный член Императорского Православного Палестинского Общества (с 18 июля 1902 г.)
ГРОЗНЫЕ ЗНАМЕНИЯ
Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! Ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись! (Мф. 11:21).
Не те кровавые силы и знамения, которыми Господь ныне поражает Россию, разумел Спаситель, когда предрекал горе упорным и окаменелым жителям Хоразина и Вифсаиды. Но силы и знамения Божии, как ни различны по виду и существу, будут ли они грозными и устрашающими, будут ли они полными милости и благоволения, имеют цель одну: воспитать людей для Царства Божия, приблизить и к Богу, попалить в них все терния греха, заставить одуматься, остановиться в греховном падении. И, видно, слишком окаменело наше сердце, видно, много грехов отяготело над русскими людьми, если глас хлада тонка – глас милости и благодати Господь переменил на громы гнева и прещения. Видно, нас могут разбудить и отрезвить только грозные удары несчастий…
Выстрел за выстрелом, взрыв за взрывом, кровь за кровью, убийство за убийством на Русской земле. И вот еще пролилась кровь ближайшего сродника Государева… Не в честном бою, не пред лицом открытого ополчившегося врага, а от злодея, из-за угла поджидавшего жертву, от фанатика, исповедующего убийство во имя “жизни” и насилие во имя “свободы”, пал царский сродник и слуга. Последняя ли это кровь верных сынов России?
Русские люди, одумаемся! Знамения Господни зовут нас к этому. Зовут покаяться, очиститься, объединиться в вере в Бога, в преданности Церкви, в любви к Родине, объединиться против врагов внешних и внутренних. Государство в опасности, люди гибнут на войне и внутри страны, презренное и гнусное убийство вышло из темных углов и нагло показывается на улицах, а сыны народа, почитаемые его мыслящей частью, как будто ничего не случилось, твердят и твердят о своих мечтательных и заморских идеалах, своими писаниями и словесами плодят и плодят недовольство в стране вместо успокоения, несут разделение, раздоры вместо мира и согласия. Идет горячее обсуждение внутренних вопросов жизни в кругах правительственных, и в особенности на страницах печати; одно поражает в этой работе – это желание везде поступиться и пожертвовать прежде всего интересами вечными, высшими, святыми, религиозными, небесными ради земных, это намеренное замалчивание о Боге, о Церкви и о душе русского народа – его святой православной вере.
Люди русские, одумаемся! Суд при дверех. Господь близ. Жертвы кровавые перед нами.
Поминая молитвенно эту новую и страшную жертву – убиенного Великого князя Сергия Александровича, восплачем о нем, восплачем о растерзанном сердце Царя, о несчасной, терзаемой России, восплачем и о себе самих!
Думаете ли вы, – говорит Спаситель о жертвах убийства своего времени, – думаете ли вы, что эти убитые галилеяне были грешнее всех галилеян, что так пострадали: нет, говорю вам, но если не покаетесь, все так же погибнете! (Лк. 13:2-3). Аминь.
Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! Ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись! (Мф. 11:21).
Не те кровавые силы и знамения, которыми Господь ныне поражает Россию, разумел Спаситель, когда предрекал горе упорным и окаменелым жителям Хоразина и Вифсаиды. Но силы и знамения Божии, как ни различны по виду и существу, будут ли они грозными и устрашающими, будут ли они полными милости и благоволения, имеют цель одну: воспитать людей для Царства Божия, приблизить и к Богу, попалить в них все терния греха, заставить одуматься, остановиться в греховном падении. И, видно, слишком окаменело наше сердце, видно, много грехов отяготело над русскими людьми, если глас хлада тонка – глас милости и благодати Господь переменил на громы гнева и прещения. Видно, нас могут разбудить и отрезвить только грозные удары несчастий…
Выстрел за выстрелом, взрыв за взрывом, кровь за кровью, убийство за убийством на Русской земле. И вот еще пролилась кровь ближайшего сродника Государева… Не в честном бою, не пред лицом открытого ополчившегося врага, а от злодея, из-за угла поджидавшего жертву, от фанатика, исповедующего убийство во имя “жизни” и насилие во имя “свободы”, пал царский сродник и слуга. Последняя ли это кровь верных сынов России?
Русские люди, одумаемся! Знамения Господни зовут нас к этому. Зовут покаяться, очиститься, объединиться в вере в Бога, в преданности Церкви, в любви к Родине, объединиться против врагов внешних и внутренних. Государство в опасности, люди гибнут на войне и внутри страны, презренное и гнусное убийство вышло из темных углов и нагло показывается на улицах, а сыны народа, почитаемые его мыслящей частью, как будто ничего не случилось, твердят и твердят о своих мечтательных и заморских идеалах, своими писаниями и словесами плодят и плодят недовольство в стране вместо успокоения, несут разделение, раздоры вместо мира и согласия. Идет горячее обсуждение внутренних вопросов жизни в кругах правительственных, и в особенности на страницах печати; одно поражает в этой работе – это желание везде поступиться и пожертвовать прежде всего интересами вечными, высшими, святыми, религиозными, небесными ради земных, это намеренное замалчивание о Боге, о Церкви и о душе русского народа – его святой православной вере.
Люди русские, одумаемся! Суд при дверех. Господь близ. Жертвы кровавые перед нами.
Поминая молитвенно эту новую и страшную жертву – убиенного Великого князя Сергия Александровича, восплачем о нем, восплачем о растерзанном сердце Царя, о несчасной, терзаемой России, восплачем и о себе самих!
Думаете ли вы, – говорит Спаситель о жертвах убийства своего времени, – думаете ли вы, что эти убитые галилеяне были грешнее всех галилеян, что так пострадали: нет, говорю вам, но если не покаетесь, все так же погибнете! (Лк. 13:2-3). Аминь.
6(19) февраля 1905 г.
О. Иоанн Кронштадтский — Николаю II
6 февраля. Кронштадт — Царское Село
6 февраля 1905 г. на месте гибели великого князя 5-й гренадерский Киевский полк поставил белый железный крест с образом преподобного Сергия Радонежского. Через 3 года гренадеры на собственные пожертвования открыли на месте убиения памятник по рис. худ. Васнецова.
Панихида в ИППО 6(19) февраля 1905 г.6 февраля. Кронштадт — Царское Село
Скорбь Ваша неописуема. Скорбь Спасителя в Гефсиманском саду за грехи мира была безмерна, присоедините Вашу скорбь к Его скорби: в ней найдете утешение.
Верноподданный протоиерей Иоанн КронштадтскийГА РФ. Ф.601. Оп.1. Д.1431. Л.4.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.722.
6 февраля 1905 г. на месте гибели великого князя 5-й гренадерский Киевский полк поставил белый железный крест с образом преподобного Сергия Радонежского. Через 3 года гренадеры на собственные пожертвования открыли на месте убиения памятник по рис. худ. Васнецова.
С-Петербург.— В тот же день в 8 ч. вечера, в помещении Императорского Палестинского Общества была совершена по в Бозе почившем Августейшем Председателе и Основателе общества Великом Князе Сергее Александровиче. Панихиду соборне служили настоятель почтамтской церкви протоиерей Ставровский и священники церквей Вознесения и Спаса, что на Сенной, Виноградов и Лабутин. Перед панихидой протоиерей Ставровский сказал прочувствованное, посвященное в Бозе почившего Августейшего Председателя слово. На панихиду собрались: вице-председатель Императорского Палестинского православного общества т.с.Аничков, члены общества, члены Государственного Совета, д.т.с.Галкин-Враской и т.с.Шевич, Товарищ Обер-Прокурора Святейшего Синода, сенатор т.с. Саблер, сенатор Боголюбов, д.с.с. Гартвиг, академик Боткин и мн.друг. При пении «Со святыми упокой» и «Вечная память» присутствовавшие благоговейно преклонили колена.
