150 лет роману «Обломов»

Роман «Обломов» — вершинное произведение И. А. Гончарова, о котором И. С. Тургенев сказал: «Пока останется хоть один русский — до тех пор будут помнить Обломова». Роман задуман в 1847 году. В 1849 году в «Литературном сборнике с иллюстрациями» напечатан «Сон Обломова», самая «симбирская» часть романа, его содержательная сердцевина, составившая 9-ю главу I части. Весь роман целиком опубликован в журнале «Отечественные записки» в 1859 году.

Уже современники очень высоко оценили гончаровский роман. Л. Н. Толстой написал А. В. Дружинину: «Скажите Гончарову, что я в восторге от „Обломова“ и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет — это то, что „Обломов“ имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и не временный в настоящей публике».

От первых откликов до сегодняшнего дня роман «Обломов» интерпретировался главным образом с точки зрения трех основополагающих для этого произведения проблем: социальной, национальной и религиозной.

Первые отклики на выход романа одновременно дали симбирский адвокат и журналист Н. Соколовский («Отечественные записки», 1859, № 5) и критик Н. А. Добролюбов.  Еще до выхода в свет статьи Н. А. Добролюбова «Что такое обломовщина?» Н. Соколовский первым поставил Илью Обломова в ряд «лишних людей» — и обратил  внимание  на необходимость анализа социальной стороны романа.

Н. А. Добролюбов исчерпывающе рассмотрел явление «обломовщины», проецируя его как на современную социальную ситуацию (крепостное право), так и на особенности личностной психологии  человека. Вместе с тем статья Добролюбова — образец глубокого эстетического анализа, чем он поразил автора «Обломова», писавшего: «Да как же он, не художник, знает это?.. Такого сочувствия и эстетического анализа я от него не ожидал, воображая его гораздо суше».

Добролюбовская, «социальная» интерпретация романа «Обломов» на долгое время определила ход изучения творчества Гончарова в русской науке. Фактически под знаком его статьи «Что такое обломовщина?» развивалось все советское гончарововедение вплоть до 1980-х годов. В то же время уже А. В. Дружинин и некоторые другие критики в своих трудах предложили совершенно иные подходы к творчеству Гончарова.

Если для Н. А. Добролюбова Обломов — социальный тип, то для  А. В. Дружинина — национальный. В гончаровском герое Дружинин видит много положительного, истинно поэтического. Он обращает внимание на то, что Гончаров поистине  любит своего героя и не только критикует его, но и любуется им.

Статьи Добролюбова и Дружинина зафиксировали два во многом противоположных, но и дополняющих друг друга подхода к роману «Обломов».

Все дело в том, что гончаровский роман дает основания для неоднородных интерпретаций текста: настолько органично и глубоко сочетаются в нем различные смысловые пласты.

Поскольку в романе постоянно обыгрывается слово «барин», то, несомненно, что Гончаров имел в виду критику крепостничества со всеми его социально-психологическими следствиями. С другой стороны, поскольку в романе действуют коренной русский человек (Обломов) и полунемец (Штольц),— то так же несомненно, что романист сконцентрировал свое внимание на коренных проблемах национального менталитета. Думая о силе и слабости «обломовцев» — славян, Гончаров мечтал о мягкой западной («немецкой») прививке к русской жизни методичности, любви к труду, волевого начала и т. д. Образ же немецкой семьи Штольцев и самого Андрея Штольца дан автором в таком ракурсе, что становится ясно: Гончаров размышлял и о русской «прививке» к западной жизни.

Штольц выражает начало волевое и рациональное, порою рассудочное, деятельное. Обломов фаталист, Штольц — преобразователь. Обломов видит смысл жизни и труда — в отдыхе, Штольц — в самом труде. Обломов тянется к идиллии, к природе, Штольц — к обществу. В романе философские вопросы рассматриваются в процессе тонкой сопоставительной игры с национальными характерами. Причем игра эта весьма динамична и подвижна: Обломов не всегда русский, как и Штольц — не всегда немец в своих «философских» проявлениях и установках. Иногда Обло­мов предстает как созерцательный античный философ, иногда — как представитель Азии и азиатского отношения к жизни. Точно так же и Штольц порою проявляется как европеец вообще. Тем не менее, достаточно широкий диапа­зон русского и немецкого национальных характеров с их общей полярностью в главном («душевность», «сердечность» — «воля», «рассудок») позволял романисту вести художественное исследование широкого круга философ­ских вопросов путем поиска «меры», «золотой середины» между полярными крайностями.

