Афонское подворье Свято-Пантелеимоновского монастыря в Стамбуле

Свято-Пантелеимоновское подворье в Константинополе. Современный вид.
Фото: Благовест-инфо

Вид на подворья русских афонских монастырей в Константинополе.
Почтовая карточка кон.19-нач.20 вв.
Справа с небольшим коричневым куполом Пантелеймоновское подворье. Слева виднеются два желтых купола Андреевского, а за ним Ильинского подворий

Подворье Пантелеимоновского монастыря на Афоне было возведено в Стамбуле в Галатском квартале (совр. название Галаты - Керекёй), начиная с 1873 года, когда начался расцвет массового паломничества из России в Святую Землю и Афон с остановкой в Константинополе. Рядом были устроены другие афонские подворья Андреевское и Ильинское. Здания были многоэтажными. На каждом этаже - несколько комнат для паломников и общая кухня.

Управляли подворьем монахи афонской обители. Строителем и первым настоятелем подворья почти 12 лет был монах Паисий (в миру Василий Балабанов), считавший основание русской церкви в Константинополе самым главным делом своей жизни. Он сумел выстроить отношения с русским посольством в Константинополе, пользовался среди дипломатов авторитетом и уважением, к нему часто обращались за советом. Он даже основал в Константинополе русскую школу.

О.Паисий (Василий Балабанов, 1834-1906)
На ленте - бронзовый знак члена-сотрудника Императорского Православного Палестинского Общества

«Нива» № 6 от 1889 года поместила на 4-х страницах (с 167 по 170, из коих одну заняли фотографии о. Паисия, Ашинова. Негуса и других) обстоятельную статью о Русской духовной миссии в Абиссинии. Из нее мы узнаем, что о. Паисий был родом из оренбургских казаков, в рядах которых он прошел недолгую службу, после чего начал свой духовный подвиг монахом Афонского Пантелеймоновского монастыря. После пострижения в схиму в 1876 году о.Паисий был направлен игуменом обители в Царьград (Константинополь) для строительства подворья, и весь отдался своему послушанию. 

Почти сразу по прибытии в османскую столицу о. Паисий оказался в водовороте русско-турецкой войны 1877-78 гг. Он не покинул Стамбула и открыто, бестрепетно молился о даровании русскому оружию победы, посещал русских пленных, помогая им, чем мог. Все это он делал, несмотря на постоянную угрозу смерти со стороны взбешенных турок, клявшихся разорить подворье, которое он продолжал строить.

Результатом его трудов стало огромное 5-ти этажное подворье (шестой этаж был предназначен под храм), ставшее русской странноприимницей, где мог найти приют любой русский паломник, направлявший помолиться на Афон, на Синай или в Святую Землю. Подворье брало на себя прием и уход за каждым русским, а в год их насчитывалось несколько тысяч.

История сохранила сведения об одном постояльце, который провел на Пантелеймоновском подворье в Константинополе остаток жизни. Это известный афонский подвижник, бывший настоятель Афонского Свято-Ильинского скита иеросхимонах Гавриил (в миру Георгий Никитич Чедаев). Он был уроженцем Тульской губернии и до прихода на Афон подвизался в Киево-Печерской Лавре. Отец Гавриил очень любил уединение и безмолвие, это стремление привело его на Святую гору, где он стал насельником, а затем и настоятелем Свято-Ильинской обители. Это служение было недолгим, в 1873 году старец Гавриил, достигший преклонного возраста и всей душой стремившийся к безмолвию, оставил скит и поселился в Руссике (Свято-Пантелеймоновской обители). Последние два года жизни он провел на подворье Руссика в Константинополе, вынужденный из-за тяжелой болезни оставить свою отшельническую келлию и обратиться к помощи врачей. 5 января 1884 года в Константинополе он и преставился. Все это время он переписывался с поддерживал тесную духовную связь с игуменом Руссика старцем-схиархимандритом Макарием (Сушкиным). 

В июне-июле 1883 года на Пантелеимоновском подворье останавливался будущий митрополит Новгородский и Старорусский Арсений, почетный член Императорского Православного Палестинского Общества. На момент написания письма он был студентом 3 курса Киевской духовной академии Авксентием Стадницким и направлялся в паломничество на Афон, о котором грезил уже год. 1-м июля датировано письмо родителям, которое он писал в одном из номеров подворья. В комнате его поселили с тогдашним студентом-арабом из Московской духовной академии Искандером Джебраилом (Александром Гавриловичем) Кезмой, который направлялся домой на каникулы, но, кстати, назад в Академию не вернулся, оставшись преподавать в русской школе в Бейруте и став впоследствии известным деятелем русских школ в Палестине, которые содержало Императорское Православное Палестинское Общество.

Вот несколько штрихов из дневника Авксентия Стадницкого, относительно описания подворья и его обитателей:

"Константинополь. Пантелеимоновское подворье
Понедельник. 27-е июня.
Монахи нас довольно радушно встретили. Мне и студенту-арабу из Московской академии (Кэзма), едущему на родину в Дамаск, дали прекрасный номерок. В это время в домашней церкви шла литургия. Все богомольцы сходили и поблагодарили Бога за счастливо совершенный путь. Потом напились мы чайку и с студентом пошли пройтись немного по городу<...>
Сегодня вечером в часов одиннадцать после повечерия зашел ко мне старший над паломниками монах о. Паисий. Не знаю, в обычае ли это заходить к паломникам или нет, но он зашел. Я с ним довольно долго разговаривал о разных предметах. Он, как сам сказал, из казаков; самоучка – нигде не учился, но все-таки умудрен опытом, как он любит о себе выражаться. Как оказалось, он тоже мало понимает, что это – академия и чем оттуда выходят. А слово «студент» понимает в самом худом смысле, так что мне долго пришлось его разубеждать. Видно, конек о. Паисия – это война против ученых, из которых почти все бывают «соцьялисты».
Он рассказывал, что знаком со многими «соцьялистами», которые просят куска хлеба.
– Оставьте свои бредни... что за польза вам... скажите, пожалуйста. Слушайте меня, хотя не ученого человека, но умудренного опытом. Мои советы основательны.
А они – дьявольские сыны – толкают друг друга да смеются: «Простой, мол, человек – неуч». Вот какие молодые люди теперь.
Я разубеждал его долго в противном, и мы расстались с ним за полночь. Отец Паисий хорош как монах, но как человек – с крайностями, а иногда и с превратными взглядами.

Константинополь. Вторник. 28-е июня.
Пантелеимоновское подворье находится в европейской части города, называемой «Галата», невдали от Босфора. Дом очень большой, в пять этажей, и довольно чистый и приличный. Келий или номеров есть очень достаточно. На самом верху помещается церковь – не очень большая, но очень изящная, и нельзя сказать, чтобы она была бедная. Кругом церкви очень приличный балкон, откуда богатейший вид на Босфор, Скутари и вообще на Константинополь. Люблю прохаживаться по этому балкону и в бинокль рассматривать город, смотреть на Босфор и на бесчисленное множество пароходов всех наций.
Ввиду того, что подворьем заведуют монахи, оно находится в очень нехорошем месте, так как здесь очень много соблазнов и искушений. Сейчас же кругом подворья несколько кофеен с официантами, где происходят страшные безобразия в восточном вкусе; немного дальше театр, где каждый вечер музыка играет, и она так слышна, что лучше желать не надо; положительно мешает молиться Богу<...>
При этом дома строятся по-восточному – без крыши, а с кровлею, которая представляет отличное место для гулянья. Мне такое устройство домов очень нравится. Как раз напротив монастырского дома такой же пятиэтажный дом, где очень много жильцов – греков и армян. Мужчины обыкновенно, будучи заняты делом, не сидят дома, а женский пол – дома; и вот вечером молодежь женского пола и прохаживается по этой кровле. Сего дня я был свидетелем этого: четыре гречанки грациозно прохаживались. Ах, две из них были прекрасны: смуглые, брови черные – чудо, что за красота! А тут только что кончилась вечерня, и вся братия вышла на балкон гулять. А гречанки, как бы чувствуя и сознавая силу своей прелести, еще грациознее прохаживаются. Я тайком смотрел на них и любовался ими, боясь, чтобы монахи не заметили этого. Они, видимо, заигрывали со мною и что-то творили мне, но я ничего не понимал, а только говорил: «Οὐ δύναμαι ἑλληνιϰα λέγειν, ἀλλὰ ῥουσσιϰά». (О, зачем я не знаю по-гречески!) Долго я любовался южными красавицами.
– Великое искушение, батюшка, – говорю я одному из них, с которым я довольно близко сошелся.
– Боже мой, прости нас, грешных, ну как не искуситься? <...> Иногда по целым часам на коленях стоишь пред иконою и просишь Господа, чтобы Он отдалил искушение, а бесовское восстание-таки своим порядком. А на одного монаха, о. Л-ия, так это повлияло, что у него положительно сделался прилив крови, и я насилу успокоил его, давши ему два стакана воды с содою, как-то случайно бывшей у меня.
Вот что приходится терпеть бедным здешним инокам; лучше, как они сами говорят, жить на Афоне, хотя там и строже, но таких искушений нет.

