Сретение Господне в русской поэзии

Гробница св.Симеона Богоприимца на месте его дома в Иерусалиме

Сретение Господне

Стоит во Храме Симеон —
Он Духом Божьим приведен.
В нем сердце пламенем сгорает,
Он молится и ожидает.

И вот — с Младенцем на руках,
По ступеням легко ступая,
С любовью кроткою в очах
Приходит Мариам Святая.

Младенца в руки старец взял.
Вознес мольбу к Творцу Вселенной,
И, Богам свыше вдохновенный,
В слезах, он радостно сказал:

«Се, ныне, с миром благодатным
Берешь меня, Господь благой —
Я зрю с веселием отрадным,
Спасенья Промысел святой.

Честна, Господь, Твоя держава.
Се — свет любви, щедрот Твоих,
На просвещенье чад земных,
И чад Израилевых слава»

А. Огильви

Симеон Богоприимец

Он пришёл во храм покорный,
Божьей воле предался…
Славит Бога лик надгорный,
Фимиама дым взвился.

Старец взял младенца в руки,
Взоры к небу приподнял …
Смолкли ангельские звуки,
Лик архангелов внимал:

— «Ты пришёл желанный, жданный!
Ты пришёл спасти людей!
Свет – неверным, честь – избранным,
Час кончины Ты моей!»

Старец кончил. … Опустились
Долу дряхлые глаза,
А с ресниц его катилась
Благодарности слеза

Николай Васильевич Реморов (1875–1919), священник с 1904 г.
Печатался в «Тамбовских епархиальных ведомостях»

На Сретение Господне

Царь славы, славимый небесных сил чинами,
И ангельских князей носимый раменами,
Закону покорясь, Законодатель Сам
Днесь долу, Отроча, приносится во храм,
Бог неба — во Свою наземную обитель,
С искупом за Себя — вселенной Искупитель.
Держащий, Движущий светила в их кругах,
Держим, покоится на старческих руках,
На троне Своего смирения смиренном;
И от Иосифа, как Бог и в теле бренном,
Как вечный первенец Создавшаго миры,
Премлет жертвенны, таинственны дары:
Приемлет горлиц двух — чету взаимно верну,
В ней — Церковь мирную, незлобиву, нескверну,
В которой верою спрягаются в любовь
И люди Божий, Израилева кровь,
И от язычников народ новосвятимый;
Двух голубя птенцов — как истинный, всечтимый,
Завета ветхаго и новаго Творец.
Днесь обещания небеснаго конец
Приемля, Симеон с восторгом откровений
Мать-Деву увенчал венцем благословений,
Рожденнаго из Ней страдания предрек,
К Рожденному воззвал, кончая долгий век:
Владыка! преклонись к мольбе моей усердной,
И ныне разреши мой дух от плоти смертной,
Как прежде Твоему обетовал рабу.
Уже я на земли свершил мою судьбу;
Уже Тебя узрел примрачными очами
О Свет, сияющий превечными лучами!
Спаситель и Господь словесных естества,
В Тебе помазанных елеем Божества!

Ширинский-Шихматов Сергей Александрович (1783-1837)
1823

Сретенье

    Анне Ахматовой

Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
                        Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама, 
                        в то утро, затеряны в сумраке Храма.

Тот Храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,        
                        в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
                        покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
                        Свершилось. И старец промолвил:
                                                                        “Сегодня,

реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
                        дитя: Он - Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в Нем”. - Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
                        Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами Храма, как некая птица,
                        что в силах взлететь, но не в силах
                                                                        спуститься.

И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена
Мария молчала. “Слова-то какие...”
                        И старец сказал, повернувшись к Марии:

“В лежащем сейчас на раменах Твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
                        И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
                        в сердцах человеков, как некое око”.

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
                        Он шел, уменьшаясь в значенье и теле

для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шагал по застывшему Храму пустому
                        к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковская тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
                        но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
                        врывался шум жизни за стенами Храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
                        Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
                        душа Симеона несла пред собою,

как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
                        Светильник светил, и тропа расширялась.
 
Иосиф Бродский
Март, 1972 г.