В ходе сопоставления выявляются как сильные, так и слабые стороны обоих характеров. Совершенно очевидно, что в Штольце для автора недостает эстетической широты, пластичности, непосредственности, сердечности.

Сравнение Обломова и Штольца — далеко не всегда в пользу последнего. В Обломове больше искренности, мысли о конечном назначении человека и человеческой жизни, в нем тоньше и глубже понимание красоты, благородства. Его благородство в сцене с пощечиной Тарантьеву проявляется как рыцарство и т. д. Авторская любовь к русскому человеку в конечном итоге   воплощается бесспорно. В сущности, бесконечная любовь к Илье Ильичу натолкнула писателя на ту гениальную ностальгическую ноту, которая пронизывает все «житие» идиллического человека Обломова. Гончаров описывает богатыря Илью как бессильного больного, погибающего, казалось бы, из-за пустяков. Описывает так, что вместе с ним Обломова жалеет каждый читатель. Гончаров хочет, чтобы богатырь Илья выздоровел, встал, наконец, с лежанки, отряхнулся ото сна. Для того-то он и ставит страшный диагноз болезни, для того-то и выводит на сцену полуиностранца в качестве образца: «досадно, но справедливо».

Но роман «Обломов» ориентирован не только на социально-историческую и национальную проблематику. Несомненно, высшей художественной задачей для Гончарова было дать христианский идеал человеческой личности. Религиозную интерпретацию творчества Гончарова одним из первых предложил Д. С. Мережковский. С этой точки зрения, роман «Обломов» есть православный роман о духовном сне человека, о попытке «воскресения» и, наконец, об окончательном погружении в «сон смертный». Описывая лежащего «в лености», «падшего» на диван и «обленившегося» Обломова, Гончаров, разумеется, имеет в виду не од­ну лишь примитивную бытовую лень, не только лень душевную, но и духовную.

Вышедший из недр почти языческой Обломовки, усвоившей христианские истины едва ли не только с их обрядовой стороны, Обломов несет на себе ее родимые пятна. В обряд и только в обряд вкладываются  душевные силы обломовцев: «Все отправлялось с такой точностью, так важно и торжественно».

Православие в Обломовке крайне обытовлено, затрагивая лишь плотски-душевную жизнь человека и не касаясь его духовной жизни. Отсюда столь большое место суеверий  в Обломовке.

Если пользоваться терминологией прот. Г. Флоровского, то в Обломовке несомненно господствует «ночная» культура, еще тесно связанная с язычеством.

В романе проявляется довольно любопытная ситуация: Илье Обломову как бы присущи все евангельские блаженства (нищета духа, плач, жажда правды, чистота сердца и т. д.). Сцена прощания Ольги с Обломовым — кульминацион­ная точка христианской концепции романа. Здесь Обломов, сделавший было попытку побороть свой грех «обломовщины», окончательно расстается со своей надеждой, впадая в своего рода отчаяние.

Следует однако отметить, что ко всем указанным блаженствам Обломов имеет лишь относительное, условное от­ношение. Все евангельские достоинства героя заданы в романе вне Христа. Обладая многими христианскими достоинствами, Обломов оказывается чужд важнейшей заповеди: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь» (Матф., гл. 22, ст. 37-38). Илья Ильич — типичный русский барин XIX в.— весьма далек от выполнения этой заповеди. Гончаров создает роман трагической силы — о спасении человеческой души и ее гибели. Но трагедия духа сокрыта за драмой души и судьбы.

Затрагивая главную религиозную тему, тему спасения души, романист не выходит за рамки светской лексики. Хотя в романе время от времени прорываются и религиозные понятия.

Тихая смерть Обломова не есть смерть блаженного. Вся четвертая часть романа есть описание духовной смерти героя до его физической кончины. И главный мотив здесь — духовное поражение Обломова, которое выглядит как погружение в новый, теперь уже окончательный «смертный сон». Ключевыми словами четвертой части являются: «покой», «тишина», «безнадежность», «беспечность», «сон», «лень», «убаюкивание».