Константинополь. Вид на район Галаты.
Открытка нач. XX века

Многие путешественники описали свои благодарные впечатления о Пантелеймоновском подворье в годы руководства им о. Паисия.

В статье А. Елисеева "Отец Паисий и Русская духовная миссия в Абиссинии", опубликованной в журнале «Русский паломник» (№ 44 1889 г.), так был описан этот период его жизни: 

«Неусыпными трудами, без особых денежных средств, о. Паисий прежде всего воздвиг огромное пятиэтажное подворье, которое скоро обратилось в великую русскую странноприимницу или, скажем более, настоящий своеобразный русский центр в Царьграде. Десятки чистеньких и удобных помещений, обставленных как отель средней руки, близость и удобство сообщения с русским агентством и пароходами, сердечный прием со стороны о. Паисия, добрая услуга монахов и постоянный наплыв русских пребывающих на подворье, — все это сделало его перепутьем для всякого русского, заезжающего в Царьград.
Кто знает Константинополь и тот ад, который зовется Галатою и в который попадает прежде всего с парохода всякий европеец, посещающий Царьград, тот поймет, какую огромную услугу оказывал о. Паисий, который организовал вполне прием и уход для каждого русского, особенно для простого серого нашего паломника, снимая его прямо с парохода, проводя через турецкую таможню, давая ему приют, угощение, пищу и даровую услугу, в какой бы форме она ни понадобилась; чисто под материнским крылышком считает себя простой русский паломник, как только после сутолоки пароходной жизни и Галатской суеты очутится среди добрых батюшек, заботящихся о нем, как о родном. Монахи не только приютят, но и выводят его по всем святыням Константинополя, а потом посадят на пароход и отправят его, куда следует. Всем этим обязаны паломники о. Паисию, который ежегодно тысяч до 4–6 пропускал их через свои отеческие руки. Со всеми-то он поговорит, всякого утешит, иному и денег на дорогу даст — и все это единственно ради доброго сочувствия к нуждам заброшенного в Туретчину русского простого человека».

Восторженный отзыв о Пантелеймоновском подворье в Константинополе и его настоятеле о. Паисии дал Василий Николаевич Хитрово  - инициатор создания Императорского Православного Палестинского Общества, которое с 1882 года взяло на себя заботы о русских паломниках в Святую Землю и на Афон. Его письмо к тогдашнему секретарю ИППО М.П. Степанову от 21 ноября 1884 года приводит А.А. Дмитриевский в своей книге "Императорское Православное Палестинское Общество и его деятельность за истекшие четверть века 1882-1907":

"Пантелеймоновское подворье привело меня в восторг. Одно, что могу сказать: дай Бог, чтобы хотя бы приблизительно было бы устроено на наших постройках в Иерусалиме: чисто, опрятно, много света и воздуха. Хотя Пантелеймоновский монастырь не входит в круг деятельности нашего Общества, тем не менее, не только игнорировать мы его не можем, но наоборот, мы должны его поддерживать и ему оказывать содействие всеми нашими силами. Такой монастырь в Святой Земле (если бы был возможен!) был бы все, чего мы могли бы ожидать и желать. Это русский клин, и к тому же единственный, вбитый на Востоке. Конечно, не сам монастырь, сколько его представитель о. архимандрит Макарий (Имеется в виду настоятель Макарий (Сушкин). Прим. авт). К сожалению, на Афон мне не попасть, и пришлось довольствоваться о. Паисием, его представителем в Константинополе, более 15 лет известным всем и каждому. Такой бы агент в Святой Земле - и мы были бы вполне покойны".

Настоятель русского Пантелеймонова монастыря на Афоне архимандрит Макарий (Сушкин) и Паисий (Балабанов) с паломниками. О. Паисий со знаком ИППО.
Фото любезно предоставлено из афонских архивов

Отметим к слову, что о. Паисий, по ходатайству В.Н. Хитрово, был принят в Императорское Православное Палестинское Общество членом-сотрудником и удостоен бронзового знака ИППО на ленте, которым о. Паисий, как отмечалось в некрологе о нем в отчете ИППО за 1907 год, "очень гордился". И действительно, на фотографиях о. Паисия мы видим со знаком ИППО.

Журнал «Русский паломник» писал:

«Еще ранее, чем основалось Палестинское общество, о. Паисий организовал один для Царьграда такую разнообразную и полную помощь паломникам, что позднее Палестинское общество не нашло нужным прибавлять ничего». 

Ему вторил «Оренбургский листок»:

«Тысячи русского люда прошли этот чудесный чисто русский уголок по пути в Палестину или в Афон, и едва ли найдется такой, кто не упомянул бы добром смиренного о. Паисия. Не говоря о ласковом приеме и совете, о даровом помещении и пище для многих сотен наших паломников, о. Паисий раздавал ежедневно до тысячи рублей на пособия неимущим паломникам, не всегда получая свои долги. Еженедельно десятки русских из несчастной нашей константинопольской колонии обедали в гостеприимном подворье…. Еще ранее, чем возникло Палестинское общество, о. Паисий был величайшим трудником в деле пособия нашим поклонникам. До 4-6 тысяч их проходило ежедневно через его отеческие руки».

И это при том, что одаренный администратор о. Паисий даже не умел писать и с трудом читал.

Стоит отметить, что сам о. Паисий среди своих хозяйственных хлопот находил время, чтобы показать паломникам православные святыни Царьграда. Об этом, например, упоминает В.Н. Хитрово в своей популярной книжке «К Животворящему Гробу Господню. Рассказ старого паломника», изданной в Петербурге в 1884 году и выдержавшей затем десятки изданий. Рассказ ведется от лица паломника-крестьянина, плывущего в Святую Землю и остановившегося проездом в Константинополе:

"Сижу это я, смотрю на город и думаю, как бы в него попасть и святыням его поклониться. Вижу Корней Иваныч идет ко мне с монахом, тоже в черном, как наши монахи ходят, только клобук несколько иной, и познакомил меня с ним, - старый его знакомый оказался, о. Паисий, греческий монах с Афона, тут в Царьграде на подворье живет. Говорит это мне Корней: "А теперь, Василий Никитич, пойдем с о. Паисием православным святыням царьградским поклониться". Так то я обрадовался, вещи наши поручил матросику с парохода, и налегке, с ними двумя, пустился на лодке к берегу".

По тесным оживленным царьградским улицам с восточным колоритом, с множеством собак, лошадей, ослов и верблюдов паломники в сопровождении о. Паисия ходили до вечера. По дороге он им рассказывал о местных обычаях и препроводил в собор Святой Софии и церковь вне городских стен Балуклу с Живоносным Источником.

Интерьер Пантелеймоновской церкви в Стамбуле

Монахи служили напутственные молебны для паломников. Для богослужений на верхнем, шестом этаже, странноприимницы был устроен уютный храм под небольшим византийским куполом в окружении террасы, по которой совершали крестные ходы или устраивали общую трапезу во время праздников. Чин освящения церкви совершил греческий Патриарх Иоаким III 2 февраля 1879 года. Двухъярусный резной иконостас и образа в нем были исполнены в монастырских мастерских на Афоне.

Икона вмч. Пантелеимона

Икона святителя Николая Чудотворца
Фото: church-istanbul.ru

Справа от иконостаса стоит киот с иконой вмч. Пантелеимона, написанный в 1898 году в Свято-Пантелеимоновском монастыре на Афоне специально для этого храма, слева — большой образ свт. Николая Чудотворца, сооруженный в 1949 в честь десятилетия эмигрантской общины. Напротив — киот с иконой Владимирской Божией Матери, от которой в 1891 в Москве произошло чудо с монахиней Митрофанией.

