Иерусалим
Трудно все-таки передать те ощущения, которые охватывают вас при взоре на этот вечный и святой город. Сверху, от знаменитого Гефсиманского сада, мы взирали (другое слово трудно употребить) на панораму города, где возносились луковицы православных церквей, шпили католических храмов, овальные сферы и пики минаретов мусульманских мечетей. Крепостная стена, видевшая римлян, византийцев, крестоносцев, воинов Салладина, египетских мамлюков, английских колониальных солдат, израильских десантников, палестинских моджахедов, ограждала город только от ветров, ветры же истории разрушали ее не раз.
Город имеет темноватый песочный оттенок. Сухо, жарко. А тут, в Гефсиманском саду, прохлада, зелено. В три-пять обхватов стоят оливковые деревья, их возраст — многие столетия, отсюда и название древнееврейское — Оливковый пресс — Гефсимания. Может быть, это те деревья, которые видел Иисус в последнюю ночь перед арестом. “Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока я пойду и помолюсь там” (от Матфея 26, 36).
В. Д. Поленов «Олива в Гефсиманском саду» (1882 г.)
У оливков Церковь всех наций, возведенная в начале этого века, смешавшая как бы все стили и приемы архитектуры разных народов. Долго стоим перед обломком скалы, окруженным колючим венком из кованого железа. Здесь Христос молился в последнюю ночь перед казнью. Едем на ту сторону от Гефсимании, но по дороге спускаемся в церковь Гробницы Девы Марии и грот Гефсимании, место, где был арестован Иисус. Какая-то неестественность, необычность в этой реальности, в этих камнях, пещерах. Кто-то писал память и сохранилось в пещерах (вертепах), если бы она была в храмах, их бы разрушили до основания.
Вот и начало Скорбного пути от крепости Антония, где Христос стоял перед лицом Пилата, и до Лобного места. В путеводителях называют этот путь Виа Долоросса (улица Скорби), по ней с водруженным на него крестом во имя человеческого спасения шел сын Божий к месту своей мучительной смерти и Воскресения. Четырнадцать остановок сделал он. Первая — возле Монастыря Бичевания, где Иисус был осужден. “Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить его. И воины, сплетши венец из терна, возносили ему на голову и одели его в багряницу. И говорили: радуйся, царь Иудейский! И били его по ланитам” (от Иоанна, XIX, 1,3)…
Каждая христианская церковь пыталась отметить сей скорбный крестный путь. Тут, где Иисус первый раз упал под крестом на углу улицы Эль-Зад, польский скульптор Тадеуш Зелинский сотворил скорбный мраморный барельеф падшего под тяжестью креста, “ибо далеко от меня Утешитель, который оживил бы душу мою” (плач Иеремии, 1, 16).
А дальше трагическое место для всех матерей мира. Оно отмечено маленькой армянской часовней с головкой окровавленного сына, упавшего под тяжестью ноши, здесь его увидела устремившаяся по кратчайшей дороге из дворца Пилата Мария, чтобы еще раз встретить сына.
А вот и небольшая францисканская часовенка, где Виа Долоросса начинает подыматься на Голгофу. Тут проявилось милосердие и помощь, тут Симон Киренеянин подставил плечо под крест, несомый Христом. На минуту Спасителю стало легче, и это человеческое плечо необходимо для людей, исполняющих свой земной долг.
