Святая Гора Афон в русско-византийских отношениях
(IX−XV века)
Доклад кандидата исторических наук, доцента, преподавателя
Сретенской духовной семинарии П.В. Кузенкова на международной научной
конференции «Русь – Святая гора Афон: тысяча лет духовного и культурного
единства» в рамках юбилейных торжеств, приуроченных к празднованию
1000-летия присутствия русских монахов на Святой горе Афон (Москва,
21–24 сентября 2016 года)
Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства!
Всечестные отцы, братья и сестры! Дорогие коллеги!
Торжества по случаю тысячелетия русского присутствия на Афоне, отмечаемые в этом годы, были ознаменованы важным событием − совместным визитом на Святую Гору светского и духовного лидеров нашего Отечества, президента России Владимира Владимировича Путина и Его Святейшества патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Само по себе это событие и связанные с ним обстоятельства наполнены столь глубокими смыслами, что раскрывать его историческое значение предстоит еще долгие годы. Но уже сейчас совершенно ясно, что многовековая история духовных связей между Россией и Афоном, начавшаяся на заре русской истории, получает в наши дни новый импульс необычайной силы. Это позволяет говорить о возрождении той великой византийской традиции теснейшего соработничества мирских властей и духовных авторитетов, которая и дала начало этому уникальному феномену − Святой Горе Афон.
Напомню, что монастырское сообщество Афона с древнейших времен связано с ктиторской деятельностью императоров и других сановников. Политическая культура православной империи была немыслима без института духовного окормления светских властей. Центрами такого молитвенного наставничества были Студийский монастырь в Константинополе, обители Вифинского Олимпа, а с конца Х века − Великая Лавра преподобного Афанасия и другие монастыри горы Афон. Не случайно монастырский устав Святой Горы был утвержден около 971 года самим императором Иоанном Цимисхием.
Было это в то самое время, когда к Константинополю, уничтожая на своем пути целые города, приближались войска грозного противника Византии − русского князя Святослава. С величайшим напряжением всех сил Цимисхию удалось отразить нашествие. А сын Святослава, Владимир, принял христианство и породнился с императорским домом, открыв в истории византийско-русских отношений новую эпоху.
Источники неопровержимо свидетельствуют, что русский монастырь существовал на Святой горе Афон уже во времена святого равноапостольного князя Владимира.
Креститель Руси почил летом 1015 года, а в феврале 1016 года под одним из афонских актов (Laur. 19 по нумерации парижской серии «Архивы Афона») поставил свою подпись монах Герасим, «милостию Божией пресвитер и игумен обители Роса». Это была гарантийная расписка, выданная по случаю договоренности между игуменами двух небольших афонских обителей, под которой в качестве свидетелей подписались прот Никифор и 22 представителя святогорских монастырей. Казалось бы, рядовой документ, какие сотнями хранятся в архивах Святой Горы. Но этот уникальный памятник − один из древнейших византийских актов, дошедший до нас в оригинале в книгохранилище Великой Лавры (ящик 1, № 173) − имеет для нас непреходящее значение.
Рубеж X–XI веков был не только временем Крещения Руси, когда при святом равноапостольном князе Владимире наше Отечество, наш народ приобщается к вере Христовой и великой восточнохристианской цивилизации, центром которой была в то время Византия. Для самóй Ромейской империи это была тоже ключевая эпоха − правление Василия ΙΙ, которого по праву считают одним из наиболее выдающихся византийских императоров. За свое долгое и полное драматичных событий правление Василию удалось не только преодолеть острейший внутриполитический кризис, отразить нападения сильных врагов, но и существенно расширить границы своей державы, вернув под власть Константинополя огромные территории на Балканах, в Сирии и на востоке Малой Азии. Наконец, важнейшим периодом это время было для истории Афона. Именно в эти десятилетия Святая Гора обретает тот статус главного средоточия православного монашества, каким она славится по сей день. Основание Великой Лавры преподобного Афанасия закладывает образец для других крупных обителей, основатели которых стекались на Афон со всех краев христианской ойкумены.