Однако роман «Обломов» проникнут евангельским ду­хом. Даже окончательная духовная гибель героя еще остав­ляет надежду на милосердие Господа Бога. На это милосер­дие надеется автор, когда лишь в намеке дает образ ангела, охраняющего могилу Обломова: «Кажется, сам ангел тиши­ны охраняет сон его» (Ч. 4, гл. X).

Обломов погиб для мира, для людей, погиб и духовно. Но все-таки, не делая добра, не творил он и зла. С точки зрения христианской, ему были поданы Богом такие дары, как чистое сердце, кротость, нищета духа, плач и пр. (хотя все это — в обытовленно-житейском, не духовном виде). Обломов не смог преодолеть силой покаяния, волей к покая­нию и раскаянию — «сна смертного», «уныния» духовного. Но все же автор не выносит ему приговор, но выдвигает на первый план как окончательный итог — возможность Божь­его милосердия.

Если Обломов выражает одну сторону христианства (кротость, смирение, нищета духа), то Андрей Штольц и Ольга — другую. Причем, Гончаров пытается и здесь «идеально сконструировать» образ обломовского оппонента Штольца. Христианские представления Штольца о жизни акцентиро­ваны автором. То, чего не удостоился Обломов, сказано в романе о Штольце: «Веру он исповедовал православную» (Ч. 2, гл. I). Для Гончарова это обязывающее определение в контексте романа. Крупным планом христианство Штольца показано в аспекте двух проблем: отношения к труду и к браку.

В полном соответствии с требованиями христианского учения о воспитании Штольц вырос и развивался в обстановке душевной и телесной бодрости и свежести, целомудрия (См. беседу Иоанна Златоустого «О целомудрии юношей»). Гон­чаров даже развивает тему, намеченную в святоотеческой литературе. Он обращает внимание на неусыпное внутрен­нее внимание юноши к своей душевной жизни.

Особенно подробно описывает Гончаров представления Штольца о браке. Автор «Обломова» исходит из представ­ления о главенствующей роли мужчины в душевно-духовной жизни женщины, согласно сказанному в Ветхом Завете: «К мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет» (Быт. 3, 16) и Апостолу Павлу; «Муж глава есть жены», «должна жена повиноваться мужу» (Ефес. 5, 23, 22). Ольга отвергла Обломова, в частности, и потому, что он не спо­собен оказался руководить ее душевно-духовной сферой, но, напротив, требовал ее руководства. Иоанн же Златоуст, комментируя послание Апостола Павла, говорит, что в духовной сфере «необходимо превосходство» (мужчины).

Эта концепция подробно развивается в «Обломове».

Правда, следует заметить, что религиозность Гончарова пре­ломляется всегда через вопросы цивилизации, культуры, со­циума. Над последними автор «Обломова» не «воспаряет», а пытается осмыслить религию через вопросы цивилиза­ции и культуры. Такова религиозность самого Гончарова, такова же религиозность его героев. Ко времени написания «Обрыва» романист прежде всего сам будет жить уже иной религиозной жизнью, более непосредственной, с некоторы­ми максималистскими запросами, присущими сугубо рус­скому Православию. Изменится и религиозная жизнь его героев в последнем романе.

Наиболее идеальным образом, с христианской точки зрения, является образ Агафьи Матвеевны Пшеницыной.

При всей приземленности внешней, образ Агафьи Мат­веевны весь окутан атмосферой евангельской любви. Ее ве­ра и любовь подчеркнуто просты. «Она молча приняла обязанности…» и т. д. (Ч. 4, гл. I). В ее образе нарочито и подчеркнуто заданы как отсутствие рефлексии и рассуждения, так и избыток непосредственной и самой ей необъяснимой любви.

Только эта героиня любит истинно христианской, а имен­но православной, любовью в романе: «Чувство Пшеницыной… оставалось тайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой. Оно было в самом деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в церкви, поминала Обло­мова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он ни­когда не узнал об этом» (Там же).

