RSS
Написать
Карта сайта
Eng

Россия на карте Востока

Летопись

10 августа 1857 родился вел.кн.Константин Константинович, почетный член ИППО, паломник Святой Земли

10 августа 1929 скончался А. А. Дмитриевский, секретарь ИППО с 1906 по 1918 гг.

11 августа 1892 член-учредитель и член Совета ИППО И.Е. Троицкий избран почетным членом ИППО

Соцсети


«Мне снится икона...»: иконопись в жизни Анны Ахматовой

На рубеже XIX и XX веков, как и многими столетия­ми ранее, красный угол с теплящейся лампадой был естественной и обязательной приметой каждого русско­го дома. Аня Горенко также с раннего детства жила в окружении икон. Позже – в 60-х годах XX века – в автобиографических заметках уже известнейшая Анна Ахматова так вспоминала о своей девичьей комнате в Безымянном переулке Царского Села, где она прожила с двух до шестнадцати лет: "Кровать, столик для при­готовления уроков, этажерка для книг. Свеча в медном подсвечнике (электричества еще не было). В углу – икона" (Ахматова, 1986: 2, 244) [1].

Как известно, Ахматова не раз гостила в Слепнёве, имении матери Н.С. Гумилева. В одной из автобиогра­фических заметок она вспоминает: "В моей комнате (на север) висела большая икона – "Христос в темнице" (Ахматова, 1986: 2, 246). Неизвестно, какую именно ико­ну имеет в виду поэтесса. В русских храмах, особенно часто на севере, на Урале и в Сибири можно встретить деревянные резные изображения Христа в темнице. Ах­матова, без сомнения, говорит о живописном изображе­нии. Во всяком случае, перед этой иконой родились многие стихи из сборников "Чётки" и "Белая стая" [2].

В этой же комнате у поэтессы была другая иконка. В 1917 году в Петербурге Ахматова вспоминала о Слепневе:

Там тень моя осталась и тоскует,
Все в той же синей комнате живет,
Гостей из города за полночь ждет
И образок эмалевый целует... (Ахматова, 1986: 1, 116)

Вероятно, Ахматова имеет в виду медную, украшен­ную финифтью иконку. Примечательно, что даже тень лирической героини (в контексте стихотворения – ее душа) прикладывается к иконе.

Комната без иконы производила на Ахматову стран­ное и даже неприятное впечатление – без окна в небо. В 1962 году во время прогулки по Петербургу она посе­тила Петровский домик. Там ее внимание поразила "раз­бойная безыконная столовая" царя (Хейт, 1991: 247). "Разбойная" – потому что без икон, без красного угла. Помолиться перед едой негде, некому благословить при­нимаемую пищу.

Красный угол с иконами – это прежде всего место молитвы. Приведем две строфы одного из самых знаме­нитых хрестоматийных стихотворений Ахматовой. Его цитировал Николай Гумилев в "Письмах о русской по­эзии" в 1914 году, а потом на него обращали внимание едва ли не все критики, как почитатели, так и недобро­желатели Ахматовой.

Протертый коврик под иконой,
В прохладной комнате темно,
И густо плющ темно-зеленый
Завил широкое окно.
От роз струится запах сладкий,
Трещит лампадка, чуть горя.
Пестро расписаны укладки
Рукой любовной кустаря (Ахматова, 1986: 1, 74).

В этом стихотворении Ахматова находит тонкие де­тали "моленного быта": коврик не потертый, а протер­тый коленями от долгих молитв; нагоревший фитиль лампады потрескивает, готовый погаснуть, потому что лампада горит давно [3].

Молитва перед иконой может быть вознесена по кон­кретному поводу, связана с определенным лирическим сюжетом, но чаще иконы у Ахматовой являются свиде­телями постоянной молитвы. Лирическая героиня при­зывает в помощь Господа и Богородицу во всех случаях жизни, для нее не существует такого положения, в ко­тором неуместно молиться Богу или думать о Нем. А горести и трудности лишь подталкивают к продолжи­тельной и настойчивой молитве.

Снова мне в прохладной горнице
Богородицу молить...
Трудно, трудно жить затворницей,
Да трудней веселой быть (Ахматова, 1986: 1, 121).

Когда Ахматова с укоризной пишет о том, кто оста­вил страну и уехал в эмиграцию, то и здесь она находит уместным упомянуть об иконах:

Ты — отступник: за остров зеленый
Отдал, отдал родную страну,
Наши песни, и наши иконы.
И над озером тихим сосну (Ахматова, 1986: 1, 123)

Это из стихотворения 1917 года, обращенного к кри­тику и художнику-мозаичисту Б.В. Анрепу, покинув­шему Россию ради Англии [4]. Интересно отметить, из чего складывается в этом стихотворении символическая "род­ная страна" Ахматовой: это русская песня, русская икона, русский пейзаж. Далее в этом стихотворении Ахматова говорит также о том, что оставивший родину тем самым теряет благодать и губит свою православную душу, а потому поэтесса и называет его отступником (Ахматова, 1986: 1, 124).

В своих стихах Анна Ахматова упоминает разные ико­ны: Владимирской, Смоленской Богоматери, Покрова Богородицы. Она отдала дань и теме Софии Премудро­сти Божией – модной в то время как в религиозной философии, так и в поэзии. Однако у Ахматовой эта тема носит биографический характер. Приведем полно­стью одно стихотворение 1915 года:

И в Киевском храме Премудрости Бога,
Припав к солее, я тебе поклялась,
Что будет моею твоя дорога,
Где бы она ни вилась.
То слышали Ангелы золотые
И в белом гробу Ярослав.
Как голуби, вьются слова простые
И ныне у солнечных глав.
И если слабею, мне снится икона
И девять ступенек на ней.
И в голосе грозном софийского звона
Мне слышится голос тревоги твоей
(Ахматова, 1986: 1, 317).