В акте 1016 года мы видим подписи великих грузинских подвижников − Евфимия Святогорца (Эвктиме Мтацминдели) и Георгия Строителя. За ними стоит латинская подпись аббата Иоанна − по-видимому, из монастыря Амальфитанцев, − свидетельствующую о сохранявшемся единстве между христианами Востока и Запада. Далее идут подписи настоятелей как известных и поныне − таких как Великая Лавра, Ставроникита, Дохиар, − так и исчезнувших. Подпись Герасима стоит почти посредине − на 14-м месте, что можно рассматривать как признание достаточно высокого статуса представляемой им обители.
Подпись выполнена по-гречески, вполне уверенной рукой, хотя и с орфографической ошибкой: в слове «Рос» облеченное ударение стоит над «омикроном». Мы не можем сказать, был ли Герасим греком или русским, выучившим язык на чужбине. Следует учитывать, что кириллическая грамота в эти годы еще только начинала распространение на Руси. Но важно одно: на Афоне в это время уже существовал − и, по-видимому, не первый год − монастырь, название которого содержало этноним, тождественный греческому обозначению русского народа.
Важно отметить, что речь идет не просто о русских монахах на Афоне: они могли появиться на знаменитой в то время по всему миру Святой Горе и много ранее. Документ 1016 года свидетельствует о существовании именно особой «русской» обители. Названия монастырей по прозванию или месту происхождения их основателей в целом характерны для афонской традиции X–XI вв. Но именно этнический эпитет появляется крайне редко. Едва ли единственный аналог − знаменитый Ивер, или монастырь «Ивиров», как по-гречески именуются жители Грузии. Однако, в отличие от строителя Иверского монастыря Георгия Ивира − чья подпись стоит в том же акте, − Герасим сам не назван «росом» − и у нас нет оснований именно его считать основателем монастыря.
Кем был этот «рос», буквально − «русин, русский», имя которого перешло на обитель? Он мог быть одним из воинов многотысячной русской дружины, отправленной Владимиром в помощь своему шурину императору Василию. Или одним из многочисленных русских купцов, торговавших в то время с Империей. Или просто кем-то из первых русских христиан, отправившимся в паломничество к святыням Царьграда и Святой Земли и осевшим на Святой Горе. В точности мы никогда этого не узнаем. Но неоспоримо одно: тесные духовные связи Руси с Афоном устанавливаются сразу же после Крещения Руси при святом Владимире.
Дальнейшая история русской обители − как и в целом русского монашества на Афоне − известна нам лишь фрагментарно. Это объясняется крайне скудной информацией письменных источников. Опираться приходится почти исключительно на греческий актовый материал.
Русская летописная и житийная традиция (ПВЛ (Повесть временных лет) под 1051 г., Киево-Печерский патерик) сохранила сведения о посещении Святой Горы преподобным Антонием Печерским. Один из основоположников русского монашества принял постриг в одном из афонских монастырей, а затем был отправлен обратно в Киев с благословением и пророчеством о том, что от него «мнози чернеци имут быти» на Руси. Место пострига святого Антония неизвестно. Поздние афонские предания XVIII–XIX веков называют местом его подвижничества пещеру близ Эсфигмена.
Впрочем, не исключено, что какие-то связи у Антония Печерского были и с «монастырем Роса». Эта обитель существовала на Святой Горе в середине ΧΙ века. В 1081 году мы встречаем в акте прота Павла из архива Ксиропотама (Xerop. 6) подпись монаха Кириака, игумена монастыря Роса. Любопытно, что название обители на печати передано как «ΤΟΥ ΡΩΣ», а в подписи самого Кириака отчетливо различается написание «ΤΟΥ ΡΟΥΣ». Скорее всего, перед нами косвенное свидетельство существования живых связей между данной обителью и Русью, проявившееся в изменении нормативной книжной формы названия под влиянием русской разговорной речи.