Идем дальше. Кипит базарной толкучкой улица, россыпью лежат яблоки, груши, мандарины, зазывают в лавочки арабские торговцы (эта часть города арабская). Торгуют всем: одеждой, майками, крестами, путеводителями, сладостями, деревянными фигурками зверей, эффектными блюдами, свечками, светильниками, утварью для всех вероисповеданий. Скажу откровенно, все время приходилось отгонять эту реальность, как наваждение. Хотелось в одиночестве постоять у церкви, где Вероника вытирала пот с лица Иисуса. “Да прозрит на тебя Господь светлым лицом твоим” (числа 6; 25). С VIII века этот плат в базилике Святого Петра в Риме. Помню, в своем прошлом, во многом чисто историческом восприятии, я, находясь в Европе, без духовного трепета воспринимал многие святые реликвии, утекшие после крестовых походов в костелы и музеи. Обращал внимание на них, скорее, как историк. Сейчас же малое напоминание о святых деяниях — сохранившиеся мощи, вещи подвижников христианства, старинная русская икона — для меня не предмет материальной оценки, а свидетельство святого деяния, духовная ценность, требующая бережного и нерасплескивающегося отношения. И поэтому досадна была торговая суета возле храма, обсчет греческого монаха при продаже иконок, постоянные вспышки фотоаппаратов при молитве.
Но вот и сама Голгофа. Вернее, ее-то и нет. Она внутри храма, вернее, Базилики Гроба Господня. Какие-то потертые господа предлагают провести внутрь Храма, отмахиваемся. Нам надо самим, самим пройти по его последним скорбным метрам пути. Девять раз падал, подходя к вершине Распятия, Христос. И вот десятая остановка, в часовне, уже внутри храма. Тут с него срывали одежды. “От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места, язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и несмягченные илеем” (Исайя, 1; 6). И неся крест свой, он вышел на Лобное место, по-еврейски Голгофа. И тут прозвучали удары молотков, пробивающие тело Христово. “Пронзили руки и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои” (Псалтырь 21; 17-18). Так безжалостно и торжествуя распинают все святое на земле. К тем, кто это совершал, приходит наказание, но это потом. В тот момент, забивая гвозди на глазах матери в тело сына, они торжествовали. А Иисус милосердно возгласил с креста: “Отче, прости им, ибо не ведают, что творят”. Это прощение постигается трудно, и только высота подвига духовного заставляет нас понимать, что тому надо следовать.
Здесь, на месте Голгофы, внутри храма двенадцатая остановка и две часовни. Одна католическая с Алтарем Гвоздей Святого Креста и двумя впечатляющими мозаиками “Христос, освобождаемый от одежд” и “Христос, прибиваемый гвоздями к кресту”. Не знаю почему, но потянуло сразу к другой часовне, с рассеянным светом, с трепетом огоньков свечей и тремя поражающими и скорбными иконами во весь рост — Христа, Девы Марии и Св. Иоанна. Это православная часовня. Коленопреклоненно стою несколько минут и вижу под безжизненно повисшим на кресте Христом часть скалы, где серебряным кольцом помечено место, где крепился крест.
Под фонарными плафонами с крестами длинный Камень Помазания, куда положили Христа после снятия с креста. Почему-то мне он показался одиноким, покинутым, паломники и туристы текли мимо него. А ведь это предпоследнее земное место, где лежал Иисус. Коленопреклоняюсь.
И вот самое святое место для христиан. Рака Святой Гробницы. Входишь в полутемную ротонду “Воскресенье” и замираешь в конце очереди, выстраивающейся вдоль черно-серой плиточной дорожки в гробницу. Американцы и немцы переговариваются, фотографируют, подошедшие паломники из России благоговейны и робки. Греческий монах перед входом предупреждает: “Будьте недолго”. А как недолго? Может, это первый и последний раз. Вступаешь в первую комнату — часовню Ангела. Кусок скалы отмечает, что он сидел здесь и известил женщин и мир о Воскресении Иисуса. А дальше — Погребальная комната, где под мраморной плитой хранится камень с могилы Иисуса. Тихий свет: со стены разливается печаль, там икона Божьей Матери — серебряные светильники православных, католиков и армян исполнены в их канонах. Да и вся комната в каком-то серебристо-золотом сиянии. Склоняюсь, целую плиту Святого места. Монах тихо поторапливает.
