Очерк жизни и деятельности архимандрита Леонида (Кавелина), третьего начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме, и его труды по изучению православного Востока
Глава 4
Первые шаги отца Леонида в качестве начальника Миссии. Освящение домовой церкви во имя царицы Александры
Архимандрит Леонид прибыл в Иерусалим 12 мая 1864 года и поселился со всеми членами Миссии не в греческом Архангельском монастыре, как было раньше с первыми нашими двумя Миссиями, а прямо в собственном помещении, уже оконченном постройкою, в русских богоугодных зданиях, сдав немедленно Патриархии бывший во временном владении Миссии Архангельский монастырь и совершая богослужение то на Голгофе, то в Гефсимании у гроба Богоматери, то иногда даже в новых покоях Миссии, и мало-помалу подготовляясь к предстоящему освящению домовой миссийской церкви.
28 июня было назначено днем освящения русских богоугодных зданий и домовой церкви во имя святой царицы Александры. Накануне этого дня в миссийской церкви совершена была торжественная великая вечерня в присутствии Патриаршего наместника Мелетия, митрополита Петры Аравийской, приглашенного на это торжество по желанию Святейшего Синода начальником Миссии. Во время вечерни пели певчие русские и греческие. Приглашенные на торжество клирики Патриархии остались ночевать в Миссии. В час ночи 28 июня зазвонили к заутрене, а в 2 часа началась утреня. После пения Слава в вышних Богу митрополит Мелетий со всем духовенством вышел из храма с литаниею, трижды обходя дом Миссии и читая всякий раз против западного входа Евангелие. По окончании крестного хода начался чин освящения храма и затем следовала Литургия, на которую собрались толпы богомольцев разных национальностей: присутствовали русские, болгары, греки, арабы, копты, абиссинцы. Богослужение, исполненное, как и накануне, певцами греческими и русскими, окончилось в 9 часов утра.
В 12 часов дня в мужском поклонническом приюте состоялся торжественный обед на 125 человек. За длинными сервированными столами во главе поместился митрополит, имея по правую сторону пять греческих архиереев, а по левую — начальника Миссии и представителей греческого духовенства. Против митрополита занял место секретарь консульства Т. П. Юзефович, за отсутствием консула исполнявший обязанности хозяина; по сторонам его сидели служащие в консульстве, принимавшие участие в постройках, генерал В. В. Волошин (Волошинов) и много других почетных гостей. «О гостеприимстве русском и притом царском 103, — замечает участник этих торжеств, автор «Воспоминаний поклонника Св. Гроба» В. К. Каминский, — нечего и говорить, оно было так удовлетворительно, как только возможно, несмотря на то, что день этот принадлежал к Петрову посту и, следовательно, трапеза была постная, которая в Иерусалиме с [451] большим трудом устраивается. В конце обеда Т. П. Юзефовичем предложены были тосты за Государя Императора, щедрого жертвователя на русские богоугодные заведения, на что присутствующие ответили восклицанием «ура», а певчие исполнили народный гимн. Начальник Миссии архимандрит Леонид возгласил тост в честь блаженнейшего Патриарха Кирилла, митрополита Мелетия, Патриаршего Иерусалимского Синода, всего православного духовенства, присутствующих гостей, создателей богоугодных заведений 104. Потом был накрыт второй стол для поклонников, пребывающих в Иерусалиме, служащих на наших постройках и рабочих в количестве 73 человек. «Все они также угощены были, — по словам В. Каминского, — щедрою царскою трапезою и с веселием разошлись» 105. Многие, впрочем, оставались на русских постройках до вечера и присутствовали на всенощном бдении во вновь освященном храме по случаю праздника в честь апостолов Петра и Павла.
Из представленного нами описания торжеств по случаю освящения домовой миссийской церкви во имя царицы Александры ясно, что главный хозяин русских богоугодных построек, консул А. Н. Карцев, отсутствовал на этих торжествах, пользуясь отпуском с мая месяца по декабрь 1864 года. Между тем с осени начали функционировать и приюты, мужской и женский, на наших богоугодных постройках, принимая приезжающих из России богомольцев. Пользуясь положением единственного хозяина на постройках и руководствуясь имеющимися у него инструкциями Министерства иностранных дел и Святейшего Синода, архимандрит Леонид обратил серьезное внимание на порядки, существующие в наших приютах, особенно женском. По свойству своего решительного и настойчивого характера и по своим ригористическим монашеским воззрениям, архимандрит Леонид пожелал подтянуть всех насельников русских богоугодных заведений, подчиненных ему членов Миссии и случайно проживающих здесь с целью урегулировать внутренний нравственный быт их соответственно святости данного места и добровольно принятого на себя подвига паломничества. Эти благие намерения нового начальника Миссии не пришлись по сердцу случайным обитателям русских богоугодных заведений. Но мы предпочитаем говорить словами самого отца архимандрита Леонида.
«С прибытием новой Миссии в Иерусалим и водворением ее в среде наших построек, я, — писал отец архимандрит в 1865 году в Святейший Синод, — не касаясь материальной стороны дела, порученной консульству, счел своим пастырским долгом обратить особое внимание на духовно-нравственную сторону дела. Личная наблюдательность, проверенная расспросами у людей, живущих здесь постоянно, скоро показала мне, что убеждения главного деятеля иерусалимского дела г. Мансурова, выраженные мне лично словами, будто Иерусалим все равно что Лондон и Париж, и потому, что бы [452] ни делали в нем наши богомольцы, начальство духовное и гражданское может смотреть на это равнодушно, — не были простыми словами. Эти личные убеждения были приняты в основу действий местных исполнителей воли г. Мансурова. Так, например, в женский приют лишь незадолго до моего приезда был запрещен свободный вход мужчинам, а в течение первых месяцев по его открытии туда ходили свободно проводить время даже консульские кавасы. Начальницей приюта была поставлена монахиня Магдалина, женщина строгая к себе и потому и к другим. Узнав ее ближе и убедясь в ее готовности честно исполнять свои обязанности, я стал через нее вводить в женском приюте нравственный порядок, соответственно назначению этого учреждения 106. Между прочим, совершенно случайно открылось, что ближайшая помощница смотрительницы приюта, поставленная консульством, занималась постыдным ремеслом «сводницы», за что и пользовалась общим вниманием г. г. служащих в наших так наз. странноприимных заведениях. С ужасом узнав об этом, я просил г. консула отставить ее от должности и выслать из Иерусалима. Он хотя видимо смутился моим открытием, но показал вид, что он находит справедливым исполнить мою просьбу, прося лишь об одном — чтобы эта женщина была выслана по его отъезде в отпуск <...> По слухам, эта бесстыдная женщина, озлобившись на меня за потерю места и выгодного ремесла, в проезд через Константинополь явилась к Его Блаженству Патриарху Иерусалимскому и принесла на меня жалобу от лица русских поклонников за воздвигнутые будто бы мною и матерью Магдалиною гонение против них в Иерусалиме и тем смутила Его Блаженство».
Но этим дело не ограничилось. Архимандрит Леонид продолжал держать под своим «постоянным и бдительным надзором» женский приют и после, в чем ему оказывала свое полное содействие, по страху Божию, его духовная дочь мать Магдалина, изъявившая «полную готовность не допускать во вверенном ее управлению месте ничего противного христианскому долгу и совести». «Это, — пишет архимандрит Леонид, — возмутило против меня и всех служащих при наших заведениях и состоящих под протекциею г. Мансурова, и они стали вести против меня интригу, направленную, как заметно, издали, рукою меткою и искусною (что весьма возможно при их деятельной переписке с Петербургом), обнаружившуюся решительными действиями лишь с приездом консула».