Упоминания Руси в документах Афона не ограничиваются духовной сферой. Императорские хрисовулы второй половины ΧΙ века, освобождающие монастырские владения от постоя и денежного содержания военных отрядов, нередко в перечне таковых упоминают «росов» (Ρῶς) − в 1060, 1079, 1080, 1082, 1086 гг. В это время политические связи между Русью и Империей достигают, очевидно, своего апогея, о чем свидетельствуют и другие памятники. В частности, знаменитая переписка Михаила VII Дуки с неизвестным иностранным правителем, в которой обсуждается план брачного союза между братом императора и дочерью адресата. В письмах, составленных Михаилом Пселлом, особый акцент делается на единоверии − что позволило В.Г. Васильевскому утверждать, что письма адресованы русскому князю.
О том, что Афон как место паломничества был известен на Руси на рубеже ΧΙ–ΧΙΙ веков, свидетельствует древнейшее дошедшее до нас русское описание паломничества в Святую Землю − «Хожение игумена Даниила» (1106 год), который упоминает «дорогу на Святую Гору».
В XII веке присутствие русских монахов на Святой Горе получает впечатляющее документальное подтверждение. Речь идет о документе, составленном 14 декабря 1142 года по результатам инспекции монастыря Богородицы «Ксилургу», или Древодела (Плотника), которую провела группа настоятелей афонских обителей во главе с экономом Месы в связи с назначением нового игумена Христофора. В составленной описи имущества среди прочего перечислены: «епитрахиль золотая русская (ἐπιτραχίλιον χρυσοῦν ρούσικον)», «русский влаттий, имеющий золотую кайму и такой же крест (βλάτιον ρούσικον ἔχον περιφέρια χρυσὰ καὶ σταυρὸν ὅμοιον)», «два пурпурных ручных плата, один из которых … старый русский (ἐνχείρια δύο καταβλάτια ὣν τὸ ἓν … παλαιὸν ρούσικον)», «лохань русская (λεκάνι ρούσικον)», «шапка русская (κάπα ρούσικη)» и, наконец, «книги русские (βιβλία ρούσικα): 5 Апостолов, 2 Параклитика, 5 Октоихов, 5 Ирмологиев, 4 Синаксаря, 1 Паримийник, 12 Миней, 2 Патерика, 5 Псалтирей, «Святой Ефрем», «Святой Панкратий», 5 Часословов, 1 Номоканон». Характерно, что греческие книги в обители, судя по всему, отсутствовали − если не считать таковыми описанные особо 2 напрестольных Евангелия и Евхологий в богатых окладах. Сам по себе этот перечень − ярчайшее свидетельство интенсивных связей между Афоном и Русью в первой половине XII столетия. Любопытно также упоминание среди монастырского инвентаря военного снаряжения (ἄρματα, ζυγὴ), мечей (σπαθία) и щитов (σκουτάρια).
В историографии давно уже поставлен вопрос об отношении монастыря Ксилургу, который упоминается в афонских актах с 1030 года, и монастыря «Роса». Большинство исследователей склоняются к их отождествлению. Примечательно, что нет ни одного документа, где эти монастыри фигурировали бы вместе.
Первый издатель актов Русского монастыря о. Азария (Попцов) писал в 1873 г.: «утвердительно сказать нельзя, но едва ли нельзя предположить», что Древодель = Рус. Александр Васильевич Соловьев указал на параллель в древнерусской традиции: описывая первое столкновение Ярослава и Святополка, летописец приводит слова киевского воеводы, укорявшего новгородцев: «Что пришли с хромцом этим? Вы ведь плотники. Поставим вас хоромы наши рубить!». Было это, отметим, в 1015 году. Поль Лемерль также склонен отождествлять монастыри «Роса/Руса» (плотника по профессии?) и «Ксилургу».