Не знаю, удается ли кому-нибудь побывать здесь одному? Наверное, только этим православным монахам — хранителям гробницы Христа. После четырнадцатой остановки крестного пути, честно говоря, уже ничего не хочется смотреть. Но нет, вот еще храм Святого Петра, напоминающего о трехкратном отречении Петра от Господа. Как иногда любят у нас напоминать об этой измене, говоря о собственных ошибках, и с надеждой исправить их в будущем. Да, все мы грешны, но и для исправления не следует ждать следующих грехов. Не буду вспоминать ни гробницы Давида, ни Базилику, где, по преданию, Дева Мария впала в “вечный сон”, ни Капеллу Вознесения. Везде надо было постоять и побыть в одиночестве. Но время пребывания кончалось. Мы покидали Иерусалим.
В. Д. Поленов «Олива в Гефсиманском саду» (1882 г.)
У оливков Церковь всех наций, возведенная в начале этого века, смешавшая как бы все стили и приемы архитектуры разных народов. Долго стоим перед обломком скалы, окруженным колючим венком из кованого железа. Здесь Христос молился в последнюю ночь перед казнью. Едем на ту сторону от Гефсимании, но по дороге спускаемся в церковь Гробницы Девы Марии и грот Гефсимании, место, где был арестован Иисус. Какая-то неестественность, необычность в этой реальности, в этих камнях, пещерах. Кто-то писал память и сохранилось в пещерах (вертепах), если бы она была в храмах, их бы разрушили до основания.
Вот и начало Скорбного пути от крепости Антония, где Христос стоял перед лицом Пилата, и до Лобного места. В путеводителях называют этот путь Виа Долоросса (улица Скорби), по ней с водруженным на него крестом во имя человеческого спасения шел сын Божий к месту своей мучительной смерти и Воскресения. Четырнадцать остановок сделал он. Первая — возле Монастыря Бичевания, где Иисус был осужден. “Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить его. И воины, сплетши венец из терна, возносили ему на голову и одели его в багряницу. И говорили: радуйся, царь Иудейский! И били его по ланитам” (от Иоанна, XIX, 1,3)…
Каждая христианская церковь пыталась отметить сей скорбный крестный путь. Тут, где Иисус первый раз упал под крестом на углу улицы Эль-Зад, польский скульптор Тадеуш Зелинский сотворил скорбный мраморный барельеф падшего под тяжестью креста, “ибо далеко от меня Утешитель, который оживил бы душу мою” (плач Иеремии, 1, 16).
А дальше трагическое место для всех матерей мира. Оно отмечено маленькой армянской часовней с головкой окровавленного сына, упавшего под тяжестью ноши, здесь его увидела устремившаяся по кратчайшей дороге из дворца Пилата Мария, чтобы еще раз встретить сына.
А вот и небольшая францисканская часовенка, где Виа Долоросса начинает подыматься на Голгофу. Тут проявилось милосердие и помощь, тут Симон Киренеянин подставил плечо под крест, несомый Христом. На минуту Спасителю стало легче, и это человеческое плечо необходимо для людей, исполняющих свой земной долг.
Идем дальше. Кипит базарной толкучкой улица, россыпью лежат яблоки, груши, мандарины, зазывают в лавочки арабские торговцы (эта часть города арабская). Торгуют всем: одеждой, майками, крестами, путеводителями, сладостями, деревянными фигурками зверей, эффектными блюдами, свечками, светильниками, утварью для всех вероисповеданий. Скажу откровенно, все время приходилось отгонять эту реальность, как наваждение. Хотелось в одиночестве постоять у церкви, где Вероника вытирала пот с лица Иисуса. “Да прозрит на тебя Господь светлым лицом твоим” (числа 6; 25). С VIII века этот плат в базилике Святого Петра в Риме. Помню, в своем прошлом, во многом чисто историческом восприятии, я, находясь в Европе, без духовного трепета воспринимал многие святые реликвии, утекшие после крестовых походов в костелы и музеи. Обращал внимание на них, скорее, как историк. Сейчас же малое напоминание о святых деяниях — сохранившиеся мощи, вещи подвижников христианства, старинная русская икона — для меня не предмет материальной оценки, а свидетельство святого деяния, духовная ценность, требующая бережного и нерасплескивающегося отношения. И поэтому досадна была торговая суета возле храма, обсчет греческого монаха при продаже иконок, постоянные вспышки фотоаппаратов при молитве.
