И послышалась «Херувимская»
К 150-летию со дня рождения действительного члена Нижегородского отделения ИППО, священномученика протоиерея Алексия Порфирьева
Настоятель Михаило-Архангельского, потом Спасо-Преображенского кафедрального собора в Нижегородском кремле, церковный педагог, член Нижегородской губернской ученой архивной комиссии стал одним из первых нижегородских новомучеников. 1 октября исполняется 165 лет со дня рождения протоиерея Алексия Порфирьева. Сегодня страницы жизни этого удивительного человека мы листаем с его родственником, профессором Нижегородской академии МВД РФ, кандидатом юридических наук, действительным членом Нижегородского отделения ИППО, Александром Николаевичем Лушиным.
Портрет
В детстве Александр Николаевич часто бывал в городе Кстове, у родной сестры деда Александры Петровны Богословской. В доме висел портрет священника в облачении. На груди — крест с украшениями и серебряный значок. Как Саша потом узнал, это знак выпускника духовной академии.
— Старушки нашего рода около этого портрета почему-то часто шептались, всегда какой-то шел разговор, — вспоминает Александр Николаевич. — Звучало: «дядя Леша». И я знал, что это какой-то дядя Леша, мне — деда Леша — священник, он около фикуса сидит. Со временем я узнал и полное его имя — Алексей Александрович Порфирьев. Его родная сестра — моя прабабушка.
Саша Лушин относился к наличию священников в роду спокойно, он постоянно посещал с бабушкой и другими старушками Троицкую церковь. А в старших классах мама, учительница литературы, завела с ним разговор о том, что и дядя Леша Порфирьев, и сама мама, и Саша тоже — родственники Добролюбова. В советские времена этого литературного критика считали революционным демократом. Так что быть с ним в родстве было даже престижно. Когда же мальчик просил больше рассказать о Порфирьеве, беседа почему-то, как правило, уводилась в сторону. Но кое-что он все-таки узнал, когда, будучи уже старшеклассником, стал собирать исторические сведения о своих родственниках.
Деда Леша жил на улице Провиантской с большой семьей, и всем домом у них заправляла его теща Антонина Александровна — родная сестра Добролюбова. Отец Алексий Порфирьев был великолепным учителем. Но со своим крестником и племянником — дедом Александра Николаевича — он всегда был особенно строг. А дома все было совершенно по-другому. Батюшка очень радовался, когда собирались родственники, было много детей. Он с ними шутил, играл, читал вслух детские журналы и книги, зимой ходил кататься на санках.
У Порфирьевых бывали многие известные люди, отец Алексий был знаком с историками Снежневским и Звездиным, писателем Короленко. О нем он всегда отзывался положительно. А вот Горького не любил. Сильно не любил, называл его безбожником и очень негативно относился к его творчеству.
Цветы от императора
Детские годы священномученика прошли в Курмышском уезде Симбирской губернии, в селе Можаров Майдан. Его отец — Александр Порфирьев — служил псаломщиком в местном храме. Он определил сына в духовную семинарию, после которой тот продолжил обучение в Санкт-Петербургской духовной академии. С ученой степенью кандидата богословских наук указом Святейшего Синода от 21 июля 1882 года Алексий Порфирьев был назначен преподавателем «учения о русском расколе и сектантстве» в Нижегородскую духовную семинарию.
Его священническая хиротония состоялась в сентябре 1886 года, а служить отец Алексий начал в Верхнепосадском Николаевском храме. Имя Алексия Александровича Порфирьева постоянно встречается на страницах нижегородских газет и епархиальных изданий. Уже к началу 1890‑х годов он, как опытный священник и церковный педагог, стал в Нижегородской губернии заметной личностью. В православном братстве Святого Креста проводил беседы со старообрядцами. Трижды участвовал во всероссийских миссионерских съездах духовенства: в Москве — в 1887 и 1891 годах и в Казани — в 1897 году.
15 июля 1893 года иерей Алексий Порфирьев стал настоятелем Михаило-Архангельского собора в Нижегородском кремле и был возведен в сан протоиерея. С 1905 года он настоятель нижегородского Спасо-Преображенского кафедрального собора.
Отец Алексий активно работал в Нижегородской губернской ученой архивной комиссии, изучал документальные собрания нижегородских церквей и монастырей, был знатоком церковной истории.
В 1896 году в Нижнем Новгороде на Всероссийской промышленной и художественной выставке он был председателем постоянной исполнительной комиссии при Нижегородском епархиальном училищном совете по устройству подотдела церковного образования и постройке на выставке церкви-школы. С этим зданием связан важный эпизод в жизни будущего святого.
— У него были две личные встречи с Николаем II, — рассказывает Александр Лушин. — В июле 1896 года на выставке отец Алексий представлял интересы церковной школы, и был выставлен макет в полную величину. Пришел император со свитой, батюшка подробно рассказал о церкви-школе. Царь слушал с большим интересом, потом пожал рассказчику руку, обер-прокурор Синода Победоносцев тоже поблагодарил его лично. После этого священник получил награду. Хотели сначала дать крест с украшениями, доложили императору, а тот: «Нет, пожаловать орден святой Анны II степени». Вспомнил его! В 1913 году отец Алексий был также удостоен беседы с монархом. Император молился в Спасо-Преображенском кафедральном соборе кремля, после службы подошел, сказал несколько добрых слов, поцеловал настоятеля и вручил букет цветов. Эти цветы он принес домой и раздал по цветочку всем девушкам-родственницам. У моей бабушки долго хранился такой цветок.
