И. А. Гончаров и храм св. великомученика Пантелеимона

До сих пор мало известна религиозная сторона жизни автора «Обломова» Ивана Александровича Гончарова. В особенности – степень воцерковленности писателя. В драматической «автобиографии» под названием «Необыкновенная история» (Гончаров написал ее уже в конце жизни) романист признается, что любопытствующих людей, стремившихся заглянуть в его тайная тайных, в сокровенные уголки души – было слишком много: «За мной стали усиленно наблюдать, добиваться, что я такое? Либерал? Демократ? Консерватор? В самом ли деле я религиозен или хожу в церковь так, чтоб показать… Что? Кому?

Теперь, при религиозном индифферентизме, светские выгоды, напротив, требуют почти, чтоб скрывать религиозность, которую вся передовая часть общества считает за тупоумие. Следовательно, перед кем же мне играть роль? Перед властью? Но и та, пользуясь способностями и услугами разных деятелей, теперь не следит за тем, религиозны ли они, ходят ли в церковь, говеют ли? И хорошо делает, потому что в деле религии свобода нужнее, нежели где-нибудь. Искать я ничего не искал: напротив, все прятался со страхом и трепетом…» (ЛН, Т. 102. С. 260-261).

Да, в Божием храме Гончаров не искал ничего, кроме одного – пути к Богу, спасения собственной души. В храме писатель был прост. Здесь он забывал ту сложную, наполненную диалектикой, философию жизни, которую выстраивал в своих собственных романах. Здесь он не считал себя великим. Глядел вокруг себя – удивлялся и благоговел перед детской верой простых, никем не знаемых людей. В одном из писем к своему другу известному юристу Анатолию Федоровичу Кони он признается:"Я с умилением смотрю на тех сокрушенных духом и раздавленных жизнью старичков и старушек, которые, гнездясь по стенке в церквах или в своих каморках перед лампадкой, тихо и безропотно несут свое иго и видят в жизни и над жизнью высоко только крест и Евангелие, одному этому верят и на одно надеятся! Отчего мы не такие. „Это глупые, блаженные", — говорят мудрецы-мыслители. Нет, это люди, это те, которым открыто то, что скрыто от умных и разумных, тех есть царствие Божие, и они сынами Божиими нарекутся!"

Где же встретил Гончаров этих «сынов Божиих»? О каком храме говорит он в «Необыкновенной истории»? Ответ на этот вопрос дает письмо протоиерея Василия Перетерского, написанное уже после смерти романиста, 11 октября 1912 года: «Я служу в приходе Пантелеймоновской церкви с 1869 г., постоянно свыше 40 лет. В этом же приходе, Моховая ул., д. № 3… все в одной квартире свыше 30 лет жил и Иван Александрович Гончаров. Известие, что он был человек совершенно индифферентный к религии, не исполнял обрядов церкви, не причащался et cet., думаю, кем-то выдумано и совершенно не соответствует действительности. Я могу свидетельствовать, что он был человек верующий, хотя, может быть, по обычаю времени и по светским отношениям не всегда в жизни точно соблюдал обычаи и порядки церкви православной. В храм Божий в воскресные и праздничные дни ходил; ежегодно исполнял христианский долг исповеди и св. причащения в своем приходском храме, что особенно памятно нам потому, что он исповедался и причащался тогда, когда причастников в приходской церкви было уже очень немного, именно в Великую субботу за поздней литургией, которая начинается только в 1-м часу дня и по предположительности кончается уже в 3-м часу дня, почему причастников на ней бывает уже мало, но всегда обязательно И. А. Гончаров».

Духовником писателя отец Василий стал с 1880 года, а до того его духовно окормлял протоиерей Гавриил Васильевич Крылов, умерший в январе 1880 года. У нас пока мало сведений о духовниках писателя. В списке духовенства Санкт-Петербургской епархии за 1867 год содержатся сведения, что в благочинии священника В. И. Барсова значится церковь св. великомученика Пантелеимона, в которой числится священник Гавриил Васильевич Крылов, 46-ти лет, рукоположенный в сан в 1848 году, кандидат. Значит, Крылов родился в 1821 году и был младше Гончарова на 9 лет. Умер духовник Гончарова в 1880 году – в возрасте 59 лет. Думается, смерть духовника в этом еще не столь почтенном возрасте произвела сильное впечатление на писателя. По письмам Гончарова видно, что задумываться о смерти он начинает именно в 1880 – м году. Так, 10 августа 1880 года он пишет в письме все к тому же А. Ф. Кони: «Я скучаю – не от тех или других обстоятельств – а скучаю общею старческою скукою, нигде и ничем не утолимою и жаждущею того покоя, который зовут вечным». 30 октября 1882 года он пишет тому же А. Ф. Кони: «Я … желал бы кануть <в вечность – В.М.>, но земля не принимает меня». 28 декабря 1883 года он так заканчивает письмо к редактору журнала «Вестник Европы» М. М. Стасюлевичу: «В ожидании приятного свидания – и в здешнем, и в лучшем мире». 5 сентября 1884 года снова тот же мотив: «Видно, и мне приходится собираться в безвозвратный путь…». С этих пор мотив ожидания скорой кончины встречается в его письмах довольно часто. Очевидно, связь Гончарова с его духовником была достаточно крепкой и разорвалась болезненно. Перед глазами писателя был пример неожиданной и ранней кончины. Его связь с церковью становится еще теснее.