Следует помнить, что с выбытием из Иерусалима главного строителя, архитектора М. И. Эппингера, награжденного чином и деньгами, иерусалимский «триумвират», так энергично и единодушно действовавший в деле борьбы с епископом Мелитопольским Кириллом, хотя и потерял одного из видных своих представителей, но не распался. С успехом место выбывшего в «триумвирате» занял помощник главного архитектора, архитектор В. А. Дорогулин, «неразлучный [453] друг г. консула», как его характеризует архимандрит Леонид, имея своими единомышленниками и сторонниками архитектора М. Ф. Грановского, доктора русской больницы Мазараки и его супругу, а также бывшего учителя военно-учебных заведений — писателя-паломника В. Каминского, — людей, весьма облагодетельствованных Б. П. Мансуровым и ему весьма преданных. Первые два, прямо полагать, были из числа тех, против которых были направлены главным образом суровые прещения ригориста — начальника Миссии, с целью прекратить их посещения женского приюта, и уже несомненно эти люди любили пожить и повеселиться, устраивать у себя по вечерам сборища певчих «для пения песен и романсов» и «обильных попоек», на коих злословию и сплетням не было конца. Не по сердцу им пришелся суровый аскет — начальник Миссии, и они стали все усилия напрягать, чтобы отделаться от него.
«Г. г. служащие здесь, — пишет архимандрит Леонид, — высказывают твердое намерение не терпеть среди себя ни одного мало-мальски не безгласного свидетеля их действий. Кто же, зная это, решится вести борьбу бессильную и бесплодную и притом вредную великим нашим интересам — и политическим и духовным; а с другой стороны, кто из людей, не потерявших стыд и совесть, решится быть безгласным свидетелем того, что здесь делается, чего именно и желают г г. служащие на постройках? 107 В частности, г. Мазараки встал во враждебные отношения к архимандриту Леониду из личных своих расчетов, опасаясь потерять выгодное место при русской больнице, оплачиваемое квартирою и жалованьем в 2250 руб. (впоследствии русские врачи, выписываемые из России, получали содержание только в 1500 руб.), так как архимандрит Леонид взял с собою из Петербурга воспитанника медико-хирургической академии сирийца Сарруфа в качестве миссийского драгомана, вопреки желанию Б. П. Мансурова, наметившего на эту должность другого человека, и так как в Иерусалиме ходила молва, что Сарруф займет со временем и должность врача при нашем госпитале Мазараки...
В. К. Каминский, бывший воспитанник Нежинского юридического лицея и учитель военно-учебных заведений, приобрел себе известность в литературе своими «Воспоминаниями поклонника Св. Гроба» (СПб., 1859), из коих в свет доселе появилась лишь одна первая часть, три же другие части, приготовленные к печати, остаются в рукописи и хранятся в библиотеке Православного Палестинского Общества без надежды, впрочем, в целом своем виде когда-нибудь видеть свет Божий. Последнее объясняется отсутствием у автора специальных сведений по вопросам палестиноведения, затрагиваемым в его «Воспоминаниях» довольно часто, а равно крайнею страстностью и даже желчностью, какими проникнуты его воспоминания, когда он касается современных палестинских деятелей и пишет свои непосредственные впечатления, наблюдения и характеристики. Так как [454] В. К. Каминский принимал горячее участие в иерусалимских миссийских беспорядках как человек, вполне расположенный к «членам мансуровской партии», придавая всем доносам членов Миссии на отца архимандрита Леонида «литературную форму», и в обвинительных доносах на отца архимандрита Леонида упоминалось, что «ожесточенным преследованием» последнего «этот поклонник якобы доведен, как многие здесь (т. е. в Иерусалиме) убеждены, до гроба», то мы остановим внимание на этой личности несколько подробнее, благо мы располагаем ценным материалом для его беспристрастной характеристики в упомянутых неизданных его «Воспоминаниях».
«Много читал, — пишет в своих воспоминаниях о себе В. К. Каминский, — много размышлял, многое усвоил себе и многим пользуюсь; много делаю, по-видимому, доброго и все сам как будто уничтожаю; все плоды мои гибнут от моей раздражительности, вспыльчивость моя потемняет светлость ума (sic!) и расстраивает меня и поставляет в опаснейшее положение» 108. «Нервы мои, слабые от самого рождения, — говорит г. Каминский о себе в 1852 году, — совершенно расстроились (sic!), потерял сон, аппетит и весь сделался болен без всякой определенной болезни. Через три с половиною месяца я близок был к тому, чтобы слечь в постель и не встать более <...>, на долголетие я никак не смел рассчитывать; здоровье мое было очень не прочно» 109.
Итак, это был дегенерат, больной физически и нравственно человек, не знавший, куда преклонить свою бедную одинокую голову, и не имевший определенной сознательной цели, но околачивавшийся постоянно в пространстве между Черниговым и Иерусалимом и попавший всецело в руки наших деятелей на русских постройках во главе с Б. П. Мансуровым. Не удивительно поэтому, что он находился во всегдашней оппозиции и к епископу Мелитопольскому Кириллу и к его преемнику — архимандриту Леониду, которого он характеризует в своих воспоминаниях в самых неправильных чертах 110.
Смерть г. Каминского не была неожиданностью ни для кого, а тем более для самого Каминского, и в ней архимандрит Леонид повинен лишь постольку, поскольку она случилась именно в его бытность в Иерусалиме, и только недобросовестные клеветники могли ставить эту смерть в причинную связь с характером архимандрита Леонида. «И теперь мне, — пишет архимандрит Леонид в письме Н. П. Игнатьеву от 24 июня 1865 года, — положительно сделалось известным, что письма писались на меня от лица поклонников, сочинялись по заказу покойным Каминским, человеком до того мнительным (он еще до приезда Миссии писал в Петербург жалобы, что его свои хотят отравить, хотят женить его насильно, чтоб воспользоваться его пенсией и т. п. мечтания) и раздражительным, что его все боялись. Но, пользуясь этими, всем известными его болезненными свойствами, состоявшаяся против меня коалиция так восстановила его против меня, что [455] он, не будучи почти вовсе знаком со мною, был готов вредить мне чем только может, как личному злейшему врагу. Умирая, он прислал мне сказать, что он ничего против меня не имеет, я же, зная о его беспричинной ненависти ко мне и желая с ним проститься по-христиански, т. е. простить ему лично его злобу на меня, для успокоения его души хотел навестить его, но он отказался принять меня. За такой антихристианский поступок, конечно, большая часть вины падает не на г. Каминского, а на тех, которые, зная болезненное его расположение духа, лукаво пользовались этим для своих темных целей, без всякой мысли о том, сколько тем повредили ему душевно» 111.
Архитектор В. А. Дорогулин и его помощник М. Ф. Грановский, «состоящие под протекцией г. Мансурова» и привыкшие жить в Иерусалиме, не сдерживая ни своих свободных нравов, ни горячего темперамента, когда встретились с суровыми ригористическими пресечениями их вожделений по отношению к женским приютам, возмутились против него и решились повести против него самую низкую интригу. С этою целью они привлекли на свою сторону не только миссийских певчих, которых «для этой цели они стали собирать по вечерам у себя для пения песен и романсов», оканчивая эти вечера «обильными попойками, за которыми осуждали действия начальника, бранили его». В числе недовольных против архимандрита Леонида были привлечены и члены Духовной Миссии — иеромонахи Иоанн и Анатолий и иеродиакон Арсений, над чем потрудилась со рвением, достойным лучшего применения, семья доктора Мазараки и, главным образом, его набожная, но легковерная и словоохотливая супруга, русская по рождению, хорошо осведомленная со всеми мелочами иерусалимской жизни. Нужно, однако, сказать, что значительная доля вины в этой интриге помимо подчиненного ему клира лежит и на совести самого отца Леонида, который выбор сотрудников признавал своею «величайшею ошибкою».
