«Как не благодарить Бога за все это?»
Беседа с монахом Иринархом в Капернауме
Монах Иринарх (Митас) родился в Греции в 1964 г. Член Святогробского братства Иерусалимского патриархата. Настоятель монастыря Двенадцати Апостолов в Капернауме, Израиль.
Отец Иринарх, Вы уже 30 лет на Святой Земле. И большую часть этого времени Вы являетесь настоятелем монастыря Двенадцати Апостолов в Капернауме, в Галилее. С кем проще жить христианам в Израиле – с арабами или с евреями?
Прошлой весной я упал на Фаворе с дерева, с высоты 4 метра. Это было начало Великого Поста, и в Преображенском монастыре мы помогали подрезать деревья. Падая с дерева, я зацепился за ветку подрясником. Это уменьшило скорость полета, но зато я упал прямо на голову. Неделю после этого я был в реанимации. Арабы-врачи спасли мне жизнь в больнице, а выходили и поддержали потом друзья-израильтяне. На кого из них я буду жаловаться?
Когда я вернулся в монастырь из больницы, был карантин, все было закрыто, попасть сюда никто не мог. И вдруг вижу – несколько моих старых израильских друзей плывут ко мне по озеру на каяках. Это было замечательно. Другая моя знакомая, которая преподает на курсах израильских гидов, устроила в Zoom благотворительную лекцию о нашем монастыре и собрала нам в поддержку приличную сумму. С кем она ее собрала? С гидами, которые сами уже несколько месяцев сидят без работы из-за карантина. Вот это мои друзья, евреи-израильтяне. Очень, очень многие помогали.
Сейчас, по прошествии полугода после Вашего фаворского падения, можно сказать, что все обошлось благополучно?
Вообще, то, что я жив, после моего фаворского падения, – это чудо. У меня было сотрясение мозга, кровоизлияние в мозг, перелом нескольких ребер и смещение двух позвонков. И клиническая смерть. Врачи сначала говорили, что если я выживу, то останусь на коляске и сумасшедшим. Я помню вначале, что уже летаю на небесах и сверху вижу свое тело. То есть я уже ушел. Но потом спустился обратно в тело, вот как перо летит вниз по воздуху. Ты не представляешь, какое ощущение!
А хотелось вернуться в тело?
Нет. Это было не по моей воле. И как вернулся в тело – сразу все заболело. Неделю я пробыл в реанимации в Хайфе. В первую ночь считали, что не выживу. Во вторую ночь тоже еще думали, что умру. И вот во вторую ночь меня там посетил наш Патриарх Феофил (только что вернувшийся из Иордании), архиепископ Аристарх и Назаретский митрополит Кириак. Помню их лица – как лики Святой Троицы на иконах. Кругом темно, и – три лика… И после той ночи уже вернулось желание бороться за жизнь.
Потом память вернулась, и вернулась полностью. Врачи очень верно решили не зашивать голову, а то еще могло быть кровоизлияние, ведь крови очень много вытекло в первые дни. Но обошлось вообще без операций. И врачи, и медсестры – очень хорошие. В общем, в больнице пробыл две недели: неделю в реанимации и еще неделю на реабилитации. Долго потом снимали с психотропных таблеток. Затем уже вернулся в монастырь.
Вот вроде бы жизнь уже закончилась этим падением с дерева, и без всякой тревоги – прямо в Свет. А Господь дал продолжение. Возвращаешься в боль и страдание. И все равно здесь Господь. Как не благодарить Бога за все это?
По поводу монашества. В Греции есть Афон, есть столько монастырей на континенте и на островах. Зачем из Греции едут монашествовать на Св. Землю?
Здесь совершенно другой мир. И я понимаю, почему многие из нашего Святогробского Братства даже редко туда ездят: я последний раз был в Греции 10 лет назад. Для нас Греция – это место, где тебя все одобряют, где тебе целуют руку, говорят добрые слова. Даже не зная тебя лично, просто потому что ты монах или священник. А здесь этого нет, могут иной раз даже обозвать или плюнуть: согласись, это как-то ближе ко Христу. Он же говорил – «Мне это делали, и вам будет то же самое». Так что не надо ждать, что нам будет лучше, чем Ему. Доброе отношение – конечно оно будет там, где ты родился, где тебя знают, где у всех с детства та же вера, что и у тебя. А место, где ты ни языка изначально не знаешь, ни обычаев, ничего – это совсем другое. Это намного труднее. Поэтому ближе к истине.
