Русская Палестина и ближневосточная политика императорской России
в исторической науке: проблемы и перспективы
Приветственное слово директора Института российской истории РАН
д.и.н. Ю. А. Петрова
В нашей исторической литературе русско-ближневосточные церковные отношения рассматривались обычно почти исключительно в общем контексте истории отношений со странами Ближнего Востока. При этом, учитывая, что современная карта Ближнего Востока представляет регион почти исключительно мусульманской (арабской, турецкой, персидской и т. д.) культуры, специфика Православного Востока (именно так назывался интересующий нас регион в XIX–нач. XX вв.) неизбежно терялась за собственно востоковедческой проблематикой. Понятие Православного Востока, существовавшее в дореволюционной литературе, даже и тогда не стало концептом историографии. Между тем, говоря о русско-иерусалимских, русско-антиохийских, русско-синайских, русско-константинопольских отношениях, мы должны четко отдавать себе отчет в том, что связи и контакты, вместе с юрисдикционными границами соответствующих Патриархатов, полностью вписаны в пределы так называемого поствизантийского пространства и исторически представляли – отчасти и ныне представляют собой часть культурно и духовно выделенного особого православного мира.
Россия и другие земли и государства, исторической пуповиной связанные с наследием Византии, образуют и сегодня вполне определенное религиозно-культурное и геополитическое единство. В российской традиции народы и Церкви поствизантийского Востока издревле рассматривались как область покровительства и интересов Московского царства, а затем Российской Империи.
Следствием сказанного является выделенность региона с точки зрения парадигмы церковно-государственных отношений. Специфика отношения восточных иерархов и Патриархов к личному носителю имперского начала (к царю, императору, великим князьям царствующего дома) состояла в том, что представители Восточных Церквей, независимо от земного, политического подданства, – в некоем сакральном смысле и не всегда озвучиваемым образом – тем не менее осознавали себя по-прежнему также и духовными «подданными» Православного Императора.
Между тем, эта, для нашей сегодняшней конференции во многих отношениях важнейшая тема на протяжении долгого времени оставалась вне зоны внимания отечественных историков – как церковных, так и светских. Для светских ученых проблематика оказывалась слишком «духовной», для конфессиональных — преимущественно светской, относящейся к истории дипломатических отношений. Для школы исторического материализма не существовало самой материи межцерковных отношений, церковной дипломатии, Православной Империи и т. п. Лишь в последние годы, когда отечественные историки смогли свободнее обращаться к архивным материалам и освободились от цензурных и идеологических шор, исследованиям Православного Востока и, у нас на глазах на стыке истории Церкви и истории дипломатии возникает новое актуальное и перспективное междисциплинарное направление исследований — православное востоковедение как наука о Православном Востоке и его связях с Россией. Хотя монографии и большие исследовательские работы в данной области можно пока пересчитать по пальцам, сфера документальных публикаций неуклонно расширяется. Наложение проблематики историко-дипломатической на церковно-политическую специфику стран, объединяемых понятием Православного Востока, открывает практически новый пласт неисследованной исторической реальности.
Не пытаясь в кратком обзоре охватить все грани преломления и воплощения темы Русской Палестины в исторической науке, отмечу несколько важнейших направлений.
О всемирно-исторической ответственности России и русской науки перед Востоком писал в свое время академик Ф. И. Успенский: «По отношению к оставленному Византией наследству мы напрасно стали бы себя обманывать, что в нашей воле уклониться от деятельной роли в ликвидации дел по этому наследству. Хотя вообще от наследника зависит, принимать наследство или отказаться, но роль России в Восточном вопросе завещана историей и не может быть изменена по произволу, если только какое-либо определенное потрясение не даст нам способности забвения, не отшибет память о том, чем мы жили, к чему стремились, от чего страдали». «Определенное потрясение» 1917 года на несколько десятилетий «отшибло у нас память» о Христианском Востоке и его наследии. И хотя сегодня память возвращается, отечественными исследователями не всегда сознается особая сложность библейского региона в его исторической, полиэтнической, многорелигиозной и культурной уникальности, а также особенностей российского православного духовного и дипломатического присутствия на Ближнем Востоке в условиях конкуренции с представителями западного латинско-протестантского мира.