Как только стали известны выборы новых членов Духовной Миссии, бывший начальник архимандрит Порфирий (Успенский) дал о членах этих такой отзыв: «В Иерусалим на место Мелитопольского епископа Кирилла назначен архимандрит Леонид (Кавелин) (из военных), а этому епископу велено ехать в Казань и жить там в каком- то монастыре. Леонид подобрал под свою масть иеромонахов, иеродиаконов и певцов из среды самой необразованной. Итак, третья Духовная Миссия наша во Св. Граде ноль» 112. Эта характеристика человека желчного и крайне обиженного невниманием духовного начальства к его трудам в Духовной Миссии несомненно преувеличена, так как среди назначенных членов Миссии был иеромонах Иоанн из дворян, отец иеродиакон Арсений — кандидат богословия Петербургской Академии, регент Вознесенский, окончивший курс Духовной семинарии и придворный певческой капеллы, но в конечном результате этой Миссии архимандрит Порфирий оказался [456] пророчески правым. Архимандрит Леонид, несомненно, в рекомендациях своих, при назначении в Миссию новых членов, оказался неосторожным, и в этом ему пришлось горько раскаяться. Отец иеромонах Иоанн, например, при назначении «с духовной стороны» известный отцу архимандриту Леониду «лично по своим способностям и нравственным свойствам», «полезным помощником в письменных занятиях» и «для поручений по внешним делам Миссии духовно-политического характера» и даже человеком, который мог бы заменить его в случае болезни, смерти, отозвания и т. п. случайным обстоятельствам» и из которого он «желал бы приготовить преемника по Иерусалимской Миссии» 113, по его докладной записке в Святейший Синод и послу в Константинополь Н. П. Игнатьеву, оказывается, «еще в бытность в гостях в Оптиной пустыни, при первом с ним знакомстве, в разговоре сознался о. Леониду, что, находясь при Смоленском архиерейском доме, по своей молодости ощущал великий душевный вред от неизбежных встреч и сношений с женским полом и желал бы посему удалиться оттуда»; человеком, принявшим назначение в Миссии «с видимым удовольствием и благодарностью, обещаясь быть искренно послушным и духовно-преданным сыном, но по приезде в Иерусалим «с первого же дня обнаружившим к нему чувства совершенно противоположные, т. е. злобу и ненависть, которые дошли до крайних пределов и привели его к действиям поистине безумным». Причина огорчения и неудовольствия иеромонаха Иоанна на архимандрита Леонида заключается в том, что, по приезде в Иерусалим, последний, в видах его же душевной пользы, воспретил ему исповедывать и принимать женщин 114, тогда как г-жа Мазараки «трубила по всему городу о его высоких достоинствах» (едва 30 лет, в монашестве с 1860 г.), и он сам «по высокому о себе мнению», вопреки запрещения, «стал принимать богомолок в своей келлии и входить с ними в знакомство под предлогом духовных назиданий, в которых он имел неотложную нужду, не сознавая, впрочем, этого».
Назначение в Миссию членом иеромонаха Иоанна «ошибкою, исправить которую было поздно», признавал и палестиновед А. Н. Муравьев 115.
Иеромонах Гедеон в представлении в Святейший Синод «лично известный» отцу архимандриту Леониду как «по своим нравственным качествам, так и по способностям, существенно необходимым для Миссии», как «знающий хорошо Церковный Устав» и «хозяйственную часть» и «могущий быть духовником для богомольцев и надзирать за благочинием в самом доме Миссии, где предполагается помещать богомольцев из белого духовенства» 116, по докладной записке в Синод и посланнику, оказался человеком, которого отец архимандрит Леонид «коротко не знал, а решился взять с собой по нужде, основываясь на рекомендации людей», по-видимому благонамеренных, как о человеке способном, а по малочисленности [457] настоящего состава Миссии при ежедневном богослужении не мог не обратить внимания на силы, лета и способности к внешним послушаниям» и, как признавался откровенно с глубоким сожалением, «вопреки нравственным свойствам, которые необходимо бы поставить на первый план» 117, вел себя в отношении архимандрита Леонида «двоедушным» и, по ложно понимаемому духу товарищества, колеблющимся» в своих отношениях к нему.
Иеродиакон Арсений, бывший член Духовной Миссии (до 1860 г.), аттестованный в представлении в Святейший Синод с хорошей стороны, как человек, полезный Миссии «знанием церковной службы на греческом языке», «способным вести счетную часть по общему хозяйству Миссии», «хотя и не без некоторых «странностей», проистекающих от недостатка правильного руководства в начале его иноческого пути и легко исправимых при желании подчинить себя этому руководству» 118, а в «докладной записке» иеродиакон Арсений является уже перед нами постоянно «смущенным и неустроенным по своей жизни», принятым в состав третьей Миссии «по его усиленной просьбе» и из сострадания к его тесному положению в академии.
О регенте миссийского клира, окончившем курс Московской Духовной Семинарии, Сергее Вознесенском, в представлении обер-прокурору Святейшего Синода князю С. П. Урусову архимандрит Леонид говорит, что «он известен ему с отличной стороны как по своим познаниям в пении, так и по примерному благонравию, чрез что он может иметь нравственное влияние на остальных певчих 119, а в докладной записке о том же регенте говорится уже, что «он ведет себя нехорошо; пьет запоем по временам» и самый хор признается нуждающимся «в переформировании», так как «после подачи доноса певчие делают, что хотят, считая своим настоятелем консула» 120.
Все эти лица легко могли соорганизоваться и сговориться по вопросу о том, как повести атаку против энергичных действий нового начальника Миссии. Одни в эту коалицию вошли из личной мести, другие — из ложного оскорбленного самолюбия, а третьи — просто по ложно понимаемому духу товарищества. Для начала выступления необходимо было выждать благоприятное время, каковым и был признан приезд в Иерусалим из отпуска консула А. Н. Карцева, состоявшийся 7 декабря. 12 декабря, после всенощного бдения, консул уже имел первую конфиденциальную беседу, которую архимандрит Леонид в докладной записке в Святейший Синод и послу Игнатьеву воспроизвел «по возможности» подробно. «На вас все жалуются» — так начал консул свою беседу. «Кто же эти все, вопросил я, — пишет архимандрит Леонид, — и на что они жалуются?». «Да все», — было ответом. «Я повторяю вам, что это слишком голословно, а если удостоите наименовать жалующихся и объяснить, на что именно они жалуются, то я по-братски готов вам отвечать». На это ответа не последовало. [458]
Говоря по своей обычной манере шуточно о самых серьезных вещах, он вдруг перешел в другой тон и как будто мимоходом спросил: «Вот вы говорили обо мне секретарю, что вам не нравятся мои ночные отлучки в город и что я лучше бы сделал, если бы женился». Я на это отвечал: «Да, я по своему духовному долгу, при совете его со мною касательно его женитьбы, точно говорил ему, что лучше жениться, чем жить нечисто, но употреблено ли при этом указание на вас, не помню». На это консул уже с запальчивостью и цинизмом отвечал: «Так знайте же раз и навсегда, что я ваших убеждений на этот счет знать не желаю. Я не могу обойтись без женщин и потому привез с собою одну венгерку 121. И предупреждаю, что вам не должно быть никакого дела до того, что будет делаться в моем доме». Я на эту выходку отвечал холодно: «Я, г. консул, знаю все, что вы говорите мне, как новость, и пользуюсь этим случаем по долгу совести и лежащей на мне пастырской обязанности заявить вам, что содержанка ваша, которую вы привезли с собою, уже успела заявить в городе, что вы обещали поместить ее в консульском доме, т. е. внутри русских богоугодных заведений, и даже обещались сделать директрисой женского приюта. На это я скажу вам прямо, что я не могу допустить такого явного соблазна, и если вы добровольно не откажетесь от вашего намерения, должен буду довести о сем до сведения тех лиц, которые могут вам это запретить». Стараясь скрыть видимо волновавшую его беседу, он опять перешел в шутливый тон и, между прочим, сказал: «Я ведь располагаю пробыть здесь недолго, не более двух лет». На это я отвечал: «А я, если так пойдут дела, как они поставлены теперь, желал бы пробыть и того менее». На это он с увлечением отвечал: «Да, но тогда уже начальника Миссии здесь не будет, но останутся два иеромонаха, из которых один за старшего» 122. После этого напряженного разговора А. Н. Карцев поспешил сблизиться с низшими членами Духовной Миссии и их привлечь на свою сторону и сделать им визиты. В Миссии этого только и ждали, чтобы начать компанию против своего начальника. 29 декабря на имя консула была подана первая жалоба на архимандрита Леонида, которая, будучи наполнена фактами мелочными и даже иногда малоправдоподобными, не может, однако, быть пройдена молчанием, так как в ней взводятся на о. архимандрита Леонида такие жалобы, которые аналогичны с жалобами клириков константинопольской церкви, о чем у нас будет речь впереди. Нужно поэтому допустить, что некая доля правды имеется в этой жалобе.