При этом я не могу сказать, что в Израиле я встретился с какими-то сложностями. Сложность – это язык. Но по характеру я всегда был открытым и общительным. У меня и предки такими были.
А откуда Вы родом?
Наша семья – из деревни в северо-западной Македонии. От Фессалоник это сегодня два часа на машине, и до Северной Македонии оттуда тоже два часа. В семье были и священники, и учителя греческого языка. Помню, что бабушка читала молитвы, держа в руках крест, который ее предки привезли со Святой Земли. Дедушка с маминой стороны до изгнания греков из Малой Азии в 1922 году семь лет служил там в секретных службах. Потом он был полицейским в начале войны с итальянцами (в том числе был и на корабле, который итальянцы потопили).
Я родился в 1964 году. До армии учился в училище для электриков, где специализировался на лифтах, а также в художественной школе, которая занималась росписью храмов. В армии был два года, а потом сразу пошел в семинарию, в 22 года. Но монахом я хотел быть с 17 лет.
То есть вся среда была верующая?
Да. Помню, в деревенской школе у нас было 170 учеников. И мы всегда боролись за то, кто же пойдет помогать в алтаре нашего храма во время служб. Все были верующими. Когда я сегодня бываю в Иерусалиме в русском Горненском монастыре, то он мне напоминает нашу деревню: своим укладом жизни, своими крестными ходами…
В деревне тогда жило 1300 человек. До гражданской войны 1946-1949 гг. было 2000: у нас в гражданскую войну погибло больше народу, чем на Второй Мировой. Так что мы хорошо знали, что будет в результате коммунизма. Очень много народу тогда погибло, а священников греческие коммунисты просто распинали.
В деревне я дружил с нашим священником. Он нас учил петь, учил богослужению. Моя первая церковная школа была связана с нашим священником. Помню, что на Страстной, в Великую Пятницу, все село было в церкви, пели на четыре хора. Не помню в нашей деревне людей неверующих. Между нашим селом и соседним мой духовник устроил маленький монастырь в честь св. Параскевы. Каждую пятницу там были ночные службы, и я туда ездил.
Нашего Флоринского митрополита звали Августин (Камиотис). Он очень многому нас учил, был замечательным проповедником. Иоанна Златоуста знал наизусть. Когда он вначале приехал в свой город, в свою митрополию, там только два процента населения ходили в храм. Когда он умер – только два процента в храм не ходили.
Интересно, что наш владыка Августин Флоринский и многие люди вокруг него были в каком-то смысле против монашества. Они жили без семей, братством, и занимались активной церковной деятельностью. В свое время были членами братства «Zoi». Они очень много нас учили, хотя не учили монастырской жизни. Но интересно, что после смерти епископа все эти братства в его епархии стали монастырями. Я стал монахом во многом благодаря книге митр. Августина «Следуй за Мной!», она меня просто поразила. Так что, судя по плодам, их «антимонашество» было весьма относительным.
А греческие епископы – монахи или нет?
Не совсем. Они не принимают великую схиму, как большинство даже молодых монахов в греческих монастырях или на Афоне. Их постригают как архимандритов или иеромонахов. Зависит от того, в каких местах они живут. Если человек постригается на Афоне, то понятно, что это не для архиерейства, поэтому там и постригают молодыми. Бывают епископы в великой схиме, это даже видно во время богослужения: если архиерей в схиме, ему запрещается митру носить. А епископам она обычно очень нужна. Ну и монашеская мантия вместе с архиерейской не смотрится. У нас епископы нередко принимают схиму, когда уже в конце жизни оказываются в монастырях на покое.
В России другая традиция – там в великую схиму монахов постригают в старости, когда человек уже ничего другого не может делать.
В Греции много небольших монастырей. А как часто там совершается литургия?
Зависит от того, сколько народу. Если это пять-шесть человек, то обычно служат по праздникам и в воскресенье. А в праздники нередко совершают ночную службу, агрипнию.
В Греции, кстати, сегодня и в приходских храмах любят служить агрипнию: народ ходит. Это, конечно, не по афонскому чину, но похоже на то, как служат у Гроба Господня – утреня и литургия, заканчивают часа в два-три ночи.
Вообще в греческой традиции в монастырях и на приходах служат по-разному. И действительно, службы не могут быть одинаковыми. В России весь устав, насколько я знаю, – монастырский. Поэтому после революции в России народ быстро перестал ходить в церковь: он просто устал. Простой народ, который не особо глубокой веры, устает.
