Епископ Кирилл (Наумов) во главе Миссии в Иерусалиме

Фрагмент из книги архимандрита Никодима (Ротова) "История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме": Глава II. Возрождение Русской Духовной Миссии в Иерусалиме после Крымской войны и ее жизнь под управлением епископа Кирилла и архимандрита Леонида (Кавелина)

Крымская война окончилась для России печально. «Россия потерпела сильное поражение, и на парижском конгрессе Россия потеряла право, которое старалась охранять в течение всего предшествующего времени, из-за которого возникла и война. В соглашении говорилось, что все державы обязуются уважать суверенность Турции; Россия отказывается от традиционного покровительства христианам Оттоманской империи, Турция обязуется улучшить положение всех христиан — своих подданных, а великие державы, все вместе, будут это обязательство контролировать, причем, ни одна держава не имеет права претендовать ни на какие себе привилегии. Такое требование явилось бы вызовом остальным участникам договора.

Война эта была завершением всей предшествующей истории наших отношений к православному Востоку, когда Россия была исключительной и преобладающей покровительницей христианских подданных Турции. Она же открыла собою историю новых, совсем иных «отношении к православному Востоку, где мы должны были отказаться от всяких преимуществ и преобладания и действовать наравне и сообща со всеми другими представителями христианской Европы»[1].

«Положение и значение России на православном Востоке парижским трактатом было глубоко надорвано и поколеблено так, что если бы она после этого пожелала сколько-нибудь восстановить свое влияние на православном Востоке и, в частности, в Иерусалиме то ей необходимо было бы начинать дело с самого начала. Она так и сделала.

Одним из первых действий русского правительства, направленных именно к восстановлению поколебленного положения России на православном Востоке, было учреждение официальной Духовной Русской Миссии в Иерусалиме. Учреждению Миссии предшествовал обстоятельный доклад Министра иностранных дел императору»[2].

Доклад констатировал, что ситуация на Востоке изменилась. Если раньше приходилось иметь дело только с турками, то теперь выдающаяся роль стала принадлежать великим державам. 

«В настоящее время — писал министр, — всякая полумера не только не принесет пользы но даже послужит ко вреду нашей Духовной Миссии в Иерусалиме, уронив ее достоинство. Если круг действий Миссии ограничится одними пассивными наблюдениями, то пребывание ее в Иерусалиме окажется бесполезным, потому что для этого достаточно нашего генерального консула в Бейруте и вице-консула в Яффе. Необходимо определить настоящую цель Миссии, прежде нежели послать ее, для того чтобы она могла быть полезна Востоку, ибо на прежнем основании ей уже трудно будет оставаться в Иерусалиме.

Необходимо принять в соображение, что три элемента народные составляет Православие на Востоке — греки, славяне, а арабы, о которых мы особенно должны заботиться, чтобы они устояли против покушений пропаганды западной. Из этих трех племен греки сильнее, влиятельнее и менее других требуют нашей заботливости. Они нелегко совращаются в латинство. Можно оставаться спокойными в непоколебимой их привязанности к нашей общей церкви.

Совсем иное дело у славян и арабов, угнетаемых греческим духовенством, и потому довольно склонных к сближению с латинами, которые представляются им защитниками от властей турецких, осыпают их милостями.

Доселе мы смотрели на церковь в Сирии и Палестине более через призму греческую, потому что вся ее высшая иерархия состоит из греков, хотя весь народный элемент есть чисто арабский в двух патриархатах — Иерусалимском и Антиохийском и даже отчасти в Александрийском, ибо вне обителей и главных городов богослужение совершается там только на языке арабском. Греки, подобно тому, как между славянами Турции, нетерпимы здесь не только народом, «но и священниками, а между тем вся наша милостыня сыплется большею частью на иерархию греческую. Наша цель, наше стремление должны состоять в примирении враждующих племен Востока, ибо русских здесь равно любят и грек, и араб, ему единоверный, не говоря уже о славянах, и даже иноверные латины и армяне, копты, сирийцы и халдеи охотно сближаются с ними, чуждаясь греков, как закоснелых своих врагов. Мы должны примирять враждующих и поддерживать арабов, чтобы их не завлекли в унию благодеяния латинов; и если последние употребляют все средства для успешного действия пропаганды на людей им чуждых, то мы должны, по крайней мере, стараться привлекать к себе своих»[3].

Далее доклад повествовал, что в настоящий момент Иерусалимский Патриарх живет в Константинополе, а у всех инославных исповеданий в Иерусалиме есть свои не только епископы, но и патриархи — латинский, униатский, армянский. Даже протестантов возглавляет епископ. Необходимость и русским возглавить свое духовное представительство начальником в сапе епископа подтверждалась соображениями, что приезд русского епископа на Восток должен был бы произвести "сильное, благодетельное впечатление не только в Иерусалиме, но и в Царьграде, потому что там еще никогда не видели архиерея русского ни великолепных обрядов нашего богослужения. Между тем богослужение греческое в таком упадке и совершается с таким небрежением, что не может вселить благоговения франкам в том общем храме Святого Гроба, где встречаются все вероисповедания и наблюдательными взорами смотрят на взаимную службу. По неблаголепию службы греческой и малому благоговению священнослужителей судят и о целом исповедании, тем более что лучшая часть Православия, собственно русская, никому неизвестна на Востоке. Если же франки увидят на Голгофе и в Святом Гробе служение нашего епископа, со всем его благолепием, которое легко можно устроить, ибо с ним могут служить славяне и арабы, применяясь к нашему порядку, то впечатление сие будет разительно не только для латинян, но и для греков; оно даст более ясное понятие об истинном Православии на Востоке, особенно при личном уважении к епископу. Благолепие богослужения особенно необходимо нам в Иерусалиме, ибо сей святый град есть центральный духовный пункт не только всего Востока, но и Запада, на который устремлено внимание всей Европы, и откуда наша Миссия может иметь благодетельное влияние на соседние патриархаты и Синай" [4].

Доклад оканчивался мнением, что в Палестине наша Миссия должна будет завести больницы и оказывать благотворительность населению.

23 марта 1857 года этот доклад был утвержден императором, и таким образом Русская Духовная Миссия в Иерусалиме снова получила бытие. Необходимо было оформить ее официальное признание со стороны турецких властей. Константинопольское посольство в этом отношении быстро добилось успеха, и вскоре оттоманское правительство «выдало визириальные письма по сему предмету на имя саидского генерал-губернатора и Иерусалимского Патриарха. В обеих сих бумагах Порта признает официальное существование Духовной Миссии нашей в Иерусалиме, которая прежде сего проживала там негласно и была только терпима, а через это признает право нашей Духовной Миссии на самостоятельную деятельность и дает ей возможность сноситься с Патриархом Иерусалимским на основании совершенного равенства, вне всякой зависимости" [5].

Пока шли разговоры в Константинополе о независимости и самостоятельности нашей Миссии от греков, в Петербурге подбирали состав тружеников, которые должны были отправиться в Святую Землю.

"Русскую Духовную Миссию в Иерусалиме учреждала не Русская Церковь, а Министерство иностранных дел. Синоду, вероятно, было предписано принять это уже в готовом виде, причем даже ограничено было право выбора лица для возглавления будущей Миссии. Оно было выбрано, по обоюдному соглашению обер-прокурора Синода и Министерства иностранных дел, т.е. другими словами двух высших государственных чиновников" [6].

Всего естественнее было бы снова послать начальником Миссии архимандрита Порфирия. Ведь он был знаток и Палестины, и всего Востока. За свое пребывание там он освоился с местными обычаями и нравами населения. К тому же, да это, пожалуй, могло быть и главным залогом его успеха, он пользовался некоторыми симпатиями Святогробского и даже неправославного духовенства и иерусалимских жителей. Его приезд сразу же мог дать положительные результаты для упрочнения положения официальной нашей Миссии. Да и он сам горел желанием послужить интересам Православия в Святой Земле. Казалось, иного выбора не могло быть. К тому же архимандрит Порфирий проживал в Петербурге и определенной должности не имел. Но на деле получилось не так. Произвол обер-прокурора Синода графа Толстого все повернул иначе. Подходя к важному вопросу о Иерусалимской Миссии ни с церковной, ни с государственной, а с какой-то своей личной ханжеской точки зрения. Толстой решил, что архимандрит Порфирий недостоин такого высокого назначения. Очень интересна и причина такого отношения к человеку, столь потрудившемуся уже в Палестине. Граф Толстой был лично предубежден против о. Порфирия. Это предубеждение основывалось, во-первых, на том, что еще много лет назад во время службы о.Порфирия в Одессе он пользовался некоторым благоволением начальника края графа Воронцова, а Толстой, сменивший на этом посту Воронцова, был очень не расположен ко всему "воронцовскому". Другая причина обер-прокурорской немилости заключалась в "вольнодумстве" о.Порфирия, в котором его подозревали и ранее в Синоде. Одним из проявлений этого "вольнодумства" у о.Порфирия при жизни на Востоке было то, что он вкушал мясную пишу. По поводу такого, с позволения сказать, обвинения о.Порфирий с горечью замечает в дневнике: 

"Меня судит Толстой, и за что же? За то, что вкушал скоромную пищу там, где нет ни рыбы, ни грибов, ни ягод, и где святые апостолы учили, что пища не поставляет нас пред Господом.

Ни слабость моего здоровья, ни дарования и познания мои ни труды и заслуги мои, ни ходатайство о мне нескольких сановников изумленных фарисейством Толстого, ничто не уважается. Вкушение нескольких капель скоромной похлебки там, где более нечем питаться признано величайшим преступлением. И кто судья мой? Кто порицает меня и тех иерархов, с которыми я разделял трапезу в Святом Граде? Мирской человек, который не понимает различия между заповедью и обычаем, который суд свой ставит выше рассуждения многих, но который, к несчастью, имеет власть распинать. Боже! Прости ему, ибо не знает, что творит" [7].

Несмотря на то, что первенствующий член Синода Петербургский митрополит Григорий поддерживал кандидатуру о.Порфирия, он в Иерусалим назначен не был.

Епископ Поликарп (Радкевич)

Когда началось дело организации нашей Иерусалимской Миссии, то кандидатом в ее начальники был предизбран Одесский епископ Поликарп (Радкевич) за свою, по убеждению Толстого, праведную жизнь. Толстой считал, что в Иерусалиме, этом центре всего христианства, представители Русской Православной Церкви должны быть, прежде всего, подвижники и молитвенники, а все остальные качества, как-то — широкая разносторонняя образованность, умение вести сношения с людьми самых различных взглядов и положения, способность привлекать к себе сердца, — все это дело второстепенное.

Очевидно, назначение епископа Поликарпа было вообще не продумано. Вскоре после приезда его в Петербург он по болезни отказался от поездки в Иерусалим, а архимандрит Порфирий утверждает, что при личном знакомстве он был окончательно забракован князем Горчаковым, который и до личного свидания с будущим начальником Миссии считал, что «епископ Поликарп не имеет той силы ума и воли, той сметливости, той вкрадчивости и дара слова, кои нужны на дипломатическом поприще» [8].

С этим мнением соглашался и обер-прокурор Толстой. Оба эти вельможи очень желали, чтобы в составе Миссии был и архимандрит Порфирий, опытный в этом деле человек, но на вторых ролях: 

«Боже мой! — восклицает с обидой и недоумением о. Порфирий в своем дневнике, почему же хотят послать туда преосвященного мальчика и приставить к нему Высокопреподобного дядьку? Не лучше ли неумного заменить разумным? Избравшие Поликарпа говорят, что он свят и сами же договаривают, что святость его не изведана ими лично. Какое противоречие, какое легкомыслие! Кто свят на земле? Кто из вас чист перед Богом, Который в самих ангелах усматривает пятна, как это сказано в священной книге Иова? Святые существуют на небе, а на земле все грешны более или менее. Известно, что Поликарп не исцелил и ни одного больного, не воскресил ни одного мертвеца. Чем же он исправит будто бы худые нравы иерусалимских греков, как это ожидают от него?

Сухоядением? Земными поклонами? Частыми службами на Голгофе, у Гроба Господня и в Гефсимании (чего, однако не позволят ему католики, армяне и турки). Смиреной наружностью? Уклонением от общения с людьми? Это ли нужно в Иерусалиме, где посты издавна соблюдаются строго, богослужение совершается ежедневно, смирение свойственно всем под турецким игом, одиночество обратилось в привычку и где, несмотря на то, Православная церковь, как 38-летний расслабленный лежит у купели Силоамской и вопиет: не имам человека, да ввержет мя в купель. Там нужнее просвещение, богатая милостыня бедным, снабжение больных даровыми лекарствами, разгадывание замыслов всякой враждебной Православию пропаганды и соображение средств к уничтожению их. Там нужнее та общительность, которую имел апостол Павел и по которой он был всем вся» [9].

Конечно, может быть в суждениях о. Порфирия об епископе Поликарпе сквозит и личное неприязненное чувство, вызванное тем, что из-за него он не может в Иерусалиме сделать то, к чему имел глубокое призвание, но в то же время все его рассуждения справедливы и говорят о том, как хорошо он понимал русское дело в Святой Земле.

Когда стало окончательно известно, что епископ Поликарп возвращается домой, и в Иерусалим он не поедет, Св. Синод, остановился на другой кандидатуре. В результате соглашения Министерства иностранных дел и обер-прокурора Синода начальником Иерусалимской Миссии был назначен архимандрит Кирилл (Наумов) с возведением в сан епископа [10].

Это назначение 1 сентября 1857 года было утверждено императором. 11 октября в Святейшем Синоде совершилось наречение архимандрита Кирилла во епископа Мелитопольского, а 13 октября архиерейская хиротония. Хиротонию совершал в Казанском Соборе митрополит Григорий в сослужении архиепископа Казанского Афанасия, архиепископа Ярославского Нила, архиепископа Камчатского Иннокентия, епископа Тверского Филофея и епископа Ревельского Агафангела" [11].

Прежде чем повествовать об отъезде и деяниях преосвященного Кирилла, необходимо кратенько освятить его жизненный путь, пройденный им за те тридцать с небольшим лет, которые прожиты были им до архиерейства.

Начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме Преосвященный Кирилл (Наумов), епископ Мелитопольский, 1857–1859 гг.
Фото: Русские учреждения в Святой Земле и почившие деятели Императорского Православного Палестинского Общества. 1882–1907 гг. (Иллюстрированный подарочный альбом). Международные отношения. 2003.

Преосвященный Кирилл (в мире Василий Николаевич Наумов) родился 25 декабря 1823 года в городе Калуге. Его отец, диакон городской Михайло-Архангельской церкви, имел большую семью и маленькие достатки. Поэтому детство епископа было тяжелым и наполнено материальными лишениями. В обычное для детей духовенства время Вася Наумов поступил сначала в приходское училище, затем в Духовное, по окончании которого в 1838 году перешел в Калужскую Духовную семинарию, где выделялся своими успехами и скромностью среди семинаристов. По окончании семинарии в 1843 году Наумова назначили к поступлению в Петербургскую Духовную академию. Быстро протекли четыре года академической жизни, и Василий Наумов, окончив в 1847 году академию третьим магистром и с самой лучшей аттестацией принял монашеский постриг с именем Кирилла. В ближайшее время после пострижения монаха Кирилла посвятили в сан иеродиакона, затем в иеромонаха и оставили при академии бакалавром. Его предметом было нравственное богословие. Успешно преподавал в академии иеромонах Кирилл, восходя в то же время вверх по академической лестнице. В 1851 году он получил звание экстраординарного профессора и к нравственному богословию ему прибавили еще преподавание пастырского богословия, а через четыре года, в 1855 году, иеромонах Кирилл был назначен инспектором родной ему Петербургской Духовной академии с возведением в сан архимандрита. Вскоре после своего возведения архимандрит Кирилл был утвержден в звании ординарного профессора.

Помимо обычной академической работы, о.Кирилл был неленностным духовным писателем. Он сотрудничал и много писал в журнал "Христианское чтение". Со времени окончания академии из-под его пера вышли книги "Жизнь святого благоверного великого князя Александра Невского", "Минуты уединенных размышлений" и "Пастырское богословие". За последнее сочинение архимандриту Кириллу была присуждена ученая степень доктора богословия.

Так жизнь молодого ученого монаха текла плавно и размеренно до 1857 года. 1 марта 1857 года ректор академии преосвященный Макарий Булгаков был назначен епископом Тамбовским. Все предполагали, что преемником преосвященного Макария по ректуре будет архимандрит Кирилл, который последовательно прошел всю обычную академическую службу. Но случилось нечто неожиданное. Ректором был назначен уже известный нам архимандрит Феофан (Говоров). Начались в церковном мире Петербурга разговоры о якобы неловком положении архимандрита Кирилла, о том, что его обошли по службе и так далее. На самом деле ничего подобного, конечно, не было, так как архимандрит Феофан был старше о.Кирилла и годами и по службе. Эти разговоры имели почву только потому, что за несколько лет до этого архимандрит Кирилл был уже инспектором академии, а архимандрит Феофан рядовым профессором. Это обстоятельство дало повод даже в Синоде думать о выходе из создавшегося положения. Московский митрополит Филарет предложил назначить архимандрита Кирилла в Константинополь настоятелем посольской церкви, но последний уклонился от этого назначения. В это время шло обсуждение вопроса о назначении начальника возрождаемой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Архимандриту Кириллу предложили поехать во Святой Град и возглавить Миссию в сане епископа. Это предложение им было принято, и мы уже знаем, что архимандрит Кирилл был хиротонисан во епископа Мелитопольского.

"Действительно, только одно желание во что бы то ни стало, выйти из ложного положения могло побудить архимандрита Кирилла принять назначение, к которому он, по собственному его убеждению, был весьма мало подготовлен и способен" [12].

"Душа мирна, — писал он преосвященному Макарию Булгакову А.Н.) 19 сентября 1857 года, — но поприще слишком велико и очень страшно. Радует все — и внимание правительства, и сочувствие публики, и предварительные условия помещения в Иерусалиме Миссии, признанной султаном и получившей в лице своего начальника право сношений с одним только Патриархом Иерусалимским на основании совершенного равенства, вне всякой зависимости от духовенства святогробского (т.е. Синода Иерусалимского), но ответственность страшно велика, назначение слишком многостороннее"[13].

Пробыв в Петербурге после своей хиротонии немного больше двух недель, епископ Кирилл за это время представился императору, который сам дал ему некоторые указания, касающиеся предстоящего служения, и императрице. 3 ноября Русская Духовная Миссия, возглавляемая епископом Кириллом, отбыла из Петербурга в Святую Землю.