Ахматова чувствовала постоянную личную таинствен­ную связь с Богом, с Богородицей, с чудотворными ико­нами, с некоторыми монастырями и храмами, например с храмом Святой Софии в Киеве, в котором ей не раз приходилось молиться в отроческих и юношеских ле­тах [5]. В Киеве же в 1910 году в Никольской церкви Ни­кольской слободки они венчались с Николаем Гумиле­вым [6]. В приведенном стихотворении, написанном через пять лет после венчания, Ахматова вспоминает обет, который она дала перед иконой Софии Премудрости Божией. Лирическая героиня поэтессы припадает к со­лее, т.е. к возвышению перед алтарной частью храма, поскольку образ Софии стоял в иконостасе собора. В свидетели она берет золотых Ангелов (вероятно, рез­ные, позолоченные Ангелы на иконостасе) и Ярослава Мудрого, гробница которого находится в воздвигнутом им храме. В стихотворении происходит контаминация двух храмов: Никольского, в котором реально происхо­дило венчание, и Софийского. Но возможно, Ахматова и Гумилев после венчания действительно зашли в Со­фийский собор помолиться перед чудотворной иконой [7].

Существует два основных иконографических типа икон Святой Софии. На новгородском – София изоб­ражается в виде огнезрачного Ангела на престоле с Бо­городицей и Иоанном Крестителем по сторонам и Спа­сителем над Ней (см.: Образ 1995: 64; София, 2000: 40-42, 74-75, 152-153, 274-275).На киевском – София Премудрость представлена в виде Церкви Хрис­товой (см.: Образ 1995: 67, 68; София, 2000: 154-157) [8]. В середине иконы изображена покоящаяся на семи столпах сень. На ней поверху слова из книги Притчей Соломоновых: "Премудрость созда себе домъ и утвер­ди столповъ седмь" (Притч. 9: 1). Над сенью – Бог Отец в виде старца и Святой Дух в виде голубя. Справа и слева – семь Архангелов. На столпах изображены символы семи даров Святого Духа с надписаниями: книга (дар премудрости), семисвечник (дар разума), камень с семью очами (дар совета), семь труб (дар крепости), семь звезд в руке (дар видения), семь чаш (дар благоче­стия), семь стрел (дар страха Божия). Все эти символы восходят к текстам Священного Писания (см.: Откр. 1:12, 165:1, 8; Зах. 3:9; Ис. Нав. 6:19). Под сенью на облаке (или на солее) изображена Богородица в иконогра­фическом варианте Оранты с Младенцем на лоне. От нижнего края иконы к ней ведут ступени [9]. На них так­же имеются надписи, именующие семь главных христи­анских добродетелей: Вера, Надежда, Любовь, Чисто­та, Смирение, Благодать, Слава. Этими ступенями, этой лествицей человек руководствуется в духовной жизни, по ней он входит в Церковь и восходит к Богу – в Славу Его. На ступенях стоят пророки со свитками, на которых значатся их предсказания о рождении Спаси­теля, или с предметными символами, которые обозна­чают Деву и Богородицу: царь Давид с ковчегом, в ко­тором возлежит Младенец Христос; пророк Аарон с про­цветшим посохом; пророк Моисей со скрижалями Заве­та и свитком с надписанием: "Радуйся, скрижале, в Ней же перстомъ Отчимъ написася Слово Божие"; пророк Исайя со свитком, на котором значится его самое зна­менитое пророчество: "Се, Дева во чреве прииметъ и родитъ Сына, и нарекутъ имя Ему Эммануилъ" (Ис. 7:14); пророк Иеремия с посохом и сумой [10]; пророк Иезекииль с затворенными вратами в руках [11]; пророк Дани­ил с горою в руках [12]. Итак, согласно иконографии этой иконы, Святая София – это и Слово Божие Иисус Христос, и Богородица как вместилище Слова и Пре­мудрости, и Церковь как хранительница и подательница Слова и Премудрости. Именно перед этой иконой она дала "слово" своему мужу. Воспоминание о чудотвор­ной киевской иконе поддерживает лирическую герои­ню, эта икона даже снится ей в трудные моменты жиз­ни.

Годом позже Ахматова создала стихотворение, по­священное цветам. В нем говорится, что на полях цве­ты вырастают "для детей, для бродяг, для влюблен­ных". А для кого растут цветы поэтессы, для кого они предназначены? –

А мои – для Святой Софии
В тот единственный светлый день,
Когда возгласы Литургии
Возлетят под дивную сень.
И, как волны приносят на сушу
То, что сами на смерть обрекли,
Принесу покаянную душу
И цветы из Русской земли (Ахматова, 1986: 1, 169).

Икона святой Софии имела особое значение для Ах­матовой. И цветы к иконе она хотела принести в "свет­лый день", посвященный иконе. Таким днем было Рож­дество Пресвятой Богородицы, поскольку праздник ки­евской иконы Софии Премудрости Божией приходится на 8 сентября по старому стилю, тогда как празднова­ние в честь новгородской иконы Премудрости Божией совершается на Успение Богородицы, это и престоль­ный праздник Софийского собора.