Понятно, как в России это получалось исторически: отшельник уходил в пустыню, в леса, потом вокруг него появились кельи, монастырь. Вокруг монастыря – деревни (христиане / крестьяне), которые, среди прочего, являются рабочей силой для монастыря. А богослужение остается монастырским. Так было и на Западе. А в Греции такого не было: не было принято, чтобы работу за монахов делали миряне, а те за них молились или кормили хлебом. Тут одна из причин, почему посадили в тюрьму св. Максима Грека – он протестовал против таких отношений мирян и монахов, которые себя воспринимали как бояре. Это же не по-церковному! Поезжайте на Афон и посмотрите, как там живут монахи: с утра до вечера работают, а ночью молятся.
Интересно. Получается, что для современных греков читать Иоанна Златоуста в подлиннике – не проблема?
Конечно, не проблема. И Иоанна Лествичника тоже. И «Добротолюбие». И даже Паламу. Самый тяжелый для чтения из отцов – Исаак Сирин. Я старался, но там нужно разбирать текст, ни на что не отвлекаясь. Очень тяжелый текст, и мысль очень глубокая. Но там, возможно, сказывается то, что это перевод… У нас самый обычный человек может сегодня читать отцов. Ведь древнегреческий язык никогда не исчезал из современного греческого языка. Современный греческий – просто продолжение того языка. И в разных выражениях мы часто продолжаем использовать древние слова, наряду с современными.
То есть вопрос перевода богослужения или Евангелия на новогреческий язык не стоит?
Совершенно не стоит. Вот я окончил не классическое отделение университета, а техническую школу в греческой глубинке, я электрик по образования, но все эти тексты я понимаю.
Ваш монастырь в Капернауме – одно из любимых мест для русских паломников. Вы прекрасно говорите по-русски, хотя не бывали в России ни разу. Как русский язык и такое внимание к русским православным людям вошло в Вашу жизнь?
Мои первые русские и украинские контакты – с Афона. В молодости я дважды бывал на Афоне, в том числе и у св. Паисия Святогорца (+1994). Помню, он звал оставаться у него ночевать, но надо было идти дальше…
Потом я был в Великой Лавре. И там два старых монаха мне рассказали все, что будет со мной в Иерусалиме. Там же они познакомили меня с двумя молодыми людьми – один был из России, другой с Украины, – благодаря которым я тогда же стал учить русский язык: потом они прожили по несколько лет у нас в монастыре в Капернауме.
Как я уже говорил, я хотел быть монахом с 17 лет. И знал, что в монастырь я хочу только на Святую Землю. Почему – не знаю.
А как Вы приехали на Святую Землю?
На Святую Землю я хотел попасть еще студентом, вместе с иконописцами, которые приезжали сюда работать. Они были друзьями моего старшего брата: они вместе играли в футбол. Так мы и познакомились. Вместе мы успели немного поработать в Греции: они писали фрески, а я занимался витражами. Они меня звали к ним в бригаду (и это было бы в 3-4 раза больше денег, чем я тогда зарабатывал), но я уже хотел уйти в монастырь, а идти на короткое время не имело смысла.
Впервые я побывал в Иерусалиме, когда приехал сюда закончить последний класс школы. Из семерых молодых людей, которые хотели приехать, в итоге приехало трое. Из троих осталось двое. Обычно греки попадают в Иерусалимскую патриархию через школу. Большинство остающихся – те, кто поучились здесь в школе. Школьники много помогают и у Гроба Господня, и в храме Константина и Елены в патриархии. Получают за это небольшие деньги. Примерно так и у армян в Иерусалиме. После школы кто-то едет учиться дальше в Грецию, а кто-то рукополагается и едет учиться уже после этого.
Есть те, кто приходит сюда уже «готовым», из других поместных церквей (как архим. Хризостом в Кане Галилейской, он из Элладской церкви). Есть те, кто приехали молодыми, но уже после армии – как другой архим. Христостом, из монастыря Герасима Иорданского, или я сам. Тех, которые отслужили в армии, не страшно отправлять жить в пустыню или в одиночестве, как здесь: они умеют выживать. Прежде чем остаться на Святой Земле, здесь надо пожить, и не просто как паломник. Пока не потрудишься, не попотеешь, не полюбишь эти места по-настоящему. Вот те, кто приехали сюда взрослыми за последние 10 лет, не пройдя школы, все уехали. Я после последнего класса школы уехал в Грецию, послужил в армии, поучился. И вернулся уже в 24 года.