Актуальность данной проблематики определяется значением наших научных результатов для выработки современной парадигмы внешнеполитической концепции России и РПЦ, – прежде всего, межцерковных и межцивилизационных отношений России и стран библейского региона.
Не менее важен анализ истории русского присутствия на Ближнем Востоке с точки зрения его институциональной структуры, определяющих факторов и механизмов, взаимодействия светских и церковных дипломатических инстанций, научных и гуманитарных учреждений – во всей их сложности и противоречивости. Проблематика межведомственных и институциональных взаимодействий и противоречий внутри государственной (и церковно-государственной) системы императорской России совершенно неисследована ни в отечественной, ни в зарубежной историографии.
Между тем, чтобы выявить специфику подобного взаимодействия, необходимо проанализировать на максимально широком историко-архивном материале историю, развитие и реформирование как конкретных русских учреждений, предназначенных для работы в регионе, так и стоящих за ними руководящих инстанций (МИД, Св. Синод). Источниковой базой должны при этом служить материалы русских и зарубежных архивов, в том числе архивохранилищ Иерусалима только в недавнее время ставшего доступным Синодального архива Русской Зарубежной Церкви. Лишь системный анализ различных категорий источников позволит преодолеть сложившиеся стереотипы.
Не менее актуально изучение политического, культурного, религиозного взаимодействия и противостояния России и западных держав в Святой Земле и на Ближнем Востоке в целом. Внимание к духовному аспекту проблемы не отменяет задач исследования столкновения военно-политических и экономических интересов держав, во многом определяющих современную геополитическую и культурно-гуманитарную ситуацию в регионе. Имеется в виду правильное определение значения ближневосточного и прежде всего иерусалимского направления во внешней политике России и других великих держав; выявление и оценка фактора религиозно-цивилизационного противостояния в борьбе за ближневосточные интересы; анализ специфики и эффективности деятельности русских учреждений на фоне активной работы и пропаганды соответствующих западно-европейских и американских структур.
Вне контекста русско-французского, русско-английского, русско-германского сотрудничества и конкуренции нельзя правильно понять и проанализировать масштаб и эффективность реального русского присутствия в Палестине. Насколько мне известно, ни в отечественной, ни в зарубежной историографии не существует ни одного компаративистского исследования по данной теме. Между тем, сравнительный анализ одновременного конкурирующего развития российских и европейских школьных, научных и гуманитарных программ и проектов позволил бы глубже раскрыть во многом определяющую роль России по отношению к арабскому населению в его противостоянии политической и духовной экспансии Запада.
И наконец – но вовсе не в последнюю очередь – проблематика самой «Русской Палестины» — уникальной, наработанной в течение полутора столетий совместных государственных, церковных, научно-общественных усилий сложной системы храмов, монастырей, подворий, земельных участков, которая и сегодня остается одним из главнейших факторов российского присутствия в регионе. Судьба русской собственности на Востоке в течение XX в., борьба советского и российского руководства за возвращение отечественного наследия на территориях Израиля, Палестины и в других странах, где имелась в императорский период русская недвижимость, крайне мало изучены, между тем, без учета и понимания этой материальной основы невозможна цельная картина русско-ближневосточных политических, культурных и духовных связей.
Не мне говорить – в присутствии представителей руководства Императорского Православного Палестинского Общества – о том, насколько материальное и научное достояние ИППО оказывается вновь востребованным и апробированным инструментом внешней политики России сегодня, в связи с активизацией российского присутствия в регионе. Возвращение российских недвижимостей является неотъемлемой частью этого процесса. На базе участков и подворий, принадлежащих исторически ИППО (Иерусалим, Иерихон, Вифлеем), разворачивается работа по созданию научных, культурно-просветительных и гуманитарных центров, способствующих укреплению влияния России, ее положительного имиджа в глазах общественности стран Ближнего Востока. И их история еще не написана.
