Ф. И. Успенский как основатель и руководитель Русско-Византийской комиссии Академии Наук
Беззаветно преданный науке, как задаче целой жизни, не любил замыкаться в рамках своей личной работы. Во всех местах своего служения он выступал и как пропагандист, и как организатор византийских штудий. Так он действовал в Одессе, читая публичные лекции на темы из византийской истории, привлекая к этим темам интерес студентов на своих лекциях и в семинариях и организуя сначала частные собрания своих товарищей по специальности, а потом и византийское отделение Историко-филологического общества. В Константинополе организационная энергия Ф. И. нашла себе самое полное выражение и неразрывно связала его имя с одной из славных страниц в истории византиноведения. И переселившись на берега Невы, Ф. И., полный той же энергии приступил, несмотря на свои 73 года, к объединению сил в той научной области, которая была наиболее близка его сердцу.
В докладе 10 апреля (28 марта) 1918 г. 1) Ф. И. «решился после продолжительных колебаний и размышлений привлечь внимание ОИФ АН к тем традициям», которые, казалось ему, «находились в глубоком несоответствии с переживаемыми тогда настроениями». Ф. И. имел в виду «академические традиции по изучению Византии, которые всегда находили благожелательный отклик в Европе», где «даже преувеличенно оценивались достигаемые в России успехи по изучению Византии». Но даже в прежнее время, как указывал Ф. И., не было принято серьезных мер для
1) ИАН, 1918, стр. 911—912; Виз. вр., XXIII, 1917—22, стр. 137—139.
68
укрепления положения в самой Академии Наук «той области изучения, которая по важности и национально-политическому значению занимает первое место вслед за русской историей»; он подчеркивал, что не замечается ни прямой преемственности академиков-византинистов в XIX — XX веках, ни собственно академических научных предприятий, ни даже учреждения кафедры византиноведения». Оказались поэтому необходимы «некоторые экстренные меры к сохранению и утверждению в Академии Наук традиций византиноведения», а именно: необходимо организовать постоянную комиссию для углубления и расширения при Академии изучения трудов Константина Порфирородного.
План и метод работы в подробностях Ф. И. считал делом самой комиссии, но указывал, что уже немедленно работа может быть начата изучением трудов Константина Порфирородного в разных направлениях: составление исторического именослова, т. е. словаря деятелей, упоминаемых у Константина, составление словаря географических имен у него же, углубление славянских и русско-византийских исследований на основе трудов Константина Порфирородного и критический обзор и свод всей обширной литературы о Константине Порфирородном, накопившейся как в России, так и у славян и на Западе. Предвидена была Ф. И. тогда же существенная потребность — приобретение фотографической копии с единственного списка «Придворного Устава», потому что результат изучения этого памятника комиссией должен был выразиться в новом критическом, комментированном и снабженном переводом издании его. В качестве второй «насущной и также неотложной задачи» комиссии Ф. И. поставил дополнение греческого глоссария Дюканжа «подбором пропущенных и неизвестных в его время слов, извлеченных из писателей, найденных в последние столетия и, в особенности, из надписей и папирусов». Впоследствии комиссия должна была еще «ввести в круг своих занятий черноморское побережье и, в частности, специально Трапезунт».
Но эта программа работ была только временная, предназначенная для немедленного осуществления. Вопрос о задачах русского византиноведения с точки зрения вновь накопившихся
69
материалов был затронут Ф. И. еще в 1916 г. на страницах «Византийского временника «в статье под выразительным заглавием: «Новая струя, вносящая оживление в историю Византии» (стр. 1—12); там была им представлена широкая программа предстоявшей русским ученым работы в связи с успехами как сигиллографии и папирологии, так и византиноведения на Западе и в России. Очередными задачами Ф. И. выдвинул пересмотр прежних взглядов на административную систему Византии путем изучения табелей о рангах IX — X вв., установление промежуточных стадий между учреждениями X в. и временем Юстиниана, наблюдения над земельным и экономическим строем и жизнью сельской общины. Ф. И. настаивал на капитальном значении Македонского периода (IX — X вв.) в развитии основных черт византинизма и на наличии в нем «показательных явлений», «которые должны установить основание и необходимую точку отправления для дальнейших обобщений». И тогда уже Ф. И. указывал на необходимость реорганизации византийских занятий в России, говоря: «может быть, была бы желательна в будущем большая централизация в византийских изучениях, некоторая общая программа, которая преследовала бы определенные задачи и цели»; однако, при этом он делал оговорку: «нужно надеяться, что это будет достигнуто без каких-либо особенных мер (принуждения), по взаимному молчаливому соглашению».
Программа работы для комиссии «Константин Порфирородный», выставленная в 1918 г., была только осколком давно созревшего у Ф. И. грандиозного плана. Она выдвигала только задачи, существенно важные и приноровленные к силам и интересам наличного у нас состава русских ученых, и особенно подчеркивала необходимость организовать и поддерживать их работу. ОИФ Академии Наук живо откликнулось на призыв Ф. И., и в образованную под его председательством комиссию «Константин Порфирородный» вошло шесть академиков немедленно, а вскоре к ним присоединились еще шесть. На первом заседании 1 июня (19 мая) участвовало еще около 20 лиц, откликнувшихся на зов Ф. И.; число их увеличилось впоследствии до 30 с лишком. В течение четырех лет комиссия работала по намеченному Ф. И. плану.