Ахматова упоминает еще одну знаменитую киевскую святыню, при этом читатель может не сразу догадаться, что речь идет об иконе:

Широко распахнуты ворота,
Липы нищенски обнажены,
И темна сухая позолота
Нерушимой вогнутой стены (Ахматова, 1986: 1, 164).

Здесь поэтесса говорит о мозаике с изображением Божией Матери в конце апсиды Софийского собора, поэтому она "вогнутая". Богородица без Младенца сто­ит на четырехугольном подножии, руки ее воздеты в молитве. Этот иконографический тип называется в Ви­зантии "Орантой", в России он получил заимствован­ное из Акафиста название "Нерушимая Стена" [13]. И, ве­роятно, перед ней она стояла в глубокой молитве, когда ее увидела В.А. Беер. Иконостас Софийского собора низкий, он в соответствии с византийской традицией сделан так, чтобы молящийся из храма видел конху апсиды с изображением Богоматери. Эту икону и "за­шифровала" Ахматова позже в приведенном четверостишии.

Петербург Ахматовой связан с иконой Смоленской Богоматери. Одно из самых известных, знаменитых кладбищ Петербурга – Смоленское. Названо оно так по имени храма в честь Смоленской иконы Богоматери, который воздвигнут возле входа на кладбище [14]. Алек­сандра Блока вначале похоронили именно там [15]. Анна Ахматова откликнулась на погребение поэта следующим стихотворением [16].

А Смоленская нынче именинница,
Синий ладан над травою стелется,
И струится пенье панихидное,
Не печальное нынче, а светлое...
(Ахматова, 1986: 1, 161)

Праздник Смоленской иконы Богоматери прихо­дится на 28 июля, 10 августа по новому стилю [17]. И имен­но в тот день, и именно на Смоленское кладбище при­несли тело покойного поэта. Это совпадение Ахматовой важно отметить.

Принесли мы Смоленской Заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее, –
Александра, лебедя чистого (Ахматова, 1986: 1, 161).

Анна Ахматова как бы отдает покойного поэта под покров чудотворной иконы, ведь Богородица не только при жизни покровительствует человеку, но и после кон­чины предстательствует за всех перед Сыном [18].

Анна Ахматова любила упоминать, что родилась она 11 (23) июня (так написано и в краткой автобиографии – см.: Хейт, 1991: 212) в день празднования иконы Владимирской Богоматери (см.: Найман, 1995: 54). К дате по старому стилю прибавлено 12, как это и следо­вало в то время, а не 13 дней, как следует ныне. У иконы Владимирской Богоматери в церковном календа­ре три праздника; второй – 23 июня – установлен в память "стояния на Угре" и окончательного избавления от ордынского ига. Праздник по новому стилю падает на 6 июля, однако Ахматовой это не мешало, возможно, потому, что она связывала воедино свое рождение, па­дение хана Ахмата (своего легендарного предка [19]), нача­ло независимости Руси и покровительство иконы Вла­димирской Богоматери.

И вот в стихотворении 22-го года "Причитание" [20] из книги "AnnoDomini" [21] Ахматова воскрешает и переос­мысливает на новый лад древнюю легенду о чудесах от иконы Владимирской Богоматери:

Господеви поклонитеся
Во святем дворе Его [22].
Спит юродивыи на паперти,
На него глядит звезда.
И, крылом задетый ангельским,
Колокол заговорил
Не набатным, грозным голосом,
А прощаясь навсегда.
И выходят из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки.
Серафим — в леса Саровские
Стадо сельское пасти,
Анна — в Кашин, уж не княжити,
Лен колючий теребить.
Провожает Богородица,
Сына кутает в платок,
Старой нищенкой оброненный
У Господнего крыльца (Ахматова, 1986: 1, 149).

Произведение является свободной вариацией на темы древнерусского предания, связанного уже не со "сто­янием на Угре" (23 июня), а с происшедшим через со­рок лет нашествием Махмет-Гирея [23]. В 1521 году с крым­скими, ногайскими и казанскими татарами он неожидан­но вторгся в пределы Руси и остановился в 30 километ­рах от Москвы [24]. Столица могла положиться только на помощь Божию, поскольку военные силы были скуд­ны, а великий князь Василий отправился на север соби­рать полки. Как рассказывается в "Книге степенной цар­ского родословия", однажды ночью "праведный нагоходец" Василий молился на паперти Успенского собо­ра. И вдруг он услышал шум, храм отворился, икона Владимирской Богоматери поднялась со своего места, и Василий услышал, что Богородица вместе со святите­лями хочет выйти из города. И вот огонь вырвался из храма через окна и двери, и "спрятася огнь и невидимъ бысть". Далее рассказывается о видении слепой мона­хине Вознесенского монастыря [25]. У монахини отверз­лись очи не только мысленные, но и чувственные, и она увидела "не яко же во сне, но яко на яве, что из Успен­ского собора выходит сонм святых (она узнала святите­лей Петра, Алексия, Иону и Леонтия Ростовского). Через Фроловские (так тогда назывались Спасские) ворота они покидали Кремль и уносили с собой икону Влади­мирской Богоматери, а также Евангелия, кресты, кади­ла, лампады, рипиды и другую церковную утварь. Но навстречу им от Москвы-реки вышли преподобные Сер­гий Радонежский и Варлаам Хутынский [26]; они припали к стопам святителей и упросили их не оставлять горо­жан сиротами в грядущем несчастье. Вняв мольбам Сер­гия и Варлаама, святители отслужили литию перед чу­дотворной иконой, пропели молебные каноны, осенили город крестом и вернулись в Успенский собор [27].