Но вот и сама Голгофа. Вернее, ее-то и нет. Она внутри храма, вернее, Базилики Гроба Господня. Какие-то потертые господа предлагают провести внутрь Храма, отмахиваемся. Нам надо самим, самим пройти по его последним скорбным метрам пути. Девять раз падал, подходя к вершине Распятия, Христос. И вот десятая остановка, в часовне, уже внутри храма. Тут с него срывали одежды. “От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места, язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и несмягченные илеем” (Исайя, 1; 6). И неся крест свой, он вышел на Лобное место, по-еврейски Голгофа. И тут прозвучали удары молотков, пробивающие тело Христово. “Пронзили руки и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои” (Псалтырь 21; 17-18). Так безжалостно и торжествуя распинают все святое на земле. К тем, кто это совершал, приходит наказание, но это потом. В тот момент, забивая гвозди на глазах матери в тело сына, они торжествовали. А Иисус милосердно возгласил с креста: “Отче, прости им, ибо не ведают, что творят”. Это прощение постигается трудно, и только высота подвига духовного заставляет нас понимать, что тому надо следовать.
Здесь, на месте Голгофы, внутри храма двенадцатая остановка и две часовни. Одна католическая с Алтарем Гвоздей Святого Креста и двумя впечатляющими мозаиками “Христос, освобождаемый от одежд” и “Христос, прибиваемый гвоздями к кресту”. Не знаю почему, но потянуло сразу к другой часовне, с рассеянным светом, с трепетом огоньков свечей и тремя поражающими и скорбными иконами во весь рост — Христа, Девы Марии и Св. Иоанна. Это православная часовня. Коленопреклоненно стою несколько минут и вижу под безжизненно повисшим на кресте Христом часть скалы, где серебряным кольцом помечено место, где крепился крест.
Под фонарными плафонами с крестами длинный Камень Помазания, куда положили Христа после снятия с креста. Почему-то мне он показался одиноким, покинутым, паломники и туристы текли мимо него. А ведь это предпоследнее земное место, где лежал Иисус. Коленопреклоняюсь.
И вот самое святое место для христиан. Рака Святой Гробницы. Входишь в полутемную ротонду “Воскресенье” и замираешь в конце очереди, выстраивающейся вдоль черно-серой плиточной дорожки в гробницу. Американцы и немцы переговариваются, фотографируют, подошедшие паломники из России благоговейны и робки. Греческий монах перед входом предупреждает: “Будьте недолго”. А как недолго? Может, это первый и последний раз. Вступаешь в первую комнату — часовню Ангела. Кусок скалы отмечает, что он сидел здесь и известил женщин и мир о Воскресении Иисуса. А дальше — Погребальная комната, где под мраморной плитой хранится камень с могилы Иисуса. Тихий свет: со стены разливается печаль, там икона Божьей Матери — серебряные светильники православных, католиков и армян исполнены в их канонах. Да и вся комната в каком-то серебристо-золотом сиянии. Склоняюсь, целую плиту Святого места. Монах тихо поторапливает.
Не знаю, удается ли кому-нибудь побывать здесь одному? Наверное, только этим православным монахам — хранителям гробницы Христа. После четырнадцатой остановки крестного пути, честно говоря, уже ничего не хочется смотреть. Но нет, вот еще храм Святого Петра, напоминающего о трехкратном отречении Петра от Господа. Как иногда любят у нас напоминать об этой измене, говоря о собственных ошибках, и с надеждой исправить их в будущем. Да, все мы грешны, но и для исправления не следует ждать следующих грехов. Не буду вспоминать ни гробницы Давида, ни Базилику, где, по преданию, Дева Мария впала в “вечный сон”, ни Капеллу Вознесения. Везде надо было постоять и побыть в одиночестве. Но время пребывания кончалось. Мы покидали Иерусалим.