К уже выдвигавшимся аргументам можно добавить еще один − географический. В акте 1081 года игумен «монастыря Роса» расписался не только за себя, но и за игумена Равды (τοῦ Ράβδα). Древняя обитель Равды/Равдуху − в настоящее время келлия во владении монастыря Пантократора − находилась близ Кареи. При составлении описи 1142 года настоятель Равдуху кир Григорий также присутствует − очевидно, как сосед. Все это резко увеличивает вероятность тождества монастырей «Роса/Руса» и «Ксилургу», который также был известен под названием «обители Росов/Русов» (ΤΩΝ ΡΩΣ, ΤΩΝ ΡΟΥΣΩΝ).
Именно так монастырь Ксилургу именуется в документе от 15 августа 1169 года. Этот акт повествует о крайне редком, если не уникальном в истории Святой Горы событии. Братия обители Ксилругу, или Русов во главе с игуменом Лаврентием обратилась к Собранию Святой Горы с ходатайством о передаче им одного из заброшенных монастырей. Прот Иоанн и игумены согласились передать монахам Ксилургу пришеший в упадок соседний монастырь Фессалоникийца во имя святого вмч. Пантелеимона − «некогда многолюдный и обладавший первенством среди второстепенных», как сказано в документе, но пришедший в упадок. Лаврентий и его монахи получили этот монастырь на веки вечные на определенных условиях: «дабы он был восстановлен ими и окружен наподобие крепости, приведен в блеск и украшен, и заселен обильно народом рабов Божиих, молящихся о державнейшем святом василевсе нашем» (ἀνεγερθῆναι παρ’ αὐτῶν καὶ καστελλοειδῶς περικλυσθῆναι, λαμπρυνθῆναι τε καὶ καλλοπισθῆναι, καὶ λαὸν οὐκ ὀλίγον Θεῶ δουλεύοντας καὶ τῷ κρατίστῳ ἁγίῳ ἡμῶν βασιλεῖ ὑπερευχομένους ἐν αὐτῆ εἰσοικεισθῆναι).
Однако этим дело не ограничилось. Когда прот собрался передать обитель Ксилургу другой общине, Лаврентий и русские монахи обратились со следующим прошением: «Невозможно отнять ее от нас и отдать другому, так как мы пострижены в ней, много потрудились и ввели новшества ее поддержания и устроения, и так как скончались в ней родители и родственники наши, благодаря которым мы обеспечены средствами для жизни» (ὡς ἀδύνατόν ἐστιν ἀφαιρεθεῖναι ταύτην ἀφ’ ἡμῶν καὶ ἐτέρῳ δοθῆναι, διά τε τὸ ἀποκαρεῖναι ἡμᾶς ἐν αὐτῇ, καὶ πολλὰ κεκοπιακέναι καὶ καινοτομηθῆναι ἐπὶ τῇ ταύτης περιποιήσει τὲ καὶ συστάσει, καὶ διὰ τὸ τοὺς γονεῖς καὶ συγγενεῖς ἡμῶν τετελευτηκέναι ἐν ταύτῃ, καὶ δι’ ἐκείνων συνίστασθαι ἡμᾶς καὶ τὸ ζεῖν ποριζομένους). В благодарность за такую уступку русская община выразила готовность простить долг Месы в 30 иперпиров. Просьба была удовлетворена − с условием, что Ксилургу не будет заброшен и останется подчиненным монастырем (παραμοναστήριον). С этого времени название «русского» переходит на монастырь св. Пантелеимона (ныне − Старый Русик), а Ксилургу становится известен как скит Богородицы. Однако память о его первоначальном названии будет хранится долгие века, и в 1859 году Порфирий (Успенский) отметит: «Ксилургский монастырь поныне пандократорцами называется Русским».
Здесь уместно напомнить, что сам преосвященный Порфирий придерживался иной хронологии присутствия русских монахов на Афоне. Опираясь на сообщения Феодорита Эсфигменского (1805 г.), он полагал, что русские иноки приобрели монастырь Ксилургу в 1071 году Пантелеимонов монастырь был передан инокам им еще в 1089 году, при императоре Алексее Комнине и проте Павле. А около 1100 года, по мнению Порфирия (Успенского), русские иноки навсегда покинули Афон, и акты 1142 и 1169 годов составлялись без их участия греками и сербами. Основаниями для этого послужили два слова − «мандал» и «харзан», − которые преосвященный Порфирий считал «сербизмами». Однако первое из этих слов в действительности читается как «мануалия» (латинизм), а второе неоднократно встречается в греческих текстах Χ–ΧΙ веков. Таким образом, веских оснований сомневаться в присутствии русских иноков на Афоне в XII столетии у нас нет.