И, вернувшись, Вы не сразу оказались в Капернауме?
Сидеть одному, когда нет никакого фундамента, плохо. Неизвестно, чем это кончится. Когда я приехал в Иерусалим, я хотел попасть в лавру Саввы Освященного. Но получилось, что я оказался в патриархии при вл. Дорофее, который сейчас у Гроба Божией Матери. Он очень скромный и доброжелательный. В итоге был в Вифлееме год (первое там послушание – три месяца собирать маслины), потом у Гроба Господня. А потом уже был направлен сюда, в Капернаум.
Живя первые годы один в Капернауме, я потерял то монастырское, что было даже в моей деревне: ни крестных ходов, ни красивых монастырских служб. Первые семь лет своей капернаумской жизни я ездил каждое воскресенье в Кану Галилейскую. Нынешний патриарх Феофил тогда был там игуменом.
У нас в патриархии так говорят: да, мы монахи, но часто мы не можем здесь жить привычной монастырской жизнью. У всех очень разные уровни, так что пусть все живут, как могут и хотят. Кто хочет сильно духовной жизни – пусть идет к Савве Освященному. Кто поменьше – к Георгию Хозевиту. Еще меньше – к св. Герасиму Иорданскому. Бог никого не оставляет!
И как в итоге устроилась Ваша жизнь в Капернауме?
Когда я приехал сюда один, то начал работать, как умел. И кто мог знать, что со временем здесь будет – как сейчас – русская литургия каждую субботу, будет приход, сотня крещений в год, множество венчаний. И это еще не конец! Народ прибавляется.
При этом в Израиле по субботам нет транспорта. И люди должны друг другу помогать добраться до храма. Люди сами стараются. И хор мы тоже специально не организовывали: люди сами пришли. Начали служить для русских православных израильтян мы в Иерусалимском патриархате фактически первыми, в середине 90-х. Священники менялись. Помню, как один из служивших у нас священников умер на Страстной Седмице, и мы к Пасхе остались без священника. И как раз к нам приехала одна маленькая группа паломников из Москвы, с ними был священник. А их священник уже третью ночь подряд служил. И наша пасхальная служба получалась четвертой. Но когда он увидел, сколько народу у нас собралось… Он всю службу был совершенно сияющим. Была такая замечательная служба! Рука Божия не оставляет свой народ, в том числе и наших прихожан.
Да, Вы здесь в Капернауме, прямо по-апостольски.
Я бы и лодку завел. Но апостолы-то были рыбаки, а если я заведу лодку, то скажут, что я на отдых сюда пришел. Лучше мы тут сначала построим новый дом для прихода.
Интересно, отец Иринарх, что все эти годы Вы, игумен монастыря, – простой монах, не священник.
Это было мое решение. Когда рукополагают совсем молодым, даже не очень понимаешь, что это такое. Когда наш синод принял решение меня рукоположить, мне было уже под 30. Я подумал – и отказался. Я хотел быть именно монахом, монахом на Святой Земле. И желательно оставаясь в одном месте. У нас почти все архимандриты перемещаются с места на место раз в три года. А ведь так даже с людьми не познакомишься, не то чтобы успеть что-то сделать. И я этого не хотел. Незадолго до своей кончины патриарх Диодор вновь предлагал меня рукоположить. И я опять отказался. Пусть я буду здесь простым монахом, а священники найдутся.
Интересно, есть ли в Израиле ограничения на строительство храмов?
Нет. Во всех арабских христианских деревнях строят храмы. В Сахнине – арабская деревня в Галилее – новый храм построили просто огромный, почти как Храм Гроба Господня в Иерусалиме. В Беер-Шеве сейчас будут строить церковь для православной общины. Решение принимает мэрия, а не государство. И если в деревне или в городе есть по крайней мере сто человек определенного вероисповедания, то строить можно.
А с духовенством и монашествующими Русской Духовной Миссии Вы общаетесь?
Конечно. Мы тут со всеми общаемся. Недавно приезжала новая Горненская игуменья Екатерина. Видно, что человек с большим монашеским опытом, и очень интеллигентный – она врач по образованию. Помоги ей Господь в ее новом служении. Часто бывала мать Моисея, прежняя Елеонская игуменья. Очень простая в обращении. Сразу тут что-то начинала делать, помогала собирать маслины, без всякой игуменской важности. Ну и начальник Русской духовной миссии РПЦЗ в Иерусалиме – архимандрит Роман (Красовский). Настоящий русский православный человек, без капли советского. И без капли лишней важности. Настоящий монах.