Чудотворная икона Божией Матери Владимирская
Фото: raksolana.livejournal.com

По преданию, икону Божией Матери "Владимирская" подарила храму монахиня из России, насельница Вознесенского женского монастыря Митрофания. В 1879 году, отправляясь поклониться Гробу Господню, она остановилась на Пантелеймоновском подворье. Икону, с которой она никогда не расставалась, – таково было родительское благословение, – она разрешила временно разместить в здешней церкви, поскольку в недавно основанном храме было еще мало образов, монахи уговорили Митрофанию оставить свою икону хотя бы на время путешествия. Монахиня согласилась, но очень тосковала по иконе. Через девять лет она отправилась на Синай, и по пути в Россию все ж таки забрала свою икону с собой. Однако вскоре по возвращении домой она тяжело заболела: ее лицо начало буквально «гнить заживо». Доктора не находили средств, чтобы ее вылечить и сулили ей скорую кончину. На праздник Успения Божией Матери Митрофания закутала свое лицо и пошла в Успенский Собор, где горько плакала и просила помощи у Богородицы. Неожиданно к ней подошла незнакомая женщина, спросила: «Вы из Константинополя икону взяли?» и приказала вернуть образ в храм Пантелеймоновского подворья. Женщина тут же отошла и исчезла. Сколько ни искала ее монахиня, найти не могла. Но запомнила слова незнакомки: «Верни икону на место, и ты поправишься». Как только Митрофания подготовила икону к отправке в Константинополь, ее болезнь прекратилась. Прожив длинную жизнь, матушка Митрофания больше никогда не болела. А икона и по сей день хранится в подворье... Это предание, записанное в 1891 году в Москве самой Митрофанией, в рамке под стеклом установлено рядом с иконой. 

Писатель Глеб Успенский, не раз побывавший в Царьграде, в своих путевых заметках 1886 года так описывал свое пребывание на Пантелеймоновском подворье: 

"Эта часть Константинополя называется Галата. Знакомство наше с нею начинается с того момента, когда лодка останавливается близ агентства Русского общества пароходства, о чем свидетельствует вывеска, закопченная каменноугольным дымом и прибитая к двухэтажному, ободранному, почерневшему, облупившемуся дому. Этот облупившийся, веющий гнилью и разрушением дом есть как бы прототип всей той гнили и грязи, с которыми нас сию минуту познакомит Галата в самых широких размерах. <...>
Здесь же, в Галате, на самом юру и в самом близком расстоянии от агентства Русского общества, находятся три русских подворья, устроенных на средства монахов Афонской горы и предназначенных для приема русских паломников, отправляющихся на Афонскую гору, в Иерусалим и возвращающихся оттуда обратно. На одном из этих подворий, Пантелеймоновском, мне пришлось ночевать несколько ночей. Это самое лучшее, роскошнейшее из подворий; к каждому русскому пароходу, приходящему из Одессы, Севастополя и Александрии, оно высылает монаха, который и приглашает с собой русских богомольцев. На обратном пути из святых мест богомольцы идут совершенно обнищалые, и Пантелеймоновское подворье на один только прокорм этих обнищалых богомолов тратит огромное количество пудов хлеба. Богомольцы, живя на подворье, получают помещение, пищу, чай, словом, все готовое, и платят кто что может. Дом, принадлежащий подворью, одно из лучших зданий Галаты: он обширен, в четыре этажа, прочен, солиден. В больших просторных сенях справа помещается лавка, где продают образа, фотографии, божественные книжки и какие-то афонские лекарства в пузырьках; отсюда же, из сеней, идет широкая каменная лестница во второй этаж и выше, в номера; они светлы, просторны, чисты, только подушки на кроватях жестки до помрачения ума, и еще есть один недостаток: какая-то умопомрачительная вонь, которая не проветривается никакими ветрами, въедается в платье, в белье и совершенно уничтожает всякую восприимчивость обоняния. Вонь эта, происхождения афонского, от каких-то трав или каких-то масел, поистине ужасна. Ужасно здесь также соседство со всевозможными вертепами Галаты; музыка кафешантанов, колокольный звон, пение русских и греческих монахов, служащих обедни и вечерни; звонки конок, крики разносчиков, сущий ад кромешный. Но среди этого ада подворье есть как бы оазис или остров, населенный русскими людьми всякого звания, преимущественно же мужиками. И островитяне живут, по-видимому, в полном разобщении с белым светом и его порядками.
Понадобилось мне выстирать белье, и оказалось, что на острове плохо понимают, что это означает. Богомолки стирать – стирают, а уж гладить – «не взыщите!»
    – Нет, этого не можем! – сказал чистосердечно монах-послушник.
    – Да вы спросите тут у барыни, куда она отдает белье-то?
    – И то правда!
Монах ушел, спросил и, воротившись, сказал:
    – Она неглаженое носит…
    – Как же быть?
    – А уж, ей-богу, не знаю! Мы вот какое носим…
Он вытянул из рукава подрясника рукав рубашки и показал, какое он носит белье. Но такого белья носить мне не пожелалось.
    – Постойте-ка, спрошу тут одну женщину.
Женщина «взялась» и преисправно изуродовала все белье; оно получилось рваное, синее, с крупными мраморными чертами, черными пятнами и желтыми следами раскаленного утюга, словом, всем походило на то белье, про которое послушник сказал: «Мы вот какое носим»". 

После долгих препирательств все-таки была найдена в городе более искусная прачка, и белье было приведено в должный вид, что удивительно, если учесть подпалины от утюга. впрочем этот эпизод не испортил общего впечатления от пребывания на подворье, и Г.И.Успенский завершает свою оценку обслуживанию на Пантелеймоновском подворье такими словами:

"Все, что братия делает для своих посетителей, делается крайне вежливо, предупредительно, внимательно до последней степени; и на пароход отправит, и с парохода перевезет, и вещи из таможни выручит. Кормят они своих жильцов, по-видимому, отлично; мне не приходилось пробовать обительской трапезы, целые дни я был в городе, но частенько встречал на лестнице богомольцев и богомолок с огромными мисками рыбных щей, большими ломтями белого хлеба. Нередко то там, то сям слышится икота, иногда чрезвычайно звонкая, не уступающая звонким нотам кафешантанных певиц. А ведь это уже одно свидетельствует о полном удовольствии".

Протоиерей Василий Михайловский, сделавший остановку в Константинополе по пути на Святую Землю в мае 1888 года, в своем путеводителе "По Святой Земле" несколько раз называет прием на Пантелеймоновском подворье "радушным":

"Утомлёнными мы приехали на ночлег в радушное Пантелеймоновское подворье –  пятиэтажное здание, отлично устроенное недалеко от пристани и агентства Общества пароходства и торговли, но в улице тесной и душной. Что наша Киевская лавра со своим радушием и сытным столом для всех и каждого из православных, то и Пантелеймоновское подворье...
На Пантелеймоновском подворье, после радушного чаепития и ужина, переночевав с 30-го на 31-е, утром мы выслушали литургию, на которой за причастным стихом певчие умиленно воспевали пасхальное пение: «да воскреснет Бог»...
После радушного угощения в Пантелеймоновском подворье, в 2 часа дня мы отправились насупротив стоявший в Босфоре пароход «Корнилов», который нас в 4 часа и увез из Константинополя по проливу, мимо лучшей части города – Стамбула, в Мраморное море".

Довольно подробное описание Пантелеимоновского подворья дал церковный историк профессор МДА Алексей Петрович Лебедев, посетивший Константинополь в 1891 году. Его записки "Неделя в Константинополе" были опубликованы в "Богословском вестнике" в 1892 году:

"В Пантелеймоновском подворье мне дали прекрасный угловой номер в третьем этаже – с замечательно красивым видом на Золотой Рог и св. Софию. ...
Пантелеймоновское подворье! Но я еще ничего не сказал о нем, а между тем говорить о нем считаю непременным своим долгом, долгом совести. Это подворье (как и некоторые другие монастырские подворья в Константинополе: Андреевское, Ильинское) служит станцией или местом отдыха для русских богомольцев, отправляющихся в Иерусалим и на Афон. Оно представляет собой монашескую колонию, митрополией которой служит (как я упоминал выше) русский Пантелеймонов монастырь на св. горе. В Пантелеймоновском подворье останавливаются (не обязываясь платить ни за помещение, ни за чай, ни за стол) разные духовные и светские лица, проезжающие по своим личным или официальным надобностям на Восток или с Востока в Россию или куда–нибудь еще. Здесь ищут себе приют и некоторые профессора Академии и Университетов, изучающие Восток.