1. «Состояние о. Леонида кажется нам неестественным, — пишут в своей жалобе члены Миссии, — лицо его по временам багровеет, то раздуваясь, то опускаясь попеременно, а глаза совершенно делаются желтыми... Тогда взгляд на его лицо приводит в невольный ужас. В этом состоянии он иногда бегает по коридору в спальном костюме и ломится, сколько есть силы, кулаками в двери своих подчиненных [459] с криками и ругательствами. Встреча с ним в это время небезопасна, потому что он весь бывает проникнут в это время желанием наносить оскорбления.
2. Во время Божественной литургии — рассеян и забывчив, так что часто бывает нужно подсказывать ему возгласы. Часто служит в тревожном состоянии духа; опирается на Св. Престол руками и допускает очень важные ошибки, о которых не упоминаем здесь. Во время литургии одного чередного иеромонаха о. Леонид нарушает тишину Св. алтаря и невольно развлекает внимание служащего разными звуками, похожими на пение, занимается разговорами, дергает за облачение с желанием что-то поправить и наконец делает начальнические замечания, большею частью самые неосновательные и несправедливые, отдает разные домашние распоряжения и рассказывает новости. И все это не от простоты, которой не видно в о. Леониде, но от нескрываемого неуважения к святости места. Во время же богослужения во святых местах — у Гроба Господня, на Голгофе, в Гефсимании — о. Леонид, так сказать, поглощен суетливостью: бегает от своего места, грубо разговаривает с богомольцами, толкает их своими руками или тащит с одного места на другое. Однажды, при архиерейском служении в алтаре храма Воскресения, во время пения Херувимской песни, о. Леонид привязался к служащему иеромонаху из прежней Миссии и завел с ним ссору. А перед временем приобщения он поклонился иеромонаху в ноги, прося прощения. Иеромонах же движением руки делал ему вразумления в виду всех служащих, которых было очень много. После вразумления и примирения о. Леонид подошел к Первенствующему архиерею с жалобою и претензиею на того же иеромонаха.
3. Однажды, перед самым моментом приобщения, о. Леонид призвал в алтарь миссийской церкви и мирил мнимых врагов, не сказавших до того друг другу ни одного оскорбительного слова, и заставлял иеродиакона Арсения просить прощения у регента Вознесенского. Вместо того дело кончилось кратким объяснением недоразумения, причиной которого, как после оказалось, был сам о. Леонид. По окончании же литургии, будучи раздражен простою формою объяснения, с криками и ругательствами, неожиданно вбежал в квартиру иеродиакона и вне себя произнес богохульство. Об этом происшествии, особенно о последнем слове, будет написано в отдельном письме от иеродиакона, потому что свидетелем этого слова о. архимандрита был только младший член Миссии о. иеродиакон. Раз перед служением в Гефсимании о. Леонид спросил иеродиакона Арсения, исповедывался ли он вчера, чтобы сегодня приступить к причащению. И на ответ иеродиакона, что исповеди не было, но что он не имеет грехов, устраняющих от причащения, о. Леонид решительно объяснил, что он и сам не будет служить литургии, и его не допустит до служения, пока этот последний не исповедуется. Затем предложил [460] себя духовником и исповедовал иеродиакона в волнении, без епитрахили, почему и разрешительную молитву должен был прочитать после в церкви. Неожиданные принуждения к исповеди иеродиакона Арсения повторялись неоднократно, с целью удалить его от давнишняго духовника, Высокопреосвященнейшего Мелетия, когда прямые запрещения и угрозы не исповедоваться у Его Высокопреосвященства оказались недействительными.
4. Неоднократно о. Леонид бесчестил и злословил Высшую Греческую Иерусалимскую иерархию; клеветал нам на святителей, полных благодати и духа, и делал смиренным архипастырям Иерусалима оскорбления, которые тяжело ложились на наше сердце, стыдом покрывали лицо и вызывали слезы; запрещал русским богомольцам останавливаться в греческих монастырях с целью, между прочим, отнять у греков доходы; вмешивался в управление греческих монастырей, порицал их благочиние, лично бранил игуменов монастырей, злословил игумений, внушал богомольцам делать копеечные пожертвования на св. местах, перетолковывал в другую сторону древний обычай поклонников ночевать в храме Гроба Господня. Во время соборной архиерейской службы в храме Воскресения занимается местничеством в виду народа и служащих архиереев; своими руками выводил иеромонахов Миссии с мест, назначенных экклисиархом, и ставил выше греческих игуменов, к явному неудовольствию греков и соблазну народа, уважающего нрав и распорядки местной иерархии.
5. О. Леонид не позволяет членам Миссии читать в своей церкви поучений, а народ между тем, цветок русского благочестия, наполняющий храм более четырех сот ежедневно, уподобляется земле жаждущей, просит иеромонахов напоить их водою жизни — благодатным учением Христовым в Иерусалиме свободным от всех житейских попечений и по вниманию к трудам их дальнейшего странствования. Родители, приехавшие с детьми, просят поучить миссионеров детей Закону Божию, но о. Леонид запрещает это миссионерам на том основании, что мальчиков не следует пускать к монахам из опасения — стыдимся говорить — содомского греха. Это говорит начальник Миссии, архимандрит, миссионеру-академику, прямая обязанность которого распространять свет слова Божия и тем вознаградить траты Церкви на его воспитание. Впрочем, кажется, не в этом главная причина запрещения, что высказано о. архимандритом, а в ненависти его к монахам, кончившим курс в духовных заведениях, особенно в Академиях.