Ахматова взяла из древнего предания сюжетную кан­ву, юродивого на паперти, выход святителей и чудот­ворцев. Все остальное она переработала, придав сти­хотворению современное звучание. Как ранее святые покидали город за грехи жителей, так и ныне (1922 год) они оставляют Москву за разгул безбожия, бесно­вание, кощунства и беззаконную физическую расправу с Церковью и ее служителями. Поэтому стихотворение и начинается призывом к читателю поклониться Госпо­ду, чтобы предотвратить беду. Юродивый на паперти спит, и поэтому дальнейшее описание можно понять как его видение "в тонком сне". Ахматова вносит в видение важную деталь: святители выходят под колокольный звон, но не набатный или благовестный, а под прощаль­ный, похоронный. Выходят из обители святые, "ризы древние отдав" [28]. Без сомнения, это один из самых глу­боких образов стихотворения. Икона как образ Перво­образа не только изображает святого, но и являет его. У Ахматовой святые покидают свои иконы, ведь эти иконы для них лишь одежда, лишь ризы. Уходят свя­тые, и в храме остается только дело рук человеческих – пустые раскрашенные доски, от которых, по выра­жению Н.Клюева, "отлетела благодать".

Из святых, покидающих обитель, Ахматова называет только двоих. Преподобный Серафим Саровский (+ 1833) был причислен к лику святых в 1903 году, незадолго до революционных потрясений [29]. Преп. Серафим в XIX – начале XX века был почитаем не менее, чем преп. Сер­гий Радонежский. То, что именно он покидает Москву, вносит в событие ноту безысходности. Преподобная Анна Кашинская (f1338) – супруга св. блгв. князя Михаила Тверского; она была причислена к лику свя­тых в 1650 году, а в 1909-м было еще раз торжественно подтверждено ее прославление [30]. Вероятно, Ахматова выбрала для стихотворения эту святую, потому что но­сила ее имя, хотя сама поэтесса говорила, что она кре­щена в честь пророчицы Анны, участницы Сретения Господня в Иерусалимском храме [31]. Нельзя не отметить, что святые уходят со своих икон не в Царство Небес­ное (такой мотив также встречается в русской поэзии той поры, например, у Н. Клюева), они покидают толь­ко город и идут на село, помогать крестьянам в их не­легком труде. Но чаша гнева Господня еще не наполни­лась. Богородица с Сыном провожает святых. Ее бес­конечное милосердие и жалость к роду человеческому понуждают остаться в обители, и это служит залогом возвращения в нее и святых. Не случайно стихотворе­ние названо "Причитание". Это причитание над "Русью уходящей", над гибнущей Святой православной Русью. Как и в XVI веке, надежда остается только на Богоро­дицу. Итак, в древнем сказании Богородица покидает Москву вместе со святителями, а у Ахматовой Она ос­тается. В связи с этим В.Г. Моров делает осторожное предположение, что Ахматовой было известно о явле­нии иконы Державной Божией Матери в селе Коломен­ском [32], и Богородица в "Причитании" остается в городе вместе с новообретенной чудотворной иконой Богоро­дицы (Ахматова, 2005: 742-745) [33]. Такое предположе­ние, на наш взгляд, вполне оправданно.

Ранее по другому поводу, еще в начале Первой ми­ровой войны, Ахматова опять с верой в заступничество Богоматери писала:

Богородица белый расстелит
Над скорбями великими плат (Ахматова, 1986: 100).

Здесь воссоздан зрительный образ иконы Покрова Пресвятой Богородицы, на которой Она держит в руках символ заступничества, покровительства и предстательства перед Богом – белый плат. Причем Ахматова видит перед собой московский, а не новгородский иконографи­ческий вариант образа. На новгородском – покров над головой Богородицы держат Ангелы, и он чаще всего ки­новарного цвета. На московском же – Богородица чаще держит плат сама, и он нередко белого цвета [34].

Оставаясь в Петербурге, Анна Ахматова не забывала подмосковные святыни. В Свято-Троицкой Сергиевой Лавре Ахматова была не раз и любила ее [35]. Марина Цве­таева в одном из стихотворений, посвященных Ахмато­вой, вспоминает ее именно в Лавре. Одно четверости­шие Цветаевой выглядит как картинка с натуры:

В темном, с цветиками, платке,
– Милости удостоиться –
Ты, потупленная, в толпе
Богомолок у Сергий-Троицы... (Цветаева, 1980: 288)

Лидия Чуковская в записи 1953 года вспоминает об одном паломничестве именно в Лавру: "Мы вошли в Патриаршую церковь... Анна Андреевна, сосредоточен­но крестясь, уверенной поступью, торжественно шла по длинному храму вперед, а мы плелись за нею. (Мне в церкви всегда неловко.) Пение ангельское. Из Патриар­шего храма мы пошли в другой, поменьше... Тут пели не только певчие, но и прихожане. Пение стройное, буд­то не люди, а сама церковь поет... Анна Андреевна опу­стилась на колени перед иконой Божией Матери, а мы вышли" (цит. по: Кублановский 1989: 219-220) [36]. Ка­жется, этот отрывок не требует комментариев, кроме одного: Патриаршей церковью Чуковская называет, ви­димо, Трапезную церковь, а храмом "поменьше" – зна­менитый Троицкий собор, в притворе которого нахо­дится несколько больших икон Богоматери.