Здание подворья выстроено сравнительно недавно, имеет четыре этажа, и в высоту длиннее, а в основании уже, как почти всe дома в Константинополе. Оно задним фасом обращено к главной улице Галаты, а передним смотрит на Золотой Рог и отчасти на Восфор. Добавим: находится в каких–нибудь десяти шагах от главной артерии Галаты. Помещения по своим удобствам и обстановке, конечно, не могут равняться с лучшими московскими гостиницами. ...

Но зато подворье дает то, что не найдете ни в одной гостинице в мире. Какое радушие, добродушие и почти родственное чувство находите в оо. пантелеймоновцах! Постоялец сразу же делается членом новой как–бы родственной семьи. Мне было почти совестно от их внимания, смею думать – искреннего, каким они меня окружали. Подадут самовар, а вместе с тем и заваренный чай такого прекрасного качества, что я забывал о своем московском чае, который я привез с собой. К чаю подавалась груда хлеба, булок, баранок, и когда я слишком мало всего этого съедал, мне пеняли: «что же вы мало кушали». Раз я заметил, что я люблю пить чай с молоком и с тех пор молоко неизменно являлось к моему чаю в таком обилии, что этого молока хватило бы на четверых. Отец Севаст, монах мне прислуживавший (Севаст, которого богомольцы, по его словам, проще (?) называли: Севастополем) каждый день обращался ко мне с просьбой: «покушать, пообедать, поужинать». ... Добрые пантелеймоновцы, как я вам благодарен за все! Послушали бы вы их, с каким сочувствием они распространяются о таких постояльцах подворья, как двое наших ученых литургистов – профессоров, Н. Ф. Красносельцев и А. А. Дмитриевском, с истинно–завидным усердием изучающих Афонские хартии, имеющие отношение к литургике. «А вот мы на днях ждем к себе с Афона Н. Ф. Красносельцева. Здоров ли он», говорили отцы – Пантелеймоновцы. Или: «слава Богу, начальство награждает 3000 р. А. А. Дмитриевского за его труд» (без сомнения, разумеются деньги, отпущенные Синодом г. Дмитриевскому на печатание собранных им Афонских литургических материалов). Вот каковы пантелеймоновцы, пригревшие и меня грешного.

Не могу не сказать о том парадном обеде, который был устроен братией подворья 27–го июля в праздник св. Пантелеймона, на который и я был приглашен. Этот парадный обед происходил в высях поднебесных. Он был сервирован в верхнем четвертом этаже, на открытой галерее, подле самой церкви, находящейся в этом этаже (В существе дела Церковь эта домовая, тем не менее она имеет колокольню (звонницу), находящуюся в верхнем же этаже, в стенах здания. Чувство странное и в тоже время приятное испытал я, когда в то время, как я пил утром чай китайский с молоком константинопольским, прямо над моей головой разливался чисто русский трезвон. Снаружи здания звон почти не с слышен). Отсюда открывается великолепнейший вид на Константинополь. Гостями были: настоятель посольской церкви о. Арх. Арсений, о. А. К. Смирнопуло (из обруселых греков), священник при русском госпитале (человек университетского образования, прежде проходивший должность законоучителя при высоких особах за границей), члены посольства: секретарь, военный агент, драгоман, множество посольских дам. Ждали самого русского посла, но он на этот раз почему–то не прибыл. Не зелено вино, и ее шипучка играли главную роль за этой трапезой, а искристый лёд, настоящий лёд, помещенный в хрустальных, внушительного объема, вазах, к которым ежеминутно протягивались руки гостей (лёд клали себе в стаканы, бокалы, на тарелки, чуть не прямо в рот). Сколько нового и интересного узнал я из разговоров с гостями, присутствовавшими на празднике? ... Сообщая сведения о парадном пиршестве на подворье, не могу умолчать еще вот о чем: прекрасно одетые, веселые, милые дамы, заседавшие за монастырской трапезой, навели меня на мысль: да почему же это на наших парадных академических обедах не присутствуют наши дамы? Разумею: умных и презентабельных матерей семейств профессорских домов. Почему посольским дамам позволительно то, что будто бы не позволительно нашим? Монастырское Пантелеймоновское подворье – подает нам благой пример, достойный подражания! Вот неожиданная, но – смею думать – прекрасная мысль, родившаяся в моем уме под впечатлением радушного обеда у пантелеймоновцев.

Братский привет мой вам, мои добрые, снисходительные и услужливые отцы пантелеймоновцы!

И всего–то немного я пробыл в Константинополе, но начинал уже несколько скучать: мне стал наскучивать знаменитый город. Мне начало претить это вечное галдение на улицах, это вавилонское смешение языков. ...
Я не могу не сказать и о том, что и Пантелеймоновское подворье помещено на таком месте, которое под конец начинает неприятно действовать на чувство. Почти рядом с подворьем существует какое–то заведение, которое титулуется громким именем «турецкого театра», а в действительности есть нечто такое, что непринято называть в обществе. Здесь ежедневно с 9 часов вечера до 3–х, часов утра визжит музыка, под аккомпанимент оглушительного турецкого барабана, наигрывая беспрестанно вальс, надоедливые звуки которого широкой волной льются в окна подворья, окна, конечно, отворяемые на ночь в виду духоты. Я разговаривал об этом деликатном предмете с отцами Пантелеймоновцами. Они глубоко сожалеют, что подле них завелась такая гадость; сознают, что эта последняя оскорбляет чувства богомольцев; но конечно никто в этом не виновен – и меньше всего смиренные отцы подворья. Мне скорехонько захотелось уехать из Константинополя, хотя я имел возможность жить там с целый месяц. ....

Утром 29–го июля я распростился с Пантелеймоновским подворьем, управляющий этим подворьем иеромонах благословил меня художественно написанной иконой св. Пантелеймона в кипарисном киоте и вручил мне в подарок альбом с видами Афонских монастырей".

Воспоминания о пребывании на Пантелеймоновом подворье в Константинополе оставил также писатель Иван Павлович Ювачев. Их можно прочитать на страницах его книги "Путешествие в Палестину", напечатанной в семи книгах "Исторического вестника" в 1902 году: 

"В Константинополе, как и в Одессе, недалеко от пристани, стоят рядом три больших подворья афонских монастырей. Чтобы быть последовательным, я опять остановился в подворье Пантелеймонского монастыря. Здешний монах-гостиник, красивый, здоровый человек, был не менее внимателен к своим гостям, чем одесский. Да и номера, пожалуй, здесь будут почище. За общим чаем, паломники вместе с гостиником, выработали план обозрения Константинополя и его древностей. За два дня пребывания в Константинополе мы многое успели осмотреть в нём; и так как все поездки происходили большими группами, то они нам обходились сравнительно недорого. Проводниками паломников были здешние монахи. Они хороши, как честные люди, искренно желающие услужить паломнику и защитить его от лишних поборов со стороны охранителей мечетей, но слабоваты в истории. Впрочем, у многих паломников среднего класса были в руках путеводители, — а потому и с этой стороны мы до некоторой степени были удовлетворены".

Хотелось бы остановиться на личностях некоторых монахов, служивших на подворье. Среди них были весьма колоритные типажи.

Например, на Г.И. Успенского произвел впечатление монах Амвросий, про которого он пишет: "Это бывший оренбургский казак, а ныне афонский монах, живущий на послушании в Константинополе. Никогда мне не приходилось встречать более цельного народного типа и более цельного народного миросозерцания. Первый раз я встретил этого инока (ему лет сорок пять, он небольшого роста, коренастый, немного тучный, крошечная белокурая бородка и узкие серые калмыцкие глаза) на площадке перед моим номером. Он разговаривал с какою-то богомолкой, высокой, худой пожилой женщиной, с черными проницательными или, вернее, пронзительными глазами".