- 6 февраля для возложения венка на гробе Его Императорского Высочества В. Кн.Сергия Александровича выезжает депутация от Императорского Палестинского православного Общества в составе: вице-председателя общества т.с.Аничкова, секретаря-камергера Беляева и его помощника камер-юнкера Истомина. Депутация возлагает на прах своего Августейшего Председателя и Основателя, 22 года стоявшего во главе общества роскошный серебряный венок (ветви лавра, дуба и пальмы, перевитые серебряными лентами), с надписью «Императорское Палестинское православное общество — Августейшему Председателю».
Императорским Палестинским православным обществом по случаю кончины Августейшего Председателя получена от представителя антиохийского патриархата в Москве следующая телеграмма: «Глубоко потрясен незаменимой утратой Царственного Председателя общества, благодетеля, защитника и покровителя христиан Сирии и Палестины. Будем молиться вечного упокоения души Его. Настоятель Антиохийского патриаршего подворья иеромонах Игнатий».
Императорским Палестинским православным обществом по случаю кончины Августейшего Председателя получена от представителя антиохийского патриархата в Москве следующая телеграмма: «Глубоко потрясен незаменимой утратой Царственного Председателя общества, благодетеля, защитника и покровителя христиан Сирии и Палестины. Будем молиться вечного упокоения души Его. Настоятель Антиохийского патриаршего подворья иеромонах Игнатий».
Правительственный Вестник. 1905. № 29. 6(19) февраля.
Цит.: Елисаветинские чтения // Доклады, сообщения, материалы. Нижегородское отделение Императорского Православного Палестинского Общества. 1994. С.41–42.
Цит.: Елисаветинские чтения // Доклады, сообщения, материалы. Нижегородское отделение Императорского Православного Палестинского Общества. 1994. С.41–42.
Рака с мощами святителя Алексия (слева)
в Алексиевском храме Чудова монастыря.
Литография середины XIX века.
Журнал Московской Патриархии
Вел.кн.Елисавета Феодоровна — имп.Марии Феодоровне
6 февраля. Москва — Царское Село.
Благослови тебя Бог, милая сестрица. Глубокое утешение для меня в том, что он покоится рядом с мощами св.Алексия и так близко. Я постоянно хожу на службы, что позволяет молиться с теми, кто любил его. Наши души вместе с его душой.
ЭллаГА РФ. Ф.642. Оп.1. Д.1585. Л.59-на англ. яз.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.723.
Вел.кн.Елисавета Феодоровна — имп.Марии Феодоровне
6 февраля. Москва — Царское Село.
6 февраля. Москва — Царское Село.
Глубоко в сердце храню твою доброту. Мы знаем, что мы всегда вместе. О, каково тебе вынести еще и эту скорбь, когда Господь дал тебе нести так много крестов. Но ты, как и я, знаешь и чувствуешь, какой глубокий покой обретаешь в молитве, когда жизнь становится такой одинокой. Благослови тебя Бог.
ЭллаГА РФ. Ф.642. Оп.1. Д.1585. Л.51-на англ. яз.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.723.
Посещение вел.кнг. Елизаветой Федоровной Каляева в тюрьме 7(20) февраля 1905 г. (даты воспоминаний разнятся)
Воспоминания великой княжны Марии Павловны
Тетя пребывала в те дни выше всех мирских забот; она была отстраненной, и за исключением того, что она считала своим долгом, выглядела безразличной ко всему происходящему вокруг. Некоторые ее поступки были так далеки от мирских соображений, что казались непредсказуемыми и – на взгляд тех, кто не очень хорошо ее знал, – безумными.На следующий день после убийства она уехала в карете, задрапированной в черное, и не возвращалась долгое время. Она ездила в тюрьму, чтобы увидеть убийцу! Это повергло администрацию тюрьмы в полнейшее смятение; ничего подобного еще ни разу не было.
И по сей день никто не знает, что произошло между моей тетей и убийцей ее мужа. Она настояла на том, чтобы поговорить с ним наедине. Я полагаю, что ею двигало христианское самопожертвование, но по городу циркулировало бесчисленное множество других версий этой беседы. Отголоски этих выдумок достигли ушей арестанта. Уязвленный словами, которые ему приписывали, он написал моей тете оскорбительное письмо. Разумеется, ей его не доставили.
Несмотря на определенную долю восхищения, вызванного таким экзальтированным поступком, мы с братом принадлежали к поколению, которое было слишком рациональным, чтобы верить в полезность такого жеста. Анархисты в этот период были безумцами и фанатиками, полностью убежденными в справедливости и законности своих преступлений; разыгрывая из себя героев, они не нуждались в помощи и прощении, и уж конечно же не от жен своих жертв.
Вечером, когда моя тетя пришла в свою комнату, мы попытались расспросить ее, но она ничего нам не сказала.
Романова Мария. Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины
Николая II. 1890–1918. 2007 г. Глава 7. Убийство. Источник: www.e-reading.link
Воспоминания В. Ф. Джунковского
На второй или третий день мученической кончины великого князя ее высочество, движимая христианским чувством всепрощения, решилась поехать навестить убийцу своего мужа — Каляева, который содержался в то время в Серпуховском полицейском доме. Сопровождали великую княгиню бывшая фрейлина Е. Н. Струкова и бывший адъютант великого князя Гадон, это были в то время единственные лица, посвященные в этот, можно сказать, подвиг великой княгини, конечно, если не считать градоначальника Волкова, без разрешения которого великая княгиня не могла бы посетить Каляева.
Дневник вел.кн.Ксении Александровны
13 февраля. Петербург. … За столом д.Павел говорил такие вещи про Ella, что мы еле удерживались от слез. Слушалось и не верилось, что есть такие люди, на свете!.. Ella просто святая — она величественна в своем горе и умилительна.
Свой разговор с убийцей она скрывает. Она только сказала, что когда она к нему вошла, он спросил: «Кто вы? — Я жена того, кого Вы убили!». Она ему простила и дала образок. Говорят, что он весь день лежит на койке, смотрит на образ и плачет!..
Воспоминания посла Франции в России Мориса Палеолога
Великая княгиня Елизавета Федоровна находилась, как нарочно, в Кремле, где она устраивала склад Красного Креста для Маньчжурской армии. Услышав потрясающий грохот взрыва, она прибежала так, как была, без шляпы, и упала на тело своего мужа, голова и руки которого лежали, оторванные, посреди обломков кареты. Потом, вернувшись в великокняжеский дворец, она погрузилась в горячую молитву.
В продолжение пяти дней, протекших до погребения, она не переставала молиться. Эта долгая молитва внушила ей странный поступок. Накануне похорон она вызвала градоначальника и велела ему немедленно повезти себя в Таганскую тюрьму, где содержался Каляев в ожидании военного суда.