Иконы сопровождали Ахматову до конца жизни. Свою кончину и погребение Ахматова также не мыслила без иконы. Еще в 1922 году она написала:

Но неизбежный день уже предвижу я, –
На утренней заре придут ко мне друзья,
И мой сладчайший сон страданьем потревожат,
И образок на грудь остывшую положат
(Ахматова, 1986: 1, 164).

И в 1940 году в стихотворении "Третий Зачатьевский", относящемся, правда, к московским событиям самого начала 20-х годов, она писала:

Мне бы тот найти образок,
Оттого что мой близок срок (Ахматова, 1986: 1, 141).

Речь, вероятно, идет о какой-то особенно дорогой для поэтессы иконке, которая осталась в Петербурге или Царском Селе.

В заключение скажем о том, какую роль в оценке поэзии Ахматовой, в ее творческой судьбе и жизни сыг­рало выступление К. Чуковского в Доме искусств в 1921 году под названием "Две России". Две России – этоРоссия Ахматовой и Россия Маяковского. Статья по материалам лекции так и называлась – "Ахматова и Маяковский". Хотя Чуковский наивно призывал к еди­нению той и другой Руси, но при этом дал такие харак­теристики поэзии Ахматовой, что они дожили до извес­тного ждановского выступления и повторились в нем с небольшими вариациями [37]. Чуковский писал: у первой книги – "Чётки" – только название монашеское, а "Бе­лая стая" – вторая книга – "пропитана монастырской эстетикой" [38]; "в России давно уже не было поэта, кото­рый поминал бы имя Господне так часто"; у нее "хрис­тианское, евангельское, аскетическое настройство души"; "вся природа у нее оцерковленная"; "часто ее стихи стали превращаться в молитвы"; "я как вижу кло­бук над ее пророческим ликом" [39]; "она точно вся опрозрачнела, превратилась в икону"; "она последний и един­ственный поэт православия" (Чуковский, 1988: 179-182). Эти оценки можно считать сильно преувеличенными, можно спорить с ними, однако совсем беспочвенными они не выглядят. Вместе с тем Чуковский увидел в по­этессе и "влюбленную монахиню, которая одновремен­но и целует, и крестит"; представил ее новгородской женщиной XVI или XVII века, которая так же "смеши­вала бы поцелуи с акафистами" (Чуковский, 1988: 181). Чуковский обратил внимание на две важные особеннос­ти поэзии Ахматовой: во-первых, обилие православных тем и мотивов и, во-вторых, их тесная связь с личной жизнью поэтессы или ее лирической героини. Несколь­ко лет назад А. Найман, вслед за Чуковским, опять подчеркнул в поэзии Ахматовой это "откровенное и любующееся собой нарушение христианского закона" и включение этого нарушения "без колебаний и сомнений в систему координат православного быта и образа пове­дения: молитвы дома, в храме, исповеди, причащения" (Найман, 1989: 49-50). Под нарушением закона автор имеет в виду любовное увлечение. Но неужели полю­бившая девушка или замужняя женщина должна пере­стать молиться, ходить в церковь, исповедоваться? Разве грешный и продолжающий грешить человек теряет пра­во на посещение церкви и на молитву? Но Христос при­шел спасти как раз погибших (Мф. 18:11; Лк. 19:10).

Православные духовники призывают человека в грехов­ном состоянии еще больше молиться, чаще ходить в церковь и испрашивать Божией помощи. Лирические героини Ахматовой остаются с Богом всегда: и в горе, и в радости, и в несчастной и в счастливой любви. И даже в "незаконной" любви, совершая грех, они помнят о Боге, что вполне естественно, ведь верующий человек, и находясь в падении, в глубине души знает, что ему придется за все покаяться, чтобы вернуться к Богу, и за все ответить на Страшном Суде. И это мироощуще­ние, религиозное в своей последней глубине, отрази­лось в поэзии Ахматовой. Названные ахматовские моти­вы А. Найман связывает с общей атмосферой эпохи, и с этим нельзя не согласиться. Серебряный век действи­тельно любил смешивать сакральное ипрофанное, хри­стианское и языческое, богословие и философию, про­рочества святых и поэтические предвидения эстетичес­ки утонченных душ, реальный богочеловеческий сим­волизм Божественной Литургии и символическую ма­гию искусства, святые иконы и языческих идолов, в конечном счете – Христа и велиара. Это смешение [40] можно обнаружить в поэзии Мережковского, Блока, Белого, Кузмина, Маяковского, Клюева, Есенина, Цве­таевой и других поэтов, но, как нам представляется, в произведениях Ахматовой оно встречается гораздо реже и выглядит более "невинно", чем у любого другого пи­сателя той эпохи.
________________
Примечания

[1] См. список литературы в конце статьи.

[2] В 1965 году в заметке "Коротко о себе" Ахматова писала: "Там (в Слепнёве – В.Л.) я написала очень многие стихи «Чёток» и «Белой стаи»" (Ахматова 1986: 2, 238). Поэтесса гостила в Слепнёве, например, в 1911, 1914, 1917 годах.

[3] Горящая или потухшая лампада перед иконой может стать важным символом в поэзии и прозе. Например, Н. Клюев, говоря о последней встрече с Блоком, в письме к нему называет эту встречу "непамятной", и многозначительным символом этой встречи становится икона: "За­помнилась мне лишь старая, любимого народом письма икона «без лам­падки»" (Письма, 1987: 517). Это типично клюевский образ охладеваю­щей дружбы двух поэтов: красивая и древняя, но как бы находящаяся в небрежении икона, ибо перед ней не теплится светлый огонек лампа­ды (при этом можно отметить, что в поэзии Блока лампады упомина­ются довольно часто – см.: Лепахин, 1999: 39-51). Потухшие лампады перед иконами играют важную роль в стихах С. Клычкова, посвящен­ных "революционным" переменам в жизни русского села.