Далее Г.И. Успенский пересказывает эту любопытную беседу о.Амвросия с одной из паломниц, невольным свидетелем которой он стал:

    — В Иерусалим, матушка? — спрашивал монах женщину, перебирая четки.
    — Да, ваше благословение, ко Гробу Господню хочется. Ох, Господи помилуй, Господи помилуй!..
    — А в России-то во святых местах бывала?
    — Как же, владыко, как же. Много я исходила по русским прозорливцам!..
Она опять заохала, отирая постно сложенные губы платком; отец Амвросий молчал, прямо смотря ей в глаза, точно изучал ее, поигрывая четками, и вдруг, как бы поняв, что за человек находится перед ним, прямо, просто и тихо спросил:
    — Ты блудница?
Вопрос был сделан так спокойно, просто и, по-видимому, был так верно направлен, что богомолка вздрогнула, глянула прямо в глаза монаху (не перестававшему спокойно смотреть ей в глаза и играть четками) и, растерявшись, произнесла:
    — Грешна, батюшка!
    — Грешна?
    — Грешна, владыко! Ох, грешна, грешна! И тяжело мне, от этого и иду-то я ко Гробу-то.
    — И по прозорливым людям от этого ходила?
    — И от этого, от самого, от греха моего.
    — И тяжело тебе?
    — Тяжко, тяжко, отец!
    — А ты хочешь, чтобы было легче?
    — Да как же не хотеть!
    — Чтобы грех-то не давил тебя?
    — Истинно так, батюшка!
    — Но ведь ты сама знаешь, что делала грех?
    — Знаю, батюшка!
    — Сама знаешь, что грешила, и думаешь, что какой-нибудь прозорливец сделает так, что греха на тебе не будет? Так? <...> Ты что ж, идешь в Иерусалим затем, чтобы там тебе извинили твою пакость? Простили? И ты опять тогда снова-здорово, с легким сердцем, задребезжишь? Нет, матушка, это не так! <...> Ты сама знаешь, что грешна, этого довольно. И где бы ты ни была, дома ли, в Иерусалиме, в Камчатке, везде ты блудница, везде совесть твоя говорит, что ты грешна, и, следовательно, если какой-нибудь прозорливец тебя облегчит, то он обманщик, и ты к нему шла за обманом, а не за правдой, и в Иерусалим ты идешь теперь также за обманом: хочешь обмануть сама себя, но не обманешь!
     — Да ведь ходят же прочие-то в Иерусалим-то?
     — Ходят, конечно! хотят голос совести заглушить, подделать грех на "не грех", вот и ходят!
     — Так что же делать-то? Как же быть-то?
   — Как быть? Сиди дома, кайся, не греши; знаешь, что грешна, — ну и знай! искупляй грех добрыми делами, отстраняй других от греха. Вот что делать. А сфальшивить против совести с прозорливцами да с Иерусалимами не удастся, матушка! <...>
       — Нет, уж поклонюсь Гробу!
      — Да поклонись, поклонись, отчего не поклониться. Поклоняться Гробу Спасителя нашего следует, только ты не норови обмануть его, не думай, что он согласится подлости твои оправдать. Он простит, — это верно, но только ты как следует, по чистой совести, покайся. Покайся по чистой совести, от всего сердца, — посмотри как полегчает! Уж тогда и самой в голову не придет повторить свой грех. ... Ну, молись Богу! все будет хорошо! Ты что, кушала ли сегодня?
       — Кушала, батюшка! Благодарим покорно!
       — Бога благодари, матушка!..
Богомолка поклонилась, вздохнула и медленно ушла.
       — Отче, — сказал я, — да ведь к вам богомольцы перестанут ездить, если вы будете пробирать их таким образом?
Отец Амвросий улыбнулся и сказал:
     — Как можно перестать! Греха много, грешников на Руси тьма-тьмущая! Правды искать не перестанут; но русскому человеку непременно надобно говорить сущую правду и прямо в глаза! Я человек неученый, оренбургский казак, никаких кляузных теорий у меня нет и ничего этого я не понимаю, — но по здравому уму сужу так, что в этом-то и есть русское правоверие: не прячься от своего греха, не отвиливай от него, не извиняй его себе ни в каком случае и поступай, как здравый ум скажет и совесть. <...>
Вот эта блудница-то, может быть, чью-нибудь семью расстроила, может быть, из-за нее дети чьи-нибудь несчастны. И ей тяжело, она ищет прощения, облегчения. Прости-ка ее, ан зло-то, содеянное ею, как было, так и осталось. <...> Ну так и хлопочи на самом деле, чтобы этого не было, исправься, перестань!" <...>
Очень хорошо это знаю на себе! Я, батюшка, был первейший блудник, если вам угодно знать, а почитал себя сущим ангелом, выше всех вас считал себя! <...> Знаю! Знаю, на что способен наш кляузный ум, звериный! Нашему народу потакать в этом нельзя, его надобно крепко держать в здравом уме! <...> Не беспокойтесь! Вот эта богомолка запомнила мои слова крепче, чем медовые речи прозорливца. Искренно вздохнет, настоящим образом испугается своего зла и греха и, может быть, настоящим образом поправит его. <...>
       — Иерусалим, — продолжал отец Амвросий, — для нашего мужика все одно, что для барина Париж! <...> нагрешит, животное, дома, в избе, на миру, награбит, назлодействует, накровянит свои лапы, и засто-о-нет! — "Ох, мол, тяжко! Пойду к прозорливцу, не разговорит ли меня, не выйдет ли так, что я не виновен?" <...> За тем же многие и в Иерусалим идут. <...> Нет! Нет! Нашему народу ни под каким видом нельзя в этом деле снисходить!.. Вот почему я и бьюсь, чтобы здесь, в Царе-то граде, учредить нашу русскую школу, которая бы учила жить только-по совести, вопреки всем иезуитским, кляузным учениям! Тут-то, в Царе-то граде, где скопилось всесветное зло, и надобно засветить, правду, попроще, да почище, да попрямее, попрямее непременно! У меня и проектец уже давно составлен. 

Родом из Оренбурга был и первый настоятель подворья о.Паисий. После возвращения на Афон он был вызван в Санкт-Петербург, чтобы войти в состав Русской духовной миссии, направлявшейся в Абиссинию (Эфиопию). Отзывы о нем от посла в Константинополе были вполне положительные, и в Петербурге о.Паисия в течение десяти дней приняли в братство столичной Александро-Невской лавры, затем спешно произвели в иеромонахи и следом возвели в сан архимандрита для большей внушительности экспедиции. Тогда к его фигуре было приковано всеобщее внимание. Впрочем, результаты экспедиции не дали ожидаемого эффекта, и закончил свои дни о. Паисий в Нижнем Новгороде, в Вознесенском Печерском монастыре в 1906 году.

Короткое время на Пантелеймоновском подворье служил инок Пантелеймоновской обители Косма, в миру Нечаев Константин Алексеевич, крестьянин из села Кенозера Олонецкой губернии. Из справки, выданной заведующим библиотекой и архивом Свято-Пантелеймоновского монастыря монахом Ермолаем (Чежия) Калитину Владимиру Александровичу, исследующему историю рода кенозерских благотворителей Нечаевых, узнаем: 

«Монах Косма (Нечаев Константин Алексеевич). Крестьянин из Олонецкой губернии, Пудожского уезда, Вершининской волости, села Кенозера. Родился в 1872 году, рост средний, волосы русые, глаза серые. Принят в Руссик 12 октября 1901 года, пострижен в мантию по случаю болезни на подворье в Константинополе 3 октября 1905 года. Послушание проходил в канцелярии, рухольной (кладовая монашеской и мирской одежды). Преставился в Константинополе 15 ноября 1905 года».

Насельником знаменитой русской обители на Афоне Константин Нечаев стал во время паломничества вместе с кенозерским священником Владимиром Павловичем Крючковым, с которым они посетили в в сентябре-ноябре 1901 года Святую Землю и Афон. Спустя 11 лет священник опубликовал заметки «Из воспоминаний о путешествии в Святую Землю» в «Олонецких епархиальных ведомостях» в №№ 3-9 за 1912 г., где в частности, упоминает о своем спутнике: 

«6-го ноября, напутствуемый молитвами Пантелеимоновского монастыря, оставил я св. Афонскую гору (товарищ мой – крестьянин, прихожанин мой остался навсегда в Пантелеимоновском монастыре, принял там монашество с именем «Козьмы» - мирское имя его – Константин и года через три скончался)».

Возможно, это решение созрело еще в Одессе и в Константинополе во время остановки на тамошних подворьях Русика. Их упоминает в своих паломнических записках В. П. Крючков:

«10 сентября прибыл в Одессу, остановившись в подворье Русского Пантелеимоновского монастыря – Афонского…в 4 часа вечера 19 сентября на пароходе «Нахимов» выбыл из Одессы. 21 сентября в 8 часов утра прибыл в Константинополь, где пароход стоит полторы сутки. В Константинополе побывал в храме Софии… Посетил также некоторые греческие храмы, напр. Живоносный источник, Влахернский Храм и патриархию… Из Константинополя выбыл 22 сентября в ½ 5 часа вечера…».