Прежде повествования о путешествии и жизни нашей Миссии необходимо познакомиться с напутствованиями, пожеланиями и средствами, с которыми она отправилась на Восток.

Напутствий было дано Миссии чрезвычайно много. Даже если бы на Восток отправлялась целая армия миссионеров, то и ей бы хватило той работы, какая определялась Миссии.

Обо всем том, что должна была делать Миссия, подробно говорила инструкция, специально составленная для этого и утвержденная Александром II 30 марта 1857 года. Шестнадцать параграфов инструкции подробно регламентировали всю жизнь Миссии. Прежде всего, предписывалось поддерживать братские отношения с греческим духовенством, оказывать ему всяческое уважение. Главное же внимание должно было обращать на арабское духовенство, и по мере возможности поддерживать как убогие арабские церкви, так и священников, чтобы они чувствовали заботу своих единоверцев. Большим шагом к утверждению в арабах Православия было бы посвящение хотя одного араба в архиерейский сан.

Необходимо заботиться о греческих и арабских училищах, а также и арабской типографии. Эту заботу нужно проявлять в виде советов патриаршим наместникам и в материальной помощи школам. У себя Миссии необходимо иметь библиотеку с русскими, греческими и арабскими книгами, чтобы способствовать распространению Православия. Кроме того, нужно раздавать катехизисы и молитвенники на арабском языке, чтобы противодействовать католикам.

Помимо православного духовенства, Миссия должна быть в дружеских отношениях с армянской иерархией и католиками, у которых надо отдавать предпочтение францисканцам, поскольку они не занимаются прозелитизмом среди православных, а через них можно кое-что узнавать и о пропаганде Валерги с клевретами. Близость Миссии к армянам и католикам, возможно, будет смягчать обострение отношений всех исповеданий около святых мест.

Все пожертвования из России для Гроба Господня будут передаваться через начальника Миссии, а этот получать будет их при посредстве генерального консула. Получая свои деньги через Миссию, греки будут тем самым оказывать ей свое большее внимание, а при взаимном внимании с нашей стороны этим будут укрепляться добрые взаимоотношения.

I) своей внутренней жизни Миссия должна обращать особое внимание па богослужение, совершать его как можно торжественней и благолепней, установить у себя ежедневное служение и, по возможности, чаше участвовать в литургиях, совершаемых на Гробе Господнем, на Голгофе и в Гефсимании, но чтобы это не являлось состязанием с католиками и армянами.

Очень скромное место отводилось Миссии в деле обслуживания паломников. Шестой параграф предписывал начальнику Миссии только нравственное наблюдение за ними, а в чем оно должно было выражаться, ничего не говорилось. Из практических вопросов в этом отношении было только пожелание, что если греки отдадут нам Крестный монастырь, то в нем было бы хорошо устроить богадельню. Конкретно же опять ничего не было сказано. О желании иметь больницу и полное попечение о наших паломниках говорилось также и в специальном письме Министра иностранных дел князя Горчакова к епископу Кириллу от 17 октября 1857 года. Поручалось начальнику обдумать на месте все это и прислать свои соображения [14].

Четыре пункта предписывают Миссии не ограничиваться одним только Иерусалимом, но распространять свои действия на соседние патриархаты (Александрийский и Антиохийский), Синайскую гору, устанавливать тесные контакты с яковитами в Сирии и с коптами в Египте. В Антиохийском Православном Патриархате предполагалось, что благодаря наездов туда членов Миссии и раздачи книг и милостыни сто тысяч православных арабов воздержатся от унии. В Петербурге было желательно, чтобы обладание святыми местами оставалось без изменений, а если начнется дело о починке купола над Гробом Господним, то начальник Миссии должен будет склонять греков не препятствовать и другим христианам участвовать в этом, так как починка здания, ввиду страшной ветхости его, совершенно необходима.

Большой интерес представляет еще один параграф, который гласит, что "отношения Миссии к генеральному консулу должны оставаться совершенно те же, какие были поныне. Начальник Миссии должен принимать с уважением его внушения по вопросам политическим, а иногда и церковным, сообщая ему свои замечания, если что-либо найдет несоответствующим общим целям" [15].

По поводу наставлений инструкции, касающихся богослужения, один знаток Православия на Востоке делает в известной степени справедливое замечание: 

"Горькие слова наши горько подтверждают самое наставление, данное Миссии: проявлять всеми средствами в Иерусалиме русское богослужение. Прошу позволения спросить: к чему эта усиленная забота? Какую она цель имеет в виду? Какой предполагается конец ее? Что мы арабов отвлекаем этим от греков и привлекаем к себе? А потом что? Магометан уверим, что в христианстве есть не только ереси и расколы, но еще и два различных Православия. Затрудняясь угадать цель, можно легко предусмотреть конец. Так как намерение наше — действовать на арабов и на другие христианские народности Востока, так как мы для них будем проявлять наше богослужение с тысячью малых отличий его от греческого и при этом, без сомнения, не пропустим случая дать заметить, что наше и есть вполне достойное святой веры православной, то бедное, невежественное население, равнодушное вообще к внутреннему смыслу священнодействий и поражающееся всякой (и только одной) внешностью, с изумлением увидит, таким образом, новую веру русскую и, не пристав к новой, потеряет уважение к старой. Но это еще меньшее зло! Изобретший этот пункт наставления не подумал, что греки, заметив усилие наше выставить себя и заменить их, не будут с своей стороны дремать. И представится миру печальное зрелище новой вражды у Гроба Господня, горшей всех прежних, между самими православными. Повторяю свое убеждение: нам еще не время выступать отдельно на поприще церковной деятельности" [16].

До того как сделать характеристику этой инструкции, посмотрим, какими ресурсами располагала Миссия. Что дали ей, когда хотели с нее спросить много? Как известно, во главе Миссии поставлялся епископ. С ним должны были ехать два иеромонаха, один иеродиакон и шесть певчих которые бы одновременно исполняли обязанности иподиаконов. Из местных жителей нужно было найти драгомана. На содержание определялось: епископу — три тысячи рублей в год, иеромонахам по тысяче рублей в год, иеродиакону — восемьсот рублей в год, драгоману —шестьсот рублей в год, певчим — по пятьсот рублей в год каждому.

Кроме того, отпускалась тысяча пятьсот рублей на содержание церкви и прислуги и три тысячи семьсот пятьдесят рублей на питание всех миссийских сотрудников из расчета — епископу, иеромонахам и иеродиакону по триста рублей каждому, а драгоману и певчим по двести пятьдесят рублей каждому. Общий итог всех денег, ассигнуемых на годовое содержание всех сотрудников Миссии, равнялся 14.650 руб.

Кроме того, пред самым отъездом из Петербурга начальнику Миссии епископу Кириллу было вручено 5.538 руб. 52 1/4 коп. на единовременное пособие всему штату Миссии, на покрытие дорожных расходов, на вклады для церквей и монастырей, которые нужно будет делать согласно высокому положению русского епископа. В инструкции Миссии говорилось о благотворительности и помощи палестинским училищам, о призрении больных, но в смете об этом не сказано ничего. Первая Иерусалимская Миссия при архимандрите Порфирии состояла из четырех человек и на ее содержание отпускали семь тысяч рублей, эта же Миссия включала в себя одиннадцать человек, а ей дали средств только вдвое больше, чем первой. Сразу же, при отъезде Миссии из Петербурга можно было наверняка сказать, что каких-либо больших результатов на Востоке от нее не будет, потому что слишком слабая конкуренция получится с богатыми католиками и протестантами.

При тяжелом финансовом положении не легче было у нашей Миссии и с кадрами. Сотрудниками преосвященного Кирилла были назначены иеромонах Ювеналий (Половцев) и иеромонах Леонид (Кавелин). Оба они из Оптиной пустыни. Оба из дворян, до поступления в Оптину пустынь были гвардейскими офицерами. Позднее иеромонах Ювеналий последовательно занимал следующие должности; игумен Глинской пустыни, архимандрит Курской Коренной пустыни, наместник Александро-Невской Лавры, наместник Киево-Печерской Лавры, епископ Балахинский, викарий Нижегородской епархии, епископ Курский и архиепископ Литовский. Иеромонаху Леониду было суждено стать преемником епископа Кирилла по Иерусалимской Миссии, потом настоятелем посольской церкви в Константинополе, затем настоятелем монастыря Новый Иерусалим и наместником Троице-Сергиевой Лавры. Далее в штате Миссии состоял иеродиакон Евкарпий и шесть певчих. Число певчих было определено так потому, что при посольской церкви в Афинах, где обращали внимание на богослужение, было их также шесть. Незадолго до отъезда по ходатайству преосвященного Кирилла к штату Миссии был прибавлен еще один иеродиакон [17].

Сравнивая широчайшие, прямо необозримые задачи Миссии и ее состав из пяти духовных лиц, включая епископа, приходится сознаться, что 10-ти летний опыт ничему не научил составителей инструкции. Также много отвлеченных задач и пожеланий, громких, но не реальных фраз, также мало действительного дела и знания местных условий [18].

В инструкции, данной второй нашей Иерусалимской Миссии, еще в большей степени замечается тот самый недостаток, какой был свойственен и инструкции для Миссии архимандрита Порфирия. Инструкция предъявляла Миссии задачи и требования решительно не соразмерные со средствами и крайне малым составом Миссии. В самом деле, Миссия должна была поддерживать добрые сношения с греческим духовенством, инославными христианами и армянами, действовать преимущественно на арабский элемент, притесняемый греческим, заботиться всеми средствами о проявлении русского богослужения в Иерусалиме, дабы возвысить оное на Востоке. Следуя примеру Западной церкви, благодетельствовать местной пастве посредством богоугодных учреждений, милостыни и просветительных мер и, наконец, распространять подобную свою деятельность даже на всю Палестину, Сирию, Синай и Египет![19].

Принимая во внимание особое представительское значение епископа в Иерусалиме, а также ограниченный по своему иерархическому положению круг деятельности иеродиаконов, выходит, что весь Восток от Нила до Евфрата поручался энергии двух иеромонахов, усердных к делу Божию, но весьма болезненных. Для благотворительности среди многих тысяч православных христиан Востока Миссия не имела ничего, кроме жалования своих сотрудников.

Разбирая события, связанные с возрождением нашей Миссии в Иерусалиме, невозможно не коснуться чрезвычайно важного вопроса, а именно: канонического взаимоотношения двух церквей — Иерусалимской и Русской. Восьмое правило первого Вселенского Собора определяет взаимоотношение предстоятелей церквей так, что один не должен вмешиваться во внутренние дела другого. Посланничество во главе Русской Миссии в Иерусалим епископа Святейшему Синоду необходимо было согласовать с главой Сионской Церкви. Такое соглашение было необходимо как с канонической стороны, так и с точки зрения простой вежливости. Для Министерства иностранных дел, учреждавшего Миссию, каноны церкви были безразличны. Договорившись с турецким правительством, Иерусалимского Патриарха не сочли даже долгом заранее поставить в известность о возобновлении Миссии, а он должен был предоставить Миссии и место для жительства, и храм. Позднее с горькой обидой Патриарх Кирилл высказывался, что епископ Кирилл был принят только по приказанию Порты[20].

Испросить благословения Иерусалимского Патриарха, который не только ценил нашу первую Миссию и лично архимандрита Порфирия, но и был для нее настоящим благодетелем, было нетрудно, так как он проживал тогда в Константинополе, и наш Синод при помощи посольства мог бы это сделать весьма легко.

Говоря о нетактичности России при посылке в Иерусалим Русской Духовной Миссии, один из авторов по этому вопросу замечает, что каноничности и братского взаимоотношения церквей не могли или не хотели знать князь Горчаков или граф Толстой, это еще до известной степени понятно, но как это допустил митрополит Филарет и остальные члены Синода — уже необъяснимо. Может быть, и им просто было приказано? [21].

Между тем время шло, и в начале ноября Миссия в своем полном составе отбыла из Петербурга, чтобы традиционным путем через Одессу и Константинополь ехать в Святый Град.

"Высшее начальство как духовное, так и гражданское сравнительно хорошо обеспечило ей (Миссии — А.Н.) дальний путь и даже первоначальные шаги ее на православном Востоке, прикомандировав к ней с этой целью особых проводников. К Миссии был причислен, прежде всего, профессор Санкт-Петербургской Духовной академии Левинсон, который, по мнению начальства, благодаря знанию еврейского языка, природного ему, мог быть полезным Миссии во время предполагавшихся сношений ее с жившими в Палестине русскими и польскими евреями как для влияния на них, так и для получения через них сведений о тайных кознях врагов Православия" [22].

Оклад профессору Левинсону был назначен равный окладу иеромонахов[23].

"Василий Андреевич Левинсон из бывших раввинов, принявших Православие, с 1842 года был профессором (ординарным) по еврейскому языку в Петербургской Духовной академии; на Востоке пробыл недолго, прислав оттуда две записки: 1) о самаритянском тексте Пятикнижия Моисеева; 2) о религиозных сектах и обществах в Иерусалиме и окрестностях" [24].

Другим спутником Миссии по просьбе епископа Кирилла указом Св. Синода назначался архимандрит Григорий Веглерос, бакалавр Петербургской Духовной академии. Он должен был проводить Миссию до Константинополя, помочь ей там при первом знакомстве с православными иерархами и затем перед отправлением Миссии в Иерусалим вернуться в Петербург. На путевые расходы ему определялось 750 руб. серебром[25].

Весь состав Миссии тронулся в путь из Петербурга через Москву на Одессу, а преосвященный Кирилл получил разрешение заехать к себе на родину в Калугу, а затем посетить епископа Макария (Булгакова), жившего в Тамбове.

10 декабря на пароходе Русского Общества Пароходства и Торговли "Церера" Миссия отбыла из Одессы, и при благоприятной погоде 14 декабря корабль бросил свой якорь около Константинополя.

Целый месяц пробыла Миссия в турецкой столице. Это время не пропало напрасно. Нужно было установить личные дружественные связи с двумя патриархами — Константинопольским и Иерусалимским, пребывавшими там, а также и другими восточными иерархами. Продолжительная остановка в Константинополе была предусмотрена Петербургским начальством. К патриархам имелись грамоты нашего Св. Града, и епископ Кирилл сразу же после прибытия начал свои визиты.

Помимо церковного общения с иерархами, на епископа Кирилла при таких посещениях было возложено дипломатическое поручение. В то время случилось некоторое недоразумение в отношениях между Русским посольством и Вселенской Патриархией. Дело было в том, что 7 декабря 1857 года наш посол в Константинополе Бутенев представил в Министерство иностранных дел записку о необходимости принять меры к устранению все более и более укоренявшихся в среде высшего духовенства Греческой Церкви разных злоупотреблений. Записка была написана несколько резко и, сообщенная нашим министерством Вселенской Патриархии, смутила Патриарха и членов его Синода. За год перед этим Вселенская Патриархия, получив подобную же записку от посла Бутенева на имя Патриарха об отношениях высшего греческого духовенства к православным славянам, даже не удостоила его ответа, теперь она кроме словесных объяснений, данных первому драгоману Русского посольства Патриархом и Халкидонским митрополитом, поспешила доставить русскому послу письменный отзыв.

"Всего чувствительнее для Вселенской Патриархии был, как видно, упрек в холодности и недоверии, обнаруженных в его сношениях с русским послом, представителем русского народа на православном Востоке.

Чтобы хоть сколько-нибудь загладить в глазах русского правительства свою вину, Вселенская Патриархия и вся вообще высшая иерархия восточно-православной церкви сама искала благоприятного повода к тому, чтобы снова сблизиться с Русской Миссией (дипломатической — А.Н.) и поспешила воспользоваться для того присутствием преосвященного Кирилла в Константинополе.

Преосвященный Кирилл, предупрежденный о том Русским посольством, со своей стороны поспешил содействовать сближению представителей высшей иерархии Греческой Церкви с русским правительством и нашим посольством в Константинополе" [26].

Представившись Святейшему Кириллу и Блаженнейшему Кириллу (Патриархи и Константинопольский, и Иерусалимский оба носили имя "Кирилл"), наш преосвященный начальник Миссии посетил и виднейших членов Константинопольского Синода митрополитов Никомидийского, Ефесского, Кизического и Халкидонского. Все иерархи старались больше говорить о нуждах Греческой Церкви, однако некоторые из них высказывали и свои добрые чувства к России, к Русской Церкви и лично к епископу Кириллу.

"Кизический митрополит Иоаким, один из виднейших членов Синода, засвидетельствовал пред преосвященным Кириллом от лица своего и всей Греческой Церкви самую искреннюю благодарность Св. Синоду за отправление на Восток столь достойного представителя Церкви Греко-Российской. Он присоединил к этому надежду, что хоть цель посольства его не относится собственно к Константинополю, тем не менее, присутствие его на Востоке принесет благодетельные плоды для всей Греческой Церкви, как оно уже дает им возможность возобновить сношения с Русским посольством. Сношения эти, прибавил митрополит, происходили иногда на самой короткой ноге, но при изменившихся обстоятельствах должны были принять более осторожный характер, но должно смотреть не столько на действия, сколько на внутренние побуждения.

Почти то же самое и в тех же почти выражениях говорил с преосвященным Кириллом и Халкидонский митрополит.

Он дополнил только мысль своего предшественника замечательной оговоркой, что Патриархия и прежде обращалась по необходимости к политической Миссии и всегда находила в ней верную поддержку и защиту; теперь же присутствие на Востоке русского епископа доставит им двойную опору и утешение. Для того, чтобы выразить еще положительнее духовную радость Греческой Церкви по поводу этого события, Халкидонский митрополит прибавил, что в уповании на Бога, делающего и невозможное возможным, он не теряет надежды видеть некогда преосвященного Кирилла в числе членов своего Константинопольского Синода" [27].

Если из этих высказываний удалить определенный процент любезности, как восточную лесть, то и тогда будет "ясно, что появление русского епископа среди греческого духовенства произвело на последнее сильное действие. Греческие иерархи приняли его как высшего посредника между Церковью, как лицо, уполномоченное от Св. Синода Русского на решение всех важных церковных вопросов не только в Иерусалиме, но и в других частях православного Востока. Преосвященный Кирилл соединял почтительность и уважение в обращении со стойкостью в суждениях и советах" [28].

Сношения с патриархами не ограничились у преосвященного Кирилла на одном визите. Он продолжал бывать у обоих святителей, а они, в глубине души недовольные посланничеством русского епископа на Восток, принимали его с каждым разом все сердечнее и лучше. Вселенский Патриарх пригласил епископа Кирилла сослужить ему в день Рождества Христова. Всего сослужащих было 14 архиереев. Преосвященному Кириллу было отведено место после членов Синода, но выше остальных митрополитов.