[4] Об отношениях Ахматовой и Б. Анрепа и о стихах, посвященных последнему поэтессой, см.: Струве, 2005: 587-619.

[5] В.А. Беер вспоминает: "Киевская весна. Синие сумерки. Над пло­щадью густо, медленно разносится благовест. Хочется зайти в древний храм Св. Софии, но я ведь принадлежу к «передовым» и в церковь мне не подобает ходить. Искушение слишком велико. <...> Налево в тем­ном приделе вырисовывается знакомый своеобразный профиль. Это Аня Горенко. Она стоит неподвижно, тонкая, стройная, напряженная. Взгляд сосредоточенно устремлен вперед. Она никого не видит, не слышит. Кажется, что она и не дышит. Сдерживаю свое первоначальное жела­ние окликнуть ее. Чувствую, что мешать ей нельзя. В голове опять возникают мысли: «Какая странная Горенко. Какая она своеобразная». Я выхожу из церкви. Горенко остается и сливается со старинным хра­мом" (цит. по: Тименчик, 1976: 66).

[6] Никольский храм выбран молодыми, вероятно, потому, что он по­священ святому покровителю Гумилева. Никольская слободка относи­лась тогда к Черниговской губернии, поэтому иногда встречаются ут­верждения, что Ахматова венчалась в Чернигове. Эта Никольская сло­бодка находилась в Дарнице, в черте современного Киева. В Дарнице поэтесса гостила в июне 1914 года, там она написала стихотворение "Моей сестре" (Ахматова, 1986: 1, 106, 400). Ахматова писала: "25 ап­реля 1910 года я вышла замуж за Н.С. Гумилева. Венчались мы за Днепром в деревянной церкви". Храм этот простоял до 60-х годов XX века, когда был снесен при строительстве станции метро "Левобереж­ная".

[7] В том же 1915 году в одном из стихотворений Ахматова писала: "Где венчались мы – не помним, / Но сверкала эта церковь / Тем неистовым сияньем, / Что лишь Ангелы умеют / В белых крыльях приносить" (Ахматова, 1986: 1, 109). Конечно, поэтесса хорошо помни­ла, в каком храме она венчалась, но и здесь, вероятно, происходит сознательная контаминация двух храмов – скромного Никольского и сияющего Софийского. Святитель Николай мыслится Ахматовой как покровитель мужа, а чудотворная икона Премудрости Божией – как личная покровительница. Отметим также, что Н. Гумилев с начала войны находился в действующей армии и приезжал в отпуск един­ственный раз в 1916 году (Гумилев 1988: 49).

[8] О символике разных икон Софии Премудрости Божией см.: Фло­ренский, 1914: 319-390, 552-576; Квливидзе, 1995: 150-157; Флоровский, 2002: 460-476.

[9] Здесь, вероятно, Ахматову подвела память: ступеней семь, а не девять.

[10] Пророк Иеремия может изображаться (например, на иконах "По­хвала Богородицы", см.: Образ 1995: 59) с каменной скрижалью Заве­та, которая символизирует единственный и верный путь к Богу, путь жизни, а не смерти (Иер. 21: 8).

[11] Затворенные врата – символ Богородицы, Ее Приснодевства. Божественный Сын прошел чрез врата, оставив их затворенными (Иез. 44: 2).

[12] Существует икона Богородицы – "Гора Нерукосечная" (см., на­пример: Образ, 1995: 69; София, 2000: 148-149). На ней Богоматерь держит в руках камень, о котором говорится в книге пророка Даниила. Богородица – Гора, Христос – Камень, который был отторгнут от горы не руками и сокрушил все языческие царства (см.: Дан. 2: 44-45).

[13] Позже начали писать иконы с изображением Богоматери "Неру­шимая Стена". Празднование в честь иконы совершается в Неделю Всех Святых.

[14] Кладбище является местом паломничества, поскольку там нахо­дятся мощи блаженной Ксении Петербургской в часовне ее имени. Со­гласно житию святой, при строительстве Смоленского храма она по ночам носила наверх кирпичи для его возведения.

[15] Как известно, позже останки поэта перезахоронили на Волковом кладбище, на Литераторских мостках.

[16] Ахматова присутствовала на панихиде в квартире Блока 8 авгус­та. По воспоминаниям Н.Павлович, на груди Блока покоилась неболь­шая икона Софии Премудрости Божией (Павлович, 1964: 496). Эту же икону несли за гробом на похоронах (Голлербах, 1922: 39). Мемуаристы не уточняют, какая именно икона провожала Блока в последний путь, но скорее всего это была новгородская, а не киевская София.

[17] Блок умер 7 августа, и его в соответствии с церковным обычаем хоронили на третий день.

[18] Ахматова называет Блока "солнцем", как в свое время Тургенев назвал "солнцем русской поэзии" Пушкина; она подчеркивает и совпа­дение имен, называя Блока просто Александром.

[19] Об истории псевдонима Ахматовой см.: Ахматова, 1976: 473-474.

[20] Отметим, что, согласно мнению О. Мандельштама, все стихи Ах­матовой "неизменно" являются причитаниями (Мандельштам, 1987: 210).