Всего три листочка!
— Во время перестройки, — продолжает рассказ родственник новомученика, — мы с мамой обратились в КГБ за разрешением ознакомиться с делом Порфирьева. Не давали, потом разрешили, но с условием: ничего не рассказывать и не выписывать. Я держал в руках это дело, и знаете, что поразило? В нем буквально три листочка. И надпись от руки — «расстрелять». Так что расправа была скорой.
Когда наступил семнадцатый год, протоиерей Алексий всеми силами защищал веру и Церковь. Было проведено несколько съездов духовенства (чему большевики всячески препятствовали), итоговые документы направлялись безбожным властям.
Так, в июле 1918 года экстренно собрался епархиальный съезд. Было составлено воззвание к пастве, которое подписали епископ Балахнинский Лаврентий, протоиерей Алексий Порфирьев и губернский предводитель дворянства Алексей Борисович Нейдгардт. Все они и дальше продолжали сопротивляться беззаконию властей, претерпевая нападки и унижения.
Отца Алексия арестовали 17 октября 1918 года. В тюрьме избивали, издевались. 5 ноября чекисты потребовали, чтобы он дал ложные показания против владыки Лаврентия, отец Алексий отказался.
Расстреляли батюшку 6 ноября вместе с епископом Лаврентием и Алексеем Нейдгардтом. Владыка причастил всех Святых Христовых Таин. Ночью их вывели в сад. В семье сохранилось предание, что, когда на этих трех измученных людей навели стволы, над их головами возникли ореолы и послышалась «Херувимская песнь». Русские, бывшие в этой команде, отказались стрелять — приговор привели в исполнение латышские стрелки.
— А узнали об этом, — говорит Александр Николаевич, — от телеграфиста Григория Парфенычева, мобилизованного в ЧК. 7 ноября он прибежал к родственникам Порфирьева — своим знакомым и сообщил, что произошло в саду на Малой Покровской. Потом в газете официально написали о расстреле.
— Однажды выяснилось, — продолжает Александр Лушин, — что спустя многие годы после своей мученической кончины отец Алексий спас старшую сестру моей мамы, Серафиму Александровну. Во время Великой Отечественной войны в цех, где она работала, попала фашистская бомба, на тетю Симу упал станок. Она поняла, что ее не спасут. А дома остались три малолетние дочери — Вера, Надежда, Любовь, муж погиб на фронте. Она стала молиться, просить всех святых о помощи. И обратилась внезапно к дяде Леше. И он вдруг перед ней появился. Говорит: «Серафима, я сейчас станок немножко приподниму, а ты начинай кричать, и тебя спасут». И тут она почувствовала, что может дышать, крикнула. Ее заметили и вытащили. Она дома рассказала, но домашние предупредили: «Никому больше об этом не рассказывай». И она молчала много лет.
Талант по наследству
Дети отца Алексия тоже были людьми одаренными. Старший сын Николай, еще будучи студентом, написал три научные работы, которые получили высокую оценку у педагогов и филологов. Он знал девять иностранных языков. После расстрела отца Николая призвали в армию, он был лектором по культуре. Здесь на него кто-то донес. Спас юношу университетский наставник — профессор Никольский: вытребовал в Ленинград, в Институт славянской письменности. Потом снова были донос и увольнение, и так несколько раз. С 1939 года Николай Алексеевич работал по трудовым договорам для Академии наук СССР. В блокаду умер. Не уехал — боялся за свои книги, несколько тысяч томов.
Его младший брат Юрий — известный художник, виолончелист, он создавал нижегородскую школу виолончели в 1920‑е годы, воспитал нескольких талантливых музыкантов, дирижировал оркестром. Участник многих выставок, писал портрет Чкалова, иллюстрировал рассказ Горького «Мальва», произведения Гоголя. Он подошел к иллюстрации как ученый: написал несколько статей о том, как нужно иллюстрировать книги. Сразу после казни отца Юрий написал его портрет. Это его видел в Кстове Саша Лушин. Юрий просился на фронт военным музыкантом, не взяли из-за возраста. В 1944 году он трагически погиб.
Дочь Татьяна была репрессирована. Высылку отбывала в Коврове, медсестрой в детском доме. Вернулась — жить негде, но тут случилась какая-то добролюбовская дата и ей как родственнице «революционера» дали комнату. Дожила Татьяна Алексеевна до 1980‑х годов, тихо, богобоязненно, сохраняя семейные реликвии.
— А портрет отца Алексия наши старушки решили передать мне, — говорит Александр Лушин. — Потом появилась моя книга «Священник — душа народа». Когда было прославление на юбилейном Архиерейском соборе, мы, конечно, плакали от радости (собрались все родственники). И вдруг мама говорит старшей сестре: «Сима, расскажи всем, как тебя спас отец Алексий». Тогда мы и узнали эту историю.