6. О. Леонид требовал от старшего иеромонаха Миссии о. Гедеона, чтобы тот не исповедовал чиновников и всех служащих при Консульстве и русских постройках, а отсылал бы их к нему. Когда же те не соглашались исповедоваться у о. Леонида, а желали у иеромонаха, то о. Леонид позволял себе делать им после неприятности, а иеромонаху выговаривал. Богомольцев, постоянно живущих в [461] Иерусалиме, особенно заслуженного и ученого профессора г. Каминского, известного своим сочинением и незаменимого в Иерусалиме, по его полному историческому изучению географии Обетованной земли и в настоящее время неусыпным трудам по составлению указателя Палестины, — теснит, оскорбляет и гонит всевозможными мерами из Иерусалима. Других преследует подозрениями в худом поведении и нередко приходит в их кельи с тяжелою бранью. Много мы видели богомольцев, плакавших слезами глубокой горести, и слышали, как они называли нашего начальника именами, слишком тяжелыми для нашего духовенства. С членами Миссии о. архимандрит обращается надменно и презрительно, устраняет от всякого участия в делах Миссии и в то же время употребляет все усилия, чтобы членов Миссии перессорить между собою. О. иеродиакона Арсения три раза называл в глаза скотиной и подлецом, один раз при иеромонахе Миссии и певчих, другой раз — при регенте, третий раз — в квартире иеродиакона немедленно после своей службы, и удивительно то, что все это злословие было без всякого повода со стороны его жертвы. Такое обращение решительным образом потрясло и без того слабое здоровье иеродиакона прибывшего в Иерусалим со следующим докторским свидетельством, предъявленным уже и Вам. Иеродиакону Арсению запрещал служить более двух раз в неделю, хотя тот мог бы и чаще (кажется, для того, чтобы иметь возможность просить второй штат иеродиакона и сослаться на факт, что одному иеродиакону ежедневное служение и приобщение невозможно). Потом намеревался представить его, против его воли, к иеромонашеству, чтобы таким образом без особого распоряжения Св. Синода исключить иеродиакона из Миссии, потому что третьего иеромонаха в штат Миссии не полагается. И вот ныне, после Вашего приезда, на днях уговаривал г. регента писать фальшивый донос на иеродиакона Арсения; обещал за это лжесвидетельство г. регенту свою дружбу и покровительство. Об этом г. регент уже заявил Вам в присутствии певчих Миссии. Незадолго до Вашего приезда второму иеромонаху о. Иоанну читал свое письмо в СПб., с уведомлением, что иеродиакон и некоторые из певчих заболели от неудобных и сырых квартир. Это совершенно несправедливо: квартиры наши со всеми удобствами и все мы помещением довольны. Певчих Миссии не удовлетворяет заслуженным жалованием. Они жалуются на невыдачу им обещанных подъемных и прогонных денег. Сумму денег получает от Правительства на 7 певчих, 4-м — по 750 р. и 3-м — по 500 р., а налицо всего певчих пять (недостает одного певчего со старшим окладом и одного с младшим). За недостающих певчих наличные певчие исполняли должность шесть месяцев в очевидный ущерб своему здоровью; обращается с ними негуманно и грубо; корит их именами вольнонаемных, называет их в глаза свиньями, животными, подлецами и мышами, которых он всегда легко может раздавить. [462]
7. Удержал у себя столовые деньги членов Миссии за декабрь месяц 1863 г. и не возвращает. Рассчитал прежнюю Миссию из жалованья членов и певчих новой Миссии, ничего не удержав из своего жалованья, и до сих пор удержанной суммы нам не возвращает, хотя мы и слышали давно о высылке этих денег о. Леониду для возвращения по принадлежности. Членам Миссии также известно, кому раздавались и раздавал ли о. Леонид деньги, полученные от Императорской фамилии для раздачи бедным, но мы не один раз видели, что о. Леонид гнал от себя без милосердия с обидными словами действительных бедняков, обращавшихся к нему с просьбою о пособии. Церковными суммами весьма значительными, свечною, кошельковою и кружечною, распоряжается или произвольно и своекорыстно, или вовсе без ведома членов Миссии, которых даже просил, чтобы скрывали о существовании этих сумм от Консульства, объявил свое намерение представить отчет о расходе штатных сумм (на церковную прислугу, экстренные расходы и пономаря) в самых общих чертах, вероятно, с целью скрыть большие, известные нам, остатки. В удостоверение всего вышепрописанного честь имеем подписаться Вашего Благородья, Милостивого Государя покорнейшие слуги, члены Иерусалимской Духовной Миссии: иеромонах Гедеон, иеромонах Иоанн, иеродиакон Арсений. 29 декабря 1864 г. Иерусалим» 123.
За этою жалобою последовали и другие жалобы и донесения: 31 декабря — донесение о произвольной ревизии церковных сумм и о захвате в свое распоряжение храма Миссии, и от 6 января 1865 года — жалоба на архимандрита Леонида о неправильном его доносе на членов Миссии, принятые консулом А. Н. Карцевым и пущенные затем для достижения задуманной цели — удалить из Иерусалима архимандрита Леонида. Затем, когда члены Миссии отказали своему начальнику в повиновении и он был вынужден на время прекратить даже участие в богослужении миссийского храма, последовал рапорт от 3 января на имя митрополита Петры Аравийской Мелетия от членов Миссии и случайных богомольцев об оставлении церкви отцом Леонидом вследствие неудовольствия на ризничного, не пожелавшего переменить поручи на лучшие и др. Как эти жалобы, так и другие, следовавшие на архимандрита Леонида потом от лиц, совершенно к нему не имеющих никакого отношения, как, например, серба Евфимия или немца-булочника Р. Лентгольта, консул принимал «благосклонно» и давал понять жалобщикам, что он «принимает их под свое покровительство» и «препровождал по назначению», то есть в Константинополь послу Н. П. Игнатьеву, а оттуда они шли в Министерство иностранных дел и в Святейший Синод.
В Миссии благодаря этому появилась «полная деморализация» среди ее членов, о которой 31 декабря 1864 года архимандрит Леонид вынужден был подробно донести в Константинополь послу, так как [463] надеялся, что оттуда «скорее мог быть восстановлен порядок, нарушенный вмешательством консульства столь бесцеремонно».
7 января 1865 года члены Миссии подали жалобу на архимандрита Леонида и. о. обер-прокурора Святейшего Синода князю С. Н. Урусову, подкрепив ее новым доносом в письме на его же имя от 21 января того же года.
В объяснении отца архимандрита Леонида по этой совершенно неправильной жалобе рисуются перед нами любопытными чертами внутренний быт Иерусалимской Духовной Миссии при ее прежнем начальнике.
«Имея своею обязанностью устроить продовольствие служащих в Миссии монашествующих и певчих таким образом, чтобы отнять у них повод к посещению городских трактиров (локанд), я, — пишет отец архимандрит Леонид, — по примеру прежней Миссии, нанял повара-маркитанта (турецкий подданный, русский по вере и происхождению) Сильвестра Иванова, с платою ему из суммы, положенной на наем для Миссии служителей (500 р. серебром в год, 225 пиастров в месяц), и помощнику его 90 пиастров в месяц, предоставя ему при казенной посуде и дровах содержать на кухне Миссии стол для монашествующих и певчих с платою с каждого из монашествующих за обед по 15 р. сер. в месяц, а с певчих — за обед и ужин по 12 р., а за один обед по 10 р. сер. в месяц. Притом, чтобы со стороны певчих не было в ущерб ему задержки в плате, взял на себя уплачивать из их столовых денег следующую сумму вперед за каждый месяц, что и делал до 1 января текущего года (а с января месяца каждый платил маркитанту лично). Кроме членов Миссии и певчих, по просьбе маркитанта, я дозволял ему продовольствовать, на каких он хочет денежных условиях, богомольцев духовного звания, а также секретаря консульства г. Юзефовича и служащего в наших заведениях чиновника М. Ф. Грановского» 124.
Беспорядки в Миссии между тем продолжали расти, и 16 января члены Миссии письмом на имя архимандрита Леонида отказались совершать с ним богослужение в домовой церкви Миссии. Письмо это гласило следующее:
«Встреч с нами Вы избегаете; двери Ваших комнат для нас закрыты; единственные встречи у нас с Вами у престола Господня. Не правда ли, о. Архимандрит, что это весьма неестественно, противно духу христианского благочестия и канонам нашей Православной Церкви о Св. Таинстве Евхаристии? А когда проясним ненормальность Вашего Высокопреподобия во время Святейшего Богослужения, подводящую нас под ответственность, и когда размыслим, что Вы немедленно после службы и приобщения Св. Христовых Тайн позволяете себе делать несправедливые доносы и высказывать неосновательные жалобы на своих сослужащих, то уже не остается сомнений, что наша совокупная служба есть дерзкое оскорбление [464] Господа. Почтим страхом Божиим своего Творца и Искупителя. Не будем служить вместе до более счастливого времени, когда Господь осенит миром свыше Ваше сердце ц когда мы не будем опасаться при служении смертного греха. Итак, Ваше Высокопреподобие о. Архимандрит, возьмите на себя болезненный труд приглашать себе сослужителей откуда-либо, кроме нас, на день, когда угодно Вам служить литургию. Молим Господа, чтобы это поистине плачевное состояние нашей Миссионерской Общины продлилось недолго. 16 января 1865 г. Иеромонах Гедеон, иеромонах Иоанн, иеродиакон Арсений» 125.