Выполнение названных задач впрямую зависит от полноты охвата исследуемого архивного материала. Как я сказал уже выше, едва ли историкам России в ее связях с Ближним Востоком возможно опираться в своих исследованиях исключительно на отечественные и на «восточные», прежде всего, иерусалимские архивы. Глобальные масштабы современного информационного обмена, охватывающего мировое сообщество, предполагают адекватные методы межцивилизационного обмена. Научные проекты, нацеленные на комплексное исследование Святой Земли в ее исторических, культурных и конфессиональных связях, нуждаются в устойчивой опоре на корпус достоверных и научно верифицируемых данных, выявление и обработка которых невозможны без перспективных международных и междисциплинарных проектов. Соответственно, доступность на взаимной основе национальных архивных фондов способствуют формированию взаимного доверия на уровне государственных и церковных учреждений различных стран, которые образуют и хранят архивные фонды, а также созданию благоприятной научно-информационной среды, не оставляющей места ни управляемому прошлому, ни его мифологизации.
Сказанное с необходимостью заставляет меня посвятить несколько слов недавно созданному научному учреждению нового, принципиально международного, типа – Русскому Историческому Институту и необходимости открытия его отделения в Иерусалиме.
Достойным и справедливым кажется мне в этой связи вспомнить слова, сказанные в 1903 году по поводу необходимости Русского Института в Иерусалиме секретарем Палестинского общества, великим русским историком-византинистом Алексеем Афанасьевичем Дмитриевским: «Императорскому Православному Палестинскому Обществу весьма благовременно подумать и об открытии в Иерусалиме своего археологического института, чтобы не идти на буксире у научных авторитетов Запада, но вносить и свою русскую лепту в сокровищницу человеческого знания. Стоя мужественно на страже интересов православия и народности в Палестине и Сирии, ввиду натиска со стороны инославных вероисповеданий Запада, Императорскому Палестинскому Обществу необходимо противопоставить и на поприще научной разработки истории собственные русские ученые силы, недостаток в которых оно едва ли может ощущать. Польза от такого института для русской науки вне всякого сомнения». Проект создания Русского института в Иерусалиме вновь оказался затем на повестке дня в марте 1915 г. – в связи с ожидавшимся победоносным завершением первой мировой войны и декларацией российского МИД о присоединении Константинополя к России.
С тех пор прошло 100 лет. Развитие отечественной науки и культуры, возвращение России подобающего ей места в мировом научном сообществе, решение стоящих перед страной внешнеполитических и гуманитарных задач вновь поставили на повестку дня создание необходимых структур для укрепления русского научного и культурного присутствия в мире, в том числе в Ближневосточном регионе. Развитая система зарубежных научных организаций давно практикуется всеми развитыми странами. Особенно характерно иностранное научное присутствие для таких центров мировой истории и культуры как Константинополь (Стамбул) и Иерусалим. На этом фоне тот факт, что только наша страна лишена возможности утверждать свое научное, культурное и общественное присутствие за рубежом при помощи аналогичных научно-общественных организаций, выглядит, на мой взгляд, совершенно нетерпимым.
Поэтому с благодарностью и удовлетворением по отношению к Палестинскому Обществу хочу напомнить, что идея Дмитриевского не пропала втуне. Палестинское Общество стало одним из соучредителей Русского исторического Института, возглавляемого деканом исторического факультета МГУ академиком С. П. Карповым. 7 июля 2008 г. Русский исторический институт был учрежден Российской Академией наук, Московским Государственным Университетом им. М. В. Ломоносова, Русской Православной Церковью и Императорским Православным Палестинским Обществом. Затем институт прошел, как положено, государственную регистрацию, состоялось первое учредительное заседание правления Института. Наш Институт российской истории РАН готов оказать научную и организационную поддержку и помощь в осуществлении столь актуального и перспективного направления работы. Это будет способствовать развитию международных связей и взаимодействий отечественной исторической науки, необходимых не только для эффективного функционирования науки и образования, но и для сохранения государственного престижа и национальной идентичности в современном глобализующемся мире.