Само по себе признание за одной монашеской общиной сразу двух достаточно крупных обителей − факт для Афона чрезвычайный. Историкам хорошо известно, как остро всегда стоял вопрос о границах земельных участков на Святой Горе, где под строгим учетом был каждый клочок земли, пригодной для застройки или хозяйственной деятельности. Конечно, 30 золотых, за которую Протат согласился уступить Ксилургу, − сумма немалая, но и не столь уж значительная (обычный участок или келья могли стоить 20 монет). Не исключено, что в этом деле присутствовал и некий внешний фактор. Недавно А.В. Назаренко обратил внимание на хронологическую близость афонского акта к одному из ключевых эпизодов древнерусской истории: взятию Киева войсками коалиции князей − сторонников Андрея Боголюбского в марте 1169 года. Как бы то ни было, сам факт способности русской общины на Афоне заселить сразу две обители говорит о ее расширении, а готовность уступить долг в 30 золотых при том, что еще 27 лет назад сама обитель была в долгах, − об укреплении ее финансового положения. Наконец, то, что русские монахи берут на себя обязательство отстроить и укрепить стенами заброшенный монастырь недвусмысленно свидетельствует о наличии мощной финансовой поддержки извне − очевидно, со стороны тех самых родственников, на которых ссылаются в акте сами монахи.
Любопытно, что среди подписавших акт 1169 года мы встречаем на почетном 4-м месте после прота латинскую подпись М** (имя утрачено), «пресвитера и монаха, аббата Святой Марии, киновии Амальфитанцев». Это означает, что несмотря на то, что со времен пресловутой схизмы 1054 года прошло более столетия, латинские монахи не просто оставались на Святой Горе − они принимали самое активное участие в его управлении.
XII–XIII века отмечены установлением тесных связей между русскими иноками на Афоне и Сербией. Самым ярким эпизодом является знаменитая история пострига юного Растко, сына великого жупана Стефана Нéмани. Около 1190 г. будущий святой Савва, основатель Сербской Церкви, ушел на Святую Гору под влиянием проповеди некоего «инока-русина», который прибыл в Сербию с Афона за милостыней. В 1191/2 году св. Савва принял постриг в башне Пантелеимонова монастыря. В эпитафии, составленной самим св. Саввой в честь своего отца, почившего в 1199 году после принятия иноческого пострига на Афоне, говорится: «Мнози языцы тогда придоше поклонитися ему: прво Грьци, потом Иверие, таже Руси, по Русех Българе, потом паки мы». Упоминание русских монахов на 3-м месте после греков и грузин-иверов не позволяет сомневаться, что к началу ΧΙΙΙ в. русское монашество на Святой Горе отнюдь не исчезло.
Судя по лексическим и орфографическим особенностям, при активном участии русских иноков создавалась знаменитая «Святосавская» редакция Кормчей книги, которая с XIII века стала основным каноническим текстом на Руси. Переведенный св. Саввой Евергетидский типикон (глава «О Псалтири») также широко известен в русской традиции. В сербском монастыре Хиландарь сохранилось немало русских книг, в т. ч. Стихирарь конца XII века и Ирмологий начала XIII века.
Не подлежит сомнению, что политические катастрофы как Византийской империи, так и Древнерусского государства в XIII веке не могли не сказаться на состоянии связей Руси и Афона крайне негативным образом. По всей видимости, именно в это время Русский монастырь находит поддержку со стороны сербов.