Очень люблю прот. Виктора в Горненском монастыре. Он по национальности армянин из Грузии, по-русски говорит с акцентом, как и я. Но когда он читает по-церковнославянски во время богослужения, то я понимаю все. Видно, что человек молится и никуда от Бога не спешит. С русским приходом в Яффе тоже очень дружим…
Вопрос на тему, по которой русские сегодня не всегда понимают греков, – по поводу Константинопольского патриархата. В чем его значение для греков? При наличии нескольких поместных греческих церквей роль Константинопольского патриарха все-таки особая.
Это история. И история, связанная в первую очередь с периодом Османской империи (которая сделала и много плохого, и много хорошего, как все империи). Для восточных патриархий реальным центром в то время был Константинополь. И все восточные патриархи были в постоянном контакте с Вселенским патриархом. Многие из них постоянно жили в Константинополе, ведь там находились органы центральной власти и решались основные вопросы. Получалось, что власть восточных патриархов была местной, у каждого в своей области, но жили они в гостях у Вселенского патриарха, на его территории. Там и решения принимались. Так что тут нет особенного богословия – это чистая история.
У русских была другая история, нежели та, которую прожили мы. Но для всех славянских церквей Константинополь – это церковь-мать. Кто крестил славян? Миссионеры и епископы Вселенского патриархата, будь они греки, болгары или кто-то еще.
Восточные церкви вроде бы древнее церкви Константинопольской, но слишком многое для них еще в Византии было связано с Вселенскими Сборами, которые в свою очередь связаны именно с Константинопольской церковью. Где решили, что Иерусалимский епископ будет патриархом? На Халкидонском Соборе в 451 году. А где находится Халкидон? Да прямо напротив Константинополя. До этого Иерусалимский епископ несколько столетий подряд подчинялся Кесарийскому митрополиту (сейчас, кстати, нет Кесарийского митрополита). Так что Церковь – это не только писанные законы, это еще и история.
Еще один болезненный вопрос – автокефалия Украинской церкви. Как это видят в Греции?
В Греции это видится иначе, чем в России. В Православной Церкви принцип автокефалий – естественный. Вот греки – небольшой народ, а при этом мы давно живем в пяти автокефальных церквах: Константинопольской, Элладской, Кипрской, Александрийской и Иерусалимской. И что, это мешает братству? Или даже хорошему взаимодействию между церквами? Нет, конечно. Как есть много епархий, так немало и автокефальных церквей. Нам что, надо всю церковь превратить в одну епархию, чтобы мирно жить? Нет, конечно. Поэтому, когда мне русские или украинцы говорят, что автокефалия, скажем, Украинской церкви – это «неспасительно», то для меня это какое-то новое богословие. Автокефалия в большой стране или в большой поместной церкви – это естественно. А православных украинцев – во сколько раз их больше, чем греков, болгар или сербов?
Так что представление о том, что автокефалии не может быть «ни в коем случае», мне кажется чем-то диким. А единство братских народов? Мы с киприотами вообще один народ, а автокефалии или два разных государства нам не мешают. Думаю, они и русским с украинцами не должны мешать. Владыку Онуфрия я очень уважаю и очень люблю. Если бы не он, там многое было бы по-другому.
По поводу практики лишения сана. В прошлом году синод Иерусалимской церкви восстановил в архиерейском достоинстве бывшего Иерусалимского патриарха Иринея. Церковь может восстановить того, кто был сана лишен?
Священнослужитель – это как кран, через который течет вода. Снятие сана – это когда кран перекрывают, а не когда его отламывают. Да, такой священник или епископ лишается права служить, и благодать через него больше не проходит. Но он все равно умрет священником, сколько раз этот кран ни перекрывай, что бы с ним в жизни ни происходило! Хорошо, что наша Церковь вернула бывшего Иерусалимского патриарха Иринея, пока он не умер, и что весь этот конфликт не остался пятном на нашей церковной истории. Церковь опять открыла кран, ранее ею закрытый.
Да, тут важно никого не осуждать.
И никого не славить, пока не увидишь его кончины!
Беседовал диакон Александр Занемонец