Когда ее ввели в камеру убийцы, она спросила его: «Зачем вы убили моего мужа? Зачем вы отяготили вашу совесть ужасным преступлением?» Заключенный, встретивший ее сначала подозрительным, озлобленным взглядом, заметил, что она говорит с ним кротко и называет убитого не «великий князь», но «мой муж». «Я убил Сергея Александровича, — ответил он, — потому что он был орудием тирании и притеснителем рабочих. А я — мститель за народ, как социалист и революционер». Она возразила с тою же кротостью: «Вы ошибаетесь. Мой муж любил народ и думал только об его благе. Поэтому ваше преступление не имеет оправдания. Не слушайтесь вашей гордости, и покайтесь. Если вы вступите на путь покаяния, я умолю государя даровать вам жизнь и буду молиться Богу, чтобы Он вас простил так же, как я сама уже вас простила». Столь же растроганный, сколь удивленный такой речью, он имел силу сказать ей: «Нет, я не раскаиваюсь. Я должен умереть за свое дело — и я умру». — «Если так, раз вы отнимаете у меня всякую возможность спасти вам жизнь, если вы несомненно скоро предстанете перед Богом, сделайте так, чтобы я могла, по крайней мере, спасти вашу душу. Вот Евангелие: обещайте мне внимательно читать его до вашего смертного часа». Он отрицательно покачал головой; потом ответил: «Я буду читать Евангелие, если вы мне обещаете, в свою очередь, прочесть вот эти записки о моей жизни, которые я заканчиваю: они заставят вас понять, почему я убил Сергея Александровича». — «Нет, я не буду читать ваших записок… Мне остается только помолиться за вас». Она вышла из камеры, оставив Евангелие на столе.
Несмотря на неудачу, она написала императору, чтобы заранее получить помилование убийце. Но почти в то же время все общество узнало об ее посещении Таганской тюрьмы. Ходили самые странные, самые романтические рассказы: все утверждали, что Каляев согласен просить о помиловании.
Несколько дней спустя, она получила от заключенного письмо приблизительно такого содержания: «Вы злоупотребили моим положением. Я не выказывал вам никакого раскаяния, потому что я его не чувствую. Если я согласился вас выслушать, то это потому только, что я в вас увидел несчастную вдову убитого мною человека. Я сжалился над вашим горем, и больше ничего. Объяснение, которое дают нашему свиданию, меня бесчестит. Я не хочу помилования, о котором вы хлопочете для меня»…
Процесс его шел своим чередом. Следствие очень затянулось из-за напрасных розысков сообщников, из которых главным был Борис Савинков. В мае месяце Каляев был приговорен к смерти.
На другой день министр юстиции Манухин, делая доклад государю, спросил его, желает ли он смягчить приговор Каляеву, как его о том просила великая княгиня Елизавета Федоровна. Николай II промолчал, потом спросил небрежным тоном: «У вас больше ничего нет к докладу, Сергей Сергеевич?»… и отпустил его. Но затем тотчас же призвал директора департамента полиции Коваленского и дал ему секретное приказание.
Каляев был тогда переведен из Москвы в Шлиссельбургскую крепость, знаменитую государственную тюрьму. 23 мая, в 11 часов вечера, в камеру осужденного вошел главный военный прокурор Федоров, ведший следствие по его делу; он был еще по университету знаком с Каляевым. «Я уполномочен вам передать, — сказал он, — что если вы попросите о помиловании, его величество соизволит вам даровать его». Каляев ответил со спокойною твердостью: «Нет, я хочу умереть за свое дело». Федоров изо всех сил настаивал, в очень возвышенном и человечном тоне; Каляев плакал, но не сдавался. Наконец он сказал: «Если вы проявляете ко мне столько участия, позвольте мне написать моей матери». — «Хорошо!., напишите ей. Я немедленно доставлю ваше письмо». Когда заключенный кончил писать, Федоров сделал последнее усилие, чтобы убедить его. Собрав все свои силы, но сохраняя полное спокойствие, Каляев торжественно заявил: «Я хочу и должен умереть. Моя смерть будет еще полезнее для моего дела, чем смерть Сергея Александровича». Прокурор понял, что он никогда не сможет сломить этой неукротимой воли; он вышел из камеры и приказал исполнить приговор.
Каляева в час ночи вывели на двор крепости. Он послушно подошел к виселице и, не произнеся ни слова, дал накинуть веревку себе на шею.
После этой мрачной трагедии, Елизавета Федоровна решила, что светская жизнь для нее кончена. Отныне ее занимали исключительно дела религии. Она всецело отдалась подвигам аскетизма и благочестия, покаяния и милосердия.
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — имп. Марии Феодоровне
9 февраля. Москва — Царское Село
10(23) февраля 1905 г.
Дневник Николая II
10 февраля. День отпевания дорогого дяди Сергея в Чудовом монастыре. В 11 ч. в церкви Большого дворца была торжественная заупокойная обедня…
Дневник гр. С. Д. Шереметева
10 февраля. Поездка в Царское Село. На выходе предшествовал Государю, кот<орый >, проходя коридором, дал мне руку. Также обе Императрицы. Служба продолжительная, закончилась литией — вечная память.
Дипломатический> Корпус. Государственный> Совет. Владимир> Алекс<андрович> еле ходит. У Алексея Александровича> выражение ужасное…
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Николаю II
10 февраля. Москва — Царское Село
Душой и сердцем в единой молитве. Он смотрит на нас сверху, его искренняя любовь будет утешать тебя, принесет благословение и силу в этой жизни, как осеняет и утешает она меня. Наши молитвы непрестанно вместе.
Элла.
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Николаю II
10 февраля. Москва — Царское Село
Всегда твое верное чуткое сердце знает, как утешить. Благослови тебя Бог. Мой милый был похоронен в форме Киевского полка и о! как они были тронуты, <когда> я сказала командованию полка <о меня назначении шефом>*. Сегодня весь день такой мягкий, солнечный свет, и этот умиротворяющий звон колоколов, и божественные молитвы принесли мир — да распространится он на твою дорогую страну и принесет тебе благословение.
Элла.
11–12 февраля. 12 февраля утром отслужил молебен о здравии скорбящей великой княгини Елисаветы Феодоровны, прося Господа, чтобы Он подкрепил ее силы в перенесении постигшего ужасного горя.
__________________________
На второй или третий день мученической кончины великого князя ее высочество, движимая христианским чувством всепрощения, решилась поехать навестить убийцу своего мужа — Каляева, который содержался в то время в Серпуховском полицейском доме. Сопровождали великую княгиню бывшая фрейлина Е. Н. Струкова и бывший адъютант великого князя Гадон, это были в то время единственные лица, посвященные в этот, можно сказать, подвиг великой княгини, конечно, если не считать градоначальника Волкова, без разрешения которого великая княгиня не могла бы посетить Каляева.
Джунковский В. Ф. Воспоминания / Под общ.ред.А. Л. Паниной. В 2 т. Т.1. М., 1997. С.43.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.724.
13 февраля. Петербург. … За столом д.Павел говорил такие вещи про Ella, что мы еле удерживались от слез. Слушалось и не верилось, что есть такие люди, на свете!.. Ella просто святая — она величественна в своем горе и умилительна.
Свой разговор с убийцей она скрывает. Она только сказала, что когда она к нему вошла, он спросил: «Кто вы? — Я жена того, кого Вы убили!». Она ему простила и дала образок. Говорят, что он весь день лежит на койке, смотрит на образ и плачет!..
ГА РФ. Ф.662. Оп.1. Д.23. Л.103–104.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.726.
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Из Якиманской части Каляева перевели в Бутырскую тюрьму, в Пугачевскую башню. Через несколько дней его посетила жена убитого им Сергея Александровича, великая княгиня Елизавета Федоровна.
"Мы смотрели друг на друга, — писал об этом свидании Каляев, — не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она — по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития.
И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице благодарности, если не мне, то во всяком случае судьбе, за то, что она не погибла.
— Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.
И я взял иконку.
Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя.
