Христос у Марфы и Марии

В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении… Евангелие от Луки

Весной 1887 на ежегодной выставке Петербургской императорской Академии художеств Генрих Ипполитович Семирадский выставил большую, только что написанную им картину «Христос у Марфы и Марии».

Очередное полотно почетного академика, как и большинство других работ польского художника, было принято у нас неоднозначно: коллеги боролись, публика восторгалась, начальство удостаивало званий (картину немедленно приобрели для Академии, а затем передали в музей Александра III), пресса писала: «фурор, какого у нас и не помнят».

Народ почитал Генриха Ипполитовича за незамысловатость сюжета, пресса прислушивалась к мнению народа, власти отдавали должное международному признанию живописца: Семирадский был членом всех мыслимых и немыслимых ассоциаций и гильдий, кавалером многочисленных наград, включая французский орден Почетного легиона, и состоял действительным или почетным членом всех уважаемых европейских академий искусств. Не любили его только молодые соратники по цеху, успех живописи Семирадского указывал на живучесть не однажды обруганного и осмеянного ими академизма, от которого, как им казалось, скоро отвернутся и публика, и заказчики, и коллекционеры.

Генрих Ипполитович отвечал на это взаимностью. Как-то в его римской мастерской появился Илья Репин.
– Я привез Вам поклон от товарищей.
– Каких товарищей?
– Да Ваших соучеников по Академии: Поленова, Максимова, Савицкого…
– Они мне не товарищи! – сухо перебил Семирадский, и не стал долее задерживать Илью Ефимовича.

Однажды в стенах Академии художеств появился худенький тщедушный юноша, замкнутый и неуверенный в себе. Возможно, события в Польше – разгром царскими войсками польского восстания 1863–1864 годов – не давали Хенрыку (так его звали родные) чувствовать себя непринужденно среди русских учеников. К тому времени он уже окончил физико-математический факультет Харьковского университета и защитил диссертацию «Об инстинктах насекомых». Но ученой карьере он предпочел Петербург…

Скоро Семирадский выделился своими работами, и из вольных слушателей его перевели в академисты. В течение четырех лет Генрих был награжден пятью серебряными медалями и несколькими денежными премиями за исполненные черным карандашом эскизы на заданные темы: «Избиение младенцев», «Сошествие Спасителя во ад» и «Гибель Содома». В 1868 году, за написанную по конкурсной программе картину: «Диоген разбивает свою чашу», была присуждена ему малая золотая медаль, а еще через два года –большая золотая медаль, звание художника первой степени и право на шестилетнее пенсионерство за границей. Приехав в Рим, он снял мастерскую вблизи знаменитой испанской лестницы – места постоя молодых натурщиц и натурщиков, удивительно красочных и нарядных. Здесь же шла бойкая торговля цветами. Их упоительный запах насыщал воздух, и все под римским солнцем выглядело для него, как сказка…

На самом деле, Генрих Ипполитович умел и любил принимать гостей. В течение многих лет польская колония живописцев собиралась в его знаменитом доме, где гостеприимство и радушие хозяев позволяло бедным художникам по-настоящему ощутить тепло родины. Дом Семирадского действительно походил на «полную чашу». Решив навсегда остаться в Италии, он построил на виа Гаэта мраморное палаццо в греко-римском стиле и сам спроектировал интерьеры. Чудесный сад с диковинными деревьями и цветами, выращенными хозяином, и мастерская с персидскими коврами, восточными тканями, тигровыми шкурами и антикварной мебелью вызывала восхищение и зависть многих. Но ведь только так должна жить семья преуспевающего мастера европейского масштаба! К тому времени он обвенчался со своей кузиной, молоденькой Марией Прушиньской. Это провинциальная девушка оказалась доброй хозяйкой. Она сумела «свить в непривычном для нее Палаццо уютное семейное гнездышко» и родить Генриху Ипполитовичу дочь и троих сыновей.