В. А. Калитин сообщает, что в архиве на Афоне сохранился заграничный паспорт К.А. Нечаева, выданный в Одессе 21 марта 1905 г. в котором написано, что: «Крестьянин Олонецкой губернии Константин Алексеевич Нечаев отправляется на богомолье». В паспорте стоит штамп об отъезде 22 марта из г. Одессы. Возможно, в Одессе он оказался по делам обители или был направлен для помощи на одесское подворье. Направлялся ли он из Одессы на Афон или на подворье в Константинополь, неизвестно, но спустя полгода, 15 ноября, скончался на константинопольском подворье, где 3 октября был пострижен в мантию. Было ему всего 33 года.

В.А. Калитин, побывавший в Стамбуле в январе 2013 года, вспоминает, что на подворье его встретил иеромонах Тимофей (Мишин), служащий там с 2000 года и запомнившийся при общении "удивительной добротой и любовью к людям, впрочем свойственной всем афонитам", показал помещения подворья и церковь, рассказал его историю. На вопрос, где хоронили умерших на подворье монахов, отец Тимофей сказал, что на одном из кладбищ Константинополя, возможно Шишли, где хоронили русских.

Послушание на Пантелеймоновом подворье в Константинополе проходил будущий преподобномученик Иона (Иван Санков), пострадавший в Бутово. Он был командирован в Стамбул 1 марта 1914 года и прослужил там до начала Первой мировой войны, исполняя также череду священнослужения в церкви при Российском консульстве. Турция, выступившая на стороне Германии, потребовала от России выдворения со своей территории всех русских подданных. Иеромонах Иона с дипломатическим паспортом, выданным ему русским консулом, выехал из Константинополя вместе с сотрудниками Российского Генерального консульства и направился на одесское подворье Пантелеимонова монастыря, где зарегистрировался 25 октября.

В годы Первой мировой войны Пантелеймоновское подворье, как и все афонские подворья, было закрыто турками. В нем, как и еще на пяти подворьях, была устроена казарма австрийских солдат, а Андреевское и Ильинское подворья использовались под склады. Монахи были интернированы, храм подвергся частичному разорению и разграблению. 

После окончания Первой мировой войны афонские подворья были освобождены от австрийских казарм, в них разместились русские военнопленные. Подворья принимал у турецкого правительства в 1918 году настоятель Андреевского подворья в Одессе архимандрит Питирим (Ладыгин), имевший доверенности от афонских обителей. Вот как он об этом вспоминает в своей автобиографии:

"22-го октября к 10 часам утра был прислан другой турецкий начальник, который должен был сдавать мне Афонские подворья. Заведующий подворьями сказал мне: «Так вы будете принимать подворья по актам. В акте пишите всё подробно, что вы принимаете, в каком виде, пишите всё подробно. Когда от Вас были взяты — в 1914 году в декабре месяце. Нами они были взяты с полной обстановкой. А в настоящее время в них уже ничего нет. Наше правительство должно за всё уплатить. Акты будут подписывать двое, которые будут Вам сдавать. Подпишитесь Вы и еще кто-нибудь». Так всё окончилось. Я поблагодарил начальника, и мы отправились к своему пароходу. Прибыли вечером в 9 часов 22 октября. С нами прибыл и турецкий офицер, назначенный от визиря. Он спросил меня: «На сколько человек нужно приготовить провизии для пленных и где вам нужно приготовить». — «Около 1000 человек на Пантелеимоновском подворье, которое я беру, то есть буду принимать, где будут и пленные», - ответил я". 

Далее о.Питирим подробно описывает состояние Пантелеймоновского подворья:

"22-го октября на Казанскую Божию Матерь на праздник к 10 часам утра прибыл на пароход назначенный чиновник, который должен был сдать нам подворья. Я взял с собой доктора, и мы поехали на Пантелеимоновское подворье. Начали принимать. Подворье было в таком виде, что ничего не было, кроме пола и нар, которые были сделаны для солдат, стекла в окнах были выбиты. В 11 часов привезли военные кухни, провизию: мясо, хлеб. В 2 часа дня был готов обед для пленных. Накормив, их стали размещать. Разместили 800 человек, а 250 остались. Тогда я принял Белозерское подворье, где их и поместили. 23-го октября я принял Златоустовское подворье и Положение Пояса. Пленные всё прибывали. 24-го октября принял Крестовоздвиженское и Троицкое подворья. В течение недели пленных собралось 3700 человек. Из Одессы потребовали пароходы. Пароходов не было. Все они были разорены и побиты. Шилингины (?) угнал много пароходов с людьми за границу. Остался только один, который взял только 700 человек, а остальных не на чём было отправить. Продовольствие давало турецкое правительство.

1-го ноября 1918 года в Константинополь прибыл английский, французский, итальянский и греческий флот и заняли Константинополь, сделав с 1-го ноября его нейтральным. Им управляли четыре державы: Франция, Англия, Италия, Турция. 3-го ноября наших русских пленных Англия взяла, одела, выдав каждому три пары белья, ботинки, шлиносибарки, шинели, фуражки, непромокаемые плащи и продовольствие в виде консервов. Пленные начали продавать все на базаре и начали пьянствовать. Тогда было распоряжение от всех держав, чтобы никто не покупал английскую военную одежду от военнопленных. Среди военнопленных появился тиф, и пленные стали умирать. Мне самому приходилось одевать мертвых и ходить на кладбище и отпевать. Так продолжался весь ноябрь. Я измучился с ними. Они стали взрывать полы, колоть и жечь, греть себе чай, а на дворе дров было, сколько хочешь. Но они не брали, а жгли полы. Тогда я стал хлопотать перед державами, чтобы мне позволили из Афона привезти 24 человека — по 3 человека на подворье. Мне это разрешили, чтобы я съездил на Афон. А приехавшие в Одессу, 700 человек пленных, оказались большинство русских, а не украинцев. И гетманская власть отказалась принимать, и их возвращают обратно в Константинополь".

Чтобы справиться с таким количеством неуправляемых военнопленных, да еще и в разгул эпидемии, пришлось о.Питириму ехать на Афон, чтобы привезти для присмотра за подворьями побольше монахов. Вместо себя на период поездки он вызвал двух монахов из Одессы. Подкрепление с Афона о.Питирим привез в январе 1919 года. Как и планировал, приехало 24 человека. Сам он вернулся в Одессу.

В 1919–1920 гг. доверенным лицом Руссика в Константинополе являлся монах Митрофан. В декабре 1920 года настоятелем подворья был назначен архимандрит Серафим (в миру Дмитрий Дмитриевич Булатов, 1856–1924), бывший главный духовник Российского экспедиционного корпуса на Солунском фронте. Он был знаком с константинопольским Пантелеимоновском подворьем, так как недолгое время служил на подворье еще до революции, в 1897 году. Кандидатура архимандрита Серафима как нельзя лучше подходила для возложенной на него миссии, все силы он отдавал духовному окормлению и материальной поддержке русских беженцев, которые в 1920–1930 гг. частично проживали в здании Пантелеимоновского подворья и защищал монастырское имущество от притязаний турецких властей. В годы Гражданской войны подворье активно помогало выжить многочисленным беженцам из советской России. Монахи под руководством архимандрита Серафима помогали вынужденным переселенцам оформить документы, найти пристанище и работу. Но судьба определила ему прослужить в Константинополе всего четыре года. В конце 1923 года о. Серафим серьезно заболел, был пострижен в схиму с именем Симеон, а 5 января 1924 года скончался. Мечта старца упокоиться на Афоне не сбылась, но он оставил неизгладимую память о себе среди оставшихся без родины русских изгнанников. 23 января вместо него старцы Руссика направили в Константинополь иеромонаха Даниила и монаха Митрофана, однако турецкие власти не разрешили их пребывание в городе.

В 1920-е годы русская община в Стамбуле насчитывала многие тысячи человек. Большинство из них были представители интеллигенции и высших сословий, многие происходили из священнических семей. Усилиями этих людей столица турецкого государства на несколько десятилетий стала крупнейшим центром русской православной церковности. Русские люди, оказавшиеся на чужбине, благодаря Церкви не чувствовали себя оторванными от родины. 