70
К концу 1922 г. в жизни комиссии наметилась необходимость перемен. С одной стороны, в Ленинграде зародились и окрепли очаги византийских штудий при богатейших отделах византийского искусства и археологии в ряде ученых учреждений; с другой стороны, для комиссии выяснилась необходимость расширить круг своих работ под влиянием как налаживавшихся постепенно связей с Западом, так и роста научных интересов внутри самой комиссии. После того как Международный союз академий взял на себя переработку латинского глоссария Дюканжа, Ф. И. возбудил 14 февраля 1923 г. в ОИФ мысль о необходимости взяться за подготовку к переизданию греческого глоссария Дюканжа силами особой комиссии, тогда же под его председательством и образованной. Так как, однако, эта мысль уже намечена была Ф. И. для комиссии «Константин Порфирородный», то решено было слить обе комиссии в одну под названием Русско-византийской историко-словарной комиссии. Для осуществления инициативы и самостоятельного участия русских ученых в выполнении сложной задачи, поддающейся только соединенным усилиям русских и иностранных ученых учреждений, оказалось необходимым объединить в общей работе все имеющиеся в СССР научные силы эллинистов и части славистов и ориенталистов. Ф. И. решил собрать все ученые силы, уверенный, что, при их содействии, Академия Наук могла бы смело выступить в почетное сотрудничество по словарю Дюканжа с Союзом академий. Если комиссия «Константин Порфирородный» объединяла византинистов Петрограда, то Византийская комиссия явилась центром объединения для византинистов Ленинграда и прочих мест в СССР, где сохранились собратья по специальности.
В 1925 году возникла в комиссии еще одна задача, для осуществления которой создана была особая подкомиссия: изучение экономических и торговых связей древней Руси с Византией и Востоком, для чего намечено было критическое издание договоров Руси с греками X в., обследование торговых путей из Византии в Азию, предметов торговли и т. д.
Ф. И. не только формально председательствовал и направлял работу членов комиссии, но и сам шел впереди всех, как рядовой
71
работник. Если подсчитать число сделанных им докладов, то оказывается, что по энергии работы никто из членов с ним сравниться не может. Результатом работы комиссии в настоящее время являются: собрание материалов для подготовки к переизданию греческого глоссария Дюканжа, переводы и исследования трудов Константина Порфирородного, в особенности его «Придворного Устава», фотографическим воспроизведением рукописи которого комиссия теперь располагает, сводка данных из восточных писателей о путях на восток с картой самих путей, исследование пути из варяг в греки и ряд отдельных исследований по истории искусства и археологии Византии. Но самое замечательное в работе комиссии было все-таки то, что делал в ней сам Ф. И. Если считать, что «История Византийской империи» завершила сорокалетнюю работу Ф. И., то ряд его докладов в комиссии проникнут был мыслью внести в этот основной труд дополнения и поправки, требуемые успехами востоковедения, особенно русского, и связанным со всем этим изменением взглядов Ф. И. на значение элементов восточной культуры в истории и Византии, и древней Руси.
Ф. И. с самого образования комиссии «Константин Порфирородный» ясно видел, что на выполнение задач, возложенных им же и ходом развития науки на Византийскую комиссию, не хватит ни его слабеющих физических сил, ни сотрудничества редеющих рядов византинистов, и с 1923 г. он стал хлопотать об укреплении положения комиссии и обеспечении ее помещением, средствами, пособиями и штатными сотрудниками. Ф. И. указывал на то, что комиссия «отчасти уже объединяет, а по идее должна привлечь к своей работе всех работников в области византиноведения «; что сама эта работа, с одной стороны, есть подведение итогов сделанному; что, «с другой стороны, она может явиться одним из наилучших средств к поддержанию и выявлению как силы научных традиций в России, так и новых научных задач и новых путей в разработке необозримого материала».
Сохранению традиций и обеспечению преемственности византиноведной работы русских ученых комиссия должна была служить, по мнению Ф. И., лишь в качестве переходного учреждения;
72
как необходимое дополнение ее, Ф. И. задуман был Кабинет византиноведения, предназначенный для «наглядного проведения преемственности византийских штудий в Академии Наук с XVIII в. до последнего времени», а затем оба учреждения должны были объединиться в Византийский институт.