Слушая пожелания греков об улучшении отношений с Российским Св. Синодом, преосвященный Кирилл предложил действенную меру к началу более оживленных сношений. Первым шагом к этому епископ предлагал послать нашему Синоду братское послание о взаимном признании святых обеих церквей, канонизованных за последнее время, которые пока почитались только лишь в своих поместных церквах.

Неоднократно посещал епископ Кирилл Иерусалимского Патриарха, с которым даже обсуждал и практические вопросы об устройстве и богослужении пашей Миссии и об улучшении быта паломников. Патриарх обещал сделать соответствующие распоряжения о том, чтобы преосвященный Кирилл мог служить на святых местах всякий раз, когда пожелает, только при этом Патриарх просил владыку Кирилла соблюдать в Иерусалиме некоторые местные обычаи (не одевать митры на Голгофе, не носить цветные рясы, а только черные, и т.д.).

Оба патриарха Кирилла (Константинопольский и Иерусалимский) и другие члены Патриаршего Синода на святках были с ответными визитами у преосвященного Кирилла. Не полную искренность греков (особенно Патриарха Кирилла) к нашему представителю показывает их замалчивание перед преосвященным своих отрицательных мнений о посланничестве его в Иерусалим. Откровенность в этом вопросе могла бы только улучшить отношения. И такое улучшение настало. При последнем свидании с епископом Кириллом пред отъездом Миссии из Константинополя Патриарх Кирилл высказался, что он был предубежден против личности русского епископа, но постепенно это предубеждение рассеивалось, и теперь он верит в прямодушие, сквозящее в светлом взоре русского иерарха.

Когда приблизился день отбытия Миссии, то "Вселенский Патриарх с которым преосвященный Кирилл виделся в последний раз накануне своего отъезда из Константинополя, провожал его, по-видимому, с искренним сожалением. Сожаление это относилось столько же к личности преосвященного Кирилла, который сумел снискать любовь и уважение всех членов Синода своей обходительностью и вниманием к ним, сколько и к официальному положению его, как посреднику между Восточной и Русской Православными церквами. Эта мысль о необходимости иметь при Русском посольстве в Константинополе духовное лицо для живых сношений через него между Русскою и Греческой церквами, по-видимому, ни на минуту не оставляла Вселенского Патриарха. Временное пребывание преосвященного Кирилла в Константинополе значительно оживило сношения наши с Греческой Церковью и, по мнению самого русского посланника в Константинополе, представило греческой иерархии естественный повод для частных свиданий и доверенных объяснений с представителями Русской Церкви и правительства без всяких опасений со стороны Порты. Отъезд преосвященного Кирилла прервал начавшееся при столь благоприятных условиях и подававшее добрые надежды в будущем сближение обеих церквей. Вот почему Вселенский Патриарх сожалел об отъезде преосвященного Кирилла и выражал это сожаление с трогательным чувством, в искренности которого невозможно сомневаться.

Преосвященный Кирилл со своей стороны старался успокоить Вселенского Патриарха и предлагал ему в посредники между единоверными церквами будущего настоятеля Русской посольской церкви в Константинополе. Вселенский Патриарх отвечал на это, что доверие дается не вдруг"[29].

Повествуя о пребывании епископа Кирилла в Константинополе, нельзя обойти молчанием еще одного важного вопроса. В описываемое время стал понемногу назревать так называемый болгарский вопрос, заключавшийся в желании болгар иметь свой Болгарский епископат. Этот вопрос позднее, в семидесятые годы, разразился "болгарской схизмой", окончившейся только в 1945 году. Когда преосвященный Кирилл был в Константинополе, то болгарская община там добилась уже некоторой самостоятельности. Константинопольские болгары сначала построили себе особый храм, где служили по-славянски, а потом им был поставлен отдельный епископ.

Преосвященному Кириллу от Министерства иностранных дел было поручено узнать о состоянии вражды греков и болгар. Это поручение добросовестно было выполнено. В разговорах со многими архиереями-греками, а также и с болгарами-мирянами, преосвященный Кирилл вынес свое мнение об этом. В специальной записке на имя Министра иностранных дел он выразил свой несочувственный взгляд "стремлениям болгар в том виде, как эти стремления определились во время его пребывания в Константинополе, собственно потому, что признавал осуществление их совершенно несвоевременным и даже вредным для самих же болгар. Он признавал, безусловно, необходимым предварительно возвысить уровень умственного развития и просвещения болгарского народа, болгарского духовенства[30].

К просвещению славянской паствы, чтобы утвердить ее в Православии, и старался склонять преосвященный Кирилл Константинопольский Синод и отдельных архиереев.

Пред самым отъездом в Иерусалим по желанию нашего посольства епископ Кирилл представился великому визирю Оттоманской Порты Али-паше и Министру иностранных делФуад-паше. Это должно было возвысить, да и действительно возвысило Миссию в глазах всех и, главное, греческого духовенства. Министр иностранных дел был настолько любезен, что даже дал епископу Кириллу рекомендательные письма к губернаторам Бейрута, Иерусалима и Дамаска.

В Константинополе епископу Кириллу удалось завязать дружеские связи с армянским духовенством. Блюститель Константинопольской армянской кафедры епископ Давид первый посетил Миссию после приезда в Константинополь. При ответном посещении епископа Кирилла армянский епископ Давид снова выразил чувства глубоких симпатий к России и Русской Православной Церкви, а также дал письмо к Армянскому Патриарху в Иерусалиме, в котором он и старейшины константинопольских армян просили Патриарха оказать всяческое содействие Русской Духовной Миссии, какое только пожелает ее начальник. Верующие армяне, когда епископ Кирилл вошел в их церковь, целовали его руки и рясу, а духовенство оказало ему почет, какой только возможен в иноверной церкви.

В таких занятиях преосвященный Кирилл пробыл в Константинополе до 15 января 1858 года, когда вся Миссия направила свои стопы дальше к месту своего назначения во Святой Град.

Путь нашей Миссии по согласованному в Петербурге маршруту должен был идти через Дамаск, где предположено было свидание с Патриархом Антиохийским. До Бейрута Миссия двигалась через Смирну, где преосвященный Кирилл был встречен епископом Смирнским и в местном храме совершил Литургию, и через Родос, где Миссию на корабле посетил местный архипастырь. В Бейруте, будучи принят самым лучшим образом Бейрутским митрополитом, всем народом и духовенством, преосвященный Кирилл также совершил Литургию и затем продолжал свой путь дальше, но не через Дамаск, а через Яффу. Было две причины, по которым Миссии нельзя было ехать туда: Патриарх Иерусалимский не советовал ехать к Антиохийскому Патриарху, чтобы не возбудить кривотолков среди недругов, что якобы епископ Кирилл с какой-то тайной целью объезжает всех Восточных патриархов. Второй причиной был выпавший в горах снег, который и завалил все дороги.

В Яффе все уже было приготовлено к приезду Миссии. Народ с радостью приветствовал прибытие русского духовенства во главе с епископом. Во встрече участвовали по приказанию своего Патриарха и армянские монахи. Пробыв там два с половиной дня, Миссия продолжала свое путешествие дальше и 31 января 1858 года благополучно закончила его в Иерусалиме.

В одном из писем епископ Кирилл трогательно описывает момент вступления в Святой Град: 

"Вот и Иерусалим, — сказали мне, — и солнце, садившееся в тучах, как бы нарочно бросило в это мгновение несколько последних лучей, облило розовым светом сначала гору Елеонскую, видевшуюся мне через город, потом самый город, — и скрылось. Невыразимая минута! Дивная минута небесной радости и мира! Как будто и не было этой дикой невообразимой дороги, как будто и не было десятичасового труда непривычной езды и крайнего изнеможения сил от непривычного и тяжелого путешествия. Не было места и размышлению. Душа вся вселилась в очи, а Святой Иерусалим подавал небесный привет прямо сердцу, и сладостно было сердцу, и молитва сама собой неслась к Святому Гробу и выше — к горнему Иерусалиму, к Воскресшему из Гроба" [31].

Тысячи православных горячо приветствовали въезжавшую нашу Миссию и русского епископа, громким пением встречали своего владыку русские паломники, среди которых были в облачениях и священник, и диакон. Русская Духовная Миссия поселилась в специально для нее построенном доме, где не пришлось жить архимандриту Порфирию с братией, но сам дом так и назывался "дом архимандрита Порфирия".

На другой день преосвященный Кирилл представился патриаршим наместникам, которые приняли его при полном составе Синода. После взаимных приветствий весь состав Русской Духовной Миссии в сопровождении наместников и членов Синода совершил поклонение Живоносному Гробу Господню, Святой Голгофе и другим святым местам. Со стороны греков встреча нашей Миссии и епископа была такова, что лучшего, и желать было нельзя. Епископу Кириллу вскоре после приезда была предоставлена возможность возглавлять праздничное богослужение в Неделю Православия. Этот день — один из самых торжественных в Иерусалиме, и такое внимание показывало расположенность Святогробского братства к епископу, пришельцу из далекой России[32].

Для постоянных богослужений нашей Миссии был предоставлен храм Архангельского монастыря, где и начались частые архиерейские службы, на которые всегда ходило много народа.

Не только православное духовенство, но и простой народ сердечно приветствовал прибытие нашей Миссии в Иерусалим. 

"Должно заметить, что латинский Иерусалимский Патриарх Валерга оказался единственным из представителей инославных христианских исповеданий, отнесшимся враждебно к преосвященному Кириллу и Русской Миссии с самого прибытия их в Святой Град. Патриарх армянский и епископ англиканский, консулы: английский, австрийский, французский и прусский, аббат францисканский с братиею, епископ сирийцев, священник греко-униатский — все, каждый по-своему, приветствовали Русскую Миссию еще в первые дни после прибытия ее и выразили ей свое сочувствие. Один только Валерга, решивший не делать первого шага для сближения с преосвященным Кириллом и уверявший своих приближенных, что он не слышал о приезде русского епископа в Иерусалим, таил беспричинную ненависть к Русской Миссии. Этот-то Валерга, по словам самого преосвященного Кирилла, в его письме к м.Григорию от 15 апреля 1858 года, неожиданно разразился интригою по случаю чтения русскими страстных евангелий на Голгофе в Великий Четверток, когда латиняне праздновали своим опреснокам и по давней практике, пользовались на эту ночь преимуществом оставаться одним у Святого Гроба. Когда Патриархия послала узнать у латинян, можно ли русскому епископу пойти с несколькими поклонниками на (свободную от службы) Голгофу, латиняне изъявили согласие; Патриарх Валерга не противоречил, но, выходя из церкви, он сделал распоряжение не впускать русского епископа. Хотелось ему, чтобы последний на глазах пяти тысяч зрителей отошел от дверей храма, не имея возможности войти. Но, к счастью, интрига не удалась. Сами латиняне, именно францисканские, прислали к дверям храма своего драгомана, чтобы он приказал отворить вход. Патриарха это еще более ожесточило, он повел, хотя и очень неудачно, другую интригу. К несчастью, в дело вмешался французский консул, забывшийся не менее Патриарха. Патриарх Валерга потребовал, чтобы паша Иерусалимский прогнал русских с Голгофы, паша отказался исполнить подобное требование. Тогда французский консул, очевидно по внушению латинского Патриарха, стал требовать, чтобы паша наказал вратарей храма, но паша и в этом отказал. Тем и окончилась попытка латинского Патриарха унизить в глазах всех Русскую Духовную Миссию" [33].

Католическая провокация не удалась, и в дальнейшем мы видим, как народные симпатии не только Иерусалима, но и всей Палестины и Сирии нераздельно принадлежали нашей Миссии.

Состав Миссии при ее больших задачах, как мы уже говорили, был невелик. Это обстоятельство очень скоро отрицательно стало сказываться на жизни Миссии.

Уже в письме от 17 апреля 1858 года преосвященный Кирилл просил синодального обер-прокурора увеличить состав Миссии посредством назначения одного иеродиакона, двух иподиаконов и двух певчих, равно как тогда же просил он об увеличении содержания Миссии по некоторым статьям. Обер-прокурор докладывал об этом Св. Синоду, причем "Св. Синод постановил: существующий штат Иерусалимской Миссии усилить прибавкой к оному одного иеродиакона, двух иподиаконов и двух певчих. Настоящее увеличение Миссии и о назначении ему содержания сообщить через обер-прокурора Министру иностранных дел с тем, чтобы, если и он со своей стороны признает это необходимым, то благоволил бы об этом уведомить, равно как и о том, согласится ли он половину всего необходимого на этот предмет расхода (4.700 руб.) принять на счет сумм вверенного ему министерства, так как Св. Синод не имеет в настоящее время никакой возможности отнести весь этот расход на счет капиталов, в ведении его находящихся"[34].

Министерство иностранных дел в этом вопросе рассчитывало более на синодальные деньги. Началась канцелярская переписка а между тем из-за нехватки священнослужителей богослужения иногда или совсем не совершались, или же совершались без архиерейского участия, скромно и не торжественно, чем не выполнялась инструкция данная Миссии. Малый состав Миссии, к довершению всех бед начал еще страдать от болезней, и перебои в богослужениях иногда бывали до трех недель.

Видя безвыходность положения в этом вопросе, епископ Кирилл послал в Петербург к Министру иностранных дел письмо, в котором высказывал свои предложения: 

"При отсутствии пока всякого участия членов Миссии в исключительной деятельности начальника Миссии по вопросам не церковно-служебным, нет нужды обременять Миссию второстепенными лицами с особенными притязаниями — ей нужны люди здоровые и способные служить.

Подобные, указанные мною, люди могли бы довольствоваться и меньшим вознаграждением, тогда как при этом условии можно было бы иметь их достаточное количество и труды их были бы столько же сообразны с целью, сколько и не обременительны для них"[35].

Но, видимо, на эти просьбы начальство мало обращало внимания, так как состав Миссии не увеличивался. Тем временем знойный палестинский климат изнурял прибывавших из России сотрудников Миссии. Расстроенное здоровье явилось препятствием к исполнению с желанным успехом обязанностей члена Миссии для иеромонаха Леонида. Немного больше, чем через полгода по прибытии в Святой Град он подал прошение о возвращении на Родину, в Оптину пустынь. Указом Св. Синода от 19 марта 1859 года его просьба была исполнена. Еще раньше в Россию из-за болезни уехал певчий Иван Ландо и иеродиакон Арсений.

А из Петербурга даже на вакантные места никого не прислали. Тогда преосвященный Кирилл стал ходатайствовать о разрешении назначить на должность иеромонаха миссийского иеродиакона Евкарпия, а на место иеродиакона паломника Павла Тишковского, который был ранее послушником Одесского Успенского монастыря. Ходатайство было уважено. О. Евкарпий был посвящен в иеромонаха, а послушник Павел после пострига и хиротонии стал иеродиаконом Анастасием. Как духовенство, так и певчих Петербург не давал. Тогда епископ Кирилл принимает на вакансию певчих иеродиакона Максима с Афона и послушника Котлинского (ранее послушник на Валааме)[36].

В 1861 году из Иерусалима уехали тоже больные иеромонах Ювеналий и иеромонах Евкарпий. На их место были назначены член Миссии иеродиакон Христофор и паломник иеромонах Вениамин из Ильинского скита на Афоне. Иеромонах Вениамин вскоре был назначен и благочинным Миссии для наблюдения за составом ее в повседневной жизни и в храме [37].

В дальнейшем так и продолжалось — члены Миссии уезжали, чаще всего по болезни, прослужив в Иерусалиме по несколько лет, а заменяли их паломники духовного звания.

Недолго пробыл в Иерусалиме и профессор Левинсон. Он уехал в Россию вскоре после производства его в надворные советники и утверждения ему пожизненной пенсии [38].

Из всего состава Миссии, прибывшей в 1858 году, в Иерусалиме дольше всех трудился епископ Кирилл.

Для работы в Миссии на штатную должность драгомана был приглашен араб Фаддала Саруф, который был драгоманом и у о.Порфирия Успенского при первой нашей Миссии[39].

Поскольку вся основная деятельность Миссии должна была направляться на укрепление Православия, то необходимо было иметь добрые взаимоотношения с Иерусалимской Патриархией. Эти отношения, как мы видим, сначала стали складываться очень хорошими и все говорило за то, что они будут и далее сердечными и дружественными, однако они стали несколько обостряться.

Не все греки были сторонниками сближения с Россией. Одни боялись, что возвышение Русской Духовной Миссии поведет к ослаблению авторитета Иерусалимской Патриархии, другие открыто говорили о своих политических симпатиях в пользу Запада. Одной из причин недоброжелательства греков могло быть и то обстоятельство, что пожертвования в пользу Святого Гроба стали идти через преосвященного начальника Миссии[40].

Греки, видимо, боялись потери своих доходов.

Окружение Патриарха Кирилла, возможно, прониклось таким настроением и оказало на него влияние. Позабыв свое благорасположение при расставании в Константинополе с начальником Русской Духовной Миссии, Патриарх Кирилл летом 1858 года неожиданно прибыл в Иерусалим. Сразу же после его приезда почувствовалось, что отношение его к Миссии только сдержанно-вежливое. Причем иногда даже бывали и открытые выпады против Миссии и ее начальника. Такое отношение Патриарха дало повод к различным толкам и разговорам.

Преосвященный Кирилл постарался оказать все возможное почтение Патриарху и в разговорах с ним просил не полностью доверять тому, что говорят о русских окружающие Блаженнейшего греки, советуя самому понаблюдать за Русской Духовной Миссией, а потом сделать свое собственное заключение. О таких взаимоотношениях с Патриархией преосвященный Кирилл сообщил в Константинопольское посольство. Посол Бутенев в письме к начальнику Миссии от 28 июля 1858 года советовал: 

"Какие бы ни были тайные виды Патриархии к ограничению самостоятельности Духовной Миссии нашей в Иерусалиме мы не можем приступать к каким-либо явным мерам противодействия им, пока они не будут разъяснены вполне и доказаны на самом деле. Пока сам Патриарх не вызовет Вас словом или делом на откровенность, объясняя относительно прав и обязанностей, присвоенных Миссии нашей во Святом Граде, казалось бы лучшим воздержаться от всякого с нашей стороны наступательного на него действия, зорко следя за ним и усыпляя его подозрительность полным к нему уважением наружной преданностью"[41].

Помимо высказываний вслух разных неудовольствий и нареканий на Миссию, Патриарх Кирилл решил вести наступательные действия, чтобы делом дать почувствовать ненужность Миссии в Иерусалиме. Так он вызвал к себе ректора Халкинского училища для устройства в Палестине православной школы и тем самым попытался изолировать от такого важного дела Миссию и епископа Кирилла.