С кем же еще свел Бог в приходе св. великомученика Пантелеимона писателя Гончарова? В упомянутом списке духовенства обозначено, что в этом приходе служили, помимо Гавриила Васильевича Крылова, священники Михаил Ферапонтович Архангельский и Павел Федорович Краснопольский, а также дьякон Николай Васильевич Тихомиров. Протоиерей Василий Перетерский, очевидно, появился в храме позже,- вероятно, в начале 1870 – х годов, ибо в своем письме он свидетельствует о церковной жизни Гончарова по крайней мере за последние 20 лет жизни писателя, умершего в 1891 году.

Некоторые факты показывают, что Гончаров поддерживал со священниками своего прихода дружественные отношения. На эту мысль наводит, во-первых, духовное завещание писателя. Гончаров начал составлять свое завещание задолго до смерти. Одним из свидетелей выступил новый духовник Гончарова – протоиерей Василий Перетерский. В письме к А. Ф. Кони от 4 ноября 1889 года Гончаров пишет: «…Я … зашел в церковь, где, на мое счастье, обедню служил мой духовник. Он после службы пришел ко мне и, прочтя Ваше заявление, тотчас подписал свое удостоверение и имя, не дожидаясь даже моего приглашения. Он сказал, что это случается с духовниками, и с ним, между прочим, очень нередко».

В приходе, который находился в центре Санкт-Петербурга, служили священники, имеющие ученые степени. Все они, судя по упомянутому списку, были либо кандидатами, либо магистрами. Любопытно, что священник М. Ф. Архангельский подарил Гончарову свой труд, в котором касается и творчества самого Гончарова. Будучи преподавателем словесности в Санкт-Петербургской Духовной семинарии в 1851–1855 годах, протоиерей Архангельский составил «Руководство» для «напоминания воспитанникам пространных изустных толкований».

Упоминание о романисте И. А. Гончарове мы находим в главе «О замечательнейших описаниях путешествий в нашей литературе», где Архангельский называет, помимо гончаровского «Фрегата „Паллада“», «Письма об Испании» В. П. Боткина и малоизвестные «Письма из Венеции, Рима и Неаполя» В. Яковлева. Гончаровскую книгу Архангельский представил под названием «Путешествие И. А. Гончарова в Японию на русском фрегате „Паллада“ в 1852 и последующих годах».

Весьма любопытно мнение духовного лица об этом произведении: «Оно отличается естественностью, верностью, подробностью, полнотой и занимательностью описаний, юмористическим изложением, и написано языком простым, но весьма правильным, показывает в авторе глубокое знание отечественного наречия… При чтении путешествий г. Гончарова забываешь своё место, своё занятие, и, кажется, сам, вместе с автором, странствуешь по местам, которые он описывает». Личное знакомство их состоялось, вероятно, не позднее 1857 года, когда вышла упомянутая книга. Дело в том, что цензором книги выступил как раз Гончаров, который и подписал цензурное разрешение на выход книги в свет 13 марта 1857 года. Очевидно, к тому времени Гончаров уже ходил по воскресным и праздничным дням в храм св. великомученика Пантелеимона, где состоялось, очевидно, истинное воцерковление Гончарова и где он обрел духовных наставников, проводивших его в жизнь вечную.