Ф. И. неустанно стремился обеспечить ближайшую судьбу своего любимого детища последних лет, ставшего ему не менее дорогим, чем Русский археологический институт в Константинополе в предшествовавшие годы. Он горячо желал видеть свои пожелания осуществленными еще при своей жизни. В спокойные часы задушевных бесед Ф. И. часто возвращался к тем мыслям, которые он высказывал в своих официальных ходатайствах о комиссии. Два факта постоянно и преимущественно выдвигались при этом Ф. И. Первый заключается в бесконечном разнообразии, богатстве и важности того византийского наследия, которое хранят как музеи, так и наша история. Для византийской археологии и истории искусства очень много делают разнообразные научные учреждения СССР; рядом с ними комиссия должна была занимать, в глазах Ф. И., самостоятельное положение, так как она, не вторгаясь в работу, ведущуюся в других местах и не отвлекая от нее преданных ей сил, ставит себе самостоятельные задачи в других областях византиноведения, привлекает к работе лиц, которые иначе не нашли бы применения своим интересам и знаниям, и объединяет всех вообще византинистов в дружную рабочую семью. Изучение государственного, Экономического и финансового строя Византии, глубоко захватывавшее самого Ф. И., естественно должно было стать одной из главных задач и комиссии. Но внимание Ф. И. было привлечено и к той задаче, которая разрабатывается в последнее время в Академии особой комиссией по истории знаний. Дело в том, что в истории физики, математики и прикладных наук значение византийских писателей выступило в новом свете, благодаря ряду предпринятых академиями Европы попыток собрать все произведения, написанные на греческом языке в различных областях: астрономии, астрологии, химии, алхимии, медицины, математики и т. д. Византийцы оказываются не только хранителями традиций
73
классической древности или эллинистической эпохи, но и творцами новых идей. Исследования недавно умершего французского ученого P. Duhem, посвященные Леонардо да Винчи, показали, что родоначальников современной нам научной мысли следует, с конца XIII в., искать в университетах Парижа и Оксфорда, где возникли учения о движении земли, множественности миров, пустоте, бесконечно больших величинах и энергии, идущие вразрез с авторитетом Аристотеля и явившиеся основой для смелых построений Леонардо да Винчи. Открывая предшественников Галилея в лице не только забытых, но и презрительно заброшенных схоластиков Сорбонны XIII — XIV вв., Duhem не может указать для них ни одного более древнего предшественника, чем византийский писатель Иоанн Грамматик Филопон VII в. 1) Через посредство арабов его идеи об энергии проникли на Запад, а ранее нашли себе отзвук в трудах византийских ученых. Исследования в других областях византийской жизни раскрывают много важного. Византийская техника оказалась полна изобретательности в военном деле, строительном искусстве, между прочим пришла к мысли о возможности построить аппарат для полетов в воздухе. Византийские путешественники предпринимали поездки с чисто научной целью для определения формы земли.
Другой факт, из которого исходил Ф. И. в оценке положения комиссии, заключался в ясном сознании того, что византийские штудии в СССР не стоят одиноко и беспомощно: византиноведение на Западе, в Греции и в славянских землях развилось в самостоятельную богатую силами, берущуюся за новые и сложные задачи и уверенную в своем будущем отрасль науки. Образовались центры византиноведения во Франции, Италии, Венгрии, Болгарии, Сербии, Румынии и Греции. Уже возникло семь новых журналов специально или в значительной мере византиноведных (Byzantinisch-Neugriechische Jahrbücher, Ἐπετηρῖς 'Ἑταιρείας Βυζαντινῶν Σπονδῶν и 'Ἑλληνικά в Афинах, Studi Bizantini в Риме, Byzantion
1) Études sur Léonard de Vinci, II, Paris, 1909, 189 — 192; III, 1913, 254 — 256, préf., p. VI — VII.
74
в Брюсселе, и еще готовится один — Rivista di Studi Bizantini e Neoellenici в Риме). Смотр сил, произведенный на двух международных конгрессах (1924 г. в Бухаресте и 1927 г. в Белграде), показал, что они весьма значительны, хотя не из всех стран представители могли приехать в Белград, и что интерес к Византии покоится на чрезвычайно прочных основах, не только издавна установленных, но и вновь открываемых и углубляемых. В византиноведении последнего времени наблюдается то явление, которое можно характеризовать, перефразируя крылатое выражение Бертело: византиноведение и открывает, и как бы вновь создает предмет своего изучения. Это особенно ярко сказалось в истории византийского искусства, которая не только сильно расширила свой материал, но и смотрит на него совсем иными глазами, и находит в старом много нового и важного, благодаря, главным образом, трудам Η. П. Кондакова и его школы.
Сила фактов, питавших надежды Ф. И. на успех его широких Замыслов, остается, конечно, непоколебимой, и она должна будет служить основой и поддержкой для дальнейшей работы комиссии. Смерть основателя и руководителя заставит комиссию усилить свою работу потому, что ушел тот, кто в работе ее был первым тружеником, и потому, что на комиссии лежит долг сделать все от нее зависящее для осуществления заветных желаний Федора Ивановича.
В. Н. Бенешевич. Ф. И. Успенский как основатель и руководитель Русско-византийской комиссии Академии наук // Памяти академика Федора Ивановича Успенского (сб.). 1845-1928. Л.: Академия наук СССР, 1929. С. 68-74
http://www.odinblago.ru/pamati_f_uspenskogo/4