— Моя совесть чиста, — повторил я, — мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я также встал. «Прощайте, — сказал я. — Повторяю, мне очень больно, что я причинил вам горе, но я исполнил свой долг, и я его исполню до конца и вынесу все, что мне предстоит. Прощайте, потому что мы с вами больше не увидимся».
Свидание это впоследствии было передано в печати в неверном и тенденциозном освещении, и эта передача доставила Каляеву много тяжелых минут. Впоследствии, в письме от 24 марта, он писал великой княгине:
«Я не звал вас, вы сами пришли ко мне: следовательно, вся ответственность за последствия свидания падает на вас. Наше свидание произошло, по крайней мере, с наружной стороны, при интимной обстановке. Все то, что произошло между нами обоими, не подлежало опубликованию, как нам одним принадлежащее. Мы с вами сошлись на нейтральной почве, по вашему же определению, как человек с человеком, и, следовательно, пользовались одинаковым правом инкогнито. Иначе как понимать бескорыстие вашего христианского чувства? Я доверился вашему благородству, полагая, что ваше официальное высокое положение, ваше личное достоинство могут служить гарантией, достаточной против клеветнической интриги, в которую так или иначе были замешаны и вы. Но вы не побоялись оказаться замешанной в нее: мое доверие к вам не оправдалось. Клеветническая интрига и тенденциозное изображение нашего свидания налицо. Спрашивается: могло ли бы произойти и то, и другое помимо вашего участия, хотя бы пассивного, в форме непротивления, обратное действие которому было обязанностью вашей чести. Ответ дан самим вопросом, и я решительно протестую против приложения политической мерки к доброму чувству моего снисхождения к вашему горю. Мои убеждения и мое отношение к царствующему дому остаются неизменными, и я ничего общего не имею какой-либо стороной моего „я“ с религиозным суеверием рабов и их лицемерных владык.
Я вполне сознаю свою ошибку: мне следовало отнестись к вам безучастно и не вступать в разговор. Но я поступил с вами мягче, на время свидания затаив в себе ту ненависть, с какой, естественно, я отношусь к вам. Вы знаете теперь, какие побуждения руководили мной. Но вы оказались недостойной моего великодушия. Ведь для меня несомненно, что это вы — источник всех сообщений обо мне, ибо кто же бы осмелился передавать содержание нашего разговора с вами, не спросив у нас на то позволения (в газетной передаче оно исковеркано: я не объявлял себя верующим, я не выражал какого-либо раскаяния)».
"Мы смотрели друг на друга, — писал об этом свидании Каляев, — не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она — по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития.
И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице благодарности, если не мне, то во всяком случае судьбе, за то, что она не погибла.
— Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.
И я взял иконку.
Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя.
— Моя совесть чиста, — повторил я, — мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я также встал. «Прощайте, — сказал я. — Повторяю, мне очень больно, что я причинил вам горе, но я исполнил свой долг, и я его исполню до конца и вынесу все, что мне предстоит. Прощайте, потому что мы с вами больше не увидимся».
Свидание это впоследствии было передано в печати в неверном и тенденциозном освещении, и эта передача доставила Каляеву много тяжелых минут. Впоследствии, в письме от 24 марта, он писал великой княгине:
«Я не звал вас, вы сами пришли ко мне: следовательно, вся ответственность за последствия свидания падает на вас. Наше свидание произошло, по крайней мере, с наружной стороны, при интимной обстановке. Все то, что произошло между нами обоими, не подлежало опубликованию, как нам одним принадлежащее. Мы с вами сошлись на нейтральной почве, по вашему же определению, как человек с человеком, и, следовательно, пользовались одинаковым правом инкогнито. Иначе как понимать бескорыстие вашего христианского чувства? Я доверился вашему благородству, полагая, что ваше официальное высокое положение, ваше личное достоинство могут служить гарантией, достаточной против клеветнической интриги, в которую так или иначе были замешаны и вы. Но вы не побоялись оказаться замешанной в нее: мое доверие к вам не оправдалось. Клеветническая интрига и тенденциозное изображение нашего свидания налицо. Спрашивается: могло ли бы произойти и то, и другое помимо вашего участия, хотя бы пассивного, в форме непротивления, обратное действие которому было обязанностью вашей чести. Ответ дан самим вопросом, и я решительно протестую против приложения политической мерки к доброму чувству моего снисхождения к вашему горю. Мои убеждения и мое отношение к царствующему дому остаются неизменными, и я ничего общего не имею какой-либо стороной моего „я“ с религиозным суеверием рабов и их лицемерных владык.
Я вполне сознаю свою ошибку: мне следовало отнестись к вам безучастно и не вступать в разговор. Но я поступил с вами мягче, на время свидания затаив в себе ту ненависть, с какой, естественно, я отношусь к вам. Вы знаете теперь, какие побуждения руководили мной. Но вы оказались недостойной моего великодушия. Ведь для меня несомненно, что это вы — источник всех сообщений обо мне, ибо кто же бы осмелился передавать содержание нашего разговора с вами, не спросив у нас на то позволения (в газетной передаче оно исковеркано: я не объявлял себя верующим, я не выражал какого-либо раскаяния)».
Борис Савинков. Воспоминания террориста. Предисловие Феликса Кона (1928 г.). Часть 1. Глава 2.
Источник: Lib.ru/Классика
Источник: Lib.ru/Классика
Великая княгиня Елизавета Федоровна находилась, как нарочно, в Кремле, где она устраивала склад Красного Креста для Маньчжурской армии. Услышав потрясающий грохот взрыва, она прибежала так, как была, без шляпы, и упала на тело своего мужа, голова и руки которого лежали, оторванные, посреди обломков кареты. Потом, вернувшись в великокняжеский дворец, она погрузилась в горячую молитву.
В продолжение пяти дней, протекших до погребения, она не переставала молиться. Эта долгая молитва внушила ей странный поступок. Накануне похорон она вызвала градоначальника и велела ему немедленно повезти себя в Таганскую тюрьму, где содержался Каляев в ожидании военного суда.
Когда ее ввели в камеру убийцы, она спросила его: «Зачем вы убили моего мужа? Зачем вы отяготили вашу совесть ужасным преступлением?» Заключенный, встретивший ее сначала подозрительным, озлобленным взглядом, заметил, что она говорит с ним кротко и называет убитого не «великий князь», но «мой муж». «Я убил Сергея Александровича, — ответил он, — потому что он был орудием тирании и притеснителем рабочих. А я — мститель за народ, как социалист и революционер». Она возразила с тою же кротостью: «Вы ошибаетесь. Мой муж любил народ и думал только об его благе. Поэтому ваше преступление не имеет оправдания. Не слушайтесь вашей гордости, и покайтесь. Если вы вступите на путь покаяния, я умолю государя даровать вам жизнь и буду молиться Богу, чтобы Он вас простил так же, как я сама уже вас простила». Столь же растроганный, сколь удивленный такой речью, он имел силу сказать ей: «Нет, я не раскаиваюсь. Я должен умереть за свое дело — и я умру». — «Если так, раз вы отнимаете у меня всякую возможность спасти вам жизнь, если вы несомненно скоро предстанете перед Богом, сделайте так, чтобы я могла, по крайней мере, спасти вашу душу. Вот Евангелие: обещайте мне внимательно читать его до вашего смертного часа». Он отрицательно покачал головой; потом ответил: «Я буду читать Евангелие, если вы мне обещаете, в свою очередь, прочесть вот эти записки о моей жизни, которые я заканчиваю: они заставят вас понять, почему я убил Сергея Александровича». — «Нет, я не буду читать ваших записок… Мне остается только помолиться за вас». Она вышла из камеры, оставив Евангелие на столе.