Из главных героев только Агафья Мат­веевна важнейшие акты своей жизни переживает в церкви. И только она любит, а не рассуждает и не рефлектирует о любви. Только она в романе «себя, детей своих и весь дом предавала на волю Божью» (Ч. 4, гл. IX). Это очень много­значительное замечание автора, свидетельствующее о том, что лишь Агафья Пшеницына в романе «ходит под Богом».

Только о ней в романе сказано, что она «жила не нап­расно» — именно потому, что «она так полно и много лю­била» (Ч. 4, гл. X). Образ Агафьи Пшеницыной оттеняет все остальные, дает всю полноту гончаровского Правосла­вия. Любовь к Богу и ближним, по заповеди Христовой, исповедует во всей полноте только эта героиня. Все осталь­ные герои любят себя более, чем что бы то ни было.

Вопрос о смысле жизни, как всегда у Гончарова, без на­жимов и акцентов разрешен в образе Агафьи Пшеницыной. Однако Гончаров не выносит сурового приговора осталь­ным героям, героям не столько любящим, сколько рассуж­дающим о любви. Он с сочувствием относится к их мучи­тельной рефлексии, отчасти указывая и на невозможность для них — в силу многих причин — духовного пути Агафьи Пшеницыной и указывая на исключительность последней. Романист пытается обозначить в изображаемом им культур­ном пространстве пространство христианское, христианские ориентиры. Он мучительно пытается соединить строгое, с детства усвоенное им православное воззрение на жизнь (в образе Агафьи Пшеницыной он изображал и свою мать) — с культурными напластованиями своей жизни, со своим ли­берализмом и западничеством.

Что касается прототипов и связей романа с симбирскими реалиями, то известно, что некоторые герои «Обломова» списаны Гончаровым с симбирян. Так, например, Агафья Матвеевна Пшеницина имеет прототипом мать Гончарова — Авдотью Матвеевну. В судьбе Обломова как мужа Агафьи Пшенициной и отца маленького Андрюши отразилась, по мнению французского автора Ж. Бло, жизненная драма Н. Трегубова, крестного Гончарова.

Одним из прототипов Ольги Ильинской исследователи давно называют Елизавету Васильевну Толстую, в которую Гончаров был безнадежно влюблен и родовые корни которой тоже кроются в симбирской земле (подробно см. об этом: В. Мельник, Т. Мельник. «Благословляю судьбу, что встретил ее…». Елизавета Толстая в жизни автора «Обломова» // Волга, 1996, №№ 5–6. с. 149-156).

Кроме того, возможно, что прототипом тетушки Ольги Ильинской была некая госпожа Богданова, также симбирянка (см. также — с. 156).

Наиболее «симбирской» частью романа, несомненно, является «Сон Обломова», а сам образ Ильи Ильича дает широкие возможности культурологических рассуждений на тему поволжского менталитета (во всех его взлетах и падениях).

Тем не менее Илья Обломов — это не определенная  калька с местных нравов. Художественный гений Гончарова создал поистине мировой образ, охватывающий типические черты психологии не только русского человека. По глубине типизации это столь же значимый образ в мировой литературе, как Гамлет и Дон Кихот. Переводчик произведений Гончарова на датский язык П. Ганзен писал: «В обломове я нашел столько знакомого и старого, столько родного… и в нашей милой Дании есть много „обломовщины“… Английский ученый Э. Рис уже в 20 веке отмечал: „Тайные следы Обломова существуют в каждом человеке, где бы он ни находился…“ (Rhys Ernst. Introduction to „Oblomov“ by I. A. Goncharov. London, 1932. p. 2. См. также: Reeve F. Russian novel. New York, 1966. p. 38)

Образ Ильи Обломова несет в себе явные и скрытые переклички с образами мировой литературы, такими, как Гамлет, Дон Кихот и др. Роман „Обломов“  — одно из вершинных достижений мировой и русской литературы. Образ Ильи Обломова в наибольшей степени представляет в русской литературе 19 века русский национальный характер. В этом плане с ним не может сравниться ни один другой художественный образ, созданный в русской классической литературе.

В то же время столь глубокое художественное обобщение, неуловимая природа и обаяние которого до сих пор так и не разгаданы, сильно повлияло на судьбу мировой литературы. Свои „Обломовы“ были вслед за Гончаровым созданы и в других национальных литературах. Роман был переведен на многие языки мира.