Например, в хоре при Пантелеймоновском подворье с 12 лет пел Петр Иванович Липко (1909-1983), семья которого, принадлежавшая к купеческому сословию, эмигрировала в Константинополь в 1920 году. В 17 лет он написал первое свое музыкальное произведение "Разбойник благоразумный". Он окончил Британскую школу для русских мальчиков и девочек в Турции, с 1926 года учился в колледже св. Георгия.

С Пантелеймоновским подворьем была связана и судьба будущего второго иерарха РПЦЗ, товарища председателя Московского отдела Императорского Православного Палестинского Общества с момента его открытии в 1907 году, затем председателя Кишиневского отдела ИППО архиепископа Анастасия (Грибановского), который с 1919 по 1924 год пребывал в Константинополе на подворье русского Пантелеимонова монастыря.

15 октября 1920 года Временное Высшее Церковное Управление (ВВЦУ) Юго-Востока России назначило владыку на правах епархиального архиерея управляющим русскими православными приходами Константинопольского округа, число которых быстро росло. 22 ноября 1920 года он был включен в состав ВВЦУ, заседания которого проходили в Константинополе, и избран заместителем митрополита Антония (Храповицкого).

В 1921 году, по поручению ВВЦУ архиепископ Анастасий посетил Афон и Святую Землю с целью ознакомления с положением афонских русских монастырей после войны и особенно с состоянием Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, экономические дела которой были совершенно расстроены военными потрясениями.

Сидят: второй слева генерал барон П.Н. Врангель, митрополит Антоний (Храповицкий), владыка Анастасий (Грибановский), супруга барона Врангеля Ольга Михайловна.
Югославия, апрель 1927 г.

В Константинополе владыка Анастасий возглавил Русский Комитет, объединявший до 35 организаций, организовывал общины, распределял прибывшее духовенство, находил помощь для нуждающихся и развил среди русских беженцев, числом до 175 000, плодотворную и многостороннюю пастырскую деятельность. Владыка тесно общался с бароном П.Н. Врангелем, который был неформальным лидером русских эмигрантов в Стамбуле. После Пасхи в 1924 году владыка Анастасий вынужден был покинуть Константинополь из-за запрещения окормлять русскую паству, наложенного Вселенским Патриархом, и отправился в Европу. 

В 1923-1925 гг. свои права на подворья русских афонских обителей в Константинополе заявило советское правительство, но безрезультатно, так как они официально находились в юрисдикции Вселенского Патриарха и никогда не принадлежали российскому государству. 

В декабре 1929 года грянула новая беда - турецкое правительство реквизировало все подворские здания в качестве достояния «старого русского императорского правительства». Храмы были опечатаны, в странноприимницах разместились турецкие заведения и жильцы. Русские святогорцы стали отстаивать свои права. В 1932 году в спор вступил СССР, опять начав претендовать на афонские подворья в Галате. Отстоять подворья помогли русские эмигранты и Вселенский Патриарх.

В эти трудные годы монахи на подворьях при любой возможности продолжали оказывать помощь русским беженцам, и постепенно вокруг храмов разрастались русские общины прихожан, принадлежавшие к РПЦЗ.

Община при церкви Пантелеймонова подворья была создана в 1939 году. Она славилась прекрасным хором, основанным в 1925 году музыкантом и дирижером Б. Б. Разумовским. Регентом этого хора и старостой церкви долгое время был художник Н. К. Перов (1886–1963), душа русской колонии в Константинополе. На церковных службах он зачастую проводил проповеди. По словам жены, прихожане считали их замечательными. Хор был знаменит. Николай Константинович с юности обладал прекрасным голосом, пел в церковном хоре сельской церкви и в семинарии. Его имя начертано на одном из киотов, сделанных к 10-летию общины, в 1949 году, для наиболее значимых икон храма. На обороте киота написано: «Состав хора в 1949 году». В списке есть имя – «Перовъ Николай К.». 

Безвозмездно, в память умершего в 1941 году сына, Николай Константинович расписал церковь Св. Пантелеймона при подворье, реставрировал в ней иконы. Росписи не сохранились, были утрачены во время капитального ремонта церкви в конце 1990-х – начале 2000-х годов.

С его именем связана деятельность Русского общества помощи бедным прихожанам святого Пантелеимона, святого Андрея, святого Ильи православных церквей - ПАЭ (по первым буквам названий русских афонских подворий в Константинополе – св. Пантелеймона, Андрея, Илии (Элии)). Н.К. Перов был его основателем и председателем в 1957-1963 гг., до самой своей смерти. И умер Николай Константинович, помогая ближнему, - от инфаркта во время тушения пожара у соседей.

Этому Обществу в 1960-е гг. было передано управление зданиями стамбульских подворий русских афонских обителей. Чтобы собрать средства для помощи нуждающимся общество организовывало концерты, устраивало чаепития, благотворительные праздники для детей и балы для молодежи, а также сдавало в аренду туркам квартиры на нижних этажах подворских зданий. На собранные средства оказывалась помощь в организации лечения, обучения, похорон и т.п. Оно действует до сих пор.

Вход в Пантелеимоновское подворье. Слева от входа табличка с надписью "Церковь Св. Пантелеймона 6-ой этаж"

Табличка на стене у входа в Пантелеимоновское подворье

Указатель на вход в церковь Пантелеимоновского подворья

Со временем Пантелеимоново подворье превратилось в обычный жилой дом, где живут бывшие русские и стамбульские греки, а также турки. Но храм сохранил свое предназначение. Он по-прежнему находится в юрисдикции Константинопольского Патриархата, как и сама Святая гора Афон.

В 1960–1980-х, из-за упадка иноческой жизни в Пантелеимоновском монастыре на Святой Горе, службы в церкви константинопольского подворья стали нерегулярными, но после пополнения афонской братии вновь совершаются по уставу.

Приведем воспоминание о пребывании на афонском подворье группы русских паломников во главе с архимандритом Амвросием, настоятелем Свято-Введенского женского монастыря г.Иванова в 1993 году по пути на Афон на яхте "Пилигрим". Впечатления записала инокиня Екатерина (Егорова), которая исполняла послушание поварихи:

"Под вечер разыскали в деловых кварталах здание афонского подворья русского Пантелеимонова монастыря. Там же рядом находятся подворья Андреевского и Ильинского монастырей. Это последний пятачок, где еще сохранилось что-то от православия в этой некогда мировой столице христианства. Поднялись по лестнице на верхний этаж под самую крышу. Женя постучал в одну дверь. Открыла маленькая старушка и на русском с акцентом объяснила, что службы сегодня нет: "Приходите завтра. Будет утреня и Литургия". <...>

Утром прочитали правило ко причащению и поехали на службу. На верхнем этаже пяти- или шестиэтажного дома, принадлежащего афонскому подворью, открыта была маленькая церковь, над лестницей висели два колокола. Старенький священник-болгарин начал службу на ломаном русском, церковно-славянском языке. Он сам и пел, и возглашал, и читал. Мы с Женей пытались подпевать, но это было очень сложно, т. к. священник пел по-своему и слова произносил тоже по-своему. Сначала в храме никого не было, кроме вчерашней старушки Александры Васильевны М.

Наш батюшка о. Амвросий нас поисповедовал. Потом батюшка говорил, что православия в богослужении в этом храме мало. Исповеди не бывает, В службе много сокращений, И когда совершается Таинство Пресуществления Св. Даров, иерей должен благословить отдельно хлеб и вино с молитвой. Здесь этого не было, священник только маленьким крестом перекрестил вместе Чашу и Хлеб, и в душе у батюшки было сомнение, то ли совершилось Таинство, то ли нет.

К литургии собралось человек 10 старичков и старушек. Из них 5 человек пели на клиросе. Пели очень громко и вразнобой. Казалось, что слов, которые поют, они совсем не понимают. Но пели все же по нотам. Когда нужно было выносить Св. Дары для причащения, священник вышел с Чашей, прочитал молитвы по служебнику, а потом почему-то отдал Чашу о. Амвросию, и он нас причастил.

После службы нас пригласили в трапезную - угловую комнату на том же этаже. (Все остальное здание сдают туркам под квартиры, т.к. из русских жить уже некому, За чаем рассказывали нам о своей жизни. Они — дети русских эмигрантов, доживающие свой век в Турции. Их дети разъехались кто во Францию, кто в Америку. А они живут тем, что собираются в этом храме; все же здесь совершается служба Господу. Они еще помнят, что они русские!"