Несмотря на неудачу, она написала императору, чтобы заранее получить помилование убийце. Но почти в то же время все общество узнало об ее посещении Таганской тюрьмы. Ходили самые странные, самые романтические рассказы: все утверждали, что Каляев согласен просить о помиловании.
Несколько дней спустя, она получила от заключенного письмо приблизительно такого содержания: «Вы злоупотребили моим положением. Я не выказывал вам никакого раскаяния, потому что я его не чувствую. Если я согласился вас выслушать, то это потому только, что я в вас увидел несчастную вдову убитого мною человека. Я сжалился над вашим горем, и больше ничего. Объяснение, которое дают нашему свиданию, меня бесчестит. Я не хочу помилования, о котором вы хлопочете для меня»…
Процесс его шел своим чередом. Следствие очень затянулось из-за напрасных розысков сообщников, из которых главным был Борис Савинков. В мае месяце Каляев был приговорен к смерти.
На другой день министр юстиции Манухин, делая доклад государю, спросил его, желает ли он смягчить приговор Каляеву, как его о том просила великая княгиня Елизавета Федоровна. Николай II промолчал, потом спросил небрежным тоном: «У вас больше ничего нет к докладу, Сергей Сергеевич?»… и отпустил его. Но затем тотчас же призвал директора департамента полиции Коваленского и дал ему секретное приказание.
Каляев был тогда переведен из Москвы в Шлиссельбургскую крепость, знаменитую государственную тюрьму. 23 мая, в 11 часов вечера, в камеру осужденного вошел главный военный прокурор Федоров, ведший следствие по его делу; он был еще по университету знаком с Каляевым. «Я уполномочен вам передать, — сказал он, — что если вы попросите о помиловании, его величество соизволит вам даровать его». Каляев ответил со спокойною твердостью: «Нет, я хочу умереть за свое дело». Федоров изо всех сил настаивал, в очень возвышенном и человечном тоне; Каляев плакал, но не сдавался. Наконец он сказал: «Если вы проявляете ко мне столько участия, позвольте мне написать моей матери». — «Хорошо!., напишите ей. Я немедленно доставлю ваше письмо». Когда заключенный кончил писать, Федоров сделал последнее усилие, чтобы убедить его. Собрав все свои силы, но сохраняя полное спокойствие, Каляев торжественно заявил: «Я хочу и должен умереть. Моя смерть будет еще полезнее для моего дела, чем смерть Сергея Александровича». Прокурор понял, что он никогда не сможет сломить этой неукротимой воли; он вышел из камеры и приказал исполнить приговор.
Каляева в час ночи вывели на двор крепости. Он послушно подошел к виселице и, не произнеся ни слова, дал накинуть веревку себе на шею.
После этой мрачной трагедии, Елизавета Федоровна решила, что светская жизнь для нее кончена. Отныне ее занимали исключительно дела религии. Она всецело отдалась подвигам аскетизма и благочестия, покаяния и милосердия.
Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. — М.: Междунар. отношения, 1991.С.119–121. Военная литература
9(22) февраля 1905 г.
9 февраля из-за границы прибыли вел. кн. Павел Александрович, герцогиня Кобург-Готская Мария Александровна с дочерью принцессой Беатрисой, великий герцог Гессенский Эрнст с супругой великой герцогиней Элеонорой и принцесса Виктория Баттенбергская. Приехал и петербургский генерал-губернатор Д.Ф.: Трепов — на него самого уже было совершено несколько покушений. Именно он убедил государя не присутствовать на похоронах.
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — имп. Марии Феодоровне
9 февраля. Москва — Царское Село
Целую тебя очень-очень нежно. Сплю мало, но крепко, в комнате маленькой Марии. Дети очень трогательные, бедные Павел и Мария ужасно расстроены. Дорогая Виктория и все остальные очень утешают. Хочу видеть тебя, молитвенно с тобой.
Элла.ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1.Д. 1584, Л 42. — на англ. яз.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.724.
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Среда 9 февраля. (Пишу в Москве вечером 9-го). Утром, сойдя вниз к кофею, никого там не застал и прошел в Чудов монастырь к мощам святит<еля> Алексия и ко гробу. Ожидая, когда сойдутся пить кофе, возмутился, прочтя в «Моск<овских> Вед<омостях>» известие из Петербурга о сходке в университете, на которой 3700 студентов постановили, что не хотят Земского собора, а требуют учредительного собрания; постановили еще, что университет закрывается до 1 сентября, но студенты оставляют за собою право не заниматься и тогда, если кто-либо из товарищей подвергнется насилию. Что это за комедия? Как не выгнать и не лишить казенных стипендий студентов, которые вместо того, чтобы учиться, занимаются политикой? Как не отнять казенное содержание у профессоров, которые бастуют с демонстративной целью?
Мария и Дмитрий поехали на Hиколаевский вокзал встречать отца. Я нарочно туда не поехал, чтобы не стеснять их при свидании. Павлу возвращено звание генерал-адъютанта и разрешено прибыть в Россию, чтобы проститься с останками Сергея.
Опять посылали за юнкерами Тверского училища, прибывшими на дежурство у гроба…
Ко времени прибытия Павла пошел вниз. Как только он подъехал, Элла пошла вниз по лестнице ему навстречу. Никогда, кажется, не видел я такого горестного свидания; Павел точно разбит, еле волочит ноги, больно на него смотреть. Бедные дети, при всей радости, что отец снова с ними, заливались слезами. Все вместе ходили ко гробу. Я горько плакал, видя Павла у гроба брата. Потом помолились у мощей. Павел рассказывал, что был накануне в Царском. Государь и обе императрицы неутешны, что не могут отдать последнего долга покойному; покинуть Царское им слишком опасно. Все велик<ие> князья уведомлены письменно, что не только им нельзя ехать в Москву, но запрещено бывать на панихидах в Казанском или Исаакиевском соборе. Об этом, т<о> е<сть> об опасности для всех нас, Трепов докладывал государю, после чего и было отдано это распоряжение. Тем не менее Алексей во что бы то ни стало хотел поехать в Москву. Государь просил Павла убедить Алексея не ехать в Москву; он не может или, вернее, не хочет запрещать ему этого, ему, который гораздо старше и годился бы государю в отцы. Государь говорил про имеющиеся у него неопровержимые доказательства, что Алексея травят как зверя и собираются убить. Павлу удалось убедить Алексея не ехать. Алексей рыдал как ребенок, говоря: «Какой позор!» У Владимира было что-то вроде легкого удара; между тем он нисколько не бережется и делает все наперекор требованиям врачей, как будто ищет смерти. Hа дневной панихиде я опять плакал, видя горе Павла; он был какой-то потерянный, то прижимался к Мари, то заговаривал с ней, то принимался жать мне руку. А Элла по-прежнему тихо и неподвижно всю панихиду стояла, не вставая с колен у самого гроба…
Hа вечерней панихиде опять плакал. Теперь, когда здесь Павел, а завтра будет и брат Эллы, я уже не нужен и могу ехать домой. Завтра отпевание.
Мария и Дмитрий поехали на Hиколаевский вокзал встречать отца. Я нарочно туда не поехал, чтобы не стеснять их при свидании. Павлу возвращено звание генерал-адъютанта и разрешено прибыть в Россию, чтобы проститься с останками Сергея.