На это дерзкое письмо членов Миссии 25 января архимандрит Леонид ответил «докладной запиской о мерах к скорейшему восстановлению законного порядка в Иерусалимской Миссии», рекомендуя Святейшему Синоду всех бунтовщиков удалить из Иерусалима и на их место назначить новых членов. «Восставшие против меня по наущению партии г. Мансурова и под покровительством г. Консула члены Миссии сами же и предрешили затеянное ими дело как самочинными действиями, так и тем, что рассказывают всем и каждому, что дело это может иметь лишь один исход: или мы выживем отсюда начальника Миссии, или же, если он останется, уедем сами. И действительно, после открытого восстания, за которым следовал ряд действий поистине неслыханных, каковы: завладение церковью, церковными суммами и имуществом и продолжающееся до сего дня самовольное распоряжение, далее: отлучение меня от сослужения с ними актом (вроде соборного определения), множество дерзостей, деланных совокупно и отдельно, не только у меня в квартире и в храме Божием, перед самым богослужением, открытого неповиновения, доведенного до крайности на соблазн всем, пренебрежение власти, дальнейшее служение в Миссии ни мне с ними, ни им со мною сделалось положительно невозможно.
И потому, если Вашему Начальству угодно будет, на основании их совокупных доносов, отозвать меня, то после всего претерпевшего и терпимого мною от них доселе я приму это увольнение как награду за скорбь в терпении, посланную свыше. Если же Высшему Начальству угодно будет для восстановления порядка отозвать восставших и самовольно низвративших законный порядок членов Миссии, то считаю долгом совести указать, как можно устроить все сие без новых издержек для правительства. На место двух нынешних иеромонахов рекомендую:
а) состоящего при Миссии (на певческой вакансии) Московской епархии Николо-Угрешского монастыря иеромонаха Анатолия, которого знаю с отличной стороны, ибо жил с ним в скиту при Оптиной пустыни в течение 12 лет; он, как инок духовной жизни, может быть особенно полезен в звании духовника.
б) Находящегося в настоящее время на богомолии (до Пасхи) в Иерусалиме, живущего на покое в Киево-Печерской Лавре игумена [465] Димитрия, который может принести особую пользу Миссии как отличный знаток церковного пения и способствовать реформированию нынешнего певческого хора, приведенного происшедшим беспорядком в расстройство. Тем более, что нынешний регент, уклонившись в нетрезвую жизнь, не может быть более терпим здесь.
в) На место нынешнего иеродиакона Миссии о. Арсения, отказывающегося по мнимой болезни, а в сущности по лености и упрямству, от всякого послушания, кроме церковных служений, постоянно смущенного (страстью сребролюбия), прекословного и ропщущего и имеющего по этим качествам самое вредное влияние на певчих, (как людей одного с ним звания он их возмущал, писал им доносы и т. п.), можно пригласить на временное служение при Миссии (с производством положенного по штату содержания) из Греческой Патриархии иеродиакона Гавриила, хорошо знающаго службу на славянском языке; он племянник Митрополита Мелетия, и потому приглашение его будет приятно грекам и послужит к укреплению духовной связи с ними. Этот иеродиакон может служить при Миссии или до появления на богомолье человека, способного к занятию этой должности, или до прибытия кого-либо по моему приглашению и на мой собственный счет.
Таким образом определение новых членов Миссии (если решено будет до Пасхи), вполне заменяющих нынешних по своим способностям и качествам, обойдется без всяких новых издержек. Касательно же увольнения отказывающихся от всякого повиновения и действиями извративших законный порядок, должно заметить, что так как они будут уволены не по какой-либо посторонней уважительной причине (болезни и т. п.), а именно за стачку и восстание против начальника, то их не будет несправедливо снабдить на дорогу денежными средствами лишь в таком размере, какой действительно необходим для возвращения туда, куда будет им назначено, на что полагаю вполне достаточным; иеромонахам — по 400, а иеродиакону — 300 р. сер. На этот предмет можно употребить: 1) 15%-билет в 500 р. сер., хранящийся в кассе Миссии и пожертвованный в ее пользу частным лицом; 2) 304 р. сер. из певческой суммы, имеющиеся в наличности (от накопления по случаю оставления одного певчего в Одессе за болезнью). А недостающие 300 р. сер. предлагаю дополнить из моего жалованья, ибо я один виноват в вызове таких лиц, хотя по сказанному в Писании: «Никто не знает человека, только дух человека, живущий в нем».
По высыпке главных смутьянов, певчие, возбужденные ими, легко успокоятся; кто же из них пожелает сам уехать, держать нет причин, ибо после Пасхи особой нужды в них нет целое лето, а через игумена Димитрия легко выписать к зиме нужные голоса на те деньги, которые Ваше Превосходительство по моей усиленной просьбе ассигновали в пользу певчих и которые, согласно моему представлению, [466] должны будут послужить в обеспечение условий, заключенных мною с вольнонаемным певчим на 7 лет.
По восстановлении законного порядка необходимо воспретить г. Консулу вмешиваться во внутренние дела Миссии не только по личности и интриге (как это подробно объяснено в моей докладной записке) для уничтожения в Св. Граде вовсе духовного представительства, но и не по какой другой причине, ибо по местным обстоятельствам, при ежедневном соприкосновении с беспорядочной поклоннической средой, при неустанных интригах извне и извнутри, начальнику Миссии, кто бы он ни был, без полного к нему доверия со стороны высшего начальства, нет никакой возможности держать в должном повиновении и благочинии своих подчиненных, если они будут надеяться выйти из повиновения и найти себе явную (как это случилось ныне) опору в другой власти, руководящей делами и воззрениями вовсе не духовными.
Тем более, что место консула в столь важном по своему значению пункте по несчастью для Миссии занимает человек молодой, неопытный, преданный всем страстям до цинизма, который, будучи упоен своим легким успехом в борьбе с моим предместником и желая после этого властвовать здесь нераздельно и безгранично, не может терпеть рядом с собой человека не вовсе безгласного и ничтожного и потому желает уничтожить не только меня, но и самое место начальника Духовной Миссии, передав оное своим протеже. Иерусалим, января 1865 года».
В письме на имя посла в Константинополе, давая подробные объяснения по поводу жалоб членов Миссии на него за неправильную выдачу им жалованья, о. Леонид повторяет мысли своей докладной записки в Святейший Синод с просьбою или его отозвать из Иерусалима, или удалить возмутившихся членов Миссии.
В Иерусалиме, однако, интрига продолжала свою коварную работу. Консул А. Н. Карцев, как видно из письма иеродиакона Арсения на его имя от 8 февраля 1865 года, продолжал «любопытствовать узнать все события, выходящие из ряда обыкновенных, все равно, относились ли они к целому обществу или к отдельной личности, и неоднократным напоминанием о моем обещании ускорил и его решимость исполнить это обещание». «Прекрасным финалом громкой партитуры, разыгранной перед консулом, по его возвращении из России, хором разнородных страдальцев», по словам отца иеродиакона Арсения, и было его «огромное» письмо на имя А. Н. Карцева. Неудивительно поэтому нисколько, если, как выражается этот красноречивый сочинитель доносов, начальник Духовной Миссии стал «притчею во языцех в прямом смысле фразы. Можно сказать, добавляет отец Арсений языком священной поэзии, что стогны Иерусалима наполнились славою о. архимандрита, о нем беседуют празднолюбцы, сидящие при вратах; о нем пустословят друзья пиршеств, [467] пиющие вино. Турки начали называть червонных королей (в картах) уже не королями, а русским архимандритом» 126.