[21] Само название сборника – говорящее, летописное: "AnnoDomini""В лето Господне...". Второй раздел сборника, озаглавленный"MCMXXI", т.е. 1921, также указывает на летопись: в этом году ис­полнилось ровно 400 лет со времени нашествия Махмет-Гирея.

[22] Первые две строки являются цитатой из Псалтыри: "Поклонитеся Господеви во дворе святемъ Его". Этот стих дословно повторяется в двух псалмах (см.: Пел. 28: 2; 95: 9). Ради ритмики стиха Ахматова допустила перестановку двух слов: Господеви поклонитеся / Во святем дворе Его. Во время прогулки по городу в 1962 году Ахматова отметила, что на фронтоне Владимирского собора проступала сбитая надпись: "Господеви помолитеся во святемъ дворе Его" (Хейт 1991: 248). Харак­терно также, что это стихотворение следует в книге "Anno Domini" непосредственно за циклом "Библейские стихи".

[23] Празднование спасения Москвы в 1521 году совершается 21 мая. Под "Причитанием" стоит дата – 24 мая. Готовя новое издание "Anno Domini", Ахматова поставила под стихотворением другую дату – 21 мая, т.е. день празднования иконы Владимирской Богоматери (Ахма­това, 1976: 473). Скорее всего, стихотворение было завершено 24 мая, но начато – 21-го, да и событийная канва произведения указывает на события 1521 года.

[24] Это событие описано в Степенной книге, в Никоновской (Патри­аршей) летописи, а позже оно было включено во Временник (т.н. со­кращенный).

[25] Речь идет о монастыре, основанном супругой великого князя Ди­митрия Донского, Евдокией, в котором она и постриглась.

[26] Отметим, что остановить исход святителей и чудотворной иконы призваны наиболее почитаемые представители московской и новгородской святости. Митрополитом Московским, как говорится в летописи, в ту пору был Варлаам, святым покровителем которого был Варлаам Хутынский.

[27] См.: Книга степенная царского родословия // ПСРЛ. Т. XXI. - СПб., 1908. С. 597-602. Инокиня, которой было видение, осталась зрячей и еще прожила два года. Согласно сказанию, то же видение было двум иногородним вдовицам, которые во время осады скрывались под папертью Георгиевской церкви возле Фроловских врат. Заступни­чеством Богородицы город был спасен следующим образом. Татарам показалось, что вокруг Москвы стоит огромное войско. Посланные раз­ведчики также донесли о неисчислимых дружинах. Татары в страхе отступили (см.: Поселянин, 1993: 288). Это сказание было широко изве­стно, и Ахматова могла найти его в любом популярном или научном издании, посвященном иконе Владимирской Богоматери.

[28] В древнем сказании говорится, что инокиня видела святителей "во освященныхъ одеждахъ".

[29] Ахматова была косвенно связана с преп. Серафимом через "служ­ку Божией Матери и Серафима" – Н.А. Мотовилова. Один из праде­дов Ахматовой, симбирский помещик Егор Мотовилов, происходил из того же рода, что и Н.А. Мотовилов. Ахматова знала это и об этом упоминала (см.: Ахматова, 1986: 239-240).

[30] Преподобная Анна была деканонизирована в 1677 году из-за того, что пальцы ее руки были сложены в двоеперстие.

[31] Соединение именно этих двух святых у Ахматовой не случайно: после подтверждения святости Анны Кашинской на кладбище Донско­го монастыря возвели храм в честь преподобных Серафима Саровского и Анны Кашинской (см.: Ахматова, 2005: 736-737).

[32] В одном из писем Ахматова признавалась: "...с какой тяжелой горечью вспоминаю Коломенское, без которого почти невозможно жить, и Лавру" (Найман, 1989: 51).

[33] Отметим, что обретение Державной иконы произошло в Вознесен­ском храме Коломенского, но попала она туда из Вознесенского монас­тыря (см.: Державная, 1999: 51), в котором и было видение слепой ино­кине в 1521 году.

[34] Конечно, это деление условно, поскольку нередко встречаются смешанные варианты, изводы (см.: София, 2000: 338-339; Образ, 1995: 132-137; Икона, 1981: 62, 161, 168, 227).

[35] Однажды Ахматова с грустью обронила такую фразу: "Раньше на богомолье в Сергиев Посад отправлялись за двое суток – на ночь останавливались в Мытищах. Теперь электричка до Загорска идет пол­тора часа, но в такой поездке слишком много развлекательного" (Най­ман, 1989: 51). По свидетельству П.Н. Лукницкого, Анна Ахматова носи­ла на пальце простое кольцо с молитвой, обращенной к основателю Лавры: "Преподобие отче Сергие, моли Бога о нас" (Лукницкий, 1989: 124). М.Ардову она однажды сказала о Лавре: "Это лучшее место на земле" (Лукницкий, 1989: 220).

[36] Так воспоминания В. Беер и Л.Чуковской соединяют юную Аню Горенко, напряженно молящуюся перед иконой Богородицы в Софий­ском храме Киева, и известную поэтессу Анну Ахматову, спустя десяти­летия преклоняющую колени перед иконой Богоматери в Троице Сергиевой Лавре. Как замечает А. Найман, "Ахматова была человеком ве­рующим, и нельзя сказать, что нецерковным. По-видимому, когда-то посещение храма было для нее непременным и обычным делом... Цер­ковные установления были для нее непреложны... Но в последние годы она в церковь не ходила. Зайти перекреститься, постоять помолиться могла, церковный календарь всегда держала в голове, знала его хоро­шо, хорошо знала службу" (Найман, 1989: 50). Во время Великого по­ста Ахматова могла пойти на службу и дважды в день (см.: Лукницкий, 1989: 120).