Опять посылали за юнкерами Тверского училища, прибывшими на дежурство у гроба…
Ко времени прибытия Павла пошел вниз. Как только он подъехал, Элла пошла вниз по лестнице ему навстречу. Никогда, кажется, не видел я такого горестного свидания; Павел точно разбит, еле волочит ноги, больно на него смотреть. Бедные дети, при всей радости, что отец снова с ними, заливались слезами. Все вместе ходили ко гробу. Я горько плакал, видя Павла у гроба брата. Потом помолились у мощей. Павел рассказывал, что был накануне в Царском. Государь и обе императрицы неутешны, что не могут отдать последнего долга покойному; покинуть Царское им слишком опасно. Все велик<ие> князья уведомлены письменно, что не только им нельзя ехать в Москву, но запрещено бывать на панихидах в Казанском или Исаакиевском соборе. Об этом, т<о> е<сть> об опасности для всех нас, Трепов докладывал государю, после чего и было отдано это распоряжение. Тем не менее Алексей во что бы то ни стало хотел поехать в Москву. Государь просил Павла убедить Алексея не ехать в Москву; он не может или, вернее, не хочет запрещать ему этого, ему, который гораздо старше и годился бы государю в отцы. Государь говорил про имеющиеся у него неопровержимые доказательства, что Алексея травят как зверя и собираются убить. Павлу удалось убедить Алексея не ехать. Алексей рыдал как ребенок, говоря: «Какой позор!» У Владимира было что-то вроде легкого удара; между тем он нисколько не бережется и делает все наперекор требованиям врачей, как будто ищет смерти. Hа дневной панихиде я опять плакал, видя горе Павла; он был какой-то потерянный, то прижимался к Мари, то заговаривал с ней, то принимался жать мне руку. А Элла по-прежнему тихо и неподвижно всю панихиду стояла, не вставая с колен у самого гроба…
Hа вечерней панихиде опять плакал. Теперь, когда здесь Павел, а завтра будет и брат Эллы, я уже не нужен и могу ехать домой. Завтра отпевание.
ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 56. Л.41–51.
Воспоминания П. Г. КурловаЯ выехал в Москву в тот же вечер и дежурил у гроба почившего как бывший до назначения курским вице-губернатором, секретарем ее императорского высочества по дамскому комитету Красного Креста …
Я никогда не забуду той ужасной по своей простоте минуты, когда в 3 часа ночи накануне погребения (10 февраля. — Сост.), во время одного из моих дежурств при гробе, в церковь из соседней комнаты вошла великая княгиня. Она двигалась автоматической походкой, видимо, не вполне сознавая свои действия.
Медленно подошла она к усопшему и, приподняв покров, стала что-то поправлять в гробу, где лежало изуродованное тело. Мы, дежурные, замерли, боясь шевельнуться. Быстрыми шагами к великой княгине приблизился состоявший при ней гофмейстер Н. А. Жедринский и увел ее во внутренние покои.
… Не менее трагичен и другой эпизод этих скорбных дней, о котором передавал тот же Н. А. Жедринский. Взрывом бомбы был тяжело ранен любимый и безгранично преданный великому князю его кучер, который вскоре скончался в больнице от ран, причем его похороны предшествовали погребению великого князя. Рано утром Н. А. Жедринскому дали знать по телефону, что великая княгиня в простой карете уехала на похороны. Н. А. Жедринский поспешил в больницу и встретил погребальную процессию в пути. Непосредственно за гробом медленным шагом, не обращая никакого внимания на окружающих, шла великая княгиня. Н. А. Жедринский не решился ее беспокоить и направился вслед за процессией. Пешком дошла великая княгиня до кладбища, отстстояла литургию и отпевание и последовала за гробом до могилы. По окончании погребения она так же автоматически направилась к выходу, не замечая, что попадает в снег. Н. А. Жедринский поспешил за ней и помог ей сесть в карету. Все, имевшие случай видеть и беседовать с великой княгиней, знают ее любезность, которая особенно ярко проявлялась в отношении близких к ней лиц. Преимущественным ее расположением пользовался гофмейстер Жедринский. «Великая княгиня не узнала меня и только склонила голову, садясь в карету», — закончил свой рассказ Н. А. Жедринский.
Таким нервным потрясением объясняется посещение великой княгиней убийцы ее супруга, террориста Каляева, в тюрьме.
С чувством всепрощения и христианской любви беседовала она с преступником, оставив в его камере небольшую икону.
Этот высокохристианский акт произвел на Каляева потрясающее впечатление, о котором свидетельствует подлинное письмо Каляева к великой княгине, — с содержанием его мне пришлось ознакомиться. В этом письме выражается внутренняя борьба человека, который не мог не почувствовать необычайного духовного величия августейшей супруги своей жертвы, и чувство террориста, как бы оправдывающегося перед своими партийными единомышленниками в невольном проявлении человечности и скрытых где-то в глубине души и незаглушенных окончательно нравственных начал.
… Не менее трагичен и другой эпизод этих скорбных дней, о котором передавал тот же Н. А. Жедринский. Взрывом бомбы был тяжело ранен любимый и безгранично преданный великому князю его кучер, который вскоре скончался в больнице от ран, причем его похороны предшествовали погребению великого князя. Рано утром Н. А. Жедринскому дали знать по телефону, что великая княгиня в простой карете уехала на похороны. Н. А. Жедринский поспешил в больницу и встретил погребальную процессию в пути. Непосредственно за гробом медленным шагом, не обращая никакого внимания на окружающих, шла великая княгиня. Н. А. Жедринский не решился ее беспокоить и направился вслед за процессией. Пешком дошла великая княгиня до кладбища, отстстояла литургию и отпевание и последовала за гробом до могилы. По окончании погребения она так же автоматически направилась к выходу, не замечая, что попадает в снег. Н. А. Жедринский поспешил за ней и помог ей сесть в карету. Все, имевшие случай видеть и беседовать с великой княгиней, знают ее любезность, которая особенно ярко проявлялась в отношении близких к ней лиц. Преимущественным ее расположением пользовался гофмейстер Жедринский. «Великая княгиня не узнала меня и только склонила голову, садясь в карету», — закончил свой рассказ Н. А. Жедринский.
Таким нервным потрясением объясняется посещение великой княгиней убийцы ее супруга, террориста Каляева, в тюрьме.
С чувством всепрощения и христианской любви беседовала она с преступником, оставив в его камере небольшую икону.
Этот высокохристианский акт произвел на Каляева потрясающее впечатление, о котором свидетельствует подлинное письмо Каляева к великой княгине, — с содержанием его мне пришлось ознакомиться. В этом письме выражается внутренняя борьба человека, который не мог не почувствовать необычайного духовного величия августейшей супруги своей жертвы, и чувство террориста, как бы оправдывающегося перед своими партийными единомышленниками в невольном проявлении человечности и скрытых где-то в глубине души и незаглушенных окончательно нравственных начал.
Генерал Курлов. Гибель Императорской России Воспоминания. М., 2002. С. 37–38.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.724.
10(23) февраля 1905 г.
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Четверг 10 февраля. (Пишу в Мраморном вечером 12 февраля). Рано утром поехали с маленькой Марией встречать Гессенскую великогерцогскую чету. Он родной брат Эллы. Первой его женой была дочь Мари, Виктория Мелита (Ducky). Они развелись, и недавно он женился на 39-летней принцессе Элеоноре Сольмс-Лих (Onor). Она не красива и не моложава, но у нее милое лицо с добрым выражением глаз. Hа Брестском вокзале был лейб<-гвардейский> Екатеринославск<ий> почетный караул. Мы четверо в ландо в 9 ч<асов> приехали в Hиколаевский дворец. Встреча Мари с новой женой ее бывшего зятя обошлась вполне благополучно. Был чудный солнечный день; точно конец зимы. Я подал мысль Элле, чтобы по окончании отпевания, возвращаясь домой, поклониться мощам святит<еля> Алексия; это, мне казалось, было бы вполне в духе покойного Сергея. Павел привез с собой пакет, врученный ему 13 лет назад Сергеем с поручением вскрыть после его смерти. Там говорилось, чтобы его хоронили в преображенском мундире… Hо в день кончины Сергей был в сюртуке Киевского полка, и Элла распорядилась, чтобы в гроб положили в киевском же мундире. Сменить его на преображенский ввиду истерзанности тела не представлялось возможным. Hа грудь покойному нацепили георгиевский крест.