В упомянутом письме отец Василий свидетельствует об истинном христианском смирении Гончарова: «Я его и напутствовал в последней предсмертной болезни; я тогда получил от него христиански смиренную просьбу, чтобы не хоронили его как литератора, на Волковском кладбище, а чтобы похоронили как простого христианина, скромно, просто, без всяких обычно устрояющихся учащеюся молодежью при погребении литераторов помпы и намеренной пышности и шума, в Невской Лавре». После смерти писателя отец Василий служил над его прахом панихиды, провожал гроб с телом покойного романиста в Лавру и обычным порядком после отпевания в Свято-Духовской церкви предал земле на Никольском лаврском кладбище, которое в 1891 году называлось Новым. Кстати сказать, похороны романиста все же не прошли незамеченными в Петербурге. Газета «Биржевые ведомости» писала 20 сентября 1891 года: «19-го сентября, происходили похороны знаменитого романиста И. А. Гончарова, отличавшиеся большою торжественностью и привлекшие очень многочисленную публику.

К 9 час. утра в квартиру покойного собрались многие литераторы, журналисты, почитатели покойного, принадлежащие ко всем слоям столичного общества, а также много учащейся молодежи. По совершении последней литии, дубовый гроб с останками покойного, крышку которого украшал небольшой венок из благоухающих цветов, вынесли на улицу старейшие литераторы, друзья и почитатели покойного. У дверей квартиры его ожидало очень много народа. Во главе процессии шло духовенство с хором певчих; погребальную колесницу с гробом везли две пары лошадей в траурных попонах. Следовавшие за нею дроги были заняты множеством венков.

На гроб покойного романиста возложено было около тридцати венков; серебряные от студентов Спб. университета, от почитателей, от редакции журнала „Нива“; фарфоровые и из живых цветов и растений: от Академии наук, от „Литературного фонда“, от Санкт-Петербургской городской думы, от редакций здешних газет и журналов: „Правительственного Вестника“, „Новостей“, „Нового Времени“, „Вестника Европы“, „Северного Вестника“, „Недели“, „Живописного Обозрения“, „Сына Отечества“, „Русской Школы“, „Петербургского Листка“, „Петербургской Газеты“ и др., а также от редакций „Русских Ведомостей“, „Новостей дня“ и др.; от русского музыкального общества, от Санкт-Петербургской консерватории, от драматических курсов, от историко-филологического института, от училища правоведения, от женских педагогических курсов, от рождественских фельдшерских курсов, от Московского общества вспомоществования недостаточным студентам и др.

За гробом шло множество публики. Процессия направилась с Моховой ул. по Литейному и Невскому проспектам к кладбищу Александро-Невской лавры, привлекая на пути следования группы любопытных».

Приведенные сведения лишь отчасти раскрывают перед нами жизнь Гончарова как прихожанина храма св. великомученика Пантелеимона. Можно еще добавить, что он был членом приходского Благотворительного Общества. Это пока все, что мы знаем.

Принято считать, что Гончаров не был воцерковленным человеком, не знал жизни церкви. Думается, что это по крайней мере не совсем так. А может быть, и вовсе не так. Напомним, что в Симбирске, будучи мальчиком, он несомненно ходил вместе с матерью, отличавшейся глубокой религиозностью, на службы в ближайшую к дому церковь. Это была церковь Вознесения на Большой Саратовской улице. Она находилась буквально в пятидесяти метрах от особняка Гончаровых. Позже она превратилась в Спасо-Вознесенский собор. В десятилетнем возрасте он попадает в Москву, учится в коммерческом училище. Коммерческое училище располагалось на Остоженке, а ходил юноша Гончаров в церковь Никитского женского монастыря, располагавшегося на Никитской улице. Здесь-то, в этой церкви, он однажды, в 15 – 17 лет, встретил самого А. С. Пушкина. Никакие перипетии жизни не отрывали Гончарова от церкви. В своих воспоминаниях он пишет о том, что сошелся с кружком Белинского в 1840- е годы лишь литературно: «Разность в религиозных убеждениях и некоторых других понятиях и взглядах мешала мне сблизиться с ними вполне». Закончил Гончаров свою жизнь истинным христианином. Достаточно вспомнить несколько строк воспоминаний А. Ф. Кони: «Глубокая вера в иную жизнь сопровождала его до конца. Я посетил его за два дня до смерти, и при выражении мною надежды, что он еще поправится, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, в котором еще мерцала и вспыхивала жизнь, и сказал твердым голосом: „Нет! Я умру! Сегодня ночью я видел Христа, и он меня простил»…"

Письмо отца Василия способно развеять многие недоумения, сложившиеся вокруг личности Гончарова:"Все, выше сказанное, за много лет личного знакомства и духовных отношений дает мне твердое основание свидетельствовать, что покойный Иван Александрович, по крайней мере за последние 20 лет, был и скончался истинно верующим сыном церкви православной".