[37] Мы имеем в виду, например, такое выражение, как "барынька, мечущаяся между будуаром и моленной". Подробно же цитировать ждановское выступление мы не должны по одной причине: со свой­ственным ей величием Ахматова один раз обронила: "Абсолютно не­возможно приводить дословные цитаты из Жданова, переносящие нас в атмосферу скандала в коммунальной квартире" (Хейт, 1991: 243).

[38] Конечно, что такое монастырская эстетика, Чуковский не объяс­няет.

[39] Отметим, что в конце жизни Ахматова признавалась А. Найману: "Поверьте, я бы ушла в монастырь, это единственное, что мне сейчас нужно. Если бы это было возможно" (Найман, 1989: 58).

[40] Говоря о смешении, цитируют одни и те же строки, а таких немного. Например: "Но клянусь тебе ангельским садом, / Чудотворной иконой клянусь / И ночей наших пламенным чадом..." Кстати, Жданов в своем докладе процитировал из поэзии Ахматовой только эти три строчки. Их можно бы прокомментировать и так: хоро­шо, что даже в "пламенном чаду" лирическая героиня стихотворения (а не Ахматова) не забывает вспомнить об ангельском саде и о чудотвор­ной иконе. Как раз этот чад и представляет собой "смешение", а икона – залог освобождения от него.

Литература

Ахматова, 1976 — Ахматова А. Стихотворения и поэмы. - Л., 1976.

Ахматова, 1986 — Ахматова А. Сочинения в двух томах. - М., 1986.

Ахматова, 2005 — Ахматова Анна: pro et contra: Антология. Т. 2. - СПб., 2005.

Голлербах, 1922 — Голлербах Э. Из воспоминаний о Н.С. Гумиле­ве // Новая русская книга (Берлин). 1922. № 7.

Гумилев, 1988 — Гумилев Н. Стихотворения и поэмы. - Л., 1988.

Державная, 1999 — Державная правительница Земли Русской. - М., 1999.

Икона, 1981 — Новгородская икона XII-XVII веков. - Л., 1981.

Квливидзе, 1995 — Квливидзе Н.В. Новгородская икона Софии Премудрости Божией // Макариевские чтения. Вып. 3. Ч. 2. - Можайск, 1995.

Кублановский, 1989 — Кублановский Ю. О "Реквиеме" Анны Ах­матовой // Вестник РХД (Париж). № 156, 1989.

Лепахин, 1999 — Лепахин В. Икона в русской поэзии XX века. - Сегед, 1999.

Лукницкий, 1989 — Ахматова и Гумилев: Из записей П.Н.Лукницкого // Вестник РХД (Париж). № 156. 1989.

Мандельштам, 1987 — Мандельштам О. Слово и культура. - М., 1987.

Haйман, 1989 — Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. - М., 1989.

Образ, 1995 — "Пречистому образу Твоему поклоняемся...": Образ Богоматери в произведениях из собрания Русского музея. - СПб., 1995.

Павлович, 1964 — Павлович Н.А. Воспоминания об Ал. Блоке // Блоковский сборник. 1964. С. 496.

Пастернак, 1989 — Пастернак Б. Собрание сочинений в пяти то­мах. Т. 2. - М., 1989.

Письма, 1987 — Письма Н.А. Клюева к Блоку // Литературное наследство. Т. 92. Кн. 4. - М., 1987.

Поселянин, 1993 — Поселянин Е. Сказания о чудотворных иконах Богоматери и Ея милостях роду человеческому. - Коломна, 1993.

София, 2000 — София Премудрость Божия: Выставка русской ико­нописи XIII-XIX веков из собраний музеев России. - М., 2000.

Струве, 1986 — Струве П. Бог Ахматовой // Вестник РХД (Па­риж). № 156. 1989.

Струве, 2005 — Струве Г. Ахматова и Борис Анреп // Анна Ахма­това: pro et contra: Антология. Т. 2. - СПб., 2005.

Тименчик, 1976 — Тименчик Р.Д., Лавров А.В. Материалы А.А.Ах­матовой в Рукописном отделе Пушкинского дома // Ежегодник Руко­писного отдела Пушкинского дома на 1974 год. - Л., 1976.

Флоренский, 1914 — Флоренский Павел, священник. Письмо деся­тое: София. Бирюзовое окружение Софии и символика голубого и синего цвета // Столп и утверждение истины. - М., 1914.

Флоровский, 2002 — Флоровский Георгий, прот. Вера и культура: Избранные труды по богословию и философии. - СПб., 2002.

Хейт, 1991 — Хейт А. Анна Ахматова: Поэтическое странствие: Дневники, воспоминания, письма Ахматовой. - М., 1991.

Цветаева, 1990 — Цветаева М. Собрание стихотворений, поэм и драматических произведений в трех томах. Т. 1. - М., 1990.

Чуковский, 1988 — Чуковский К. Ахматова и Маяковский // Воп­росы литературы. 1988. № 1.

Лепахин Валерий Владимирович, доктор филологических наук

Источник: А.А. Ахматова и Православие // Сборник статей о творчестве А.А. Ахматовой. - М., 2008. С. 275-292.

Свято-Троицкая Сергиева лавра

Пред. Оглавление раздела След.
В основное меню