Литургия началась в 10.30. Церковь была полна народа, еле можно было двигаться, и митрополиту было трудно проходить с кадилом. В церкви стояла жара и духота. Павел уже в самом начале обедни сел на стул; вскоре маленькой Марии стало дурно, и он ее вывел и вернулся сам только к отпеванию. Чем дальше, тем становилось жарче, дышать было нечем. Элла несколько раз садилась и должна была снять закрывавшую ей лицо креповую вуаль. Синодальные певчие превзошли себя — их пение было бесподобно. Как чудесно гудел большой колокол Ивана Великого. Вокруг гроба стояло большое дежурство. Я запомнил Гадона, старика почетн<ого> опекуна Олсуфьева, командира л<ейб>-гв<ардии> 2-го стрелков<ого> бат<альона> Кутепова, адъютанта Джунковского, генер<ал->лейт<енанта> Степанова, орловского губернатора камергера Балясного, генер<ала> Малахова… Обедня отошла только в 1 ч<ас>. Перед концом я пошел во дворец, чтобы привести к отпеванию Викторию, вел<икую> герцогиню и Беатрису. Их привели Павел, Дмитрий и я. Все отпевание Павел на меня облокачивался. От зажженных свечей стало еще жарче. Перед Апостолом Павел вышел и вернулся со своей дочкой.
Отпевание великого князя Сергея Александровича
Литургия началась в 10.30. Церковь была полна народа, еле можно было двигаться, и митрополиту было трудно проходить с кадилом. В церкви стояла жара и духота. Павел уже в самом начале обедни сел на стул; вскоре маленькой Марии стало дурно, и он ее вывел и вернулся сам только к отпеванию. Чем дальше, тем становилось жарче, дышать было нечем. Элла несколько раз садилась и должна была снять закрывавшую ей лицо креповую вуаль. Синодальные певчие превзошли себя — их пение было бесподобно. Как чудесно гудел большой колокол Ивана Великого. Вокруг гроба стояло большое дежурство. Я запомнил Гадона, старика почетн<ого> опекуна Олсуфьева, командира л<ейб>-гв<ардии> 2-го стрелков<ого> бат<альона> Кутепова, адъютанта Джунковского, генер<ал->лейт<енанта> Степанова, орловского губернатора камергера Балясного, генер<ала> Малахова… Обедня отошла только в 1 ч<ас>. Перед концом я пошел во дворец, чтобы привести к отпеванию Викторию, вел<икую> герцогиню и Беатрису. Их привели Павел, Дмитрий и я. Все отпевание Павел на меня облокачивался. От зажженных свечей стало еще жарче. Перед Апостолом Павел вышел и вернулся со своей дочкой.
(Пишу в Мраморном утром 13 февраля). Раздирающие минуты последнего целования не стану описывать. Мы вынесли гроб через западную дверь в Алексеевскую церковь и из сеней повернули направо в небольшую Андреевскую церковь, где наглухо запаянный гроб останется, пока не будет решено, где хоронить. Возвращаясь домой, поклонились мощам святителя Алексия. В голубой гостиной был семейный завтрак; с нами тут были Георгий и Карл-Михаил Мекленбург-Стрелицкие, прибывшие к отпеванию. Элла удалилась в свои комнаты. Она почти ничего не ест. Государь телеграфировал ей, что назначает ее шефом 5-го гренадерского Киевского полка. Она послала за командиром полка Чекмаревым и с глазу на глаз сообщила ему об этом назначении. Стали расходиться. По поручению Эллы ее сестра Виктория сказала мне, что Элла ездила к убийце Сергея; она долго говорила с несчастным и дала ему образок. Hакануне я слышал об этом посещении от генер<ал>-адъют<анта> А. П. Игнатьева и, пользуясь отсутствием Эллы, ушедшей укладывать детей, сообщил Павлу, Мари, Виктории и Беатрисе, что слышал. Им не было известно, что Элла была у убийцы, и они не верили этому, даже смеялись. И точно, такое мужество, такая высота души прямо невероятны. Она — святая. Мы еще с Эллой поговорили вдвоем. Она хотела бы пробыть 40 дней безвыездно вблизи гроба, а потом первый ее выезд к Троице-Сергия. О ее посещении убийцы я нарочно не говорил с ней. Слышал от Виктории, что Элле хотелось бы, чтобы после Сергея обязанности опекуна Марии и Дмитрия взял на себя сам государь.
Выехал из Москвы с почтовым поездом, в 5 ч<асов> 45 м<инут> вечера.ГАРФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 56. Л.41–51.
Воспоминания В. Ф. Джунковского
10 февраля происходило отпевание тела великого князя по особому, высочайше утвержденному церемониалу. Была масса народа, после отпевания гроб с останками был перенесен в Андреевскую церковь Чудова монастыря и поставлен на небольшом возвышении, покрыт чехлом, обшитым парчой, и сверху покровом, так он оставался до устройства склепа церкви-усыпательницы под храмом Чудового монастыря, где покоятся мощи святителя Алексея…
10 февраля происходило отпевание тела великого князя по особому, высочайше утвержденному церемониалу. Была масса народа, после отпевания гроб с останками был перенесен в Андреевскую церковь Чудова монастыря и поставлен на небольшом возвышении, покрыт чехлом, обшитым парчой, и сверху покровом, так он оставался до устройства склепа церкви-усыпательницы под храмом Чудового монастыря, где покоятся мощи святителя Алексея…
Джунковский В. Ф. Воспоминания / Под общ.ред.А. Л. Паниной. В 2 т. Т.1. М., 1997. С.43.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.724.
Дневник Николая II
10 февраля. День отпевания дорогого дяди Сергея в Чудовом монастыре. В 11 ч. в церкви Большого дворца была торжественная заупокойная обедня…
Дневники Императора Никояая II. М., 1991. С.250.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.724.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.724.
Дневник гр. С. Д. Шереметева
10 февраля. Поездка в Царское Село. На выходе предшествовал Государю, кот<орый >, проходя коридором, дал мне руку. Также обе Императрицы. Служба продолжительная, закончилась литией — вечная память.
Дипломатический> Корпус. Государственный> Совет. Владимир> Алекс<андрович> еле ходит. У Алексея Александровича> выражение ужасное…
РГАДА. Ф. 1287. On. 1.Д. 5050: Л. 23.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.725.
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Николаю II
10 февраля. Москва — Царское Село
Душой и сердцем в единой молитве. Он смотрит на нас сверху, его искренняя любовь будет утешать тебя, принесет благословение и силу в этой жизни, как осеняет и утешает она меня. Наши молитвы непрестанно вместе.
Элла.
ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1431.Л. 2. — на англ. яз.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.725.
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Николаю II
10 февраля. Москва — Царское Село
Всегда твое верное чуткое сердце знает, как утешить. Благослови тебя Бог. Мой милый был похоронен в форме Киевского полка и о! как они были тронуты, <когда> я сказала командованию полка <о меня назначении шефом>*. Сегодня весь день такой мягкий, солнечный свет, и этот умиротворяющий звон колоколов, и божественные молитвы принесли мир — да распространится он на твою дорогую страну и принесет тебе благословение.