«Сам Патриарх Кирилл, по утверждению начальника Русской Миссии, употреблял в этой время дальнейшие меры к тому, чтобы вооружить против присутствия Русской Миссии на Востоке Антиохийского Патриарха».

Все это внушало преосвященному Кириллу самые печальные мысли относительно его будущего служения при таких условиях. Вероятно, под влиянием подобных дум и предубеждения против Иерусалимского Патриарха преосвященный Кирилл стал помышлять о совершенном освобождении Русской Миссии от Патриархии и о более точном определении сферы деятельности начальника Русской Миссии в Иерусалиме. По крайней мере, 19 августа 1858 года преосвященный Кирилл писал русскому посланнику в Константинополь, между прочим, следующее: 

"мне представлялось бы необходимым утвердить за мною права, данные визириальным письмом и, устранив оговорку, которой Патриарх укрывает свои намерения, ссылаясь постоянно на Порту, заявить меня лицом, ответственным непосредственно пред посольством, которое лучше Патриарха может объяснить мои действия. Было бы также хорошо, если бы открылся случай приобрести нам право на самостоятельное служение на Святом Гробе".

К счастью, в самом непродолжительном времени отношения между Иерусалимским Патриархом и Русской Духовной Миссией настолько изменились к лучшему, что преосвященный Кирилл мог значительно успокоиться относительно своего будущего служения на Востоке и оставить свои прежние намерения о совершенном отделении Миссии от Патриархии[42].

Трудно сказать, что повлияло на Блаженнейшего Кирилла, когда он оставил свои подозрения и стал более сердечным к нашей Миссии. Вероятнее всего, что особых объективных причин здесь не было, а на него могло подействовать обаяние личности епископа Кирилла. Его ум, чуткость и такт, а также стремление "к более тесному сближению с сим иерархом в тех чувствах взаимной приязни и уважения, которым счастливое начало положено было в Константинополе''[43], и которые преосвященный Кирилл принимал так близко к сердцу, сделали большее дело, чем наружная преданность, рекомендованная Бутеневым. Немало послужила сближению двух Кириллов и их беседа в начале сентября 1858 года. Тема беседы была о русских паломниках. Вопреки ожиданиям, точки зрения святителей совпали.

Это еще более убедило Патриарха, что русский архиерей не вмешивается в дела Патриархии, а объективно смотрит на вещи. За все дальнейшее пребывание преосвященного Кирилла в Палестине у него с главой Иерусалимской Церкви не было никаких конфликтов. Мало того, оба Кирилла очень близко сошлись между собой. Епископ Кирилл стал ценить Патриарха и в 1862 году, по его представлению и ходатайству, Патриарх был награжден орденом св. Александра Невского, а его наместник митрополит Мелетий — орденом св. Владимира 2-й степени [44].

Когда же настали для преосвященного Кирилла тяжелые дни, то Патриарх Кирилл был усердным ходатаем за него. Когда добрые отношения установились с Патриархом, то и все прочее иерусалимское духовенство перестало чуждаться Миссии.

Вот один из случаев, показывающий, с одной стороны, как греки боялись упустить влияние из своих рук, а с другой стороны, как можно было Миссии иногда достигать своих целей, не вызывая лишних подозрений.

В 1860 году на средства российского императорского дома стала строиться церковь в Бет-Сахуре близ Вифлеема (Бет-Сахур — деревня евангельских пастырей, которым явились поющие ангелы при Рождестве Христове). Иерусалимский Патриарх потребовал, чтобы вся постройка была согласована с его наместником. В Петербурге против этого не возражали, но преосвященному Кириллу поручили негласно следить за строительством и своим личным авторитетом и влиянием устранять могущие возникать препятствия[45].

Это было исполнено. Таким образом епископ Кирилл принял участие в этом деле и от этого не осложнились отношения с греками.

Одной из главных задач Миссии было укрепление влияния и престижа России. В этом направлении преосвященный Кирилл смог показать себя вскоре после приезда в Иерусалим. Со времени Крымской войны слава русского имени в Иерусалиме была подорвана. Чтобы несколько поднять прежнее влияние и вызвать волну новых симпатий к России, епископ Кирилл решил воспользоваться праздником благоверного князя Александра Невского (30 августа) — днем именин императора Александра II. В одном из своих писем епископ Кирилл писал, что у него было "желание добиться некоторого удовлетворения чести нашего отечества, весьма дерзко оскорбленного в глазах народа некоторыми безрассудными и грубыми действиями иноверцев в период минувшей войны, особенно по получении известия об очищении Севастополя" [46].

Торжественное богослужение было возглавлено самим Патриархом, который разрешил петь песнопения попеременно грекам и русским (на славянском языке). Даже молебен был отслужен Патриархом по русскому чину. (Вообще на православном Востоке молебны поются очень редко. За молебном выпевается полагающийся канон). После молебна, во время пения многолетия раздался впервые в Иерусалиме пушечный салют в честь России (на Востоке, особенно арабы, и до сих пор государство отождествляют с его главой). В этот же день к епископу Кириллу с поздравлениями приходили Иерусалимский Патриарх Кирилл, многочисленные представители духовенства разных христианских общин, включая католиков, и консульский корпус Иерусалима. На другой день Патриарх Кирилл по случаю этого праздника дал обед. Долго потом в Иерусалиме были разговоры о великолепном русском празднике.

Нужно сказать, что сочувствие России выражало на глазах нашей Миссии не только православное, а также и иноверное население Востока.

Но внимательный наблюдатель не мог не заметить и другой стороны в настроении населения православного Востока в его отношениях к России. Было совершенно ясно и очевидно, что если Россия за время минувшей, т.е. Крымской войны не потеряла еще ничего особенно важного, зато другие западно-европейские народы (точнее, государства — А.Н.) приобрели очень много и при том прямо в ущерб влиянию России на Востоке. Было заметно, что если известный исход крымской войны дал России еще более верных, чем когда-нибудь прежде, друзей, то она в продолжении войны нажила себе на Востоке врагов новых, каких прежде не имела, или они, по крайней мере, не были заметны"[47].

"Народонаселение православного Востока в своих мнениях о России, по наблюдениям преосвященного Кирилла, делилось на две партии, которые обе тогда (т.е. в 1858 - 1859 годах) находились в напряженнейшем состоянии. Партия чисто русская в исходе Крымской войны видела лучшее и сильнейшее доказательство могущества России", которую "не могли победить соединенными силами четыре государства"[48].

Особенные симпатии к России преосвященный Кирилл наблюдал при путешествии по Сирии. О сирийских арабах он выражается так: 

"Я не боюсь утверждать, что весь этот народ живет только верою в Россию, надеждою на Россию. Туда и обращает он свои заветные верования, оттуда влечет к себе успокоительные надежды. Выражения этой веры поражали меня, потрясали все существо мое"[49].

Интересно, как преосвященный Кирилл быстро и правильно оценил обстановку Ближнего Востока. Он видел и считал, что в тот момент Россия не могла стать там ведущей державой в силу политических обстоятельств. Очень трудно России по тем же причинам оказывать там всестороннюю помощь Православию, но в то же время только Россия имела средства ослабить инославную западную пропаганду, которая поддерживалась политическими деятелями.

Одной из полезных мер для поднятия некоторого нашего влияния была бы организация в Иерусалиме странноприимного дома и госпиталя, которые в летнее время, при отсутствии русских паломников, могли бы обслуживать местных жителей, нуждающихся во врачебной помощи. Летом же там могло устраиваться неофициальное училище, с помощью которого распространялся бы в народе русский язык параллельно с французским.

Далее преосвященный Кирилл считал необходимым учреждение нескольких консульств в Сирии и Палестине. По его мнению, консулы сюда должны быть назначены обязательно русские и православные. Каждое консульство должно было, по его мысли, иметь при себе церковь и училище, в котором причет церкви обучал бы детей местных христиан родному и русскому языкам и закону Божию"[50].

Для девочек признавалось полезным обучение рукоделию. Отстаивая это свое предложение, преосвященный Кирилл указывал на жизненность подобных филантропических учреждений католиков.

Третью меру к достижению той же цели преосвященный Кирилл видел в свободном доступе в страны православного Востока по примеру Англии и Пруссии наших русских ремесленников, которые могли бы там найти себе весьма много выгодной работы[51].

Практически для возвеличения России наша Миссия и преосвященный Кирилл ничего сделать не могли, так как в том же 1858 году в Иерусалиме было создано Российское консульство, и вся политическая деятельность была изъята из ведения Миссии.

По предположению преосвященного Кирилла, Миссия должна была распространять свое влияние на соседние с иерусалимским православные патриархаты.

Для знакомства с жизнью Антиохийской Церкви епископ Кирилл совершил путешествие в Сирию, а Русский консул в Александрию, чтобы познакомить преосвященного с жизнью Православной Церкви в Египте, по распоряжению Министерства иностранных дел [52], прислал ему свои описания по этому предмету.

Еще в Петербурге преосвященному Кириллу давали поручение примирить Синайскую обитель с Александрийским Патриархом. Спор был из-за освящения храма на подворье синаитов в Каире. Этого не хотели Александрийские патриархи. С помощью посредничества русского консула эта вражда была ликвидирована, и храм освятили еще до прибытия Миссии в Иерусалим.

Кроме общего знакомства на бумаге, у преосвященного Кирилла иного общения с египетской православной церковью не было. Правда, преосвященный Кирилл, не один раз собирался совершить поездку в Египет, куда приглашал его Александрийский Патриарх, но такое путешествие не состоялось.

Более оживленные непосредственные сношения установились у Миссии с Патриархатом Антиохийским.

Вступление Миссии в Святую Землю приветствовали письмом с красочными выражениями десять священнослужителей из Дамаска и много именитых жителей города. Свое приветствие они отправили сначала в Бейрут, где наша Миссия сошла на берег. Из-за плохой погоды и дороги это письмо не застало там преосвященного Кирилла. Тогда усердные дамасские русофилы направили для Миссии второе письмо уже в Иерусалим[53].

"Имея в виду свою обязанность, прямо выраженную в инструкции, а с другой стороны, пользуясь приглашением Антиохийского Патриарха и русского генерального консула в Бейруте, преосвященный Кирилл в первый же год своего служения на Востоке решил лично посетить пределы Антиохийского Патриархата, что и сделал в промежуток времени между 9 ноября и 23 декабря 1858 года.

Результатом полуторамесячного путешествия преосвященного Кирилла по Сирии были сведения и наблюдения, собранные им и касавшиеся внутреннего состояния Антиохийского Патриархата" [54].

Несколько раньше своей поездки и после возвращения из нее преосвященный Кирилл содействовал отъезду в Россию за сбором пожертвований Лиддского митрополита Макария и поддержал желание Патриарха Иерофея послать в Москву начальником Антиохийского подворья Аркадийского епископа Иосифа[55].

Во время своего путешествия епископ Кирилл побывал во многих районах Сирии (Дамаск, Бейрут, Захле, Хазбая и т.д.).

Все виденное в Сирии и знакомое уже в Палестине глубоко поражало преосвященного Кирилла. (Для нас здесь нет ничего нового, так как после красочных описаний о.Порфирия прошло немного лет и все, с чем он познакомил нас, не изменилось).

Все архиереи, за исключением Патриарха и Бейрутского митрополита, влачили жалкое существование.

"Приходское духовенство Антиохийского Патриархата произвело на преосвященного Кирилла более отрадное впечатление. В самом Дамаске приходское духовенство, по его отзыву, было даже достойно всякого уважения. Между священниками были люди очень умные и держали себя весьма прилично. Причина этого, быть может заключалась, по объяснению преосвященного Кирилла, и в том, что они большею частью были люди очень достаточные, так как семьи их занимались разными промыслами. И вне Дамаска, во всех местах, которые посетил преосвященный Кирилл, духовенство арабское не производило на него того безотрадного впечатления, какое снова стало поражать его, едва только он вступил в пределы Иерусалимского Патриархата. Правда, оно было бедно, скудно, но вместе с тем не лишено смысла, не забито.

В народонаселении православного Антиохийского Патриархата преосвященный Кирилл подметил несколько характеристических, по его мнению, черт. По местам оно было богато, по местам бедно и стеснено, но везде довольно живо и самостоятельно обнаруживало здравое стремление к образованию и умело стоять за свою народность.

Другая, еще более заметно выдававшаяся, по наблюдению преосвященного Кирилла, черта состояла в особого рода отношениях народа к иерархии. Высшее духовенство почти везде уже потеряло доверие и уважение в глазах народа: здесь не было различия между архиереями из греков и архиереями из арабов; греков не любили как греков, а арабов за то, что они, как люди неспособные, не поднимали собою, а окончательно роняли арабское население в глазах единоверцев и иноверцев. Но отношения мирян к приходскому духовенству здесь были так хороши, как только можно было желать того. Эти два элемента были связаны между собой крепким взаимным доверием и любовью[56].

Храмы, училища и другие богоугодные заведения были часто в убогом, заброшенном состоянии, но самое стремление создать все это свое, православное, народное, чтобы избежать услуг католических организаций, было отрадно, а архипастыри и пастыри Сирии в стремлении к совершенствованию своих учреждений не отталкивали себя от русской помощи. И преосвященный Кирилл старался жертвовать на Божие дело по мере своих материальных возможностей. С его помощью была построена церковь в Тире, где ее раньше не было, а Православие там при отсутствии церкви почти исчезло. Для Селевкийского митрополита был построен дом. Устроена школа в Триполи, где стала свивать себе гнездо протестантская пропаганда. Многим церквам и школам были розданы пособия, а в бейрутском училище на средства Миссии был нанят преподаватель катехизиса, чтобы сохранить учеников в Православии и дать им больше познаний отеческой веры. Пожертвования были сделаны в монастыри Патриархата, в которых были насельники, — мужской Белементский и женский Седнайский.

И впоследствии преосвященный Кирилл часто посылал деньги в Дамаск, чтобы имеющийся там русский консульский представитель употреблял их для соответствующих пожертвований [57].

Кроме денег в Сирию посылались и книги, и иконы для нужд церквей[58].

Уже из Иерусалима преосвященный Кирилл послал в подарок архиерейское облачение и митру митрополиту Тиро-Сидонскому Герасиму, которого считал полезным архипастырем для дела воссоединения униатов [59].

Преосвященному Кириллу хотелось устроить особое училище в Дамаске. Для этой цели он купил там дом. Помимо училища, преосвященный Кирилл имел желание открыть в Дамаске как бы филиал иерусалимской нашей Миссии. Эта мысль была очень удачна. Если бы в Дамаске было наше постоянное, хотя бы самое небольшое церковное представительство, то члены Миссии могли бы быть весьма полезными для влияния на православных. В Петербурге к этому предположению преосвященного Кирилла отнеслись безразлично, а в доме вместо представителей Миссии поселился русский консул[60].

Присутствие нашего консула в Дамаске было также необходимо. Дом этот вскоре сожгли фанатики-мусульмане, но турецкое правительство возместило Миссии все убытки[61].

В это же время преосвященный Кирилл получил письмо от Триполийского митрополита Иоанникия. Помимо выражения своей радости по поводу приезда в Иерусалим Русской Духовной Миссии ("Скажем, — пишет Триполийский преосвященный, — что седящим во тьме и сени смертней воссиял свет с честным приездом в эти места Вашего Преосвященства, окруженного членами Духовной Миссии"), митрополит больше чем прозрачно выражал надежду на материальную помощь от Миссии: "Да радуется Церковь, — восклицает он, — да радуются школы, которые начались и основаны при содействии великой России, и постоянно возносят руки ко Господу с мольбой и благодарностью, и просят о довершении их благоустройства. Наши православные школы находятся между школами иноверными, пользующимися большим влиянием со стороны своего начальства, и желают превзойти последние при помощи России"[62].

Чтобы изыскать средства для поднятия деятельности Православия на Востоке, преосвященный Кирилл нашел интересный способ. Он предложил, чтобы во всей России в церквах ввели в употребление крестики для новокрещенных, освященные в Иордане, а для брачующихся кольца, освященные в Назарете у источника Божией Матери. Цена таких освященных предметов была только 2 коп., а в целом это дало бы порядочные средства для церкви. Эта полезная мысль была отклонена Московским митрополитом Филаретом. В Синоде были недовольны тем, что этот проект преосвященный Кирилл направил сначала не в Синод, а в Министерство иностранных дел[63].

После окончания путешествия епископа Кирилла по Сирии не оканчиваются его тесные сношения с Антиохийским апостольским престолом. Наоборот, они скоро сделались еще более тесными и непосредственными в деле воссоединения сирийских униатов-мелхитов с Православной Церковью. Но об этом немного позже.

Присматриваясь к церковной деятельности Востока, преосвященный Кирилл сделал еще один очень интересный вывод. В течение всего времени внимание православной России устремлялось в Палестину и Сирию, а древний Царьград, несмотря на то, что через него шел путь на Восток, оставался как бы в тени, как бы не замечался Русской Церковью.

"Россия в лице своих деятелей на Востоке должна была, по мнению преосвященного Кирилла, поддерживать сколько можно Константинопольскую Патриархию, которая сама по себе была совершенно законна на своем месте, в отношении к России занимала высокое положение матери по вере, а в отношении к целому составу Православной Церкви имела значение и достоинство первого престола, против которого направлены были преимущественно все усилия Рима. Это была Патриархия, прежде всего, беднейшая, которая по необходимости держалась обеими руками за свои скудные и жалкие доходы с архиерейских кафедр. Это, с другой стороны, была Патриархия, менее всех других пользовавшаяся благодеяниями России, в которых она между тем более других нуждалась. Необходима была со стороны России также и нравственная поддержка Константинопольской Патриархии"[64].

Даже, если принять во внимание, что не так уже беден был православный Царьград, а святители его иногда чуждались всего русского, то и тогда все-таки нужно сказать, прав был преосвященный Кирилл, предлагая обратить внимание на кафедру Григория Богослова и Иоанна Златоуста, так как всякая помощь создавала бы там лишних друзей России и Русской Церкви и не вызывала бы излишней зависти к другим апостольским престолам, получавшим щедрую помощь из России.

Каких-либо практических шагов по сближению и установлению контактов с Вселенским Патриархом преосвященный Кирилл сделать не мог, так как на его запрос по этому предмету от Константинопольского посольства был получен ответ, что в посольстве на этот счет не имеется никаких указаний, и нет сведений о подобных намерениях Святейшего Синода[65].

При описании действий нашей Миссии на Востоке невозможно коснуться большого и важного дела воссоединения с Православием многих сирийских и египетских униатов.