Положение архимандрита Леонида в Иерусалиме было в высшей степени тяжелое в это время. Переживая глубокие нравственные потрясения и нуждаясь в постороннем совете, он конфиденциально сообщил о событиях, происходящих в Миссии, патриаршему наместнику митрополиту Мелетию, который дал такой совет: «Если бы консул был на вашей стороне, то, конечно, смирить их было легко. А теперь мой совет вам молчать и терпеть» 127. С большою сердечностью и теплотою отнесся (11 января 1865 г.) к архимандриту Леониду его духовник «смиренномудрый настоятель лавры пр. Саввы Освященного 70-летний старец авва Иоасаф, которому, как духовному отцу и руководителю, были известны не только все его действия, но и самые чувства и мысли, так же как и покойному его старцу» (Макарию). «Вспомни, — утешал авва Иоасаф архимандрита Леонида, — слова Спасителя: Если Меня изгнали, то и вас изгонят; если слово Мое соблюдали, то и ваше соблюдут... Кто был пр. Савва Освященный? А в житии его читаем, что его два раза изгоняла из обители, им устроенной, братия, им же собранная, и настоятельно требовали у патриарха себе другого начальника, клевеща на преподобного. Но приведены были в смущение вопросом: «Вы ли его избрали или он вас?» Так и с тобою: тебе досаждают, запрещают и изгоняют те самые, которых ты же избрал и указал на них начальству. Что делать... Молчи и терпи, пока начальство разберет дело» 128.
О своем безотрадно тяжелом положении жаловался отец Леонид и константинопольскому послу Н. П. Игнатьеву, который, к глубокому сожалению, восхищаясь личными и дипломатическими дарованиями А. Н. Карцева, стоял не на стороне архимандрита Леонида и не проявлял, нужно сказать правду, в этом деле должного беспристрастия и корректности. «Я, — писал архимандрит Леонид посланнику от 4 февраля, — будучи тесним со всех сторон: лично враждебными против меня действиями консула и его подчиненных и моими бывшими подчиненными, которые, в ожидании обещанных им благ, сделались покорными орудиями в руках первых, — я нахожусь в положении командира в заграничном плавании, против которого взбунтовался экипаж и, связав его, бросил в каюту до прибытия к порту. Так и я, будучи нравственно связан по рукам и ногам, т. е. поставлен в невозможность и нравственно, и физически исправлять возложенные на меня обязанности, должен был, уступая насилию и чтобы не усилить неприятности и озлобления (дошедших до крайних пределов под влиянием страстей), устранился от официальных обязанностей 129 начальника Миссии до восстановления законного порядка, низвращенного до корня, и, будучи действительно нездоров, сижу в своей квартире безвыходно, в ожидании, пока Господу угодно будет положить предел этой неслыханной дерзости и своеволию...» [468]
«Трудно изобразить словами, — говорится в этом письме далее, — беспорядки паломнической среды, при отсутствии всякой заботы о нравственной стороне дела со стороны консула и при положительной невозможности мне в моем настоящем положении противодействовать злу не только тайному, но и явному. (Все пути сношения моего с богомольцами пресеклись.) Никто не осмеливается ходить ко мне явно, ибо такого под каким-нибудь предлогом обзовут шпионом и вышлют вон из Иерусалима, а некоторые приходят в сумерки. На вопрос же мой: «Что значит посещение в такое время»? — отвечают: «Вы сами знаете...» «Остается, по совету опытных, терпеть и молчать, пока Господу угодно будет или извести из этой нравственной тины душу мою, или укротить бурю, восставшую против меня грехов моих ради, хотя и не тех, в которых обвиняют меня водимые гордостью и самочинием доносчики, но, к сожалению, не слепые и сознательное орудие хитрой и злобной интриги честолюбцев. Впрочем, Господь силен, если Ему будет угодно, развязать и этот новый узел так называемого «Иерусалимского дела», ко славе святого Своего имени. Я же, предавая себя и дело это всецело воле Божией, всегда благой и совершенной, спокойно ожидаю распоряжений высшей власти, моля лишь Господа сократить время соблазнительного для меня своеволия 130.
Упование и глубокое сознание своей правоты отца архимандрита Леонида не были тщетными. Высшее духовное начальство на действия консула в Иерусалиме посмотрело неблагосклонно и назвало их «непонятным домогательством» для поддержания беспорядка в среде духовного состава Миссии и духа своеволия и неповиновения недостойных ее членов», а вышепоименованное нами письмо иеродиакона Арсения назвало «длинною статьею, содержания которой достало бы на несколько нумеров» «Колокола» (Герцена) или «Искры» (юмористического журнала), о чем 11 марта 1865 года отношением за № 1279 и. о. обер-прокурора Святейшего Синода было и доведено до сведения товарища Министра иностранных дел.
Нелишне здесь отметить и резолюцию на этом отношении, вышедшую из под пера высшего светского начальства, принявшего, очевидно, сторону консула, следующего содержания: «Очень может быть, что выставляемое Арсением требование г. консула не более как выдумка с его стороны, чтобы показать духовному начальству, что будто бы представитель правительства на стороне бунтующих против начальника. По словам Арсения и действиям можно признать это сбыточным 131. В Святейшем Синоде уже до получения этого письма иеродиакона Арсения состоялось еще 15 февраля решение иерусалимского вопроса и постановлено было; 1) г. Синодальному обер-прокурору войти в сношение с Министерством иностранных дел и просить распоряжения оного о немедленном отправлении иеромонаха Иоанна и иеродиакона Арсения в Одессу; 2) поместить их в [469] монастыре вверенной ему епархии впредь до дальнейшего относительно сих лиц распоряжения; 3) предоставить начальнику Иерусалимской Духовной Миссии архимандриту Леониду до времени замещения иеромонашеской и иеродиаконской вакансий при Миссии для отправления при оной священнослужения приглашать монашествующих из числа поклонников или местного духовенства, об определении же на сии вакансии новых членов Миссии войти в Святейший Синод с особым представлением» 132.
Решение это Святейшего Синода было препровождено в Министерство иностранных дел при отношении обер-прокурора Святейшего Синода от 10 марта с. г. за № 56, в коем, осуждая действия иерусалимского консула, сей последний пишет товарищу Министра: «Ваше Превосходительство изволите согласиться, что для сохранения достоинства Русской Церкви в Святой Земле необходимы два условия: предоставление ее представителю исполнять духовные обязанности, возложенные на него Святейшим Синодом, совершенно самостоятельно и независимо, и такой образ действий со стороны представителя нашего правительства в Иерусалиме, который бы клонился к поддержке, а не к расстройству Духовной Миссии. Между тем из действий г. Карцева, судя по собственным словам его (письмо от 10 января), можно заключить, что консульство наше действовало под влиянием, по-видимому, совершенно иных соображений... Консульству не только не следовало бы принимать жалоб на архимандрита Леонида от лиц, непосредственно ему подчиненных, и подавать им советы изложить ему их претензии письменно, но следовало немедленным внушением и наблюдением принять меры к обращению возбужденных и возмутившихся на путь законного подчинения. До получения ответа (от правительства) он всегда мог своим влиянием поддержать порядок и тем избегнуть неминуемых порицаний нашей Церкви и народности, соблазна для поклонников и единоверцев и торжества для иноверцев, быть может, и для греков. Вместо того г. Карцев принимает от членов и певчих Духовной Миссии подаваемые на его имя письменно и словесно жалобы на прямого и непосредственного начальника, хотя эти жалобы подавались скопом от всех членов или певчих Миссии, и уже по тому одному не должны были по закону иметь никакого хода. Нетрудно было предвидеть, что принятие этих жалоб, естестественно, подает недовольным повод думать, что консульство берет их под свое покровительство... Нельзя, думаю, отрицать влияния на последние иерусалимские события, во-первых, прискорбного обстоятельства смены Преосвященного Кирилла, подавши мысль о домогательстве уничтожения Духовной Миссии; во-вторых, неудачного выбора наших представителей по неопытности и недостатку серьезного авторитета, не удовлетворяющих строгим условиям трудного во Святом Граде положения; и, в-третьих, личных ошибок и недостатка такта со стороны отца архимандрита [470] Леонида как при выборе людей, им взятых, так и при отношениях к среде, его окружающей...»