Элла.
ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1431. Л. 3. — на англ. яз.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.725.
*В день гибели Сергей Александрович был одет в форму своего Киевского полка. В день отпевания Елисавета Феодоровна была назначена шефам этого полка. В 1912 г. она передаст шефство наследнику цесаревичу Алексею.Дневник полкового священника Митрофана Сребрянского, служащего на Дальнем Востоке
10 февраля, деревня Каулоуцзы. Нет слов выразить, как потрясла нас всех ужасная весть о мученической смерти великого князя Сергия Александровича от руки злодея, До слез жаль бедную страдалицу великую княгиню! Такая сердечная, чудная женщина и какое тяжелое горе выпало на ее долю! Я два раза служил панихиду по великом князе; всем нам хотелось помолиться об усопшем. Командир полка, сообщая полку о смерти великого князя, расплакался. «До чего мы дожили, о, россияне? Что видим, что делаем?» Действительно, дожили до трудных времен; дай, Боже, силы пережить, перенести это страшное испытание. Я часто, часто смотрю теперь на картину Васнецова «Преддверие рая». Чудная картина! Пред глазами цари, царицы, князья, мученицы Екатерина, Варвара и другие мученики, знатные, убогие — все труженики, и у всех одно в глазах: исполнен долг, завещанный от Бога. О Господи, помоги же и нам среди заслуженных нашими беззакониями страданий не пасть духом, не ослабеть в вере в Тебя, в промысел Твой!..11–12 февраля. 12 февраля утром отслужил молебен о здравии скорбящей великой княгини Елисаветы Феодоровны, прося Господа, чтобы Он подкрепил ее силы в перенесении постигшего ужасного горя.
Дневник священника 51-го Драгунского Черниговского Ее Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Феодоровны полка Митрофана Васильевича Сребрянского, с момента отправления его в Маньчжурию 11 июня 1904 года на день возвращения в г. Орел 2 июня 1906 года. М., 1996. С. 250 — 251, 255.
Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909) / Авт.-сост. А. Б. Ефимов, Е. Ю. Ковальская.— СПБ.: Алетейя, 2009. С.725.
Использованные материалы:
Накануне убийства. 1905 г.
Накануне убийства. 1905 г.
Воспоминания В. Ф. Джунковского (Джунковский Владимир Федорович (1865-1938), государственный деятель, военачальник, адъютант великого князя Сергея Александровича (с 1891), московский губернатор (1905), товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов (1913). В Первую мировую войну в действующей армии (с 1915), после Октябрьской революции в отставке. Расстрелян).
Дневник вел.кн.Сергея Александровича
Воспоминания П. Г. Курлова (Курлов Павел Григорьевич (1860-1923), камергер, действительный статский советник, генерал-майор (1909), генерал-лейтенант (1910). С 1900 г. товарищ прокурора Московской судебной палаты, с 1903 курский вице-губернатор (1903). С 1905 г. минский губернатор).
Письмо вел.кн.Сергея Александровича к Николаю II
Воспоминания террориста Б. Савинкова
4 февраля 1905 г.— день убийстваДневник вел.кн.Сергея Александровича
Воспоминания П. Г. Курлова (Курлов Павел Григорьевич (1860-1923), камергер, действительный статский советник, генерал-майор (1909), генерал-лейтенант (1910). С 1900 г. товарищ прокурора Московской судебной палаты, с 1903 курский вице-губернатор (1903). С 1905 г. минский губернатор).
Письмо вел.кн.Сергея Александровича к Николаю II
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Каляев Иван Платонович (1877-1905) — член боевой организации партии социал-революционеров с 1903 г. Снимок сделан фотографом Уголовного отделения Министерства юстиции 5 февраля 1905 г.
Телеграмма из Москвы от 4 февраля, опубликованная в Правительственном Вестнике
Разрушенная взрывом карета, в которой находился великий князь Сергей Александрович. Москва, Кремль. Февраль 1905 г. Снимок сделан фотографом Уголовного отделения Министерства юстиции 5 февраля 1905 г.
Общий вид Сенатской площади в Кремле, на которой было совершено убийство. По фото К. К. Буллы
Газета «Русское слово» 5(18) февраля 1905
Манифест Императора Николая II 5(18) февраля 1905 г.
Дневник Николая II
Дневник вел.кн.Ксении Александровны
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
5–6 февраля 1905 г.Каляев Иван Платонович (1877-1905) — член боевой организации партии социал-революционеров с 1903 г. Снимок сделан фотографом Уголовного отделения Министерства юстиции 5 февраля 1905 г.
Телеграмма из Москвы от 4 февраля, опубликованная в Правительственном Вестнике
Разрушенная взрывом карета, в которой находился великий князь Сергей Александрович. Москва, Кремль. Февраль 1905 г. Снимок сделан фотографом Уголовного отделения Министерства юстиции 5 февраля 1905 г.
Общий вид Сенатской площади в Кремле, на которой было совершено убийство. По фото К. К. Буллы
Газета «Русское слово» 5(18) февраля 1905
Манифест Императора Николая II 5(18) февраля 1905 г.
Дневник Николая II
Дневник вел.кн.Ксении Александровны
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Дневник Николая II
Письмо вел.кн.Елисаветы Феодоровны к имп.Марии Феодоровне
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Проповедь на панихиде по убиенном Великом Князе Сергии Александровиче.
Священномученик Иоанн (Восторгов), пожизненный действительный член Императорского Православного Палестинского Общества (с 18 июля 1902 г.)
О. Иоанн Кронштадтский — Николаю II
Панихида в ИППО 6(19) февраля 1905 г.
Письмо вел.кн.Елисаветы Феодоровны к имп.Марии Феодоровне
Посещение великой княгиней Елизаветой Федоровной убийцы в тюрьме (даты разнятся)Письмо вел.кн.Елисаветы Феодоровны к имп.Марии Феодоровне
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Проповедь на панихиде по убиенном Великом Князе Сергии Александровиче.
Священномученик Иоанн (Восторгов), пожизненный действительный член Императорского Православного Палестинского Общества (с 18 июля 1902 г.)
О. Иоанн Кронштадтский — Николаю II
Панихида в ИППО 6(19) февраля 1905 г.
Письмо вел.кн.Елисаветы Феодоровны к имп.Марии Феодоровне
Воспоминания В. Ф. Джунковского
Воспоминания великой княжны Марии Павловны
Дневник вел.кн.Ксении Александровны
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Воспоминания посла Франции в России Мориса Палеолога
9, 10 февраля — день погребенияВоспоминания великой княжны Марии Павловны
Дневник вел.кн.Ксении Александровны
Воспоминания террориста Б. Савинкова
Воспоминания посла Франции в России Мориса Палеолога
Письмо вел.кн.Елисаветы Феодоровны к имп.Марии Феодоровне
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Воспоминания П. Г. Курлова
Воспоминания В. Ф. Джунковского
Дневник Николая II
Дневник гр. С. Д. Шереметева
Письмо вел.кн.Елисаветы Феодоровны к Николаю II
Дневник полкового священника Митрофана Сребрянского, служащего на Дальнем Востоке
Дневник вел.кн. Константина Константиновича
Воспоминания П. Г. Курлова
Воспоминания В. Ф. Джунковского
Дневник Николая II
Дневник гр. С. Д. Шереметева
Письмо вел.кн.Елисаветы Феодоровны к Николаю II
Дневник полкового священника Митрофана Сребрянского, служащего на Дальнем Востоке