Уния на Востоке имела успех благодаря неприязненным отношениям греческого духовенства и арабской паствы. Почти все униаты исповедывали православные догматы, в церквах были те же обряды что и у православных. Только национальная вражда к грекам удерживала униатов Сирии вне Православной Церкви. Форма одежды духовенства тоже была едина и у православных, и у униатов.

С целью обособить внешне православное духовенство Антиохийский Патриарх Мефодий в конце сороковых годов с помощью Русского посольства добился от Порты утверждения особого восьмигранного клобука для униатов. Сразу стало возможно различать духовенство. Рим, на Востоке старался среди униатов насаждать католичество в чистом его виде. Этому сильно способствовал бывший тогда униатский Патриарх Максим. В 1858 году папским повелением в униатской церкви был введен новый, григорианский, календарь для всех церковных праздников. Многие униаты не приняли этого решения папы. Они образовали особую партию, называемую "восточные". Во многих униатских селах жители стали, высказывать мысли о воссоединении с православной церковью.

В это время в Сирию приехал епископ Кирилл. Всеобщий подъем с выражением дружественных чувств русскому епископу, который был выражен при встречах преосвященному Кириллу, захватил и униатов. Они также устраивали торжественные и трогательные приветствия епископу Кириллу, и среди них начались серьезные разговоры о воссоединении с Православием. Сопротивление униатов новому стилю настолько глубоко захватило их, что униатский Патриарх Климент отказался от своей кафедры и удалился в монастырь, никого об этом даже не предупредив. Целые общины стали обращаться к нему с требованием не вводить в их храмах нового стиля, угрожая при этом, что старостильные священники силой будут вводимы в храмы [66].

В деле воссоединения сами униаты были только одной стороной. Была еще греческая иерархия, которая должна была высказать свое суждение по этому жизненному вопросу. Почти с первых шагов движения воссоединения Патриарх Антиохийский Иерофей фактически устранился от этого дела. Все, что касалось униатов, он передал епископу Кириллу. Мало того, благодаря влиянию одного своего родственника, сторонника Запада и французской политики, Патриарх удалил из Дамаска епископа Герасима, горячего сторонника воссоединения униатов, которого униаты уважали и видели в нем свою опору.

Сам Патриарх Иерофей потерял доверие униатов, когда стал отказываться от некоторых своих обещаний, которые он давал ранее. Возобновилась греко-арабская национальная вражда и униаты заявили, что все они воссоединятся с Православием, но на непременном условии, что они не будут в подчинении греко-антиохийского Патриарха, а перейдут в ведение русского Святейшего Синода. Много пришлось употребить энергии преосвященному Кириллу, чтобы убедить руководителей униатов в том, что их желание неканоничное, следовательно, и не исполнимое.

Чтобы поддержать дух желающих воссоединения. Преосвященный Кирилл стал материально обеспечивать главных деятелей этого большого дела (среди них был особенно уважаем священник Хури Ханна) и заявил, что все необходимые издержки, могущие иметь место, будут производиться из его средств.

О желании униатов воссоединиться с церковью стало известно в Петербурге. Доклады шли туда от епископа Кирилла и от Константинопольского посольства. Мнения епископа Кирилла совпадали с мнениями русских дипломатов о необходимости не только поддержать стремление греко-католиков, но и, не нарушая канонов, оказать им определенное покровительство. Для того чтобы выяснить мысли восточных патриархов, прежде чем написать в Министерство иностранных дел свои соображения, русский посол князь Лобанов-Ростовский послал драгомана посольства к Александрийскому Патриарху Каллинику. Патриарх Каллиник высказался вполне благожелательно об униатском вопросе и сказал, что он согласен пойти на все уступки, которые не нарушат догматов и канонов. Только, по мнению Патриарха Каллиника, после своего воссоединения униаты должны будут принять и все восточные обряды, чтобы избежать могущего быть далее раскола. Это мнение Александрийского Патриарха было особенно ценно, потому что в Египте тоже была значительная община униатов, желающих вернуться в лоно Матери-Церкви, во главе которых стоял архимандрит Гавриил Джибара. Египетские униаты подали султану свою просьбу, чтобы разрешил им, отказавшись от унии с Римом, образовать отдельную общину, независимую как от папы, так и от восточных патриархов имеющую своего постоянного представителя при Порте.

Эта просьба осложнила все дело воссоединения, так как сирийские униаты выразили согласие управляться четырьмя епископами Антиохийского Патриархата, и пятого епископа иметь в качестве своего представителя при Порте.

По поручению посла князя Лобанова-Ростовского генеральный консул в Египте Лаговский имел разговор с архимандритом Гавриилом Джибарой, в котором объяснил, что Россия не может поддержать таких желаний униатов, ибо это будет противоречить ее политике миротворения на Востоке. Далее Лаговский доказал архимандриту Гавриилу, что наступательная политика Рима должна побудить в униатах стремление к более тесному единству с православными, и униаты должны выбрать что-то одно или Православие, или католичество. Джибара объяснил, что кажущийся разлад между сирийскими и египетскими униатами явился следствием недоразумения, и когда униатам в Египте стало известно последнее решение своих единоверцев в Сирии, то все с ним согласились.

Одно только сильно беспокоило всех униатов, не уничтожатся ли от воссоединения их известные национальные особенности, не поглотит ли их греческая церковная непримиримость, будут ли у них свои епископы. Всем вопрошавшим об этом разъяснялось, что русская дипломатия и наша Церковь употребят все возможные средства, чтобы для униатов не было никакого стеснения в сохранении их самобытных элементов после воссоединения[67].

Подробное описание всего униатского вопроса было послано Лобановым-Ростовским к Министру иностранных дел. Князь Горчаков переправил все к обер-прокурору Синода, а последний передал дело на рассмотрение Московскому митрополиту Филарету.

В обстоятельном отзыве митрополит Филарет считал, что после воссоединения униаты должны образовать самостоятельную церковь, возглавляемую митрополитом. В основание своего мнения митрополит Филарет брал 8-е правило III Вселенского Собора. Единство этого митрополита с Кафолической церковью должно было впоследствии заключаться в том, что после своего избрания он должен был посылать известительные грамоты предстоятелям поместных церквей. Такое суждение мудрый иерарх высказывал потому, что униаты не проявляли стремления к соединению с восточными церквами, а холодность греческой православной иерархии может оттолкнуть их от церкви.

В беседе с драгоманом нашего посольства Патриарх Каллиник выражал пожелание, чтобы на предстоящем совещании всех четырех восточных патриархов обязательно присутствовал епископ Кирилл, начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Митрополит Филарет категорически возражал против этого и предлагал послать архимандрита Антонина Капустина на этот малый собор. Вообще митрополит Филарет критически отнесся к участию епископа Кирилла в этом деле. С высказываниями митрополита Филарета о независимости и автокефальности униатов-мелхитов после воссоединения согласиться нельзя. Ведь не допустил бы митрополит Филарет существования отдельной православно-старообрядческой церкви в России, если бы раскольники-старообрядцы на таком условии захотели бы воссоединения с церковью, потому что это было бы неканонично. Также нельзя согласиться и с его нежеланием допустить епископа Кирилла до совещания патриархов, которое было бы редким случаем общения Русской Церкви с собором восточных иерархов. (Пред лицом патриархов о.Антонин как архимандрит не мог иметь веского голоса).

Чувствуя, что в Петербурге не понимают важности этого движения среди униатов, преосвященный Кирилл стал просить начальство, чтобы ему разрешили приехать в Петербург для личного доклада, но приезд в столицу ему не разрешили.

Пока велись споры, разговоры, рассуждения, горячее желание, с каким все униаты были готовы к воссоединению, остыло. Дело продвинулось вперед только тогда, когда 19 февраля 1860 года Иерусалим посетил глава египетских мелхитов Гавриил Джибара. Он приехал в Иерусалим из Сирии, где узнавал мнение сирийских собратьев. Встреча архимандрита Гавриила с преосвященным Кириллом была, можно сказать, решающей в последующем обращении униатов в Православие.

"Продолжительные беседы наши с о. Джибарою, — писал преосвященный Кирилл князю Горчакову об этом свидании, — уяснили для меня и дали мне возможность прояснить всю несостоятельность плана устройства греко-униатской общины (в сноске: "Разумеется, в виде совершенно независимой церкви"). По возвращении Джибары в Бейрут дело пошло быстрее, меняя, впрочем, свой вид с каждым днем. Результатом было представленное мне и генеральному консулу нашему в Бейруте прошение от 14 апреля о соединении униатов с Православием. К прошению от лица общины бейрутской присоединила свое и сурская. Прошения эти имеют важное значение, как первое письменное изъявление желания греко-униатов соединиться с Православной Церковью".

Но так как условия, на которых греко-униаты выражали желание воссоединиться с Православной Церковью, в прошениях их излагались очень неопределенно, то преосвященный Кирилл по соглашению с русским генеральным консулом в Бейруте решил отправиться в Сирию, чтобы лично вести переговоры с греко-униатами[68].

Эта поездка в Сирию не была совсем бесплодной. Преосвященный Кирилл уяснил, что униаты отрекаются от всех католических догматов и установлений, а своей символической книгой будут считать православный катехизис, изданный Патриархом Мефодием на арабском языке.

Униаты по-прежнему настаивали на отдельном независимом митрополите, но соглашались, что их митрополит за богослужением будет поминать восточных патриархов, выражая тем самым единение с ними.

В это же время Хури-Ханна поехал в Константинополь, чтобы окончить переговоры с патриархами. Снова все приближалось к прекращению унии, но неожиданная распря мусульман и христиан, возникшая в начале 1860 года и сопровождавшаяся избиением последних, затормозила и отодвинула ее конец.

Осенью 1860 года преосвященный Кирилл снова едет в Сирию, где он и пробыл около месяца. В это время католики, поддерживаемые французским консулом, захватили в Бейруте митрополичий дом и церковь, создавая и другие осложнения местной церковной и общественной жизни.

В это время около Бейрута стояли на рейде несколько русских кораблей. На одном из них в корабельной церкви преосвященный Кирилл совершил несколько литургий. Эти службы произвели на униатов, которые допускались к богослужениям на корабле, сильное впечатление. Бейрутские униаты снова заговорили о воссоединении, причем никаких особых претензий или требований при этом не предъявляли, даже согласны были все ходить в общий православный храм, не устраивая особой церкви и отдельной службы. Униаты в Дамаске были также согласны на полное соединение с Православием. Такое расположение униатов к Православию в этот момент нужно поставить в заслугу православному Бейрутскому митрополиту Иерофею, которого склонил к действиям в пользу воссоединения епископ Кирилл. Митрополит Иерофей своим добрым архипастырским отношением помог униатам сделать решительный первый шаг к Православию.

Вскоре после посещения Сирии преосвященным Кириллом, 23 октября1869 года представители униатов, ищущих соединения, подали четырем восточным патриархам в Константинополе условия, на которых они хотели быть принятыми в Церковь. Главным образом требовалось, чтобы в сирийских церквах всегда были епископы и священники из местных арабов христиан. 9 ноября общим собором четырех патриархов и членов Константинопольского Синода эти условия были одобрены, а 26 ноября Хури-Ханна и архимандрит Гавриил Джибара от имени пяти тысяч униатов перед четырьмя патриархами — Иоакимом Константинопольским, Каллиником Александрийским, Иерофеем Антиохийским и Кириллом Иерусалимским, перед собором архиереев и перед множеством народа прочитали свое отречение от католичества и его измышлений (главенства папы, Filioque и умаления канонических постановлений церкви) и засвидетельствовали свое исповедание Восточного Православия, как его догматов, так и канонов [69].

Этим закончилось дело по возвращению в лоно Православной Церкви сирийских униатов. Правда, не все униаты воссоединились, часть их осталась под омофором римского папы, безропотно принимала и все последовавшие нововведения, но лучшая часть униатов, которая дорожила своим национальным достоинством и традициями, вернулась к вере своих предков. Без лишних комментариев видно, что если бы преосвященный Кирилл не принял здесь самого деятельного участия, то все дело имело бы гораздо большие осложнения, могло бы далее затянуться, и еще неизвестно, состоялось бы вообще. Не забудем и того, что в течение длительного времени главные деятели воссоединения были на его иждивении. Это всегда и везде имеет свое значение, а в условиях Востока — особенно.

После этого воссоединения Хури-Ханна был возведен в архимандрита. Преосвященный Кирилл позднее писал князю Горчакову, что когда Хури-Ханна и Гавриил Джибара будут хиротонисаны во епископов, то весьма полезно было бы наградить их панагиями. Какую награду получил Хури-Ханна неизвестно, а архимандрит Гавриил Джибара был впоследствии награжден орденом св. Анны 2-й степени [70].

Пребывая в Иерусалиме, епископ Кирилл, согласно данной ему инструкции, старался распространить свое влияние на те церкви, которые в древности отошли от единства Вселенской Церкви, но сохранили свое исповедание, не вступая в унию с Римом.

В Иерусалиме со времен глубокой древности существует эфиопский монастырь. В начале шестидесятых годов в нем жило около сорока монахов. Содержался монастырь на средства, получаемые из Эфиопии. Из-за внутренних междоусобий в Эфиопии прекратилась монастырю всякая помощь оттуда. Доведенные до крайности бедностью и нищетой эфиопы попросили покровительства у армян. Это покровительство заключалось в том, что армяне давали эфиопским монахам пишу, а за это получали право служения на святых местах, принадлежащих Эфиопской Церкви. Благодаря тому, что армяне слишком не добросовестно относились к своим обязательствам, эфиопы вышли из-под их покровительства. Новые "благодетели" в лице коптов стали прямо грабить монастырь. Эфиопы попросили покровительства у английского консула. Тот весьма холодно отнесся к ним.

Тогда абиссинские монахи стали искать сближения с Русской Духовной Миссией. Они изредка посещали русское богослужение, потом эти визиты участились. Эфиопы стали ходить не только в церковь, но и для различных разговоров с русским епископом. В одно из таких посещений игумен абиссинского монастыря подарил епископу Кириллу эфиопский архиерейский посох. Вскоре после этого игумен попросил у преосвященного Кирилла помощи. Тот сделал монастырю свое пожертвование, но в разговорах почувствовал, что эфиопы что-то недоговаривают. Его предположение оправдалось. В сентябре 1858 года игумен и несколько монахов, придя к преосвященному Кириллу, стали просить принять их под покровительство Русской Духовной Миссии, и они бы хотели быть в духовном общении с Русской Церковью и под духовным начальством русского епископа. При этом монахи сказали, что они уже обратились к своему начальству за разрешением этого вопроса.

Преосвященный Кирилл ответил им, что он от всего сердца приветствует их намерение, но прежде чем ответить им что-либо определенное, он должен доложить обо всем Св. Синоду и испросить соответствующие указания.

Обо всех разговорах и сношениях с эфиопами епископ Кирилл известил посла Бутенева, а посол в свою очередь доложил в Министерство иностранных дел.

Министерство иностранных дел передало доклад Бутенева о сношениях епископа Кирилла с эфиопами на отзыв обер-прокурору Св. Синода. Обер-прокурор Толстой считал, что принять под политическое покровительство эфиопских монахов епископ Кирилл не может, так как это дело консула, а церковное покровительство им нужно оказать только в одном — склонить эфиопских монахов, если у них есть желание, к принятию Православия. И тогда самостоятельно епископ Кирилл может просить восточных патриархов о снисхождении к абиссинцам при их воссоединении с Православием. На основании этих соображений из Петербурга быстро пришел ответ. Министр иностранных дел писал Бутеневу в письме от 14/26 октября 1858 года: "Дело об абиссинских (эфиопских — А.Н.) монахах в Иерусалиме, о коих пишет преосвященный Кирилл, обратило особое наше внимание. Так как тамошнее братство 40 абиссинских монахов подчинено армянскому монастырю, который состоит под покровительством английского консула, то выходит из того довольно сложный вопрос, недостаточно объяснимый в письме нашего архиерея. Нужно бы разъяснить обстоятельство, прежде приступления к действию, чтобы заранее избегнуть двух препятствий, а именно: 1-е — напрасного столкновения с английским правительством, всегда щекотливого, как скоро дело идет о чужестранной протекции на Востоке, 2-е — не подать предлога к жалобам высшего греческого духовенства в святых местах, что мы покушаемся коснуться непосредственных прав, оному присвоенных в Палестине.

Из этих двух пунктов последний имеет в глазах наших несравненно более важности потому, что мы отнюдь не хотели бы еще более усилить подозрительность высшего греческого духовенства, которая и без того уже довольно обнаружилась. Нам вовсе неизвестен образ мыслей Патриарха Иерусалимского насчет тамошних абиссинских монахов, и не почтет ли он всякое разрешение, данное с нашей стороны преосвященному Кириллу, чтобы формально принять под официальное свое покровительство монахов и монастырь абиссинский, в виде посягания на высшую пастырскую власть свою во всем пространстве Святогробского округа. Это уважение мы особенно и тщательно должны иметь в виду". Восхваляя далее деятельность преосвященного Кирилла, Горчаков пишет о необходимости взаимного действия с греческим духовенством для пользы Православия. В полной мере одобряет он и ответ епископа Кирилла эфиопам, что он готов оказать им помощь материальную и добрым советом.

"Но полагаю ни нужным, ни полезным идти далее сего на первый случай, — замечает он тут же, — ибо равнодушие, встреченное ими со стороны других христианских исповеданий, тем более удостоверяет их, что одна Россия соболезнует их напастям и объясняется с ними языком братства и дружелюбия" [71].

Каковы были дальнейшие сношения преосвященного Кирилла с эфиопами, неизвестно, но одно только ясно, что добрые взаимоотношения с ними не обострились. Во все последующие годы и до сих пор эфиопские монахи из всех многочисленных христианских исповеданий в Святой Земле (кроме, конечно, православных) наиболее дружественно расположены к Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Сейчас во главе иерусалимских эфиопов стоит епископ.

Судя по позднейшим письмам епископа Кирилла, он, как будто бы, собирался и просился в путешествие в Эфиопию. Какова его была цель — сказать трудно, так как Св. Синодом для сношений с коптами (Абиссинская Церковь была тогда частью Коптской Церкви) командировался в Египет архимандрит Порфирий (Успенский)[72].

В отношении обер-прокурора Св. Синода к министру иностранных дел от 26 апреля 1856 года за № 2708 высказывалось пожелание, чтобы архимандрит Порфирий возобновил полезные сношения с коптским духовенством, которого внимание к церкви нашей привлек в прошедшую свою поездку [73].