В 1262 году мы встречаем во главе Русика серба Мефодия (акт Дохиара № 7). Около 1300 года сербский король Стефан Урош II Милутин пожаловал Русскому монастырю поместья. Даниил Хиландарский, будущий архиепископ Сербский, в начале XIV века имел в Русике духовного отца.
Об уменьшении русского присутствия на Афоне свидетельствует и хрисовул болгарского царя Ивана Александра 1342 года, где русские монахи упомянуты на 4-м месте − после греков, болгар и сербов: «Того ради и обретают ся здания от вьсякаго рода и языка православнаго, … Грьци, Блъгаре, потом же Сръбие, Русси, Ивере…». Наконец, в 1349 году царь Стефан Душан в своем хрисовуле конститирует «нищету последнюю» Русского монастыря, который оказался «всякаго промышления и попечения тощь и пуст», и его «от Русие всеконечно оставление» − и берет на себя его ктиторство. После этого ктиторами Пантелеимонова монастыря становятся сербы: Неманичи, Хребеляновичи и Бранковичи. Византийские императоры XIV–XV вв. лишь изредка участвуют в пожалованиях Русскому монастырю − в то время ставшем второй по важности после Хиландара сербской обителью на Афоне. Об этом свидетельствуют акты Андроника II (1312), Иоанна V (1354), Мануила II (1407).
Рубеж XIII–XIV веков отмечен заметным оживлением византийско-русских связей, апогеем которых стал брак Иоанна VIII, соправителя Мануила II, и Анны Васильевны Московской около 1411 года. Это оживление сопровождается массовым возвращением русских монахов на Святую Гору, фиксируемое в памятниках не позднее 1380-х годов. В это время в афонских обителях (Великая Ларва, Ватопед) и скитах подвизались многие знаменитые впоследствии подвижники: Сергий Нуромский, Иларион Лисицкий, Дионисий Царьградский (будущий архиеп. Ростовский), Досифей из Нижегородского Печерского монастыря, Арсений Коневский, Савва Тверской. С Афона происходил и митрополит Киевский и всея Руси свт. Киприан. В начале XV века на Святой Горе побывали известный агиограф Епифаний Премудрый, а также инок Троице-Сергиева монастыря Зосима. Именно с Афона приходили на Русь новые книги: «Пандекты» Никона Черногорца, «Диоптра», Иерусалимский и Афонский уставы, Чин пения 12 псалмов и другие. Не позднее 40-х годов пришли на Русь полемические сочинения Давида Дисипата против Варлаама и Акиндина − отголоски острых паламитских диспутов, разгоревшихся в Византии в конце XIV века.
Исследования Анатолия Аркадьевича Турилова и других ученых выявили имена русских подвижников на Афоне в первой половине XV века: Герман, Каллиник, Кассиан, Авраамий Русин и Афанасий Русин из Великой Лавры, Евсевий-Ефрем, подвизавшийся в Ватопеде и монастыре Св. Павла, Варсонофий и Мартин и др. Многие из них занималась перепиской книг для Руси.
После гибели Византии и Сербии с последней четверти XV века главными благотворителями Русика становятся валашские и молдавские господари. Число известий о русских иноках на Афоне существенно уменьшается. В это же время устанавливаются первые официальные контакты афонских монахов с великими князьями Московскими. Но эти и последующие события уже выходят за рамки рассматриваемого нами хронологического периода.
Святая Гора Афон играла в византийско-русских отношениях весьма заметную, хотя и далеко еще не во всей полноте исследованную роль. Большая исследовательская работа ведется в данное время отечественными учеными. В этой связи нельзя не отметить проект по созданию всеобъемлющего корпуса актов «Афон и Россия», который готовится в Русском Свято-Пантелеимоновом монастыре при участии Михаила Вадимовича Бибикова, Дмитрия Васильевича Зубова, других ученых. Многое сделано − но предстоит сделать еще больше.
Можно заключить, что с самого начала русской государственности Афон выступал в качестве школы духовной жизни, источника книжной мудрости и сокровищницы православных традиций. И очень отрадно, что в этом качестве Святая Гора вновь выступает и в наши дни.