Выставив Репина, Семирадский удалился в мастерскую, погрузившись в тяжелое раздумье. Работать в этот день он уже не мог. «Да по какому праву эти прожигатели жизни обвиняют его, отца четверых детей, в работе ради денег. С каждой новой работой, новые гнусности – „полячишко кует деньгу! Он забыл об искусстве и о товариществе!“ А кто, не жалея драгоценного времени, подыскивал здесь мастерские и жилье для будущих пенсионеров Академии? А кто, скажите, устраивал им заказы, когда они тут, пропив или проиграв свои жалкие пенсии, умирали с голоду? Если послушать этих „диогенов“, то выйдет, что настоящий художник должен жить в бочке. Нет, мои дорогие, все, к чему человек стремится и чего добивается, имеет свою цену, и ее надо платить!»

Марфа, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Евангелие от Луки

Однажды, поучая народ, Христос пришел в Вифанию – селение возле Иерусалима за Елеонской горой – и остановился в доме Лазаря, которого Он очень любил и называл Своим другом, и его сестер – Марфы и Марии. Евангельские образы двух этих праведных женщин всегда воспринимались как два образа христианский жизни: деятельный, активный, спешащий делать добро и созерцательный, молитвенный, сосредоточенный на внутреннем мире. При этом западных христиан часто сравнивали с Марфой, а восточных – с Марией. Христос не упрекает растерявшуюся и засуетившуюся сестру. Он просто помогает ей сосредоточиться на главном, на слове Божием. Ведь Марфа знает, что к ней в дом пришел Господь, поэтому и обращается к нему, «Господи!», значит она забыла или плохо поняла Его слова о том, что «не хлебом единым будет жить человек».

Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё. Евангелие от Луки

Противоборство Семирадского и Товарищества передвижников началось с первых же его работ, причем помимо его, Генриха Ипполитовича, воли. В 1873 году он выставил в Академии свою «Грешницу». Успех был огромный. Молодой художник получил безоговорочную поддержку широкой публики и первых лиц государства. Наследник-цесаревич приобрел картину за баснословную по тем временам сумму в десять тысяч рублей, а великий князь Владимир Александрович заказал для себя копию.

По мнению большинства представителей «читающей столичной публики» того времени, обласканным властью мог быть только лакей, а не свободный художник. Для демократически настроенного общества Семирадский пропал навсегда. Благочестивый католик, воспитанный в духе уважения к властям, к тому же робкий и застенчивый, Генрих Ипполитович понять этого не мог, и воспринимал нападки «передвижников» как объективную оценку своего творчества. «При всей своей внешней привлекательности,— писала оппозиционная Академии критика,— картины Семирадского грешат слабым выражением внутреннего содержания, лишены истинного драматизма, напоминают собой театральные живые картины, в которых участвуют актеры, недостаточно проникшиеся своими ролями».

«Таланту тьма! – пишет Крамской о „Грешнице“. – Картина в девять аршин производит впечатление ошеломляющее, долго не можешь овладеть рассудком. Публика сходит с ума. Нет, мы все еще варвары. Нам нравится блестящая и шумная игрушка больше, чем настоящее человеческое наслаждение». Больнее всех по Семирадскому прошелся Репин: «Картина Семирадского блестящая картина, эффектно и красиво исполненная, но легковесная, альбомная вещь, хотя громадная по размеру. Шарлатан в рисунке, шарлатан в колерах он, однако же, с таким уменьем воспользовался светотенью и блеском, что на первый раз поразил».

За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых. Там приготовили Ему вечерю, и Марфа служила, и Лазарь был одним из возлежавших с Ним. Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. Евангелие от Иоанна

Теперь это была уже совсем другая Марфа. Она знала, что Господь любит ее и ценит ее труд, поэтому она хлопотала сама. Ни ревность к Учителю, ни простое тщеславное желание похвалы, которое заставило ее в прошлый раз перебить беседующего с Марией Христа, не могли теперь вывести ее из равновесия. Теперь она была не встревоженной служанкой, она была способна в правде и чистоте вдохновенно заниматься богоугодным делом.

Мария тоже стала другой. Она уже не просто слушала Наставника. Она заботилась о своем Спасителе. Она, раньше апостолов поняла, что ждет Его на Пасху в Иерусалиме и готовилась пережить страдания вместе с Ним. 

Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали. Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда. Евангелие от Иоанна

Следующий бурный натиск бывших однокашников Семирадскому пришлось выдержать с выходом его очередного большого полотна, посвященного первым христианским мученикам, которых Нерон привязывал к столбам в своем саду, обмазывал смолой и поджигал. Картина называлась «Светочи Христианства или Живые факелы Нерона». Генрих Ипполитович работал над ней четыре года. Работал так, что забыл и молодую жену, и себя самого. «Одержимый недугом, весьма обыкновенным у художников, запоем работаю», – писал он. Даже на вечерних прогулках, вырвавшись из студии, он неожиданно останавливался, раскрывал свою небольшую походную шкатулку, бросал на осколок старого мрамора лоскуток шелка или ставил металлическую безделушку и заносил в этюдник, наблюдая, как вечерний свет падает на предметы. Образованный, гордый, замкнутый, он не полагался только на свой талант, работал, непокладая рук».

Наконец, картина была окончена и выставлена в России. Официальный Петербург был в восторге. Семирадского удостоили звания профессора, признав, что: «вся его художественная деятельность приносит честь Академии художеств и русскому искусству».

«Светочей» превозносили и хвалили на все лады, но купить не смогли – слишком дорого! Генрих Ипполитович запросил за свое полотно сорок тысяч рублей! Что тут началось! Ему инкриминировали и недавнее письмо, в котором он, якобы, просил дать ему заказ в Храме Христа Спасителя, потому что он сильно поиздержался за последние годы, и то, что он поляк, и то, что в его картинах есть что угодно, кроме настоящего понимания сюжета. «За то, что человек ловок, смел и талантлив, сорок тысяч нельзя платить. Нужно ценить честность в деле, умение и выдержку, а талант Бог дает! Ведь после смелости и ловкости в живописи идет бессовестность и способность репку срывать… А какой он полячишко, так и говорить не стоит! Цена-то ему, как человеку, грош!».

Когда окончательно стало ясно, что картину не купят, Семирадский демонстративно подарил ее Национальному музею Кракова. Туда же, в Польшу, он отправил на выставку свою «Грешницу» с тем, чтобы доходы от ее демонстрации были направлены на помощь начинающим.

Слава Семирадского достигла своего апогея. «Светочи Нерона» объехала всю Европу, завоевав Большую золотую медаль на Всемирной выставке в Париже, орден Почетного легиона, дипломы на звание члена от берлинской, стокгольмской и римской академий, флорентийская же академия оказала Генриху Ипполитовичу честь просьбой прислать ей собственной работы его портрет, для исторического собрания портретов знаменитых художников в галерее Уффици.

Его работами были украшены плафоны зданий в Петербурге, панно для филармонии Варшавы, театральные занавеси для Львова и Кракова, храм Христа Спасителя в Москве. Эти фрески все, включая передвижников, сочли настоящим шедевром. Даже Репин не смог удержаться, хотя от своеобразной, но все же похвалы. «Семирадский – молодец. Конечно, его работы кривляющаяся и танцующая, даже в самых трагических местах, итальянщина, но его вещи хорошо написаны, – словом по живописи это единственный оазис в храме Спаса».

Но сам Генрих Ипполитович, своего счастья, казалось не замечал. Постоянная забота о завтрашнем дне заставляла хлопотать о заработке, а суета с деньгами сказывалась и на творчестве, и на здоровье. Он не скрывал этого. И все же… Все же он понимал, что передвижники правы. Не в том, конечно, что попрекают его деньгами (близкие знали, что Семирадский был совсем не жадный и глубоко порядочный человек), а в том, что он печется и заботится о многом, тогда как одно только и нужно нашей душе.

Он берется за полотно «Христос у Марфы и Марии». Вопреки всей западной традиции, он расставляет акценты совершенно по-русски. На первом плане Мария, думающая о вечном, и только где-то вдалеке, прописанная хуже, чем пейзаж, Марфа.

Генрих Семирадский умер 59 лет от роду в 1902 году, в своем польском имении Стржалков, оставив имущества на четыреста тысяч рублей – колоссальную по тем временам сумму. Его похоронили в Варшаве рядом с родителями, но годом позже перевезли в краковский костел «На Скалке» к гробам знаменитых поляков…

Умирая, слабеющей рукой (рак языка лишил его возможности говорить) он написал: «Если бы случилось чудо, и Господь даровал мне еще немного времени, то я хотел бы пожить для семьи». 

Библейский сюжет