Не зная арабского языка, о.Порфирий просил у преосвященного Кирилла на время поездки в Египет или хотя бы на десять дней драгомана Миссии Фаддалу, который о.Порфирием и был подготовлен к богословским собеседованиям. Преосвященный Кирилл в этой просьбе отказал, мотивируя тем, что переговоры с коптами неблаговременны, а переводчик ему самому нужен для бесед с сирийскими униатами. Согласно заметки о.Порфирия, епископ Кирилл тем самым сорвал его переговоры с Коптской Церковью"[74].

Расположенный же к Православию Коптский Патриарх Кирилл вскоре скончался, и воссоединение коптов было отложено на самый неопределенный срок, который продолжается и до сего дня.

Небезынтересны и сношения преосвященного Кирилла с другой большой общиной сиро-халдейских христиан, являющихся потомками древних халдеев, исповедующих несторианскую ересь.

Весной 1859 года в Иерусалим для поклонения святым местам прибыл сиро-халдейский священник Михаил. Вскоре после прибытия он посетил начальника Русской Духовной Миссии епископа Кирилла и изложил ему свое важное дело, которое заключалось и том, что по совету патриархов Константинопольского, Антиохийского и Иерусалимского он просил преосвященного Кирилла содействовать присоединению к Православной Церкви 30.000 семейств сиро-халдейских несториан, проживающих в персидской провинции Руми-Сехир. Неоднократно уже обращались сиро-халдеи за покровительством к России, но должного внимания им оказано не было. Тогда часть их в 1829 году после войны России с Персией переселилась в пределы России и обосновалась около города Еревана в трех деревнях Куласар, Дуиун и Гкиоли. Как утверждает позднее в письме на имя епископа Кирилла ереванский военный губернатор, "жители деревень Куласар, Диун и Гкиоли по происхождению своему — несториане, исповедание коих есть ересь христианства. Ныне они исповедают Православную Веру под управлением Экзарха Грузии. Церковных отношений к персидским епархиям они не имеют, и для исповедания церковных обрядов им даны краткие переводы с русских служебников на айсорском языке. По настоящее время за ними следов ереси не замечается"[75].

Очевидно и остальные сиро-халдеи решили последовать примеру своих соплеменников и воссоединиться с Православной Церковью. Преосвященный Кирилл предложил священнику Михаилу письменно изложить современное положение сиро-халдейских несториан и выразить конкретно, чего хочет он, как представитель своего народа.

Описав кратко о числе несторианских епархий и о бедственном положении народа, священник Михаил приступил к изложению своей просьбы, которая заключалась в том, что он, видя усиливающуюся пропаганду католиков и протестантов среди сиро-халдеев, просит покровительства Российского Святейшего Синода, имеющего возможность восстановить в должной славе церковь в Персии, которая близка к полной гибели. Далее он соглашается, что ввиду столь долгого перерыва во взаимном общении с Православием могло получиться какое-либо изменение в богослужебной стороне их церкви, могущее усугубляться неграмотностью священнослужителей. Описывая свои церковные недостатки, автор выражал надежду, что если через посредство Русской Церкви сиро-халдеи воссоединились бы с Православием, то все искажения могли бы быть легко исправлены и у них восстановлена была бы чистота Православия. Все написанное заключалось просьбой довести до сведения Св. Синода содержание этого труда.

Преосвященный Кирилл пожелал узнать мнение Иерусалимского Патриарха на этот счет. Патриарх Кирилл подтвердил слова священника Михаила, что он и его собратья-патриархи рекомендовали действительно обратиться с этой просьбой к преосвященному Кириллу, так как только Русская Церковь может совершить принятие в Православие сиро-халдеев. Нужно думать, что патриархи, подданные турецкого султана, не хотели себя связывать с сиро-халдеями, персидскими гражданами, из-за разных политических соображений, чтобы не повредить Православной Церкви.

Выясняя однажды с преосвященным Кириллом будущее сиро-халдейской общины, если она присоединится к Православию, Иерусалимский Патриарх снова подчеркнул, что в случае их обращения к Православию они должны обязательно подчиниться только Русскому Святейшему Синоду, так как для всех остальных патриарших престолов, в том числе и Антиохийского, который мог бы на это претендовать на основании распространения в древности пределов Патриархата до Евфрата и на основании своего титула "Патриарха Великия Антиохии и всего Востока", принять в свою юрисдикцию сиро-халдеев невозможно[76].

Что же касается сущности сиро-халдейского вероисповедания, то Иерусалимский Предстоятель был уверен, что они еретики-несториане.

Преосвященному Кириллу нужно было еще узнать у священника Михаила, имеет ли он настоящие полномочия от всей своей общины и от духовенства просить о воссоединении всех с Православной Церковью, так как при начале своих разговоров о воссоединении он говорил, что к этой мысли пришел во время путешествия по святым местам. Епископу Кириллу нужно было уточнить другое, не менее важное обстоятельство, что же представляет собой исповедание сиро-халдеев — ересь Нестория или Православие. Все это привести в полную ясность было трудно. Тогда епископ Кирилл доложил в Св. Синод самую просьбу священника Михаила и все, что знал о сиро-халдеях.

Св. Синод, рассмотрев это донесение, передал его Министру иностранных дел, чтобы через дипломатические каналы собрать необходимые сведения о сиро-халдеях. После получения соответствующих исчерпывающих данных Св. Синод командировал архимандрита Софонию в сопровождении священника Михаила в места, населенные сиро-халдеями, чтобы еще точнее, с чисто церковной точки зрения, познакомиться с ними и выяснить их желания и чаяния. Архимандрит Софония собрал очень интересный материал о богослужении, церковной и общественной жизни сиро-халдеев. В Петербурге стали говорить о предстоящем воссоединении с Православием целого народа, несмотря на отрицательные высказывания митрополита Филарета. Однако политические осложнения последующих годов и русско-турецкая война отодвинули несторианский вопрос на второе место. Сиро-халдеи напоминали о себе неоднократно, но результатов никаких долго не было. Епископу Кириллу не пришлось видеть завершение этого святого дела. Только в 1898 году, спустя много лет после начала разговоров о воссоединении, в день Благовещения в Троицком соборе Александро-Невской Лавры в Петербурге совершилось присоединение к Православию епископа Map-Ионы с сопровождающими его лицами. Св. Синод принял в свою юрисдикцию сиро-халдеев и вскоре учредил для лучшего их ознакомления и усвоения ими православных истин Урмийскую Миссию во главе с епископом, резиденцией которого стал город Урмия в Персии.

Так завершилось дело воссоединения сиро-халдейских несториан, первый камень, в основание которого был положен епископом Кириллом.

Взаимоотношения преосвященного Кирилла с католиками продолжали оставаться все время на одном уровне, что и при его приезде. С монахами францисканского ордена он все время ладил. Как мы видели, францискане даже приходили его поздравлять в день Александра Невского, 30 августа 1858 года, когда он устроил большой русский праздник. До самого его отъезда из Иерусалима францискане неизменно хранили свое расположение к епископу Кириллу, а следовательно, и к Русской Духовной Миссии.

С Патриархом Валергой хороших отношений ожидать было невозможно, так как при воссоединении сирийских униатов преосвященный Кирилл и Валерга стояли на прямо противоположных полюсах. Епископ Кирилл совершал путешествие в Сирию, чтобы ускорить процесс возвращения заблудших в недра Матери-Церкви, Валерга также неоднократно ездил в Сирию, чтобы принять все меры к удержанию униатов в римской ограде. Надо думать, что эти два представителя своих церквей взаимных симпатий не питали и хорошей взаимной памяти друг о друге не оставили.

Интересен, между прочим, тот факт, что за время управления Миссией преосвященным Кириллом было несколько обращений в Православие из католичества (два мирянина в 1862 году, аббат Пинелли и францисканский монах Константин[77].

Может быть были и другие случаи обращений в Православие, но в архиве Русской Духовной Миссии об этом нет никаких данных).

Никаких данных не имеется у нас о том, в каких отношениях наша Миссия была с английским епископом. Надо полагать, что особенной теплоты с обеих сторон не было. Ведь еще к о.Порфирию английский епископ относился более чем сдержанно. Он как бы избегал и игнорировал Миссию. Тоже отношение, нужно думать, было и к новому составу Миссии, возродившейся после Крымской войны. Тем более, что внешних факторов, способствующих улучшению взаимоотношений, не было. Весьма вероятно, что участие епископа Кирилла в делах по возвращению в Церковь некогда отпавших ее членов приятным для англиканского проповедника не было. Случаи перехода из протестантизма в Православие через посредство русского епископа и нашей Миссии, надо полагать, то же не были радостью для этого пропагандиста своего учения.

Во время пребывания в Миссии преосвященного Кирилла очень интересное событие совершилось в Англиканской Церкви. Два англиканских епископа и множество пресвитеров направили восточным патриархам и Св. Синоду послание, в котором заявили, что "епископы и пресвитеры, находящиеся в Англии, Шотландии, Ирландии и все причисляющиеся к их обществу, заявляют, что они в корне осуждают миссионерскую деятельность англиканского иерусалимского епископа, направленную к прозелитизму, на отторжение в англиканство от Православной Церкви ее чад. По их мнению, это является нарушением постановления архиепископа Кентерберийского от 1841 года, когда основывалось Иерусалимское епископство. Вообще это послание было написано в таком тоне, как будто между Православием и англиканством нет ни малейшей разницы. Деятельность своего иерусалимского коллеги они называют соблазном среди братьев и стараются уверить православных, что все его действия суть лишь личный произвол, а не акты от лица Англиканской церкви[78].

Много прошло времени с тех пор и это время показало, что подобные заверения были пустым звуком, ибо протестантская пропаганда ни на минуту не ослабляла деятельности по уловлению в свои сети простодушных и малодушных. К слову не лишне сказать, что в 1957 году произошла реформа управления Англиканской церковью на Востоке. Иерусалимский епископ получил титул архиепископа и митрополита всех англиканских церквей в Сирии, Ливане, Египте, Судане, Ираке, Иране и во всех остальных местах Ближнего и Среднего Востока, где имеются англикане. Тогда же была учреждена кафедра викарного епископа, и епископом был рукоположен араб"[79].

Это показывает, что англиканский прозелитизм и британское влияние не думали и не думают сложить оружия в борьбе за человеческие души и за свое влияние.

С армянским духовенством и духовенством других исповеданий, пребывающих в Святой Земле, деловых сношений у Русской Духовной Миссии при епископе Кирилле не было, но со всеми неуклонно поддерживались дружба и доброе соседство.

В конце пятидесятых годов снова на повестке дня появился щепетильный вопрос о починке купола над Гробом Господним. Начались разговоры, что ремонт этот будет сделан на средства султана. Французская дипломатия приняла все меры к тому, чтобы Порта приказала сделать реставрацию храма на средства всех христианских исповеданий. Проект реставрации предусматривал, что эмблемы различных украшений не будут иметь чисто греческих православных отличий, а сделаются более универсальными, приемлемыми для всех христиан[80].

Русские дипломаты предложили произвести реставрацию с полным сохранением всех существующих деталей, чтобы храм не принял нового вида. Кроме того, покрытие расходов (по мысли, поданной посольству епископом Кириллом) предлагалось произвести на счет русского и французского императоров[81].

Дело осложнилось и затянулось. Этот вопрос прямо не касался нашей Миссии, в нем она не принимала участия, однако его отметить необходимо, чтобы лишний раз показать, как тяжело на Востоке предпринимать что-то новое.

Помимо укрепления дружественных связей с внешним миром, Русская Духовная Миссия занялась деятельностью, направленной на улучшение условий жизни для своих соотечественников, которые пришли в Палестину, чтобы поклониться святым местам.

Вопроса, в каких условиях жили наши русские паломники, мы уже касались. Здесь мы будем конкретно говорить, что было сделано в этом направлении нашей Миссией после ее приезда в Иерусалим в 1858 году.

Еще до отъезда из Петербурга внимание преосвященного Кирилла было на это обращено. Кроме инструкции, один из параграфов которой возлагал на Миссию заботу о паломниках, в письме к епископу Кириллу от 17 октября 1858 года за № 3956 Горчаков писал: 

"Благочестивое желание поклониться местам, освященным страданиями нашего Спасителя, издавна привлекает в Палестину многих поклонников из России, особенно около праздника Святой Пасхи, но и в самом даже Иерусалиме они не находят должного для себя помещения, что заставляет многих по необходимости искать приюта в отдельных частях Святого Града. В случае болезни некоторые из них, особенно бедные, остаются без попечения и, находясь в стране, где язык русский непонятен, они не могут воспользоваться и теми пособиями, которые могли бы быть оказаны местными врачами".

Указывая, что многие правительства и даже частные лица устройством приютов и больниц облегчают положение своих единоверцев, Горчаков высказывал мнение центральной власти о несоответствии достоинству Православной России такого положения русских подданных, "чтобы мы отставали от других иностранных держав в деле призрения наших единоверцев и соотечественников". Затем высказывалось желание, чтобы все русские паломники были под постоянным духовным надзором нашей Духовной Миссии. Кроме того, предлагалось на месте что-то устроить для больных[82].

После своего водворения в Иерусалиме епископ Кирилл сразу стал входить в нужды паломников. Ему бросились в глаза, с одной стороны, глубокая религиозность пришельцев из России, отмечаемая всеми живущими в Иерусалиме иностранцами, с другой же стороны часто приходилось возмущаться многими пороками, приобретенными иногда в Святой Земле этими людьми. Все духовные недостатки паломников порождались чаще всего неудобством жизненных условий и теснотой помещения.

Первое время своего служения в Иерусалиме епископ Кирилл был единственным русским лицом, имевшим власть над паломниками. Эту власть иногда приходилось употреблять, чтобы через отдельные личности не хулилось русское имя в Иерусалиме.

Для многочисленных наших богомольцев Миссия часто устраивала богослужения на родном языке. Сам епископ Кирилл нередко принимал участие в таких богослужениях. Для посещения святых мест организовывались караваны паломников, во главе которых иногда был епископ Кирилл[83].

Русской Духовной Миссии приходилось заниматься духовным окормлением паломников и приходскими требами для них — крестить и венчать[84].

Бывали случаи, когда благочестивые паломники по благословению Св. Синода были в Иерусалиме постригаемы в ангельский чин[85].

Иногда приходилось епископу Кириллу заниматься делами, которые к духовной деятельности и не относились. Такими делами были или помощь в оформлении необходимых документов для отъезда паломников в Россию, или принятие участия в делах паломников, потерявших свои деньги или обворованных, или в подобных житейских невзгодах. Иногда русские люди и из других заграничных мест присылали просьбы о помощи[86].

Заботясь о телесных нуждах паломников и выполняя волю пославших, наша Миссия учредила небольшую больницу даже с хирургическим кабинетом[87], но вскоре после устройства больница перешла в ведение русского иерусалимского консула по предписанию Министерства иностранных дел[88].

Кроме устройства больницы, преосвященный Кирилл для облегчения жизни паломников на миссийские средства нанимал отдельные дома, чтобы размещать в них тех, кому не хватило места в греческих монастырях.

На этом "и ограничились мероприятия нашей Миссии в Иерусалиме, направленные к улучшению быта русских поклонников. Все вышеуказанные нами меры преосвященного Кирилла в этом отношении падают на первые годы пребывания его в Иерусалиме. В скором времени начались прискорбные столкновения у него с представителями других ведомств русского правительства в Иерусалиме (причем эти столкновения появились и были до его отъезда из Иерусалима в основном на почве борьбы за руководство паломническим делом — А.Н.), которые сперва сильно парализовали его деятельность, а затем и повели к отозванию его из Иерусалима"[89].

Чувствуя себя на Востоке официальным представителем России, преосвященный Кирилл считал своим долгом заботиться о всех русских подданных, независимо от их вероисповедания. В годы пребывания преосвященного Кирилла в Иерусалиме там была уже порядочная еврейская колония — выходцев из России. В Иерусалиме, где торговля и ремесло были не на высокой степени развития, естественно, еврейское население в большинстве испытывало большие материальные недостатки.

До 1853 года существовал в России сбор между евреями под названием "сбор на Израильскую землю". Этот сбор производился без разрешения правительства. Министерство внутренних дел циркулярно предписало губернаторам прекратить подобный сбор. Эта мера официально объяснялась тем, что большинство этих денег присваивается сборщиками и не доходит до Палестины.

Вскоре после приезда в Иерусалим епископ Кирилл возбудил вопрос о разрешении сбора и о помощи палестинским евреям. Были затребованы от Киевского и Варшавского генерал-губернаторов отзывы по этому поводу. Генерал-губернатор Назимов отнесся к этому отрицательно, говоря, что подобный сбор будет побуждающим фактором в разжигании религиозного фанатизма евреев в Иерусалиме и, кроме того, будет способствовать усилению эмиграции евреев в Палестину, которые смогут там существовать "празднопособием своих единоверцев". Кроме того, генерал-губернатор Назимов находил, что такой сбор отразится отрицательно и на сборе казенных податей.

Другой генерал-губернатор, князь Васильчиков, отозвался благоприятно и никаких препятствий к разрешению сбора он не видел, полагая, что на сомнительное и непостоянное пособие едва ли кто будет рассчитывать и ради этого устремляться в Палестину. Также он считал, что и на государственном бюджете сбор в пользу палестинских евреев не отразится.

В конце концов, в 1861 году этот сбор в пользу еврейской колонии в Иерусалиме был разрешен русским правительством. Надо полагать, что разрешение было дано потому, что в Петербурге хотели привлечь на свою сторону заграничных евреев, которым несколько ранее было отказано в русском подданстве и покровительстве, что заставило их обратиться к английскому консулу.

После того как в Иерусалиме стало известно о правительственном разрешении этого сбора, епископ Кирилл получил благодарственное письмо, подписанное возглавителями еврейской общины. В этом письме говорилось: 

"Мы, нижеподписавшиеся, представители и старшины здешнего общества русских евреев, считаем своей обязанностью выразить радость здешних бедных евреев по поводу радостного известия — о дозволении русским евреям, милостиво исходатайствованном Вашим Высокопреосвященством, производить сбор в пользу их иерусалимских собратий по вере и отечеству. Эта радость особенно выразилась ясно, когда по поводу дозволения была совершена в здешних синагогах торжественная молитва о благоденствии русского правительства вообще и Вашего Высокопреосвященства в особенности"[90].

Интересен еще один вопрос. Епископ Кирилл при малом составе Миссии вел большую работу по поддержанию общения со многими церковными организациями, материально поддерживая православное и инославное духовенство, устроил больницу, производил различные расходы на паломников, устраивал школы в православных деревнях и т.д. Вот здесь и необходимо коснуться средств Миссии, которые были необходимы, чтобы поддерживать свою жизнь на определенном уровне.