С 1995 года по благословению настоятеля Свято-Пантелеимоновского монастыря схиархимандрита Иеремии подворьем заведовал иеромонах Корнилий (Гремякин), он был назначен заниматься хозяйственными делами по восстановлению подворья. Служб и священников на подворье тогда не было. Затем был назначен постоянный священник иеромонах Виталий, служивший в храме св. Пантелеимона в 1997-2000 годах, возобновил общину, куда вошли преимущественно эмигранты из бывшего СССР. В августе 1999 года на престольном празднике храма присутствовал и служил Патриарх Константинопольский Варфоломей. С тех пор и до сегодняшнего дня службы в храме не прекращаются.

С 2000 году на постоянную службу сюда прибыл еще один насельник Свято-Пантелеймоновского монастыря на Афоне иеромонах Тимофей (Мишин), ставший настоятелем подворья. Число прихожан выросло до 100 человек. В 2000-2008 гг. в Свято-Пантелеимоновском храме было совершено 17 венчаний и 149 крещений, постепенно возрождается паломничество из России. В начале 2000-х на подворье было очень много паломников.

С прихожанами подворья. Приезд игумена Евлогия (Иванова). 2022 г.
Фото из архива регента Елены Тарасовой

В 2010 году на подворье был направлен иеродиaкон Евлогий (Иванов). Он почти шесть лет помогал на клиросе, рассказывал особенности афонского устава, ревностно соблюдал устав богослужения, был образцом жертвенного служения ближним. 2 октября 2016 года он был избран игуменом Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне.

Фото: Благовест

Подворье стало быстро восстанавливаться. В начале XXI века в храме провели кардинальную реставрацию, стены и потолки были заново расписаны. Маленькая уютная церковь заиграла красками. С большими усилиями удалось высвободить часть помещений от жильцов и сделать ремонт. Братия разместилась на пятом этаже. На четвертом останавливаются паломники.

Вот как этот период описал Михаил Талалай в своей книге "Русский Афон": 

"Отец Кукша – случай особенный. <...> Первый раз мы с ним познакомились в месте весьма динамичном – в Стамбуле, на Пантелеимоновом подворье. Вероятно, я стал одним из первых принятых там паломников – после долгого перерыва. Пантелеймоновцам только что удалось, в результате многих усилий, выселить из части подворья турок и сделать там ремонт. В одну из таких комнат, свежевыкрашенную и без какой-либо обстановки, я и вселился, с матрасом, заботливо выделенным о. Кукшей, на полу. Каждое утро, вместе с пением муэдзина, он деликатно, но твердо стучался ко мне и будил – никогда при этом, как и в святогорских странноприимницах, не заходя внутрь.

Монах производил впечатление того русского человека, о котором (в пассаже об Алеше Карамазове) писал Достоевский – что, мол, забрось его в самый дальний чужеземный край, да и там вокруг него все быстро образуется и наладится.

Отец Кукша выполнял свое константинопольское послушание точь-в-точь как его выполняли подворские иноки век назад: разъяснял мне, как проехать ко Влахернскому источнику, как повстречать старых русских стамбульцев, как без ущерба поменять валюту. Сам он жил на берегах Босфора не так уж давно, но владел бытовым турецким, а главное – хорошо изучил менталитет местных граждан. Основные свои силы он отдавал восстановлению русских подворий, и не только Пантелеимоновского, но и других, Андреевского и Ильинского.

Сумбурная Турция придавала о. Кукше дополнительное ускорение – ему разрешалось, как и всем гражданам СНГ, жить там лишь месяц: по истечении оного инок отправлялся в ближайшую заграничную страну, Болгарию или Грецию, и тут же возвращался".

Фото: Благовест

Почти 20 лет подворьем руководил иеромонах Тимофей (Мишин), его любила вся русская община Стамбула. Продолжительное время он был казначеем Афонского подворья в Москве. Постоянно в Стамбуле не жил, приезжал на службы, а потом возвращался на Святую гору, в монастырь или на подворье в Москву. Вместе с ним служил иеродиакон Евлогий. В 2024 году иеромонах Тимофей совершает временное служение на афонском подворье в Москве, в храме вмч. Никиты, Патриаршего подворья за Яузой.

Последние два года на подворье служит афонский старец иеромонах Николай (Генералов). Теперь в церкви служат два священника, и службы совершаются ежедневно. В храме принимают записочки для поминовения монахами на Афоне. Регент Елена Тарасова родом из Белоруссии получила профильное образование в Минском духовном училище, где изучала знаменный распев и догматики, она в Турции живет с 1999 года. В 2023 году ей в помощь направили отца Льва, регента с Афонского монастыря, который более 20 лет нес там свое послушание. Он любит византийское пение. На клиросе за последние 20 лет пело много людей из очень разных стран – Австралии, Канады, Франции, Германии… Кто-то приезжал на долгий срок, кто-то транзитом на пару дней.

У храма сейчас очень интернациональный приход. На службе стоят украинцы, русские, грузины, молдаване, гагаузы, туркмены. Храм посещают молодые ребята из местного турецкого населения. Они сами много читали о православии – и на английском, и на турецком, после совершеннолетия сразу приняли Крещение. После богослужений они общаются и трапезничают вместе.

Можно сказать, что приходская жизнь на подворье возродилась и весьма активна.  

Храм находится между площадью Каракёй и Топхане по адресу: Istambul, Galata, Hoсa Tahsin Sok, 19. (Стамбул, Галата, Ходья Тахсин, 19). Телефон: (0212) 244-12-06.

___________
Источники   

1. Г.И. Успенский. Из цикла "Очерки переходного времени". 1889. Глава VIII. В Царьграде. Из путевых заметок 1886 года. Впервые опубликовано в газете "Русские ведомости", 1886, № 177, 1 июля, № 182, 6 июля, № 187, 11 июля, "№ 196, 20 июля. Печатается по изданию: Сочинения Глеба Успенского. Том третий. СПБ., 1891 Библиотека Либрусек 
2. М.В. Шкаровский. Русские храмы в Турции
3. П. И. Липко. Религиозные деятели Русского зарубежья
4. Церковь св. вмч. Пантелеимона Целителя. Подворье Свято-Пантелеимоновского монастыря на Афоне. Стамбул, Турция. Искусство и архитектура Русского Зарубежья
5. С.С. Санков. Преподобномученик Иона (Санков), пострадавший в Бутово. Митрофано-Тихоновский Крестный ход
6. М.Талалай. Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках. Просветительское общество имени схимонаха Иннокентия (Сибирякова)
7. Инокиня Екатерина (Егорова). Паломничество на святую гору Афон яхты «Пилигрим». 1993 г. Введенский женский монастырь (г. Иваново) 
8. Ю. Дьякова. Николай Перов – русский художник в Константинополе.  Сайт ГосНИИР
9. По Святой Земле: путевыя заметки протоиерея Василья Михайловскаго. - Изд. 2-е. - С.-Петербург: Изд. протоиерея В. Михайловскаго, 1898. - 127 с. - Азбука.ру
10. Из воспоминаний о путешествии в Святую Землю. Священник Владимир Крючков. Олонецкие епархиальные ведомости №3-9 1912 г. - Православное духовенство
11. В. А. Калитин. Наш Афон. Инок Русского Свято-Пантелеимонова монастыря Косма - Нечаев Константин Алексеевич из купеческой семьи благотворителей Кенозерского прихода - Архангельская епархия 
12. Елена Наследышева. Островок русской жизни в Константинополе. Беседа с регентом подворья Афонского Русского Свято-Пантелеимонова монастыря Еленой Тарасовой. - Православие.ру
13. Лебедев А.П. Неделя в Константинополе // Богословский вестник. 1892. Т. 2. № 5. С. 304–329, № 6. С. 517–549. - Азбука.ру 
14. Олджай Тюркан. Из Севастополя в Стамбул: история жизни одного белоэмигранта на «Том берегу» / Cross-Cultural Studies: Education and Science. 2018 - КиберЛенинка
15. Митрополит Арсений (Стадницкий). Дневник: Т. 1. 1880–1901. Глава II. Дневник паломника-студента III курса Киевской Духовной академии Авксентия Стадницкого во время путешествия на Афон. - Азбука.ру

Обновлено 13 мая 2024