«Я, — прибавил обер-прокурор Святейшего Синода, — не принимаю на себя безусловной защиты действий настоящего начальника Иерусалимской Духовной Миссии. В виду моем, как и Министерства иностранных дел, одна цель — сохранение достоинства Российской Церкви и русского имени, цель, пред которой личности исчезают. Но желание достижения этой именно цели приводит к необходимости поддержать значение начальника Русской Духовной Миссии» 133.
Вполне естественно было со стороны отца архимандрита Леонида желание выйти из этого положения, крайне оскорбительного лично для него и унизительного для Русской Церкви, представителем которой он являлся в Иерусалиме, и горячая просьба освободить его от занимаемого места. «Что касается до меня, — писал И. П. Игнатьеву архимандрит Леонид в письме от 20 января 1865 года, — то я, будучи в последнее время не более как почетным узником в наших странноприимных заведениях, осужденным без суда и прямой вины, так отягчен печалью от всего, что вижу и слышу вокруг себя, что, если угодно будет уволить меня отсюда, приму это известие как отраду, посланную Богом за потерпевшие скорби, тем более, что, оставаясь здесь, ничего не предвижу хорошего: цель искусно веденной интриги вполовину уже достигнута — это поставить меня в глазах всех в положение, унизительное для моего звания и сана и тем самым парализовать в начале и в корне ту деятельность, на которую я позван волею духовного начальства... Усердно прошу, ради Его Святого Имени, поспешить избавить меня от настоящего, унизительного не для моей личности, открытой для всех ударов, но и для Церкви, которой угодно было почтить меня званием своего представителя во Святом Граде. А между тем едва ли кто из низшего клира нашей иерархии в настоящее время подвергся такому опозорению и поруганию, как я. И кто же все это сделал? Люди, мною приглашенные, получившие через меня честь, которой до этого не пользовались, средства к жизни, о которых и мечтать не смели, но люди молодые, неопытные и потому легко сделавшиеся, с помощью льстивых обещаний, орудиями темной интриги, имеющей свои собственные цели 134.
«Я, — повторяет отец Леонид в письме к нему же от 21 мая, — с удовольствием готов уступить свое место кому угодно и считаю несчастнейшим в своей жизни тот день, в который решился принять за послушание высшей иерархической власти место, окруженное столькими интригами и от своих, и от лжебратии, льстивой, по словам нашего историка, даже до сего дня. Веря сердечно Промыслу Божию, не сомневаюсь, что время откроет истину, а правосудие Божие не оставит без наказания тех, которые ныне, при напоминании о сем, отвечают неистовым глумлением и смехом» 135.
Комментарии
103 На подготовку церкви к освящению израсходовано 3196 пиастров, или 159 р. 8] к., а расходы по освящению, включая сюда восковые свечи для раздачи богомольцам, деревянное масло и обеды для почетных гостей и служащих — первый и второй, равнялись 13.29] пиастров, или 664 р. 561/4 к. (Дела Палестинской Комиссии 1864 г. № 80 выход, и 1865 г. № 23.)
104 Духовное торжество по случаю освящения храма...
105 Сообщение Импер. Православного Палестинского Об-ва. Т. ХП. С. 68—72.
106 Митр. Филарет не вполне одобрил образ деятельности архимандрита Леонида. «Настоятель Миссии не говорит, — замечает митрополит Филарет по этому поводу, — обратил ли внимание на порядок мужского приюта, чем был бы охранен и женский, но с усилием проникает в нечистые тайны последнего и обнаруживает их» (Арх. Савва. Собр. мнен. и отзыв. митр. Филарета по делам правосл. церкви на востоке. С. 424).
107Дело Архива Св. Синода 1865 г. № 3156.
108 Воспоминания поклонника Св. Гроба. Рукоп. библ. Импер. Прав. Палестин. Общ. Ч. IV. Л. 60-61.
109 Там же. Ч. III.
110 «Новый начальник нашей Миссии, — пишет В. Каминский, — отравил всех и каждого спокойствие и вообще жизнь окончательно. Этот человек своими гнусными страстями: деспотизмом, властолюбием, гордостью, корыстолюбием, честолюбием, самолюбием, выражающимися в нем с неистовством и бешенством, сопровождаемым иногда лукавством и проч., и проч. превзошел всех прежде бывших и настоящих в католическом мире и инквизиторов. Он требует себе нагло безусловной и ни на волос незаслуженной покорности, старается поработить себе каждого, овладеть душею и совестию всех, под предлогом духовности, и потом чтобы извлекать из кого только можно свои интересы, в противном случае готов стереть с лица земли: поднял всеобщее гонение на поклонничество, чтобы не засиживались в Иерусалиме и чтобы не могли разгадать его злобную коварную душу» (ч. IV, л. 294).
111 Архив Мин. иностранных дел.
112 Книга бытия моего. Т. VIII. С. 56. СПб., 1902.
113 Дело Св. Синода № 1563, по Архиву — 4355. Л. 2.
114 Там же. Л. 2.
115 Дело Архива Св. Синода 1865 г. № 3156.
116 Дело Архива Св. Синода № 1563 и по Архиву № 4355. Л. 2.
117 Дело Архива Св. Синода 1865 г. № 3156.
118 Дело Св. Синода № 1563, по Арх. № 4355.
119 Дело Арх. Св. Синода 1865 г. № 3156.
120 Дело Арх. Св. Синода № 3156.
121 См. отв. лист: Н.П. Игнатьев хорошо знал веселый характер своего любимца — консула А.Н. Карцева, и снисходительно смотрел на его юношеские, нецеломудренного характера, похождения, прощая их ради его талантливости на дипломатической службе. После поездки в Париж А.Н. Карцева в 1866 г. и «успешного окончания возложенного на него поручения, щекотливого».
122 Дело канцелярии обер-прокурора Св. Синода отд. II, по архиву № 231.
123 Архив Св. Синода № 224/3156.
124 Донесение от 31 марта 1865 г. Арх. Мин. иностр. дел. Л. 15 об.
125 Архив Св. Синода № 224/3156.
126 Нет текста в сноске. — Н.Л.
127 Нет текста в сноске. - Н.Л.
128 Там же. «Отец Иоасаф, которому, когда, бывало, поведаешь свои скорби и недоумения, он, — вспоминает архимандрит Леонид, — улыбнется своею неземною улыбкою и скажет: «потерпи малко (немного), будет лучше. Есть Бог». Что может быть проще сих слов, но какой бальзам они проливали на сердце, жаждущее иной пищи, иных утешений, чем те, которые предлагает нам изолгавшийся мир» (Из письма арх. Леонида к В.Н. Хитрово от 24 декабря 1887 г.).
129 В это тяжелое время, посещал ...о. Леонида, убивать время в учении, работе и даже ...
130 Там же. Л. 55, 56.
131 Там же. Л. 13.
132 Там же. Л. 19.
133 Там же. Л. 109-111.
134 Дело Канцелярии обер-прокурора Св. Синода. Отд. 11 № 231.
135 Карт. № 293 арх. Мин. иностр. дел. С. 30.
Россия в Святой Земле. Документы и материалы: В 2 т. Т.2: М. Международные отношения. 2000. С.450-470.