Основной источник материального существования Миссии заключается в пособии, получаемом из Петербурга. Это пособие, определенное в 14.650 руб. в год, оставалось и далее неизменным.

Несмотря на то, что из писем и докладов преосвященного Кирилла знали о его благотворительности, о пособиях эфиопам и униатам, на расходы Миссии не прибавлялось ни одной копейки.

В виде дополнительной поддержки Миссия получала некоторые субсидии от императрицы[91].

В адрес начальника Миссии нередко присылались пожертвования разных частных лиц. Размеры таких лепт были весьма разнообразны: от нескольких рублей до нескольких тысяч. Большинство пожертвований предназначалось на Гроб Господень. Кроме денег, часто присылали и ценные вещи. Были жертвователи, желавшие, чтобы их деньги были или розданы бедным в Иерусалиме, или направлены в другие патриархаты или обители, включая Святую Гору Афон[92].

Интересен, между прочим, один факт, когда в 1859 году Палестину посетил близкий родственник русского императора великий князь Константин. К нему обратились за помощью на ремонт церквей в Лидде (древнейшая церковь, времен Константина Великого) и Мердж Аюне (около Дамаска). На этих прошениях воспоследовала "всемилостивейшая" резолюция — "Передать начальнику Русской Духовной Миссии в Иерусалиме для выдачи пособия из сумм, имеющихся в его распоряжении"[93].

Как мы видели, в Петербурге при отправлении в Иерусалим нашей Миссии на нее возлагали большие надежды, несоразмерные с ее возможностями. Теперь посмотрим, как разные государственные лица и учреждения помогали и содействовали Миссии в ее трудах.

"На неоднократные представления и указания частных лиц и просьб самого Иерусалимского Патриарха Министерство (иностранных дел — А.Н.) решило создать консульство в Иерусалиме, чем, несомненно, должно было выравниться положение России среди других европейских сил в Святом Граде. Но тут-то вот и прошло трудно объяснимое отношение петербургских чиновников к нашему делу в Палестине. То им совершенно не интересовались, от него отмахивались и его знать не хотели, то вдруг сразу пробудился к нему чрезвычайный интерес. Петербург не только посылает туда специальную Миссию, но, кроме того, впутывает в русское дело в Святой Земле еще три различных учреждения. Все в том же 1858 году в Иерусалиме учреждено Русское консульство, создано агентство "Русского общества Пароходства и Торговли" (РОПИТ), которому предоставлено в известной мере заботиться об интересах паломников в Палестине, и создан, кроме того, в Петербурге так называемый "Палестинский Комитет" под председательством великого князя Константина. Этому учреждению тоже поручалось интересоваться русским вопросом в Палестине. Все они должны были помогать одно другому, а на самом деле занялись борьбой с Миссией, как с учреждением церковным. Дело затруднилось для Миссии еще и тем, что возглавление консульства и агентства общества Пароходства соединилось персонально в лице управляющего консульством Доргобужинова.

Было ясно, что Петербург не мог примириться с тем, что Русская Церковь в лице умного и независимого архиерея представлена в Иерусалиме, что где-то церковь вышла из общей системы подчинения светской власти. Поэтому поскорее постарались снова поставить церковное учреждение в подчиненное государству положение.

Упомянутые три русских учреждения в Святом Граде были так не согласованы в своих действиях и в отношении к стоящим над ними петербургским департаментом, что при неясных инструкциях и недоговоренности их функции переплетались, а деятельность заранее обрекалась на неудачу. В самом деле: Миссия подчинялась и Синоду, и Министерству иностранных дел; управляющий консульством — министерству, а как агент Общества Пароходства — центральному его органу; кроме того, и на Миссию, и на консульство, и, вероятно, на агентство Общества простирал свои претензии откуда-то самозародившийся и никому уже неподчиненный Палестинский Комитет. Все это множество учреждений, не сговорившись между собой и не выработав общей линии поведения и плана, не могло, конечно, и самим находящимся в Иерусалиме своим органам дать соответствующее направление их деятельности.

Надо сознаться, положение Доргобужинова было двусмысленным, но еще хуже было положение епископа Кирилла. Ему вначале дали всю полноту представительства русского имени и в этом направлении старались повлиять на Иерусалим, и достигли много, но стали отнимать от всего понемногу. Паломническое дело должно было быть базой для деятельности Миссии фактически, чтобы не смущать Европу и греков, но и тут функции Миссии оспаривались и консульством и агентством Общества Пароходства... Личная уния, соединившая эти два учреждения, особенно вредно отражалась на деле. Агент этого общества введен в круг деятельности чиновников Министерства иностранных дел... и претендует на деятельность", — писал официально епископ Кирилл (10 февраля 1859 года) и не без горького юмора добавляет: — "столкновения тут неизбежны, разве со временем все консульские места перейдут в руки агентов Общества. Для Иерусалима, где существует самостоятельная Духовная Миссия, нет впереди и последнего утешения, чтобы нашелся когда-либо архиерей из агентов Общества". В письме своем (от 10 февраля 1859 года) епископ Кирилл, между прочим, пишет: "Агенция Общества Пароходства и Торговли в Иерусалиме, городе не приморском, не торговом, так аномальна, что сама не может не чувствовать себя в довольно неловком положении без товарищей, без дела"[94].

Столкновения с консулом у преосвященного Кирилла начались очень скоро.

Вообще же в учреждении Русского консульства в Иерусалиме немалую роль сыграли и доклады епископа Кирилла, что отмечал в одном из официальных писем посол Бутенев[95].

Извещая начальника Миссии о назначении консула в Иерусалим из Министерства иностранных дел начальник Азиатского департамента писал епископу Кириллу: "Я смело обращаюсь к Вашему Преосвященству с покорнейшей просьбой благосклонно принять его и не оставлять своими советами. Министерство уверено, что и он со своей стороны будет во всем содействовать Вашим благим начинаниям, и, таким образом, при обоюдном Вашем с ним согласии путь к достижению нашей цели значительно облегчится"[96].

В своем первом письме к преосвященному Кириллу еще с дороги Доргобужинов высказывался, что он едет в Иерусалим, чтобы способствовать Миссии в выполнении возложенного на нее дела и заранее просил у преосвященного "благосклонных советов и указаний"[97].

Все это нужно еще дополнить тем, что преосвященного Кирилла посол Бутенев уведомлял "согласно с главной целью учреждения консульства нашего в Иерусалиме, г-ну Доргобужинову вменено в обязанность облегчать труды Вашего Преосвященства, избавляя Вас от несовместимого с Вашим саном полицейского надзора за русскими поклонниками, служа посредствующим лицом, во сношениях Ваших с местною турецкою властью и иностранными консулами"[98].

Это все были слова, но дела показали иное. Можно предполагать, что Доргобужинову, как агенту общества, были даны какие-то другие инструкции от Б.П.Мансурова, доверенного человека князя Константина, председателя Палестинского Комитета. Б.П.Мансуров слишком властно распоряжался палестинскими делами. Доргобужинов некоторое время жил в Константинополе, дожидаясь возвращения Мансурова из поездки по Востоку, а потом на пароходе, предоставленном лично для Мансурова, поехал в Яффу с заездом на Афон, в Смирну и Бейрут[99].

Помимо неясности инструкции о взаимоотношениях двух русских представительств, антагонизм и взаимную неприязнь еще усиливали "честолюбивые стремления Доргобужинова, его, по-видимому, недалекий кругозор и бестактность. Началась перед лицом греков, Порты и европейских консулов мелкая провинциальная грызня с местническими счетами, уколами самолюбия, а потом даже и вмешательством вооруженных кавасов, доносами в Петербург и клеветами"[100].

Надо сказать правду, что Доргобужинов вел себя по отношению к Миссии вызывающе. Кроме всевозможных мелких стычек с преосвященным Кириллом, он однажды арестовал без согласия начальника Миссии одного его подчиненного[101], а другой раз даже заподозрил самого преосвященного в утаении шестисот рублей. В одном из своих отчетов преосвященный Кирилл писал в Петербург: "Консульства нашего в Иерусалиме ждали все; я первый и более всех по причинам, которые объяснять нет нужды. Полагаю, что управляющий консульством довел в свое время до сведения начальства о приеме, который я сделал ему в Иерусалиме. По возвращении из Дамаска я поражен был ходом дел наших в Иерусалиме.

Все, чего только когда-либо я мог опасаться в отношении к делу нашему на Востоке от смешения начал, все это вышло наружу, именно наружу, что плачевнее всего. Не только поклонники наши, но и греки, и турки бросились ко мне после моего приезда с восторженными изъявлениями своей радости о моем возвращении, а вместе с громким ропотом на консула за то, что он действует против меня. Я не верил собственным своим ушам, могу прибавить даже, своим глазам; не верил никому, хотя искушение было велико, когда почти все здешние власти и представительства то секретными, то открытыми путями усиливались заявить мне свое сочувствие, подозревая или зная что-то недоброе между нами"[102].

Объяснения начальника Миссии и консула ни к чему существенному не привели. В своем докладе преосвященный Кирилл продолжал:

"Не знаю, в какой степени убедился г-н агент общества, управляющий консульством, в истине высказанного ему мною положения, что меня нельзя ставить на одну доску с последним из русских поклонников в Иерусалиме, что если флаг "покрывает всех русских", то меня только защищает" (Доргобужинов высказался, что русский флаг, висящий над консульством, покрывает в Иерусалиме все русское, начиная с Духовной Миссии — А.Н.)[103].

Отношения наши натянуты до того, что я боюсь выйти из дома, боюсь взяться за какое-нибудь дело даже о поклонниках, опасаясь вновь поднять какой-либо вопрос, которого мы не порешили, или подать повод к подозрениям, которыми раз был уже оскорблен совершенно незаслуженно.

Агент общества, управляющий консульством, поставил меня в такое затруднение, что я за лучшее считаю безвыходно сидеть дома, чтобы не иметь неприятного труда выслушивать разные намеки и чтобы оградить себя всесовершенно от всякой укоризны во вмешательства в чужое дело. Я не виню г-на Д. (Доргобужинова — А.Н.). Главною виною всего — его двусмысленное положение"[104].

Это была правда, ибо после отъезда из Иерусалима Доргобужинова в 1860 году, когда консульский пост там занимали настоящие дипломатические чиновники Соколов (1860-62 года) и Карцев (с 1862 года) преосвященный Кирилл оставался все в том же неопределенном положении[105].

В апреле 1859 года в Палестину прибыл великий князь Константин — председатель Палестинского Комитета. Ему от самого императора было дано поручение разобраться в Иерусалимских спорных вопросах. Такое поручение было, конечно, следствием докладов преосвященного Кирилла. Петербургский посланец не отрицал, что смешение функции Миссии и консульства производит ненужные споры и соблазн. Было сделано разграничение обязанностей между тем и другим представительствами, и на долю начальника Миссии досталось вместо прежних широких полномочий "нравственное и духовное назидание всей русской паствы, церковное представительство, производство богослужения, управление Духовной Миссией, пастырское наблюдение за русскими поклонниками и всеми нравственными условиями их жизни, участие советами и указаниями в деле призрения русских богомольцев, передача консулу своих замечаний по сему предмету и содействие ему в улучшении быта поклонников; к обязанностям же консула должно было относиться все политическое, дипломатическое, гражданское и полицейское представительство и управление, приобретение земель и домов, все хозяйственное заведование постройками, госпиталем на основании инструкций, которые он имел получить от Палестинского Комитета"[106].

Из перечисленных обязанностей видно, что начальник Миссии потерял свое значение, так как все, что на основании инструкции 1857 года он должен был делать, перешло к консулу, за исключением чисто духовных вопросов, которых консул, как светский человек, не мог исполнять. В определении круга деятельности Миссии сбылось предчувствие о. Порфирия (Успенского), когда еще перед отправлением епископа Кирилла из Петербурга он, может быть, зная о настроении в некоторых кругах, записал в своем дневнике, что наша Миссия назначается в Иерусалим, чтобы петь для наших паломников молебны, панихиды и обедни, а заниматься учеными изысканиями, изучать арабский и греческий языки, устраивать школы, украшать сельские церкви и заниматься благотворительностью ей не придется. Он тогда основывал свое предсказание на небольших материальных возможностях Миссии. Пусть несколько из-за других причин, но сбылось его предчувствие.

Изменив права епископа Кирилла, председатель Палестинского Комитета высоко оценил общую деятельность преосвященного начальника Миссии. Благодаря такой оценке и соответствующим представлениям в Петербурге, преосвященный Кирилл был награжден драгоценной панагией и орденом св. Анны 1-й степени[107].

Это подтверждает мысль, что все действия преосвященного Кирилла были правильны. Однако преосвященный Кирилл остался недоволен кругом своих обязанностей. Трения и далее имели место в его взаимоотношениях с консулом, они были результатом стараний преосвященного Кирилла восстановить свое значение в Палестине и недипломатичных и неуклюжих действий русского дипломата Доргобужинова, который иногда просто игнорировал преосвященного Кирилла.

Вернемся к приезду в Иерусалим великого князя Константина. Об определенной цели его поездки в Палестину нигде нет указании, но несомненно, что ехал он все для того же — посмотреть обстановку на Востоке и по мере возможности усилить там влияние России. Небезынтересно отметить отношение правящих кругов к единственному за границей нашему епископу со стороны ближайшего окружения князя Константина. Так, однажды весьма близкий к нему Б.П.Мансуров, извещая епископа Кирилла о предстоящей поездке князя в Лавру преподобного Саввы, добавляет в своем письме: "может быть, Вашему Преосвященству угодно будет сопровождать великого князя, в таком случае сборный пункт назначения у дверей его Высочества". Русский архиерей, пользующийся всеобщей известностью и уважением на Востоке, должен в прихожей у двери, как бедный родственник, ожидать княжеского выхода. В добавление ко всему еще надо сказать, что это письмо Мансурова адресовано "Его Преосвященству, Милостивому Государю и Архипастырю, епископу Мелитопольскому". Поставить имя епископа Мансуров не счел нужным[108].

Результатом пребывания князя Константина в Иерусалиме была покупка большого участка земли на запад от Дамасских ворот вблизи от иерусалимских стен на так называемой Мейдамской площади. После соответствующего оформления на купленной земле, которая и до сего времени называется "Москобией" или Русским подворьем, стали воздвигаться сооружения для обслуживания паломников. В первую очередь 30 августа 1860 года был заложен соборный храм во имя Святой Троицы, стоящий в центре нашего большого участка. Освящение места и закладку храма совершили первый эпитроп Иерусалимского Патриарха митрополит Петроаравийский Мелетий и епископ Кирилл в сослужении с русским и греческим духовенством при огромном стечении народа. Первоначально была мысль — соборный и в то же время первый русский храм в Святой Земле назвать в память св. Александра Невского (соименного Александру II), но потом было решено посвятить этот первый наш храм имени Триединого Бога[109].

При закладке этого храма преосвященный Кирилл сказал прочувственное слово, которое в небольшом сокращении считаем необходимым привести здесь:

"Не берясь, братия мои, быть истолкователем всего, что отрадного и поучительного внушает нам Священнодействие, которого свидетелями были вы сию минуту, однако же и вовсе удержаться от слова не могу, по крайней мере, от слова душевного привета вам с необычайным и, может быть, единственным в своем роде торжеством, которое, начавши с вас, простирается на всю землю Русскую, на всю православную Церковь Всероссийскую.

Приветствую вас, души благочестивые, из дальнего севера подвигшиеся сюда для поклонения Востоку свыше, и в лице вашем приветствую все грядущие поколения поклонников русских, которые когда-либо придут по следам вашим к тридневному покоищу Бессмертного. Вот, наконец, Господь, милостиво призрев на усердие ваше, уготовляет покой для приутруждающихся в подвиге богоугодного странствия телес ваших! Вот уже положен краеугольный камень храма, который будет приосенять приют ваш, служа душам благочестивых богомольцев и местом приготовления к молитве у Гроба Спасителя, и пособием для сохранения и возгревания духа молитвы, приносимого от Гроба. В лице вашем, любезные соотчичи мои, приветствую любезную отчизну нашу с особенным знамением благоволения к ней Божия. Не вдали от Хеврона, где отец верующих удостоился посещения Троицы пред дверьми сени своея; у врат Иерусалима, где впервые услышано было открытое слово о Боге в Троице из Божественных уст Единого от Троицы; чуть не в виду Иордана — реки Богоявления, торжественного явления Святой Троицы; в виду Галилеи, откуда понеслась в мир проповедь крещения во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — мы будем иметь храм Святой Троицы! Мы первые и пока одни будем иметь здесь храм Святой Троицы! Россия оценит величие Божией к ней милости — да, видимой особенной милости!.

В лице вашем, возлюбленные чада церкви Всероссийской, благоговейно приветствую Церковь отечественную с новым потоком утешений и даров. Не утешение ли для нас, в самом деле, что Матерь Церквей, чрез 1800 лет, увидит пред очами своими вековечный священный памятник чистой и живой веры Православного Севера в Святую Живоначальную Троицу, проповедь о Которой, исшедши отсюда, воцарилась там; что по мере того, как будет расти и укрепляться здесь наш храм, будет умножаться радость единоверных братий наших, которые в нашем благолепном храме будут иметь перед глазами свидетельство торжества Православия — хоть и не близко от нас? Не великое ли утешение, что, вот, святитель церкви греческой разделяет с епископом русским священнодействие освящения краеугольного камня для храма русского; что приспело время, когда единение молитвы с единоверными братьями будет у него видимо — взаимное, когда братия наша не только позволят нам придти к ним — молиться с ними, но и сами будут приходить к нам — молиться с нами? Не величайшее ли утешение (не усумнюсь назвать это и приобретением) для церкви Всероссийской, что в этом храме, под сенью престола Преемника первого епископа Иерусалимского — Брата Божия, будут воспитываться в истинных поклонников Богу духом и истиною благочестивые поколения богомольцев, которые с временем сделаются живою связью между Матерью церквей и младшею (хотя уже и тысячелетнею) из церквей, здесь служа к славе Церкви Всероссийской своим благочестием и отсюда домой привнося новую струю духовной жизни — в своей вере, обновленной видением древней первоначальной святыни христианской; в своей преуспевающей молитве, возгретой невольными впечатлениями и вольным, столько теперь облегченным трудом; в своей благоговейной любви к святыням Палестины, оживляющим в памяти, вместе со сказаниями Евангельскими, и заповеди Евангелия?

Слава Святей, Единосушней и Животворящей Троице, явившей нам милость Свою! Начало всякого начала, да совершит Она начатое Ею и в славу Ея!"[110].

После закладки храма стали строить и другие здания — большой двухэтажный дом для Миссии с храмом во имя святой мученицы Александры в средине и четырьмя внутренними дворами и подворья для паломников. Подробно на этом строительстве мы останавливаться не будем, так как работы велись Палестинским Комитетом и обществом Пароходства и Торговли, а наша Миссия от всякого участия в этом деле, где она была непосредственно заинтересована, совершенно устранена.

К 1863 году ycтройство русских богоугодных заведений в Иерусалиме должно было закончиться. Возникал новый вопрос об управлении и заведовании вновь устроенными помещениями. Русский архиерей, стоявший во главе Иерусалимской Миссии, сильно стеснял тех, которые хотели бы заведование поклонническими зданиями совершенно отделить от Духовной Миссии. Прежде только подразумевавшаяся мысль о неуместности назначения начальником Миссии епископа теперь впервые открыто высказывается.

Председатель Палестинского Комитета, ведавший делом построения русских богоугодных заведений в Иерусалиме, в рескрипте на имя обер-прокурора Св. Синода выразил мысль, что необходимо устранить те затруднения, которые происходят от слишком высокого иерархического сана начальника Иерусалимской Миссии. Вместе с тем было выражено желание, чтобы преосвященный Мелитопольский получил другое назначение, а Духовная Миссия поставлена была бы под начальство благочестивого и способного архимандрита.

Однако это не случилось и только потому, что за преосвященного Кирилла вступилось Министерство иностранных дел, которое в свое время избрало его на должность начальника Миссии, было довольно его деятельностью и потому теперь решительно высказалось против отозвания его из Иерусалима в особой записке, представленной в Св. Синод: 

"Насколько начальник Иерусалимской Миссии соответствует своему посту чисто с духовной точки зрения и необходимо ли в этом отношении заменить его другим лицом, может решить лишь высшее духовное начальство, но, во всяком случае, Министерство иностранных дел полагает, что отозвание из Иерусалима епископа Кирилла и замещение его архимандритом представляет много неудобств, особенно при настоящих обстоятельствах, что подобное распоряжение будет иметь вид резкого, слишком крутого оборота дела и затруднит сношения Духовной Миссии с восточными православными иерархами. Итак, не находя с политической точки зрения отозвание преосвященного Кирилла и замещение его другим епископом или архимандритом необходимым или полезным, Министерство иностранных дел предоставляет окончательное рассмотрение и решение этих вопросов в духовном отношении Св. Синоду"[111].

Надо сказать, что в Синоде, где весьма считались с мнениями Московского митрополита Филарета, смотрели на дело епископа Кирилла как на справедливую защиту интересов Церкви. Просматривая доклад преосвященного Кирилла о трениях с Обществом Пароходства и Торговли, где он высказывал мысли о ненормальном положении пребывания в Иерусалиме, неморском и неторговом городе, агентства Общества, митрополит Филарет склоняется к признанию правоты в словах начальника Миссии.

"Что делает или хочет делать пароходное общество? — спрашивает мудрый святитель и тут же отвечает, — Не видно. Оно хочет строить церковь, помещения и больницу для поклонников. Но это не больше ли принадлежит Духовной Миссии, нежели Обществу Пароходства и Торговли? А между тем деньги, собираемые на богоугодные заведения в Иерусалиме, Общество Пароходства и Торговли имеет в своих руках и заботится, как бы и впредь в большом количестве получать их в свои руки. Иностранные правительства употребляют сотни рублей на агентство, чтобы обеспечить движение и приобретение тысяч; что если мы, истратив на агентство тысячи, не приобретем и сотен? Говорят: большее приобретение есть политическое влияние. Вникнем и сию мысль. Мы можем приобрести или увеличить доброе к нам расположение арабского племени, православного, доброго, но угнетенного, бедного, необразованного, посему мы можем иметь на сие племя нравственное влияние; но какое тут может быть политическое влияние и какой может принести плод? Не увеличит ли сие только нашу обязанность защищать сие племя в религиозном и политическом отношении, а это зависит от политического влияния нашего не здесь, а в Константинополе"[112].

Такое высказывание "Филарета мудрого", как звали этого великого иерарха, совпадает с высказыванием преосвященного Кирилла: 

"Нас будто бы подозревают (на Западе — А.Н.) в религиозной пропаганде. Пусть так. Но меньше ли будет подозрений насчет самого общества, которое имеет на Востоке много врагов? Меньше ли будет подозрений, когда русский архиерей, существующий уже в Иерусалиме, будет зачем-то прикрыт торговым флагом, как будто ему необходимо маскироваться? Слава Богу, мое положение здесь устроилось весьма выгодно для России. Среди различных открытых и независимых учреждений религиозных самостоятельная Русская Миссия заняла почетное место и, храня свое достоинство, успела заслужить общее доверие и уважение.

Пароходно-торговые учреждения, весьма уместные по прибрежью Средиземного моря, явившись в поклонническом городе Иерусалиме, скорее удивят свет и возбудят наибольшие подозрения: что это, скажут, Россия все укрывается за поклонниками? Для поклонников устроила Духовную Миссию, для поклонников учредила торговое общество"[113].

Мнения двух иерархов, находящихся в разных местах — один в центре, а другой на периферии — совпали. Общее настроение в Синоде было в пользу преосвященного Кирилла, и в этот раз его перемещение в Россию не состоялось.

Потерпев поражение, недруги преосвященного Кирилла успокоились не надолго. Прошло несколько месяцев, и в мае 1863 года в Министерство иностранных дел поступило сообщение Иерусалимского консула Карцева, которым он официально ставил в известность министерство о личной жизни преосвященного Кирилла. Не приводя конкретных фактов, Карцев больше сообщал слухи о соблазне, вызываемом в Иерусалиме поведением епископа. Кроме этого, консул утверждал, что пребывание епископа Кирилла в Иерусалиме вредно для Русской Православной Церкви, так как он потерял свою самостоятельность и сделался послушным и безвольным орудием в руках греков, которые используют его связи в Константинополе и в России.

Этот донос консула закончился высказыванием мнения о большей полезности для русского дела быть начальнику Миссии в сане архимандрита, если будет освобожден от должности епископ Кирилл. Сделав такой обходный маневр, недруги Миссии во главе (по нашему глубокому убеждению) с Мансуровым, который один хотел держать в своих руках все дела, связанные с Палестиной (фактически он и был таким неограниченным властелином. Арабы его прозвали — "Мансур—паша"), получили, наконец, желаемое. Кляузный доклад Карцева из Министерства иностранных дел был представлен императору, который высказал, что оставить преосвященного Кирилла на прежней должности невозможно. Судьба епископа была решена. Синод в своих заседаниях 19 и 21 нюня (1864 года — А.Н.) постановил уволить преосвященного Кирилла от должности начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и назначить его в распоряжение архиепископа Казанского (за неимением в тот момент вакантной архиерейской кафедры) с назначением его управлять Казанским Спасо-Преображенским монастырем.

В тех же заседаниях Синода было определено, что для начальствования в Иерусалимской Миссии нужно избрать архимандрита.

Это постановление Синода преосвященный Кирилл принял как наказание, как осуждение, только неизвестно за что налагаемое. По получении указа он письменно обратился к князю Горчакову и обер-прокурору Синода, где требовал указания его вины, формального следствия и суда с участием восточных архиереев, которые видели его беспорочную службу в Иерусалиме, и просил вообще смягчение наказания и выдачи себе приличной пенсии[114].

Что касается обвинений в келейной жизни епископа Кирилла, то, конечно, определенного мнения высказать здесь невозможно — правда или ложь были все обвинения, поскольку документально в архивах об этом ничего нет. Не в пользу только преосвященного Кирилла говорит и о.Порфирий Успенский, бывший в 1860 году в Иерусалиме. В его дневнике этот визит к преосвященному Кириллу описан так: 

"В один из пасхальных дней я обедал у начальника нашей Духовной Миссии в Иерусалиме епископа Кирилла. Разговоры слышались пустые. Хозяин — легкомыслен!

Не легкомысленно ли держать курятник на балконе своего дома, который видят все мимоходящие? Не легкомысленно ли гулять у святой реки Иордана с княгинею Шаховскою в белых балахонах и с венками из цветов на голове? Не легкомысленно ли обнимать шею молодой попадьи, привезенной в Святой Град каким-то Сабуровым из Царского Села, обнимать на балконе и оттуда бросать конфеты и мелкие деньги арабчонкам, тогда как никто не знает, что эта попадья родня ему? Не легкомысленно ли купаться вместе с нею в Яффском море?

Не легкомысленно ли во время экзамена учеников в Крестном монастыре в присутствии иерусалимских владык и при мне сидеть в кресле небрежно и, играючи, наматывать четки на указательный палец?"[115].

Мы однажды замечали, что о Порфирий мог очень пристрастно судить о епископе Кирилле и верить некоторым слухам, которые могли распространяться о нем его недоброжелателями, но в то же время надо отдать ему справедливость, что все виденное лично, он всегда честно отражал в своем дневнике и, записав отрицательное мнение, мог потом исправлять его.

Не желая нисколько класть какого-либо пятна на память преосвященного Кирилла, все же можно допустить, что преосвященный Кирилл, проходя вполне достойно свою службу в Иерусалиме, мог быть иногда неосторожным и давать пищу для всяких толков и слухов.

На свое письмо преосвященный Кирилл получил ответ, что суда никакого не может быть, так как его никто не осудил, а просто меняется положение Миссии, епископ замещается архимандритом, а он, до открытия подходящей кафедры, будет находиться в одном из лучших городов России с академией и университетом.

Снова не успокоился преосвященный Кирилл и вновь писал в Петербург, настаивая на своих требованиях.

В дело перемещения преосвященного Кирилла вмешалась и Иерусалимская Патриархия. Сам Патриарх Кирилл неоднократно являлся в посольство в Константинополе, просил посольство защитить епископа Кирилла, хотел сам писать в Св. Синод, но его отговорили вмешиваться в это дело, относящееся исключительно к ведению Всероссийского Синода. Иерусалимский Синод поступил иначе. Без всяких предварительных переговоров члены Синода написали грамоты в Св. Синод и к Министру иностранных дел. В них защищаются нравственные качества епископа Кирилла и высказывается просьба оставить его в Иерусалиме.

Подобное же прошение было послано в Министерство иностранных дел от именитых граждан Иерусалима во главе с кадием. Даже инославные религиозные и западные дипломатические представители все высказывали русскому епископу свое сочувствие и сожаление. Если, по словам Иерусалимского Патриарха, преосвященный Кирилл за шестилетнее пребывание в Иерусалиме не делал там никакого соблазна, то тут уже стал получаться такой соблазн, что пребывание его в Иерусалиме стало невозможным. Хотя бы из соблюдения престижа правительственных органов России, но уехать в Россию епископ Кирилл был обязан. Стало распространяться мнение, что преосвященный Кирилл не хочет ехать в Россию. Все письма епископа, посланные в Св. Синод после получения им указа о возвращении в Россию, были даны на отзыв митрополиту Филарету, который строго осудил действия преосвященного Кирилла. Слух о нежелании возвратиться в отечество епископ Кирилл сразу опроверг тем, что ему сначала был послан один только указ, а просимые деньги на дорогу были задержаны. Кроме того, указом предписывалось сдать все дела по Миссии лицу, которое будет указано, но по прошествии восьми месяцев никакого указания он не получил, как не получил он и никаких ответов на возбужденные вопросы. Хотя преосвященный Кирилл и доказывал, что у него не было мысли остаться на Востоке, но на Родину он не спешил и, когда был выяснен вопрос о сдаче дел по Миссии, старался продлить разными отговорками свою жизнь в Иерусалиме.

16 марта 1863 года в Св. Синоде постановили, чтобы епископ Кирилл немедленно следовал к месту назначения. После получения этого синодального распоряжения преосвященный Кирилл сдал все материальные ценности по определению свыше члену Миссии иеромонаху Христофору и выехал из Иерусалима, совершив путь через Константинополь, где имел небольшую остановку[116].

В день Казанской иконы Божией Матери 8 июля он уже молился в Казани перед этой всероссийской святыней. Около двух лет прожил преосвященный Кирилл в Казани. После приезда из Палестины он стал часто болеть и 10 февраля 1866 года его не стало. Скончался преосвященный Кирилл только сорока двух лет от рождения. Его могила находится в Казанском Спасо-Преображенском монастыре.

Подводя краткий итог действиям главы нашей Миссии, преосвященного Кирилла, необходимо сказать, что в Святой Земле преосвященному Кириллу пришлось действовать так, как не было предвидено инструкцией. У него было много недостатков, особенно резко выдающихся в том высоком сане, который ему, едва перешедшему 30-летний возраст, судьба даровала, но последующие недоразумения, повлекшие его к печальному концу, следует всецело приписать тем неопределенным и отвлеченным выражениям, которые были употреблены в данной ему инструкции.

К глубокому сожалению, с первых же шагов действия в Святой Земле Палестинского Комитета он пришел в прискорбное столкновение с преосвященным Кириллом, который считал себя, введенный в заблуждение, как инструкцией, так и далеко точно неопределенным своим положением, единственным и полновластным представителем России в Иерусалиме, где, в свою очередь Палестинский Комитет признавал себя также единственным распорядителем в осуществлении всех мер к улучшению быта наших паломников.

Если нашей Духовной Миссии и Палестинскому Комитету уже нельзя было идти к одной общей цели рука об руку, содействуя друг другу, то необходимо было строго и категорически разграничить их поле действия и затем неукоснительно наблюдать, чтобы каждый из них действовал согласно предначертанному им плану. Этого не было сделано. С одной стороны преосвященный Кирилл вместо прямого своего дела занялся преимущественно борьбой с Палестинским Комитетом о преобладании, с другой стороны сей последний, постоянно останавливаемый в своих трудах таким вмешательством, терял всякое доверие к начальнику Духовной Миссии". Благодаря всему этому много энергии, которая могла бы быть использована на благие цели, было растрачено бесполезно и даже в ущерб для России.

На освободившееся место начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме постановлением Св. Синода 23 ноября 1864 года был назначен из Оптиной пустыни с возведением в сан архимандрита иеромонах Леонид (Кавелин), тот самый, который в 1858 году вместе с преосвященным Кириллом в звании члена Миссии прибыл в Иерусалим и пробыл в нем около года.

____________
Примечания

10] АРДМ, дело № 2

[11] Там же

[12] Свящ. Ф. И. Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 10

[13] Там же, стр. 10

[14] АРДМ, дело №4

[15] АРДМ, дело №1

[16] АРДМ, дело №1419

[17] АРДМ, дело №4

[18] В.Н.Хитрово. Православие в Св. Земле, стр. 83

[19] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 138

[20] Архим. Порфирий. Второе путешествие по Св. Горе Афонской, стр.12-13

[21] Архим. Киприан. О.Антонин Капустин, архимандрит и начальник, стр. 120

[22] Свящ. Ф.И. Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 140—141

[23] АРДМ, дело № 4

[24] Свящ. Ф.И. Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 141

[25] АРДМ, дело № 3

[26] Свящ. Ф.И. Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 148, 149

[27] Там же, стр. 157, 158

[28] Там же, стр. 157

[29] Там же, стр. 183—185

[30] Там же, стр. 175, 176

[31] Там же, стр. 199

[32] АРДМ, дело №1428

[33] АРДМ, дело №357

[34] АРДМ, дело №6

[35] АРДМ, дело №1697

[36] АРДМ, дело №7—10

[37] АРДМ, дело №11

[38] АРДМ, дело №103

[39] АРДМ, дело №21

[40] АРДМ, дело №407

[41] АРДМ, дело №951

[42] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр.228—229

[43] АРДМ, дело №951

[44] АРДМ, дело №955

[45] АРДМ, дело №956

[46] АРДМ, дело №451

[47] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 236

[48] Там же, стр. 237

[49] АРДМ дело № 451

[50] АРДМ, дело №3

[51] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов стр. 266

[52] АРДМ, дело №1032

[53] АРДМ, дело №1009

[54] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов стр. 250 —251

[55] АРДМ, дело №1202

[56] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 255—256

[57] АРДМ, дело №1013

[58] АРДМ, дело №1304

[59] АРДМ, дело №1205

[60] АРДМ, дело №1695

[61] АРДМ

[62] АРДМ, дело №1010

[63] Собрание мнений и отзывов, стр. 383—384

[64] Там же, стр. 262

[65] АРДМ, дело №1187

[66] АРДМ, дело №1015

[67] Там же

[68] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 297

[69] АРДМ, дело №1015

[70] Там же

[71] АРДМ, дело №1036

[72] Архим. Порфирий. Путешествие по Египту, стр. 1—20

[73] АРДМ, дело №101

[74] Архим. Порфирий. Книга бытия моего, т. 7 стр. 322—338

[75] АРДМ, дело №1037

[76] Там же

[77] АРДМ, дело №№102, 1455, 1456

[78] АРДМ, дело №1035

[79] Журнал "Христианские новости в Израиле", 1957 г., ноябрь стр. 17

[80] АРДМ, дело №953

[81] АРДМ, дело №956

[82] АРДМ. дело №4

[83] АРДМ, дело №887

[84] АРДМ, дело №1505

[85] АРДМ, дела №261—263

[86] АРДМ, дело №1106

[87] АРДМ, дело №1217

[88] АРДМ. дело №1215

[89] Там же, стр. 394—395

[90] АРДМ, дело №1056

[91] АРДМ, дела №№ 331—334, 328

[92] АРДМ, дела №№ 436—438, 538—548, 574, 575, 950, 1061

[93] АРДМ, дело №1216

[94] Архим. Киприан. О.Антонин Капустин, архимандрит и начальник, стр. 125—127

[95] АРДМ, дело №1184

[96] Там же

[97] Там же

[98] Там же

[99] Там же

[100] Архим. Киприан. О.Антонин Капустин, архимандрит и начальник, стр.127

[101] АРДМ, дела №№1213,1214

[102] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 405—406

[103] АРДМ, дело №1213

[104] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов стр. 406—407

[105] АРДМ, дела №№104,109,110

[106] АРДМ, дело №939

[107] АРДМ, дело №936

[108] Там же

[109] АРДМ, дело №1247

[110] Там же

[111] Свящ. Ф.И.Титов. Преосв. Кирилл Наумов, стр. 424, 425, 426

[112] Собрание мнений и отзывов, стр. 378, 379

[113] АРДМ, дело №1247

[114] Собрание мнений и отзывов, стр. 406—408

[115] Архим. Порфирий. Книга бытия моего т. 7 стр. 269—270

[116] АРДМ, дело №1667

РДМ